— Извини, — пожал плечами Могок. — Боюсь, больше не смогу оказывать тебе помощь.

Мун напустил на себя безразличный вид.

— Ну, если ты не сможешь, я найду кого-нибудь другого, кто сможет.

Могок усмехнулся.

— Сомневаюсь. Мы живем в обществе закрытого типа.

Мун улыбнулся.

— Но не свободного от корысти. Недаром говорится, что в Шане верность человека измеряется его месячным жалованием.

Могок отвел глаза.

— Не понимаю, к чему ты клонишь.

— А к тому, — медленно произнес Мун, — что из того, что я не принес с собой Лес Мечей, вовсе не следует, что его у меня нет.

А какое доказательство ты можешь дать мне в том, что он у тебя есть?

— Никакого. Тебе придется просто поверить мне на слово.

— Я никому больше не верю, — сказал Могок. — И я не пойду против Генерала Киу без Леса Мечей. А что если Генерал Киу в самом деле бессмертный Махагири? Он сдерет с меня с живого кожу, и это только в качестве разминки.

— Ты знаешь, что Генерал Киу командовал в Северном Вьетнаме батальоном во время войны? — спросил Мун и увидел, что глаза Могока округлились от удивления. — Это факт. С ноября 1969 по май 1974. А потом ему все это надоело до чертиков, сел он на первый подвернувшийся корабль — да и был таков. Дезертировал и прибыл прямо сюда. — Мун с отвращением сплюнул. — Во Вьетнаме он был на стороне моих врагов. И я знаю, сколько он людей убил. Между прочим, по тому, как человек убивает, можно судить, что за человек он сам. Так вот, судя по этому, я могу с точностью утверждать, что он — не Махагири.

Могок всматривался в лицо Муну, как будто это была чашка с чайной гущей, по которой он собрался гадать. Прошло довольно много времени, прежде чем он, кажется, пришел к какому-то определенному решению.

— Адмирал Джумбо тебя обманывает. Кто-то влез на твое место в нашем бизнесе.

Мун почувствовал, что у него похолодело под ложечкой. Это уже попахивает катастрофой. Терри погиб, и половина его опиума: фьють! — и улетела прямо в карман какому-то неизвестному врагу. А кто может поручиться, что в его следующий визит Адмирал Джумбо не скажет, что у него вообще нет Номера Четвертого. Извини, друг, но эти мои фермеры! Ленивее их нет на белом свете! Приходится ужиматься...

— Кто забрал мой товар?

— Какой-то тип. Я его вовсе не знаю, — ответил Могок. — Меня даже не было здесь, когда он вел переговоры с Адмиралом Джумбо. Я был на плантациях в Шане, чтобы принять и препроводить сюда сто кило опиума.

— Весьма необычное дело. Разве у вас нет специальных людей, чтобы провести вооруженный конвой, сопровождающий товар?

Могок кивнул.

— Ясно, что Адмирал Джумбо хотел меня убрать из лагеря, пока он будет вести переговоры с тем визитером.

— И ты, конечно, не спросил, какой договор был заключен в результате этой встречи с моим соперником по бизнесу? — спросил Мун с изрядной дозой ехидства в голосе.

— Спросил, — ответил Мун серьезно. — Но вопрос мой остался, к сожалению, без ответа.

— И никто из твоих людей не видел человека, когда он пришел в лагерь?

— Прежде всего, он и не был в лагере. Адмирал Джумбо встретился с ним на просеке в джунглях с километр отсюда. Взял с собой шесть человек, ну и что? Все, что они могли сказать, так это то, что новый человек белый, здоровый, как бык, и еще похож на героя в американских фильмах.

— Так этот человек американец?

— Возможно. Но, с другой стороны, он подарил Адмиралу Джумбо очень редкий кусок жадеита. Американцы в камнях ничего не петрят.

— Если они не из ЦРУ, — сказал Мун, как бы про себя. — Эта публика весьма сведуща и в местных обычаях и в верованиях.

