Мун повернулся в сторону, откуда велся огонь, приложил свой «Калашников» к плечу. Но спусковой крючок не работал. Ствол заклинило! Пот выступил у него на лбу, потек по спине. Он был совсем безоружен.

Мун пригнул голову Ма Варады ниже к влажной земле джунглей, а сам, извиваясь змеей, пополз к тому месту, где лежало, раскинувшись на земле, тело Могока. Немного выждал, прислушиваясь к малейшим звукам. Заметили ли они его? А, может, он и сейчас в их поле зрения? Не стоит сейчас морочить себе этим голову. Он знал, что без оружия Могока им все равно не уцелеть.

Очень осторожно он протянул руку, подтащил к себе автомат. Затем быстро схватил его, бегом вернулся к Ма Вараде, рывком поднял ее на ноги и помчался, увлекая ее за собой, сквозь чащобу джунглей.

Тот автомат, что ему дали, оказался бесполезным. Карма. А может, ему намеренно подсунули его, чтобы облегчить себе задачу и без проблем расстрелять его безоружного?

Нет времени ломать себе над этим голову. Густые папоротники и ветки деревьев так и мелькали, чуть не задевая его лица, когда он мчался сквозь джунгли. За спиной он слышал прерывистое дыхание Ма Варады.

Он бежал не прямо, а зигзагами, слыша время от времени хруст веток. Сначала он раздавался сзади, а потом — и справа, и слева. Становилось ясно, что солдаты загоняют его в постоянно сужающуюся сеть, как крупную рыбу.

Не удивительно, что непосредственно сзади было больше всего шума. Там идут загонщики, в чью задачу входит подталкивать добычу все вперед и вперед, где ее ждут настоящие охотники.

Поняв все это, Мун внезапно остановился. Не давая ни одного лишнего шага, как учил Сун Цзу, он пошел назад по пути, по которому они только что бежали.

— Что ты делаешь? — прошептала Ма Варада. Ее исстрадавшееся лицо все сморщилось от неприкрытого страха.

— Тише, — успокоил он. — Если не хочешь погибнуть здесь, молча следуй за мной и делай, что говорю, не задавая лишних вопросов.

Теперь он шел, ориентируясь на шумы, издаваемые загонщиками. На ходу проверил свой «Калашников»: патронов было предостаточно.

— Они так близко!

Голос ее дрожал от страха, но Мун, не обращая на нее внимания, перебегал от дерева к дереву, пока не заметил первого из загонщиков. Потом он подтолкнул Ма Вараду к ближайшему толстому дереву, чтобы она за ним укрылась, а сам устроился в удобном для стрельбы месте за старым пнем.

Когда загонщик попал ему на мушку, он срезал его очередью. И в следующую же секунду он был уже на ногах и мчался к другому укрытию, потому что склон горы буквально взорвался треском автоматов охотников, притаившихся впереди. Он понял, что они его не заметили, а лишь отреагировали на его выстрелы.

Еще двое загонщиков появилось, и он снова начал стрелять, заметив с удовлетворением, как они свалились в кусты. А сам опять сменил укрытие, ища глазами других загонщиков. Он не знал, сколько именно солдат получили такое задание, но не мог себе представить, чтобы их командир выделил из своего личного состава больше, чем пятерых, на такое дело.

Троих он обезвредил, значит, остаются еще двое. Четвертого он заметил, перебегая к очередному укрытию, и тоже срезал его короткой очередью.

Притаившись за грудой камней, проверил боезапас. Патронов все еще было достаточно, так как он расходовал их экономно, давая охотникам минимальный шанс установить его местонахождение.

Мун прислушался, не выдаст ли своего присутствия еще кто-нибудь из загонщиков, но ничего не услышал. Очевидно, их было только четверо. Он подал знак Ма Вараде присоединиться к нему. Надо было бы, конечно, еще немного выждать, но он не мог позволить себе такой роскоши. Скоро охотники догадаются, что произошло здесь, и погонятся за ними.

