Загадки истории - Монархи-долгожители

Во время драматических событий Фронды юный Людовик впервые столкнулся с предательством близких родственников, в частности двоюродных братьев и представителей знати. В результате мятежных действий под руководством Гастона Орлеанского, принцев Конти и Конде, герцога Бофора королевская семья вместе с несколькими министрами и придворными вынуждена была в ночь с 5-го на 6 января 1649 года бежать из Парижа в Сен-Жермен-о-Лэ. Но тамошний дворец был плохо подготовлен к пребыванию венценосных особ. Через некоторое время они вынуждены были вернуться в Париж, где Анна Австрийская отдала приказ об аресте главных вождей Фронды. 19 января 1650 года принцев Конде и Конти, а также герцога де Лонгвиля заключили в Венсенский замок. К королеве явился президент парламента с ходатайством об освобождении высокородных бунтовщиков. Присутствовавший при этом визите Людовик XIV был сильно возмущен увиденным и услышанным. После ухода президента парламента он сказал королеве: «Мама, если бы я не боялся прогневить вас, я бы трижды велел президенту умолкнуть и выйти».

Тем не менее принцы вскоре были освобождены по королевскому приказу. И способствовал этому Мазарини, находившийся тогда в изгнании. Предвидя новые беспорядки, он рассудил, что Конде может ему пригодиться для усмирении фрондеров. Однако парламент организовал новое наступление на королевский двор. В ночь с 9 на 10 февраля 1651 года король и регентша оказались фактически в заточении в собственном дворце и вынуждены были во второй раз тайно покинуть столицу. Вместе с матерью Людовик почти два месяца содержался под унизительным домашним арестом в Пале-Рояле. С тех пор он стал опасаться столицы и большую часть времени проводил в своих загородных резиденциях.

Эти трагические события, расколовшие страну и поставившие королевскую власть под угрозу, закалили характер юного короля. Он на своем опыте ощутил контраст между величием своего сана и реальной ограниченностью монаршей власти. Король-подросток увидел, как почтительно склонявшие перед ним головы парламентарии в то же время дерзко вырывали у его матери-регентши одну уступку за другой. Ему пришлось постранствовать по дорогам Франции, познав при этом страх и даже голод, – ведь Фронда, начавшаяся в Париже, быстро «расползлась» практически по всему королевству. В поездках по стране он воочию убедился в хрупкости ее экономики, отягощенной войной с Испанией, в административной анархии, в тяжелом положении граждан, задавленных поборами. Все это глубоко запало в память юного короля и впоследствии нашло отражение в его подходе к решению внутриполитических проблем Франции.

Опыт, полученный Людовиком XIV во время Фронды, заставил его быстро повзрослеть. К тому же 5 сентября 1651 года ему исполнилось 13 лет, и по государственному законодательству Франции он становился совершеннолетним. По этому случаю 7 сентября в Париже было устроено грандиозное празднество. В восемь утра король принял мать и членов семьи, пэров и маршалов, явившихся во дворец, чтобы его приветствовать. Потом королевский кортеж двинулся к зданию, в котором заседал парламент. Впереди процессии ехали два трубача и пятьдесят глашатаев в дорогих ливреях из шелка, бархата, парчи и кружев, расшитых жемчугом и бриллиантами. За ними двигались рейтеры короля и королевы, шли пешие лучники и знаменитая швейцарская сотня. В торжественной кавалькаде были губернаторы, рыцари Святого Духа, маршалы Франции, церемониймейстер, обер-шталмейстер, несущий королевский меч, длинные вереницы пажей и гвардейцев. Король, одетый в золотые одежды, изящно гарцевал на лошади в окружении телохранителей, восьми пеших шталмейстеров, шести вельмож шотландской гвардии и шести адъютантов. Вслед за ним следовала нескончаемая вереница праздничных карет, в которых сидели королева, его младший брат, фрейлины, принцы и герцоги. Официальная церемония состоялась на заседании парижского парламента. Выступив на нем, король произнес краткую речь: «Господа, я пришел в свой парламент, чтобы заявить вам, что я, по закону моего государства, сам и в свои руки беру правление. Я надеюсь, что с Божьей милостью это управление будет милосердным и справедливым. Господин канцлер изложит мои намерения». После этого все присутствующие преклонили перед ним колени и поклялись в вечной верности королю. На этом юридически закончилось регентство Анны Австрийской, регентский совет был распущен, а герцог Орлеанский освобожден от должности главнокомандующего французской армией. Молодой король поблагодарил мать и попросил ее и далее наставлять его, сказав: «Я желаю, чтобы вы были в Совете после меня». Отныне король мог подписывать главные документы и назначать новых министров при доброжелательной поддержке Анны Австрийской. Официальное объявление совершеннолетия Людовика XIV стало поворотным пунктом в истории Фронды. Ведь теперь акции, направленные против партии кардинала Мазарини, могли караться как государственная измена или преступление против Его Величества.

