Шаг в сторону. За чертой инстинкта

Слушайте: «Если на вас напали с целью ограбления, то самое лучшее, что следует сделать, чтобы сохранить жизнь, – это тут же отдать всё имеющееся у вас ценное, ничего не утаивая…»

Конечно, это не намёк: дескать, о чём тут рассуждать – жизнь всегда дороже любых денег и ценностей. Нередко ведь не ради денег вступает человек в борьбу с грабителем. Он защищает свою честь, какие-то моральные принципы. И даже пострадавший, заслуживает он в этом случае уважения и восхищения. Однако – о, время! – старый, как мир, вопрос «Кошелёк или жизнь?» ставит ныне не грабитель с большой дороги, а современная техника, созданная для облегчения нашего существования. Естественно, лишённая алчности и морали, эмоций и интересов. От чьих посягательств защищать тут свою честь? Казалось бы, да бог с ней – десяткой, сотней, тысячей рублей! Здоровье, жизнь дороже. Но человек не всегда решает так. Вот что ещё поражает: мы требуем от учёных, врачей, общества в целом всё большей и большей заботы о нашем благополучии. Справедливо возмущаемся, негодуем, когда что-то тут не по-нашему. И совершенно не думаем о собственной ответственности перед своим здоровьем, жизнью.

Можно понять самопожертвование ради жизни другого человека, причём не всегда кого-то из родных или близких. Самопожертвования ради коллективного имущества – такие случаи известны, и их немало. Оно объяснимо с точки зрения морали. Это подвиг! Но забывать о жизни ради авоськи с тремя сотнями, ради пластинки за пятьдесят рублей, спускаться на рельсы метро ради оброненной связки ключей, лезть пальцами в решётки эскалатора, дабы собрать рассыпавшиеся шоколадные конфеты… это что-то за пределами разумения! И куда исчезает чувство самосохранения, свойственное всему живому? Ведь в случае опасности для жизни ящерица оставляет в зубах или руках схватившего свой хвост, но сохраняет жизнь. Собака отдаёт более сильному сопернику самый лакомый кусок. Да и многим людям присуще это чувство самосохранения. Вспомним хотя бы штангиста, идущего на рекордный вес и молниеносно сбрасывающего тяжёлый снаряд, который начинает его давить.

А вот интеллигентная женщина, инженер из НИИ не отпускает сумку с деньгами и только чудом не погибает. Пожилой мужчина с высшим образованием ценой падения в ледяную морскую воду спасает ящик крабов, который обошёлся ему в пару бутылок спирта. Молодой парень, для которого заработать полсотни – сущий пустяк, – из-за этой смехотворной суммы становится калекой на всю жизнь. Кстати, родители его потом пытались получить с метрополитена пенсию для сына – «за причинённые телесные повреждения, приведшие к инвалидности». Абсурд! Какая компенсация, если человек сам виноват? Сам сделал выбор. Отчего именно такой выбор?

Конечно, в какой-то мере виновато общество, не сумевшее воспитать в своих гражданах элементарного чувства ценности собственной жизни. Но какие можно предъявлять претензии советскому обществу, которое не только не учило ценить жизнь, но главной опорой собственного существования сделало уничтожение миллионов ни в чём не повинных людей ради практически недостижимой, мифической социальной идеи?!

Впрочем, оставим в покое идеологию. Куда более интересен другой, технократический аспект абсурдного поведения перед лицом смертельной опасности. Он касается соблюдения элементарных правил пользования современной техникой. Взять хотя бы тот же метрополитен, правила пользования которым запрещают даже приближаться к движущемуся составу. А ещё – «задерживать закрытие и открытие дверей на остановках», «спускаться на пути» и так далее. Всегда ли мы их выполняем? Увы…

В третьем тысячелетии достижения науки и техники стали для большинства людей такой же обыденностью, как, скажем, вода. Но как можно утонуть и в живительной воде, так и они могут обернуться причиной гибели. С вхождением в нашу жизнь современной науки и техники мы стали жить не только в дополнительном комфорте, но и в мире тысяч правил и даже табу, связанных с пользованием этой самой современной техникой, химическими препаратами и тому подобным. То – закономерная плата за удобства, которые несёт прогресс. Существование в мире, насыщенном механизмами и другими изобретениями человечества, требует от нас предельной собранности и организованности. Но что мы видим?

