Революция грядет: борьба за свободу на Ближнем Востоке

Валид Фарес

Революция грядет. Борьба за свободу на Ближнем Востоке

Предисловие к русскому изданию

Книга Валида Фареса вышла в Соединенных Штатах осенью 2010 года, когда ничто еще не предвещало, что через три месяца Ближний Восток и Северная Африка взорвутся волной социально-политических протестов. Чем не подтверждение того, что «арабская весна» была спланирована в «вашингтонском обкоме»? Вероятно, именно так это и будет интерпретировано многочисленными российскими любителями конспирологии, убежденным, что просто так, помимо воли «мировой закулисы», на планете не происходит ни малейшего движения.

На самом деле автор, известный американский журналист и комментатор ливанского происхождения, чуть было не стал очередной Кассандрой, – в момент публикации на книгу не обратили особого внимания. И лишь следующей зимой выяснилось, насколько точно Фарес оценил состояние обществ в огромном Ближневосточном регионе, почувствовав критический рост внутреннего напряжения.

Автор совершает экскурс в историю, давая краткий очерк того, как формировалась, затухала и вновь разгоралась идея Халифата, размышляет о том, каким образом на национальную и религиозную идентичность народов повлияли перемены ХХ века. Специалисты найдут в этой части повествования немало упрощений и спорных утверждений, однако для читателей, интересующихся предысторией нынешних проблем, этот общий обзор весьма полезен. Цель книги – попытка нащупать, какие особенности отдаленной, новой и новейшей истории арабского мира предопределили многократные неудачи усилий по модернизации, что в конечном счете и привело к катаклизмам. Примечательно, что автор, хоть он принадлежит к американским правым кругам, довольно критически оценивает результаты «продвижения демократии» в том виде, как это практиковала администрация Джорджа Буша-младшего.

Ценность книги Валида Фареса не в предсказании революции – вероятнее всего, сам он не ожидал, что события развернутся так скоро. Главное – он составил своего рода «дорожную карту» того, что может и, очевидно, будет происходить на Ближнем Востоке, где перемены, раз начавшись, продолжатся теперь неопределенно долго. Глава за главой Фарес добросовестно и подробно описывает ситуацию в различных странах, анализируя силы, способные стать двигателями изменений, а также обстоятельства, которые им благоприятствуют или противодействуют – будь то состояние обществ в соответствующих странах или возможность привлечь поддержку из-за рубежа.

Можно поспорить с утверждением автора о том, что именно на Ближнем Востоке в конечном счете «будет определяться характер развития всего XXI века». Несмотря на все катаклизмы и потрясения, застающие врасплох внешних наблюдателей, регион остается скорее объектом, чем субъектом мировой политики. Однако тем объектом, на котором сходятся интересы слишком многих и слишком влиятельных субъектов. А это значит, что никто из ведущих игроков не сможет обойти его при формулировании собственных стратегий.

Федор Лукьянов,

главный редактор журнала «Россия в глобальной политике»

Людям, общества которых я был лишен потому, что выбрал свободу…

И в память о моем отце Халиме и матери Хинд, которые были и остаются для меня величайшими источниками вдохновения и героями. Прежде, чем уйти, они научили меня ценить свободу и справедливость.

Я, их сын, посвятил свою жизнь выступлениям в защиту слабых и угнетенных.

Благодарность автора

Круг лиц, которым я обязан идеей написания этой книги, складывался на протяжении тридцати лет, в течение которых я наблюдал за страданиями и борьбой угнетенных на Среднем Востоке. Я хотел бы поблагодарить каждого борца за свободу, каждого правозащитника, отважных мужчин и женщин, живущих в разных местах – от Бейрута до Вашингтона; всех, обратившихся ко мне и поведавших свои истории и истории своих народов.

Я родился и вырос в Бейруте, стал свидетелем трагедий многих людей. С 1990 г., когда перебрался в США, я постоянно слежу за событиями на Ближнем и Среднем Востоке, публикую статьи и книги, общаюсь с диссидентами, другими отважными людьми Востока, восхищаюсь их мужеством. Этих людей слишком много, чтобы перечислить всех поименно.

Хотел бы также поблагодарить руководство телеканала Fox News за доверие: в 2006 г. меня назначили экспертом по делам Среднего Востока. Выражаю признательность всем коллегам-журналистам за их поддержку. С 2004 по 2010 г. я был старшим научным сотрудником Фонда защиты демократий, работников которого я благодарю за помощь, которую они оказали мне в профессиональной адаптации в Вашингтоне.

На протяжении многих лет я сотрудничаю со многими журналистами, ведущими свои ток-шоу: на телевидении, радио, в США и других странах, в том числе из MSNBC, CNN, France 24, Russia Today, Canada CTV, пишу для ряда печатных изданий. Хочу поблагодарить всех за предоставленную мне возможность поделиться с общественностью результатами моих исследований. Особо хотелось бы выделить самых отважных бойцов «передовой линии» информационного фронта – ливанца Хамида Гхуриафи из газеты «Аль Сиясса», сирийца Нихада Гадри из «Аль Мурарер» и египетского комментатора Магди Халиля.

Кроме того, выражаю признательность за помощь, которую оказали мне в исследовательской работе, продолжавшейся более десятилетия, многим законодателям и их помощникам в конгрессе США, Европарламенте, национальных законодательных органах других стран, должностным лицам и дипломатам, сотрудникам ООН. Этих людей слишком много, чтобы можно было перечислить поименно. Особую благодарность приношу премьер-министру Испании Хосе Марии Аснару, губернатору штата Массачусетс Митту Ромни, американским сенаторам Джо Либерману и Рику Санторуму, члену Европарламента Хаиме Майору Орехе, члену палаты представителей конгресса США г-же Сью Мюрик, министру юстиции Канады и члену канадского парламента Ирвину Котлеру, члену иракского парламента Мтхалу Алуси, члену парламента Ливана Надиму Жмайелю, послу ООН по особым поручениям Тери Роду Ларсону.

Я благодарен лидерам неправительственных организаций, правозащитникам и активистам, с которыми сотрудничал и которые посвятили себя пропаганде борьбы за свободу на Ближнем и Среднем Востоке. Среди них я должен назвать прежде всего члена Европарламента от Португалии Поля Касака, Тома Харба и преподобного Кита Родерика.

Хотел бы поблагодарить моего неумолимого литературного агента Линн Рабинофф. Ее помощь и дружеская поддержка помогли в осуществлении данного проекта. Горячо благодарю и издательство Simon & Schuster в лице Энтони Дзиккарди, который оценил мое предложение и его достоинства, сотрудников издательства, в особенности Катарин Дресслер и всех, кто оказал помощь на технической, административной и юридической стадиях работы над книгой.

Глубоко признателен моему редактору Кевину Смиту за его терпение и преданность делу, а также моим рецензентам.

Работа над книгой была бы невозможной без поддержки друзей и близких. Благодарю «Командира» и «Ученого», охотно позволивших мне воспользоваться «нашим» мнением. Я обязан им за время, которое они потратили на редактирование моей книги. Наилучшие пожелания и моим наставникам – сестре Лилиан и брату Сами.

Эта книга (и вся писательская карьера) – знак признательности моим покойным родителям, Халиму и Хинд, ныне пребывающим в ином мире. Их жертвы и любовь стали главными составляющими моего образования и тяги к справедливости. Родители научили меня понимать страдания, которые претерпевали люди в прошлом и претерпевают ныне. Временами я с сожалением вспоминаю о годах, в течение которых мы жили вдали друг от друга: я добровольно ушел в изгнание для того, чтобы иметь возможность свободно выражать свои мысли, а они остались жить в обществе угнетения. Теперь мы свободны, хотя пока, до момента нашего воссоединения, пребываем в разных мирах.

Виргиния, 30 июля 2010 г

Предисловие

Революция против Халифата?

В первое десятилетие XXI века, по мере того как террористы расширяли сферу своих атак от Манхэттена до Мумбаи, а поля сражений охватывали все большую территорию – от Афганистана до Ирака, громче и громче звучали вопросы: «Есть ли в мусульманском мире «умеренные» и почему мы слышим только голоса «радикалов»? «Действительно ли Ближний и Средний Восток отвергают демократию»? «Неужели население этого региона предпочитает «Талибан», «Хезболлу», ХАМАС, «Братьев-мусульман» либеральным ценностям, равноправию женщин и возможности быть свободными от религиозных законов и норм»? Или наше восприятие происходящего в этом регионе – результат действий могущественных, влиятельных сил в арабском и мусульманском мире, которые хотят заставить нас поверить в то, что надежды на победу в войне против террористов нет, а демократия в этом регионе никогда не пустит прочных корней?

