Транг послушно указывает рукой, и вертолет круто уходит влево. Тотчас их взору открывается просвет между деревьями. Деревня.

— Вот они!

Вертолет ныряет вниз, выпуская ракеты, строча из всех пулеметов. Макушки деревьев стремительно приближаются среди грохота взрывов, чудовищной пляски смерти.

— Краем глаза Сив видит Транга, приникшего ухом к полу вертолета. Его глаза широко раскрыты, толстые губы двигаются в мучительной гримасе, будто это они изрыгают этот чудовищный грохот, а не стволы их пулеметов.

Когда вертолет приземляется и они все выпрыгивают из кабины, Сив следует за Трангом. Пригнувшись, как старики, искалеченные жизнью, они оглядывают почерневшую прогалину между деревьями, где только недавно жили люди. Пепел летит во все стороны, гонимый все еще вращающимися винтами их вертолета.

Ответный огонь, белые трассеры, прочерчивающие ночное небо, заставляют их броситься сначала в одну сторону, потом в другую. Сив следует за сгорбленным силуэтом Транга, пока они не выбираются на безопасное место. Прижавшись спиной ко все еще теплой и курящейся разрушенной каменной кладке, они переводят дыхание. И Сив, к своему стыду, вдруг осознает, что он подсознательно использовал Транга как прикрытие.

У вьетнамца такие потухшие, пустые и безжизненные глаза, что Сив не выдерживает и касается его рукой, чтобы удостовериться, что с ним все в порядке. Как ошпаренный, Транг весь передернулся, почувствовав прикосновение, и Сив почувствовал приставленный к его груди ствол АК-47 Транга.

— Я перепугался за тебя, — прошептал Сив, с трудом разжимая пересохшие губы. — Мне показалось, ты ранен.

Ствол автомата исчезает в темноте. Совсем рядом с ними трещит и плюется искрами огонь, языки пламени пляшут в темноте. Огонь напоминает Сиву его самого, а тьма, в которой он горит, — Транга. Они так близки, и так различны, но один без другого просто не имеет смысла.

Транг, глаза которого сверкают, как осколки черного стекла, указывает кивком головы в сторону.

— Туда!

Они покидают свое убежище и, глядя, что другие прижаты огнем северных вьетнамцев к земле, продвигаются зигзагами вдоль периметра выжженной зоны.

Транг открывает огонь и Сив, продвигаясь за ним, следует его примеру. Вместе они подбегают к последнему укреплению все еще сопротивляющегося врага. Сив вырывает чеку гранаты, швыряет ее за наспех собранную баррикаду из деревянных балок и обугленной кровли.

Они бросаются ничком на землю за секунду до того, как она содрогается от взрыва, на мгновение превратившего ночь в день. А потом они вновь вскакивают и врываются за остатки баррикады, стреляя на ходу. Потрогав ногой трупы, Транг опускается на корточки, покорно начиная выполнять требование командира об отделении голов от туловища у тех, кто все еще состоит из одного куска.

Другие подходят, все целы и невредимы. Деревня представляет собой зрелище, наполняющее лунный пейзаж, если бы по поверхности луны могли плясать языки пламени. Они вытирают пот со лба, выходцы из ада, совершающие свою адскую работу, как по нотам, с точностью хорошо отлаженного механизма.

Тишина, только потрескивание догорающего огня. Затем Сив вдруг поднимает голову, встает. Он слышит посторонний звук, и волосы на его голове встают дыбом: из пелены серого дыма выходит крошечная фигурка и, спотыкаясь, направляется к ним. Даже до того, как он успевает сообразить, что это такое, он видит Доминика, устремляющегося навстречу ей.

— Стой! — кричит Волшебник. — Вернись сейчас же!

Дом или не слышит, или не желает слышать. Он бежит навстречу опаленному и теряющему сознание ребенку. Это девочка лет пяти или шести. Ее длинные волосы распущены по плечам, глаза широко открыты. В них застыл ужас.

