Заокеанские провинции... Но они повторили это несколько раз на разных языках. - Ты правильно понял, - дружелюбно сказал Мартин Бек. - Португальцы утверждают, что их колонии в Африке и в другие местах равноправны с провинциями в самой Португалии. Лицо Паульссона просветлело. - О, черт, - сказал он. - Значит, я правильно понял. - И что же ты им сказал? . - Ничего точного. У них был разочарованный вид, - Да, можно себе представить. - Они собираются остаться здесь? - Нет, - сказал Паульссон. - Едут в Стокгольм. Будут беседовать в своем посольстве. Я тоже лечу туда завтра. Должен доложить. И изучать архивные материалы. - Он зевнул. - Пожалуй, нужно ложиться. Тяжелая была неделя. Спасибо за то, что помог. - Паульссон поднялся, взял пиджак и очень тщательно застегнул все пуговицы. - Пока. - Спокойной ночи. В двери он повернулся и зловеще проговорил: - По-моему, на это уйдут годы. Мартин Век посидел еще несколько минут. Посмеялся рад ушедшим гостем, разделся и вошел в ванную комнату. Долго стоял под холодным душем. Закутался в банную простыню и вернулся к прежнему месту у окна. Снаружи было тихо и темно. Казалось, что вся жизнь замерла и в гавани и на вокзале. Где-то промчалась полицейская машина. Многие таксисты смирились со своим положением и разъехались по домам. Наконец и он решил, что пора лечь. Раньше иди позже это придется сделать, хотя сон по-прежнему не приходил. Лег на спину и заложил руки за голову. Лежал неподвижно, устремив взор в потолок. Минут так через пятнадцать, двадцать, снова услышал стук в дверь. Очень легкий и на этот раз. Господи боже, подумал он, неужели Паульссон опять начнет распространяться о шпионах и тайных агентах? Самим простым делом было прикинуться, что спишь. Но разве ты лишился чувства долга? - Войдите, - произнес он с тоской. Дверь осторожно открылась, и в комнату вошла Оса Турелль в домашних туфлях и в коротком белом ночном халате, завязанном пояском на талии. - Ты не спишь? - Нет, - ответил Мартин Бек и простодушно прибавил: - И ты тоже? Она засмеялась и покачала головой. Коротко остриженные темные волосы блестели. - Я только что вернулась. Успела лишь принять душ. - Я слышал, у вас сегодня была большая суета. - Да, черт возьми. Поесть некогда было. Сжевала только несколько бутербродов. - Садись. - Спасибо. Если ты не устал. - От ничегонеделания не устаешь. Она все еще колебалась, не отпуская ручку двери. - Принесу свои сигареты. Моя комната через две от твоей. Она оставила дверь приоткрытой. Он лежал по-прежнему, заложив руки за голову, и ждал. Через несколько секунд она вернулась, бесшумно закрыла за собой дверь и подошла к креслу, на котором час назад Паульссон изливал свои страдания. Она сбросила туфли и забралась в кресло с ногами, подтянув колени к подбородку. Зажгла сигарету и сделала несколько глубоких затяжек. - Хорошо, - сказала она. - День бью ужасный. - Ты жалеешь, что стала служить в полиции? - И да и нет. Видишь так много дряни, о которой раньше только слышала. Но иногда вроде бы делаешь что-то полезное. - Да, - сказал он. - Иногда. - У вас был плохой день? - Очень. Ничего нового или положительного. Но так бывает часто. А у тебя есть какие-нибудь предположения? - Какие у меня могут быть предположения? Хотя Пальмгрен был подлецом. Многие, несомненно, имели основания его ненавидеть. Мне кажется, тут просто-напросто месть. - Я тоже так думал. Она помолчала. Когда сигарета потухла, она тут же зажгла новую. Мартин повернулся и посмотрел на Осу. Казалось, мысли ее далеко отсюда, а глаза устремлены в какую-то точку вдали. Наконец она взглянула ему прямо в глаза. Глаза у нее были большие, карие, серьезные. Только что она словно отсутствовала, а теперь вся была здесь. Она смяла сигарету и не закурила новую. Облизала губы кончиком языка. Зубы у нее были белые, но слегка неровные. Брови густые и темные. - Да, - проговорил он. Она медленно кивнула. Очень тихо сказала: - Да, раньше или позже. Почему не теперь? Встала и села на край кровати. Сидела не шевелясь. Они все смотрели друг на друга. - У тебя серые глаза, - сказала она. - А у тебя карие. - Ты думал об этом раньше? - спросила она. - Да, а ты? - Иногда, в последний год. Он обнял ее за плечи. Когда она ушла, в комнате уже было светло. Это произошло и никогда более не повторится, или, может быть... Он не знал. Зато знал, что достаточно стар, чтобы быть ее отцом, если бы это место не было занято двадцать семь лет тому назад. Мартин Бек думал о том, что среда, несмотря ни на что, закончилась неплохо. Или, может быть, четверг начался хорошо? Они, встретились через несколько часов в полицейском управлении. Мартин Бек спросил мимоходом: - Кто заказал тебе комнату в "Савое"? - Я сама. Хотя это Леннарт сказал, чтобы я так сделала. Мартин Бек улыбнулся: Кольберг, конечно. Интриган. Но пусть он никогда не узнает, удалась ему нынешняя интрига или нет.
