Вы остановились у киоска с сосисками. Один из вас стоял возле машины и ел сосиску. Мимо вас - это верно - проехал велосипедист, и кто-то вам что-то крикнул. Но крикнул не велосипедист, а его сынишка, который сидел сзади на багажнике. И крикнул он не "полиция, полиция, картофельное рыло", а "полиция, полиция, картофельно пюре", поскольку ему всего три года и он еще не научился говорить как следует. Гунвальд Ларссон оборвал свою речь. У Кристианссона и Кванта лица стали багровыми. Наконец Кристианссон пробормотал: - И откуда вы все это знаете? Ларссон переводил уничтожающий взгляд с одного на другого. - Ну так кто из вас жрал сосиски? - Не я, - отозвался Кристианссон. - Скотина трусливая, - сквозь зубы прошипел Квант. - А теперь я, скажу, откуда я это знаю, - сухо сказал Ларссон. Велосипедист был возмущен тем, что два хама в полицейской форме целых четверть часа орали на него за то, что трехлетний несмышленыш что-то там сказал. Он позвонил и пожаловался, и правильно сделал. Тем более что у него есть свидетели. Кстати, а пюре к сосискам было? Кристианссон с мрачным видом кивнул головой. Квант попытался занять последнюю оборонительную позицию: - Легко ослышаться и ошибиться, когда у тебя набит рот и ты... Подняв руку, Гунвальд Ларссон остановил его излияния. Потом вынул записную книжку, достал из внутреннего кармана ручку и написал крупными буквами: УБИРАЙТЕСЬ К ЧЕРТУ Вырвал листок и протянул его через стол. Кристианссон взял бумагу, посмотрел на нее, побагровел еще сильнее и передал Кванту. - Я не в силах выговорить это, - произнес Гунвальд Ларссон. Кристианссон и Квант, взяв письменное указанно с собой, удалились.
      IV
      Обо всем этом Мартин Бек ничего не знал. Он сидел в своем рабочем кабинете в полиции на аллее Вестерберга, и занимали его совсем другие проблемы. Отставив стул подальше, он вытянул ноги и водрузил их на выдвинутый нижний ящик письменного стола; покусывая мундштук только что прикуренной "Флориды" и засунув руки глубоко в карманы брюк, смотрел в окно. Он думал. Поскольку Мартин Бек руководил государственной комиссией по особо опасным преступлениям, можно было предположить, что он размышляет над убийством в Сэдере, случившемся неделю назад и до сих пор не раскрытым. Или думает о неопознанном женском трупе, выловленном вчера в Риддарфьорде. Однако это было не так. Он не мог придумать, чем кормить гостей, которых пригласил к себе домой. В конце мая Мартин Бек получил двухкомнатную квартиру на Чёпмансгатан и уехал от семьи. Они с Ингой прожили вместе восемнадцать лет, но брак распался давным-давно, и уже в январе, когда его дочь Ингрид собрала вещички и перебралась к своему приятелю, они с женой договорились о разводе. Сначала она была против, но, когда вопрос о квартире был решен, ей оставалось только согласиться. Рольфу было всего четырнадцать лет, и Мартин Бек чувствовал, что она рада. остаться вдвоем с сыном. Квартира была удобная и уютная, и когда он наконец расставил те немногие вещи, которые перевез из своего с Ингой дома в мрачноватом пригородном районе Багармоссен, и купил то, чего не хватало, он в припадке лихости пригласил трех своих лучшие друзей на ужин. Поскольку его высшим достижением в кулинарное искусстве были вареные яйца и чай, приходилось признать, что он поступил по меньшей мере опрометчиво, теперь он понимал это. Он попытался вспомнить, чем угощала гостей Инга, но в памяти доплыли только нечеткие картины вкусных и сытных блюд, способ приготовления которых, как и составные части, были ему совершенно неведомы. Мартин Бек закурил новую сигарету и с тоской подумал о камбале а ля Валевска и телячьем филе Оскар. А что и говорить о Кёр-де-филе Провансаль! Кроме того, было еще одно обстоятельство: он не учел, каким аппетитом обладают его будущие гости. Леннарт Кольберг, его ближайший помощник, не