Глава двадцать вторая

Тем временем между старостой Фаном и художником У произошла длинная беседа.

Нетрудно было заметить, что У не волнует ничего, кроме участи Белой Орхидеи. Он позабыл и о днях, проведенных в тюрьме, и о бичевании. Невнимательно он выслушал рассказ Фана о том, как погиб генерал Дин, после чего раздраженно заметил:

— Мне глубоко наплевать на все это недостойное семейство. Я думаю единственно о том, где нам искать вашу старшую дочь! Кстати, знайте, что, как только мы ее найдем, я тут же зашлю к вам сватов.

Староста Фан поклонился в молчании. В глубине души он радовался тому, что столь блестящий юноша хочет взять в жены его дочь, но он был задет непочтительным тоном, в котором жених заявил о своих намерениях. Как и большинство выходцев из зажиточных горожан, Фан глубоко почитал традиции, в том числе ту, которая запрещала жениху напрямик, без посредничества сватов, обращаться с просьбой к будущему тестю. Именно почитание традиций заставило старосту поручить сбор сведений о госпоже Ли своей дочери Черной Орхидее. Достопочтенный Фан боялся, что начни он этим заниматься сам, репутация госпожи Ли окажется под угрозой.

Именно поэтому староста Фан поспешил сменить предмет беседы. Он сказал:

— Надеюсь, что завтра его превосходительство изобретет новый план поисков. Между тем вы, сударь, могли бы написать пять-шесть портретов моей пропавшей дочери для того, чтоб раздать их квартальным во всем городе.

— Превосходная мысль! — радостно подхватил У. — Я поспешу домой и немедленно примусь за работу.

Художник вскочил, но Фан, схватив его за плечо, тут же вернул на место.

— Не будет ли лучше, сударь, навестить сначала его превосходительство? Вы не попрощались с ним должным образом; к тому же следовало бы поблагодарить его за то, что он снял с вас все подозрения.

— Еще успеется! — беззаботно бросил У и стремглав выскочил из управы.

Тем временем судья Ди на скорую руку перекусил в обществе десятника Хуна. Хун видел, что судья очень устал; за едой он не произнес ни «лова.

Поев, судья взял чашку с чаем и наконец нарушил молчание. Он сказал:

— Десятник, созовите всех сыщиков. Я хочу поведать вам то, чего вы еще не знаете об убийстве генерала.

Когда все четверо помощников собрались в кабинете, судья Ди, устроившись удобнее в кресле, посвятил их в содержание своей беседы с сюцаем Дином.

Дао Гань задумчиво покачал головой. Глубоко вздохнув, он молвил:

— Ваша честь, сдается мне, что мы никогда еще не сталкивались с таким количеством непростых загадок одновременно!

— На первый взгляд это именно так, — отвечал судья. — Но на самом деле все сложности возникли исключительно из-за местных особенностей. Теперь спутанные нити удалось расплести, и стала ясной подоплека событий. Дел, в сущности, только три: убийство генерала Дина, иск «Да против Да» и, наконец, исчезновение дочери Фана. Наша борьба с Цзянь Моу, раскрытие заговора Да Кея и разгадка убийства уездного начальника Баня — это все то, что я называю местными особенностями. Это отдельные истории, которые не имеют никакого отношения к нашим трем делам.

Десятник Хун кивнул, а затем заметил:

— Я все время пытался понять, почему ваша честь сразу не выдвинули обвинение против У. Ведь все свидетельствовало против него.

— При первой же нашей встрече, — объяснил судья, — мне показалось подозрительным поведение сюцая Дина. Когда мы с Ма Жуном повстречали его на улице, он не сумел скрыть испуга, узнав, кто я такой. Поскольку у меня репутация человека, который раскрывает любое преступление, молодой Дин на какое-то время задумался, не отказаться ли ему от своего замысла отравить отца и свалить вину на У. Затем он все же решил, что замысел его безупречен и, следовательно, стоит попытаться. Он пригласил нас в чайный домик и выложил свою историю про козни, которые строит У против генерала.

— Этот негодяй Дин провел даже меня! — в гневе воскликнул Ма Жун.

