В этих случаях Ларссон поднимался на верхнюю площадку. А затем опять спускался. Без трех минут шесть он услышал скрип лифта, который шел вверх, и одновременно чьи-то тяжелые шаги снизу. Лифт остановился, из него вышел человек. Он держал в руках связку ключей, и Гунвальд Ларссон понял, что это Хампус Бруберг. Несмотря на жару, тот был в пальто и шляпе. Он отпер контору, вошел и закрыл за собой дверь. Одновременно поднимавшийся снизу человек прошея мимо конторы Бруберга и стал подниматься выше. Это был кряжистый парень в синем костюме и фланелевой рубашке. Увидев Гунвальда Ларссона, он остановился и громко сказал: - Что вы тут делаете, а? - Это вас не касается, - прошептал Ларссон в ответ. От парня несло пивом или водкой, а скорее всего и тем и другим. - Очень даже касается, - упрямо сказал парень. - Я - здешний привратник. Он стал посреди лестницы, одной рукой опираясь о стену, а другой - на перила, чтобы загородить дорогу. - Я из полиции, - шепнул Ларссон. Как раз в эту минуту открылась дверь, и Бруберг, или кто там ни был, вышел, держа в руках пресловутый чемодан. - Ах, из полиции, - громким хриплым голосом сказал парень. - А ты покажи документы, прежде чем... Человек с чемоданом не стал ждать лифта и доли секунды. Стремглав помчался вниз по лестнице. Гунвальд Ларссон оказался в трудном положении. Времени для объяснений не было. Ударь он парня в синем костюме, тот скатится по лестнице и свернет себе шею. Чуть поколебавшись, он решил оттолкнуть его в сторону. Однако привратник был упрям и уцепился за пиджак Ларссона. Тот попытался вырваться, пиджак затрещал и разорвался. Раздраженный, Ларссон повернулся и ударил парня по рукам. Привратник взвыл и выпустил его, но Бруберг был уже далеко внизу. Гунвальд Ларссон побежал по лестнице, слыша за своей спиной злобные проклятия и тяжелые неуверенные шаги. А в вестибюле разыгралась совершенно нелепая сцена. Сахриссон, конечно, вошел в подъезд и стоял у входной двери, широко расставив ноги. Он расстегнул куртку и вытащил пистолет. - Стой! - заорал он. - Полиция! Бруберг резко остановился, не выпуская чемодана, который держал в правой руке. Левой рукой он вынул из кармана пальто что-то вроде пистолета и выстрелил вверх. Не услышав рикошета, Гунвальд Ларссон был почти уверен, что это скорее всего стартовый пистолет, а может быть, игрушечный или учебный. Сахриссон упал ничком на мраморный пол и выстрелил, но промазал. Ларссон крепко прижался к стене. Бруберг бросился в сторону от двери вестибюля, около которой находился полицейский. Очевидно, в доме был черный ход. Сахриссон выстрелил снова и снова промахнулся. Человек с чемоданом был всего в трех метрах от Гунвальда Ларссона. Сахриссон выстрелил три раза подряд и промазал. "Чему, черт возьми, их только учат в школе полицейских?" - в отчаянии думал Ларссон. Пули свистели, отскакивая от каменных стен. Одна из них попала в каблук ботинка Ларссона и навсегда испортила первоклассную итальянскую работу. - Прекратить огонь, - зарычал он. Сахриссон нажал на курок еще раз, но пистолет дал осечку. Очевидно, он забыл вставить обойму. Гунвальд Ларссон сделал три быстрых шага вперед и изо всех сил ударил Хампуса Бруберга в челюсть. Что-то хрустнуло под кулаком, и Бруберг сел, вытянув ноги. По ступенькам спускался привратник, ругаясь и тяжело пыхтя. - Что тут такое? - ошарашенно прохрипел он. Над вестибюлем висел голубой туман. Резко пахло порохом. Сахриссон поднялся со смущенным видом. - Куда ты целился? - злорадно спросил Гунвальд Ларссон. - В ноги. - В мои? Гунвальд Ларссон поднял оружие, выпавшее из руки Бруберга. Это был действительно стартовый пистолет. На улице возле дома собралась шумная толпа. - Вы с ума сошли, - сказал привратник. - Это же директор Бруберг. - Заткни глотку, - сказал Ларссон и заставил сидящего человека подняться на ноги. - Возьми чемодан, - сказал он Сахриссону. - Если сумеешь. Крепко держа Бруберга за правую руку, он вывел его из подъезда. Левую руку Бруберг держал у подбородка. Между пальцами сочилась кровь. Не оглядываясь, Ларссон прокладывал дорогу к своей машине среди шумящей толпы. Сахриссон с чемоданом тащился сзади. Гунвальд Ларссоп толкнул Бруберга на заднее сиденье и сел рядом. - Доберешься до полицейского управления? - спросил он Сахриссона. Тот кивнул с пришибленным видом и уселся за руль. - Что тут происходит? - спросил почтенного вида господин в сером костюме и в берете. - Кино снимаем, - ответил Гунвальд Ларссон и захлопнул дверцу.
