Я снова оказался прав — дверца была, но какая! Бронированные воротца. Подобной калитке не страшны прямые попадания ракет СС-20, способных уничтожить зараз миленькое мещанское предместье Парижа.
      Делать, однако, нечего, надо вгрызаться в родной, с розовыми прожилками гранит. Что и происходит. Всем дружным коллективом единомышленников. Свободною толпою мы идем через военизированное КПП. Вооруженные до зубов бойцы лучезарно улыбаются. Все довольны. Кроме меня шкурой чувствую зону, если она даже выглядит так презентабельно.
      Углубляясь в окультуренную человеком скалистую породу, я ахаю про себя: сколько же это надо было вбухать е'кувейтских динаров, чтобы добиться такого дизайна?! Так, наверное, обустроены официальные учреждения на Канарских островах. Но нам-то, варварам, на хрена хрусталь, бронза, яхонт и малахитовые полы? Ох, эта широкая русская душа. Неделями готова калорийную вермишель жрать да пыль в глаза пускать. Чтобы красиво выглядеть. Как памятник покорителям космического пространства.
      …Нас ждали. В кабинете директора краснознаменного Предприятия химической промышленности. За длинным столом сидел моложавый — из бывших борцов, если судить по рваным ушам, — человек. За его спиной, на стене, пестрела увеличенная многократно Периодическая система элементов Д.И.Менделеева с портретом её осноположника. Бог химнауки был бородат, как Карл Маркс, и с печальной отрешенностью смотрел в наше настоящее: мол, все понимаю, но какая может быть, к черту, «красная ртуть»?
      Хозяин кабинета радостно поднялся навстречу академику:
      — Дмитрий Дмитрич, уважаемый! Как ждем! Без вас как без рук! Осторожно придушил старика.
      — Да уж я уж, — прослезился тот: какое счастье быть ещё нужным отечественным наукам.
      Потом пред светлые очи был представлен и я. (Вместе с чемоданчиком.) Любезным руководителем СС Марковым. Он был любезен до тошноты, как мотороллер в бане. Мне не нравятся головорезы с детскими улыбками, у меня всегда появляется желание содрать подобные ухмылки вместе с кожей.
      — Очень приятно, господин Гунченко, — пожал мне руку директор. И представился: — Колесник Борис Семенович, прошу любить и жаловать. Рад вас видеть. Как там Москва-матушка, ещё не провалилась в тартарары?
      — Гуляет матушка, — пожал я плечами.
      — Вот-вот, — хлопнул ладонью по столу хозяин кабинета. — А мы трудимся. Какие будут предложения, товарищи?
      Предложение было одно: ознакомиться с производством загадочного вещества КР-2020. Началась легкая суета — академика Акимова взяли под руки его же коллеги, и все они удалились усовершенствовать новый, незнакомый Д.И.Менделееву элемент. Что делать, наука не стоит на одном месте, это правда. И тем не менее мне показалось, что я слышу стук костей в северной Пальмире. Это великий ученый переворачивался в своем гробу. Впрочем, я ошибался: Колесник Борис Семенович перебирал четки, и они гремели на весь горный массив. Как-то случилось так, что мы остались с ним одни в его же кабинете.
      — Ну-с, чем порадуете, дорогой мой? — улыбнулся он щедрой улыбкой и выразительно взглянул на «дипломат» в моей руке. Я сначала подумал, что он претендует на банановые презервативы, однако после здраво рассудил, зачем такой моли резиновые изделия; ему необходим иной предмет. Какой? Бутылку коньяка употребили в час полночный. Остались документы. Их я и передал своему собеседнику. Тот с недоумением пролистал штам, набычил голову. — Это что у нас?
      — Шутка, — улыбнулся я, Гунченко, и, разодрав шов дискетки, извлек на свет Божий дискетку.
      Директор с трепетом принял эту золотистую пушинку. (Легка, как перышко, да тяжела, как судьба.) И хотел, наверное, перекреститься, да постеснялся моего присутствия. Сдерживая чувства, поинтересовался:
      — Тут все, как тогда уговорились?