— Подарок пришелся Адмиралу Джумбо по вкусу, — заметил Могок. — Похоже, незнакомец неплохо знает нашего Адмирала.

— Ну что ж, мы обладаем весьма ценной информацией, — подытожил Мун. — Прежде всего, незнакомец — достаточно влиятельная фигура, раз Адмирал Джумбо поступился престижем, согласившись встретиться с ним за пределами лагеря.

— Не вижу, каким образом это поможет узнать, кто этот человек, — возразил Могок.

— Не очень поможет, это верно, — согласился Мун. — Но для начала и это сгодится.

Мун начал складывать разрозненные элементы головоломки: Терри убит, и, одновременно с этим, некто известный и уважаемый Адмиралом Джумбо заключает здесь договор, ущемляющий интересы Терри и Муна. Совпадение? Вряд ли. Мун готов был поставить все, что имел, до последнего франка, что человек, убивший Терри, и тот, кто влез сейчас в путепровод, созданный Терри и Муном, представляют интересы одной организации.

Мун осознавал, что этот человек, по-видимому, очень влиятельный, раз он не только смог заставить Адмирала Джумбо урезать долю Муна — а доля — дело святое — но и заставить его работать на себя. Все, что опиумный барон говорил Муну, он говорил по заранее написанному для него сценарию. Тот, на которого теперь работает Адмирал, хотел не только, чтобы тот убрал с его дороги Муна, но и выкачал из него некоторую информацию. Во-первых, он хотел знать, известно ли Муну, кто убил Терри. Оттого Адмирал так навязывал Муну своих людей в провожатые. Они бы следили за Муном и, если он подобрался бы достаточно близко к разгадке тайны убийства Терри, убили бы и его тоже.

Впервые за все это время Мун почувствовал, как страх заползает ему в душу. С человеком, который так запросто смог купить Адмирала Джумбо, властелина Девятого Сектора, шутки плохи.

— Как бы то ни было, — сказал он, — но тот, кто влез в наш путепровод, есть тот самый человек, по чьему указанию убит Терри.

— Возможно, — согласился Могок. — Но ты задаешь вопросы, на которые невозможно ответить. Уволь меня от этого дела.

— Тебе бы не мешало получить повышение по службе, а, Могок? Например, стать командиром собственного подразделения в отряде Адмирала Толстяка?

Могок уставился на Муна.

— О чем ты говоришь?

Во время всего их разговора Мун продолжал думать о шпионе, которого Генералу Киу удалось внедрить в отряд Адмирала Джумбо. И думал он приблизительно вот что: если за последнее время в отряд не вступало новых людей, то это значит, что шпион уже был в лагере довольно продолжительное время. Правильнее называть его не шпионом, а предателем. И еще он подумал, что раз предатель не разоблачен, то зачем ему удирать? Ценность его в том и состоит, чтобы оставаться на своем месте сколь можно долго.

Вот об этом обо всем подумал Мун, прежде чем озадачить Могока следующим вопросом:

— Как ты думаешь, будет Адмирал Джумбо благодарен нам, если мы подарим ему шпиона Генерала Киу?

— Он будет вне себя от радости, — сказал Могок, хмурясь. — Но ты говоришь о невозможном.

— А у Адмирала, между прочим, — продолжал Мун, — есть информация, которая нужна мне. Во-первых, кто приходил к нему в мое отсутствие? И, во-вторых, кто убил Терри.

Могок немного подумал.

— Полагаю, Адмирал даст тебе эту информацию, если ты укажешь ему на шпиона в его отряде. Его снедает тоска по Ма Линг и ненависть к Генералу Киу. — Он пожал плечами. — Но, с другой стороны, это вопрос сугубо академический: даст тебе Адмирал нужную тебе информацию или не даст. Поскольку я сомневаюсь, что ты приведешь к нему шпиона. Как я уже говорил, его давно уже нет в отряде.

— Сколько стоит тот рубин, что вставлен у тебя вместо зуба? — спросил Мун.

Могок потрогал рубин пальцем.

— Не знаю. Что-то около трех килограммов Номера Четвертого, наверно. А что?