Он взял ее за руку и осторожно вышел из-за прикрытия камней. И как только он это сделал, как услышал грубый окрик:

— Стой! Ни с места!

Мун повел стволом своего автомата в направлении голоса.

— Стой, а не то подрежу прямо под коленками!

Пятый загонщик оказался совсем рядом. Он стоял, ухмыляясь, и Мун мог представить себе только одну причину, по которой он не пристрелил их сразу: он слишком наслаждался ситуацией, чтобы кончить все так быстро.

— Ты думал, что умнее всех? — глумился загонщик, — ан нет! Сам остался в дураках!

Черное дуло АК-47 уставилось в грудь Муна, широкое, как жерло пушки. Он видел, что палец загонщика находится на спусковом крючке, и прикинул, сколько шансов у него уцелеть, если он рискнет пустить свой автомат в дело. Для этого его надо поднять, прицелиться и выстрелить. Автомат — слишком неуклюжее оружие для стрельбы с такого близкого расстояния, и Мун знал, что он будет покойником, прежде чем даже просто вскинет его. В этой ситуации он ровно ничего не мог поделать. Он представил себе рой пуль, вонзающихся в грудь, мгновенную рвущую боль, ускользающую жизнь — и внутренне подготовился.

— Впрочем, зачем мне убивать вас сразу? — произнес солдат и бросил к ногам Ма Варады кусок проволоки. — Свяжи его хорошенько, сучка. Я хочу видеть выражение его лица, когда я буду с тобой развлекаться. Давно не видал такого прекрасного тела, как у тебя. Хочу немного поиграть с тобой, прежде чем убью вас обоих.

Загонщик повернулся к Муну. Лицо его ощерилось в злорадной улыбке. Потом его глаза вдруг широко раскрылись и он выкрикнул нечто нечленораздельное. Мун почувствовал какое-то стремительное движение рядом с собой, но только увидев рукоятку ножа, торчащую из горла загонщика, понял, что это Ма Варада метнула его.

Человек зашатался, ища пальцем спусковой крючок своего автомата. Мун вскинул свое оружие, выпустил из него короткую очередь прямо ему в грудь, отбросившую его прямо в кусты.

Ма Варада подбежала к тому месту, где он лежал, сложившись пополам, как марионетка, и, наступив ногой на грудь, извлекла свой нож.

— Не забудь про его автомат, — напомнил Мун, и в следующее мгновение джунгли уже поглотили их. — Откуда у тебя нож?

— Украла у Могока, — объяснила она на бегу. — Как оказалось, он ему ни к чему, а нам пригодился.

— Карма, — произнес Мун голосом, полным восхищения.

— Карма, — согласилась она, принимая его скрытый комплимент.

Не пробежали они и пятидесяти ярдов, когда он заметил группу стрелков. Солдаты тоже увидели его и бросились за ними вслед.

Схватив Ма Вараду за руку, он круто изменил направление и метнулся влево. За спиной сразу же началась стрельба, и он понял, что солдаты их настигают, но не очень решительно, поскольку сообразили, что он вооружен и опасен. Однако о том, чтобы повернуться к ним лицом и принять бой, не могло быть и речи. Он не питал особых иллюзий насчет их положения. До этого ему везло, потому что удалось застать загонщиков врасплох.

Он собирался расспросить Ма Вараду о местности, где они находились, и вдруг почувствовал, как что-то дернуло его за плечо, будто он задел за сучок. И откуда-то брызнула кровь. Ма Варада вскрикнула, и он, обернувшись, увидел, что ее лицо и бок все в крови. Она ранена!

Но постепенно, заметив, с каким ужасом она смотрит на него, он понял, что ранен он сам. Он посмотрел на себя и увидел, что из его бока обильно сочится кровь. Вдруг закружилась голова, и он споткнулся.

Ма Варада вырвала свою руку, за которую он все продолжал ее тащить, и, повернувшись лицом к преследователям, сняла с предохранителя свой АК-47 и побежала от дерева к дереву, выпуская короткие, точные очереди.