Судья Ди улыбнулся и продолжил:

— Я понял, что после убийства генерала Дин был искренне озадачен; он не понимал, что произошло. Я проверил его искренность еще раз сегодня утром в суде. Вы видели, как я внезапно извлек смертоносную кисть и как навел ее Дину прямо в лицо? Если бы это он вложил орудие убийства в кисть после того, как наместник подарил ее генералу, он бы выдал себя. Итак, мне стало ясно, что молодой Дин не меньше нашего озадачен убийством отца. Я думаю, он провел нелегкие полчаса, пытаясь понять, что произошло. Не его ли любовница приложила руку к убийству? А может, кто-нибудь проведал о его намерениях и привел его замысел в исполнение для того, чтобы впоследствии вытребовать немалое вознаграждение? Затем Дин решил, что все же следует довести до конца его исходный замысел и оклеветать У. Если бы вину У доказали, Дин мог бы уже не бояться, что настоящий убийца примется его шантажировать или запугивать. Поэтому он прибежал в управу и обвинил У. Дин, однако, не понял, что ложный след, изобретенный им, не слишком убедителен.

— Но почему же, ваша честь! — перебил Дао Гань. — Ведь коробочка со сливами указывала прямо на У!

— Слишком прямо, — отвечал судья. — Все было сработано чересчур старательно, и к тому же во внимание совершенно не принималось то, какого рода человек этот художник. У — юноша сметливый и самонадеянный, чем, признаюсь, глубоко мне неприятен. Но он, несомненно, великий художник. Такие люди обыкновенно мало внимания уделяют повседневности, но обнаруживают удивительную способность к сосредоточению, когда речь идет о чем-то, для них жизненно важном. Если бы У собрался отравить кого-нибудь, он ни в коем случае не выбрал бы краску в качестве яда и ни за что бы не положил в коробку листок бумаги со следами своей печати.

Дао Гань согласно кивнул.

— Окончательным же доказательством невиновности У, — сказал он, — оказалась готовность, с которой он согласился съесть новые сливы, которые я положил в коробку вместо отравленных.

— Разумеется! — воскликнул судья Ди. — Однако пойдем в том порядке, в котором совершались события. Когда Дин заявил об убийстве, я немедленно отправился навестить У. Я хотел увидеть воочию и обвинителя и обвиняемого, а затем сопоставить их личности. Я почти немедленно пришел к выводу, что У не из тех, кто способен задумать и осуществить коварное убийство, особенно по таким умозрительным причинам, какие назвал молодой Дин. Я заключил, что убийство осуществило третье лицо. Нетрудно поверить в то, что у человека, совершившего такое злодеяние, как генерал Дин, должно быть много врагов; к тому же на эту мысль навел меня сам сюцай, возведя клевету на художника. Что же касается причины, по которой Дин выбрал У в качестве обвиняемого, то я сначала думал, что двое молодых людей — соперники в любви. Девушка, лицо которой встречается на всех картинах У, и возлюбленная, к которой обращены вирши Дина, — одна и та же особа, полагал я. Обнаружив коробочку с отравленными сливами, я еще больше укрепился в подозрении, что Дин замыслил извести художника. Я даже решил, что Дин принял меры предосторожности для того, чтобы яд обнаружили прежде, чем отец съест сливы. Я рассудил, что никто не станет рисковать жизнью своего отца для того, чтобы избавиться от соперника в любви.

— Ах, вот как! — перебил Хун. — Теперь я, кажется, понимаю, почему вы не клюнули на улику, обличавшую У!

— Ну разумеется! — продолжал судья. — Дин мне сразу показался человеком скользким и злым. А это и привело меня к следующей догадке: девица, в которую влюблен Дин, и девица, которую рисует У, это не одна и та же девица. Эта догадка объяснила мне, что, кроме ложного обвинения, между У и Дином вообще нет никакой связи. Тогда почему же Дин обвинил У? Единственное возможное объяснение: Дин сам замыслил убить отца, а У решил использовать, чтобы отвести подозрения от себя. Затем я предположил, что Дин приготовил два орудия убийства, из которых только одно было приведено в действие; что оно представляло собой, мне еще предстояло понять. Второе же — это, разумеется, коробочка со сливами; ее Дин припас на тот случай, если первое по какой-либо причине не подействует. Но, самое главное, предстояло понять, по какой причине Дин решился на такое чудовищное преступление, как отцеубийство. А может, это как-то связано с той женщиной, в которую Дин влюблен? Я подослал Черную Орхидею в особняк Динов, чтобы разузнать больше о семье.