Ее жалобный плач, разносящийся по пепелищу, скребет по их и так обнаженным нервам. То появляясь из клубов дыма, то вновь в них исчезая, она бродит среди руин того, что только недавно было ее деревней. Она спотыкается, падает на колени в горячий пепел и, когда она наконец поднимается на ноги, он видит, что она вся покрыта кровоточащими ранами. Несчастный ребенок кажется Сиву символом дикой аморальности войны. Его сердце рвется к ней.

И, как в замедленной съемке кинофильма, он видит своего брата. Как он приближается к этому апокалиптическому видению, являющемуся немым укором миру, который сошел с ума. А потом сцена вообще преступает пределы реальности: милосердная рука вновь воскресшего Бога протягивается, чтобы помочь представителю поколения, которое во всех культурах считается невинным.

— А черт! — кричит Волшебник, поднимая винтовку и прицеливаясь в ребенка.

— Не надо! — вне себя вопит Сив, бросаясь, чтобы вырвать из его рук оружие. Но Транг останавливает его. Вьетнамец делает какое-то незаметное для глаз движение, и рука Сива бессильно повисает, как сухая ветка.

Полный ужаса, он бессильно наблюдает, как Волшебник дает короткую очередь, со страшной силой отбрасывающую крошечную фигурку назад. Еще не успев упасть на землю, она вдруг взрывается со страшным грохотом. Доминика, который уже находился в непосредственной близости, взрывной волной отшвыривает назад.

Транг отпускает Сива, и он бежит к брату, опускается на колени рядом с его распростертым телом.

— Господи Иисусе! — шепчет Доминик. Он сильно контужен, но, кажется, не ранен. — О Боже праведный!

— Живая бомба, — объясняет Терри, подходя к ним. — Обычный трюк. Привязывают гранату под мышку ребенку, и, когда кто-нибудь к нему прикоснется... — Транг смотрит на них, но ничего не говорит.

Дома трясет, как в лихорадке. Он сидит, обхватив голову руками. Потом его начинает тошнить. Сив обнимает его за плечи.

Транг, стоящий от них на расстоянии стука сердца, как будто упивается этой трогательной сценой. Догорающий огонь отражается в его зрачках.

— Тебе не спасти его, — говорит Транг, — сколько ни старайся. Эта страна сделает с ним все, что захочет. Ты с этим ничего не можешь поделать.

Сив, прижавшись щекой к мокрой голове Дома, поднимает на Транга глаза. — Нет, могу, — возражает он. — Я могу любить его.

Он видит непонимание в лице Транга и сам удивляется, как это ему могло хотеться быть здесь своим среди своих, как он мог искать дружбы Мясника и Транга. Мясник он и есть мясник: убивает с величайшей легкостью. А Транг — чужой. Он так же непознаваем, как и те прекрасные девушки в прозрачных платьях, отплясывающие под сводами из гофрированного железа американский рок-н-ролл.

— Теперь ты сам все понимаешь. Почему эта война никогда не кончится. — Транг указал жестом на обгоревшую землю, по которой были раскиданы изувеченные трупы рядом с тем, что осталось от маленькой девочки. — Мне пока больше везет. А то, что ты видишь перед собой — альтернатива.

Но эти откровения запоздали: Сив уже не слушает.

— Уйди, — шепчет он. — Ради Бога, уйди. — Но Транг не шевелится. Он продолжает стоять рядом, как немой свидетель их боли и их ужаса. Созерцание этого дает ему больше калорий, чем рыбьи головы и даже рис.

Мучительные конвульсии Доминика затихают.

— Великий Боже, — слышит Сив его молитву, — дай мне сил, чтобы уцелеть и вернуться домой.

Мясорубка войны продолжает работать, но отряд ПИСК на какое-то время выключается из этого дьявольского процесса. И слава богу, потому что каждый день, если верить Вергилию, приближает Штаты к бесславному поражению в стране, которую они даже никогда не пытались понять.