Мун видел, как сначала один, а потом и другой солдат побежали назад, спасаясь от ее пуль. А потом он почувствовал, что сам стоит на четвереньках и перед глазами у него все плывет. Он тряс головой, как раненое животное, и, услышав, что его кто-то зовет по имени, вскинул автомат в направлении голоса. Он уже ничего не видел перед собой.

Ма Варада отвела от себя ствол его автомата и сильно ударила по щеке, чтобы привести в чувство. Постепенно его зрение прояснилось.

— Можешь ты подняться и идти?

— Солдаты? — выдохнул он.

— Пойдем! Я перевязала твою рану, — сказала она, пытаясь его приподнять и даже застонав от напряжения. — Ну, попробуй встать! Мы ведь уже почти выбрались из их территории. Тебе только немного потерпеть надо, пока мы спускаемся с плато. Считай, что почти спасся.

Мун скрипнул зубами, попытавшись подняться. Естественная анестезия ранения постепенно проходила, и боль была невыносимая. С помощью Ма Варады он все же исхитрился встать на ноги, и они, спотыкаясь, начали спускаться по горному склону.

Мун закрыл глаза. Считай, что почти спасся,сказала она. Может, и спасся от Адмирала Джумбо или Генерала Киу, кто бы из них не оказался лжецом. Но не от Ма Варады. Он ведь едва знал ее и особого доверия к ней, по правде говоря, не испытывал. Но получилось так, чтотеперь его жизнь и здоровье зависели от нее одной.

Боль сделала его беспомощным. Для того, чтобы выжить, придется делать то, что она говорит. Он знал, что запросто может умереть. Если рана окажется достаточно тяжелой, в этом первобытном краю ничто не спасет его от заражения крови.

Но он также знал, что не хочет умирать. Если придет его конец, а он так и не посчитается с Волшебником, будет обидно до слез. Его мысли сейчас были больше о Терри, чем о нем самом. Ради Терри он вернулся сюда, ради Терри он сделал то, что сделал в Шане. Если он не сможет отомстить за смерть Терри, его жизнь просто не имеет никакого смысла.

Думая обо всем этом, он еще крепче уцепился за Ма Вараду. Без нее он просто пропадет. Карма превратила ее из жертвы в богиню. В ее присутствии он ощущал себя таким смертным и таким уязвимым. Чувствуя, что и жизнь его, и смерть всецело находятся в ее руках, он в первый раз после того, как покинул Вене, произнес про себя молитву.

Потому что он знал, на что способна эта богиня. Ее сила противоречива: она питает, защищает, но она же убивает.

Морфея стояла перед огромным зеркалом, чтобы Мильо мог видеть ее обнаженное тело все целиком.

Он был уже в кровати, за ее спиной.

— А теперь одевайся, только медленно: один предмет туалета за другим.

Она сделала так, как он требовал, изящными движениями рук лаская свое тело: это тоже входило в программу. Когда она достигла определенного места на теле (а для этого не потребовалось много времени), она услышала, как он поднимается с кровати. Через мгновение он был уже рядом. С закрытыми глазами она чувствовала, как он входит в нее, горячий и нетерпеливый. Подняв руки над головой, она вся содрогнулась, упершись потными ладонями в зеркало.

Его движения нагрели комнату не хуже печки.

— Что ты имела в виду, — спросил ее Мильо несколько погодя, — когда сказала мне однажды, что любишь грезить о времени?

Глаза Морфеи были закрыты. Сейчас она казалась ему такой же таинственной, как само время.

— Ты француз, — ответила она. — Даже если бы я попыталась тебе это объяснить, разве ты бы понял меня?

Они лежали, обнявшись, в постели, и он перекатил ее на спину, чтобы лучше видеть ее лицо. Свет вливался с улицы сквозь промежутки в бархатных портьерах, как избыточная энергия большого города. Он падал на ее лицо, делая ее похожей на одну из небесных танцовщиц, высеченных на каменных фасадах древних храмов Ангкора.