На самом деле реальность такова, что в этой тревожной и критически важной части мира идет сражение до победного конца между теми, кто желает навязать всем странам – от Марокко до Афганистана – Халифат, тоталитарную империю, и теми, кто стремится противостоять этому. Книга – о неизвестной многим истории региона, с которым мир связывает большие надежды и который в ближайшие десятилетия может определить будущее нашей планеты.

После падения в 1919 г. Османской империи Ближний и Средний Восток – от Северной Африки до Центральной Азии – стал ареной одной из самых драматичных схваток в истории человечества между силами, стремящимися к восстановлению теократического исламского Халифата, и силами прогресса, ориентированными на демократию. Глубокое влияние на эту борьбу оказали Вторая мировая война, последовавшее за ней многолетнее противостояние двух социальных систем, а также фактор наличия в этом регионе нефти.

Однако вместо либеральной революции, на которую многие надеялись, в результате coup d’etats[1] и воздействия ультранационалистических идеологий народы этого региона на десятилетия оказались под властью авторитарных и деспотических режимов. Сложилась некая пирамида: на вершине ее – абсолютная власть правителей; ниже – постоянные притязания различных исламистских движений; а в самом основании – демократические силы, пребывающие на «задворках» гражданского общества.

С распадом Советского Союза для демократических революций открылись новые исторические возможности. Освобождение Восточной и Центральной Европы, распространение демократии в Латинской Америке, преобразования в Южной Африке явились мощными сигналами, указывающими на глобальный сдвиг в сторону свободы. Но на Ближнем и Среднем Востоке все сложилось иначе. Здесь наблюдается распространение сил джихада, соперничество между салафизмом[2] и хомейнизмом[3], блокирование арабо-израильского процесса мирного урегулирования, дальнейшее отчуждение от государственной власти национальных и религиозных меньшинств, женщин и молодежи. В то время как мир все дальше уходил от тоталитаризма, а народы обретали права и свободы, народы Среднего Востока их утрачивали.

В результате теракта 11 сентября 2001 г. и последующих атак для сил, выступающих за демократические преобразования в регионе, резко и неожиданно открылось новое «историческое окно». Запад с помощью военной силы устранил два из наиболее жестоких режимов: «Талибан» в Афганистане и диктатуру Саддама Хусейна в Ираке. Последствия событий 11 сентября потрясли основы авторитарной региональной системы. США и западные державы не только развернули боевые действия против сил джихада, но и мощное идеологическое наступление. В этом противостоянии Вашингтон и его союзники ставят на успех электоральной демократии, когорты же салафитских и хомейнистских режимов надеются на тотальный джихад, способный, по их мнению, отразить вторжение Запада на «мусульманские земли». Это сражение продолжается по сей день.

Региональные режимы, политические партии, интеллектуалы и «улица» должны были примкнуть к одному из противоборствующих лагерей. Некоторые, например Саудовская Аравия, Турция, Египет и Пакистан, посчитали, что могут извлечь выгоду из «схватки титанов» путем консолидации собственной власти. Правящим элитам этих стран показалось, что они в состоянии самостоятельно справиться с местными экстремистскими группировками без помощи Запада.

В регионе развернулась борьба между силами, поддерживаемыми США и ориентированными на демократические изменения, и исламистами и сторонниками джихада, стремящимися к расширению своей политической и электоральной базы. За период с 2001 по 2010 г. на «войну с террором» были потрачены миллиарды долларов, сотни миллионов ушли на идеологическую войну; в ходе боевых действий и террористических атак погибли десятки тысяч людей; убиты сотни политических и общественных деятелей. Как итог: для населения региона, все еще крайне далекого от свободы, оказалось потерянным целое десятилетие. Неужели утрачены все надежды?

Некоторым из наиболее угнетенных гражданских обществ региона было дано достаточно пространства и свободы для построения демократии. Однако до сих пор остаются сомнения, смогут ли эти новорожденные демократии выжить? Им грозят серьезные опасности. Афганских женщин избавили от средневековых пережитков «Талибана», но страна по-прежнему подвергается постоянным атакам военизированных формирований яростных фундаменталистов. Сторонники светского государства в Пакистане тоже являются объектом нападений сторонников джихада. Иракские шииты спасены от репрессий режима Саддама, но поддерживаемые Ираном исламисты насаждают в стране законы шариата. Ливан избавился от сирийской оккупации, но законодателей, журналистов и простых граждан убивают по-прежнему, а власть в стране принадлежит «Хезболле». И последнее, но не менее значимое: международное сообщество признало геноцид в Дарфуре, на западе Судана, а между тем массовые убийства продолжаются там по сей день.

Действительно, после 11 сентября и интервенции США и союзников демократические силы и диссиденты в регионе почувствовали облегчение, хотя антизападная пропаганда на протяжении восьми лет яростно оспаривает этот факт. Представители «новой диссидентской волны» из Египта, Сирии, Саудовской Аравии, Объединенных Арабских Эмиратов, Алжира и Ирана обрели международную известность. По всему региону свободные блогеры, ведущие телевизионных ток-шоу, журналисты, борцы за права человека и даже избранные представители новой законодательной власти ведут непрекращающуюся войну против объединенных сил господствующих режимов и фашиствующего джихада (салафитов и хомейнистов). Молодежь, студенты, женщины, меньшинства, творческая интеллигенция все громче выражают желание видеть свои общества свободными. Но допустят ли джихадисты и тоталитарные режимы революций? Судя по событиям первого десятилетия XXI в. – нет, они отнюдь не намерены прощаться со своими привилегиями.

Несмотря на некоторые, зачастую непримиримые идеологические различия, в регионе возникло «братство противников демократии». Абсолютные монархии, ультрашовинистические баасисты^I, выступающие против плюрализма элиты, исламистские движения и джихадисты воздвигли одну из самых чудовищных стен в истории, которая изолирует народы региона от международного сообщества. Пользуясь полным контролем над Лигой арабских государств, Организацией Исламская конференция (ОИК), ОПЕК и большинством региональных СМИ, а также своим влиянием в ООН, Африканском союзе, связами в Европейском союзе и со значительным сегментом американской элиты, это «братство» наносит удары по робким проявлениям демократии во всем арабском мире. Во главе атакующих стоят джихадисты.

В 2009 г. Запад изменил характер своих действий в регионе. Складывается впечатление, что начинается повсеместное отступление. В Центральной Азии и на Индийском субконтиненте США и НАТО, несмотря на ряд успешных военных операций, сделали шаг назад и теперь стремятся установить партнерские отношения с так называемым умеренным крылом движения «Талибан». Британия признала в Ливане «Хезболлу», руководство США готовится сделать то же самое. В Ираке коалиция осуществляет перегруппировку, фактически предавая местные демократические силы ради прагматичного альянса с шиитскими и суннитскими исламистами. Администрация США рассчитывает на «договоренности» с президентом Сирии Башаром Асадом и делает это за счет сирийских демократов-реформаторов. Американцы раздумывают и о начале «диалога» с суданским режимом, обвиненным в геноциде против чернокожих африканцев на юге страны и в Дарфуре. И последнее, но весьма важное: после того как в Тегеране вспыхнули волнения как реакция на последние президентские «выборы», Вашингтон решил сесть за «стол переговоров» с местными муллами. Джихадисты одерживают психологические победы, авторитарные режимы сейчас сильны как никогда. Но потерпели ли поражение демократы? Неужели им снова придется вернуться «в катакомбы»?

Ответ один – нет, поражение они не потерпели. Сторонники демократии по-прежнему ведут борьбу. От Бейрута до Дарфура, от Атласских гор на севере Африки до ахвазских болот вблизи Персидского залива зреют революции. В июне 2009 г. столкновение демонстрантов с бойцами-басиджами^II изменило ход истории в Иране. Молодежь увидела в этом проблеск свободы, а старшее поколение – призрак фундаментальных прав человека. Фиолетовые отметки на указательных пальцах избирателей в Ираке, женщины – депутаты в Национальной Ассамблее Афганистана, многотысячные демонстрации в Ливане и Иране пробудили в воображении масс самые смелые мечты о свободе. На почве, взрастившей джихадизм, зреют самые яростные революции XXI века. «Кедровая» революция в Ливане, борьба чернокожего населения Судана за самоопределение, восставшие берберы, убежденные реформаторы в Сирии, мусульманские интеллектуалы, выступающие против фундаментализма, просвещенные сторонники светской власти в Турции, иракские неправительственные организации, иранские женщины и студенты, либералы Аравийского полуострова готовятся к последнему решительному бою с наиболее экстремистскими формами джихада и тоталитаризма. Отступление нынешних правительств стран Запада перед лицом террора и властью нефтяных режимов, зачастую прикрываемое поиском неких «договоренностей», толкает родину трех мировых религий в пучину нарастающей конфронтации.