      XVII
      Хампус Бруберг не произнес до сих пор ни слова и потому, что не хотел, и потому, что не мог. У него было выбито два зуба и сломана нижняя челюсть. В половине десятого вечера Ларссон и Кольберг все еще стояли, наклонившись над ним, и задавали бессмысленные вопросы: - Кто застрелил Виктора Пальмгрена? - Почему вы пытались бежать? - Вы наняли убийцу? - Расскажите, что вы знаете. - Кто стрелял? - Почему вы не отвечаете? - Ваша игра проиграна, так что говорите. Время от времени Бруберг качал головой, а когда речь заходила об убийстве Пальмгрена, его искривленное лицо искажалось еще более и на нем появлялось что-то, долженствующее изображать сардоническую усмешку. В начале допроса они из чистой формальности спросили его, не хочет ли он позвонить своему адвокату, но и тогда арестованный только покачал головой. - Вы хотели убрать Пальмгрена, чтобы сбежать с деньгами, да? - Где находится человек, стрелявший в Пальмгрена? - Кто еще участвовал в заговоре? - Отвечайте же, черт вас дери! - Если вы скажете, кто совершил убийство, возможно, это облегчит вашу участь. - С вашей стороны было бы умнее помочь нам. Кольберг иногда пытался задавать более нейтральные вопросы. - Когда вы родились? Где? А Гунвальд Ларссон по давней привычке действовал по принципу, что нужно начинать сначала. - Начнем сначала. Когда вы решили убрать Виктора Пальмгрена с дороги? Гримаса. Покачивание головой. Кольбергу казалось, что губы Бруберга складываются в слово "идиот". На мгновение он подумал, что это недалеко от истины. - Если вы не хотите говорить, пишите. - Вот ручка. - Нас интересует только убийство. Остальным занимаются другие. - Понимаете ли вы, что вас подозревают в заговоре? - В участии в преднамеренном убийстве? - Признаётесь вы или нет? - Было бы лучше для всех, если бы вы признались теперь. Немедленно. - Начнем сначала: когда вы решили убить Пальмгрена? - Говорите же! - Вы знаете, у нас достаточно доказательств для вашего ареста. Вы уже задержаны. В этом можно было не сомневаться. В чемодане лежали акции и другие ценные бумаги на сумму около полумиллиона крон, насколько можно было оценить на первый взгляд. Делом обоих было расследовать убийства, а не экономические преступления, но все же они кое-что знали о контрабанде валюты и акций. Во внутреннем кармане пиджака Бруберга они нашли билет до Женевы через Копенгаген и Франкфурт. Билет на имя мистера Роджера Франка, инженера. - Ну так как? - Самое лучшее для вас облегчить свою совесть. Наконец Бруберг взял шариковую ручку и написал на блокноте: "Приведите сюда врача". Кольберг отвел Ларссона в сторону и тихо сказал: - Это самое лучшее, что мы можем сделать. Нельзя же продолжать вот так час за часом. Гунвальд Ларссон нахмурился: - Возможно, ты прав. И есть ли какие-либо доказательства того, что он подстроил это убийство? Я думаю, скорее наоборот. - Вот именно, - задумчиво проговорил Кольберг. - Вот именно. Оба они устали, и им очень хотелось уйти домой. Но в заключение они задали еще несколько вопросов: - Кто стрелял в Пальмгрена? - Мы знаем, что стреляли но вы, но вы знаете имя стрелявшего. Кто он? - Где он? - Когда и где вы родились? - спросил Гунвальд Ларссон, уже не понимая, о чем говорит. Наконец, потеряв всякую надежду, они вызвали дежурного полицейского врача и, передав Бруберга на попечение дежурным, сели в свои машины и отправились - Кольберг к жену, которая уже уснула, а Ларссон сожалеть о своей испорченной одежде. Прежде чем лечь, Кольберг попытался позвонить Мартину Беку, но безуспешно. Гунвальд Ларссон не собирался звонить ни Мартину Беку, ни кому-либо еще.