Там впрыгнул на подножку отошедшего автобуса, тут перебежал улицу на красный свет светофора. Зазевался у работающего станка, сунул руку внутрь невыключенного телевизора, выпил из колбы в химической лаборатории, шагнул в закрывающиеся двери метро. Парадокс! Совершаем открытия, делаем изобретения и всяческие усовершенствования для облегчения жизни – и сами же поступаем так, что заставляем неодушевлённые машины ставить нас перед сложнейшим нравственным выбором. И что более удивительно, случается, делаем этот выбор не в свою пользу. Машины не изменятся – другим должен становиться человек. Тогда его существование в действительно удобном и комфортном мире техники станет безопасным для жизни. И бесценное сокровище, даденное нам природой только один раз, не будет бездумно и безумно бросаться на чаши одних весов вместе с презренными материальными ценностями. Даже в предельно экстремальных ситуациях.

Комические и трагические, вызывающие улыбку, удивление или недоумение, описанные выше случаи всё же не выходят за рамки риска одной жизнью – жизнью того, кто попал в необычный переплёт. И если тут происходит что-то ужасное, то ему всегда имеется объяснение: дескать, человек сам себя наказал. Однако действительность порой бросает в такие ситуации, когда от действий или бездействия одних людей зависят жизни десятков и сотен других.

Глава 2. «Нахимова» обещали пропустить…»

На излёте лета 1986 года около черноморского российского порта Новороссийск разыгралась трагедия, равной которой по количеству жертв не было за всю историю российского торгового и пассажирского судоходства. Не найдётся ей равных и по нелепости, по нелогичности всего происшедшего на спокойной водной глади в относительной близости от берега.

Огромный шестипалубный пассажирский лайнер «Адмирал Нахимов» Черноморского морского пароходства совершал круиз с пассажирами на борту по Чёрному морю. 31 августа вечером он покинул Новороссийск и взял курс на Сочи. Через некоторое время диспетчер порта сообщил по радио капитану «Нахимова», что к Новороссийску приближается сухогруз «Пётр Васёв», так же, как и «Нахимов», приписанный к Одессе. И призвал к осторожности, тем более что расхождение судов должно было произойти в ночное время. Аналогичное предупреждение получил и капитан грузового теплохода. Ему было предложено дать возможность пройти пассажирскому теплоходу первому. Дело в том, что в соответствии с параграфом 15 Международных правил предупреждения столкновения судов (МППСС) «Нахимов» (как и любой другой пароход), обнаруживший встречное судно справа, должен был уступить ему дорогу: застопорить машины или уйти вправо, чтобы разойтись левыми бортами. Знали об этом и диспетчер, и капитаны. Но ведь было 31 августа, месяц кончался, надо было подводить итоги по экономии судового топлива. А торможение и последующий разгон огромного судна – это немалые дополнительные его траты. Да и с каких это пор круизный лайнер должен уступать дорогу какому-то «грузовику»?! Вообще-то, подобное лихачество на море запрещается, но все ведь люди, и диспетчер порта тоже это понимал. Не спорили и на сухогрузе: «Ясно, пропустить. Пропустим». Капитан «Васёва» Виктор Ткаченко уткнулся в новенький японский монитор системы автоматизированной радиолокационной прокладки курса (САРП), на котором длинная сигара «Нахимова» приближалась к ним на пересекающихся курсах. Он тоже понимал, что «грузовику», даже в нарушение правил МППСС, традиционно принято быть вторичным по отношению к «пассажиру». На «Васёве» были уверены, что им хватит и расстояния в несколько миль, и запаса хода, и скорости, чтобы разойтись с круизным лайнером, но теперь уже правыми бортами.