Сумеют ли демократы Среднего Востока оказать успешное сопротивление силам джихада? Смогут ли они – невооруженные, непризнанные, лишенные средств и демонизируемые воинствующей пропагандой как «агенты Запада» – восстать против режимов и дать отпор исламистам? Борьба между возвышением Халифата и сторонниками демократической революции на Ближнем и Среднем Востоке продолжается.

Как должны относиться к этой борьбе США, Запад и остальное международное сообщество? Стоит ли вести переговоры с режимами, заключать с ними сделки, жертвуя свободой народов? Надо ли договариваться с джихадистами и бросать на произвол судьбы демократов? Следует ли поддерживать грядущие революции или надо позволить теократическим и тоталитарным режимам с легкостью расправиться с ними? Эта книга поможет найти ответы на тревожные вопросы и объяснит читателям историю борьбы, которая призвана определить, сможет ли Средний Восток в нынешнем столетии, наконец, обрести свободу, удастся ли нашей планете избежать войн, которые готовят сторонники салафизма, хомейнизма и прочих джихадов.

Введение

Как Запад не использовал свой шанс и может упустить его снова

В 2004 г. Комиссия по расследованию событий 11 сентября 2001 г. сделала вывод, что США оказались, сами того не осознавая, в состоянии войны с терроризмом. И предложила совершенно неубедительное объяснение, почему это произошло. На брифинге, в котором принимал участие и я, один из членов комиссии заявил, что «американцам не хватило воображения». Если верить четырехсотстраничному докладу комиссии, Америка не смогла осознать реальность, которая складывалась в годы, предшествовавшие атакам 2001 г. Иными словами, американцы просто не могли представить себе, что где-то существуют люди, которые до такой степени ненавидят их страну, что способны совершить такие ужасные злодеяния.

Я возразил, что американцы как нация не страдают недостатком воображения. Поразительные открытия и достижения, которыми США удивили и продолжают удивлять мир на протяжении современной истории, – это результат как раз их развитого воображения. Атомная энергетика, высадка на Луну, Интернет, – все это стало возможным благодаря их новаторскому мышлению. Я предложил иное объяснение: американцам не хватило глубоких знаний региона. Действительно, американская демократия (и западные демократии в целом) была лишена базовой информации, новейших сведений о реальных корнях нарастающего джихада, поэтому и не смогла разглядеть приближение террористической угрозы. И продолжает ошибаться, ведя борьбу с этой угрозой, распространяющейся по всему миру, своими методами.

Это страшно, но профессура не дает этих знаний в университетских аудиториях, а средства массовой информации только дезинформируют общественность. На протяжении 1990-х гг. я был свидетелем того, как большинство представителей ученых кругов не давали обществу возможности узнать правду и в своих анализах упускали из виду критически важные связи. В человеческой истории есть мало примеров, когда нации испытывали бы на себе столь губительное влияние собственной элиты.

Ведущие интеллектуальные круги по обеим сторонам Атлантики, глубоко проникнутые духом постколониального мышления и зачастую ведомые интересами нефтяного бизнеса, всячески уходили от исследования причин, в силу которых общества Среднего Востока не двигаются в сторону плюрализма и демократии. Вместо этого западные интеллектуалы проповедовали идею «наведения мостов» с радикальными режимами и движениями. И хотя из региона поступали внятные сигналы о том, что либералы, противники джихада, национальные и религиозные меньшинства, молодежные и женские движения противостоят фундаментализму, настойчиво требуют свобод и уважения светских ценностей, Запад оставался в стороне.

Западные элиты не понимали или, возможно, воздерживались от признания того, что увеличение числа политических партий и проведение выборов в Ираке и Афганистане дали волю мечтам женщин и молодежи по всему региону в первую очередь в Иране, что «кедровая» революция в Ливане захватила воображение реформаторов в Сирии. Они не осознавали, что геноцид на юге Судана воспламенил сопротивление джихадистам в Дарфуре, что дискуссии о проблемах и перспективах демократии в регионе дали толчок беспрецедентным дебатам в странах Персидского залива, странах Магриба и многого другого.

Сегодня многие аналитики, писатели и ученые пытаются разобраться в том, что вдохновляет сторонников джихада, обращают внимание на салафитов и хомейнистов, развенчивая их как врагов, которые представляют угрозу для свободы и международного права. Да, постепенное понимание в Вашингтоне, Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Мадриде, Берлине, в Москве приходит из-за того, что сторонники джихада (по крайней мере, их наиболее решительная часть) регулярно обнародуют свои потаенные идеи и проекты. Идеологи и лидеры радикальных исламистов уже так много раскрыли на телеканалах Al Jazeera и Al Manar, в Youtube, что игнорировать их послания стало невозможно. Даже при том, что их апологеты на Западе пытаются избегать дебатов о корнях террора и самом существовании угрозы джихада, отголоски последнего слишком громкие, слишком много крови пролито, чтобы не замечать его, хотя наши демократии пока еще не до конца осознали всей глубины и серьезности проблемы.

Большинство государственных и академических элит западного мира пытаются рассеять озабоченность общества, формулируя собственные причины складывающейся конфронтации¹. «Войны с терроризмом не существует», «Это лишь мелкие группы экстремистов», «Настоящий джихад – это духовное понятие», «Если мы расширим экономические возможности мусульманского мира, все изменится». Эти и многие другие идеи вбрасываются в массы, чтобы убедить общество в отсутствии «угрозы глобального джихада», создать впечатление, что глобальных усилий по изменению ситуации не требуется. Небольшие группы активистов и писателей из стран либеральной демократии ведут дискуссию с другой позиции, информируя своих читателей о теологических основах, на которых исламисты строят свои идеологические и «мобилизационные» кампании. Странно, но современная схватка идей на Западе происходит между большим лагерем «апологетов», отрицающих существование угрозы джихада, и небольшим лагерем «антиисламистов», не без труда доводящих до сознания общества мысли об опасности «радикального ислама».

Все это лишь первые, «детские» шаги в грядущем, более серьезном столкновении доводов и аргументов. Важный момент в стратегическом выборе для Запада наступит тогда, когда лагерь антиисламских комментаторов сумеет привлечь на свою сторону большее число граждан и противопоставить лагерю апологетов политические контраргументы – в кабинках для голосования, в ходе уличных демонстраций, в ведущих средствах массовой информации.

Печально, но и через девять лет после атак 2001 г. политика США и Запада в целом капитулирует перед догмой, существовавшей до 11 сентября, согласно которой перспективы изменений на Ближнем и Среднем Востоке безнадежны, а единственные силы в регионе, с которыми можно устанавливать партнерские отношения, это, по иронии судьбы, движения, блокирующие развитие плюрализма: исламисты, салафиты, ваххабиты, «братья-мусульмане», хомейнисты, а также закоренелые баасисты и другие диктаторские режимы. Но те, кто в последние полвека взял на себя миссию нести независимую информацию свободному миру, не могут оставить своих попыток. Они пишут, выступают, маршируют, организуют, лоббируют, исследуют и распространяют объективную информацию.

Я в своей борьбе прошел несколько этапов, испробовал различные пути на разных континентах. Будучи родом из Восточного Средиземноморья, я двадцать лет занимался упорной работой – от рисования граффити на стенах Бейрута в юном возрасте до публикации книг, выступлений по радио и чтения лекций в тысячных аудиториях. Я утверждаю, что свободный мир может победить в конфликте с джихадистами, но, безусловно, не с помощью той политики, которую Запад приводил до сих пор. Я убеждаю политиков, принимающих решения по обе стороны Атлантики, в том, что если мы не определим противника, не оценим правильно исходящую от него угрозу, его идеологию и стратегию, мы не можем думать ни о каком продвижении вперед и уж тем более ни о какой победе.