      В тот день Кольберг, правда, принимал участие и в более удачном допросе. Как только он и Оса Турелль привели Хелену Ханссон в холодную негостеприимную комнату в полиции нравов, она совершенно упала духом, и показания полились из нее столь же обильно, сколь и проливаемые при этом слезы. Им пришлось включить магнитофон, чтобы записать все, что она говорила. Да, она была "девушкой по вызову". Да, к ней часто обращался Хампус Бруберг. Он передал ей чемодан и билет на самолет. Она должна была лететь в Цюрих и оставить в гостинице чемодан на хранение. Он должен был прибыть на следующий день из Женевы и взять чемодан. Ей было обещано за труды десять тысяч крон, если все пройдет удачно. Что в чемодане - она не знает. Хампус Бруберг сказал, что им нельзя рисковать и лететь одним самолетом. Да, при появлении полицейских она попыталась связаться с Брубергом, который жил в отеле Карлтон под именем Франка, но не застала его. Гонорар за выполнение поручения в Мальмё составил не тысячу, а полторы тысячи крон. Она сообщила номера телефонов девушек, к сообществу которых принадлежала. Да, она живет проституцией, но, во-первых, она не одна такая, а, во-вторых, никогда ничем другим не занималась. В связи с убийством она решительно ничего не знает. Во всяком случае, не больше того, о чем уже рассказывала. Кольберг был склонен поверить ей в этом, как и во всем остальном.
      XVIII
      В Мальмё Паульссон старался вовсю. В первые дни - в субботу и воскресенье - он сосредоточил свое внимание на служащих отеля, он хотел, так сказать, взять в кольцо того, кого искал. По опыту он знал, что поручение выполняется легче, если знаешь, кого ищешь. Он завтракал, обедал и ужинал в ресторане отеля, а в остальное время пребывал в холле. Вскоре он убедился, что бессмысленно сидеть в ресторане, навострив уши и спрятавшись за газету. Большинство посетителей говорили на непонятных ему иностранных языках, а если официанты и обсуждали события, происшедшие в среду, то делали это отнюдь не поблизости от его стола. Паульссон решил играть роль любопытного посетителя, узнавшего об убийстве из газет. Он подозвал кельнера - вялого молодого человека с баками, в белоснежной куртке, и попытался завести разговор о драме с выстрелом, но кельнер отвечал односложно и равнодушно, поглядывая все время в окно. Видел ли он убийцу? Да. Это был длинноволосый тип? Неет. Он действительно не был длинноволос и кое-как одет? Может быть, не подстрижен. Точно не видел. Во всяком случае, он был в пиджаке. Кельнер притворился, что ему нужно идти на кухню, и удалился. Паульссон размышлял. Человеку, обычно носящему длинные волосы и бороду, одевающемуся в джинсы и мешковатую куртку, ничего не стоит переодеться. Стоит только постричься, побриться, надеть костюм - и никто его не узнает. Загвоздка в таком переодеваний заключалась в том, что человеку понадобится время, чтобы принять свой прежний вид. Поэтому его легко было бы найти. Паульссон был доволен этим выводом. Но, с другой стороны, многие левые социалисты выглядели как обычные люди. Наблюдая за демонстрациями в Стокгольме, од не раз в этом убеждался, и это его раздражало. Легко распознать молодых людей, одетых в синие комбинезоны с портретами Мао на груди, даже когда те ходят группами. Но работа затруднялась тем, что некоторые из них брились, стриглись, одевались в приличные костюмы, а листовки и брошюры носили в красивых портфелях. Конечно, ради этого не стоило самому прибегать к антигигиеническим крайностям в одежде, но все же это раздражало. К его столу подошел метрдотель. - Нравится? - спросил он. Он был невысокого роста, с коротко остриженными волосами и веселыми глазами. С ним, наверное, легче завести разговор, чем с кельнером. - Спасибо. Очень вкусно, - ответил Паульссон. И быстро перешел на интересовавшую его тему: - Я как раз думаю о том, что произошло в среду. Где вы были в тот вечер? - Работал. Неприятная история. И до сих пор стрелявшего не поймали. - Вы его видели? - Все произошло очень быстро. Когда