Отряд находится на трехдневном отдыхе в Бан Me Туот. К этому времени он уже превратился в видавшую виды, спаянную прямо-таки по-семейному боевую единицу. Их всего восемь человек: Терри, Вергилий, Сив, Доминик, смышленый фермерский мальчишка из Канзаса по прозвищу Трепач, Транг, Мун и еще один кхмер по имени Че. Они получили провиант для проведения операции, которая, как намекнул Мясник, обещает быть трудной. Но из каких источников они снабжаются? — удивляется Сив. Насколько ему известно, Мясник никогда не заполняет никаких требований. У них в отряде вообще никогда не заполняются никакие бумаги.

Заинтересовавшись этим странным фактом, Сив побывал в штабе Спецназа. Там вообще никто не слыхал о Вергилии — майоре, капитане или в каком бы он звании не был. И никого это не трогает. В общем хаосе войны чепуха, подобная этой, неудивительна.

Но Сив не успокаивается. Откуда же тогда Вергилий, если не из Спецназа? Может, он прислан сюда из штаба генерала Абрамса? Из штаба войск Спецназа в Бан Me Туот он звонит в Сайгон и, к своему разочарованию, обнаруживает, что там тоже никто не знает — или не желает признать, что знает — офицера по имени Вергилий.

Так Сив и не докопался до истины, когда пришло распоряжение выступать. На этот раз они идут не в своей обычной полевой форме, а в черных гимнастерках, которые обычно носят Красные Кхмеры. В руках у них советский аналог АК-47. Ну и свои личные жетоны они, конечно, тоже оставили в Бан Me Туот.

Черный вертолет без всяких опознавательных знаков доставляет их из глубинки на северо-запад. Никакого инструктажа перед вылетом не было, даже намеков на то, в чем будет заключаться их миссия, не было.

Волшебник материализуется из темноты, освещаемой только зеленым светом приборов перед пилотом.

— До меня дошло, — говорит он сквозь шум несущих винтов Сиву, — что ты всех, кого надо и не надо, расспрашиваешь обо мне. Ты у нас, оказывается, детектив-самоучка?

Сив пожимает плечами, стараясь скрыть свое замешательство. Во рту у него сразу же пересохло.

— Просто хочу понять, куда я попал.

Волшебник смотрит на него долгим, испытующим взглядом. Сив, чувствуя, что струйка пота бежит по его лбу, молит бога, чтобы она не попала ему в глаз. Если он сморгнет, думает он, Вергилий подумает, что он или лжет, или трусит.

— Ну ладно, если это так, — говорит Волшебник. — Если это будет способствовать лучшему взаимопониманию. — Несмотря на дьявольский шум в кабине, они чувствуют паузу, последовавшую за этой репликой, как воздушную яму над Скалистыми Горами.

— Я ничего не знаю о тебе, — оправдывается Сив. — Я вообще ни хрена не знаю с тех пор, как попал сюда.

Волшебник смеется.

— Ну, это и мне знакомо. Я сам чертову уйму времени потратил, прежде чем разобрался, что почем. Это было непросто. — Вертолет затрясло, и их бросило в объятия друг друга. Сив вынужден схватиться руками за навесные ремни. — Вот видишь, — говорит Волшебник, — а мне не нужно ни за что хвататься. Я умирать здесь не собираюсь, понял? Когда сможешь то же самое сказать о себе, с тобой здесь будет все в порядке, Танцор.

Пилот что-то кричит им, и на минуту он подсаживается к нему, освещаемый таинственным светом приборов. Его указательный палец указывает маршрут, все подробности которого он хранит в голове. Пилот кивает, и вертолет резко уходит влево, направляясь в этот раз на запад, а Волшебник возвращается к Сиву.

— Хочешь знать, чем особенно тяжела эта война? Все настолько озабочены, чтобы их задницу не оторвало взрывом мины, подложенной чарли, что у них нет времени ни для чего кроме. Но что касается меня, то я уже настолько адаптировался в этой стране, прожив здесь столько лет, что хочу для себя урвать кое-что у этой войны. Когда вляпаешься в дерьмо, не торопись оскрести его от подошвы, а подумай прежде, кому его можно продать.