      XXV
      В девять часов утра в четверг в их штаб-квартире не намечалось никаких перемен. Мартин Бек и Монссон сидели друг против друга за большим письменным столом. Оба молчали. Мартин Бек курил, а Монссон ничего не делал. Запасы зубочисток иссякли. Двенадцать минут десятого Бенни Скакке проявил наконец активность, войдя в кабинет с длинной лентой телекса в руке. Остановившись около двери, он начал ее просматривать. - Что это? - спросил Мартин Бек. - Список из Копенгагена, - вяло проговорил Монссон. - Они присылают такие списки ежедневно. Объявления о розыске. Пропавшие машины, найденные вещи, всякое такое. - Много девчонок пропало, - сказал Скакке. - Девять, нет, десять. - Обычное дело для такого времени года, - сказал Монссон. - Уведенные машины, - продолжал Скакке. - Шведский паспорт на имя Свена Улофа Густавссона из Сведала, пятидесяти шести лет. Конфискован у проститутки в Нюхавне. Бумажник тоже. - Пьяная скотина, - лаконично сказал Монссон. - Экскаватор со стройки туннеля. Как можно увести экскаватор? - Пьяная скотина, - повторил Монссон. - А оружие? Они обычно сообщают об этом в конце. Скакке продолжал читать список. - Да, есть. Несколько. Щведский армейский пистолет, девятимиллиметровый "Хускварна", должно быть, старый, "Беретта Ягуар"... Ящик к "Арминиусу-22",., пять коробок патронов калибра семь шестьдесят пять... - Стоп, - сказала Монссон. - Да, что там ящик? - спросил Мартин Бек. Скакке нашел нужное место в списке. - Упаковочный ящик для "Арминиуса-22". - Где найден? - Прибит к берегу между Драгером и Каструпом. Найден частным лицом и передан полиции в Драгере. Во вторник. - Есть "Арминиус-22" в нашем описке? - спросил Мартин Бек. - Конечно, - ответил Монссон, быстро вскочил и схватил телефонную трубку. - Да, да, конечно, - догадался Скакке. - Ящик. Коробка на велосипеде... Монссон упорно добивался коммутатора копенгагенской полиции. Прошло время, прежде чем он добрался до Могенсена. Тот ничего не слышал ни о каком ящике. - Нет, я прекрасно понимаю, что ты не можешь помнить обо всем на свете, терпеливо сказал Монссон. - Но дело в том, что он фигурирует в вашем чертовом списке. Под тридцать восьмым номером. Для нас это может оказаться очень важным... - Несколько минут он слушал. Потом сказал: - Кстати, а что ты еще знаешь об Аэрофрахте и Оле Хофф-Енсене? Могеисен отвечал довольно долго. - Так, хорошо, - сказал Монссон и положил трубку. Посмотрел на остальных. - Они проверят и сообщат. - Когда? - спросил Бек. - Могенсен оборачивается очень быстро. Меньше чем через час раздался звонок из Копенгагена. Монссон слушал, и вид у него становился все более довольным. - Прекрасно, - выговорил он, - Ну? - оказал Мартин Бек. - Ящик находится в их техническом отделе. Парень в Драгере собирался было его выбросить, но вчера положил в пластмассовый медюк и отправил в Копенгаген. Нам привезут его на пароходе, который отходит от Новой гавани в одиннадцать часов. - Бросив взгляд на часы, он обратился к Скакке: Последи, чтобы радиопатруль был на месте в порту, когда привезут ящик. - Что о Хофф-Енсене? - спросил Мартин Бек. - Много чего. Он, как видно, у них там хорошо известен. Скользкий тип, Но к нему не подберешься, В Дании он темными делами не занимается, Все, чем он там занимается, вполне законно. - .Другими словами, темные дела Пальмгрена. - Вот именно. Дела, по-видимому, крупные. Могенсен сказал, что имена Пальмгрена и Хофф-Енсена фигурируют в связи с контрабандой оружия и самолетов в страны, где объявлено эмбарго на оружие. Он узнал это через Интерпол. Но они тоже ничего не могут поделать. - Или не хотят, - сказал Мартин Бек. - Более чем вероятно, - сказал Монссон.