Судья Ди сделал паузу и отхлебнул из чашки. Затем он продолжил:

— В то же время, однако, меня беспокоила странная непоследовательность убийцы: ведь если он так тщательно позаботился о том, чтобы второе орудие указывало на У, он должен был принять точно такие же меры и в отношении первого орудия убийства. Я напряг мой мозг, но так и не обнаружил в обстоятельствах убийства ничего, что могло бы указывать на молодого художника. Тогда я решил вернуться к моему первому предположению, а именно — что убийство совершило третье лицо, случайно опередив молодого Дина и разрушив его подлый замысел с отравленными сливами. Вообще-то я не очень большой любитель случайных совпадений, но в данном случае я не мог не признать, что могло иметь место именно совпадение.

— Это было не просто совпадение, — заметил Цзяо Дай, — а совпадение, вызванное только что упомянутым вашей честью обстоятельством. У генерала было очень много врагов. Ведь наместник Да убил генерала именно из-за совершенного им предательства!

Судья Ди кивнул и продолжил.

— Это заключение не приблизило меня нисколько к разгадке убийства, но помогло мне исключить Дина и У из числа подозреваемых. Когда же я понял, почему Дин хотел убить отца, дело наполовину прояснилось.

Вмешался десятник Хун:

— Так вот что вы имели в виду, ваша честь, когда сказали, что «дело наполовину прояснилось»! Вы связали сообщение Черной Орхидеи об уродливой бородавке на левой груди жены генерала с намеком в стихах молодого Дина!

— Совершенно верно, — сказал судья Ди, — что же касается второй половины дела, то есть того, кто и как убил генерала, то, вынужден признаться, мне никогда не удалось бы разгадать это, если бы старый наместник сам не подписался под совершенным. Единственное, что я к тому времени твердо знал, так это то, что генерала убили при помощи какого-то механического приспособления. Ведь ни один убийца не смог бы войти в закрытую изнутри комнату, а затем выйти. Но тайну стреляющей кисти мне не удалось бы открыть, ибо куда моей изобретательности до изобретательности наместника Да! Вы же знаете, что, как только лезвие вылетело из кисти, пружина, скрытая внутри ручки, распрямилась. Даже если бы я догадался заглянуть в ручку, я бы ничего не увидел. Когда во время моего визита к Отшельнику в Халате, Расшитом Журавлями, я узнал, что «Обитель Безмятежности» — это литературное имя старого наместника, я вспомнил, что уже видел это имя, выгравированное на ручке кисти, которой генерал Дин писал в момент убийства. Я вспомнил предположение Дао Ганя о духовой трубке и понял, что полый черенок мог служить для той же самой цели. Переставленная свеча навела меня на мысль, что устройство могло сработать в результате нагревания. Остальное было несложно.

— Что нам следует делать, если сюцай Дин не наложит на себя руки сам? — спросил Цзяо Дай.

— Я должен обвинить его и его любовницу в прелюбодеянии перед судом и пытать их, пока не сознаются, — спокойно молвил судья Ди.

Поглаживая длинную бороду, судья обвел взглядом сыщиков. Никто не задал ему вопроса, и он продолжил:

— Теперь переходим ко второму делу, к завещанию наместника.

Сыщики разом посмотрели на свиток, по-прежнему висевший на стене.

— Письменное завещание, спрятанное в свитке, было помещено туда для отвода глаз, для того, чтобы обмануть Да Кея. Замысел наместника оказался безупречным: обнаружив грамоту, Да Кей не стал уничтожать свиток, а вернул его обратно вдове. Настоящее завещание скрыто в самой картине!