Впрочем, молодому королю тогда было не до кардинала. В 1652 году королевским войскам пришлось снова вести осаду своей столицы. В результате кровопролитных боев Фронда постепенно пошла на спад. Первыми о своей готовности встать на сторону двора заявили парламентарии. Единственным их условием было требование о повторном изгнании Мазарини. Хитрый итальянец, зная, что его вторая ссылка продлится не дольше первой, с легкостью на это согласился. В результате достигнутого соглашения королевский двор смог вернуться в столицу. Как писал новый военный министр Мишель Летелье, «почти все население Парижа пришло его встречать в Сен-Клу».

Теперь, когда прекратилось гражданское противостояние, парламент вернулся к своим обязанностям, а один из главных фрондеров, герцог Гастон Орлеанский, подписал документ о повиновении и признании своей вины, можно было смело возвращать из изгнания кардинала. И 25 октября 1652 года Людовик XIV написал Мазарини: «Мой кузен, пора положить конец страданиям, которые Вы добровольно претерпеваете из-за любви ко мне». И кардинал снова занял свой пост у королевского престола. Но оказалось, что теперь король вернул Мазарини лишь видимость власти. Он доверял своему премьер-министру в области внешней политики, дипломатии и военного дела. А вот что касается внутренней политики, финансов, управления и юстиции, то здесь действия кардинала вызывали у него недовольство. Особенно короля раздражал, как он писал потом в мемуарах, «беспорядок, царящий повсюду».

Большим событием в жизни молодого короля стало его торжественная коронация 7 сентября 1654 года в Реймсе. Она стала символом окончания внутренней смуты в королевстве и официальным закреплением правового контракта, объединявшего монарха с Богом, его народом и главными лицами в стране. На церемонии молодой король был, как никогда, сосредоточен, ведь ему предстояло дать клятву, традиционно произносимую при коронации всеми королями Франции, положив руку на Евангелие. В ней он клялся перед Богом даровать своим народам мир, справедливость и милосердие. Коронация сопровождалась традиционным помазанием короля святым маслом, сохраняемым в «святой ампуле», инвеститурой кольцом и мечом. По древнему преданию, все это должно было придать правителю особую харизму и способность излечивать больных. Через два дня после коронации две тысячи больных ожидали выхода к ним короля в парке церкви Сен-Реми. Он касался их, произнося магическую формулу: «Король касается тебя, Господь излечивает тебя». Впоследствии Людовику XIV, как и его предшественникам, приходилось помногу раз повторять эту тяжелую церемонию.

При всем уважении и привязанности к Мазарини начиная с 1654 года, с момента коронации, Людовик XIV стремится постепенно выйти из тени всесильного премьера и сконцентрировать в своих руках всю полноту власти. Последним волевым решением кардинала, которому молодой король вынужден был подчиниться, стал его брак с испанской инфантой Марией Терезией. Он был продиктован внешнеполитическими обстоятельствами, сложившимися в конце 1660-х годов. Стремясь положить конец многолетней испано-французской войне, кардинал Мазарини добился подписания в ноябре 1659 года выгодного для Франции Пиренейского мира, по которому Испания уступила французской короне Руссильон и другие территории и признавала Эльзасские постановления Мюнстерского мира 1648 года. Именно этот договор и был скреплен брачным союзом французского короля с его испанской кузиной. Но, несмотря на красоту своей нареченной, он ни минуты не был в нее влюблен и на протяжении всей супружеской жизни искал любовных развлечений на стороне. Они вошли в его жизнь рано, но по-настоящему сильная любовь впервые поразила его сердце накануне предстоящей свадьбы.