— Почему ты иногда разговариваешь со мной свысока, словно я ребенок или представитель низшей расы? — недовольно проворчал он.

— Напротив, — возразила Морфея, лаская его, — я разговариваю с тобой так, потому что сама являюсь представителем низшей расы.

Мильо отпрянул, будто от удара.

— Если это шутка, то неудачная.

— Это не шутка, — заверила она его. — Это урок, который вы, французы, заставили нас заучить в Индокитае. У вас на это особый дар: насиловать нас и одновременно внушать идею вашего более высокого статуса в этом мире.

— Во всяком случае, это не мой дар. Я никогда не поощрял такой философии.

— Я не имею в виду тебя, милый, — успокоила она его. — Я имею в виду твоих соотечественников.

Мильо откинулся на спину, вдруг почувствовав себя нехорошо от такого разговора. Морфея поднялась на локте, заглянула ему в глаза, потом приложила руку к груди, чувствуя, как бьется его сердце. — Ну вот, а теперь я расстроила тебя.

— Твои слова тут не при чем, — откликнулся он и вполне искренно. То, что она сказала, не являлось для него откровением. Много лет своей жизни он потратил, пытаясь очиститься от грехов, совершенных в Индокитае его соотечественниками. Нет, у него испортилось настроение, потому что он вспомнил о Волшебнике. Ужасно, что его Немезида следит за ним, зная все о нем, о его прошлой жизни, и используя это знание для его собственных злобных целей. Мильо вдруг пришло в голову, а не тешит ли он себя иллюзиями, думая, что освободился от власти ЦРУ? Он понял, что ни о какой свободе не может быть и речи, пока он не узнал, какие планы вынашивает теперь Волшебник.

Морфея нежно поцеловала его в губы.

— Так что ты хочешь знать, милый?

Мильо смотрел мимо нее, в потолок, на котором переключающиеся на перекрестке огни светофора освещали сквозь просветы в занавесях лепную работу мастеров прошлого века.

— Я хочу, чтобы ты рассказала мне, — промолвил он очень медленно, — как тебе удалось освободиться от груза прошлого.

— Не уверена, что сумею, — призналась она. — Для этого ты прежде всего должен почувствовать себя азиатом.

— Ты хочешь сказать, почувствовать себя рабом и пленником? — спросил он, вспомнив в эту минуту о том, с какой степенью уверенности он может говорить о себе как о рабе американцев, на которых работал и, отчасти, продолжает работать. Как ненавидел он свое униженное положение! — Я знаю, что это такое, — сказал он.

— Я не могу тебе не верить, — сказала она, — но ты все-таки ошибаешься.

Вот он опять, этот всезнающий тон! Этого он уже не мог вынести и сказал ей все.

— Я долгое время был рабом у группы американцев, — начал он. — Они приказывали, и я подчинялся их приказам. Теперь я, кажется, нашел способ освободиться, но все еще не уверен, что смогу. Есть один очень опасный американец, который преследует меня много лет, и теперь он, я подозреваю, выследил меня не хуже ищейки. Вот этого человека я в самом деле боюсь. Только его одного.

Морфея погладила его лоб. — Он тебя уничтожит, — сказала она. — Ты знаешь, что он уже пытался это сделать.

— Что ты имеешь в виду? Он не пытался навредить мне.

— Нет, пытался, — возразила она. — И уже навредил. Чтобы удостовериться в этом, загляни в себя и взвесь ненависть к самому себе, накопившуюся в твоей душе. Ее в тебе именно столько, насколько он преуспел в своем замысле.

Он уставился на нее, обдумывая ее слова. Интересно, всякая ли истина, будучи высказанной, бывает так мучительно очевидной? В первый раз в жизни он почувствовал силу этой женщины.

— Ты можешь помочь мне, — сказал он. — Скажи, что мне делать?