Судья Ди встал и подошел к картине. Сыщики последовали его примеру.

— Я с самого начала подозревал, — начал судья, — что существует какая-то связь между пейзажем и сельским имением наместника. Именно поэтому я и захотел его посетить!

— Почему вы так решили? — спросил с любопытством Дао Гань.

— По одной простой причине, — отвечал судья. — Только эти две вещи — свиток и имение — наместник попросил сохранить, ничего не трогая. Он принял предосторожности для того, чтобы свиток не погиб после его смерти, а также потребовал от Да Кея ничего не менять в сельском имении. Сначала я подумал, что пейзаж на свитке — шифрованная карта сельской усадьбы, на которой указан тайник, где спрятано подлинное завещание наместника. Но, посетив имение, я увидел, что оно совсем не похоже на пейзаж на свитке. Только прошлой ночью я нашел последнее, недостающее звено!

Судья Ди с улыбкой посмотрел на своих помощников, которые молчали, поджав губы.

— Если вы внимательно изучите пейзаж, — сказал он, — вы заметите некоторую странность в композиции. Там несколько хижин, разбросанных по скалам. До каждой из них можно дойти по горной тропе, кроме самого большого и солидного здания, здесь, в верхнем правом углу! Оно стоит на берегу реки, но к нему не ведет никакая дорога! Я пришел к выводу, что это здание играет особую роль. А теперь взгляните на деревья! Вы не видите в них ничего необычного?

Дао Гань и Хун внимательно изучали картину. Ма Жун и Цзяо Дай сразу же сдались. Они смотрели на судью с нескрываемым восхищением.

Когда наконец и десятник с Дао Ганем покачали головами, судья продолжил:

— Все деревья, окружающие хижины, нарисованы довольно небрежно, если не считать сосен. У сосен же отчетливо прорисован каждый ствол, каждая ветка. Теперь обратите внимание на численную последовательность, скрытую в этих соснах. Две на вершине горы, там, где начинается тропинка, три несколько ниже, четыре — там, где тропинка пересекает реку, и пять — возле большой хижины вверху, справа. Я заключил, что эти сосны указывают на то, какой дорогой следовать. Две сосны наверху — это ключ, который связывает эту картину с сельской усадьбой наместника: они означают те самые два дерева, что растут у входа в лабиринт!

— Значит, этот пейзаж — просто карта лабиринта, показывающая, как добраться до павильона, который наместник построил внутри! — воскликнул Дао Гань.

Судья Ди покачал головой:

— Не совсем так. На картине действительно указана дорога к павильону в центре лабиринта. Поскольку наместник посещал лабиринт ежедневно, то можно заключить, что где-то в нем имелось помещение, в котором он мог писать и читать. Я также согласен с тем, что та хижина, которая выглядит более изящной, чем другие, несомненно, изображает павильон. Но я не думаю, что до него можно добраться, если следовать по лабиринту. Старый наместник намеревался сделать свою обитель в центре лабиринта практически недостижимой. Он никогда бы не решился оставить там важный документ, если бы знал, что найдется человек, которому хватит смелости и терпения исследовать лабиринт и найти павильон. Я задался вопросом, почему наместник провел такую четкую границу между первой и второй половиной дороги? Зачем дорогу пересекает горная река?

— Чтобы запутать следы! — с готовностью воскликнул Дао Гань.

— Нет, — молвил судья Ди, — наместник хотел обозначить этим, что точка, отмеченная четырьмя соснами, имеет особое значение. Вместо обычной горной тропы один участок дороги обозначен рекой. Мост — следующее указание на важную особенность. Я убежден, что в этой точке нужно сойти с тропы, образующей лабиринт, и свернуть на тайный путь, ведущий к павильону, который скрыт не на тропе, а где-то между извивами лабиринта.

Дао Гань кивнул в знак согласия.

— Какое идеальное укрытие! — воскликнул он. — В нем можно чувствовать себя в большей безопасности, чем в любой крепости! Если не знаешь тайного пути, то можешь бродить в лабиринте неделями, но так и не найти павильон. Но наместник и те, кто был посвящен в тайну, могли добраться туда в считанные минуты!