      Без десяти двенадцать ящик лежал у них на столе. Обращались с ним очень осторожно, несмотря на то, что он был уже сильно поврежден и явно побывал во многих руках. Мартин Бек снял крышку и рассмотрел выемки от револьвера и запасного приклада. - Да, - проговорил он. - Ты прав. Монссон кивнул. Несколько раз закрывал и открывал крышку. - Легко открывается, - сказал он. Они перевернули ящик и осмотрели его со всех сторон. Он высох и был в довольно хорошем состоянии. - Он недолго находился в воде, - констатировал Мартин Бек. - Пять суток, - ответил Монссон. - Здесь, - сказал Мартин Бек, - здесь что-то есть. Он легко погладил дно, на которое была наклеена бумага. Она отмокла и частично отвалилась. - Да, - сказал Монссон. - На бумаге что-то было написано. По-видимому, шариковой ручкой. Подожди-ка. Он взял из ящика письменного стола лупу и протянул ее Мартину Беку. - Гм, - промолвил Мартин Бек. - Отпечаток виден. "Б" и "С" видны достаточно отчетливо. Может быть, еще кое-что. - У нас есть люди, вооруженные более точными инструментами, чем моя старая лупа. Пусть они посмотрят. - Этот револьвер применяется, или, вернее, применялся на соревнованиях. - Да, я это понял. Необычная марка. - Монссон побарабанил пальцами по стопу. - Отдадим его в технический отдел. И пусть Скакке проверит стрелковые общества. А мы пойдем завтракать. Неплохое распределение труда, а? - Неплохое, - согласился Мартин Бек. - Заодно я покажу тебе Мальм. Ты бывал в "Полковнике"? Нет? Тогда пойдем туда.
      Ресторан "Полковник" находился на двадцать втором этаже, и вид оттуда превосходил все, что Мартин Бек видел за предыдущие дни. Под ними, словно с самолета, виден весь город. А также Эресунн, Сальтхольм и датский берег. К северу виднелась Ландскруиа, остров Вэн и даже Хельсингборг. Видимость была необыкновенно хорошая. Светловолосый кельнер подал им бифштексы и холодное вино "амстель".Монесон ел с жадностью, вытряс все зубочистка из стакаичика на столе, сунул одну в рот, остальные в карман. - Да, - сказал он, - насколько я понимаю, все сходится. Мартин Бек, которого больше интересовал вид, чем еда, неохотно оторвался от панорамы. - Да, - сказал он. - Похоже на то. Ты был прав с самого начала. Хотя ты только догадывался. - Ну и что ж, что догадывался, - сказал Монссон. - Теперь нужно только догадаться, где он. - Где-то здесь, - сказал Монссон, кивнув в сторону окна. - Но кто мог ненавидеть Пальмгрена до такой степени? - Тысячи людей, - сказал Мартин Бек. - Пальмгрен и его дружки безжалостно уничтожала вокруг себя все и вся. Он, например, возглавлял множество предприятий - более или менее долгий срок. Пока они оправдывали себя. Когда же те переставали приносить бешеные барыши, он просто их закрывал, и многие рабочие оставались ни с чем. А скольких разорили ростовщические фирмы, вроде той, которой ведает Бруберг? Монссон ничего не стал отвечать. - Но я думаю, что ты прав, - продолжал Мартин Бек. - Этот человек должен быть где-то здесь, если не сбежал. - Сбежал и вернулся, - сказал Мойссон. - Возможно. Должно быть, действовал он непреднамеренно. Ни один человек, задумавший убийство, и в первую голову наемный убийца, не поедет на велосипеде летним вечером, привязав к багажнику коробку с револьвером. Да еще такую большую - больше обувной. К их столу подошел бармен. - Инспектора по уголовным делам просят к телефону, - сказал от Монссону. Кофе? - Это, наверное, тот парень с микроскопом, - сказал Монссон. - Кофе? Да, будьте любезны. Два эспрессо. - Да, - сказал Монссон, вернувшись. - На дне коробки заметны "Б" и "С". Остальное прочесть нельзя, так считает и парень из лаборатории. Но, по его мнению, это имя владельца.