Дальнейшие действия обоих капитанов никакому логическому объяснению не поддаются. Суда некоторое время переговаривались между собой по радио, договаривались о порядке расхождения. После чего капитан «Нахимова» Вадим Марков вовсе покинул мостик и спустился в каюту, оставив на вахте своего второго помощника Александра Чудновского. «Васёв» продолжал двигаться, не снижая довольно большой скорости. Когда столкновение стало очевидным, капитан сухогруза сбавил ход и даже попытался остановить судно. Однако огромная масса гружённого канадским зерном теплохода – свыше 50 тысяч тонн – не позволила быстро погасить скорость. Суда неотвратимо сближались. Вахтенный помощник «Нахимова» не сумел правильно спрогнозировать ситуацию, и, когда принял решение отвернуть с курса, было уже поздно.

Удар сухогруза пришёлся в самое уязвимое место пассажирского судна – в переборку между машинным и котельным отделениями. Взрыва не произошло, поскольку устройство котлов «Нахимова» его исключало. Но огромная пробоина в правом борту лайнера привела к тому, что судно тут же начало тонуть и через восемь минут ушло на глубину 47 метров, унеся жизни 423 человек. И вновь не последнюю роль сыграла здесь техника, вернее недопустимое обращение с ней людей. С точки зрения действий человека в экстремальной ситуации интересно проследить поведение главных виновников трагедии – именно в этих ролях и фигурировали они позднее на судебном процессе – двух капитанов.

«Адмирал Нахимов» покинул порт около 10 часов вечера. Развернулся на Новороссийские створы, о чём было доложено по радио портнадзору и на пост регулирования движения судов (ПРДС), и около часа шёл по створам со скоростью 7–8 узлов. После прохождения Пенайской банки капитан «Нахимова» В. Марков передал управление А. Чудновскому, который проработал на судне пятнадцать лет и которому капитан, похоже, доверял. А. Чудновский вёл переговоры с диспетчером, который сообщил, что из Босфора идёт балкер «Пётр Васёв», что он на подходе и ему дано указание пропустить «Адмирала Нахимова». Марков объяснил вахтенному помощнику обстановку, указал на судно справа. Поинтересовался, есть ли вопросы и, не услышав оных, покинул мостик. Зашёл в радиорубку узнать, переданы ли телеграммы для последующих портов и нет ли чего-либо для них. Ничего не было. Капитан ушёл в свою каюту. Посмотрел в иллюминатор: судна справа, о котором он предупредил Чудновского, не увидел. Помыл руки и сел читать книгу Стивена Кинга «Воспламеняющая взглядом». Об экстрасенсах. От захватывающего чтения его вскоре оторвали три коротких гудка. На морском языке это сигнал о заднем ходе. Минуты полторы думал, чей он. Решил, что может быть только «Васёва». Осознав это, тут же бросился на мостик, надевая на ходу рубашку и брюки. И, уже выскакивая на правое крыло мостика, увидел большое судно, надвигающееся на «Нахимова» справа.

Таким образом, все главные события сближения двух судов прошли фактически в отсутствие этого капитана – его роль на мостике выполнял вахтенный помощник, и до столкновения именно он был единственным человеком на «пассажире», который понимал, что происходит, и мог что-то сделать для предотвращения страшного финала. Он и принял на себя тяжелейший пресс довольно продолжительной неординарной ситуации. По оценке рулевого парохода «Нахимов» матроса Е. Смирнова – он стоял на мостике рядом с А. Чудновским все роковые минуты, – вахтенный помощник в тот день вёл себя нервозно. Как только началось сближение, он приказал рулевому взять курс пять градусов влево. Затем минуты через три – ещё пять градусов влево. И стал вызывать по радиотелефону «Васёва». Оттуда ответили не сразу – только после пяти-семи попыток:

– Сухогруз «Пётр Васёв». Слушаю вас!