Он наклонился вперед, к открытой двери, и смачно плюнул в лицо ветру.

— Чего беспокоиться! Ко мне никто не подкопается. — Он широко улыбнулся. — Я организую вас на то, чтобы хорошенько потрепать чарли, и именно этим мы официально занимаемся. Но если я рискую своей жизнью ради Дядюшки Сэма, то, я полагаю, он у меня в долгу. — Он ткнул большим пальцем в том направлении, куда они летели. — Там нас ждет богатство, Танцор, можешь на это поставить что угодно.

Его лицо, искаженное странными, угловатыми тенями, отбрасываемыми слабым зеленым свечением приборной доски, казалось жутковатой маской, которой пугают во время шумных проказ в канун Дня Всех Святых.

— Я сейчас скажу тебе то, чего никто в штабе не знает и никогда не узнает. Ты являешься членом группы, проводящей операции типа тех, которые в свое время проводил Дэниэл Бун[20]. И, как и другие подобные группы, мы строго засекречены. Поэтому в Бан Me Туот и не было никакого инструктажа, поэтому мы летим чистыми, как стеклышко: никаких удостоверений личности или каких-либо бумаг. Даже пилот этой вертушки понятия не имеет, куда мы летим: я даю ему направление. Приказы мы получаем непосредственно от майора Майкла Эйланда. Ну как, теперь ситуация стала немного яснее?

Сив кивнул.

— Да я, собственно, вовсе не собирался совать нос в твои дела.

Вергилий отходит от него, присаживается на корточки рядом с пилотом. Сив пытается заглянуть за его плечо на карту, куда он тычет пальцем, но за этой тушей черта с два что разглядишь.

Они летят очень низко, и так быстро, что верхушки деревьев, мелькающие внизу, сливаются в одно сплошное черное море, над которым они парят, словно Трангова фунг хоанг.

Сив сидит рядом с братом и думает, отчего его мутит: от страха или от вибрации. Он смотрит на лицо Доминика, смутно белеющее в почти лишенной света кабине вертолета, и проклинает себя за то, что перетащил его в отряд ПИСК. Там, в Бан Me Туот, он был бы в большей безопасности. Во всяком случае, там он был бы американским солдатом. А здесь, в этой бездушной тьме, он ничто, всего навсего соринка в глазу Господа Бога, путешествующая из пункта А в пункт В. Если они погибнут, выполняя это задание, никто даже не узнает, что на самом деле случилось с ними. И он подозревает, что все так и задумано.

Ничего не в силах изменить, он просто сидит, прислушиваясь к тому, как канзасский фермер по прозвищу Трепач рассказывает Муну и Че очередную «абсолютно правдивую историю». За эти истории его и прозвали так. Кхмеры слушают его травлю, как завороженные. Сив и сам диву дается, где девятнадцатилетний парень мог набрать свои, по-видимому, неистощимый запас всяких смешных и поучительных историй. Он, как современная Шахеразада, держит на почтительном расстоянии смерть и ужасы смерти, развлекая других и, как подозревает Сив, себя тоже.

Шум и вибрация нарастают. Сив выглядывает в открытую дверь и видит, что их обгоняют три Б-52, направляясь на запад. Самолеты входят в янтарное облако и исчезают из вида. Через десять минут он слышит первые взрывы и видит впереди по курсу вспышки, как яркие бумажные фонарики.

Сив вытягивает шею, стараясь рассмотреть местность, над которой распускаются эти цветы зла. Он видит все те же джунгли и рисовые поля, а потом — реку, светящуюся, будто фосфор, от ярких вспышек взрывов, переливающуюся во тьме, как чешуйки на змеином теле.

Во всяком случае, теперь понятно, куда они направляются, подумал Сив. В Камбоджу.

Низкие, грозные тучи прорываются с запада, через Кардамоновые горы, и воздух так насыщен влагой, что вокруг сухого места нет. Время муссонных дождей, и в такую погоду даже малая царапина может привести к гангрене. Рана в ногу — это уже смертный приговор.