      Человек, который ведал тиром, задумчиво посмотрел на Бённв Скакке. - "Арминиус-22"? Да, сюда приходят два-три человека, которые обычно стреляют из таких револьверов. Но кто именно, я так сразу сказать не могу. Кто из них был здесь в прошлую среду? Нет, ведь вей невозможно запомнить. Но спросите парня, который стреляет вон там. Он тут палит с той поры, как ушел в отпуск, десять дней уже. - Когда Скакке отошел к тиру, он крикнул ему вдогонку: - Спросите заодно, откуда у него деньги, чтобы покупать столько патронов. Стрелок как раз закончил серию выстрелов, подсчитал очки и стал приклеивать новую мишень, когда Скакке подошел к иему. - "Арминиус-22"? - - сказал он. - Одного, я, во всяком случая, знаю. Но он не был здесь с середины прошлой недели. Хороший стрелок. Если бы он стрелял из... Парень повертел в руке свои автоматический револьвер "Беретта Этфайр". - Вы знаете его имя? - Бертиль... не то Ульссон, не то Свенссон, точно не помню. Он работает на "Кокумсе". - Вы уверены? - Да, скверная работа. Кажется, мусорщик. - Спасибо, - сказал Скакке. - А откуда вы берете деньги на патроны? - Это мое единственное хобби, - ответил стрелок, набивая обойму. Уходя, Скакке получил от директора тира записку с тремя именами. - Это те стрелки из "Арминиуса", имена которых я помню, - пояснил тот. Скакке вернулся к полицейской машине. Прежде чем завести мотор, прочел: ТОММИ ЛИНД, КЕННЕТ АКСЕЛЬССОН, БЕРТИЛЬ СВЕНССОН. В полицейском управлении Монссон задал вопрос Мартину Беку: - Что будем делать с Брубергом и Ханссон? - Отправь их обратно в Стокгольм. Если только Оса узнала все, что ей нужно. - Моя работа в Мальмё закончена, - сказала Оса и взглянула на Мартина Бека ясными карими глазами. Расследование шло своим чередом. Бек решил проверить, не проживал ли Бертиль Свенссон в одном из пальмгреновсиих домов. Через два часа после запроса, отправленного полиции в Халден, телекс выдал нужную строчку: СВЕНССОН, БЕРТИЛЬ УЛОФ ЭМАНУЕЛЬ, ВЫСЕЛЕН 15 СЕНТЯБРЯ 1968 ГОДА. - Это значит, что его вышвырнули, - сказал Монссон. Мартин Бек набрал номер телефона конторы Бруберга в Стокгольме. Ответила женщина, должно быть, секретарша. Для верности он спросил: - Это фру Муберг? - Да. Он назвал себя. - Чем могу служить? - спросила она. - Скажите, фру Муберг, закрывал ли директор Пальмгрен недавно какие-либо из своих предприятий? - Смотря по тому, что вы подразумеваете под словом "недавно". Два года назад он закрыл фабрику в Сольна, если вас это интересует. - Какую фабрику? - Это была очень маленькая фабрика, на которой делали, детали для станков. Кажется, пружины или что-то в этом. роде. - Почему он ее закрыл? - Она себя больше не оправдывала. Предприятия, которые покупали эти детали, то ли реконструировали свои станки, то ли перешли на новые. Во всяком случае, прежнего сбыта продукции не было, перестраивать производство не стали, работу остановили, а фабрику продали, - Два года назад? - Да, осенью шестьдесят седьмого. - А что стало с рабочими? - Их уволили, - сказала Сара Муберг. - Сколько их было? - Этого я не помню. Но документы где-то есть. Могу посмотреть, если хотите. - Очень просил бы вас. Мне нужны фамилии работавших. Прошло несколько минут, прежде чем она снова взяла трубку. - Извините, я не сразу нашла. Прочитать фамилии? - Сколько их? - Двадцать восемь. - И всех уволили? Разве нельзя было перевести их на другое предприятие? - Нет, все были освобождены. За исключением одного... Он был мастером, и его сделали управляющим домами. Но через полгода он тоже ушел. Очевидно, нашел работу получше. - Будьте добры, прочтите мне фамилии. - Когда она дошла до девятой фамилии, он сказал: - Стоп. Повторите эту фамилию. - Бертиль Свенссон, конторщик. - Больше о нем ничего там не