– Я пароход «Адмирал Нахимов». Следую в Сочи. Какие действия относительно нас собираетесь предпринять?

Наступила большая пауза. Вахтенный помощник «Нахимова» Чудновский занервничал, забегал по мостику и приказал рулевому взять ещё на десять градусов левее. Тут сухогруз ответил:

– Хорошо. Мы вас пропускаем.

Через пять минут Чудновский уточнил по УКВ:

– Вы нас действительно пропускаете?

Ответ после очередной долгой паузы:

– Да, мы вас пропускаем.

И всё же вахтенный помощник «Нахимова» в третий раз запросил «Васёва», и оттуда подтвердили:

– Можете идти своим ходом.

Наверное, для очевидцев и участников событий это страшное сближение казалось нелепым и жутким сном, когда все понимали, что наблюдаемого кошмара не может быть, не должно быть, но он происходил на их глазах и изменить в происходящем никто ничего не мог. Рулевой «Нахимова» должен был неотрывно следить за курсом, но боковым зрением он всё же отчетливо видел, как справа на них надвигаются огни «Васёва». Чудновский, видимо теперь отчётливо понимая, к чему идёт дело, схватился за трубку радиотелефона:

– Пётр Васёв», застопорите немедленно ход!

– Стопорим!

Чудновский, до которого уже дошёл весь смысл происходящего, орал в трубку:

– Немедленно дайте задний ход!!!

Очень быстро раздались сигналы, подтверждающие это действие, – три коротких гудка. Они-то и встревожили капитана Маркова, оторвали от захватывающей книги об экстрасенсах. Те полторы минуты, которые он размышлял о природе сигналов, уже ничего не могли изменить. Разве что мощный взрыв разметал бы на мелкие кусочки нацелившийся на «пассажира» сухогруз и нечему бы стало таранить беззащитный пароход. Но это лишь фантазии. А в действительности нос «Васёва» неотвратимо и жутко надвигался на «Нахимова». Вот как описывает произошедшее в тот момент свидетель, курсант-практикант ОВМИУ Н. Вышаренко:

– Я стоял на правом крыле мостика «Нахимова» и видел, как стремительно приближался бак (передняя часть судна. – Авт.) «Васёва». Я подумал, что будет сильный удар, и потому заранее схватился за тумбу телеграфа… Форштевень сухогруза высек сноп искр и плавно, мягко вошёл в борт «Нахимова». Мы все устояли на ногах. Тут на крыло мостика прибежал вахтенный помощник Чудновский, перегнулся через леер и стал смотреть, что случилось. Подошёл капитан Марков и обругал Чудновского. Тот в истерике закричал: «Но он же обещал нас пропустить!!!»

Оставаясь полностью вне главных событий, предшествующих страшному столкновению, и появившись на мостике чуть ли не в момент этого самого столкновения (подобно герою знаменитой пьесы, но только в отличие от него попал он не с корабля на бал, а именно с бала – на корабль), капитан «Нахимова» В. Марков был, естественно, жутко ошарашен происходящим. Пожалуй, только этим можно объяснить ту странность, что, прежде чем дать какую-либо вразумительную команду, он матерно обругал своего вахтенного помощника. И только после этакой разрядки приступил к капитанским обязанностям. Отдал приказ матросу Е. Смирнову:

– Руль лево на борт!

– Руль лево на борт, – мгновенно отреагировал матрос и тут же доложил: – Судно не слушает руля!

Капитан успел ещё послать людей осмотреть пробоину и доложить о результатах столкновения. Ушедшие вниз старпом А. Маглыш, старший механик И. Дехтярёв, главный механик Г. Еркин и матрос Н. Фахретдинов уже не вернулись – они погибли вместе с пароходом. Как погиб и второй помощник А. Чудновский, которого капитан после столкновения отправил собрать все необходимые документы, – его тело водолазы обнаружили потом в каюте.