Мун улыбнулся.

— Спорим на него, что приведу?

Диана принесла информацию, которую Сив запрашивал — дела об убийстве Доминика Гуарды и Аль Декордиа — в больничную палату в клинике Бикмана в центре города.

— И вот что я тебе скажу, — пробурчала она. — Мне надоело навещать тебя в разных больницах.

Сив убрал от лица кислородную маску, сел в кровати.

— Я вообще не понимаю, чего меня здесь держат. — Голос был хриплый и немного шепелявый из-за распухшего языка.

Диана посмотрела на багровую полосу поперек его горла.

— Очень болит?

— Что?

— Господи Иисусе, ты просто несносен! Ты меня до смерти перепугал, ты знаешь об этом?

Сив почувствовал себя неловко от такого признания.

— Послушай, — сказал он. — Здесь уже был капитан и чистил мне холку, потому что мэрия начистила холку ему — руками комиссара. Я потерял подследственного преступника, который сидел у нас по обвинению в тяжких преступлениях. Все это не способствует моему хорошему настроению.

— Хорошему настроению? — откликнулась Диана. — Господи, да тебя чуть-чуть не убили!

Сив попытался улыбнуться, но получилась только гримаса боли.

— Чуть-чуть не считается. Кстати, какого дьявола тебя потащило за мной?

— Но кто-то ведь должен присматривать за тобой? — огрызнулась она. — Поскольку сам ты не способен это делать.

— То есть?

— То есть ты только и делаешь, что ищешь на свою задницу приключений.

Я знал, на что иду, — проворчал он.

У нее на языке вертелось сказать ему еще пару ласковых, но она промолчала. По правде говоря, то, что с ним случилось, перепугало ее, и она возблагодарила всех богов своих предков, что она догадалась привести за ним в Чайна-Таун группу поддержки.

Вошел лечащий врач, скрепя по линолеуму туфлями на резиновой подошве. Взглянул на температурную карту, спросил:

— Как самочувствие? — потрогал багровую полосу поперек горла Сива. — Что там ни говори, а вы легко отделались. — Достал ручку и стал что-то писать в истории болезни. — Какое-то время дыхание будет довольно шумным, но изменения в голосе не обязательно останутся навсегда. У вас небольшая гематома — кровоподтек — на голосовых связках, и я прописал вам антибиотик и дезинфицирующее средство, чтобы уменьшить опухоль. Именно из-за нее за гематомой следует последить. Если она будет увеличиваться, то может значительно блокировать дыхательные пути. И вам, возможно, потребуется трахеотомия.

Говоря все это, он продолжал что-то быстро строчить. — Возможно, довольно долгое время будете кашлять кровью. Также в вашем состоянии не исключены головные боли, поэтому не пугайтесь, если начнутся. Мы уже сделали рентгеноскопию и ничего особо тревожного не обнаружили. Принимайте прописанные вам лекарства. Завтра я опять зайду.

— А когда я смогу выйти отсюда? — спросил Сив.

Врач одарил его заученной, профессиональной улыбкой.

— Трудно сказать. А пока почему бы вам не расслабиться и постараться отдохнуть?

Сив посмотрел на него взглядом, зарезервированным для совершивших наиболее тяжкие преступления. Когда тот ушел, Сив повернулся к Диане:

— И, пожалуйста, не читай мне морали.

Она почувствовала в глазах слезы и на какой-то момент пожалела, что вообще пришла сюда. Но потом подумала о своих чувствах к нему, которые не сможет изменить ничто из того, что он может сказать или сделать.

— Почему бы тебе не признать, что тебе не дает покоя твоя испанская гордость? Тебя, наверно, больше всего беспокоит то, что скажут ребята из твоего отделения по поводу того, что тебя спасла женщина.

— Ты угадала, — признался он. — Держу пари, уже сейчас шуточек не оберешься.

— А я думаю, что каждый, кто тебя знает, просто рад, что ты вышел из передряги, неважно благодаря чьей помощи.