только любил поесть, но и был знатоком кулинарных тонкостей, в чем Мартин Бек имел не один случай убедиться, когда решался пойти вместе в столовую. Да и само бренное тело Кольберга свидетельствовало об усиленном интересе к прелестям накрытого стола, и даже ножевое ранение в живот, полученное год назад, не лишило его этой особенности. У Гун Кольберг не было габаритов ее мужа, но по аппетиту она ему не уступала. И Оса Турелль, которая теперь стала их коллегой, поскольку ее после окончания училища определили в полицию нравов, была истым Гаргантюа. Он хорошо помнил, какой маленькой и тщедушной была она полтора года назад, когда ее мужа, младшего помощника Мартина Бека, в автобусе застрелил закоренелый убийца. Теперь все самое страшное позади, аппетит к ней вернулся и даже усилился. По-видимому, у нее великолепный обмен веществ. Мартин Бек сначала хотел попросить Осу прийти пораньше, чтобы помочь ему, но потом отбросил эту идею. Чей-то увесистый кулак стукнул в дверь, она отворилась, и в кабинет вошел Кольберг. - Над чем задумался? - спросил он, усаживаясь в кресло для посетителей, которое задумчиво крякнуло под тяжестью его тела. Никто не мог подумать, что Кольберг знал воровских приемов больше и умел отделать человека по всем правилам науки лучше, чем, может статься, кто другой во всей полиции. Мартин Бек снял ноги с ящика и вместе со стулом подвинулся ближе к столу. Прежде чем ответить, тщательно затушил недокуренную сигарету. - Об этом убийстве топором в Юртхагене, - соврал он. - Нового ничего нет? - Ты видел протокол вскрытия? Там сказано, что парень умер уже от первого удара. У него на редкость тонкие кости черепа. - Да, я видел. - Посмотрим, что скажет его жена. В больнице вчера сообщили что она пока в невменяемом состоянии. Может быть, она его и убила, кто знает. Он встал, подошел к окну и открыл его. - Закрой, - попросил Мартин Бек. Кольберг закрыл окно. - И как ты это выносишь, - жалобно сказал он. - Здесь ведь жарко, как в печке. - Уж пусть меня лучше зажарят, чем задушат, - философски заметил Мартин Бек. Здание полиции примыкало к Эссингеледен, и, когда машин на улице становилось больше, как, например, теперь, во время отпусков, особенно сильно чувствовалось, насколько воздух насыщен выхлопными газами. - Пеняй на себя, - сказал Кольберг и побрел к двери. - Постарайся, во всяком случае, дожить до вечера. Ты ведь сказал - в семь часов, да? - В семь, - ответил Мартин Бек. - Я уже голоден, - сказал Кольберг. - Вечером накормлю, - улыбнулся Мартин Бек, но дверь за Кольбергом уже закрылась. Через минуту начали звонить телефоны, по которым надо было отвечать, пошли люди с бумагами, которые нужно было подписывать, и с вопросами, которые нужно было решать, и мысли о вечернем меню отошли на второй план. Без четверти четыре он вышел из здания полиции и поехал на метро за покупками в Хёторьсхаллен. Он провозился там так долго, что ему в конце концов пришлось брать такси, чтобы успеть домой вовремя. Без пяти семь все было готово, и он окинул взглядом накрытый стол. Икра в венчике тонко нарезанного лука, с укропом и лимоном. Копченый лосось. Крутые яйца, нарезанные ломтями. Салака горячего копчения. Копченый палтус. Колбасы разных сортов: салями, польская, ливерная. Салат из свежих креветок. Им Мартин Бек особенно гордился, потому что делал этот салат сам и, как ни странно, получилось даже вкусно. Сыр, редиска и оливки. Хлеб черный, белый и серый. Деревенское масло. На плите благоухал укропом молодой картофель. В холодильнике лежали четыре бутылки вина, пиво и бутылка водки. Мартин Бек был весьма доволен результатами своих стараний. Теперь не хватало лишь гостей. Оса Турелль явилась первой. Мартин Бек смешал два коктейля - "кампари" с содовой, и со стаканами в руке они пошли осматривать его владения. Квартира состояла из