Тогда взрослым стать было трудно, не то что сейчас. Брали, например, мальчика и голым в лес пускали. Без всего – даже ножа не давали. А тело краской разрисовывали – липкой, так что не смыть. А тогда в лесу всякое было. И львы, и чудища, и гидры, конечно. Вот пока краска не сойдет, он в лесу и прячется. Выживет – постригут. Или с тем же львом драться заставляли – кто кого. Или опять-таки в лес загонят и облаву устроят.
      Вот это и вправду – пострижение. Это уже не шутки! Правда, тогда не только стригли. У пеласгов мальчикам передние зубы вырывали. А на Крите – эти же зубы надпиливали и краской закрашивали (вот почему дядя про зубы сказал!).
      Зубы – это, конечно, плохо. Зато тогда кто попало взрослым не становился. А если уж взрослый – так не понарошку. Уважать станут. Ведь это вам не жертву Трехглазому приносить!
      Про зубы я Капаниду говорить не стал, но и прочего хватило. Он снова сопеть принялся (задумался!), а потом мы вдвоем думать начали. И в самом деле, вот бы придумать чего! Чтобы и нас уважать стали. Тогда и жениться не смогут заставить, и вообще. Потому как мы не просто так мальчишки стриженые. Мы – взрослые!
 
       АНТИСТРОФА-I
      – Слева! Справа! Справа! Выше! Еще выше! Еще раз Еще!
      Щит гудит – да так, что руке больно. Щит тяжелый, настоящий, а меч хоть и деревянный, но тоже тяжелый. Из дуба. Такой не расшибешь!
      – Диомед, резче! Еще! Быстрее! Быстрее!
      Быстрее не получается. Я все делаю правильно, но Эматион все равно успевает отбить. Успевает – и сам бьет. Он – самый лучший на мечах. И самый быстрый.
      – Шаг вперед! Слева! Щит вправо! Диомед, быстрее!!!
      Быстрее!
      На мечах у меня плохо получается. То ли дело копье Но копье было вчера, а сегодня – меч. Я, конечно, стараюсь, но...
      – Шаг назад! Отдыхать! Диомед, иди сюда!
      Мне стыдно. И вообще стыдно (ни разу Эматиона достать не смог!), а в особенности стыдно, что это все дядя Эгиалей видит. Он у нас сегодня вместо наставника. Специально в наш лагерь приехал – поглядеть, как мы, эфебы, учимся. И на Капанида посмотреть. И на меня. Да, мечом работать – не Палладий красть! Отпуск быстро прошел. Только и успели отоспаться да пеласгов погонять. Ну, я еще таблички критские почитал у дяди Эвмела. И все – пора! Дорога на Тиринф, алтарь Реи – и налево, в лес. Туда, где наш лагерь.
      – Тидид, постарайся двигаться быстрее. Ты все правильно делаешь, но медленно. Понимаешь? Движения у тебя хорошие и удар точный, но в бою тебя просто убьют.Надо быстрее!
      Я киваю – дядя Эгиалей прав. Конечно, Эматион меня старше, у него уже на подбородке волосы растут, но в бою будет возрастом мериться? Все верно, но только не получается у меня! – разозлись на него, что ли?
      Я только вздыхаю. Вздыхаю, по сторонам смотрю. Вон,
      Капанид с Ферсандром рубятся – любо-дорого! Сфенел на голову выше и посильнее, зато Полиникид верткий – не достать. Молодцы!
      (А золото Ферсандр и вправду на повозке привез. Только в девчонку переодеваться не стал. Договорился с каким-то козопасом, тот его за сына выдал.)
      – Нельзя мне злиться, дядя Эгиалей! Ты же знаешь. Никак нельзя!
      В том-то и беда. По-настоящему я только с Капанидом драться могу (как мой папа – с его папой). Ну, на мечах Сфенел меня сильнее, а на копье, конечно, я. А с остальными – страшно. А если сорвусь? Увижу опять реку, нырну – и не вынырну. Как папа.
      Папа, когда его ранили, говорят, с ума сошел. Да так, что череп врагу разбил (тому самому Меланиппу-фиванцу) и стал его мозг есть. А еще говорят, что сама богиня Афина моего папу спасти хотела – вылечить и бессмертным сделать, но испугалась. Страшный папа был. Очень страшный.
      Про бессмертие – это все вранье, конечно. Мама сказала, что бессмертным просто так человека сделать нельзя. Хоть нектар пей, хоть амброзию глотай – не поможет. А вот все остальное – правда. Хоть и верить не хочется.