— Прежде всего, отрекись от ненависти, — посоветовала Морфея. — Ненависть и страх — две стороны одной медали. Ненавидя других, мы боимся себя. Ненависть делает нас пленниками времени. Она, как болезнь, превращает минуты в часы. Откажись от ненависти, и все остальное приложится. Ты освободишься от времени, сбросив с себя груз прошлого.

— Ты говоришь это так, будто это все очень просто.

— Разве? Тогда я не так это сказала. Это очень трудно.

Мильо перекатился на живот, взглянул ей в лицо, потом перевел взгляд на ее нагое тело. — Для этого, наверно, требуется много внутренней дисциплины, — сказал он, — чтобы освободиться от ненависти и от страха.

— Да, много, — подтвердила она. — И еще чувства.

— Чувства?

— Надо научиться любить даже врагов. Я бы сказала, особенно их. — Она приложила ладони к его щекам. — Вот этому ты научил меня, милый, когда я влюбилась в тебя.

— Значит, я для тебя был более, чем любовник. Я был еще и учителем, в придачу.

— Учителем, — сказала она, — и врагом. Мильо отпрянул. — Ты думала обо мне, как о враге? — Он смотрел ей в лицо все больше и больше осознавая, каким же ослом он был, когда думал о ней с презрением! Неужели он делал с Морфеей то же самое, что его соотечественники делали с Вьетнамом и Камбоджей? Он пользовался ее телом, не давая себе труда осознать, что он делает и с кем. Говоря ее собственными словами, насиловал ее и одновременно внушал ей идею своего более высокого статуса в мире.

Она была для него просто шлюхой, и когда она говорила ему что-нибудь, он слушал вполуха, как слушают очаровательного, но чем-то недовольного ребенка. Вне ее прямых обязанностей, она для него не существовала. Не удивительно, что она спрашивала его, как он поведет себя, встретив ее на улице. Сейчас он решил про себя, что он просто должен появляться с ней время от времени на людях.

— Ты мой дьявол, милый, — сказала она, опять целуя его. — Ты вошел в мою душу, и я тебя полюбила. Ты не замечал существования моей души, но я любила тебя от этого не меньше.

Он смотрел на нее непонимающим взглядом.

— Я дала ответ на твой вопрос, — сказала она. — Вот как я освобождаюсь от времени и от прошлого. Я обнимаю тебя и чувствую только любовь.

— Но что ты получаешь взамен? Откуда тебе известно, что я не ненавижу тебя втихомолку или, что еще хуже, не чувствую к тебе безразличие?

— А разве это так?

— Нет, — ответил Мильо, посмотрев на нее с уважением, смешанным со страхом.

Морфея улыбнулась, вполне удовлетворенная его ответом.

Крис видел во сне, как он с триумфом въезжает в Париж. Плечи его обтягивает желтая майка лидера, и он чувствует необычайный прилив сил по мере приближения к финишной линии. День ясный и солнечный. Дорога просто отличная, и нет никаких препятствий к тому, чтобы не закончить гонку первым.

Толпа вне себя от возбуждения наседает на ограждение и на жандармов. Многие болельщики размахивают американскими флажками, подбадривая его, первого американца, который вот-вот выиграет Тур де Франс.

Ничто не остановит меня теперь, думает он в упоении.

И тут он видит Аликс, отделяющуюся от возбужденной толпы. Жандармы, следящие за тем, чтобы никто не выбежал на трассу, не видят ее. Крис окликает ее по имени, но она не слышит и не видит его. Глядя перед собой ничего не видящими глазами, она бежит прямо на него.

Она уже близко, а скорость его такова, что даже если он резко вильнет в сторону, он все равно заденет ее. Внезапно, когда он уже совсем рядом, она поднимает лицо и видит его.

Она улыбается...

Крис проснулся, весь мокрый от пота.

Уже перевалило за полдень. Солнечный свет пробивался сквозь гардины на окнах. Он повернул голову и увидел, что Сутан рядом с ним нет. Он пошел в ванную, чтобы облегчиться. Ее и там не было.