      Когда «тогда», хотел спросить я, но хватило ума только пожать плечами и ответить:
      — Ага.
      — Ну и дока Утка, — восхитился мой собеседник. — Значит, пролез через Боровицкие. Молодец. А я уж думал, брехня.
      Я молчал. С понимающим видом. И держал паузу, действуя по восточной мудрости: спокойно сиди у порога дома своего — и скоро мимо пронесут труп твоего врага.
      Правда, разница была. Во-первых, порог дома моего находился далеко. (Как там, кстати, Евсеич, рубит баньку аль гуляет?) И, во-вторых, времена сейчас такие, что никто твоего врага гробить не будет. Так что не дождешься траурной процессии. Мимо дома своего. Все нужно делать самому. Однако ситуация складывалась так, что мне нельзя было делать резких движений. Труп — категория бесперспективная. От дохлого барахла не получишь полезной информации. И поэтому я терпеливо ждал дальнейших событий. «Тигр» по-прежнему находился в засаде.
      События последовали незамедлительно. Энергичный директор химпроизводства в горах вызвал некую неприятную личность по фамилии Позднякович. Неприятную по причине собственной нечистоплотности. От него смердило, как от горного козла, прожившего лишних триста лет. (Пусть простит меня это благородное и умное животное; ради красного словца не пожалею… никого.) Ему, не козлу, а исполнительному ханыге, был дан приказ перевести всю информацию дискеты на бумагу. Что меня порадовало: бумага не требует никаких интеллектуальных усилий. Упер её, прочитал и все понял.
      Я запомнил рожистого, неопрятного Поздняковича. И решил придушить его. При удобном случае.
      Затем я повесил на грудь пропуск-бирку, и мы с хозяином Ртутной горы отправились на ознакомительную прогулку. С секретным производством неизвестной доселе научному миру лакокрасочной ханки под кодовым названием КР-2020, отечественная.
      В начале движения мой жизнерадостный спутник поинтересовался, скорее в шутку: мы с Нодари остаемся на объекте до победного конца или уже готовы сбежать?
      Я, конечно, отвечал вполне серьезно, что до конца. До победного. Хотя, что имелось в виду, я не знал, убей меня Бог.
      Кажется, я становился специалистом по изучению ультрасовременных технологий в области науки. Как тут не вспомнить мои сумасбродные приключения в подземных лабораториях и лабиринтах Центра по подготовке зомбированных особей, что в европейском Подмосковье. И вот теперь азиатский горный мешок, тоже напичканный всевозможной аппаратурой и компьютерными системами. Больше всего меня раздражали видеокамеры, следящие за каждым шагом. Что за привычка: не доверять человеку? Раньше верили словам, теперь верят либо лезвию у собственного живота, либо пушке у виска.
      Из объяснений моего компетентного спутника я понял, что интересующий меня объект состоит как бы из нескольких уровней. Первый административный, где мы и находились. Второй — исследовательский. Третий уровень — производственный.
      Когда мы приблизились к лифтной шахте, я вздрогнул: Боже, опять под землю? За что такая немилость?
      Я ошибся — лифт взмыл вверх. Со скоростью звука. Куда это мы? Хозяин Колесник удовлетворительно ухмыльнулся: как куда? На полигон.
      У меня голова кругом пошла, видимо, от быстрого подъема. Что за полигон у облаков? Ничего не понимаю. Ох уж эти ученые с неустойчивой психикой. И нездоровыми фантазиями. Все им хочется из человечества кишки выпустить. От большой любви к этому самому, ими же замордованному человечеству.
      Завершив подъем, мы оказались в ласточкином гнезде, слепленном руками неуемного человека на скалистом выступе. Праздные академики и сопровождающие их лица толпились на смотровой площадке, защищенной от внешнего мира бронированным стеклом. За пультами управления спорилась подготовительная работа. Несомненно, готовилось некое действо. У меня странное свойство: присутствовать при исторических событиях. И катаклизмах.