Терри Хэй наблюдает, как Вергилий, который всегда идет позади отряда, вылезает из реки, дно которой устлано человеческими костями. Так и кажется, что где-то там, за поворотом, поджидает Харон в своей ладье. Терри не покидает мысль, что, пересекши границу Камбоджи, они вошли в предбанник самого ада.

На какое-то мгновение он чувствует неприятную неуверенность в успехе этого предприятия. Смерть притаилась, как жадно дышащий зверь, в дебрях камбоджийских джунглей. Но обещанные несметные богатства и безграничная власть притягивают его, как магнит.

В течение недели, а, возможно, и десяти дней они будут находиться без всякого прикрытия на вражеской территории и должны встретится с одним человеком неподалеку от храма Ангкор Уат. Все это время они должны посвятить избиению чарли, которые, сидят, злобно скалясь, в относительной безопасности нейтральной Камбоджи.

— В Ангкоре нам надо повидаться с одним типом, — сказал Вергилий ему по секрету в ночь перед вылетом. — Очень важный тип. Настоящий хрен моржовый, — добавил со смехом он, допивая свой стакан.

— Это француз. Сидит в этой стране очень давно, куда больше, чем кто из американцев. — Вергилий разлил по стаканам остатки виски. — Дело в том, что мы не можем получить то, что нам надо, в обход его. Мне нужно то, что у него есть. Очень нужно. Мы должны прийти на встречу с минимальной охраной. Его люди — все азиаты, а с ними надо держать ухо востро: даже если наше дело выгорит, кто знает, насколько им можно доверять. Ты по этой части мастак, пожалуй, даже не хуже меня, хотя и делаешь все через задницу. Тебе азиаты доверяют, а меня боятся, как черт ладана. Дело нам предстоит тонкое, так что я на тебя надеюсь.

— Я обдумаю, как тебе помочь, — пообещал Терри.

— Обдумай, — Вергилий поднял свой стакан. — Только ни в коем случае не обсуждай этого дела со своим новым корешем. — Терри понял, что он имеет в виду Муна. — Может, ты и доверяешь этому сукину сыну, а я — не очень.

Вот об этом разговоре думает Терри, наблюдая, как Волшебник выбирается на берег.

— Надвинь покрепче шляпу, дружище. Сейчас начнется, — говорит он.

Они ударили по чарли с наступлением темноты. Ночь была безлунная и во всей округе ни огонька. Временами им казалось, что они идут вперед с зажмуренными глазами или все это происходит во сне. Опасность таилась кругом них, физически ощутимая, как удары сердца.

Джунгли расстилались перед ними, неохотно давая дорогу. Вел их теперь не Транг, а Че. В руке его мачете, которым он, когда это было абсолютно необходимо, прорубал для них узкий проход.

— Звук распространяется по джунглям не хуже, чем по воде, — объяснил он.

Даже ночью так жарко, что они вынуждены часто останавливаться. В этих случаях на карауле стоят азиаты, которые, как кажется американцам, не так чувствительны к тропической влажности, выжимающей соки из каждого живого существа. Интересно, думает Терри, что они сами думают по этому поводу: чувствуют легкое презрение к недостатку выносливости белых или просто безразличны?

Резня, которую они вскоре устроили, наткнувшись на чарли, приносит им глубокое удовлетворение: почувствовав на руках кровь, они осознают, что честно выполняют свои долг. В одном из укрепленных бункеров, стоя по Щиколотку в цементной пыли, они подвязывают к потолку головы убитых вьетнамцев, как китайские фонарики, в то время, как Терри рисует на стене знак фенг хоанг.

Днем они спят чутким сном под сводами девственного леса, время от времени посещаемые жуткими сновидениями, в которых они видят себя такими, какими они стали. А когда большинство отряда бодрствует, они собираются вокруг Трепача, чтобы послушать очередную историю, один за другим засыпая по мере того, как успокаиваются его личные страхи.