Любовная лихорадка

О любовных похождениях Людовика XIV слагали легенды, и, судя по историческим документам и воспоминаниям современников, они мало чем отличались от действительности. Уже в 15 лет этот красавец с темными локонами, правильными чертами лица, изящными манерами и величественной осанкой производил неотразимое впечатление на женщин. Недаром герцог де Сен-Симон писал, что «Людовик XIV с юных лет более чем кто-либо из его подданных создан для радостей любви». Однако количество его любовных связей, по меркам XVII века, не слишком отличалось от числа возлюбленных его деда Генриха IV, который был особенно влюбчив и не считал нужным соблюдать супружескую верность.

По преданию, первый урок любви Людовику преподала 42-летняя камеристка королевы, мадам де Бове. С тех пор юноша, охваченный любовной лихорадкой, отправлялся каждую ночь на завоевание очаровательных фрейлин. Узнав о его ночных визитах, бдительная мадам де Навай, под надзором которой находились девушки, приказала замуровать потайной ход, которым он пробирался в их опочивальни, но юный король не стерпел вмешательства в свои любовные дела. Его новыми объектами стали дочь садовника и племянница Мазарини Олимпия. Особые знаки внимания последней из них, оказываемые Людовиком на виду у всего двора, даже породили слух о том, что она станет королевой Франции. И тогда Анна Австрийская, которая до этого терпеливо относилась к проказам сына, не на шутку рассердилась. Юной Олимпии было приказано удалиться из Парижа.

К 1658 году частые ночные похождения короля, истощая силы его неокрепшего организма, стали даже сказываться на здоровье. К тому же в июне он заболел тяжелейшей лихорадкой. 29 июня его состояние ухудшилось настолько, что пришлось послать за священником. Придя в себя после жара, Людовик увидел у своей постели семнадцатилетнюю Марию Манчини, еще одну племянницу кардинала, глаза которой были полны слез. В отличие от

Олимпии, она была некрасива: чернявая, с желтым цветом лица и большим ртом. Но в ее огромных темных глазах светилась такая любовь к нему, что король не смог остаться равнодушным к чувству девушки. После своего выздоровления он пригласил Марию в Фонтенбло, где в течение нескольких недель они совершали вместе увеселительные прогулки по воде в сопровождении музыкантов. Людовик провозгласил ее королевой всех развлечений.

По возвращении в Париж Мария была на седьмом небе от счастья. «Я обнаружила тогда, – писала она в своих «Мемуарах», – что король не питает ко мне враждебных чувств, ибо умела уже распознать тот красноречивый язык, что говорит яснее всяких красивых слов. Придворные, которые всегда шпионят за королями, догадались, как и я, о любви Его Величества ко мне, демонстрируя это даже с излишней назойливостью и оказывая самые невероятные знаки внимания». Вскоре Людовик признался девушке в любви, назвал ее своей невестой, и с тех пор они стали неразлучны.

Его чувство к Марии было доселе неизведанным и таким крепким, что все былые любовные похождения казались ему пустым ребячеством. Как ни парадоксально, но королю, с легкостью побеждавшему любую понравившуюся женщину, теперь приходилось прилагать немало усилий, чтобы заслужить и удержать любовь итальянской дурнушки. Под влиянием этой образованной девушки, которая, по словам мадам де Лафайет, отличалась «необыкновенным умом» и знала наизусть множество стихов, не любивший книги Людовик начал много читать. Он прочел Гомера, Петрарку, Вергилия, страстно увлекся искусством и открыл для себя новый мир, о существовании которого даже не подозревал, пока находился под опекой своих учителей. Стыдясь своего невежества по сравнению с ней, Людовик совершенствовал свои познания во французском языке и начал изучать итальянский. Но самым главным было то, что Марии удалось не только преобразить духовный мир короля, но и внушить ему мысль о величии его предназначения. Один из современников, Амедей Рене, писал, что именно она «пробудила в Людовике XIV дремавшую гордость; она часто беседовала с ним о славе и превозносила счастливую возможность повелевать. Будь то тщеславие или расчет, но она желала, чтобы ее герой вел себя, как подобает венценосной особе». Таким образом, можно с полной уверенностью сказать, что «короля-солнце» породила любовь. Хотя это лучезарное прозвище закрепится за ним гораздо позже, но сама идея «королевского солнца» укрепилась в его сознании во многом благодаря Марии Манчини.