— Да, — сказал судья Ди, — последнее замечание очень важно. Наместник вряд ли стал бы ходить в лабиринт так часто, если бы каждый раз приходилось добираться полчаса или около того по петляющей тропке. В первую очередь поэтому я и предположил, что существует тайный ход. А теперь отправимся по пути, указанному на картине!

Судья ткнул указательным пальцем в маленькую хижину на вершине горы, с двух сторон от которой высилось по сосне.

— Это, — сказал он, — вход в лабиринт. Мы спустимся по ступенькам, вырубленным в скале, и пойдем вниз по тропинке. Первая развилка не имеет значения: все равно, куда поворачивать — направо или налево. На второй развилке три сосны слева показывают, что мы должны повернуть налево. Наконец мы достигли реки. Здесь мы сворачиваем с тропинки. Тайный ход обозначен четырьмя соснами; на мой взгляд, тайный ход расположен между вторым и третьим деревом, прямо посередине, потому что именно туда направляется река.

А затем где-то мы должны увидеть пять сосен — две рядом, а затем — три рядом. Тайное убежище наместника должно располагаться именно там!

Судья ткнул указательным пальцем в большое здание в верхнем правом углу картины. Затем он вернулся к столу и сел в кресло.

— Я не думаю, что ошибусь, если скажу, — заключил судья, — что в этом павильоне мы обнаружим обитый железом сундук с личными бумагами наместника и, в частности, с завещанием!

— Ну что ж, — сказал Ма Жун, — это все выше моего понимания, но тем не менее попытаться стоит. Однако что мы будем делать с третьим делом, с исчезновением Белой Орхидеи?

Лицо судьи Ди омрачилось. Он отпил из чашки чай и медленно сказал:

— Это печальный случай! Мы еще не приблизились ни на шаг к его разгадке. Я сокрушен, потому что староста Фан мне очень нравится. Он честный, достойный ремесленник, которыми так славится Поднебесная.

Затем судья устало провел рукой по лбу и продолжил:

— После обеда надо посидеть и подумать о том, как нам найти девушку. Покончив с остальными делами, мы теперь должны всецело сосредоточиться на последней загадке. А теперь отправимся в сельскую усадьбу и проверим наше толкование картины. Если нам удастся найти завещание наместника, я отправлю документ в столицу, вместе с моим отчетом о раскрытии заговора Да Кея. Тогда финансовое ведомство отделит долю Да Шаня при конфискации его имущества. Цзяо Дай, ты проведешь оставшуюся часть дня за подготовкой обороны города на тот случай, если варвары все же нападут нынче ночью. А ты, десятник, последуешь за мной вместе с Ма Жуном и Дао Ганем!

Глава двадцать третья

Не прошло и часа, как в сельской усадьбе наместника воцарилось оживление.

Повсюду бродили судебные приставы. Одни расчищали дорожки в саду, другие описывали старую мебель в особняке, третьи внимательно обследовали сад позади дома.

Судья Ди стоял на мощеном дворе перед каменными воротами, ведущими в лабиринт. Он давал последние наставления десятнику Хуну, Ма Жуну и Дао Ганю. Двадцать приставов собрались вокруг него.

— Мне не известно, — объяснял судья Ди, — как длинна дорога. Полагаю, что не очень, но ни в чем нельзя быть уверенными. По пути через каждые двадцать чжанов мы будем оставлять по приставу, который будет стоять там и перекрикиваться с другими приставами спереди и сзади от него. Мне не хотелось бы заблудиться в этом лабиринте!

Повернувшись к Ма Жуну, судья молвил:

— Ты пойдешь впереди с копьем. Я не очень верю во все эти сказки о ловушках в лабиринте, но место это долгие годы никем не посещалось, и там могли поселиться опасные звери. Не будем рисковать зря!