      Я приблизился к толпе зевак и увидел с высоты птичьего полета прекрасную картину. Мать моя природа, только она одна могла позволить себе такую величественную небрежность в создании подобного великолепия.
      Обрывистые скалы заковали тайгу в неприступное пространство, создав как бы затерянный мир, куда проникали только птицы и солнце. Светло-изумрудный столп света, отражающийся от сланцевых гор, будто фонтанировал к небесному куполу.
      В таком чудном местечке только грубый штопорило от науки мог додуматься использовать откровения природы в своих прагматических целях. Каких? Как я понял по оживленно-напряженной обстановке, что-то чем-то должны были взрывать к е'матери!
      Была объявлена готовность номер один. Бронированное стекло обзора потемнело — защита глаз от ультрафиолетовых или каких иных излучений? Я уж, грешным делом, решил, что будут рвать атомную чушку. Или нейтронную. Разница, как говорится, не почувствуется. Я, приготовившись к самому худшему, обратил внимание на маленького бородатого живчика, похожего на добродушного лесовичка, который руководил подготовкой к эксперименту. Такое бодрое недоразумение в лесу не заметишь под лопухом. Однако его, Главного конструктора, как подсказал мне быстро обживающийся в новой среде Нодари, слушали беспрекословно. Наверное, он знал какие-то волшебные слова.
      Из переговоров и команд, а также упоминаний легендарной матери я сделал вывод, что летательный аппарат уже приближается и его уже пора уничтожать. Через минуту.
      Пошел отсчет времени. Наступила предгрозовая, нехорошая тишина. Неужели американцы снова запустили шпион-самолет У-2? Мы, зеваки, устремили встревоженные взоры к туберкулезно темнеющему небосклону. Ой, чегось будет? Сверхъестественная буза? Что на языке народов означает — крупномасштабный скандал, шум.
      Шума не было. Пока. Воцарилась безмолвная тишина, точно все мы находились в вакуум-камере. Что было близко к истине.
      Затем из-под скалы вырвался ослепительно-салатовый, искаженный, видимо, по цвету из-за темного защитного забрала тончайший луч. Он прочертил обозреваемое нами пространство гигантской биссектрисой. У искрящейся летательной цели, на высоте километров десять (или сто?), луч неожиданно лопнул, и возникло гондонообразное ядовито-гнойное облачко, полностью поглотившее воздушную жертву.
      Я решил, что сейчас небо, как орех, расколется от взрыва. Ничего подобного. Тишина. Цель выползла из облачка, как пчелка из медовухи. Вырвалась из неё и… благополучно закувыркалась вниз, как разваливающаяся на ошметки комета.
      Раздались скромные аплодисменты. Все перевели дыхание, заговорили и даже закурили, нарушая правила противопожарной безопасности. Однако главный конструктор и его команда продолжали активную научную деятельность. Из обрывков приказов, бормотания академиков и разговоров молодежи я наконец понял (в общих чертах), что происходит в наших родных каньонах.
      Все увиденное и услышанное было похоже на фантастику. И это в стране, распластавшейся в полуголодном обмороке от эффективных демо-дерьмопреобразований? Странно, не правда ли? Хотя, как говорится, хочешь жить в мире, вооружайся, как на войну. И наши доблестные ученые головушки в секретных условиях постарались на славу. Создали плазменное оружие! Да-да, я не оговорился: плазменное оружие. Все то, что мы наблюдали, было экспериментальной пальбой плазменной пушки. По радиоуправляемой мишени, находящейся на высоте десяти, как я угадал, километров. Пальба выдалась удачная. Однако существовала проблема, связанная именно с высотой. Как я понял, плазменный плевок не достигал более высокой цели. И это была головная боль Главного конструктора и его коллег. Суть проблемы заключалась в катализаторе, коим и являлось вещество, именуемое «красной ртутью».