спальни, гостиной, кухни, ванной и прихожей. Комнаты были маленькие, но уютные и удобные. - Я уж не спрашиваю, хорошо ли тебе здесь, - сказала Оса Турелль. - Как и все, кто родился в Стокгольме, я всегда мечтал получить квартиру в старом районе, - сказал Мартин Бек. - Да и хорошо все-таки быть самому себе хозяином. Оса кивнула. Она сидела на подоконнике, скрестив ноги, и держала стакан двумя руками. Маленькая и тонкая, с большими карими глазами и коротко подстриженными тонкими волосами, загорелая и свежая, она казалась очень спокойной и хорошо отдохнувшей. Мартин Бек был рад видеть ее такой, ибо ей потребовалось немало времени, чтобы прийти в себя после смерти Оке Стенстрёма. - Ну а сама-то ты как? - спросил он. - Ведь ты тоже недавно переехала. - Заходи как-нибудь, посмотришь, как я живу, -сказала Оса. После смерти Стенстрёма Оса одно время жила у Кольбергов, и, поскольку не хотела возвращаться в квартиру, где жила вместе с мужем, сменяла ее на однокомнатную на Кунгсхольмсстранде. Свою работу в туристской фирме она тоже бросила и поступила в полицейское училище. Ужин удался на славу. Еда пользовалась большим успехом. Мартин Бек боялся, не будет ли ее слишком мало, но, когда гости встали из-за стола, вид у них был сытый и Довольный, а Кольберг даже расстегнул украдкой верхнюю пуговицу на брюках. Оса и Гун пили пиво и водку, а не вино, и к концу ужина бутылка лётенса тоже была пустой. Мартин Бек принес коньяк и кофе, поднял свою рюмку и сказал: - Теперь подумаем о том, чтобы завтра опохмелиться как следует, раз уж в кои-то веки у нас выходной получается у всех вместе. - А я занята, - сказала Гун. - В пять утра придет Будиль, прыгнет мне на живот и потребует завтрак. Будиль, дочке Гун и Леннарта, было два года. - Не волнуйся, - сказал Кольберг. - Я сам с ней займусь независимо от того, будет у меня трещать башка или нет. И давайте забудем о службе. Если бы мог найти порядочную работу, я бы ушел сразу после той истории, год назад. - Ты хоть сейчас-то не думай об этом, - сказал Мартин Бек. - Это чертовски трудно, - ответил Кольберг. - Рано или поздно вся полиция дойдет до точки. Посмотри только на этих несчастных деревенских дурней в униформе, которые бродят по улицам и не знают, что им предпринять. А какие у них руководители? - Конечно, конечно, - успокаивающе сказал Мартин Бек и потянулся за коньяком. Его тоже очень беспокоило положение дел в полицейском корпусе, особенно централизация и крен в сторону политических соображений в работе; это стало чувствоваться подле последних нововведений. То, что профессиональный уровень патрульной службы становился все ниже, тоже не улучшало дело. Но обсуждать эти проблемы сейчас вряд ли было уместно. - Конечно, конечно, - меланхолично повторил он и поднял рюмку. После кофе Оса и Гун решили мыть посуду, а когда Мартин Бек запротестовал, заявили, что мытье посуды - их любимое занятие и они готовы мыть ее где угодно, только не дома. Он им подчинился и принес на кухню виски и содовую. Зазвонил телефон. Кольберг посмотрел на часы. - Четверть одиннадцатого, - сказал он. - Готов поклясться, что это Мальм. Сейчас он скажет, что наш выходной завтра отменяется. Меня здесь нет! Мальм был главный инспектор, помощник Хаммара, их бывшего шефа, который ушел на пенсию. Мальм явился из ниоткуда, то бишь из правления полиции, и заслуги имел исключительно в области политики. Мартин Бек снял трубку. Потом сделал красноречивую гримасу. Звонил не Мальм, а шеф полиции. Он слегка картавил: - Боюсь, что мне придется просить тебя завтра утром выехать в Мальмё. - И добавил, хотя и поздно спохватился: - Извини, если я помешал. Не отвечая на это, Мартин Бек спросил: - В Мальмё? А что там случилось? Кольберг, который только что занялся приготовлением коктейля, взглянул на него и сокрушенно покачал головой. Мартин Бек глазами