Рассчитывая выбросить судно на прибрежную мель для его спасения, капитан «Нахимова» В. Марков ещё раз повторил команду «Лево на борт!», но только лишний раз убедился, что огромная махина уже никого и ничего не слушается. Вдобавок наступило полное обесточивание.

– Почему вы не объявили общесудовую тревогу? – поинтересовался позднее, на суде прокурор. – Это сразу активизировало бы действия экипажа по спасению пассажиров.

– Судно было обесточено, – оправдывался Марков. – Я объявил голосом шлюпочную тревогу.

Однако навигатор «Адмирала Нахимова» Н. Никитин подтвердил на суде, что и основной, и аварийный свет горели не менее минуты после столкновения.

– Да, могли бы успеть дать аварийную тревогу, – сделал убийственный для своего капитана вывод этот свидетель.

В постановлении о привлечении В. Маркова в качестве обвиняемого его просчёты были определены так: «…зная о следовании пересекающим курсом т/х «П. Васёв», не определил лично порядок расхождения с ним, не организовал должное наблюдение за судном, позволяющее полностью оценить ситуацию и опасность столкновения, допустил опасное сближение парохода «Адмирал Нахимов» с теплоходом «Пётр Васёв»… Не принял всех возможных мер по спасению пассажиров и экипажа. Не потребовал от вахтенного помощника Чудновского и не объявил сам всеми имеющимися у него средствами – тифон, паровая сирена – ни общесудовую, ни шлюпочную тревогу».

В отличие от В. Маркова, пропустившего основные, определившие столкновения события, капитан «Васёва» В. Ткаченко появился на мостике своего судна в 22 часа 47 минут, за 26 минут до катастрофы. Срок более чем достаточный для предотвращения столкновения. Его третий помощник П. Зюбук, находящийся в это время на мостике, доложил своему капитану, что «Нахимов» вышел из новороссийского порта. Ткаченко включил систему автоматической радиолокационной прокладки, оставил выбранный курс движения 36 градусов, «чтобы не уменьшать дистанцию расхождения двух судов», и, поручив помощнику следить за пеленгами на «Нахимов», сам стал наблюдать его через САРП. Прибор выдал кратчайшее расстояние до соседа в две мили (около четырёх километров), а вскоре показал уменьшение его до одной мили.

Из показаний В. Ткаченко: «Я решил, что пароход остановился, чтобы спустить лоцмана. Но «Нахимов» отвернул вправо, то есть к нам, и лёг на курс 160 градусов. Вектор относительного движения «Васёва» проходил по корме «Нахимова». Теперь после его отворота вектор переместился вправо и подтянулся к центру парохода. Моя вина… Я должен был изменить ход. Но я считал, что поскольку вектор относительного движения проходит по корме, то мы нормально разойдёмся… Пеленги изменялись, увеличивались… Кроме прокладки я брал поворотные расстояния, готовился к крутому повороту на новороссийские створы… Я считал, что «Нахимов» следует по створам, и подумал, что пароход уменьшает скорость. Я запросил через Зюбука: «Куда идёте и ваша скорость?» Я не знал, куда идёт «Нахимов» – в Одессу или на Кавказ. Диспетчер не сообщил. Это важно было знать. Если в Одессу, значит, он будет поворачивать вправо – на нас. Если на Кавказ – мы расходимся чисто. Я стоял в двери правого крыла и следил за «Нахимовым». Он ответил:

– У нас курс 160 градусов.

– А какой будет?

– Будет 160.

Я пошёл в штурманскую рубку. Вижу – 160, значит, на Кавказ».