— Да брось ты! — отмахнулся он, но втайне был польщен. — При тебе информация, присланная из Нью-Ханаана?

— Да. — Она показала ему папку. — Но вообще-то я не должна бы тебе давать ее. Капитан сказал, что ты числишься в официальном двухнедельном отпуске по болезни.

— Я знаю, — сказал он, протягивая руку. — Давай ее сюда.

— Ну-ну! Ты разве не знаешь, что такое отпуск по болезни? Это значит: никакой работы.

— Я не шучу, Диана. Дай ее мне.

— Нет, я не...

— Это приказ, сержант.

— Ты не на службе, — отпарировала Диана. — И я твоим приказам сейчас не подчиняюсь.

Сив посмотрел на нее укоризненно.

— Ну тогда, не в службу, а в дружбу.

— Как твой искренний друг, я хочу, чтобы ты встал снова на ноги как можно скорее.

Он скинул простыню, свесил ноги с кровати.

— Я хоть сейчас встану. Хочешь?

— Сив, не надо, пожалуйста, — взмолилась она. — Ты же себя угробишь!

— Я тебе говорю, что я уже в порядке.

— Извини меня, но я тебе не верю.

Он провел рукой по лицу.

— Господи, да разве я прошу чего-то сверхъестественного? Я только хочу взглянуть, что там у тебя в папке.

— Укажи хотя бы одну вескую причину, по которой я должна ее тебе показать.

Сив взглянул на нее и она поразилась холоду, которым повеяло от его лица. — Диана, — промолвил он, — человек, напавший на меня, — убийца моего брата.

— Что? С чего ты это взял?

— Потому что я видел ту штуку, — ответил он, внезапно почувствовав усталость и боль, которой не было минуту назад. — Ты была права. Именно железным веером, таким, как в твоей книге, этот гад отсек Дому голову. И именно это же самое он хотел проделать со мной.

Диана стояла, будто пригвожденная к линолиевому полу. У нее даже закружилась голова, как тогда, когда она сорвалась с аттракциона, на котором столько раз каталась ребенком, приезжая на Кони-Айленд.

— Господи Иисусе, — прошептал он. — Что это значит?

— Дай мне посмотреть ту папку, — попросил Сив, — может, я и смогу тебе ответить.

Все горело у него внутри, когда он взял в руки папку, в которой содержалась информация, которая сразу отбросит его назад, в прошлое, в несчастную Камбоджу, истекающую кровью Камбоджу, где горы черепов громоздились на той земле, где когда-то прекрасная сеть ирригационных сооружений несла жизнь в иссохшую почву.

Сверху лежала справка из их собственной лаборатории и, на первый взгляд, она не порадовала Сива. На тысячедолларовой купюре, которую убийца положил на блюдо для пожертвований в церкви, были отпечатки пальцев, но настолько смазанные, что идентифицировать их не представлялось возможности.

Другие бумаги более обнадеживали. Состав, который Сив обнаружил зажатым в пальцах Доминика, идентичен тому, который используется для изготовления масок, воспроизводящих черты лица исторических персонажей. Кроме того, лаборатория обнаружила на купюре следы порошка, использующегося для женского макияжа, производства известной французской парфюмерной фирмы.

Весьма интересно, подумал Сив. Он надел маску, нападая на Дома. Зачем? Очевидно, Дом знал его или встречал его когда-то. Понятно, где, подумал Сив. В Камбодже.

Он обратился к материалу, предоставленному Нью-Ханаанской полицией. Там было два отчета коронера: один по делу Дома, другой — по делу Аль Декордиа, человека, найденного в канаве за городом. Отчеты подтвердили подозрение Сива в том, что Дом и Декордиа были убиты одним и тем же человеком, который в обоих случаях воспользовался одним и тем же оружием. Кровоподтеки по краям одной, большой раны, странные гофрированные края раны, — все это убедительно свидетельствовало в пользу этого предположения.