      Вот я и боюсь.
      Дядя Эгиалей хмурится, головой качает.
      – Ты не должен бояться, Тидид! Хуже всего – себя бояться. Пойми, это не болезнь, это – дар богов. У дорийцев такие, как ты, самые лучшие воины. Их «ареидами» называют – одержимыми Ареем. Попробуй – по-настоящему, как на войне!
      Пожимаю плечами. Можно, конечно, да только не получится. Я все о папе думать буду. О папе – и о шлеме-Дыроглазе. Ведь драться придется не с врагами, не с пеласгами даже, а со своими ребятами. С друзьями! Дядя должен понять!
      – Я...
      – Отставить! – в голосе лавагета звенит аласийская бронза. – Эфеб Диомед! Стойку принять!
      Уф! Щит – к груди, меч вперед...
      Дядя Эгиалей смотрит. Внимательно смотрит. Кивает. Подзывает Эматиона. И еще двоих – постарше. Один даже не эфеб – настоящий воин.
      – Бейте! Без жалости!
      Бьют!..
      – Вставай!
      Рука болит, подбородок тоже, меч – на траве валяется. Стыдно! Ой стыдно! Перед всеми!
      – Диомед! – это уже Эматион (сочувственно так). – Не ушиб?
      Ох, и плохо мне от его сочувствия стало! Даже отвечать не хочется. А дядя хмурится, ребят к себе подзывает, шепчет что-то.
      – Еще раз!
      На этот раз они не спешат. Подходят, скалятся. Прямо как Алкмеон.
      – Ну ты, сопляк! Удар не выдержишь, мы тебя высечем, понял? Всю задницу раскровяним!
      Это тот, воин который. А второй, его я и не знаю, под ноги плюет. Мне под ноги.
      – Защищайся, слабак!
      Надо драться, надо!.. А я все шлем тот дурацкий вижу. Сейчас сорвусь... Нет, нельзя! А Эматион уже пальцы к носу моему подносит. Щелкает.
      – Ну что, обделался, этолийский недоносок? Ах ты!..
      ...Река шумела совсем рядом, тихая, спокойная. Странно, я не могу ее увидеть. Только плеск – и легкий теплый ветерок.
      Тихо-тихо.
      Тихо...
      Река совсем близко, только шагни, только вдохни поглубже свежий прозрачный воздух...
      Плещет, плещет... ..И как всегда – рука Капанида на горле. Боевым захватом.
      – Зачем?
      Спросил, даже головы не подняв. Не хотелось смотреть.
      – Затем! – это дядя. – Эфеб Диомед, смирно!
      Щит к груди, меч... А где меч? Одна рукоятка! И то – не моя. Моя полированная была, старая...
      Меч я на траве увидел. Свой. Точнее – щепки (дубовые!). И еще щепки – от второго меча. А чуть дальше...
      Тот, который воин, на траве лежит. И щит его лежит – треснутый. То есть кожа, конечно, лопнула, а дерево – треснуло. И еще один щит – с ремнем порванным. Это Эматионов. А вот и он сам! Эге, а что с его панцирем?
      Дядя подходит, шлем мой поправляет. Улыбается.
      – Так и драться, эфеб! И не бояться. Понял?
      Понять-то я понял...Потом Эматион извинялся (за недоноска). И тот, третий, извинялся (за то, что под ноги мне плюнул). Ну, понятно, разозлить хотели, я и не обижаюсь. А еще Эматион сказал, что они хотели посмотреть, не забываю ли я все, чему учился, когда... Ну, в общем, тогда. Не забываю, оказывается. И от ударов правильно уклонялся, и меч чужой вырвал, когда свой о щит разбил, а когда и второй в щепки разнес – щитом по панцирю врезал. Хвалили меня и советы давали, да только мне от того легче не стало. Это у дорийцев такие, как я, в почете. А тут я – Дурная Собака. Спустят на врага, чтобы глотки перегрызть, а потом – на цепь.
      Самое место!
 
      * * *
 
      Вокруг тьма, деревья шепчутся, шумят кронами, словно ближе подобраться хотят.
      Ночь...
      – А ты... это, ну, вынырнуть не можешь?
      Капанид про реку знает. Я ему давно рассказал – еще после первого раза. Знает – и помочь пытается.
      – Ты, Тидид, попробуй сквозь эту реку чего-нибудь увидеть. Постарайся!