он появился, меня в ресторане не было. Я вошел, когда он уже выстрелил. Так что я, можно сказать, видел только его тень. В голове Паульссона мелькнула гениальная догадка: - Может быть, он был цветной? - Простите? - То есть негр, проще говоря. Он не негр? - А почему он должен быть негром? - с изумлением сказал метрдотель. - Как вы, может быть, знаете, бывают и светлые негры. Они совсем непохожи на негров, даже если к ним внимательно присматриваться. - Нет, я об этом ничего не слышал. Есть люди, которые видели его гораздо лучше меня, и кто-нибудь из них обратил бы внимание, если бы это был негр. Субботний вечер Паульссон провел в баре, где выпил огромное количество различных безалкогольных напитков. Когда он заказал шестой стакан, то даже бармен, редко чему-либо удивлявшийся, несколько опешил. Вечером в воскресенье бар был закрыт, и Паульссон перебрался в холл. Он описывал круги вокруг конторки портье, но портье был очень занят, говорил по телефону, листал книгу регистрации, помогал посетителям и время от времени исчезал по спешным делам. В конце концов Паульссону удалось переброситься с ним несколькими словами, но он не получил подтверждения своей теории. Портье решительно отвергал, что убийцей был негр. Паульссон закончил день жаренным на углях шницелем в маленьком кабачке. Публики там было значительно больше, чем в отеле, причем в основном молодежь, и он расслышал несколько интересных разговоров за ближайшими столиками. Рядом с ним беседовали двое мужчин и девушка, причем он, к своему огорчению, ничего не понимал из их разговора, пока они не заговорили об убийстве Виктора Пальмгрена. Самый молодой из них, рыжий длинноволосый юноша с пышной бородой, презрительно отозвался об убитом и с восхищением об убийце. Паульссон внимательно осмотрел его внешность и запечатлел ее в памяти. На следующий день, в понедельник, Паульссон решил расширить поле деятельности и поехать в Лунд. В Лунде студенты, а там, где студенты, там и летвоэкстремистские элементы. При себе он имел большой список лиц в Лунде, которых можно было подозревать в опасных мыслях. К вечеру он сел в поезд, отправился в этот университетский город, где раньше не бывал, и бродил по улицам в поисках студентов. Было жарче, чем обычно, и Паульссон потел в своем клетчатом костюме. Он дошел до университета, освещенное солнцем здание казалось мертвым н забытым. Никакой подрывной деятельности в нем явно не велось. Паульссон вспомнил фотографию Мао, плывущего по реке Янцзы. Может быть, лундские маоисты купаются в реке Хэйе, следуя примеру председателя? Паульссон снял пиджак и направился к собору. Он удивился, что знаменитый гигант Финн4 выглядит таким маленьким, и купил открытку, чтобы послать жене. По дороге от собора он увидел афишу, сообщавшую, что студенческий союз организует вечером танцы. Паульссон решил пойти туда, но пока было еще рано. Он бродил по пустому в летнее время городу, проходил под высокими деревьями городского парка, прогуливался по посыпанным гравием тропинкам ботанического сада и вдруг почувствовал, что очень голоден. Он пообедал в погребке, а потом, сидя за чашкой кофе, наблюдал за отнюдь не оживленным движением на площади. Он не очень-то понимал, как нужно вести расследование и поиски убийцы Виктора Пальмгрена. Политические покушения случались в Швеции редко. Он мечтал о том, чтобы факты не были такими расплывчатыми и чтобы немножко лучше знать, где ему искать. Когда над городом сгустилась тьма и зажглись фонари, он расплатился и пошел на танцы. Это тоже не дало никаких результатов. Человек двадцать молодых людей пили пиво и танцевали под оглушающую попмузыку. Паульссон поговорил с некоторыми из них, но оказалось, что они не студенты. Он выпил кружку пива и вернулся в Мальмё. В лифте он встретил Мартина Бека. Несмотря на то, что они были одни, Мартин Бек упорно смотрел в одну точку над головой Паульссона, тихонько посвистывая. Когда лифт остановился, он подмигнул Паульссону и, приложив указательный палец к губам, вышел в коридор.