Стремятся ли западные лидеры определить противника? За исключением нескольких робких выступлений лидеров США и некоторых европейских высших руководителей в годы, прошедшие после 11 сентября, однозначно – «нет, не стремятся». Необходимо приложить огромные усилия по просвещению общества, поскольку в условиях демократии стабильные действия на государственном уровне невозможны без устойчивой поддержки с его стороны. Необходимо организовать всемирную коалицию за изоляцию сторонников джихада. Однако для того чтобы повернуть процесс в регионе вспять, необходимо верить в возможность демократической революции на Ближнем и Среднем Востоке и всячески способствовать ее свершению.

В этой книге я постараюсь объяснить, почему Средний Восток не смог эволюционировать в сторону демократии, какой шанс был дан его аутсайдерам в процессе усилившегося столкновения между Западом и джихадистами. Я покажу, что в этом несчастном регионе в тяжелейших условиях шла и продолжается борьба между силами, нацеленными на установление деспотического фундаменталистского Халифата, и гражданским обществом, ориентированном на демократию и социальные свободы. Я назвал ее борьбой в сердце Земли – именно здесь в конечном счете будет определяться характер развития всего XXI века. Либо джихадисты захватят власть в двадцати одной арабской стране, Иране, Турции и в значительных регионах Африки и Южной Азии, либо победа будет за молодым, решительным поколением демократов и гуманистов.

Борьба продолжается.

Глава 1

Упущенное столетие: как в ХХ веке на Ближнем Востоке не состоялась демократическая революция

Ближний и Средний Восток – колыбель древнейших цивилизаций на Земле: египетской, персидской, ассирийской, финикийской и других. Многие интеллектуалы гордятся высоким уровнем развития культур этого региона – по сравнению с племенным строем, существовавшим в те времена в Европе, древние цивилизации Восточного Средиземноморья владели инженерным искусством, развивали науку, строили дороги, создавали юридические законы. Финикийцы дали миру алфавит, а их торговцы еще двадцать пять столетий назад объединялись в первые многонациональные корпорации. Более того, христианские, иудейские и мусульманские межконфессиональные ассамблеи неоднократно заявляли, что все три авраамические религии происходят именно из этого региона.

Вместе с тем противоречие между богатейшей историей региона и его нынешней слабостью в части соблюдения прав человека и фундаментальных свобод поразительно.

В прошлом континент варваров – Европа – и поселенцы отсюда прописали демократические хартии и воплотили их в жизнь. Народы Латинской Америки смогли освободиться от колониального гнета и встать на путь модернизации, за редким исключением, принять многопартийные системы, а государства арабского мира не смогли пойти этим путем. Аргентина и Чили, Бразилия и Колумбия, Мексика и Ямайка пережили военные режимы, постепенно восприняли идеи плюрализма, а Саудовская Аравия, Сирия, Иран, Ливия и Судан, несмотря на огромные различия в своем политическом устройстве, так и не продвинулись дальше однопартийной или вовсе беспартийной систем.

Еще больше впечатляет сопоставление с некоторыми африканскими странами: Сенегал и Гана, обладая меньшими ресурсами, чем государства Среднего Востока, в известном смысле продвинулись дальше в направлении плюрализма своего общества. Даже Южно-Африканская Республика смогла к концу ХХ в. освободиться от жесточайшего апартеида, а Судан погряз в рабстве и этнических чистках.

И последнее, но не менее важное, – поразительные примеры для сравнения дает отношение к женщинам в семьях и обществе. В «ваххабитском королевстве», где богатства неисчислимы, а строительные проекты грандиозны, саудовские женщины не могут водить машины и даже ходить по улицам без сопровождения. Женщины Мадагаскара и Тринидада живут беднее, но свободнее. В Исламской республике Иран женщин задерживают на улицах, если они выходят без платка-хиджаба¹. А в Шри-Ланке женщина – премьер-министр. Даже в пределах мусульманского мира бросаются в глаза странности репрессий по гендерному признаку. В Пакистане Беназир Бхутто была избрана главой правительства, а ее же соотечественницы в Вазиристане живут по законам средневековья. Неудивительно, что Бхутто погибла от рук «Талибана» – силы, практикующей жестокую дискриминацию по гендерному признаку именно в Вазиристане и соседних регионах страны.

Почему на юге и востоке Средиземноморья не восторжествовала демократия как политическая культура? Некоторые утверждают, что Восток по природе своей не может обойтись без авторитаризма. Другие заявляют, что отсутствие здесь светской демократии заложено каноническими исламскими текстами. Многие просто полагают, что эта часть света обречена на несчастную жизнь – и никакие объяснения здесь не помогут.

На фоне дебатов о способности или неспособности арабского мира и его соседей воспринять принципы демократии, множество «реалистов» на Западе заявляют, что сохранение власти «сильных личностей» в регионе – в интересах индустриального мира. Насаждение здесь нестабильной демократической культуры, как им кажется, может дестабилизировать остальной мир или, более точно, повредить тем представителям промышленно развитых государств, которые живут от торговли. Сколь бы прямолинейным ни показался этот довод, можно предположить, что финансовые интересы элит по обе стороны Средиземного моря играют не последнюю роль. Анализ, проведенный в этой книге, покажет, как они препятствуют развитию свободы и демократии в этом регионе.

Неспособность демократии укорениться на Среднем Востоке

На протяжении полувека ученые и политологи указывали, что колониализм, коррупция и внешняя политика Запада – истинные причины того, что на Среднем Востоке не смогли укорениться демократические свободы. Я с ними не согласен.

Классические диктатуры, которые препятствовали продвижению общества к свободе в других регионах, не смогли его остановить. Колониализм, постколониализм, империализм, внешняя политика Запада, многонациональные корпорации, – все это оказало влияние и на страны Латинской Америки, Океании, некоторых районов Азии и «черной» Африки. На всех этих огромных территориях планеты демократия пробивалась-таки сквозь многочисленные преграды и укоренялась на местных почвах. Бразилия и Уругвай, сбросив колониальную зависимость от Португалии и Испании, пережили диктатуру военных режимов, но постепенно пришли к многопартийной системе. Филиппины, Япония и Индия пережили оккупацию^III, но быстро продвинулись по пути демократизации. Неудачи в построении демократии не приводили к резким изменениям в вопросе равенства полов: права женщин сохранялись, даже когда урезались общие политические права. Даже в коммунистических Китае и Вьетнаме женщинам были гарантированы равные права. Но на Ближнем и Среднем Востоке некоммунистические режимы подавляют самые основные права женщин.

Практика показывает, что либеральные демократии формируются далеко не сразу. После падения советского режима в Центральной и Восточной Европе, в России, центральноазиатских и закавказских республиках возникли многопартийные системы^IV. Но и крах Османской империи в 1919 г., и окончание европейского колониализма в конце 1940-х гг., и конец «холодной войны», и распад СССР в 1991 г. так и не открыли путь к демократизации на Среднем Востоке, не привели к либерализации и утверждению прав человека в регионе. Более того, здесь все пошло совершенно противоположным путем.

Эти события высвободили еще более губительные деспотические силы. ХХ век дал региону много шансов, но почти все «окна перемен» оказывались наглухо захлопнутыми деспотичными элитами, а ваххабизм, салафизм, хомейнизм, баасизм продолжают свое губительное воздействие на гражданское общество.

Долгая история Халифата

Прежде чем стать средоточием конфликтов и вызовов ХХ века, регион Ближнего и Среднего Востока, раскинувшийся от Марокко до Афганистана, пережил множество правивших династий, войн, расколов, волн миграции и человеческих драм, сопутствующих подобным событиям. В этом он ничем не отличается от других густонаселенных регионов мира. Сходные процессы сотрясали христианскую Европу, Азию, Африку и обе Америки. Но в отличие от большинства других регионов Средняя Земля просуществовала как универсальная империя самый длительный период в истории цивилизаций – полных тринадцать столетий.

Исламский Халифат – одно из наиболее поразительных имперских образований в истории. Халифат (по-арабски – Khilafah) был не только источником вдохновения и теологическим авторитетом, но и центром огромной власти для миллионов людей – от западной оконечности африканского Сахеля до восточных отрогов Гималаев. И, что более важно для современной геополитики, идеологически пересмотренная концепция Халифата продолжает представлять собой долгосрочную цель для сотен тысяч воинствующих активистов, намеревающихся восстановить его и блокирующих любые формы правления или самоопределения, которые противоречат их raison d’etre^V.