Единственная разница заключалась в том, что у Дома были сломаны пальцы, и отчет тоже прояснил, в чем тут дело. Коронер обнаружил частицы резинового состава под ногтями сломанных пальцев. Это говорило о том, что Дом содрал часть маски с лица нападавшего и этот убийца из осторожности должен был сломать ему пальцы, чтобы выдрать из его хватки улику.

Доклад также подтвердил, что Аль Декордиа был убит где-то от тридцати шести до сорока восьми часов до того,как был убит Дом. Это могло означать, что здесь орудовал либо маньяк-убийца, либо эти два убийства связаны между собой.

Сив опять вернулся к тому листу, где говорилось о том, что пудра для макияжа была французского производства.

Поднял глаза на свою помощницу.

— Диана, — сказал он, — ты ангел!

— Возможно, — отозвалась она. — Только вопрос в том, не помогаю ли я дьяволу.

— О чем ты?

— Босс, ты совсем зациклился на убийстве твоего брата. Посмотри на себя: чуть живой, а все не можешь остановиться, даже чтобы перевести дух.

— Некогда, — буркнул он.

— Но ты понял, что я имею в виду?

— Не понял, но это не важно. — Он указал рукой на шкафчик. — Дай мне записку, которую я обнаружил на теле Дома. Такая записка, сделанная от руки. Ты найдешь ее в моем бумажнике. — Если он помнил правильно, адрес на ней тоже во Франции. Совпадение?

Диана подошла к шкафчику, порылась в бумажнике Сива.

— Ты мне ее не показывал. Это она? — В руке ее была бумажка.

— Что с тобой?

Казалось, ей не хватает воздуха.

— Диана?

Она подала ему бумажку с именем Сутан и адресом, на которой Дом написал: Спасен?

— Когда ты разглядывал тело Декордиа, детектив Блокер дал мне посмотреть записную книжку Декордиа. Тот же самый почерк!

Сив посмотрел на записку с такой опаской, словно она уже начала гореть.

— Ну, как в этом можно быть уверенной?

Диана достала что-то из своей записной книжки. — И еще. Блокер дал мне одну из визиток Декордиа, которые он взял из его бумажника. И как-то так получилось, что он в суматохе забыл ее у меня забрать, да и я совсем про нее забыла. А карточка интересная: на обратной стороне кое-что накарябано. Как только я увидела твою записку, я сразу же вспомнила о своей, а там и еще одна ниточка потянулась. Взгляни. — Она приставила их друг к дружке и показала Сиву. — Видишь, как буквы характерно наклонены назад? Вот этим почерком были исписаны и страницы записной книжки Декордиа. Никакого сомнения не может быть: он написал записку, которую ты нашел в кармане брата.

Она права, подумал Сив. И это означает, что между Декордиа и Домом были какие-то контакты. Вот она, связь!

— А какая, ты говоришь, еще есть ниточка?

Диана кивнула.

— Вот посмотри, это написано рукой Декордиа: «Восточно-Азиатское благотворительное общество» и номер телефона.

— Ну и что? — спросил Сив. — Ты знаешь это общество?

— Вот то-то и оно! — сказала Диана. — Никогда о таком не слыхала. А я, между прочим, знаю все 27 благотворительных обществ, что существуют в Чайна-Тауне, босс.

— Так, значит, Восточно-Азиатское благотворительное общество не существует?

— Да, это липа, — ответила Диана. — Но номер телефона-то настоящий! И этот номер написан на телефонном аппарате, установленном в офисе на Дойерс-стрит, куда тебя тогда привел Питер Чанг.

Листья падали — желтые, красные и золотые — кружась в сонном солнечном свете. Снег несло сквозь голые сучья деревьев. Аликс была в полудреме, в каком-то странном состоянии между сном и наркотическим трансом, когда все кажется таким четким и облеченным глубоким значением.

Когда она вынырнула на мгновение из омута снотворного, которым ее накачали, это было, как кошмар, который ее как-то раз мучил: какое-то смутное ощущение угрозы и желание предупредить других криком. Открываешь рот, а оказывается, ты — нем.

Но на этот раз все было реальностью.