      По моему вульгарному уразумению, КР провоцировала два основных компонента к ускоренной термической реакции. Термореакция происходила в реакторе плазменной пушки, но, наверное, не так активно, как того хотелось заинтересованным лицам. (Не для решения ли этой проблемы был призван алхимик Акимов?)
      Через четверть часа опыт снова был повторен. С той разницей, что воздушная цель барражировала на высоте пятнадцати километров над уровнем моря. Плазменный сгусток не достиг её, и цель благополучно проследовала на Москву. Не бомбить ли белокаменную? Вот этого, вероятно, никто не знал, и поэтому у всех были озабоченные лица. Или, быть может, поджимал производственный план? Или генеральские чины из Министерства обороны? Или ещё что-то? Не знаю. Во всем этом я должен был разобраться.
      После таких чрезмерных волнений у большинства (и у меня) разыгрался зверский аппетит. Завхоз скалы Ртутной Колесник знал главный закон физических тел: ничто не возникает из ничего и не исчезает бесследно. То бишь от голодного ученого не добьешься никаких результатов; он будет думать о жилистом люля-кебабе, но не о сломе Периодической системы элементов. Последовало веселое, энергичное приглашение к обеденному столу. Все облегченно вздохнули, опасаясь, что за такую хреновую работу по харканью в небо плазмы кормить не будут.
      Дружною толпою участники исторических пусков топали за руководством.
      — Господа-господа, не пихайтесь!.. А где моя большая ложка?.. Ой, а ты чего такой? Красненькой нюхнул?..
      Мне нравились люди, меня окружающие. (Кроме некоторых.) Молодые ученые были свободны, бодры и веселы. В их поведении присутствовал какой-то кураж. Создавалось впечатление, что Предприятие имеет надежное прикрытие. «Крышу», если выражаться романтическим языком зоны. Система охраны объекта, как я успел заметить, была высокопрофессиональна. Чувствовались крепкая выучка и незримое присутствие бдительного ока. Скорее всего, работало ГРУ. Бойцовские качества у военной разведки великолепны, с этим не поспоришь, а вот как морально-нравственные? Грушников натаскивали на беспощадную жестокость к врагу и на беспрекословное выполнение приказа. Каким бы он ни был. Спецназовцы часто действовали, как недоумки в темном переулке, избивающие инвалидного старика. Грушники создавали провокационные ситуации, отстреливая и взрывая журналистов, коммерсантов, политиков. Народ доверчивый, конечно, возмущался, взывая к власти, которая должна навести порядок и спасти людей от бандитских группировок. Очень удобно иметь под кремлевской рукой такое полууголовное формирование, способное раскромсать саперными лопатками черепа всем тем, кто не желает жить и процветать в светлом капиталистическом завтра.
      И поэтому, зная смертельную хватку ГРУ, я побаивался той легкости, с которой мы проникли в этот природный заповедник. К тому же в этой бытовой истории участвует генерал в отставке Бобок. Этот старый лис и ГРУ — такая гремучая смесь, что куда там «красной ртути».
      Не верю, что боевой генерал оставил ситуацию без контроля. В подобных случаях всегда готовится ловушка для простаков. Точнее, для идиотов. Хотя, с другой стороны, никто не мог и предположить, что идиот таки изыщется на широких просторах родины. И будет идти в окружении новых друзей на торжественный обед. Такого хамства и такой наглости трудно было ожидать, это правда. Я не про прием пищи, а совсем наоборот. Про то, как выжить в экстремальных условиях.
      И последнее, что меня смущало. Странное поведение директора Колесника. После того, как я передал ему дискетку. Сверхсекретную. Он тут же (при мне) отдал её шушере Поздняковичу. Якобы для перевода всей информации на бумагу. Что это? Производственная небрежность? Или провокация? Чтобы я поглубже заглотил наживку и не вырвался в студеные воды местной речушки. Впрочем, я же доставил эту компьютерную хрендю. А мог и не доставлять. М-да. Вопросы-вопросы. Быть может, я излишне осторожен. Вот чего не люблю, так это хлипкого равновесия, когда ни войны, ни мира.