      Легко сказать! Папа, наверное, тоже пытался. Только у него не река была – огонь...
      ...Как тот, в Элевсине, на котором папа сгорел.
      Костер и сейчас горит. Маленький, правда. Пора спать но нам со Сфенелом разрешили у огня посидеть.
      – Попытаюсь, Капанид, попытаюсь...
      Говорю – и себе не очень верю. Да, дорийцам легче! Они ведь воюют почти каждый день. А не воюют – скот чужой угоняют или женщин крадут. Там такие, как я, и нужны.
      (И все равно – не всегда. Слыхал я про этих ареидов, слыхал! Они, если войны нет, отдельно ото всех живут – чтоб не зашибить кого ненароком. Только на битву и приходят. А еще они мухоморы лопают – чтобы дурнее быть. А мне и мухоморов не надо.)
      Костерок уже гаснет. Тени подползают – ближе, ближе... Люблю ночной лес. Другие боятся – а я люблю. И в самом деле, чего боятся? Ни львов у нас под Аргосом, ни волков (был один лев, так того дядя Геракл убил). Дриад – и тех не встретишь. Попрятались, говорят.
      – Слушай, Капанид, ну его! Давай про другое.
      – Давай! – охотно откликается Сфенел. – А знаешь, Ферсандр у дяди Эгилея отпуск попросил. На месяц.
      – И куда это он собрался? – удивляюсь я. «Куда» – это в смысле «без нас».
      – А никому не скажешь?
      Кажется, самое время обижаться. Это кому я когда что разболтал?
      – В Фивы. На могилу дяди Полиника. Он тайно поедет. Узнают его там – убьют.
      Такую новость следует обдумать. А молодец Полиникид! Ведь действительно – убьют. Помнят там его папу. До сих пор помнят!
      Дядю Полиника и хоронить в этих Фивах не хотели. Его сестра похоронила – Антигона. А ее за это в гробнице замуровали. Живую! Так что все эти годы Ферсандр и жертву на папиной могиле принести не мог.
      Нам со Сфенелом все же легче. Папин пепел сейчас рядом с тетей Аргеей на Поле Камней. А дядю Капанея в Элевсине похоронили, потому что его сам Зевс молнией убил. Сфенел туда каждый год ездит – весной на день Теофании – Деметрова Таинства. Там, в Элевсине, дяде Капанею алтарь построили. И даже жертвы приносят.
      – Так поехали с ним! – предлагаю я, но тут же понимаю – нельзя. Один Ферсандр проскользнет – научился. А нас троих приметят. Говорят, фиванский басилей немало серебра платит, чтобы за нами всеми приглядывали. Помнит.
      И мы не забыли!
      – А давай, Тидид, на Олимп взберемся!
      – Че...Чего?
      Уж не навернули ли Капанида мечом по бестолковке? Меч хоть и деревянный, а все же!
      – На Олимп! – охотно повторяет он. – Ну, ты сам же говорил, что раньше, ну, до потопа, надо было испытание пройти. Чтоб волосы постригли. Вот мы и... На Олимпе ведь богов нет, правильно?
      Ох, зря я ему это сказал! Предупреждала ведь мама. Но кто ж знал?
      – Богов там нет, – соглашаюсь я (шепотом, шепотом!). – Но там другое есть. Сунешься – костей не соберешь!
      ...Дромос там – самого Дия-Зевса дромос. Самый главный. Лет сто назад От с братом Эфиальтом хотели туда пробраться. Так от них и костей не осталось. А ведь они Зевсу племянниками приходились – самого Поседайона Черногривого сыновья! И Беллерофонт пытался – на крылатом Пегасе. Безумцем умер в земле чужой. А он лучшим из лучших был, Беллерофонт Главкид!
      «Бойся богов, Диомед! Бойся!»
      – Ну, тогда... – разочарованно вздыхает Капанид. – Может, к дядьке твоему сходим? К Гераклу. Он нам задачи такие даст, мы его выполним...
      К Гераклу?!
 
      – Почему ты приходишь только во сне, мама?
      – Иначе опасно, мой маленький. Ты же знаешь!
      – Я не маленький! Я уже...
      Мама смеется. Она так редко смеется после того, как папы не стало!
      – Ты всегда для меня будешь маленьким, Диомед. Ну что, к Гераклу собрались?
      Мама всегда все знает. Почти как дядя Эвмел.
      – Понимаешь, сынок, Геракл сейчас живет в Калидоне. Это родина твоего папы...