В то время как Людовик грезил «о сладких объятиях» итальянки, которая день ото дня все больше расцветала и хорошела в лучах его любви, королева и кардинал полным ходом вели переговоры о его бракосочетании с испанской инфантой. Им приходилось использовать все свое влияние на короля, чтобы он, как монарх, руководствовался прежде всего не чувствами, а интересами вверенной ему страны. Чтобы сломить упорство короля, настаивающего на своем «неподобающем» браке с Марией, Мазарини заклинал его расстаться с возлюбленной «в интересах Вашей славы, Вашего счастья, во благо Господа, во благо Вашего королевства». Но Людовик не слушал никаких доводов. Тогда кардинал встретился с племянницей. Он долго убеждал ее в том, что страсть Людовика к ней может иметь самые роковые последствия для королевства, и уговаривал расстаться с ним. В конце концов Мария, как человек умный и сведущий в делах политики, вынуждена была согласиться с кардиналом. Она написала дядюшке письмо, в котором отказывалась от дальнейших отношений с королем.

Эта новость повергла Людовика в полное отчаяние. Он не мог смириться с потерей Марии, слал ей умоляющие письма, подарки, но не получил от нее в ответ ни одной весточки. Тогда король подписал мирный договор с Испанией и дал согласие на брак с Марией Терезией. Королевскую свадьбу сыграли дважды: 3 июня 1660 года – в Фуэнтерабиа, на испанской территории, и 9 июня – в Сен-Жан-де-Лиз, на территории Франции. А 26 августа состоялся торжественный въезд новобрачных в Париж. В этот день, когда праздничные колокола гремели по всему королевству, Мария заливалась горючими слезами в маленьком городке Бруаже. Позже она написала в своих «Мемуарах»: «Я не могла думать, что дорогой ценой заплатила за мир, которому все так радовались, и никто не помнил, что король вряд ли женился бы на инфанте, если бы я не принесла себя в жертву…»

Мария Терезия отличалась на редкость спокойным нравом. Она не любила шумные увеселения, предпочитая им тихое уединение за чтением испанских книг. Она могла иногда всю ночь терпеливо ждать загулявшего мужа. А когда под утро или на следующий день забрасывала Людовика вопросами, то он в ответ только галантно целовал ей руки и ссылался на дела государственной важности. Каждую ночь он старался наведаться в спальню жены, чтобы соблюсти приличия. Его первое серьезное чувство к Марии Манчини было разбито, но жизнь продолжалась, и в ней было немало красавиц, способных и желающих его утешить. Так что любовная лихорадка, охватившая короля в юности, постепенно приняла хронический характер, и фаворитки, сменяя одна другую, на какое-то время завладевали его сердцем, оставляя при этом разум и душу свободными. Со временем он научился отмерять границы влияния своих любовниц, не позволяя им ни в коем случае вмешиваться в дела королевства. Впоследствии Людовик XIV писал: «Давая волю своему сердцу, мы должны твердо держать под контролем свой разум, проводить четкую грань между нежностью любовника и решениями монарха, не допускать, чтобы возлюбленная вмешивалась в государственные дела и высказывалась о людях, которые нам служат». Надо отдать королю должное, он действительно никогда не отступал от этого принципа, выработанного на собственном опыте.

«Государство – это Я!»

Эта фраза, которую приписывают Людовику XIV, давно стала крылатой. Долгое время в этих словах усматривали лишь образец эгоцентризма, монаршего самомнения и вседозволенности. В действительности же она была адресована парламентариям и звучала так: «Напрасно вы думаете, что государство – это вы, нет, государство – это я!» Слова Людовика XIV очень точно выражали суть абсолютной монархии, воцарившейся в стране во время его правления. И она состояла отнюдь не в монополии короля на власть, а в укреплении ее в тех областях политики, где еще недавно (стоит вспомнить события Фронды) она ставилась под сомнение. Поэтому все корпоративные органы, в том числе парламенты, при Людовике XIV по-прежнему участвовали в управлении страной, но были решительно отстранены от рассмотрения вопросов, традиционно составлявших их прерогативу. Король в этом процессе выступал лишь в роли собирателя прежних королевских полномочий, а не претендовал на новые. Кроме того, беря на себя функции по координации работы Государственного совета, департаментов и государственных секретарей, по принятию решений и по улаживанию споров между ними, он еще и публично признавал свой королевский долг перед государством и свою личную ответственность за действия правительства. Введя прямое правление монарха, Людовик XIV на протяжении 54 лет самостоятельного управления страной оставался лояльным к назначенным им министрам. За все эти годы он только шесть раз не был согласен с большинством совета министров.