      Необходимо выдержать паузу, как это делают на мхатовских подмостках, и затем действовать… Хотя можно опередить противника неожиданным, нестандартным ходом. Каким? Если нет противоборства. Открытого.
      Моя душа была смущена, как невеста в брачную ночь, но что делать? Я имею в виду себя, а не девушку перед ложем, устланным розами и пачками презервативов. Что и говорить, у каждого свои проблемы. И их надо решать. Без вреда для личного здоровья.
      …Действо, именуемое обедом в честь академика всех народов и времен, проходило в мраморном зале. Мне показалось, что я угодил в ресторан «Арагви» или «Националь». Или «Урожай», что на ВДНХ. Вот сейчас появятся лабухи в косоворотках и сбацают «Семь-сорок». Несколько тренированных холуев, похожие скорее на убийц, чем на официантов, обслуживали публику. С любезностью гамадрил. Комплексный обед состоял из супа-харчо, жареной медвежатины и компота или легкого сухого вина из солнечной Варны. Первый и последний тост был поднят за здоровье дорогого гостя, алхимика всех алхимиков, академика всех академиков! Гип-гип! Уррра!
      Присутствующие с готовностью подняли бокалы с кислой бражкой. Кроме меня, любителя вареной вишни. Не в этом ли была моя первая ошибка? (Шутка.) Не знаю. Во всяком случае, господин Марков почему-то покосился в мою сторону. Подозрительно. Или это Нодари и его новый приятель-земляк Анзор мешали торжеству, курлыкая на своем, родном? Братались с непосредственностью, присущей только их любвеобильной нации.
      Мне пришлось толкнуть друга в ребра, поскольку с ответным словом поднялся академик. Стоящий одной ногой в могиле, этот заморыш неожиданно потряс аудиторию очень яркой, блистательной по своей концепции речью.
      — Господа! — тонким фальцетом вскрикнул он. — Омерзительная Антанта окружила нашу молодую республику. Республика кровоточит, но они захлебнутся нашей кровью. Мы дадим им достойный отпор! Знайте, янки — болваны, германцы — пивные дауны, французы — трусливые петухи, итальяшки — макаронники!.. Мы создадим оружие нового поколения! Будущее за плазмоидом! Уничтожим гидру империализма в зародыше! Враг не пройдет! Родина или смерть! — И, хватив маломощным кулачком по столу, оратор сел. Пить компот.
      В наступившей тишине было слышно, как Фидель Кастро от зависти и досады грызет сахарный тростник вместе со своей революционной бородой на своем же острове Свободы.
      Мать моя Родина! Где это мы снова оказались? Мне почудилось, что время, как река, повернуло вспять. И сейчас по мраморным плитам пола застучат мерзлыми сапогами сотрудники ВЧК, чтобы пустить в расход тех, кто не защитил грудью завоевания великого октябрьского переворота.
      Иронизирую, хотя с некоторыми положениями речи полусумасшедшего алхимика согласен: Родина в опасности. Однако не Антанта нам угрожает во главе с хитрыми янки, а наша родная пятая колонна, считающая, что эта страна была и будет мировым отстойником и свалкой для всего цивилизованного сообщества. Господа, хочу сказать я, вы давитесь гамбургерами с химической дохлятиной, ваш оральный секс только через презервативы с фруктово-цветочными добавками, ваши дамы — точно резиновые куклы с Марианскими впадинами, ваши идеалы пусты и безжизненны, как луна, на которую ваши лучшие друзья взобрались исключительно из-за дешевенького тщеславия. Эх, господа-господа, продажные шкуры вы, господа!
      Между тем раздались аплодисменты. Поначалу нерешительные, скромные, затем выяснилось, что все — поголовные патриоты и любят родину пламенной любовью. Такой пламенной, что готовы её сжечь дотла. Да?