написано? - Только то, что я прочитала. - Благодарю, достаточно, - сказал Мартин Бек. - До свидания и спасибо за помощь. - И стал рассказывать Монссону: - Бертиль Свенссон уволен два года назад с пальмгреновского предприятия. Конторщик. Монссон повертел зубочистку во рту. - Нет, подсобный рабочий. Я беседовал в личном столе на "Кокумсе". - У тебя есть его адрес? - Да, он живет на Ваттенверксвеген. Но сейчас в отпуске. Начал работать на "Кокумсе" в январе этого года. Ему тридцать семь лет... По-видимому, в разводе. Его жена... - Монссон порылся в документах и вынул бумажку с нацарапанными на ней заметками. - Его жена живет в Стокгольме. Контора вычитает деньги из его жалованья каждый месяц и посылает фру Еве Свенссон, Нортульсгатан, двадцать три, Стокгольм. - Гм, если у него отпуск, то его может не оказаться в городе, - сказал Мартин Бек. - Посмотрим, - ответил Моннсон. - Надо бы поговорить с женой. Как ты думаешь, Кольберг... Бек взглянул на часы. Скоро половина шестого. Колбёрг, наверное, уже на пути домой. - Да, - сказал он. - Завтра...
      XXVI
      В голосе Леннарта Кольберга звучали недобрые нотки, когда Мартин Бек позвонил ему утром в пятницу. - Только не говори, что это опять палъмгреновская история. Мартин Бек кашлянул. - Очень сожалею, Леннарт, но я вынужден просить тебя помочь. Я знаю, что у тебя много... - Много, - возмущенно прервал его Кольберг. - У меня всего много, кроме людей. Я утопаю в делах. - Я понимаю, Леннарт, - мягко проговорил Мартин Бек. - Но выяснились некоторые моменты, которые меняют суть дела. Тебе нужно раздобыть сведения об одной человеке, который, возможно, застрелил Пальмгрена. На худой конец допроси Гунвальда... - Ларссона? Да его теперь сам министр не упросит заняться делом Пальмгрена, пусть хоть на колени встанет. - После короткой паузы Кольберг вздохнул и сказал: - Кто этот человек? - По-видимому, тот самый, которого мы могли бы взять на аэровокзале неделю тому назад, если бы не проворонили. Его зовут Бертиль Свенссон... - Свенссонов у нас, наверное, тысяч десять, не меньше, - уныло сказал Кольберг. - Наверное, - любезно согласился Мартин Бек. - Но об этом Свенссоне мы знаем следующее: он работал на пальмгреновском предприятии в Сольна, это крохотная механическая фабрика, которую закрыли осенью шестьдесят седьмого. Он жил в одном из пальмгреновских домов, но примерно год назад его оттуда вышвырнули. Он член стрелкового клуба и, судя по словам свидетелей, стреляет из револьвера, соответствующего тому, из какого убили Пальмгрена. Он разведен с осени, и его жена и двое детей живут по-прежнему в Стокгольме. Сам он живет в Мальмё и работает на "Кокумсе". Его зовут Бертиль Улоф Эмануель Свенссон. Он родился в приходе церкви Софии в Стокгольме шестого мая тысяча девятьсот тридцать второго года. - Почему же вы его не берете, если он живет в Мальмё? - Возьмем, но сначала хотим узнать о нем побольше. Я надеялся, что в этом ты нам поможешь. Кольберг горестно вздохнул. - Ладно. Что я должен сделать? - Его нет в списке побывавших под судом" но надо выяснить, попадал ли он в полицию. Узнай также, интересовались ли им различные социальные комиссии. Спроси в управлении домами, почему его выселили. И последнее, но не менее важное, - поговори с его женой. - Ты знаешь, где она живет, или мне и ее нужно искать? Попробуй-ка среди всех фру Свенссон найти нужную. - Она живет на Нортульсгатан, двадцать три. Не забудь спросить ее, когда она в последний раз видела мужа. Я не знаю, в каких они отношениях, но возможно, что он звонил или встречался с ней в прошлый четверг. Ты можешь проделать все это срочно? - На это уйдет целый день, - жалобно сказал Кольберг. - Но у меня нет выбора. Я позвоню, когда управлюсь. Кольберг положил трубку