В одном из лагерей, где ожесточенная рукопашная едва не стоила Че жизни, они освобождают шестнадцать кхмерских детишек, которых вьетнамцы силой держали у себя, подвергая издевательствам.

Пришедший в ярость Волшебник приказывает разжечь большой костер и покидать в пламя все отрубленные головы. Густой, зловонный дым, который начинает валить от костра, заставляет их всех зажать руками рот и нос. Краешком глаза Сив наблюдает за Домиником, боясь, что тот вскочит и убежит, не в силах переносить жуткое зрелище, но тот сидит с изголодавшимися детишками, тщетно пытаясь накормить их. Даже пища не может отвлечь их от новой увлекательной игры: они ногами загоняют головы своих мучителей в бушующее пламя.

Серым, зловонным утром Мун и Че охраняют подходы к лагерю, а остальные члены отряда раскапывают остатки костра, выкатывая оттуда черепа. Под руководством Вергилия они сооружают из них пирамиду. А потом Волшебник вырезает из бумаги фигурку ангела и водружает ее на вершину пирамиды, как на Рождественскую елку.

Отступив назад, чтобы полюбоваться плодами своего труда, Волшебник изрекает: «Умиротворяющая картина, верно?» — и издает резкий, неприятный смешок.

Транг наблюдает за Терри, который молча стоит, держа на руках сильно обожженного кхмерского мальчика, как бы противопоставляя той кощунственной Рождественской елке эту искалеченную жизнь.

Доминик, обхватив руками двух детишек, отворачивает лицо. Его глаза закрыты, будто он уже мысленно произносит свои обеты. Он настаивает, чтобы детей доставили в ближайшую кхмерскую деревню, где за ними будет надлежащий уход.

— Это просто смешно, — возражает Вергилий. — Мы на войне.

Терри, не спуская с рук ребенка, подходит к «Рождественской елке», пинает ногой черепа. Бумажный ангел исчезает в груде костей.

— Мы должны идти, — говорит он. — Этим пацанам нужна срочная медицинская помощь.

Транг переводит глаза с Терри на Волшебника, чувствуя странные спазмы в горле. Ему кажется, что судьба всей войны зависит от того, какой ответ даст Вергилий. Наконец тот, ворча, соглашается с Терри. Транг переводит дыхание, а затем снова съеживается, поймав на себе презрительный взгляд Мясника, как бы говорящий: «Ведь это скорее твой народ, чем мой. Тебе следовало бы замолвить за них слово».

На рассвете третьего дня их блуждания по джунглям Че возвращается из разведки. Менее чем в километре, сообщил он, стоит лагерем северо-вьетнамская часть, причем лучше вооруженная и большая, чем те, с которыми им уже приходилось иметь дело. Командует ей полковник.

— Человек, — говорит Вергилий, уже решивший напасть на них, — который знает местонахождение секретного штаба вьетконговцев.

Ночь на этот раз выдалась лунная, но, благодаря низкой облачности, застилающей все небо, свет луны слабый и рассеянный. Сразу после полуночи они берут врагов в клещи: Терри, Мун, Сив и Транг на одном фланге, а Доминик, Трепач и Че — на другом.

Где-то к западу уже идет дождь. Совсем рядом они слышат звук дождевых капель, бьющих по листьям, хотя вокруг них по-прежнему тишина, сквозь которую они скользят, как привидения по кладбищу.

Чарли спят. Находясь далеко от линии фронта, они уповают на спасительную прослойку в виде территории нейтральной страны, где они нашли укрытие. Двое часовых умирают почти одновременно. Терри, как всегда, пользуется проволокой. Она поет, как струна, врезаясь в плоть и хрящи. Черной тенью кровь падает на землю, всасывается и скоро исчезает.

Транг, который сломал своему часовому шею одним резким движением руки, шепотом говорит, что он останется на границе лагеря, прикрывать их сзади. С этим шепотом, который мог бы быть и просто одним из звуков приближающегося дождя, Терри, Мун и Сив входят в лагерь врага.