      От восторженной овации академик прослезился и подтвердил, что приложит максимум усилий, чтобы чудо-пушка отхаркивала плазму как можно дальше. До самой до Аризоны. Эти веселые слова были встречены тоже с энтузиазмом. Я уж, грешным делом, решил, что нахожусь в филиале дурдома. Но с научными отклонениями. Однако скоро все успокоились и принялись черпать ложками харчо, жевать старую медвежатину и пить марганцовку.
      Наконец я обратил внимание на Анзора. Он был типичным представителем своей артистичной нации. У него были выразительные, чуть навыкате глаза, обширный, с залысинами лоб, внушительный нос и усы, скрывающие относительную молодость.
      Чтобы уточнить некоторые интересующие меня детали, я решил повести разговор издалека, но по душам. Мы вспомнили детство, отрочество и счастливую юность лучшего студента МФТИ. Выяснилось, что года два назад в институт прибыла группа людей из новосибирского академгородка, пообещала перспективную работу и златые горы. Горами из драгметалла Анзор не интересовался, а вот работой… И оказался здесь. Работа и вправду на будущее, на двадцать первый век. И замолчал наш собеседник, вероятно, вспомнив о неразглашении государственной тайны.
      — А как вы того… без женского полу? — поинтересовался я. Интерес мой был закономерен: вторая половина человечества на объекте отсутствовала, как вредный класс. — Вроде как монахи?
      — Ну, ты, Алек-к-к-Леха, даешь, — жизнерадостно заржал Нодари, который был неравнодушен к подобным скабрезным темам. — А точно, Анзори, где бабье племя?
      Его земляк был спокоен, как евнух: вах, почему как монахи? В Красном-66 в сосновом бору есть кошкин дом. В нем проживают милые, надушенные кошечки. Котов к ним доставляют по воздуху. Вертолетом. Услышав про все это, мой боевой друг необыкновенно возбудился, как весенний кот, и выказал желание трудиться в скалистом заповеднике всю жизнь. Я осадил его нездоровый энтузиазм, наступив на ногу, и поинтересовался: неужели все желают разрядиться таким нехитрым образом?
      — Все живые люди, — пожал плечами Анзор и объяснил, что существует строгий график посещения дома терпимости. Каждый вечер десантируется команда из десяти клиентов. На крышу этого, уже для многих родного дома.
      Я тотчас же решил про себя задачку: десять умножить на семь — это семьдесят. Плюс-минус несколько импотентов.
      — А как охрана? — спросил я впрямую. — Тоже резвится?
      — У них три дня, наши — четыре.
      — Да тут как на курорте! — восхитился я. — Все для человека. И его нужд.
      — А целину пахать легко, дорогой? — спросил, в свою очередь, Анзор. В труднодоступных горах.
      — Не, целину пахать нелегко, дорогой, — согласился Нодари. — Давай выпьем! За победу нашего оружия!
      — Тсс! — прошипел Анзор. — Мы официально выпускаем кастрюли и сковородки. Для нужд народного хозяйства.
      — Понял, — твердо сказал Нодари. — Тогда за кастрюли и сковородки.
      — Вот именно с такими сковородками нам только грибы жарить, проговорил я с пренебрежением.
      — Это почему же, родной? — обиделся за народнохозяйственную продукцию молодой физик.
      Я ответил в иносказательной форме, мол, сковорода не слишком хороша для жарки яичницы.
      — Чего-чего? — не поняли друзья-земляки. — Какая яичница? Какая сковорода?
      Пришлось вернуться к бытовому языку и выразить недоумение по поводу того, что в первом опыте воздушная цель не сразу была взорвана к такой-то матери, а продолжала полет. И только потом, выскользнув из плазменного облака, как обмылок, закувыркалась вниз.
      — Господи, Боже ж ты мой! — схватился за голову физик. И, осмотревшись, заговорщически зашептал: — Все на принципе античастиц! Античастиц! — И подмигнул для вящей убедительности.