Вернувшись в кровать, он придвинул к себе телефон, набрал шифр Соединенных Штатов, а потом — номер телефона больницы. Состояние здоровья Аликс стабилизировалось, сообщила ему дежурная медсестра, но она все еще не в состоянии говорить. Операция назначена на завтра, но никаких подробностей о ней она сообщить ему не может. У него был номер телефона хирурга, который должен был ее оперировать: этот номер ему дали, когда он звонил накануне, чтобы справиться о ее здоровье. Крис тогда решил позвонить ему, не откладывая дела в долгий ящик. Ему сообщили, что доктор в операционной и пробудет там не известно сколько времени. Скорее всего, весь день.

— А черт! — ругнулся он тогда, бросая трубку. Весь мир будто сговорился, чтобы держать его в неведении. Вот и с Максом Стейнером вышла накладка. Его секретарша была рада услышать голос Криса, но Макса в этот момент в офисе не оказалось: встречался с кем-то вне его пределов. Крис попросил ее передать Максу, чтобы тот сообщил ему, что за операция грозит Аликс, и дал номер телефона гостиницы.

Теперь, так и не узнав ничего по существу в больнице, он позвонил на коммутатор гостиницы, чтобы узнать, не звонил ли ему кто-нибудь из Штатов в его отсутствие, но ему сказали, что для него ничего нет.

— А, черт? — ругнулся он опять. И пошел принять душ.

Стоя под каскадом горячей воды, он размышлял на тему: что следует чувствовать человеку, когда его любовница в самый пикантный момент выкрикивает имя его брата? Такое случилось, и он до сих пор не мог разобраться в своих чувствах. Зол? Обижен? Подавлен? Все это вместе или ничего из трех?

Ему показалось весьма знаменательным, что его сознание отреагировало на это, послав ему сон с Аликс в качестве персонажа. Символика сна растолковывалась просто: он поступал по-свински по отношению к ней, находясь здесь. Но, с другой стороны, было ли бы лучше, если бы он сейчас находился рядом с ней? Ведь все равно операции, назначенной на завтра, не избежать.

Идиот! — подумал он. Будь ты там, с ней рядом был бы еще один человек, кроме ее сына, на которого можно положиться, за руку которого можно было бы уцепиться, когда очень страшно. А вместо этого он стоит здесь, за шесть тысяч миль от нее, пытаясь удержать в руках текущую сверху горячую воду.

Он только что успел одеться, как в комнату вошли Сутан и Сив. Они смеялись, болтая о разных пустяках, и Крис почувствовал в желудке неприятное ощущение.

— Вижу, что ты, наконец-таки, поднялся, — сказала Сутан. В руках у нее был бумажный пакет. — А это для тебя: кофе и булочки с горячим приветом от владельца кафе за углом.

Крис открыл пакет. — А вы что, не голодны?

— Мы уже поели, в кафе, — ответил Сив. — Мы все легли поздно, и я проснулся с таким ощущением, словно выдержал пятнадцать раундов с Майком Тайсоном. Сутан водила меня в аптеку, и я заказал лекарство, которое мне прописал гостиничный врач.

Крис сел за письменный стол. Когда он уже принялся за еду, Сутан сообщила:

— Я решила помогать вам во всем.

Крис поднял на нее глаза.

— Ты уже не так озабочена спасением души? И уже не жаждешь спасения?

Она улыбнулась на его иронический тон.

— У меня два таких ангела-хранителя! Что может со мной случиться?

Крис посмотрел на Сива, и у него промелькнула мысль, что Сив мог ей сказать такое, что так радикально изменило ее отношение ко всему делу? Объективно он понимал, что это не суть важно. Важен сам результат. Кроме того, он не мог не отдавать себе отчет, что его чувства явно нездоровые: ревность по поводу дружеских отношений, возникших между ней и Сивом, смягчала как-то его чувство вины перед покинутой Аликс. Он уже давно заметил, что его недовольство собой обычно проявляется в его недовольстве другими.