      – Правильно, мама! – подхватываю я. – А то дразнят меня этолийцем, дразнят, а я еще ни разу в Этолии не был!
      Мама молчит. Но я уже знаю – что-то не так.
      – Тидей... Твой папа... Он ведь Непрощенный. Кровник. Значит, станут мстить и тебе. А я буду далеко – не в нашем Номосе. Я могу тебя не услышать и не успеть...
      – Не надо меня слышать! – негодую я. – И помогать не надо! Я туда тайно поеду – как Ферсандр. И не один, а с Капанидом. А вдвоем мы кого угодно!..
      Мама снова смеется, и мне становится обидно. Ну, точно, совсем за малолетку меня считает!
      – Я все равно поеду! Все равно!
      – Поедешь, – мама уже не смеется. – Конечно, поедешь. Ты ведь сын Тидея! Только... Береги себя, мальчик!
      Почему мне вдруг так не хочется никуда ехать?
 
      * * *
 
      Этой дорогой нам идти не советовали. Отговаривал: Пугали даже. Само собой, мы пошли именно ею.
      И не потому, что мальчишки всегда поперек взрослых решают. Как же, слыхал! И такие мы, и этакие, и старших не слушаем. Да только что понимают эти старшие (двое козопасов, которых мы встретили на перекрестке)? Ведь чем пугали? Если бы разбойниками или стражниками какого-нибудь здешнего басилея (такого же вонючего козопаса) – еще ладно. Этих, особенно стражников, и в самом деле поберечься следует. А то заладили – даймоны, эмпузы! И еще – наяды с дриадами.
      Кусучие они тут!
      «Тут» – это в Аркадии.
      Ну и страна! Людей мало, городов вообще нет. Одни козы. Ну и, конечно, леса. Густые, вроде того, через который дорога ведет. А ведет она прямиком к морю, к Калидонскому заливу.
      Этот путь самым удобным оказался. Чтобы из Аргоса в Калидон попасть, обычно через Коринф едут. Там и дороги лучше, и харчевни в каждом селе. Удобный – да не для нас. Из Коринфа дорога прямиком в Фивы ведет. А зачем нам это? В темницу не посадят, но шум будет. А вдруг и Ферсандра заметят? Нет, через Аркадию лучше. К морю, там – в лодку, и вот тебе Этолия.
      Через море (даже через залив) я еще не плавал, и Сфенел не плавал. Боязно, конечно! Да еще пираты. Дядя Эгиалей рассказывал: обложили все берега, людей хватают, в рабство сидонцам продают, мореходов «пенный сбор» платить заставляют. А вертит всем какой-то басилеишка с Итаки, Лаэртом зовут.
      У-у, нет на них всех Геракла! То есть он есть, да что-то давно из Калидона не выезжал.
      В общем, решили мы с Капанидом через море махнуть. А к морю этот путь – самый удобный. И разбойников нет. Ну а против ламий с эмпузами и прочих страшилищ у нас со Сфенелом амулеты-змеевики имеются. Да такие, что и не подходи!
      Так что зря нас пугали!
 
      * * *
 
      – Спать как, по очереди будем? Как думаешь, Тидид?
      Я привстал на локте, осмотрелся. Можно было и не осматриваться. Полянка маленькая, уютная, кострище посередине, не иначе какие-нибудь козопасы оставили. Поперек поляны тропинки крестом идут. Тихо, мирно. И спать хочется.
      – Не будем, – решил я. – Если что – услышим.
      – Угу. .
      Оставалось расстелить плащ, завернуться... Нет, сначала лепешку дожевать. Зачерствеет – зубы сломаю. – А если эти, а-а-а-у-у-у, ламии придут?
      (А-а-а-у-у-у – это Капанид зевнул.)
      – Какие ламии? – поразился я. – Они же около кладбищ ходят. И эмпузы тоже. А тут – лес!
      – А сатиры?
      На такое я и отвечать не стал. Сатиров испугался! Сатиры только за сельскими девками бегать горазды. Да и пугливые они теперь. Только в какой-нибудь Аркадии и встретишь.
      ...Да и не одних сатиров. Дядя Эвмел сказал, что уже много лет Олимпийцы на землю не ступают. То есть в своем виде не ступают. Если и придут, то вроде как странники или чужеземцы. Приказ у них по Олимпу такой вышел. А которые боги местные, речные да лесные, те тихо сидят
      Так кто кого боится? Мы ИХ – или ОНИ нас?