показал на свой стакан. - Ты знаешь Виктора Пальмгрена? - спросил шеф. - Конечно, слышал о нем, но знаю только, что у него масса разных предприятий и он богат, как Крез. У него, кажется, молодая и красивая жена, которая была не то манекенщицей, не то еще кем-то в этом роде. А что с ним? - Умер. Сегодня вечером в нейрохирургической клинике в Лунде, после того, как в ресторане гостиницы "Савой" в Мальмё в него стрелял неизвестный. Это было вчера. У вас там что, газет нет? Мартин Бек уклонился от ответа. Лишь сказал: - А они сами там не справятся? - Он взял стакан виски с содовой, который протянул ему Кольберг, и отпил глоток. - Разве Пер Монссон больше не работает? - продолжал он. - Он-то ведь в состоянии... Шеф нетерпеливо оборвал его: - Да, Монссон работает, но я хочу, чтобы ты поехал туда и помог ему. Или, точнее говоря, занялся этим делом. И хочу, чтобы отправился как можно скорее. "Нет уж, спасибо", - подумал Мартин Бек. В Мальмё можно было улететь и этой ночью без четверти час, но он не собирался этого делать. - Вылетай завтра же, - сказал шеф. Он явно не знал расписания самолетов. В этой тягостной и неприятной истории мы должны разобраться как можно быстрее. - Он замолчал. Мартин Бек маленькими глотками тянул свои коктейль и ждал. Наконец шеф продолжил: - И высокие инстанции тоже выразили пожелание, чтобы этим делом занялся именно ты. Мартин Бек нахмурил брови и встретил вопросительный взгляд Кольберга. - Он что, был такой важной персоной? - спросил Мартин Бек. - Да, само собой. С некоторыми аспектами его деятельности связаны крупные интересы. "А не мог бы ты выразиться яснее, без этих трафаретов, - подумал Мартин Бек. - Какие интересы, какие аспекты, какой деятельности?" - К сожалению, я не совсем ясно представляю себе картину его деятельности, - сказал он. - Тебя потом проинформируют. Главное, чтобы ты как можно быстрее был на месте. Я говорил с Мальмом, и он согласен отпустить тебя. Мы должны приложить все силы, чтобы взять этого человека, И будь осторожен при разговорах с прессой. Писанины тут будет много, как ты понимаешь. Ну, когда ты сможешь вылететь? - Кажется, есть самолет в девять пятьдесят утра, - поколебавшись, ответил Мартин Бек. - Хорошо, вылетай этим рейсом, - сказал шеф полиции и повесил трубку.
      V
      Виктор Пальмгрен умер в семь тридцать вечера, в четверг. Всего за полчаса до официальной констатации его смерти врачи, обследовавшие физическое состояние Пальмгрена, нашли, что у него очень сильный организм и общее состояние не так уж плохо. Единственный изъян - пуля в голове. В момент смерти возле Пальмгрена была его жена, два нейрохирурга, две медсестры и первый помощник инспектора лундской полиции. Все сходились на том, что оперировать Пальмгрена слишком рискованно, даже неспециалист понимал это. Временами раненый приходил в сознание, и однажды даже смог отвечать на вопросы. Дежуривший у его постели помощник инспектора, который к этому времени сам был еле живой от усталости, задал ему два вопроса: - Рассмотрели ли вы человека, который в вас стрелял? - И: - Узнали ли вы его? Ответы были такие: утвердительный в первом случае и отрицательный во втором. Пальмгрен видел стрелявшего, но в первый и последний раз в жизни. От этого дело не прояснялось. Монссон, собрав на лбу тяжелые морщины, размышлял над ним; ему мучительно хотелось спать или хотя бы сменить рубашку. День стоял невыносимо жаркий, а кондиционеров в здании полиции не было. Единственная зацепка, на которую он надеялся, отпала. Прохлопали. Уж эти мне стокгольмцы, подумал Монссон. Но вслух этого не сказал из-за Скакке, который был чувствительной натурой. А серьезной ли, кстати, она и была, эта зацепка? И все-таки. Датская полиция допросила команду катера на подводных крыльях, и одна из стюардесс сказала, что во время вечернего рейса из Мальмё в