Они прошли под каменной аркой и углубились в лабиринт. В сумрачном туннеле их встретил затхлый запах прелой листвы. Дорожка была такой узкой, что на ней с трудом смогли бы разминуться двое мужчин. С обеих сторон плотно посаженные деревья и кустарник образовывали непроницаемые стены. Деревья были самых разных пород за исключением сосен. Ветви, оплетенные дикой лозой, сходились над головой иногда так низко, что судье Ди и Ма Жуну приходилось идти пригнувшись. Стволы покрывали древесные грибы необычно большого размера. Ма Жун ударил один из них копьем, и в воздух поднялось дурно пахнущее облако белых спор.

— Осторожнее, Ма Жун, — предостерег судья. — Грибы бывают ядовитыми.

Возле первого ответвления дорожки влево судья остановился и с довольной улыбкой указал на три узловатые сосны, росшие кучно прямо возле развилки.

— Вот и наша первая примета! — заметил он.

— Осторожно, ваша честь! — воскликнул Ма Жун.

Судья Ди быстро отскочил в сторону.

Паук величиной с мужской кулак с глухим стуком упал на дорожку. Волосатое черное тело в желтую крапинку, злобно горящие зеленым светом глаза.

Ma Жун раздавил чудовище тупым концом копья.

Судья Ди потуже затянул шейный платок.

— Не хотел бы я, чтобы такой свалился мне за воротник, — сухо заметил он и продолжил путь.

Дорожка сначала повернула назад, а затем, через двадцать чжанов, сделала резкий поворот направо.

— Стойте! — крикнул Ма Жуну судья Ди. — Это наша следующая метка!

Вдоль дорожки в ряд стояло четыре сосны.

— Вот здесь, — сказал судья, — мы должны отыскать секретный ход. Осмотрите внимательно промежуток между второй и третьей соснами!

Ма Жун ткнул копьем в густые заросли. Внезапно он отпрыгнул, при этом грубо толкнув судью в сторону.

Красная гадюка длиною более восьми чжанов выползла из-под кучи прелой листвы и исчезла с потрясающим проворством в норе под деревом.

— Ничего не скажешь, гостеприимное местечко! — пробурчал сквозь зубы Ма Жун.

— Именно поэтому я приказал вам надеть шаровары из толстого войлока, какие обычно носят охотники, — заметил судья Ди. — Внимательнее смотрите под ноги!

Ма Жун присел на корточки и заглянул под ветви дерева. Выпрямившись, он сказал:

— Да, там есть тропинка. Но она такая узкая, что человек с трудом может пройти. Я отправлюсь первым и расчищу путь.

И с этими словами Ма Жун скрылся в густой зелени. Судья Ди поглубже запахнул халат и последовал за ним; десятники Хун и Дао Гань пошли сзади. Приставы в сомнении посмотрели на старосту. Выхватив из ножен короткий меч, Фан обратился к своим людям:

— Что вы встали! Неужели вас пугают дикие звери, которые могут нам встретиться?

Лаз оказался длиною не более нескольких чжанов. После недолгой борьбы с колючими ветвями они снова вышли на главную дорожку.

Слева и справа дорожка круто изгибалась. Судья Ди сначала пошел налево. Он увидел, что впереди расстилается длинный прямой участок.

Судья покачал головой.

— Значит, нам в другую сторону, — сказал он. — Сомневаюсь, чтобы тайный путь включал в себя такой большой кусок главной дорожки.

Он вернулся на то место, где они вышли на тропу. Пройдя направо, они очутились в коротком и прямом тупике.

— Это здесь! — воскликнул в возбуждении судья Ди.

Он показал налево и направо. С одной стороны стояли три сосны, с другой — две.

— Судя по картине наместника, — объяснил своим спутникам судья, — тайный павильон должен быть неподалеку. Предполагаю, что между этой парой сосен должен быть лаз. Три сосны напротив, по-моему, нужны только для того, чтобы сумма составляла пять.

Ма Жун с готовностью кинулся в проход между двумя соснами, но тут же выскочил обратно, ругаясь на чем свет стоит. Его штанины были в грязи по самое колено.

— Там нет ничего, кроме ямы с тиной! — возмущенно воскликнул он.

Судья Ди наморщил лоб.

— Может быть, надо обойти эту яму? — нетерпеливо спросил он. — До сих пор все совпадало.