      – А если он гидру нам велит поймать?
      Я только и моргнул.
      – Кто?!
      – А-а-а-у-у-у! Геракл. Скажет, мол, пока гидру не поймаете, волосы не острижете.
      Да, не забыл Капанид гидру! И я не забыл. Да вот только поймать... Пытались уже!
      – Я чего, а-а-а-у-у-у, придумал? Возле берега мяса накидаем – до самой пещеры. Гидра, а-а-а-у-у-у, туда заползет...
      Спит! Уже посапывает. А мне почему-то спать расхотелось. Красиво тут! Луна-Селена через ветки светит, каждую травинку видать. Словно серебром затянуло. Люблю лес! А вот море... Ведь через залив плыть придется! А ее волны?
      От таких мыслей бедняга Морфей убежал без оглядки. Оставалось вновь накинуть плащ, встать, вдохнуть холодный вкусный воздух...
      Хорошо!
      А, говорят, в Этолии леса совсем не такие. Деревья та маленькие, кора черная, а ветки без листьев почти. И горы другие. Не с гладкими макушками, как у нас, а острые, высокие, на вершинах даже лес не растет...
      И сам не заметил, как на краю поляны оказался. Обернулся, на малиновые угли поглядел. Назад? Я сделал шаг и вдруг услышал...
      Нет, не услышал! Словно ветер сзади подул. Легкий, почти незаметный. Только не ветер это. Листья не шелохнутся, травинки не дрожат...
      – Янаанааа-а-а-а! Янаанааа-а-а-а!
      Далеко? Нет, близко, только тихо! Рука уже легла на рукоять ножа. Хороший нож, хеттийский. Не меч, конечно...
      – Янаанааа-а-а-а!!
      По затылку вроде как муравьи пробежали. Пробежали – сгинули.
      Испугался, герой?
      Ну, поют, ну и что? Тем более голос женский. Даже не женский. Вроде как девчонка пищит.
      – Янаанааа-а-а-а! Янаанааа-а-а-а!
      Нет, не девчонка. Девчонки!
      Первая мысль: Капанида будить. Вторая: было бы из-за чего! Какие-то босоногие пастушки вышли в лес побегать. Они же тут, в Аркадии, каждому кусту кланяются. Наверное, решили у какого-нибудь пня-коряги песни попеть, голышом побегать... Голышом? Ух ты! Первое дело на войне что? Правильно, голодным не оказаться. А второе? А второе – разведка. Если голышом – точно Сфенела разбужу!
      Я ошибся. Пели не близко, а очень близко. Прямо за деревьями, и дюжины шагов не будет – еще одна поляна. Тоже круглая, но побольше. На той стороне – дерево поваленное. Старое.
      И – огоньки!
      Огоньки я уже лежа наблюдал – в траве. Мало ли? Тем более никаких девчонок...
      – Янаанааа-а-а-а!!
      Да, огоньки! Над самой травой огоньки. Вроде-светляков, только поярче. И движутся!
      Мне бы испугаться, конечно. Да вот не испугался – до того интересно стало. Слыхал о таком! Сначала движутся, потом туманом пойдут...
      Есть! Заспешили, закружились мотыльками. Быстрее, быстрее!..
      – Янаанааа-а-а-а! Янаанааа-а-а-а!.
      Вот они!
      Сквозь нестойкий призрачный огонь, сквозь светящийся туман...
      Я не ошибся – девчонки. Маленькие совсем. И голышом. Да только непростые девчонки. Вроде как сами из тумана вылеплены. И волосы светятся, и лица. Серебром светятся..
      Пора Капанида будить. Дриады! Когда еще их увидишь? Тем более и бояться нечего. Зато будет что дома рассказать!
      – Хейя-я-я!
      Замерли! Замерли, в кружок собрались... Эх, и уходить не хочется!
      – Хелихелина! Хелихелина!
      Я чуть не рассмеялся, но вовремя рот рукой закрыл. Девчонки – всегда девчонки, даже если они не девчонки, а дриады. Сейчас играть будут – в хелехелину. В черепаху то есть. Мудреная игра – одна бежит, другая догоняет. Догонит – и сама убегает...
      – Черепаха-пряха, что творишь в кругу?
      – Из шафрана яркого пеплос новый тку!
      Поймали! И снова ловят!
      – Куда делся, нам открой, друг сердечный твой?
      – Сел на бела он коня, да и в озеро – плашмя! Ай-й-й!