Собственная внутриполитическая «программа» короля, по существу, сводилась к идее всемерного укрепления монархической власти. Ель управленческий аппарат состоял из шести министров, канцлера, генерального контролера финансов и четырех государственных секретарей. В подчинении у них находилось 34 интенданта, которые были наделены обширными полномочиями на местах (в провинциях) и осуществляли выгодную для государства политику. При такой системе перед молодым энергичным монархом открывалось практически безграничное поле деятельности.

Все началось с кончины некоронованного правителя Франции – Мазарини. Он ушел из жизни в ночь на 9 марта 1661 года, немного не дожив до шестидесяти лет. Кардинал завещал своим наследникам необъятное по тогдашним меркам состояние – 35 миллионов ливров, нажитое весьма сомнительными способами. Но гораздо большим было его политическое наследие, оставленное Людовику XIV. По сути, именно он заложил и укрепил фундамент французского абсолютизма, обеспечил гегемонию Франции на континенте, сделав ее гарантом европейского равновесия. По меткому выражению Александра Дюма, «Мазарини оставил народу Франции мир, своей семье – богатство, а королю – королевство, в котором уже не было оппозиции – ни парламентской, ни церковной, ни феодальной».

Людовик XIV не только не преминул воспользоваться наследием своего воспитателя и премьера, но подготовился к самостоятельному исполнению своих королевских обязанностей. Уже на следующий день он созвал Государственный совет. Появившись в парламенте, молодой король заявил: «Я пригласил вас сюда вместе с моими министрами и государственными секретарями, чтобы сказать вам, что до сих пор я был доволен тем, как кардинал вел мои дела; но теперь пришло время взять их в свои руки. Вы будете помогать мне советом, если я вас об этом попрошу». Он запретил канцлеру скреплять печатью какие-либо документы без своего приказа, а государственным секретарям – отправлять послания без его согласия. Далее король сказал: «Положение меняется, в управлении моим государством, моими финансами и во внешней политике я буду придерживаться иных принципов, чем покойный кардинал. Вы знаете, чего я хочу; теперь от вас зависит исполнять мои желания». Комментируя это выступление, кардинал де Рец, ярый противник Мазарини, писал, что ему показалось, что «за плечом юного короля виднелась хитрая и насмешливая физиономия» его покойного премьера, по наущению которого и действовал король. Действительно, как стало известно историкам, именно Мазарини почти «приказал» Людовику XIV после его смерти взять бразды правления в свои руки.

Решение короля вызвало молчаливое изумление среди придворных и отчаяние и недоверие у тех, кто считал себя кандидатом на вакантный пост премьер-министра. Ведь, как писала мадам де Лафайет, смерть Мазарини «давала большие надежды тем, кто мог претендовать на должность первого министра; они открыто полагали, что король, который пришел к власти, позволит им целиком распоряжаться как делами, касающимися его государства, так и делами, касающимися его особы, предавшись министру и не пожелав вмешиваться не только в дела общественные, но и в частные дела. Нельзя было уместить в своем воображении, что человек может быть столь непохожим на самого себя и что после того, как власть короля всегда находилась в руках первого министра, он захотел бы сразу взять обратно и королевскую власть, и функции премьер-министра».

Не назначив вопреки всеобщему ожиданию первого министра, Людовик XIV хотел перед всем миром подчеркнуть намерение самому использовать при решении государственно-политических дел принадлежащую короне власть. Можно сказать, он сам стал своим премьером. Одним из первых нововведений короля стала реорганизация Королевского совета, закончившаяся в сентябре 1661 года. Она была проведена, чтобы устранить из большой политики силы, которые во времена Фронды являлись серьезной проблемой для короны. В частности, в работе отдела совета по делам правления больше не участвовали представители высшего дворянства, и проводился он только под непосредственным руководством короля.