Судя по всему, уже в этот момент – момент довольно-таки близкого нахождения двух громадин – необходимо было что-то срочно предпринимать, дабы на 100 процентов исключить даже саму возможность дальнейшего сближения. Например, резко поменять курс или стопорить машину. Но капитан сухогруза продолжал основываться на теоретических благоприятных вариантах расхождения и доверяться не здравому смыслу, а показаниям прибора. Находясь на мостике «Васёва», Ткаченко неотрывно смотрел в тубус САРПа – системы, которая позволяет на экране «проиграть» варианты расхождения судов. Замечательная, умная машина, но, как выяснилось, не настолько умная, чтобы заменить в экстремальной ситуации человека. Третий помощник П. Зюбук к этому времени уже не раз напоминал капитану, что пора отворачивать, – на их курсе появился ярко, словно праздничная ёлка, освещённый пассажирский лайнер. Но, припавший к тубусу САРПа Ткаченко, лишь отмахивался:

– Не паникуйте, штурман, машина показывает красивое расхождение!

Ах, знал бы капитан сухогруза, что за «красивое расхождение» уготовано им «Нахимову»?! Сам бы, наверное, бросился в воду и собственными руками остановил винт своего судна. Увы, никому не дано видеть будущее. Однако точно прогнозировать ситуацию и принимать адекватные меры профессионал такого уровня, да ещё когда от него зависят жизни сотен людей, просто обязан! Ткаченко же, похоже, до самой последней минуты не понимал, что за ситуация складывается на море и чем она может закончиться для пассажиров «Нахимова». Не по своей инициативе, а под давлением настоятельных требований вахтенного помощника «Нахимова» начал он стопорить ход. Поставил наконец ручку телеграфа на «средний-вперед» и позвонил в машинное отделение: «Двигатель придётся останавливать пусковым воздухом и давать реверс». Но подобно плохому игроку в шахматы капитан «Васёва» всякий раз опаздывал на ход или два, совершенно не поспевая за стремительно меняющейся ситуацией на своей шахматной доске – море. Преступно опаздывал.

– Почему вы сразу не дали задний ход? – последовал на этом месте рассказа капитана вопрос из зала суда.

– Чтобы не было лишней суеты в машинном отделении. Резкое изменение хода нервирует механика… Чтобы чётче отработали. После «средний-вперёд» я дал «стоп». Затем «малый-назад», «средний-назад», «полный-назад», «руль право на борт!». Я понимал, что наше одновальное судно при работе винта назад руля слушать не будет, но я надеялся, что перекладка увеличит сопротивление подводной части судна. Всё-таки площадь пера руля 27 квадратных метров… Но уже ничто не могло нас задержать.

– А якоря? Почему вы сразу не отдали оба якоря? Это бы резко затормозило судно, – последовал новый вопрос из зала кого-то из специалистов.

– Я полагал, что под нами большие глубины… Да, конечно, если бы даже сорвало якоря на ходу, это бы нас задержало… боцман уже пошёл на бак… Но отдавать якоря брашпилем очень долго, мы бы не успели.

По мнению морского эксперта, успели бы, если бы отдали якорь-цепь на свободный ход. Просто боялись потерять якоря, не иначе. Только этим можно объяснить подобный просчёт.

Ткаченко: «Двигатель удалось запустить на задний ход только с четвёртого раза. По моим подсчётам, мы потеряли на этом 40–50 секунд. Если бы двигатель удалось пустить раньше, мы бы не столкнулись. «Нахимов» проходил в секунду шесть метров. Семь-десять секунд, и мы бы разминулись…»

– Вы объявили общесудовую тревогу до столкновения или после? – это вопрос прокурора.

– После.

– А по правилам вы должны были объявить её сразу, как только ситуация обострилась. Тогда бы и ваши мотористы действовали более собранно. Ведь в машине никто не знал об опасном сближении. Почему вы вторично не позвонили в машинное отделение и не поторопили механика?

– Я не хотел его нервировать. И, кроме того, я наблюдал за «Нахимовым» и искал ответ на вопрос: что я ещё могу сделать? Как только винт заработал назад, я дал три гудка (сигнал о заднем ходе). Оставалась минута.