      «Ай-й-й!» – это не по игре. Это они меня увидели. Поднял голову, дурень! Засмотрелся!
      – Светлая! Светлая! Помоги-и-и!
      И вдруг я понял – пора удирать. Взаправду. И быстро.
      ...Ударила ветка по лицу...
      Ой!
      Вместо прохода – ствол дубовый. Старый, не обхватить. Рядом... Тоже ствол. Да как же?.. Ах ты, Дий Подземный! Колючки! .
      Стена! И слева, и справа. Словно деревья плечи сомкнули. Сомкнули, сучьями ощетинились.
      Фаланга!
      А если через поляну? Успею?
      Обернулся...
      Ни огоньков, ни девчонок. А вместо ствола поваленного – серебряный... костер? Нет, но похоже. Дрожит, движется...
      – Тебе не уйти, мальчик!
      Спокойно звучал Ее голос. С насмешкой. И я понял – не уйти.
      Ближе, ближе. Серебро расплывается, рассыпается искрами...
      – Не уйти!..
      Эх, раньше нужно было деру давать! Дриады не обидят, а вот Та, что над ними всеми хозяйка...
      Словно вихрь над поляной пронесся. Дрогнули деревья, шумнули кронами. Мотыльками разлетелись искры.
      Она!
      Серебряные волосы падали на грудь, серебром горела диадема, серебром светилась кожа...
      Воздух застрял в горле. Не от страха, нет. Она была... Она была...
      – И тебе не страшно, мальчик? В голосе – насмешка. В глазах – искорки смеха. Серебряные.
      – Не страшно! – прохрипел я. – Радуйся, Светлая!
      – Радуйся и ты, – в голосе мелькнуло любопытство (краешком, краешком). – Кто ты, мальчик?
      Мальчик? Руки на бедра, подбородок – вперед.
      – Я – это я! И я не мальчик, Светлая!
      – Ты – это ты?
      Теперь Она и в самом деле удивилась. По-настоящему.
      – Кто научил тебя так отвечать? А-а, вижу! Твоя кровь! Она светится. Но ведь ты не бог?
      Вот еще! Страх куда-то делся, осталась... Обида? С чего это мне на Нее обижаться?
      – Я – Диомед сын Тидея! А кто Ты, Светлая?
      Смех – легкий, серебристый.
      – Глупый мальчишка! Почему ты не боишься смерти? Ведь я не выпущу тебя отсюда!
      «Еще чего!» – хотел рубануть я, открыл рот...
      – Потому что Ты – красивая. Ты – самая красивая!
      Дий Ясное Небо, Психопомп Ворюга! Кто это сказал? Я?!
      Рука – тонкая, гладкая – протянулась вперед, легко коснулась щеки. Я ждал холода, но теплыми были Ее пальцы. Теплыми – как дыхание.
      – Я красивая, верно. А кто ты такой, Диомед, наглый мальчишка, посмевший зайти сюда? Я не позволяю говорить такое даже богам! Здесь всюду – я. И тебе не поможет даже та, чья кровь светится в твоих жилах.
      И почему мне почудилась, что Она не сердится?
      – Я не мальчишка! – упрямо повторил я. – А Ты самая красивая. А теперь делай со мной что хочешь, Светлая!
      Сказал – и только вздохнул. А если Она меня съесть решит?
      – Что хочу? Мне не нужно для этого твоего разрешения, Диомед сын Тидея! Я вижу, ты не очень говорлив. В моем лесу есть скворцы, они любят повторять одно и тоже.
      Ей было смешно. Мальчишка посмел сказать...
      Скворец, значит?
      – Одна несравненная дева желаннее всех для меня, та, что блистает под стать Новогодней звезде в начале счастливого года. Лучится ее красота, и светится кожа ее...
      А ведь я смеялся, пока эту табличку хеттийскую у дяди Эвмела переводил! Даже не смеялся – хихикал.
      – Горделивая шея у нее над сверкающей грудью. Кудри ее – лазурит неподдельный. Золота лучше – округлые руки ее. С венчиком лотоса могут сравниться пальцы...
      Я посмотрел Ей прямо в глаза. Смешно? Нет! Не смешно!
      – Поступь ее благородна, глубоко и таинственно лоно, стройные бедра словно ведут на ходу спор о ее красоте...
      – Замолчи! – Ее голос ударил, как бич. – Я вырву тебе язык, наглец!
      – Рви!