Порядок своего единоличного правления Людовик XIV успел установить до 20 апреля – даты отъезда двора в Фонтенбло. Каждый придворный узнал о той роли, которая была ему предназначена. При этом король продемонстрировал незаурядное умение правильно выбирать министров и советников, что позволило ему не просто управлять страной, но и удерживать ее в периоды кризисов на позициях одного из самых могущественных европейских государств. По словам герцога де Сен-Симона, «его министры и посланники были тогда самыми искусными в Европе, генералы – великими полководцами, их помощники – выдающимися военачальниками». В первой половине правления Людовика XIV блеску его царствования во многом способствовали генеральный контролер финансов Жан Батист Кольбер, военный министр Лувуа, военный инженер Вобан, талантливые полководцы – Конде, Тюренн, Тесе, Вандом и другие. Поставив их на государственные посты, король тем самым возвеличил и укрепил как могущество государства, так и собственное положение, проявив при этом, по мнению английского историка Томаса Маколея, сразу «два таланта, необходимых государю: хорошо выбирать сподвижников и приписывать себе львиную долю их заслуг».

Жана Батиста Кольбера рекомендовал Людовику XIV еще Мазарини, у которого тот управлял его частным имуществом. Короля подкупила его относительная скромность, а также честность, которую он выказал буквально на следующий день после смерти кардинала. Кольбер сообщил ему о том, что Мазарини зарыл в разных местах до 15 миллионов наличными, не указав эту сумму в завещании. Из этого Жан Батист сделал вывод о намерении Мазарини предоставить эти деньги казне, сундуки которой в то время были пусты. Несомненно, финансист проявил верность своему новому господину, сообщив ему об оставленном богатстве, а не присвоив его себе. И Людовик оценил ее по достоинству, назначив Кольбера главой финансового управления страны. Вскоре Кольбер стал центральной фигурой правительства, его по праву считают одним из лучших администраторов и политиков в мировой истории. Он прекрасно умел, учитывая стремление короля самому править страной, поддерживать в нем убежденность в том, что все важные решения тот принимает единолично. При этом главный финансист не боялся оставаться в тени своего венценосного господина: он служил ему с такой преданностью, с какой собака служит своему хозяину, и питал к нему любовь, граничившую с обожанием.

Занимая один из самых высоких постов при дворе, Кольбер, конечно же, не мог не участвовать в придворных интригах. Он вел нескончаемую «тихую» войну то со своим предшественником, обер-интендантом финансов Никола Фуке, то с военным министром Лувуа. В большинстве случаев победа в этой борьбе оставалась на его стороне, и он неуклонно шел к осуществлению намеченных им трех целей: приведению в порядок финансов страны, поднятию французского земледелия и развитию торговли и промышленности.

Благодаря Кольберу во Франции была введена строгая отчетность в поступлении и расходовании государственных доходов, привлечены к уплате земельного налога все незаконно уклонявшиеся от него, увеличены налоги на предметы роскоши, за счет чего наполнялась королевская казна. Чтобы сократить постоянный разрыв между государственными доходами и расходами, он серьезно занимался сокращением долгов и оздоровлением бюджета за счет развития производительных сил страны в сфере земледелия, торговли и промышленности. Он покровительствовал различным торгово-морским компаниям, основывал государственные мануфактуры, организовывал колонизацию земель.

Для активизации внутренней торговли Кольбер приказал проложить дороги и уничтожил таможни между отдельными провинциями. Он обеспечил создание большого торгового и морского флота, способного соперничать с английским и голландским, основал Ост-Индскую и Вест-Индскую торговые компании, а в Америке, в нижнем течении Миссисипи, при нем была основана французская колония, названная в честь короля Луизиадой. Немало внимания главный финансист Людовика XIV уделял и развитию искусства и науки: снаряжал исследовательские экспедиции, приумножал фонды королевской библиотеки и ботанического сада, основал Академию наук, Академию пластического искусства и музыки и другие. Фактически этот талантливый и энергичный человек управлял всеми сферами жизни страны, кроме военной и внешней политики.