      Я не понял. И Нодари тоже. Мы сказали, что по физкультурному воспитанию у нас были твердые пятерки, а от физики мы бегали как от чумы.
      — Анзор, мы тупые, — сказал мой боевой друг, получивший от меня очередной тык в бок. Для того чтобы активнее участвовал в трудном разговоре.
      Наш собеседник горько вздохнул, поняв наконец, что физика и физкультура две большие разницы и что долг перед земляком и его другом (это я) он должен выполнить, нарушив все служебные инструкции.
      Когда я выслушал краткую лекцию, изложенную в популярной форме, то понял, что действовать надо незамедлительно. Потому что с такой информацией долго не проживешь. (Шутка. Но и не совсем шутка.)
      Я снова оказался на острие научно-технической мысли, как флаг на рыцарской пике.
      Создание плазменного оружия явилось нашим достойным и неожиданным ответом (голь на выдумку хитра) жирной, зарвавшейся, самодовольной Америке, решившей создать вокруг земного шарика защитный космический зонтик. Программа СОИ — Стратегическая Оборонительная Инициатива. Воплощение в жизнь этой программы ставило под контроль янки все околоземное пространство. Любой космический объект производства СССР ли, Японии ли, Пакистана ли, Кореи ли и прочих обязан был бы получить «добро» на пуск и орбитальную тропинку. Обидно. Обидно было всем. А более всего оскорбился Союз — первооткрыватель всего и всякого. (Как тут не вспомнить Белку и Стрелку?)
      Необходимы были адекватные меры. Чтобы как следует дать по сопатке СОИ. Создавать схожую программу? Значит, оставить все население без порток. И хлеба. Со с маслом.
      И в глубочайшей секретности был создан проект «Незабудка». (Не забуду мать родную!) Этакое принципиально новое оружие возмездия. С оборонительным уклоном.
      Плазменное оружие оказалось самым дешевым по затратам (относительно дешевым) и самым эффективным в предполагаемых звездных войнах. Опыты показывали, что, угодив в облако-плазму, космический челнок как бы разъедался от едких античастиц. (Едких — это для красного словца.) То есть происходило структурное, на уровне молекул и атомов, разрушение объекта, который, даже вырвавшись из смертельного облачка, превращался в труху. В прах. В ничто. В ошметки былого величия. Плазмоид — он и над Африкой плазмоид.
      Впрочем, практическая работа отличается от опытов, как быль от сказки. Проблем выше крыши. И ещё выше.
      «Красная ртуть», выступающая в качестве термореактивного катализатора, не обладала пока оптимальными своими свойствами. Поэтому дальнобойность плазменной пушки была минимальна. Кстати, в этом мы сами убедились. Хотя, по мне, какая разница, с какого расстояния тебя будут превращать в пыльные космические частицы?
      Тут я, помню, поинтересовался: КР-2020 можно использовать только в качестве катализатора или ещё как? Анзор спросил: не агенты ли мы ЦРУ? Нодари ответил, что агенты. Тогда наш новый друг сказал, что хотя это не в его компетенции, но, наверное, с помощью универсального вещества создается топливо для ракет нового поколения. А может, бомбы. Тоже нового поколения.
      Что и говорить, информация была веселенькая. И наводила на бодрые размышления: что делать и кто виноват? И — бежать сразу? Или подождать?
      Конечно, возникает закономерный вопрос: как мы посмели вести подобные сверхсекретные разговоры на глазах общественности? А также руководителей этой общественности? Объяснение простое: прячь любимую вещичку на видном месте, никто её не найдет. По этому принципу действовали и мы — в гуле прибоя мраморного зала можно было ботать о чем угодно.
      Но пустые разговоры требовали документального подтверждения. Крик — он всегда крик. Не более того. Если мы вернемся в столицу молодой республики лишь с этими побасенками… М-да, о грустном не хотелось думать. От огорчения генерал Орешко пустит муху себе в рот, и его будут судить (посмертно) за растрату казенного имущества. Нехорошо. Нехорошо так поступать с друзьями. И поэтому я принял решение вскрыть ситуацию, как хирург вскрывает безнадежного пациента с раковым тюльпаном в брюшине.