— В любом случае, — продолжала Сутан, — мы отправляемся в Пор-Шуази поближе к вечеру. Это парижский Чайна-Таун. Мы с Сивом решили, что надо начинать именно с этого места. Я хорошо знакома с районом, и даже если Транг там и не живет, он наверняка узнает от друзей, что я там.

Опять то же самое неприятное ощущение в желудке, как червячок. Крис сделал резкий выдох.

— Не кажется ли вам, что это шито белыми нитками? — Он допил кофе, положил остатки булочки в бумажный пакет и смял его. — Транг — парень смышленый, и он быстро поймет, что к чему.

— Конечно, — пожал плечами Сив. — Но ничего лучшего мы не придумали. Может, ты чего-нибудь подскажешь такого, что нам не пришло в голову?

Крис вынужден был признать, что, увы, подсказать ничего путного не мог.

— Но, с другой стороны, я об этом, фактически, еще не думал.

— Ну, в таком случае, — предложил Сив, — почему бы тебе об этом не подумать, бродя по залам Музея д'Орсей?

Сутан поддержала его.

— А потом пообедаем в «Ла Куполе» и выработаем соответствующую стратегию. Поскольку Транг знает всех нас в лицо, ему будет очень забавно видеть нас вместе.

— Музей, потом обед? О чем вы, черт побери, думаете? — сердито крикнул Крис. — Надо как можно скорее найти Транга. Он наш единственный выход на Волшебника.

— Все это верно, — согласился Сив. — Но, как справедливо заметила Сутан, восточные люди (во всяком случае такого типа, который интересует нас) не появляются в Пор-Шуази до наступления вечера. Это когда ночные бары и игорные притоны откроются, проститутки выйдут на работу. А днем там только старики да мамаши, выгуливающие своих детишек.

— Я думаю, вы сможете одни прошвырнуться по музеям, — сказал Крис. — Почему бы вам не пойти одним, без меня? У меня в городе есть кое-какие дела.

Сив быстро посмотрел на Сутан, и она протянула:

— Крис?

— Нет, Сутан, в самом деле, иди с Сивом. Развлекитесь. Увидимся попозже. — Ему не хотелось ссориться с ней сейчас, хотя, по правде сказать, ему не хотелось ссориться с самим собой. Его смятенные чувства оказались слишком сложными, чтобы их распутывать сейчас. — Давайте на этом и порешим.

Конечно, никаких дел у него не было, и, оставшись в комнате в одиночестве, он почувствовал в душе пустоту с новой силой. Вновь вспомнил, как Сутан выкрикнула имя Терри, и подумал, что, интересно, она сама подумала в тот момент, и что по этому поводу думает сейчас.

Он выглянул в окошко на улицу. Сутан и Сив пересекали проезжую часть, направляясь в сторону Сены. Музей находился от них совсем недалеко: до него можно и пешком дотопать.

Конечно, и сейчас не поздно догнать их. Зная Сутан, он мог легко представить себе их маршрут. Они перейдут на Левый Берег по мосту Александра III, ее любимому мосту среди мириадов других. Потом пройдут по набережной д'Орсей до набережной Анатоля Франса.

Он наблюдал за ними, пока они не скрылись за углом, но так и не сдвинулся с места. Ему бы хотелось повернуть стрелки часов вспять. Ему бы хотелось, чтобы у нее не вырывалось того имени.

Но как только они скрылись из вида, его мысли перескочили на другие рельсы и скоро он снова думал о Транге. Его взгляд преследовал Криса со времени их столкновения в заброшенной конюшне в Турет. То, что он был убийцей Терри, каким-то странным образом не имело особого значения.

Как такое могло быть?

Сив задался целью выследить его, и Крис с этим был согласен. Но в душе Крису хотелось бежать, куда глаза глядят. Трудно было признать, что боится, очень горько осознавать, что ты не герой, которым было начал себя считать. Он не был братом Терри. И не был он уже тем Крисом, который существовал до трагических событий. Так кем же он стал, в конце-то концов?