и мрачным взглядом уставился на свой письменный стол, где в полнейшем беспорядке лежали папки, документы, копии отчетов. Со вздохом взял телефонную книгу и начал звонить. Часа через два он поднялся, надел пиджак, положил в карман записную книжку и спустился к машине. Направляясь к Нортульсгатан, он размышлял о том, что дали его упорные телефонные звонки. До октября шестьдесят седьмого полиции не был известен человек по имени Бертиль Улоф Эмануель Свенссон. В октябре его забрали за пьянство - нашли в подъезде дома, где он жил, и продержали ночь в участке. До июля шестьдесят восьмого его задерживали пять раз, один раз снова за пьянство, и четыре раза за так называемые нарушения порядка в квартире. Это все. После июля никаких записей о нем не было. В деле фигурировала и комиссия трезвости. Владелец дома и соседи неоднократно обращались в эту комиссию, вызывая ее представителей и утверждая, что Свенссон в нетрезвом виде их беспокоит. Над ним установили наблюдение, но за исключением двух раз, когда его забирала полиция, оснований для вмешательства не было. До октября шестьдесят седьмого он не был замечен в злоупотреблении алкоголем, и до этого времени о нем не было никаких сведений в комиссии трезвости. Семью Свенссонов знали и в комиссии по охране детей. Поступали жалобы на плохое обращение с детьми; насколько Кольберг мог установить, жаловался тот же сосед, который обращался в различные комиссии. Сообщалось, что детей, которым тогда было семь и пять лет, родители бросают на произвол судьбы, что дети плохо одеты и что из квартиры Свенссонов слышны детские крики. Комиссия по охране детей сделала проверку, первый раз в декабре шестьдесят седьмого и еще раз в мае шестьдесят восьмого. Несколько раз приходили к Свенссонам, но никаких признаков дурного обращения с детьми не заметили. В квартире, правда, было недостаточно чисто, мать производила впечатление женщины ленивой и неряшливой, отец был без работы, и материальное положение семьи очень плохое. Однако не было никаких признаков того, что детей бьют. Старшая девочка хорошо учится в школе, здорова, совершенно нормальный ребенок, только несколько застенчива и замкнута. Младший - мальчик, дома с матерью, но иногда в частном детском саду, когда у матери бывает случайная работа. Хозяйка детского сада характеризовала ребенка как живого, восприимчивого, общительного и здорового. Комиссия по безработице выплачивала пособие семье с октября шестьдесят седьмого по апрель шестьдесят восьмого. Свенссон заявил о желании переквалифицироваться и осенью шестьдесят восьмого прошел курс обучения в механической мастерской комитета по охране труда. В январе шестьдесят девятого, то есть этого года, Свенссон устроился подсобным рабочим в механические мастерские "Кокумс", в Мальмё, куда и переехал. Комиссия по здравоохранению провела замер уровня шумов в квартире в связи с тем, что владельцы дома потребовали выселения Свенссонов. Шум от детского крика, от быстрых шагов по квартире и от текущей воды был выше нормы. Такая же картина, собственно, была и в остальных домах, но никто не обращал на это внимания. В июне шестьдесят девятого комиссия по сдаче квартир приняла решение о праве квартировладельцев расторгнуть контракт о найме квартиры, заключенный со Свенссоном. Первого сентября семья Свенссонов была вынуждена выехать. Новой квартиры им не было рекомендовано. Кольберг созвонился с управляющей, истинным драконом в юбке. Она очень сожалела, что была вынуждена пойти на такую меру, как выселение семьи, но на Свенссонов слишком часто жаловались. В заключение она сказала: - Я думаю, что так было лучше для них самих. Они нам не подходили. - Что значит, не подходили? - спросил Кольберг. - У нас иной уровень квартиросъемщиков, если