      Было два варианта действия. Осторожный и решительный. Можно было тихонько умыкнуть распечатку с дискеты у Поздняковича и линять вместе с ней в таежные дебри, а можно было вырвать дискету из зубов директора Колесника, а также план всего Объекта, включая подробную систему охраны оного, и пробиваться с боем на тактический простор все той же тайги.
      Как говорится, выбор необыкновенно богат: виселица или гильотина.
      Я подумал и выбрал гильотину. Для себя. А для беспечного Нодари (Резо) — виселицу. Чтобы мой друг продлил себе удовольствие пожить поболее, бултыхаясь в пеньковой веревке.
      Человек предполагает, а Боженька, как известно, делает все по-своему. Пока я с руководством Ртутной горы и академиками посещал ультраспецхиммедцентр, находящийся у самого земного ядрышка, Нодари, действуя по первому варианту, съюхтил ксивота из кабинета Поздняковича. Я же аккуратно потемнил упомянутого пахаря. Навсегда. Незаметным для окружающих отработанным тыком в сонную артерию. Счастливчик, удивленно хекнув, без проблем перешел из мира бренного в мир теней. Такому уходу можно было лишь позавидовать. А все решили, что это беда, несчастный случай, сердце, и познавательная экскурсия была, к сожалению, скомкана. Впрочем, мне оказалось достаточно того, что я увидел. Во второй раз. Все то же самое: современные технологии и высокопоставленные жохи, использующие в своих мелких корыстных целях достижения науки.
      Ничто не ново под и над землей.
      …На поверхности планеты меня ждали интересные события. И Нодари с документами. Которые были чем угодно, только не тем, что нужно. Мне. Спрашивается, зачем я взял лишний грех на душу? Об этом я и спросил боевого товарища, подозревая его в недобросовестности. Он, понятно, обиделся:
      — Саня, в смысле Леха, ты что? Я там все прорыл, как хорек в гнезде.
      — Плохо рыл, — задумался я. — Что будем делать?
      — А не пора ли нам… из этого гнезда? — спросил Нодари.
      — А что такое? — удивился я.
      — Молва, что из Москвы гонцы…
      — Что-о-о?
      — Ну да!
      — Чья весточка?
      — Точно, Саня, в смысле Леха… Свои люди…
      Я не выдержал и, цапнув телеграфиста за шиворот, заорал, чтобы он наконец запомнил мое новое имя и признался, кто дает сигнал об опасности, что за свои ещё люди. В таком законспирированном местечке? Вырвавшись, Нодари назвал-таки меня Лехой и задал вопрос: кто может быть своим в такой дыре? Конечно же, земляки. Я подивился: что за землячество во глубине сибирских руд? Нодари напомнил мне о бутылке коньяка, которая делает всех земляками. После распития оной.
      Как я понял, проболтался один из телохранителей директора Ртутной горы. Если, разумеется, это не фальшивый звук. Боюсь, что сработала секретная мина под нашими ногами. На заминированном поле жизни нельзя зевать. Итог такого ротозейства — смерть. Крест на судьбе. Более того, вертолет со столичными неожиданными гостями уже полчаса как болтался над тайгой. Следовательно, у нас с Нодари оставались другие полчаса. До часа «Ч». Когда мина, на которую мы наступили, лопнет с жизнерадостным треском: трац-трац! Тра-та-тац! И шансы наши отпрыгнуть от осколков самые минимальные, как процентные ставки сберегательного банка РФ. Их нет, этих шансов. Кроме одного. Ежели мы его используем, то обещаю сутки пить шампанское и закусывать исключительно еловыми шишками.
      Однажды в другой жизни, когда телевизионный приемник не вызывал у меня приступов тошноты, я наткнулся на популярную передачу о животных.