      XIX
      Вечером в понедельник Монссон позвонил своему датскому коллеге. - Черт возьми, - сказал Могенсен. - Что с тобой случилось - ты звонишь днем? Или, думаешь, я и тут сплю? А, понимаю, дело такое спешное, что ты не можешь дождаться ночи. Ну, выкладывай, я ведь сижу тут, сложив руки на пузе. - Оле Хофф-Енсен - он директор какой-то фирмы, входящей в международный концерн, принадлежащий Виктору Пальмгрену. Я бы хотел узнать, что это за фирма и где помещается ее контора. Как можно скорее. - Понял, - сказал Могенсен. - Я позвоню. Прошло полчаса. - Это было нетрудно, - сказал Могенсен. - Слушаешь? Директору Оле Хофф-Енсену сорок восемь лет, он женат, у него две дочери. Его жену зовут Бирте, ей сорок три года. Они живут на Аллее Ришелье в Хеллерупе. Фирма акционерное общество по воздушным перевозкам, называется Аэрофрахт, ее главная контора находится на Угольной площади, а другие помещения - в аэропорту Каструп. Общество имеет пять самолетов типа ДС-6. Нужно тебе еще что-то? - Нет, спасибо, пока хватит. Как ты поживаешь? - Дьявольски плохо. Жарко. И город кишит чудаками. В частности, шведами. Прощай. Монссон положил трубку и в ту же минуту вспомнил, что забыл узнать номер телефона этой самой фирмы. Он попросил телефонистку найти номер, на что ушло время. Когда он наконец позвонил в Аэрофрахт, ему сообщили, что Хофф-Енсен будет только на следующий день, и попросили звонить после одиннадцати. Во вторник утром Монссон встретил Мартина Бека у гостиницы. Он рассчитывал, что оба поедут в Копенгаген на катере на подводных крыльях, но Бек заявил, что предпочитает поехать на настоящем пароходе и что они прекрасно могут соединить приятное с полезным и позавтракать во время поездки. Он знал, что паром отходит через двадцать минут. Пассажиров было немного, и в столовой было занято всего два столика. Они съели по бутерброду с селедкой, по венскому шницелю и перебрались в салон пить кофе. За кофе Мартин Бек рассказал, чего добились Кольберг и Ларссон в деле Бруберга и Хелены Ханссон, что само по себе было сенсационно, но ни на йоту не двинуло вперед расследование самого убийства. Они доехали на поезде до Главного вокзала и прошли пешком по площади Ратуши, по узким улочкам к Угольной площади. Контора Аэрофрахта находилась в верхнем этаже старого дома, лифта не было, пришлось подниматься по крутым узким ступенькам. Если дом был стар, то тем более современным было внутреннее оборудование конторы. Они вошли в длинный узкий коридор с множеством дверей по обе его стороны, стены были обиты зеленым материалом под кожу. В простенках между дверьми висели большие фотографии, изображавшие самолеты старых марок, под каждым стояло кожаное кресло и металлическая пепельница на длинной ножке. Коридор заканчивался большой комнатой, два высоких окна которой выходили на площадь. Секретарша, спиной к окнам сидевшая у стального письменного стола, покрытого белым лаком, была немолода и некрасива. Зато обладала очень приятным голосом. Монссон заметил это еще вчера, когда ей звонил. Кроме того, у нее были великолепные светло-рыжие волосы. Она говорила по телефону и сделала жест рукой, приглашая посетителей сесть. Монссон опустился в одно из кресел и вынул зубочистку. Он пополнил свой запас в ресторане на пароме. Мартин Бек стоял, рассматривая старую изразцовую печку в одном из углов комнаты. Телефонный разговор велся на испанском языке, которого ни Мартин Бек, ни Монссон не знали, и поэтому очень скоро устали от него. Наконец рыжеволосая закончила разговор и, улыбаясь, поднялась. - Насколько я понимаю, вы из шведской полиции, - сказала