Читателям необходимо понять, откуда появилась эта концепция, каким образом она на протяжении веков оказывала влияние на гигантский регион и как ее стали использовать с начала ХХ в. в качестве основного принципа существования режимов и элит, стремящихся воспрепятствовать распространению в регионе демократических институтов и западных культурных ценностей или, по крайней мере, отдалить этот процесс. Если не уяснить себе идею Халифата в том виде, в каком ее продвигают современные джихадисты, нельзя до конца понять весь масштаб препятствий, которые стоят на пути возникновения многопартийных обществ и то, насколько сложен и опасен путь к основным демократическим свободам в странах этого региона. Для понимания происходящих сегодня процессов необходим хотя бы беглый исторический обзор этого института-империи.

В 632 г. н. э., после смерти мусульманского пророка Мухаммада бин Абдаллы, его последователям пришлось решать вопросы как будущего молодой религии, так и государства, которые он основал. Родившийся в 570 г. в Мекке Rassulal Allah (Посланник, Пророк Аллаха, по мусульманской теологии) посвятил свою сознательную жизнь пропаганде новой религии, которую он представил как ислам (al-Islaam). Мухаммад предложил ее арабскому обществу, в первую очередь в Мекке – экономической столице Аравии – как универсальную систему религии и государства (al Islaam deen was dawla). Согласно исламу, распространение религии (deen) должно быть организовано и санкционировано государством (dawla). В 622 г. Мухаммад и его последователи после столкновений с местной знатью покинули Мекку и нашли убежище на севере, в Медине. Там мусульмане создали собственные вооруженные силы и развернули боевые действия против мекканских племен, которые продолжались до тех пор, пока город им не покорился. С тех пор Мекка считается первоначальным «исламским государством». Когда Rassulal умер, новообразованным силам пришлось идти дальше уже без своего основателя. Старшие командиры и новая элита, правившая «Землей Ислама», решили определить порядок наследования своему пророку и выбрали наследника Мухаммада, который должен был возглавить умму (Umma)^VI и создать Совет для сохранения порядка наследования, а также дальнейшего распространения вероучения.

В арабском языке «наследник» – это khalifa, или халиф. Институт халифа – al Khilafah, или Халифат. Это понятие содержит в себе два аспекта. Первый – юридическая и теологическая структура высшего духовного органа уммы, что можно сопоставить с папской властью, «монархией» или «президентством»; второй – территория и ресурсы, находящиеся под властью халифа. В геополитическом смысле Халифат – это, по сути, «империя».

Наследником Пророка был избран Абу Бакр, отец самой любимой жены Мухаммада Айши. Он сразу решил продолжить миссию в геополитическом масштабе. Войско арабских мусульман быстро покорило другие племена Аравии. Одних приходилось подчинять силой, другие присоединялись к маршу победителей без боя. Самые легкие победы были одержаны над языческими племенами, иудейские и христианские кланы оказывали более серьезное сопротивление².

Важно заметить, что к 636 г. все обитатели арабской исторической родины были обращены в ислам или вынуждены были принять его под угрозой насилия. Арабские историки единодушны во мнении, что именно расцвет Халифата объединил все арабские племена – силой или мирным присоединением – и придал им общую историческую идентичность. Идеолог баасизма Мишель Афлак в середине ХХ в. писал, что «ислам для арабизма – это то же, что кость для плоти»³.

Спустя тринадцать с лишним столетий концепцию Халифата (или существования универсального государства – Umma) искоренить трудно. Это цемент, который создал арабскую, а затем исламскую умму, и она была легитимизирующей силой, которая стояла за многими достижениями, включая территориальную экспансию и возникновение главенствующих политических и финансовых элит, правящих сегодня на трех континентах.

Важно понять, что бросить вызов идее Халифата в настоящее время – это вопрос не только теологической реформации, но и легитимности некогда выдающейся державы. Это можно сравнить с вызовом Древнему Риму, вселенской политической роли папства или самой сущности традиционной империи. Для этого требуется революция в политическом мышлении. Халифат как политическое и военное образование был генератором и легитимным оправданием событий, которые на протяжении столетий формировали Средний Восток.

Арабские халифы, победив в 636 г. византийцев в важнейшем сражении при Ярмуке в Сирии и в 637 г. персов в сражении при Кадиссии в Ираке, впоследствии провели несколько наступательных кампаний за пределами Аравийского полуострова. С того момента ни одна империя, народ или царство были не в силах остановить вторжение Халифата. Менее чем за столетие значительная часть цивилизованного мира оказалась под властью новой империи: Сирия, Палестина (включая Иерусалим, который завоевал халиф Умар), Египет, Северная Африка, Испания, Персия, Нубия-Судан и другие. Вторжения (по-арабски Fatah) доходили до Франции, Сицилии и Сардинии на западе, до Армении, Ташкента и реки Инд на севере и востоке. Образовалась гигантская империя, раскинувшаяся от Атлантики до Индийского океана. Она концентрировалась вокруг Халифата, хотя сам институт халифата как высшего органа уммы пришел в упадок всего через несколько десятилетий после своего образования⁴.

Смена одного халифа другим зачастую не обходилась без крови; многие были убиты. Между сторонниками четвертого наследника Али, который был двоюродным братом и зятем пророка Мухаммада, и сторонниками претендента, губернатора Дамаска Муавийей, вспыхнула гражданская война. Приверженцы Али стали шиитами, их противники – суннитами. Первая гражданская война в Халифате породила глубокое размежевание, которое вскоре привело к расколу на две группировки. Властью в империи завладели сунниты. Арабский Khilafah сначала располагался в Дамаске, затем, в 750 г., после первого переворота в империи, перебазировался в Багдад. Новая арабская династия Аббасидов^VII уничтожила династию Омейядов^VIII, расширила Халифат еще дальше на территории Азии и Африки и правила почти до разрушения их столицы монголами в 1250 г.

Этот Халифат, в котором доминировали арабы, порождал политические, экономические и социальные элиты, сопоставимые с элитами феодальной Европы, которые ради абсолютной легитимности искали поддержки у папства. Они располагались в Дамаске, Каире, Багдаде и Триполи и были обязаны своим новым статусом исключительно верховной власти Халифата. Назначенные Властителем Верующих (титул халифа), султаны, вали (wali, духовные лидеры), эмиры становились национальными элитами в своих провинциях. Провинции позднее становились странами. Таким образом, провинциальные субдинастии являлись продолжением власти верховного лидера империи, своеобразными вице-королями.

Несмотря на то что могущественные региональные властители, военачальники зачастую выступали против тех или иных халифов, даже убивали их, внутренняя связь с идеей Халифата оставалась нерушимой. В ней берет свое начало легитимность джихада и возможность созывать «братьев» на помощь, когда неверные угрожают той или иной мусульманской территории (это называется Jihad al Fard и Jihad al Ayn). Санкционирование Fatah для продолжения завоевания земель неверных (Kuffar) тоже исходило от Халифата. В общем Халифат сделал гораздо больше, чем просто обеспечил теологическую преемственность учения Пророка. Он не только стал духовной и политической властью, которая санкционировала экспансию империи и ее провинций (ставших впоследствии самостоятельными государствами), но и, что самое важное, дал полномочия элитам устанавливать свою собственную власть в городах и вилайятах (провинциях). А поскольку суть Халифата основана на заветах Аллаха, как, по крайней мере, в это верили его основатели после смерти Пророка, то его реформирование, демонтаж или выступление против его изначальной миссии невозможны. Идея выкована из стали, она стала политическим фундаментом, на котором утверждались правящие элиты империи. Уберите фундаментальную легитимность Халифата – и вся система рухнет.

На самом деле Халифат напоминает христианские европейские, азиатские и до известной степени центральноамериканские империи. В основе власти – «божественное», сакральное, поэтому какой бы то ни было вызов властям почти невозможен, не говоря уж о радикальных революционных преобразованиях. Так же, как ни один католик не мог усомниться в полномочиях Папы, так ни один мусульманин не мог бросить вызов халифу. В выступлениях против халифов на протяжении многих лет единственной целью было смещение конкретного правителя, а не Халифата как института, действующего во имя Аллаха. На протяжении тринадцати столетий регион, подвластный Халифату, интеллектуально и идеологически формировался духовными лицами и правителями в верности наследнику Пророка как защитника исламских ценностей и земель – Hukkam уммы.