Копенгаген она обратила внимание на то, что один из пассажиров упрямо стоял на палубе половину пути, который занимает тридцать пять минут. Внешний вид, то есть прежде всего одежда, совпадал с приметами. Здесь, кажется, что-то было. На этих катерах, которые больше напоминают самолет, чем судно, на Палубе не стоят. Вряд ли разумно стоять на таком ветру. Потом этот человек все же побрел в салон и сел там в одно из кресел. Он не стал покупать ни шоколада, ни спиртного, ни сигарет, которые на борту продаются беспошлинно, и потому его имя не записано. Когда пассажир что-то покупает, он должен заполнить отпечатанный типографские способом бланк-заказ. Почему этот человек старался подольше побыть на палубе? Может быть, ему нужно было что-то выбросить за борт? В таком случае - что именно? Оружие. Если только речь шла о том самом человеке. Если только он хотел избавиться от оружия. И если только он стоял на палубе не потому, что боялся морской болезни и хотел подышать свежим воздухом. "Если, если, если", пробормотал про себя Монссон и раскусил последнюю зубочистку. Обследование места преступления шло плохо. Обнаружили сотни отпечатков пальцев, но не было никаких оснований считать, что какие-то из них принадлежат человеку, стрелявшему в Пальмгрена. Самые большие надежды возлагались на окно, но те несколько отпечатков, которые нашли на стекле, были слишком нечетки. Баклюнда больше всего раздражало то, что он никак не мог найти стреляную гильзу. Он несколько раз звонил по телефону, жаловался: - Не понимаю, куда она могла запропаститься. Монссон считал, что ответ на этот вопрос предельно прост, и даже Баклюнд мог бы догадаться. Поэтому и сказал с мягкой иронией: - Позвони, если у тебя появится какая-нибудь теория на этот счет. Следов ног тоже не могли обнаружить. Вполне естественно, поскольку по ресторану прошло множество людей, да и просто нельзя найти что-нибудь стоящее на полу, который сплошь затянут ковром. Прежде чем спрыгнуть с окна на тротуар, преступник шагнул в цветочный ящик, что нанесло большой ущерб цветам, но ничего не дало криминалистам. - Ну и званый ужин, - сказал Скакке. - А что такое? - Он скорее похож на деловое заседание, чем на дружескую встречу. - Может быть, и так, - сказал Моиссон. - У тебя есть список сидевших за столом? Конечно. Виктор Пальмгрен, директор, Мальмё, 56 лет. Шарлотта Пальмгрен, его жена, Мальмё, 32 года. Хампус Бруберг, заведующий отделом, Стокгольм, 43 года. Хелена Ханссон, секретарь, 26 лет. Уле Хофф-Енсен, заведующий отделом, Копенгаген, 48 лет. Бирта Хофф-Енсен, его жена, Копенгаген, 43 года. Мате Линдер, помощник директора, Мальмё, 30 лет. - И, понятное дело, все работают в концерне Пальмгрена, - сказал Монссон, вздохнул и подумал, что теперь все эти люди разъехались кто куда. Енсены на следующий вечер вернулись в Копенгаген. Хампус Бруберг и Хелена Ханссон утром улетели в Стокгольм, а Шарлотта Пальмгрен пребывала у смертного одра своего мужа. В Мальмё остался только Мате Линдер. Да и в этом уверенности тоже не было: ближайший помощник Пальмгрена все время разъезжал. Казалось, что кульминацией всех неприятностей в этот день было сообщение о смерти Пальмгрена, которое они получили без четверти восемь и которое превратило покушение в убийство. Но худшее было еще впереди. В половине одиннадцатого они сидели и пили кофе, осунувшиеся и измученные бессонной ночью. Зазвонил телефон, и Монссон снял трубку. - Инспектор Монссон слушает. - И сразу: - Понимаю. - Он повторил это слово еще три раза, попрощался и повесил трубку. Посмотрел на Скакке и сказал: Этот случай больше не наш. Сюда присылают человека из комиссии по расследованию особо опасных преступлений. - Кольберга? - настороженно спросил Скакке. - Нет. Самого Бека. Он прилетит завтра утром. - Так что теперь делать? - Спать, - сказал Монссон и встал.