она. - Минуточку, я сейчас доложу директору Хофф-Енсену. Она исчезла за двойными дверьми, которые тоже были обиты заменителем кожи, но табачно-коричневого цвета, и украшены блестящими медными бляхами. Дверь за ней закрылась бесшумно, и, как Мартин Бек ни напрягал слух, услышать ничего не удалось. Не прошло и минуты, как дверь открылась, и появился Хофф-Енсен. Это был стройный загорелый человек, широкая улыбка обнажала ряд безукоризненных белых зубов под светлыми холеными усами. Он был одет с изысканной простотой в оливково-зеленую рубашку тонкого шелка, темно-зеленый пиджак мягкого ирландского твида, коричневые брюки и бежевые ботинки. Видневшиеся из выреза рубашки волосы блестели серебром на загорелой груди. Он был широкоплечий, с резкими чертами лица и большой головой, густыми короткими волосами цвета платины, как и усы. Пожав руку Беку и Монссону, он открыл перед ними дверь и, прежде чем закрыть ее, сказал секретарше: - Прошу меня не беспокоить. Хофф-Енсен подождал, пока посетители сядут, и уселся сам за письменный стол. Он откинулся на спинку стула и взял сигару, которая дымилась перед ним в пепельнице. - Итак, господа, дело, очевидно, идет о бедном Викторе? Вы не нашли виновного? - Пока нет, - ответил Мартин Бек. - Я могу мало что прибавить к тому, что я уже сказал на допросе в Мальмё в тот печальный вечер. Все произошло в считанные секунды. - Но вы видели стрелявшего, не правда ли? - спросил Монссон. - Вы ведь сидели лицом к нему. - Конечно, - ответил Хофф-Енсен, затянувшись сигарой. - До выстрела я не обратил никакого внимания на этого человека, и прошло какое-то время, прежде чем я понял, что случилось. Я увидел, что Виктор упал на стол, но не сразу осознал, что его убили, хотя и слышал выстрел. Затем я увидел человека с револьвером, кажется, это был револьвер. Человек быстро вылез в окно и исчез. Естественно, я был ошеломлен и не обратил внимания, как он выглядел. Вот, господа, видите, большой помощи от меня ожидать трудно. Он развел руками и опустил их на подлокотники кресла, всем своим видом выражая сожаление. - Но все же вы его видели, - сказал Мартин Бек. - Какое-то впечатление у вас создалось. - Пожалуй, он средних лет, может быть, в несколько потертой одежде. Лица его я не видел - когда я взглянул на него, то он уже повернулся ко мне спиной. Очевидно, он хорошо тренирован, поскольку так быстро вылез в окно. - А ваша жена? - спросил Монссон. - Она что-нибудь видела? - Решительно ничего, - ответил Хофф-Енсен. - Моя жена очень впечатлительная и слабая женщина - двое суток не могла оправиться после этого потрясения. К тому же она сидела рядом с Виктором и, следовательно, спиной к преступнику. Вы не настаиваете на ее допросе? - Нет, в этом, я думаю, нет необходимости, - сказал Мартин Бек. - Благодарю, - улыбнулся Хофф-Енсен. - Да, вот так-то... Он уперся в подлокотники, чтобы встать, но Монссон поспешил сказать: - Если директор Хофф-Енсен разрешит, я задам еще несколько вопросов. - Слушаю вас. - Как долго вы возглавляете эту фирму? - Одиннадцать лет. В молодости я был летчиком, затем изучал рекламное дело в США, руководил отделом рекламы в одной авиакомпании, пока Виктор не сделал меня шефом Аэрофрахта здесь в Копенгагене. - А теперь? Вы продолжаете работу как обычно, несмотря на его кончину? Хофф-Енсен развел руками, показав свои прекрасные вставные зубы. - Представление продолжается. - А кто будет руководить концерном? - спросил Бек. - Это вопрос, - ответил Хофф-Енсеи. - Молодой Линдер слишком еще зелен. А Бруберг, как и я, загружен делами. - Как вы относились к директору