В других регионах мира, где существовали теократические империи, абсолютные монархии и колониальные режимы, на восстания поднимались их собственные народы. От революции к революции религиозное геополитическое пространство сжималось, на его месте возникали нации-государства. Развал религиозных империй не приводил к немедленному установлению демократии, завоеванию гражданских свобод, но создавал возможности для последующих вызовов. Глобальный исламский Халифат вплоть до начала ХХ в. вообще не переживал никаких революционных потрясений, хотя его авторитет и непосредственная власть приходили в упадок.

Необходимо видеть разницу между историей институтов Халифата и политической культурой, которую он прочно укоренил в регионе. Главные принципы этой политической культуры следующие: земли, захваченные халифами, должны оставаться «исламскими»; все, что географически входит в состав империи-халифата, является сутью «исламского мира». Эти пространства не могут изменять свою цивилизационную или, как кто-нибудь может возразить, религиозную идентичность.

1. Империя-халифат создала неизменяемое «политическое и юридическое пространство», которое может расти, но не может сжиматься. Оно стало частью планеты, и ее миссия – охватить весь земной шар. В случаях вторжений, оккупаций или смены некоторыми его частями цивилизационной идентичности все должно быть восстановлено.

2. Халифату суждено выживать во всех человеческих конфликтах и постепенно расширяться. Даже когда в начале ХХ века он начал рушиться, его базовые принципы, такие как закон шариата⁵ и идея джихада, сохранились. Ни одна социальная или идеологическая концепция не может отменить шариат и джихад, даже если физически империя перестанет существовать. Именно шариат и джихад помогут восстановить империю.

3. И последнее, но не менее важное. Религиозные меньшинства, живущие в пределах глобальных границ халифата, могут существовать при определенных юридических и политических ограничениях, но не имеют права восстанавливать суверенную идентичность на территории империи, даже если они проживают на некогда своих исторических землях⁶.

Крах Османской империи и исторический шанс

Арабские династии правили Халифатом с VII по начало XVI в. В 1517 г. произошло неожиданное: на арабоговорящих землях появилась неарабская этническая группа – турки, которые нанесли поражение династии мамелюков и заявили о своем главенстве над исламским миром.

Османский султан перехватил у арабов титул халифа и перенес столицу исламской империи в Стамбул. Чтобы утвердить свое лидерство в умме, султаны-халифы возобновили джихад по всем направлениям. Они продвинулись дальше в земли неверных (kuffar), покорили остатки Византийской империи, Грецию, славянские Балканы, Румынию, части Венгрии, Молдавии – вплоть до Крыма, большую часть Кавказа. Остановили их у ворот Вены. В качестве награды за мега-джихад по христианской Европе, османы хлынули в Сирию, Месопотамию, Северную Африку, захватили и важнейший трофей – Мекку и Медину.

Османский халифат-султанат просуществовал четыре столетия и рухнул лишь с окончанием Первой мировой войны. За несколько веков турецкого владычества на трех континентах (в Азии, Африке и Европе) основание пирамиды покоренных и подавляемых народов расширилось. К вершине пирамиды, но ниже правящего османского истеблишмента, взошли другие мусульманские элиты из арабских, балканских, курдских, берберских и кавказских этнических групп. Ниже их располагались немусульмане – христиане, иудеи, бахаисты^IX и представители других религиозных конфессий. Африканские мусульмане теоретически находились выше немусульман, но и они подвергались дискриминации. Вплоть до XIX в. в Судане, Восточной Африке и Мавритании захватывали черных рабов (Abeed по-арабски) и, несмотря на общность религии, отправляли их во дворцы и дома османских и арабских элит⁷.

Правители, располагавшиеся на вершине пирамиды, устанавливали свои привилегии, основываясь на моральных и теологических законах Халифата, и закрепляли их именем Османского султаната. Освобождение рабов, религиозные свободы, этническое и национальное самоопределение, равно как равенство женщин и основные политические права – все это пресекалось нормами неизменяемого порядка, который, по мнению правящей элиты, был установлен Аллахом и исполнялся халифом. Даже за пределами физических границ Османского халифата подавление человеческих свобод осуществлялось во имя божественной высшей воли, воплощенной в далеком султанате.

Удивительно, но концепция Халифата служила действенным контрреволюционным оружием, несмотря на то что реальная исламская Османская империя слабела и приходила в упадок. Идеология Халифата, основанная на доктринах шариата и джихада, объединяла властные социальные, экономические и политические интересы правящих кругов огромного региона. Невзирая на изначальные намерения прародителей Халифата, историческая эволюция трансформировала его в мегавласть, главную для сил, контролирующих огромные завоеванные территории. Это напоминает переход христианского мира от общин верующих к могучим империям, управляемым из Рима или Константинополя, а позднее – из европейских столиц. Конечно, существуют свои теологические различия. Право вести геополитические завоевания было предоставлено исламской умме на основании исключительно мощной идеи джихада, а крестовые походы проводились вопреки основному учению ранней Церкви. Но абстрагируясь от этих различий, можно увидеть, что и авраамические религиозные центры власти, и другие религиозные империи и династии шли сходными историческими путями.

Вопрос нового времени звучит так: способны ли реформы и революции трансформировать «религиозные империи», реальные или виртуальные, в светские плюралистические общества?

Не считая относительно слабых обновленческих движений, возникших на Ближнем и Среднем Востоке, многие из которых заимствовали европейские демократические и либеральные идеи, критическая масса для революционного изменения или фундаментальной реформы Халифата еще не возникла. В Европе и обеих Америках религиозные монархии были ликвидированы в конечном счете благодаря череде реформ, революций, секуляризации, было достигнуто разделение государственных и теологических институтов. Однако мусульманский мир не пошел по подобному пути. Несмотря на многочисленные попытки реформ, возникновение националистических, антиклерикальных движений в XIX веке, Османский султанат продолжал сохранять власть над исламским Халифатом вплоть до поражения Османской империи в Первой мировой войне в 1919 г. и упразднения султаната в 1924 г. Халифат дожил до образования Лиги Наций – предшественницы современной ООН.

Европейские мандаты и модернизация

В 1920 г. Лига Наций выдала Великобритании и Франции мандаты на управление бывшими османскими провинциями Леванта, чтобы подготовить их к принятию независимости. Под опеку Британии попали Трансиордания, Палестина, Ирак и Кувейт. Британия к тому времени уже правила (или установила колониальный режим) в Египте, Судане, Восточной Африке и на Индийском субконтиненте. Франции была поручена ответственность за Ливан и Сирию. Государства-мандатарии стали управлять существенными частями бывшего Халифата. За исключением кемалистской Турции, центральной Аравии и Персии, вся остальная умма оказалась под влиянием Запада. Ливию и Эритрею контролировала Италия, Индонезию – Голландия⁸.

В период современной европейской колонизации политическое развитие большинства этих стран с подавляющим мусульманским населением характеризовалось тремя важнейшими тенденциями. Первая: западные державы контролировали и использовали ресурсы этих стран, не слишком стремясь знакомить население с современными институтами гражданского общества, в том числе со светскими конституциями и различными формами электоральной демократии. Вторая: в большинстве этих стран сформировались местные национальные элиты, которые постепенно перехватывали власть у европейцев. Египет, Сирия, Ирак, Иордания и Алжир прошли путь от провинций в границах Халифата до колоний и, в итоге, до независимых государств. Крах Османского султаната и, как ни парадоксально, структурная модернизация, проведенная европейцами, способствовали созданию новых современных республик и конституционных монархий. Третьей тенденцией стало возникновение серьезного политического течения, которое можно рассматривать как «реакционное» в том смысле, что оно желало возрождения Халифата. Сторонники этого политического течения сегодня известны в мире как исламисты.