Староста Фан сделал знак приставам. Те обнажили мечи и начали расчищать заросли между двумя соснами. Появился край ямы, наполненной черной водой. Пузыри все еще поднимались в том месте, где в нее провалился Ма Жун. Запах гнили повис в воздухе.

Судья Ди присел и заглянул под нависшие ветви. Внезапно он отпрянул назад.

Странной формы голова показалась над поверхностью воды. Желтые глаза неподвижно уставились на судью.

Ма Жун вскрикнул и занес над головой копье. Но судья остановил его жестом.

Медленно огромная саламандра выползла из ямы на берег. Ее слизистое тело было в длину более пяти чи. Гадина неторопливо скрылась в зарослях водяных растений.

Трое судейских вздрогнули от страха.

— Я предпочел бы столкнуться с шестью уйгурами, чем с этой тварью! — воскликнул Ма Жун.

Но судья неожиданно улыбнулся и сказал с нескрываемым удовлетворением:

— Мне часто доводилось читать в старых книгах о гигантских саламандрах, но живьем я вижу такую в первый раз!

Затем он внимательно осмотрел берега ямы. Густо заросшие водяными растениями, они выглядели малопривлекательно. Судья вновь вгляделся в черную поверхность воды.

— Видите вон тот камень? — внезапно обратился он к Ма Жуну. — Очевидно, это первый из камней, образующих брод через яму. Вперед!

Ма Жун заткнул полы халата за пояс. Остальные последовали его примеру.

Он встал на плоский камень и концом копья обследовал пространство вокруг себя.

— Вот следующий камень! — воскликнул он. — Впереди слева!

Раздвинув низко нависшие ветви, он сделал шаг вперед, но внезапно остановился. Судья Ди, следовавший за Ма Жуном, налетел на него и упал бы в воду, если бы сыщик не подхватил его.

Ма Жун молча показал на сломанные ветви и прошептал на ухо судье:

— Эта ветвь сломана рукой человека и сломана недавно. Взгляните, листья еще не засохли! Кто-то прошел здесь не далее как вчера, ваша честь! Он поскользнулся на камне и, пытаясь удержаться, схватился за ветвь!

Судья Ди бросил взгляд на ветвь и кивнул.

— Этот человек может быть неподалеку, приготовьтесь к нападению! — тихо скомандовал он десятнику Хуну. который стоял на соседнем камне. Тот, в свою очередь, передал повеление Дао Ганю и Фану.

— Уж лучше любой человек, кто бы он ни был, чем эта слизистая тварь! — пробормотал Ма Жун и, сжав покрепче копье в руках, шагнул вперед.

Яма с водой была не очень велика, но много времени ушло на отыскивание скрытых под водой камней. Однако тот, кто знал дорогу, мог переправиться через яму в считанные минуты.

Очутившись снова на твердой земле, Ма Жун и судья Ди пригнулись. Судья раздвинул ветки; впереди виднелась большая прогалина, окруженная со всех сторон деревьями и большими валунами, в середине которой под высоким кедром стоял круглый каменный павильон. Окна были затворены, но дверь широко распахнута.

Судья Ди дождался, пока все приставы в отряде перебрались на другой берег, после чего скомандовал:

— Окружите павильон со всех сторон!

Затем он бегом устремился к павильону и взбежал на крыльцо. Две большие летучие мыши, хлопая крыльями, устремились наружу.

Судья повернулся. Приставы рассыпались по лужайке и обыскивали кусты. Судья Ди покачал головой:

— Здесь нет никого. Пусть приставы и их староста тем не менее тщательно обследуют все кругом.

Затем он вошел в павильон. Оба сыщика последовали за ним. Оказавшись внутри, Ма Жун отворил ставни.

В тусклом зеленоватом полумраке судья Ди увидел, что павильон пуст, если не считать каменного столика посредине и мраморной скамьи, прислоненной к дальней стене. Все кругом покрывал густой слой пыли и плесени.

На столе стояла шкатулка длиной и шириной в один чи. Судья Ди склонился над ней и стер пыль с крышки рукавом халата. Шкатулка была изготовлена из зеленого нефрита и украшена резьбой в виде облаков и драконов.