Этого он не знал, но нутром чувствовал, что есть на свете единственный человек, который знает.

Транг.

Он встал из-за стола, бросил смятый кулек с остатками от его трапезы в корзину для мусора. Затем надел куртку и вышел из комнаты.

Оказавшись на улице, он направился в сторону Елисейских Полей, где, как он знал, есть станция метро. Он никогда не слыхал про Пор-Шуази, но быстро нашел это название на схеме метрополитена. Оно было в самой южной части столицы. Он прикинул, как туда добираться: надо пересесть в Шатле на линию № 7 до Мари Д'Иври.

Он купил билет второго класса и, опустив его в прорезь, быстро прошел через турникет.

Диана без труда нашла дом Моники. Он был примерно в четырех милях от деревни Ист-Бэй Бридж, на кусочке земли между океаном и заливом. Это не был типичный для Ист-Энда загородный дом с многоскатной крышей и мертвенно серыми от морского ветра деревянными балками. Его линии можно было скорее назвать неоклассическими: островерхая шиферная крыша, ярко-белая облицовка. Брэд Вульф дал ей ключи, а также массу ценных указаний, так что она без труда справилась с полицейскими замками на входной двери.

В это время года, да еще в будний день впридачу поселок выглядел пустынно. Шикарные особняки в этой удаленной части Длинного Острова все еще были закрыты после долгой, жестокой зимы.

На дороге почти не было машин, разве только случайный джип какого-нибудь заядлого рыбака проедет.

Обстановка внутри дома была совсем не такой, как она себе представляла. Толстые персидские ковры, полированное дерево, богатые портьеры. Все это выглядело скорее как городская квартира, нежели летний дом на побережье.

Она раздвинула шторы, вздрагивая от сырости, которая накопилась за время холодного сезона. Из окон была видна деревянная пешеходная дорожка, ведущая через дюны к широкому пляжу. Кое-где на дорожке были темные пятна — там, где под влиянием зимних ветров облупилась краска. Металлические поручни утратили свой блеск из-за осевшей на них морской соли.

Диана подумала, во сколько обходится содержание такого дома, и содрогнулась. Получая зарплату полицейского, не стоит задумываться о таких вещах.

Все в доме было гигантских размеров, как будто нужды его обитателей простирались в такие сферы, о которых Диана не имела ни малейшего представления. Что, например, можно делать на софе длинной в 20 футов, чего не сделаешь на ложе втрое короче?

Большие листья комнатных растений покрылись пылью, и на полу кухни она обнаружила тарелку с кошачьей пищей, из которой кто-то явно недавно ел. Но кошки не было видно.

Обойдя весь дом, она вернулась в главную спальню, потому что именно там, как она считала, можно обнаружить следы того, что в доме, кроме Моники, жил еще кто-то. Кто-то, для кого Моника служила прикрытием, если верить Брэду Вульфу. Друг Маркуса Гейбла.

Занимая целое крыло, спальня выглядела роскошной, просторной, чувственной. Рядом с кроватью — не обычной, а круглой — стоял пуфик, обитый цветастым ситцем. За зеркальной дверцей шкафа скрывались полки с невероятным количеством женского белья, а внизу — несметные пары туфель. Невольная зависть закралась в сердце Дианы при виде этого богатства. Полицейскому, подумала она, надо иметь огромную внутреннюю дисциплину, чтобы оставаться бедным.

В правой части этого необъятного шкафа были полочки с различными аксессуарами: ожерелья, браслеты, серьги, кольца — не дорогие, но со вкусом сделанные.

Диана проверила одежду и туфли на предмет размера и пришла к заключению, что все они принадлежали одной женщине. И безделушки тоже явно приобретены в расчете на определенный вкус. Она не нашла ничего и в гардеробе и в спальне, что указывало бы на присутствие в доме мужчины. Массивный французский шкаф был набит жакетами, пальто и спортивными костюмами самой Моники.