Пальмгрену? - Очень хорошо. Он полностью доверял мне и тому, как я руковожу компанией. - А чем, собственно, занимается Аэрофрахт? - спросил Мартин Бек, догадываясь об ответе. - Воздушными перевозками - как это явствует из названия. - Да, я понимаю, но что это за перевозки? У вас пять самолетов, не так ли? Хофф-Енсен кивнул, затем сказал: - Перевозим главным образом продукцию самого концерна, прежде всего рыбные консервы. На одном из самолетов есть морозильная установка. Иногда у нас идут и чартерные перевозки. Некоторые копенгагенские фирмы обращаются к нам с такими просьбами, есть и другие клиенты. - В какие страны вы летаете? - спросил Мартин Бек. - Главным образом в европейские, за исключением восточных государств. Иногда в Африку. - В Африку? - Да. Большей частью это чартерные полеты. Сезонные. - Хофф-Енсен демонстративно взглянул на часы. Монссон выпрямился, вынул зубочистку изо рта и направил ее на Хофф-Енсена: - Вы хорошо знаете Хампуса Бруберга? - Не очень. - Датчанин пожал плечами. - Иногда встречаемся на заседаниях правления, как в ту среду. Изредка говорим по телефону. Вот и все. - Вы знаете, где он сейчас? ' - Наверное, в Стокгольме. Он там живет. И его контора тоже там. - Вопрос явно удивил Хофф-Енсена. - А какие отношения с Брубергом были у Пальмгрена? - спросил Бек. - Хорошие, насколько мне известно. Не то чтобы они виделись так же часто, как я с Виктором. Мы нередко играли в гольф, встречались не только для деловых бесед. Отношения между Виктором и Хампусом Брубергом были скорее отношениями между начальником и подчиненным. Судя по его тону, особой симпатии к Хампусу Брубергу он не испытывал. - Сколько у вас служащих? Хофф-Енсен на мгновение задумался. - Сейчас двадцать два человека: Количество колеблется в зависимости от сезона, количества заказов и тому подобного, - расплывчато сказал он. - А где сейчас находятся ваши самолеты? - Два в Копенгагене. Один в Риме. Один в Сан Томе, ремонтирует мотор. Пятый в Португалии. Мартин Бек резко поднялся и сказал: - Спасибо. Можем ли мы позвонить вам, если понадобится? Вы будете в Копенгагене в ближайшее время? - Конечно, - ответил Хофф-Енсен. Он отложил сигару, но продолжал спокойно сидеть в кресле. В дверях Монссон обернулся и сказал: - Может быть, вы знаете, кто хотел убрать Виктора Пальмгрена? Хофф-Енсен взял сигару, холодно взглянул на Монссона: - Нет, не знаю. Очевидно, тот, кто в него стрелял. Прощайте, господа. По Кебмагергаде они дошли до площади Амагер. Монссон бросил взгляд на переулок Ледерстрэде. Там жила его знакомая. Она была скульптором и, хотя родилась в Сконе, предпочитала жить в Копенгагене, Он познакомился с ней год назад в связи с одним расследованием. Ее звали Надя, и ему она очень нравилась. Они иногда встречались, чаще всего у нее. Никто из них не хотел себя связывать, как-то мешать друг другу, и за все это время их отношения ничем не омрачались. Единственным минусом было то, что он не испытывал прежней радости, проводя свободные дни со своей женой: ему хотелось быть с Надей. Улица кишела народом, большинство, несомненно, составляли туристы. Бек, ненавидевший скопления людей, потащил Монссона через толпу, мимо "Магазен дю нор" на Лилле Конгенсгаде. Они выпили холодного пива в ресторане, где тоже было много народу, но все же было приятнее, чем на улице. Монссон уговорил Мартина Бека ехать домой на катере на подводных крыльях. Через сорок минут после того, как они покинули датскую землю, они вошли в служебный кабинет Монссона. На письменном столе лежало сообщение из технического отдела: "Баллистические исследования готовы. Балл".