Действие европейских мандатов было направлено против Османского султаната. Исламские правители один за другим терпели поражения – в Северной Африке от Франции, в Египте, Судане и Индии – от Британии. Постепенно географические границы Халифата сократились до его последней твердыни – Стамбула. Но хотя границы «империи» в начале ХХ в. проходили по османской Анатолии и левантийским провинциям, высшие политические круги во всей умме (за исключением шиитской Персии) продолжали номинально придерживаться законности Халифата, сохраняемого турками. Несмотря на то что ваххабиты в Аравии и многие ханы, султаны и королевские династии мусульманского мира были не удовлетворены политическим правлением Османской империи, они никогда не ставили под сомнение идею мирового Халифата. Во время Первой мировой войны Центральные державы^X уговорили своего союзника, турецкого султана, объявить джихад против «неверных» членов Антанты. Берлин надеялся, что призыв верховного халифа Стамбула к джихаду поднимет огромные мусульманские массы против франко-британского правления. Этой теологически обоснованной стратегии британцы противопоставили свою, во многом сходную стратегию, при посредничестве секретного агента Т.Э. Лоуренса, который пообещал вождю арабских националистов Шарифу Хусейну, что Британия признает его в качестве короля арабов. И хашимитский правитель Мекки объявил свой собственный джихад против турок. Это не была революция против Халифата, а, скорее, попытка вернуть его из рук турок в руки арабов. Вскоре Первая мировая война завершилась, османцы оказались в числе проигравших.

Первая полностью светская революция на руинах Османского султаната произошла в 1924 г. Во главе ее встал турецкий генерал Мустафа Кемаль, получивший прозвище Ататюрк. Он перешел «запретную черту» и ликвидировал султанат-халифат. Впервые с VII в. мусульманский лидер упразднил институт Khilafa. Кемаль Ататюрк действовал быстро, в авторитарной манере, без существенного сопротивления со стороны арабских и мусульманских держав. Его светская, почти антиклерикальная республика возникла в результате войны с греками, которых вытеснили из Смирны на побережье Эгейского моря, и с армянами, которых изгнали из их древней столицы г. Ван и с большинства исторических земель на территории Малой Азии. Одновременно Ататюрк вытеснил из страны британцев и французов. Пронационалистическая политика и территориальные приобретения обеспечили ему прощение за святотатство над Халифатом. Большинство турок были слишком заняты обустройством новых территорий, чтобы беспокоиться о судьбе «глобальной империи».

Правящие классы арабов в Сирии, Ливане, Ираке, странах Персидского залива и всего остального региона в это время тоже не сосредотачивали свое внимание на глобальной картине. Основными приоритетами мусульманских правящих классов на Индийском субконтиненте, в Южной Азии и Африке были деколонизация и демаркация новых границ.

Силы, огорченные распадом «империи», появились на политической сцене слишком поздно: ваххабиты в Аравии и «братья-мусульмане» в Египте набрали политический вес лишь к середине 1920-х гг. Высшие классы, финансовые и интеллектуальные элиты некогда универсального исламского Khilafa, даже находясь под колониальным и мандатным давлением, постепенно создавали свои собственные маленькие «халифаты» в границах новых государств. Элиты, абсолютные и конституционные монархии, диктаторы, авторитарные правители, – все молча свернули на путь, который лежал перед ними, и приступили к созданию общественных институтов, отнюдь не демократических, но способных адаптироваться к требованиям современного международного порядка. Они не заходили настолько далеко, чтобы объявить Халифат «устаревшим режимом». Для этого требовалась бы интеллектуальная и идеологическая революция против законов Khalifa и как следствие – глобальные реформы, признание того, что большинство их государств в какой-то исторический момент возникли в результате завоеваний и поэтому этническим меньшинствам необходимо вернуть их права. Все это неминуемо привело к признанию того, что основные законы Халифата, в первую очередь шариат, несовместимы с современной светской демократией. Адаптация к демократической политической культуре с очевидностью означала бы признание принципа сменяемости власти. Поскольку большинство элит региона не имели намерения создавать демократические государства после распада Халифата, ХХ век так и не стал временем политических революций в этой части нашей планеты.

Европейские мандаты положили конец геополитическому существованию Халифата, сформировали на ряде территорий современные государственные институты, но не смогли сформировать демократические общества. Исторические дебаты по поводу этой неудачи продолжаются, но на деле на этих территориях были сформированы три силы: новые властные элиты, наследницы прошлого режима, не желающие продвижения вперед, силы, стремящиеся к возвращению в прошлое, и силы, ориентированные на дальнейший прогресс. Со временем правящая элита и фундаменталисты одержали над реформаторами верх.

Расцвет всех идеологий: подготовка к Дню «Д»^XI

Идеологии, которые оказали влияние на Средний Восток до конца ХХ столетия и далее, возникли в первые десятилетия прошлого века. Каждая из этих идеологий создавалась определенными элитами и претендовала на главенство на всем постосманском пространстве. Далее предлагается обзор основных идеологий, которые возникли почти одновременно.

Это движение, известное также как «панарабизм», зародилось в умах светских и либеральных интеллектуалов в конце XIX столетия как реакция на слабость турецкого Халифата и вызовы ваххабитов-исламистов. Основатели этого движения заявили, что все арабоязычные народы региона принадлежат к одной нации, al Umma al Arabia (арабская нация).

Идеологи, провозгласившие «арабский» национализм, исторически были выходцами из христианских или прогрессивных мусульманских кругов. Они испытали влияние европейского национализма, в том числе немецкого и итальянского движений за объединение. Они хотели отказаться от идеи исламской религиозной власти и заменить ее светской идеей панарабской республики или конституционной монархии. По существу, «арабские националисты» предлагали сделку: исламский аспект Халифата останется во власти религиозных духовных лиц, а политический станет светским. Панарабисты рассчитывали поменять сущность правящих институтов, но не оболочку империи.

Идеологи панарабизма по-прежнему надеются восстановить «арабскую» умму от Атлантического океана до Персидского залива, отказывая в праве на существование внутри уммы другим, более мелким националистическим движениям, таким как египетское, ливанское, курдское или берберское. При этом арабский национализм утверждает, что персидский, турецкий, индостанский (особенно пакистанский) и индонезийский национализмы – его «двоюродные братья» в плане истории и религии. Арабские националисты ценят вклад ислама в формирование и распространение арабизма. Халифы были мусульманами, и до Аббасидов это были преимущественно арабские династии. Основная идея панарабистов – создание светского арабского «Халифата».

Не будучи исламистским по происхождению, панарабизм сохраняет ряд тоталитарных черт, унаследованных от предшествующего Халифата. Среди них – подавление этнических меньшинств, нетерпимость к идеям плюрализма, которые могут подорвать арабскую идентичность. Позже, после деколонизации, арабские националисты трансформировались в шовинистические элиты, в конце концов, скатившись на позиции откровенной ксенофобии. «Баас» в Сирии и Ираке, последователи Насера в Египте, доктрина Муаммара Каддафи и до некоторой степени те, кто способствовал возникновению Организации Освобождения Палестины (ООП), отбросили либерализм первых панарабистов-интеллектуалов и заменили его экстремальными формами национализма.

Арабский национализм середины ХХ в. превратился в силу, на которой лежит ответственность за массовые убийства меньшинств, подавление свобод и приведение к власти военных хунт, подавлявших демократию в регионе. Панарабизм раскололся на консервативное, прогрессивное и даже марксистское направления, но все они – авторитарные. Все ждали крушения турецкого правления, чтобы восстановить власть арабов⁹.

В период Халифата, в том числе и османского, исламизм как идеология был государственной доктриной. Следовательно, движения, призывающие к «восстановлению» Халифата, не имели смысла, пока он существовал. Однако многие ультраджихадистские идеологи, такие как Мохаммед Абдель Вахаб в Аравии в XVIII в. и Хасан аль-Банна в Египте в начале XX в., выступали с нападками на Стамбул за излишний либерализм. Они резко критиковали турецких султанов за отступление от путей основателей Халифата, по-арабски – al salaf al salih (отсюда и возник термин «салафит»).

Во времена исламской империи салафиты были крайне правым крылом Халифата, теми, кто отвергал реформы, выступал против новых толкований Корана, боролся с любыми попытками модернизации общества. Они ратовали за строгое исполнение законов шариата, жестко противостояли всему, что исходило от Запада с его революциями и конституционными реформами. Любопытно, но современные исламисты, подхватившие идеологию древних салафитов, в Халифате были бы самым экстремистским крылом. Они унаследовали идеологию Ибн Таймийи, средневекового ученого, который предупреждал, что отклонение от строгих представлений салафа (основателей Халифата VII в.) приведет к падению Халифата и исламской уммы¹⁰.