      Она помолчала, качнула головой:
      – Я превращу тебя в ветер! В туман над болотом. В ночное зарево!.. Сядь!
      От неожиданности я не сел – бухнулся в траву. Она поджала губы, постояла... присела рядом.
      ...Странно, Она уже не была серебряной. То есть была, конечно, но какой-то не такой. Может, потому, что мы сидели совсем близко?
      – Вот ты какой!.. Да, ты не похож на скворца. Хорошо оставим это! Кто бы ты ни был, это мой лес! Ты напугал моих девочек, Диомед. Люди... Они добираются даже сюда. Скоро придется уходить. Жаль...
      Я вздохнул. И действительно, нехорошо вышло.
      – Извини, что напугал Твоих девчонок, Светлая!
      – Девчонок? – Ее глаза (уже не серебряные – темные, как ночное небо) удивленно блеснули. – Ты не любишь девчонок, Диомед?
      Вопросик! Пусть на такие вопросы Амфилох отвечает.
      – Ну... Они такие, Светлая... Глупые. И вопят все время. И мамам жалуются.
      Задумалась. Дрогнули губы (не серебряные, живые!), строгими стали глаза.
      – Я тебя отпущу, Диомед. Но ты пообещаешь... Поклянешься именем своим и кровью своей, что никогда... никогда – слышишь? – не обидишь женщину. Не ударишь, не оскорбишь, не надругаешься. Никогда!
      Я сглотнул. Ну, это понятно. Герои не обижают девчонок! Или она имела в виду что-то другое?
      – Клянусь! – выдохнул я.
      – Повтори!
      – Клянусь! Именем своим и кровью!
      Так я еще никогда не клялся. На миг вернулся страх. Что я Ей пообещал? Но поздно, слова уже сказаны...
      – Хорошо! – Ее глаза оставались строгими. – Иди!
      Фу-у-у-у! Не съедят! Вскочить, прямиком сквозь кусты...
      – Не хочу! – отрезал я, не сдвинувшись с места.
      – Не хочешь, дерзкий мальчик? – Ее лицо оказалось совсем рядом. – Не хочешь? А чего же ты хочешь?
      Я молчал. Упрямо, не разжимая губ. Не хочу уходить! И все тут!
      И вдруг Она улыбнулась. Улыбнулась, покачала головой:
      – Ты, кажется, разрешил делать с тобой все, что угодно Диомед сын Тидея?.. А может, все-таки уйдешь?
      Ее волосы чуть коснулись моего лица. Словно легкий ветер...
      – Ни за что! – прошептал я. – Ни за что!
      – Тогда... – улыбка исчезла с губ, темным огнем блеснули глаза. – Тогда ты будешь искать меня всю жизнь. В каждой женщине, понимаешь? Искать – и не находить. Лучше уйди, Диомед, глупый наглый мальчишка...
      Я коснулся Ее руки – живой, теплой. Под пальцами еле заметно ударила кровь. Быстро-быстро...
      – Не уйду, – повторил я. – И ты не уйдешь. Светлая!
      – Уйди! – повторила Она. – Ты станешь несчастным на всю жизнь. Не хочу, уйди!
      – Пусть! – Я усмехнулся, наклонился к Ее лицу. – Пусть! Ты заставила меня клясться. Светлая. А у меня есть заклинание – для тебя!
      ...Тоже с таблички. Не с хеттийской – с критской. Богов и даймонов, как известно, заклинают. А богинь?
      – Возжелай тела моего, ног! Возжелай глаз, возжелай бедер! Глаза твои, ко мне вожделеющие, Да увянут от страсти! Льнущей к дланям моим я тебя делаю, Делаю к сердцу льнущей...
      – Замолчи! – прошептала Она. – Не смей, глупый наглый, самоуверенный мальчишка. Не смей, не смей! Мальчишка, мальчиш...
      Не договорила. Ее губы... Наши губы...
      ...И вновь – серебряные искры. Закружились, закружили, унесли. Я исчез, меня не стало, я умчался ветром, растекся серебристым туманом – над травой, над старыми кронами, над тихим ночным лесом...
      ...лучится красота Ее... искать... всю жизнь... возжелай... льнущей к ладоням моим... искать Тебя! глаза Твои... искать... стройные бедра ведут спор... всю жизнь! всю мою жизнь! таинственно лоно... искать Тебя... та, что блистает... блистает...