Она вся замотана в бинты, и ощущение ужасной боли, будто все лицо окунули в кислоту. Аликс осознала, что лежит на спине, к ее руке прикреплены трубки с питательной жидкостью. Она ничего не видит и онемела.

Опять нырнула в сон и очутилась вновь в Огайо, и она снова — десятилетняя девочка с косичками, слышит пьяные голоса родителей, непристойные ругательства. И, не в силах больше выносить эту атмосферу пьянства и враждебности, она крадет из бумажника отца двадцать долларов и бежит из дома. Садится на автобус и уезжает...

Но затем воздействие снотворного ослабляется и вновь она оказывается во власти недавнего жуткого переживания. Она вновь борется со страшным существом, наделенным ужасающей силой, и вот-вот захлебнется в собственной крови. Она пытается закричать.

Дергается в конвульсиях, и кто-то хватает ее за руку.

— Мам!

Дэнни? А, это Дэнни!Чувство облегчения омывает ее всю, прогоняя ее ужас и ее боль. Милый сынок!

— Вообще-то мне нельзя с тобою находиться, — шепчет ей Дэнни на самое ухо, и она сразу же представила его себе: рослого, сильного, и, наверно, испуганного. — Никому пока нельзя.

Она крепко сжимает его руку, не желая отпускать от себя свое сокровище.

— Крис должен был лететь во Францию за телом брата. С ним все в порядке.

И совсем некому за тобой приглядеть, подумала она. Волна неприкаянности накатила на нее. Где она, ее семья, мысли о которой всегда были так важны для нее?

— Я сейчас живу в доме одного мужика по имени Макс Стейнер. Он старый друг Криса. Юрист. Со мной все в ажуре. Не волнуйся.

Он такой мужественный. Она сжала его руку. Как же ей узнать, что с ней, насколько серьезно ее ранение, как она будет выглядеть, когда с лица снимут бинты? Горло жгло от невысказанных вопросов.

— Я так хочу, чтобы ты скорее поправлялась. О да, Дэнни. И я очень хочу.

— Вчера после школы я выкатил свой велик и рванул туда, к бассейну, на твое любимое место. Погода была просто потрясная, прямо, как в июне. Там было полно народу: кто на велике, кто со скейтбордом, кто просто так бегает. И музыка везде, будто у всех праздник.

О Дэнни, прошу тебя, будь осторожен. Ведь это все-таки Нью-Йорк! Уж больно ты самостоятельный! Как это он сказал? Не волнуйся. Со мной все в ажуре.

Снова проваливается в никуда, скользит сквозь уровни времени. Она вновь на автобусе, покидает пригород Колумбуса с его мрачными реалиями взрослой жизни. Позади остается грубость и резкость матери, придирчивость и хамство отца, вечные пьяные драки между ними, которые неизменно кончались истерикой и слезами.

Автобус идет на юг по Шоссе 33. Она обхватила руками колени, упершись подошвами своих кроссовок в спинку переднего кресла, жуя резинку. За окнами автобуса кружатся в порывах ветра желтые, красные и золотые листья, застревают в канавах охапками, как какой-то экзотический перец.

В Сирклевилле она прилепила комочек жевательной резинки к низу ее сидения, сошла с автобуса и прошла пешком последние полторы мили, засунув руки в карманы брючек.

Осенний ветер разрумянил ее щеки, небо заволокло тучи, похожие на ватное одеяло. Последний километр она, как всегда, бежала. И с разбега влетела на шаткие ступеньки дедушкиного дома, где ей всегда рады. Первый раз она пожаловала сюда без приглашения в возрасте восьми лет, и с тех пор у нее никогда не спрашивали причин ее приезда.

На следующий день дедушка взял ее на ежегодный Праздник Тыквы, где они, смеясь, смотрели парад запряженных лошадьми старых экипажей, ели традиционный тыквенный пирог и запивали его шипучим яблочным сидром, любовались выставленными на конкурс тыквами величиной чуть ли не с дедушкин дом.