вы понимаете, о чем я говорю. Мы не привыкли почти ежедневно вызывать людей из комиссии трезвости, полицию, и еще бог знает кого... - Значит, не соседи обратили внимание властей на семью Свенссонов, а вы? - Да, конечно. Когда узнаешь о беспорядках, то твой долг - выяснить, в чем тут дело. К тому же один из соседей очень охотно этим занимался. На этом Кольберг закончил беседу, почувствовав себя почти больным от сознания своей беспомощности и от отвращения. Неужели все так и было? По-видимому, да. Кольберг поставил машину на Нортульсгатан, но не сразу вышел из нее. Он вынул блокнот и записал: 1967: сент. Уволен. окт. Пьянство (полицейский участок в Болмора). нояб. Комиссия трезвости. дек. Скандалы в квартире. Комиссия по охране детей. 1968: янв. Скандалы в квартире (п/у Болмора). февр. Комиссия трезвости. март. Пьянство (п/у Болмора). Комиссия трезвости. май. Комиссия по охране детей. июнь. Требование о выселении. Июль. Решение о выселении. Шум в квартире (п/у Болмора). авг. сент. Выселены. окт. нояб. Развод. дек.
      1969
      янв. Переезд в Мальмё. "Кокумс". июль. Застрелен В. Пальмгрен. Он просмотрел записанное и подумал, что этой мрачной таблице очень подходит заголовок: "Беда не приходит одна".
      XXVII
      После удушающей жары на улице в подъезде ветхого дома № 23 на Нортульсгатан было удивительно прохладно. Казалось, зимняя влага и холод спрятались в стенах за отставшей штукатуркой. Фру Свенссон жила на втором этаже, дверь с дощечкой "ЕВА свенссон", по-видимому, была входом на кухню. Кольберг постучал. Послышались шаги, звон снимаемой цепочки, дверь приоткрылась. Кольберг показал свое удостоверение. Прежде чем дверь открылась, он услышал глубокий вздох. Как он и предполагал, вход вел прямо на кухню. Женщина, закрывшая за ним дверь, была маленькая, худенькая, с резкими чертами лица. Волосы не причесаны и, как видно, давно не крашены: светлые, почти белые на концах, у корней они становились совсем темными. На ней было домашнее платье из полинявшей хлопчатобумажной материи, с большими темными пятнами от пота под мышками, судя по всему, давно не стиранное. На ногах - матерчатые туфли неопределенного цвета. Кольберг знал, что ей двадцать девять лет, но на вид дал бы не меньше тридцати пяти. - Полиция... - неуверенно произнесла она. - Что еще случилось? Если вы ищете Бертиля, то его здесь нет. - Да, - сказал Кольберг, - я знаю. Я хочу только поговорить с вами, если можно. Разрешите войти? Женщина кивнула и Подошла к купонному столу, стоявшему у окна. На цветастой пластмассовой скатерти лежал иллюстрированный журнал и недоеденный бутерброд, сигарета с фильтром дымилась на голубом в цветах блюдце, полном окурков. Вокруг стола стояли три стула, она села, ваяла сигарету с блюдца и указала посетителю на стул напротив. - Садитесь. Кольберг сел и взглянул в окно, выходившее на задний двор, единственным украшением которого были веревки для выбивания ковров и мусорные ящики. - О чем вы хотите поговорить? - дерзко спросили Ева Свенссон. - Долго вам оставаться здесь нельзя, мне нужно забрать Томаса с игровой площадки. - Томас - это младший? - спросил Колъберг. - Да, ему шесть. Я обычно оставляю его в парке за торговым училищем, пока хожу за покупками и убираюсь. - У вас есть еще ребенок? - Да, Урсула. Она в детской колонии. На острове Барнен. - Давно вы здесь живете? - С апреля. - Она докурила сигарету до самого фильтра. - Но я останусь здесь только на лето. Хозяйка не любит детей. А потом черт знает, куда нам деваться. - Вы работаете? Женщина бросила дымящийся фильтр на блюдце. - Да, работаю на хозяйку квартиры. За то, что я живу здесь, я убираю, готовлю, хожу в магазин, стираю и ухаживаю за ней. Она старая и не может сама спускаться