Все меры, предпринимаемые Кольбером в течение тех 18 лет, когда он занимал пост министра финансов, приносили государству громадные доходы. Но беспрестанные разрушительные войны, которые вел Людовик XIV, а также непомерные расходы на содержание его двора и строительство дворца в Версале уничтожили большинство достижений выдающегося финансиста. Чтобы наполнить королевские сундуки казной, ему приходилось снова и снова поднимать налоги, вызывая тем самым недовольство масс, которое фокусировалось на его персоне. Да и сам король в конце концов перестал благоволить к своему министру, так что последние годы жизни стали для Кольбера были нелегкими – его блестящая карьера разрушилась, его «тихая» война с Лувуа закончилась поражением.

Кольбер стал распоряжаться финансовым хозяйством Франции с 1665 года. До этого финансами страны занимался еще один ставленник Мазарини – Никола Фуке, не менее блестящий финансист того времени, человек умный и честолюбивый. Возможно, он так и продолжал бы исполнять свои обязанности, если бы не перешел дорогу сразу двоим – королю и Кольберу. Фуке, пользовавшийся доверием не только у банкиров Франции, но и других стран Европы, имел поистине сверхъестественные способности получать огромные кредиты. Его возможности по добыванию денег казались неисчерпаемыми. Словно фокусник, он с легкостью затыкал одну дыру в государственном бюджете за другой. К примеру, только на первые шесть месяцев 1661 года казне потребовалась огромная по тем временам сумма в 20 миллионов ливров, и Фуке сумел ее раздобыть.

В начале единоличного правления Людовика XIV положение суперинтенданта Фуке казалось весьма прочным. Король не только доверял ему свою казну, но и поручал ряд сложных дипломатических переговоров, в частности по достижению соглашения о женитьбе короля Карла II на португальской принцессе, по решению вопроса о продаже англичанами Дюнкерка Франции. Все было бы хорошо, если бы не безграничная страсть Фуке… к прекрасному. По словам историка Жоржа Ленотра, «он собирал роскошную мебель, редчайшие ткани, прославленные картины, знаменитые античные мраморы» и не просто коллекционировал всю эту красоту, но и гениально умел ошеломить ею. Именно таким, поражающим самое смелое воображение, стал его дворец в Во с несравненным по красоте и масштабам парком. В один из жарких августовских дней 1661 года сказочное поместье посетил король со своей свитой. Фуке встретил гостей с необычайной пышностью. Достаточно сказать, что, когда их кареты ехали по центральной аллее парка, по обеим сторонам ее сто фонтанов различной высоты образовали две прохладные водяные стены. Для ужина, поражавшего гастрономической роскошью и обошедшегося Фуке в непостижимую сумму – 120 тысяч ливров, было накрыто 80 столов, сервированных 500 дюжинами серебряных тарелок и 36 дюжинами блюд. А на стол Людовика XIV был поставлен сервиз из массивного золота. Но вместо восхищения он вызвал только раздражение королевской семьи, ведь ее собственная золотая посуда была переплавлена для оплаты расходов на Тридцатилетнюю войну. Потом было дано представление в зеленом театре, а после него устроен фантастический фейерверк.

Уезжая из Во, Людовик XIV холодно поблагодарил хозяина и сказал лишь: «Ждите от меня известий». Видимо, уже тогда Фуке понял, как был неосторожен в демонстрации своего богатства. Он не учел, что его желание произвести на короля благоприятное впечатление только усилило в том чувство ревности и враждебности. Ведь король сам желал создать новый стиль, новую архитектуру и новую моду, которые были бы примером для других, а его подданный его опередил. К тому же на фоне роскоши поместья в Во стала очевидна относительная «бедность» королевского дворца. Неслучайно, описывая великолепие особняка суперинтенданта, Кольбер подчеркивал: «Все эти здания, мебель, серебро и другие украшения были предназначены для каких-то финансистов и откупщиков, на это тратили немыслимые деньги, в то время как здания Его Величества часто ремонтировались с запозданием из-за нехватки средств, королевские дома почти не имели обстановки и для спальни короля не нашлось даже пары серебряных подставок под поленья». Тем самым Фуке как будто осмелился поставить себя выше монарха.