Вергилий хочет взять полковника живым. Отряд поэтому проинструктирован резать всех, кроме него. Терри чувствует за своей спиной первое дуновение ветра, влажного, как смертная вонь гниющих джунглей. Они ныряют из хижины в хижину, убивая всех на своем пути.

Трудно сказать, кто из них действует с большим мастерством и спокойной уверенностью. Просто удивительно, как обстоятельства могут сделать из нормальных человеческих существ таких хладнокровных убийц! Какой сдвиг в сознании должен произойти, чтобы умножать смерть с такой чудовищной скоростью!

Чтобы быть в состоянии заниматься этой адовой работой, Терри уже давно стал слеп к жизни вокруг него, как Царь Эдип, из выколотых глаз которого кровь ушла, вымывая из души его не только грехи, но и страсти.

Для того, чтобы выжить, думает Терри, надо забыть о своих страстях, и при этом вспоминает молчаливого Транга, притаившегося во тьме, который, кажется, рожден вовсе без желаний. Он кажется Терри образом, появляющимся в зеркале, когда на него смотришь. Стоит отвернуться — и образ пропадает. Транг рожден для войны. Когда она, в конце концов, кончится, что он будет делать? Подымется ли он против Волшебника и подобных ему и начнет убивать их? Поймет ли он последствия того, что было навязано ему? И, самое главное, будет ли он в состоянии спастись от самого себя?

Вот такими мыслями он занимает свое сознание, механически продолжая выполнять свою страшную работу. Благодаря им, он сохраняет рассудок посреди полнейшего безумия.

Вергилий, когда они наконец находят его, занимается вьетнамским полковником. Он вытаскивает его в центр лагеря и бросает на колени среди отрубленных голов его людей. Волшебник обращается к полковнику непосредственно, презрительно отклонив предложение Че помочь ему в качестве переводчика.

— Где секретный штаб вьетконговцев?

Полковник смотрит в лицо Вергилия отсутствующим взором.

— Где он? Ты знаешь это и скажешь нам.

Полковник по-прежнему непоколебим.

Вергилий крикнул Трепачу и Че притащить один из минометов, захваченных в этом бою, и поставить его рядом с полковником. Сам заряжает его так, чтобы тот хорошенько понял, что сейчас произойдет. Затем он схватил полковника за волосы и сунул его лицо прямо в ствол, так что один глаз смотрел прямо в жерло миномета.

— И что же ты собираешься делать? — напевно, будто читая молитву, спросил полковник. — Послать мои мозги в заоблачную высь? Прекрасная идея. Я уже и без этого мертв.

Вергилий грубо оттащил полковника от минометного ствола.

— Нет, смерть тебе пока не суждена. — Его рука ищет у бедра рукоятку ножа, но, не найдя, протягивается к Трангу. Тот подает ему свой. — Жизнь будет твоим наказанием.

Без предупреждения он наступает ногой на шею полковника и вонзает ему нож сквозь форменные брюки прямо в пах.

Терри, стоящий поблизости, видит, как Сив хватает Доминика за руку, будто боясь, что его брат бросится на Вергилия, чтобы прекратить эти зверства. Они обмениваются взглядами, и Терри слышит шепот Доминика: «Господи, прости нас, грешных!» И он думает, а жив ли Бог? Неужели Доминику все мало доказательств того, что тот давно умер во второй раз?

Полковник кричит не столько от боли, сколько от стыда за то, что с ним делают. Такого рода травма — сама по себе наркотический затор.

Закончив свое дело, Вергилий убирает ногу с шеи полковника. Тот немедленно свертывается в клубок, зажав руки между ног.

— А теперь говори, — требует Волшебник, опускаясь рядом с ним на корточки, — где на территории Камбоджи находится штаб вьетконговцев?

— Я хочу умереть, — с трудом выдавливает из себя полковник, стуча зубами.

— Я же тебе сказал, — говорит Вергилий. — Перед тобой — долгая жизнь. Я хочу, чтобы ты жил долго — и долго помнил, как хорошо было жить мужчиной. — Его нож крест-накрест рассек воздух перед лицом полковника. — Где прячется ваш штаб?