Ночью, после того, как он уложил ее спать, она лежала в кровати, натянув ватное одеяло до подбородка, любовалась луной, плывущей в ясном ночном небе, а когда заснула, ей приснилась лестница из звезд, ведущая в самое небо.

Внезапно очнувшись, будто от удара кулака безотрадного настоящего, вся в поту, она почувствовала такое острое желание вновь быть ребенком, свободным от повседневных забот, от вечного беспокойства о Дэнни, от всякой ответственности. Ей хотелось унестись в ту ночь, подниматься по лестнице из звезд, чувствовать заботу и ласку дедушки.

Отчего это? — думала она. Может, оттого, что она, не желая того, стала матерью? Интересно, женщины, которые сознательно заводят ребенка, когда-нибудь чувствуют нечто подобное тому, что чувствует она? Интересно, а они сделали бы этот роковой шаг, если бы вернулись в исходную позицию?

Но затем она почувствовала, как сила Дэнни переливается в нее, почувствовала его рядом с собой. Вспомнила, как он устраивался рядом с ней, свернувшись клубочком. Какой он был смешной, когда впервые появился на свет: маленький, красный и горластый, — и возблагодарила бога за него, за это маленькое чудо, бывшее частью ее.

Она опять уснула и, пробудившись, почувствовала, что рядом с ней кто-то есть. Кто же? Дэнни? Кристофер? Она почему-то забыла, что сын говорил ей, что Кристофер во Франции.

— Аликс?

Голос. Знакомый голос. Она сделала умственное усилие, пытаясь вспомнить лицо человека, который говорил таким голосом.

— Милая? Ты проснулась?

Ужасно знакомый голос. Кто же это?

— Милая, это я, Дик. — О Господи, подумала она, потрясенная, да это же мой бывший муж! — Я прослышал о том, что с тобой случилось. Боже, как я сочувствую тебе. И, знаешь, я чувствую, будто это моя вина за то, что произошло с тобой. Если бы я не бросил тебя... Но с этим отныне все покончено. Я вернулся, и навсегда. Я буду очень заботиться о тебе, ты сама увидишь. Я люблю тебя, детка. Я ведь всегда любил, ты знаешь.

Сив вспомнил: Искусство войны есть искусство обмана.

—Надо поскорее выбираться из этой больницы, — сказал он.

— И куда же ты собираешься направиться? — спросила Диана.

Но ведь война кончилась тринадцать лет назад. Опять вспомнилось то имя: Сутан Сирик. И тот адрес: Ницца, бульвар Виктора Гюго, д. 67.

Она положила ему руку на плечо.

— Никуда ты не поедешь.

Надо перестать обманывать себя, подумал он. Война никогда не кончается. Для меня, и, конечно, для него.

—Ты ничего не понимаешь, — сказал он, отмахиваясь от ее попыток удержать его. — Здесь мы не найдем ответа на свои вопросы. Дракон убит. Моя единственная зацепка превратилась в пыль.

— Конечно, Чана не вернешь, — согласилась Диана. — Но теперь, когда мы начали официально работать над этими двумя убийствами. С разрешения Блокера, мы...

— Это тупик, — сказал Сив, направляясь через комнату к шкафу. — Поверь мне, распутывать эти два убийства с этого конца — пустая трата времени.

Диана сначала молча смотрела, как он одевается, потом не выдержала.

— Что все-таки произошло? Ты от меня что-то утаиваешь.

Не был ли Дом убит потому, что Аль Декордиа что-то ему сообщил? — думал между тем Сив. Но в честь чего Декордиа вдруг пришел к Дому? И вот, когда одна нога уже пролезла в брючину, а вторая — только наполовину, до него вдруг дошло. Внизу записки и немного наискосок его брат написал: Спасен?Ясно, что Аль Декордиа приходил к нему исповедываться.

Он представил себе, как Декордиа заходит в исповедальню и говорит Дому то, что он не мог сказать никому другому, выплескивая из себя то, с чем он, по-видимому, уже не мог жить.

Но знал ли убийца о том, что Декордиа дал Дому эту записку? И почему тогда он оставил ее, хотя постарался удалить кусочек резины из руки убитого.