Прежние исламисты активно сопротивлялись естественной эволюции мусульманского мира в сторону наук, объективного знания, освобождения женщин, толерантности и открытости внешнему миру. Это движение получило название Man’al Ijtihaad (блокирование юриспруденции). Даже в рамках исламского Халифата они придали силу закона своему сопротивлению прогрессу и свободе. Более глубокий исторический анализ дает право характеризовать их как клерикальных, так и политических противников любых изменений, которые могут бросить вызов правящим элитам. Так же как и панарабисты, исламисты ждали крушения слабого Османского султаната, но для того, чтобы восстановить мир исламского Халифата, и ради этого были готовы к возобновлению джихада и Fatah¹¹.

Крушение «империи» открыло множеству национальных, этнических, религиозных групп и других сообществ возможности самоопределения и повышения статуса на своих исконных территориях. Все – от крупнейших до самых малочисленных народов, которые становились субъектами завоеваний (Fatah) арабских (начиная с VII в.) и османских (с XV в.) династий, – поднялись на борьбу за их обретение. Одни преуспели в этом, но большинство – нет. Некоторые создали подлинно демократические политические институты, но подавляющему большинству национальных и этнических групп повезло значительно меньше. Рассмотрим вначале три наиболее крупные этнонациональные группы.

В ХХ в. арабы получили государственность в двадцати одной независимой стране – нынешних членах Лиги арабских государств. Часть арабского населения из-за изменения территориальных границ оказалась за их пределами. Жители анклава Антиохия в Северной Сирии были присоединены к современной Турции; арабское население в районе г. Ахваз на восточном побережье Персидского залива – к Ирану. Арабы Палестины, бывшей подмандатной территории Британии, не имевшие возможности присоединиться к Трансиордании, из-за арабо-израильского конфликта не смогли образовать свое государство, хотя ООН и признала за ними такое право. Но 96 % всех арабов стали гражданами независимых государств, раскинувшихся от Марокко до Омана.

Турки, как мы отмечали ранее, сформировали свое государство в Малой Азии и на части Балкан, окружающих Стамбул. Турецкая республика возникла в результате двух этнических конфликтов: вытеснения греков из Смирны на Эгейском море, и армян из их исконных земель в Малой Азии. Другой тюркоязычный народ образовал государство Азербайджан, но при этом значительная часть азербайджанцев, проживавших на южных территориях, оказалась в Иране. Небольшая турецкая община осталась в Киркуке в Ираке.

Третьей национальной группой, которой пришлось перегруппировываться после падения Халифата, стали персы, которые после нескольких лет арабского колониализма смогли в XVI в. восстановить Древнюю Персию под новым названием Иран. Шииты по вероисповеданию, персы являются этническим большинством в своей стране, где имеются также небольшие вкрапления этнических меньшинств.

Итак, три крупнейшие национальные и этнические группы сумели продвинуться на пути к независимости, вернуть все или почти все свои исконные земли. Арабы, турки и персы перегруппировались. Но как обстояло дело у других этносов?

Евреи, на долгие века выключенные из активной жизни региона, поскольку были ограничены статусом Dhimmis (по закону шариата – граждане второго сорта), ставшие жертвами разгула антисемитизма в Европе, в XIX в. рьяно ухватились за идею национального возрождения. Они сформировали этнонациональное движение, объявив своей целью возвращение в Палестину, на «историческую родину». В этом смысле политический сионизм был в определенном смысле национальным восстанием евреев против Халифата, который запрещал появление самостоятельных неисламских территориальных образований в пределах своих границ.

Существовали также и мусульманские этнонациональные группы, которые испытывали притеснения со стороны других, более крупных мусульманских групп. Берберы в Алжире, Марокко и других частях Северной Африки; курды в Ираке, Сирии, Турции и персидском Иране; чернокожие африканцы в Судане, находящемся под арабским правлением; африканцы в Мавритании и Сахеле, противостоящие арабам-берберам на севере региона. И последнее, но не менее значимое: христианские этнонациональные группы, которые существовали в своих регионах еще до арабского исламского завоевания – копты в Египте, ассирийцы в Ираке, арамейцы в Сирии, Ливане и другие, рассеянные по всему региону. В Иране и Ираке проживали и прочие небольшие религиозные группы, такие как бахаисты, зейдиты и зороастрийцы.

Находясь под властью арабского и османского Халифатов, национальные меньшинства переживали взлеты и падения в своих попытках обрести свободу от «империи»¹². Все эти меньшинства стремились к отделению, независимости или автономии, организовывали свои собственные националистические движения. Оказываясь на одной территории, они зачастую конкурировали между собой, как, например, курды и ассирийцы в Ираке или марониты и друзы в Ливане. Но основные сражения за государственность происходили между ними и титульными нациями.

Первыми из Халифата на Балканах вырвались европейцы. Сербы, хорваты, румыны, болгары и греки обрели государственность в конце XIX в. Североафриканские арабы и берберы вышли из зоны влияния Турции, но попали под власть европейцев. Копты, берберы и африканцы оказались под властью арабов. По сути, сложился некий «слоеный пирог». Сходные сценарии развернулись после 1919 г. в Леванте: в Ираке и Сирии курды, арамейцы и прочие христиане оказались в самом низу национальной пирамиды, посередине – арабы-мусульмане, наверху – британцы и французы. В Палестине, находившейся под мандатом Британии, еврейское население спешно создавало этнические анклавы, в то время как палестинские арабы отрицали за новоприбывшим этническим сообществом любое право на государственность. Ожидая окончательной деколонизации, эти группы вступили в конфронтацию. Исключением стал лишь Ливан, где марониты и другие ливанские христиане поднялись до уровня граждан «первого сорта» наряду с арабами-мусульманами.

Короче, все обитатели бывшей Османской империи, объединенные в группы по национальному, этническому или религиозному признаку, пережидали европейскую колонизацию, действие мандатов и пребывали в предчувствии грядущих перемен. Арабские националисты лелеяли планы панарабизма. Турки рассчитывали на укрепление республики «только для турок». Персы – на дальнейшее возрождение Ирана и сохранение своих границ. Евреи и арабы в Палестине – на создание собственных государств. Берберы и копты – на обретение автономии. Африканцы – на создание самостоятельных территориально-политических образований. В Ливане христианская интеллигенция продвигала идею «плюралистического средиземноморского Ливана», а исламский истеблишмент готовился к «новой арабизации» страны.

Либеральные и демократические силы были разбросаны по всему региону, приспосабливались к различным этнонационалистическим требованиям и не всегда были удовлетворены своими «поисками идей» в области прав человека. Регион был слишком перенасыщен идеями, идеологиями, борьбой за идентичность, наследственными конфликтами, чтобы реформаторы и гуманисты могли возглавить какое-либо из движений. Исламисты, панарабисты, этнонационалисты, сепаратисты и им подобные были настроены слишком шовинистически, чтобы оставить хоть какое-то политическое поле либералам и демократам. Лидеры таких крупных национальных движений, как арабское, турецкое и персидское, опасались, что демократизация может ослабить националистические завоевания последних лет и позволит различным сепаратистам отхватить куски «национальных» территорий.

Интересно, что политические лидеры меньшинств зачастую тоже действовали в авторитарной манере, бездоказательно заявляя: «Время для «демократических дискуссий» еще не настало, необходимо сосредоточиться на борьбе за «права» отдельных групп». Движения за демократию и права человека, рассеянные по всему региону, не могли объединиться для транснациональных действий. Среди всех сил, стремившихся во всеоружии встретить постколониальный день «Д», демократические силы, включая женщин, студентов, рабочих, творческую интеллигенцию, были слабейшими и наименее подготовленными. В авангарде находились уже сформировавшиеся элиты: наследники провинций бывшего Халифата, региональных и локальных династий и другие представители высшего класса, кооптированные во власть колониальными администрациями. В большинстве случаев они были теми же самыми властными группами, которые правили городами во времена Халифата и султаната, и зачастую основными партнерами европейских администраций. Интересно, что те же самые силы порой возглавляли антизападные восстания. Вторыми на новой политической арене были недавно образовавшиеся идеологические группировки – исламисты, панарабисты, а также военные хунты. Третьими – лидеры сепаратистских общин, прочно укоренившиеся в своих этнонациональных группах, также отнюдь не демократичные. И в последних рядах стояли немногие борцы за демократию и права человека.

Примечания

1

Государственные перевороты (фр.). – Прим. пер.

2

Салафизм – направление в исламе, ориентированное на образ жизни и веру, принятые в ранних мусульманских общинах.

3

Хомейнизм – современная эклектичная политическая религия, ставящая целью постепенное вытеснение неисламских правительств и создание альтернативных экономических, социальных, юридических, культурных и других государственных институтов.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.