Налившиеся кровью глаза полковника смотрят прямо на Вергилия.

— Ты обещаешь убить меня, если скажу?

Волшебник улыбается.

Когда полковник, выдав нужную информацию, лежит обезглавленный рядом со своими людьми, Вергилий подымается с колен со словами:

— Все эти головы одинаковы: не отличишь рядового от полковника. Вот и говори после этого о власти и славе!

Согласно сообщению полковника, они были в пяти часах ходьбы от места, где в настоящее время дислоцировался штаб вьетконговцев.

— Если мы выйдем сейчас, — сказал Вергилий, — то к рассвету будем на месте.

Они берут с собой Транга, а Че посылают вперед, головным дозорным, и все вместе скоро растворяются в густых джунглях. Они все еще находятся в гористой местности вблизи границы. Часто на своем пути видят голые нагромождения серой горной породы, выступающие из густой тропической зелени. Везде следы трещин и выбоин, будто от ударов молний или артиллерийских снарядов. Все это следы целенаправленной бомбежки и, присмотревшись, можно увидеть кое-где остатки бетонных бункеров, в которых укрывалось неуловимое воинство.

Че надоело идти впереди, и он просит его сменить. Вместо него вперед посылают Трепача. Отряд движется по местности, которая становится все более каменистой. Теперь скалы часто подымаются по обе стороны, сильно затрудняя путь. Волшебник посылает Че в разведку. Когда тот возвращается, начинается дискуссия о том, что разумнее: идти в обход каменистой гряды или продолжать двигаться вперед. Че указывает, что, если они пойдут в обход, то это отнимет у них, как минимум, два часа, что будет означать, что к штабу вьетконговцев они подойдут уже после восхода солнца, теряя, таким образом, целый день: атаковать штаб они могут только с наступлением темноты. Че советует идти вперед, через скалистые теснины, и Вергилий соглашается.

Воздух такой влажный, что с листьев капает, будто идет дождь. Сырая обувь трет ноги. Когда же они смогут наконец обсушиться?

Терри нервничает, когда они вступают в узкий проход между скалами, настороженные и притихшие. Проход гораздо уже, чем это казалось Терри сначала. Над головами нависают каменные галереи: прекрасное место для размещения стрелков. Далеко впереди видна фигура Трепача. Он продвигается вперед с опаской, видимо, думая об этом же.

Только что фигура Трепача маячила впереди, и вот она уже скрывается среди дыма и огня сильнейшего взрыва. И тотчас же раздаются автоматные очереди и пули рикошетят от каменных стен ущелья.

Прижавшись к каменистой земле, Терри видит то, что осталось от Трепача, а осталось от него не много.

— А черт! — бормочет он.

Они оказываются в отчаянном положении, прижатые убийственным огнем к земле. Пока еще, насколько он мог судить, никто не пострадал от беспорядочной стрельбы из автоматов, но, с другой стороны, они и не могут двинуться с места, а это означает, что их окружение и уничтожение — дело времени.

Ближе всех к нему Сив, и он дает ему сигнал к действию. Вместе они быстро отбегают назад, под прикрытие двух больших валунов. С этой точки Терри видит, что они могут подняться вверх, — туда, где засели стрелки, скрытые от их взгляда.

Карабкаясь вверх по каменистой гряде, Терри вдруг подумал, какая жалость, что Трепача с ними больше нет. Все его существо противится мысли, что он никогда больше не услышит его историй.

Постепенно они преодолевают трудный подъем по почти отвесной скале. Сив наклоняется к самому уху Терри, но даже так тому трудно расслышать его слова из-за непрекращающейся стрельбы.

— Доминик какого сказал, что Бог покинул эти места. Как твое мнение?

— Если верить, что Бог есть жизнь, — отвечает Терри, — тогда, конечно, ему здесь делать нечего. — Он указывает рукой вперед, и они видят северных вьетнамцев, ведущих огонь по ущелью. Выдергивает чеку у гранаты и аккуратненько бросает ее прямо под ноги чарли.