— Чтобы это ни было, — ответил он Диане, — это не твоя забота.

У Дианы замерло сердце, но она все-таки ответила:

— Твоя забота — это и моя забота.

Сив застегивал рубашку, но, услышав ее слова, остановился и повернулся к ней.

— Диана, — сказал он, беря ее руки в свои. — Я не знаю, что у тебя на уме. Нет! — Он прижал палец к зубам. — Ничего не говори. Сейчас я хочу, чтобы ты очень внимательно слушала. Все, что происходит здесь, каким-то образом, которого я пока не понимаю, взаимосвязано. — Действительно ли это так, или все это стечение обстоятельств и случайностей? Может, Диана права насчет его зацикленности? Может, он свихнулся на одной идее, как капитан Ахав?[17] — Самое главное, это перестало быть служебным делом и стало личным.

Глаза Дианы, такие большие, темные и испуганные. Такие близкие. Сив знал, что он должен сейчас забыть о них, забыть обо всем. Помнить только о войне, которая никогда не кончается.

— Видишь ли, я знаю, кто убил Дома. Или мне кажется, что знаю. В любом случае, у меня нет выбора: я должен выяснить это наверняка.

И он знал, что есть только один способ сделать это.

— Его дома нет, — сказала Сутан, входя в садик, вокруг которого была построена вилла Муна. — Он часто в отлучке.

— А куда он ездит? — спросил Крис, наблюдая, как вода льется из дельфиньих ртов.

Сутан пожала плечами. — Куда только его не заносит по его делам! Чаще всего, в Азию, я полагаю. В Камбоджу нам путь заказан: у нас там слишком много политических врагов. Но Мун любит бывать хотя бы около.

— Так ты не знаешь точно, где он сейчас? — Крису хотелось узнать как можно больше о ее двоюродном брате. — Ты позвонить ему не можешь?

— Туда, где он сейчас? — Она рассмеялась. — Даже телексом его не достать, когда он в Азии. — Она подошла и остановилась рядом с ним. — Потерпи немного. Ты уже занялся подготовкой необходимых бумаг для того, чтобы распорядиться Терриным... — Ее голос немного сорвался и она отвернулась туда, где синели в утренней дымке горы.

— Крис, я хочу попросить тебя об одном одолжении, — сказала она после довольно длительной паузы. — И прежде чем дать свой ответ, обещай хорошенько подумать.

— Хорошо.

— Я бы хотела, чтобы тело Терри покоилось во Франции. А именно, здесь, в месте, которое он любил.

— Сутан, я не...

— Пожалуйста, — прервала она, — ты обещал не отвечать, не подумав.

Он кивнул. Конечно, надо учесть желания отца. Он бы похоронил Терри на семейном кладбище в Коннектикуте. Но то ли это место, где бы сам Терри хотел лежать, если бы задумался когда-либо о собственной смерти? Другое дело, здесь, неподалеку от городка, где Крис провел незабываемое лето Тур де Франс, где он познакомился с Сутан, о чем Терри, конечно, знал.

— Я думаю, это неплохая идея, — ответил он и сразу же увидел огромное облегчение на лице Сутан. По-видимому, ей не легко далась эта просьба, подумал он с запозданием.

Она стояла так близко от него, что он мог вдыхать ее запах: чуть-чуть пряный, чуть-чуть мускусный.

— Кому ты звонил по прибытии сюда, — спросила она. — Я видела, как сразу же изменилось твое лицо: потемнело и стало как каменное.

Крис сел напротив фонтана. Теперь, когда он добрался сюда, когда заполнил необходимые документы относительно тела Терри, он мог позволить себе роскошь признаться хотя бы самому себе, как пусто у него было на душе. Основа этой пустоты была заложена задолго до получения известия о смерти Терри. Ощущение было такое, словно он жил не свою жизнь, а жизнь совсем чужого человека. А еще лучше сказать, что он будто пришел на середину фильма о ком-то, кого он смутно знал, а, может, не знал вовсе.