с лестницы, я ей помогаю, когда она хочет выйти. Кольберг указал на дверь, противоположную входной. - Вы там живете? - Да. Кольберг встал и открыл дверь. Комната была метров пятнадцать. Окно выходило на тот же мрачный двор. Вдоль стен стояли две кровати, под одной из них была низкая выдвижная кровать. Комод, два стула, маленький колченогий стол и коврик из лоскутов завершали меблировку. - Комната небольшая, - сказала за его спиной Ева Свенссон. - Но нам разрешают находиться на кухне сколько угодно, а дети могут играть во дворе. Кольберг вернулся к кухонному столу. Взглянул на женщину, выводившую пальцем какие-то рисунки на пластмассовой скатерти, и сказал: - Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали, как вам с мужем жилось в последние годы. Я знаю, что вы в разводе, но как вы жили до развода? Он долго был безработным, да? - Да, его уволили почти два года тому назад. Не то, чтобы он был в чем виноват, просто уволили всех работавших на этой фабрике. Она, наверное, себя не оправдывала. И он не мог найти работу, ее просто не было. То есть настоящей работы. Раньше-то он хорошо получал. Он был конторщиком, но образования у него не было, и все места, на которые он пытался устроиться, доставались тем, у кого было образование. - Сколько он там работал, пока ее не закрыли? - Двенадцать лет. А до этого работал на другой фабрике с тем же шефом. Директор Пальмгрен. Может быть, он и не был шефом, но фирма принадлежала ему. Бертиль работал на складе и водил автокар. Потом его перевели в контору. - Как давно вы женаты? - Мы поженились на троицын день в пятьдесят девятом году. Она откусила кусочек, посмотрела на бутерброд, поднялась, подошла к помойному ведру и выбросила. - Так что мы были женаты восемь с половиной лет. - А когда вы переехали в Больмору? Женщина стояла у раковины и ковыряла в зубах мизинцем. - Осенью шестьдесят шестого. До той поры мы жили на Вестманнагатан. В служебной квартире, дом принадлежал также директору Пальмгрену. Потом он стал ремонтировать этот дом, перестраивать квартиры в конторские помещения, и мы переехали в его новый дом. Квартира была гораздо лучше, но очень далеко от города, и платить за нее нужно очень много. Когда Бертиля уволили, я думала, что мы переедем, но не пришлось. Во всяком случае, переехали гораздо позже и по другим причинам. - По каким? - Бертиль пил и вообще, - уклончиво сказала женщина. - А нижний сосед жаловался, что мы очень шумим. Но мы шумели не больше, чем остальные жильцы дома. Стены такие тонкие, что было слышно, как плачут дети, лают собаки, слышно было граммофон на несколько этажей ниже нас. Мы думали, на пианино занимается сосед, а оказалось, что это на целых три этажа выше. Детям мы дома играть не разрешали. А осенью нас выселили. - Он много пил? - Да, иногда. - А как он вел себя пьяный? Был агрессивен? Она ответила не сразу. Отошла и села. - Иногда он был зол. Зол из-за того, что лишился работы, зол на общество и вообще. Я уставала от его разговоров об этом каждый раз, когда он выпивал пару рюмок. - Говорят, в вашей квартире бывали скандалы? - А, совсем не скандалы. Иногда мы ссорились, а однажды ребята проснулись ночью и стали играть, а мы спали. Явился патруль полиции. Может быть, иногда мы разговаривали слишком громко, но никаких драк или чего-нибудь в атом роде не было. Кольберг кивнул. - Когда вам угрожали выселением, обращались ли вы в союз квартиросъемщиков? - Нет, мы не состояли ни в каких союзах. Да ничего и нельзя было сделать. Нам пришлось выехать. - И где вы жили? - Я нашла однокомнатную квартиру, мы сняли ее. Жида там, дока не перебралась сюда, а Бертиль жил в общежитии для холостяков, когда мы развелись. Теперь он живет в Мальмё. - Когда вы видели его в последний раз?