      XX
      Бек и Монссон разглядывали пулю, убившую Виктора Пальмгрена. Она лежала перед ними на белом листе бумаги и казалась обоим маленькой и безобидной. Она деформировалась от удара, но не очень, во всяком случае, экспертам понадобилось всего несколько секунд, чтобы установить калибр оружия. Да и не нужно было даже быть экспертом, чтобы решить этот вопрос. - Двадцать второй, - задумчиво сказал Монссон. - Какой дурак пытается убить человека из двадцать второго? Мартин Бек откашлялся. Как обычно, он простудился в самую жару. - Сирхан Сирхан убил Роберта Кеннеди из "Ивера Джонсона" двадцать второго калибра, - сказал Скакке, стоявший в глубине кабинета. - Это верно, - сказал Бек. - Но он был вне себя и выпустил всю обойму. Стрелял как попало. - Этот же человек целился точно и сделал всего один выстрел, - вставил Монссон. - Судя по всему, он нажал на курок большим пальцем. - Правой руки, - добавил Бек. - Но это почти все, что мы знаем. Монссон помолчал раздумывая. Потом сказал: - Я думаю, что он действовал как профессионал. Особенно в обращении с оружием. И точно знал, в кого будет стрелять. Стали изучать отчет технического отдела, обследовавшего пулю. Если есть пуля, пустая гильза и оружие, то для любого специалиста проще простого установить, была ли данная пуля выпущена из данного оружия или нет. А если в распоряжении два компонента - чаще всего пуля и гильза, то в большинстве случаев довольно легко установить тип оружия: разное оружие оставляет характерные отпечатки на пуле и гильзе, когда боек бьет по пистону и пуля летит по стволу. С начала тридцатых годов в Швеции медленно, но верно стал создаваться своего рода справочник с бесконечными таблицами, из которых можно было узнать, как различные типы оружия влияют на патрон. Но в нынешнем случае наука споткнулась о тот факт, что тут была только пуля, и к тому же деформированная. И все же баллистики составили список предполагаемых типов использованного оружия. Беку и Монссону самим надлежало уточнить этот список. Для этого требовалась лишь малая толика здравого смысла. Прежде всего можно было исключить все автоматические пистолеты - они выбрасывают пустую гильзу, когда ствол откатывается, а тут гильза не была найдена. Решающее значение имели в данном случае свидетельские показания. Хотя свидетели и мало понимали в оружии, все они твердили одно и то же: убийца стрелял из револьвера. А револьвер, как известно, не выбрасывает пустые гильзы, они остаются в барабане, пока их оттуда не вытащат. Баллистический отчет был очень длинен, и даже после того, как Бек и Монссон потратили целый час своего драгоценного времени, вычеркивая из него все лишнее, он словно не стал короче. - Ну и ну, - сказал Монссон, почесывая затылок. - Эта бумажка нам не поможет до тех пор, пока мы не установим вид оружия или не найдем еще чего-нибудь. Мартин Бек вытер пот со лба сложенным носовым платком, потом развернул его и высморкался. Взял список револьверов и уныло забубнил: - Кольт "Кобра", "Смит и Вессон" модель 34. Четырехствольный международный, "Гаррингтон и Рикардсон 900", "Гаррингтон и Рикардсон 622", "Гаррингтон и Рикардсон 926", "Гаррингтон и Рикардсон "Сайд-Кик", "Гаррингтон и Рикардсон 49", "Гаррингтон и Рикардсон спортивный"... - Спортивный, - повторил Монссон. - Хотел бы я потолковать с этими ребятами - Гаррингтоном и Рикардсоном. И чего им было мало одной модели? - заметил Мартин Бек, перевернул страницу и продолжал бубнить: - "Ивер Джонсон "Сайдвиндер", "Ивер Джонсон "Кадет", "Ивер Джонсон "Викинг", "Ивер Джонсон "Викинг" с укороченным стволом"... Этот можно вычеркнуть. Все говорят что дуло было длинное. Монссон подошел к окну и задумчиво смотрел на полицейский двор. Он уже не слушал. Голос Мартина Бека звучал где-то вдалеке. - "Хертерс-22", "Ллама", "Астра Кадикс", "Арминиус", "Росси", "Хауэс Тексас Маршал", "Хауэс Монтана Маршал", "Рик Биг 7"... господи боже мой, конца не видно. Интересно, сколько револьверов в этом городе... На этот вопрос ответить было трудно. Конечно, бесчисленное множество: полученных по наследству, украденных, привезенных контрабандой, запрятанных в шкафы или ящики столов и старые чемоданы.