И вот тут уже ничего нельзя было сделать. Все предыдущие манёвры или бездействие сконструировали грядущую действительность так, что две многотысячетонные, страшно инертные махины обязательно должны были встретиться в одной точке. Очевидцы могли только наблюдать с недоумением или ужасом в глазах, как пароходы, продолжая следовать почти перпендикулярными курсами, неотвратимо сходились на огромной водной глади Цемесской бухты, где, кроме них, практически никого не было. Удар «Петра Васёва» пришёлся ближе к корме «Нахимова» в два его отделения: дизель-генераторное и машинное. Бульб (нижняя часть носа. – Авт.) сухогруза вошёл в корпус пассажирского судна и примерно через три минуты, прилично развернувшись, вышел из него. По оценке экспертов и на основании расшифрованной курсограммы, размер пробоины составил около 85 квадратных метров. Через эту огромную дыру в борту оба отделения были затоплены в течение нескольких секунд, и судно обесточилось. После расцепления судов пароход «Адмирал Нахимов» из-за поступления огромных масс забортной воды начал резко крениться на правый борт и через 8 минут, имея крен свыше 60 градусов, ушёл на дно.

Впоследствии оба капитана были признаны Верховным судом СССР виновными и с учётом особой тяжести совершённого преступления и исключительно тяжких последствий приговорены к пятнадцати годам лишения свободы каждый. Были такие, кто желал и требовал применить к ним высшую меру наказания – расстрел, но объективное и в соответствии с законом проведённое расследование происшедшего не обнаружило в действиях капитанов «расстрельной» статьи о предумышленном убийстве. Здесь не место рассказывать, как необычно сложилась их дальнейшая судьба после досрочного отбывания наказания, но место – попытаться дать социально-психологическую оценку их поведения в минуты до и после страшного столкновения двух судов, которые вместе с жизнями сотен находившихся на них людей были доверены им в силу их морской профессии. Тем более что трагическое столкновение в Цемесской бухте двух огромных судов в ситуации на море, при которой подобное ни при каких обстоятельствах не должно было бы случиться, породило массу толков о сверхъестественных, запредельных для разумения и объяснения человеком причинах случившегося. Какое сверхъестественное, какие запредельности разумения?!

Очень многое прояснилось, когда начали всплывать некоторые, что называется, человеческие подробности отдельных событий того вечера. Ну, например, изначальное отступление диспетчером порта от общепринятых морскими нормами правил расхождения судов, в результате которого одному судну по совершенно неприемлемым причинам было отдано предпочтение в прохождении относительно другого. Следовали бы жёстким Международным правилам предупреждения столкновения судов, возможно, до столкновения дело не дошло бы. Не следовали… В практике вождения на море существует негласное правило: при пересечении курсов идущих навстречу друг другу судов капитан не должен уходить с мостика. А капитан «Нахимова» ушёл! И не только ради книги об экстрасенсах. Но, видимо, ещё и потому, что на вахту заступил не самый лучший его друг – второй помощник, парторг А. Чудновский. По версии тогдашнего старшего следователя Генпрокуратуры СССР по особо важным делам Бориса Уварова, капитан специально оставил не очень опытного в судовождении А. Чудновского разбираться в сложившемся сложном положении в акватории, дабы унизить его в глазах подчинённых. И, как следствие, парторг – второй помощник начал совершать в экстремальной, видимо и впрямь незнакомой ему обстановке действия, которые ещё более усугубили складывающуюся опасную ситуацию на море: неоправданно и часто менять курс «Нахимова» в ожидании ответа о действиях в отношении его с «Васёва». По мнению того же следователя Уварова, если бы Чудновский не вертел штурвал, а шёл прежним курсом 160 градусов, теплоход успевал бы уйти от столкновения. В крайнем случае мог удариться под острым углом без столь трагических последствий. Наоборот, находящийся на своём месте в роковые минуты капитан сухогруза В. Ткаченко слишком доверился иностранной технике. Его третий помощник П. Зюбук следил за ситуацией не по японскому САРПу, а собственными глазами – он уже видел в непосредственной близости от них громаду «Нахимова» и дергал Ткаченко за рукав: машина в манёвренном режиме, а пеленг «Нахимова» не меняется, если срочно что-то не предпринять, можно «пойти на абордаж». В ответ услышал невозмутимое: «Не бойсь, тут японская техника».