 
      * * *
 
      – И где тебя гарпии носили? – осведомился Капанид, протирая глаза. – Ночью встал, чтобы отлить, а тебя нет!
      А действительно, где меня носило?
      – Ламий гонял. Чтоб тебя не съели.
      Кажется, он поперхнулся.
      – Э-это к-каких? Настоящих?
      – Точно, – согласился я. – Настоящих. С ослиными ногами которые.
 
       СТРОФА-II
      Полгода назад был я в Элиде у тамошнего басилея. Дедушка Адраст послал – у него (у басилея, не у дедушки) сын родился, а я поздравления передавал – как дедушкин внук. Басилей этот (Финеем его зовут, толстый, вроде дяди Гиппомедонта) показывал мне скотный двор Авгия, которого дядя Геракл убил. Так вот, тамошний свинарник...
      – Эней, сын Портаона, бизилей калидонский и всей Этолии Приречной, устами моими передает, что ему нет дела до пришлецов, именующих себя Диомедом сыном Тидея и Сфенелом...
      ...все-таки получше дворца моего дедушки Ойнея Портаонида (Энея – по-здешнему). Пахнет так же, а вид попристойней. Зато глашатай дворцовый – точно свинья. И рожа, и голос...
      – ...сыном Капанея. И тех пришлецов в дворец наш пускать отнюдь не велено, и в Калидоне нашем причин им находиться нет...
      Да-а, сходили в гости! Дернул меня Дий Подземный к дедушке Ойнею заглянуть. Правда, его тут больше Живоглотом зовут.
      – А посему Эней, сын Портаона, басилей Калидона и всей Этолии Приречной, повелевает упомянутым пришлецам из Калидона вон идти, куда их воля будет, не позднее заката дня следующего...
      Добрый дедушка мой! Мог бы и сейчас в шею из города вытолкать!
      Ворота – хлоп-хлоп, стражники (панцири-то времен Девкалиона) – топ-топ, и остались мы с Капанидом одни-одинешеньки прямо на главной площади богохранимого Калидона.
      (Акрополя тут нет, через стены городские курица перескочит, да и сам город с две наших Глубоких улицы.) Ну и ладно!
      – Ну чего, Тидид, пошли к Гераклу? – невозмутимо предложил Сфенел, почесав свою репку. – Ну их!
      И вправду, ну их!
      Я оглянулся. Пуста площадь, и улица пуста. Зато пыли полно. Это потому, что тут деревьев нет. А у нас, в Аргосе...
      ...У нас? Но ведь Калидон – мой город! Папа наследником здешним был! А теперь наследник – вроде как я!
      Обидно!
      – Пошли! – вздохнул я. – Раз уж приехали.
      – Эй, ребята! Эй!
      Это нас?
      Оказалось, что нас. Ворота закрыты, зато сквозь калитку, которая сбоку, торчит длинный нос. В прыщах. Он-то и позвал. Нос.
      – Ты Диомед, да? Сынок Тидея? Как же, как же, похож! Ну, радуйся!
      – Радуйся! – кивнул я носу, слегка обидевшись на «сынка». То, что было за носом, слегка напоминало медный тазик. Нечищеный.
      – А я твой дядюшка, хи-хи, дядюшка. Терсит я, сы Атрия. Наверное, голоден, племянничек? И ночевать негде, правда?
      Спрошено было так, что захотелось послать нос вместе с тазиком прямиком в эмпузову задницу. Хоть и нехорошо так говорить.
      – Заходи вечерком с дружком своим в мой дом. У ворот, стало быть, направо. На поварню заходи, накормят, ночевать – извини, не пущу, хи-хи, не пущу. Держи!
      Кроме носа с тазиком за калиткой оказалась еще рука с длинными желтыми ногтями.
      – Держи, держи, Диомед. Я, хи-хи, родичей почитаю.
      На моей ладони оказался маленький серый слиток серебра, слегка обрезанный с краев. Ответить я не успел. Калитка скрипнула...
      – Выбрось, – посоветовал Сфенел. – Тоже мне, дядюшка!
      Я хотел последовать его совету, как вдруг...
      ...Собственно, не «вдруг». Конский топот я давно слышал. Кто-то по улице ехал от городских ворот. И даже не «кто-то», а целых трое. Верхами.
      У нас в Аргосе все больше на колесницах ездят. А тут, Этолии, колесниц и нет. Кладут на конскую спину подушку – и вперед. Оно и удобно – по здешним горным дорогам. Точнее, по тому, что здесь дорогами называют.