Потом говорили, что у капитана сухогруза был так называемый специалистами «радиолокационный гипноз», когда экрану веришь больше, чем собственным глазам. Так попустительское отношение к установленным простым правилам одних, человеческие амбиции других и психические особенности третьих действующих лиц этой трагедии неотвратимым образом вмешались в судьбы и жизни многих, многих людей.

Катастрофический удар сухогруза в беззащитный борт пассажирского судна на исходе последних суток лета 1986 года, который предопределили действия одного и бездействие другого капитана, поставил ничего не подозревающих людей на борту «Адмирала Нахимова» в сверхэкстремальную ситуацию. В совершенно незнакомую большинству из них ситуацию, где в борьбе за жизнь нужно было полагаться на случай, удачу и собственные силы. Чтобы хоть как-то представить, что происходило на «Нахимове» после этого удара и с чем пришлось столкнуться людям, которые оказались на нём (кто в качестве пассажиров, а кто – экипажа), обратимся только к двум рассказам участников трагедии.

Людмила Богданова, пассажирка:

«Я и ещё две подруги из нашей тургруппы стояли на площадке перед коктейль-холлом. Мы собирались на шоколадный коктейль. А пока курили и смотрели сверху на палубу, где шёл концерт для ветеранов. Представляли танцы народов СССР, и кто-то лихо отплясывал лезгинку. Мне надо было разменять 50 рублей, и я открыла косметичку, чтобы достать купюру… Вдруг – толчок. Погас свет. Сразу же смолк эстрадный оркестр, оборвав мелодию. Наступила темнота и тишина. Стало жутко. Но тут зажёгся аварийный свет, и все внизу зашевелились, засуетились… Второй толчок… Кто-то закричал, кто-то упал… Я, трусиха, уцепилась за перила. Увидела рядом руководителя нашей группы: «Вячеслав Николаевич, мы, наверное, уже гибнем?»

– Люда, спокойно, спокойно… – ответил он.

Откуда-то прибежали матросы в оранжевых жилетах… У меня теперь оранжевый цвет жуть вызывает. Мы им кричим: «Что случилось?»

– Ничего! – отвечают. – Всем на левый борт!

Я успела сделать два шага, как палуба поехала из-под ног. Я, когда боюсь, хватаюсь за что попало – намертво хватаюсь. Вцепилась в поручень трапа. Это и спасло, потому что пароход с чудовищным грохотом стал валиться на правый бок. Всё, что могло лететь, летело: скамейки, бочки, люди… Я висела, а подо мной высота была как из-под купола цирка. А в руке у меня косметичка зажата. Так с ней и ушла под воду. Вместе с пароходом. Я плавать не умею, а отцепиться боялась. Воздух в груди стал кончаться, я полезла наверх – руками ступеньки перебираю, но бьюсь головой о какое-то железо. Всё же доползла до края. А там – пробкой наверх. Меня выбросило. Потеряла очки. Руками по воде бью, тону. Но, наверное, бог послал мне две доски. Они всплыли рядом, с гвоздями. Я ухватилась за них. А рядом, метрах в пяти, спасательный плотик. Мне кричат с него: «Плыви сюда! Доски брось, а то гвоздями пропорешь!» А я и этих пяти метров проплыть не могу, доски выпустить страшно. Наверное, волной меня поднесло. Мест на плотике уже не было. Я держалась за опоясывающую его верёвку. Вокруг ещё человек десять. Держусь, не выпуская косметичку. Пальцы не разгибаются. Рядом женщина меня успокаивает: «Девушка, держитесь! Раз выплыли, нас спасут»…