      VI
      Когда стокгольмский самолет приземлился в Бультофте, Мартин Бек чувствовал себя неважно. Он и в хорошее-то время терпеть не мог самолеты, а на этот раз после выпивки полет показался ему вообще отвратительным. Жаркий, недвижный воздух после относительной прохлады салона показался ему обжигающим. Уже спускаясь по трапу, Мартин Бек вспотел, он пошел к зданию аэропорта, чувствуя, как ноги вязнут в размякшем от зноя асфальте. В такси было жарко, как в печке, несмотря на опущенные стекла, и накалившаяся спинка заднего сиденья буквально жгла его плечи сквозь рубашку. Он знал, что Монссон ждет его в полиции, но решил сначала заехать в гостиницу, чтобы принять душ и переодеться. На этот раз он заказал номер не в "Сант-Ёргене", как обычно, а в "Савое". В номере было прохладно. Окна выходили на север, и был виден канал, здание центрального вокзала и порт; чуть дальше виднелся пролив; белый катер на подводных крыльях таял в голубоватой дымке где-то по дороге к Копенгагену. Мартин Бек разделся и пошлепал по комнате, разбирая свои вещи. Потом пошел в ванную и долго стоял под холодным душем. Он надел чистое белье и свежую рубашку и, когда был готов, увидел, что часы на здании вокзала показывали ровно двенадцать. В полицию он поехал на такси и, добравшись туда, пошел прямо в кабинет Монссона. Окна, в кабинете были открыты настежь. Во дворе в это время дня стояла тень. Монссон сидел в одной рубашке и пил пиво, перелистывая лежавшие перед ним бумаги. Они поздоровались. Мартин Бек снял пиджак и, опустившись в кресло, закурил свою "Флориду"; Монссон протянул ему пачку бумаг. - Взгляни для начала на этот рапорт. Чертовщина тут начинается с первых шагов. Бек внимательно читал рапорты, временами задавал вопросы Монссону для уточнения деталей. Монссон изложил ему и одну из слегка исправленных версий поведения Кванта и Кристианссона на Каролинском мосту. Гунвальд Ларссон отказался от дальнейшего участия в нынешнем деле. Мартин Бек, прочитав рапорты, отложил их в сторону и сказал: - Прежде всего нам нужно как следует допросить свидетелей. Все это мало что дает. А что, кстати говоря, означает вот эта писанина? - Он полистал бумаги, нашел, что ему нужно, и прочитал: "Отклонения имеющихся в наличии часов в показании точного момента преступления..." Что это такое? Монссон ножал плечами: - Это Баклюнд. Ты, наверное, имел с ним дело? - Ах, он. Тогда понятно, - ответил Бек. Он имел дело с Баклюндом. Однажды, несколько лет назад. Этого было достаточно. Во двор въехала машина и остановилась под окнами. Захлопали дверцы, застучали торопливые шаги, потом громко заговорили по-немецки. Монссон неторопливо поднялся и выглянул в окно. - Как видно, сделали облаву на площади Густава Адольфа, - сказал он, - или у причалов в порту; мы усилили там охрану, но попадается большей частью молодежь с какой-то мелочью, покупает гашиш для себя. Крупные партии наркотиков к серьезную контрабанду редко удается найти. - У нас такая же картина. Монссон закрыл окно и уселся. - Ну а как тут Скакке? - спросил Мартин Бек. - Ничего, - ответил Монссон. - Честолюбивый парень. По вечерам сидит дома и зубрит. И работает хорошо. Очень исполнительный, точный, сгоряча ничего не делает. Видно, тот случай был ему хорошей наукой. Впрочем, он боялся, что сюда приедет Кольберг, а не ты. Около года назад Бепни Скакке и Кольберг брали на аэродрома Орланда преступника, и тот нанес Кольбергу тяжелое ножевое ранение: отчасти виноват был Скакке. - Дай для футбольной команды хорошее пополнение, как я слышал, - улыбнулся Монссон. - Вот как, - безразлично сказал Мартин Бек. - А чем он сейчас занимается? - Пытается найти человека, который сидел через несколько столиков от компании Пальмгрена. Его зовут Эдвардссон, он работает корректором в газете "Арбетет". Во вторник он был слишком пьян, и допрос не имел смысла, а вчера мы не могли его найти. Лежал, наверное, дома с похмелья и не хотел открывать дверь. - Если уж он был пьян, когда стреляли в Пальмгрена, то от него мало толку как от свидетеля. А когда будем допрашивать жену Пальмгрена? Монссон отхлебнул из стакана и вытер рот тыльной стороной ладони. - Надеюсь, сегодня. Или завтра. Ты хочешь этим заняться? - Пожалуй, лучше поговорить с ней тебе самому. Ты, наверное, знаешь о Пальмгрене больше чем я. - Не думаю, - вздохнул Монссон. - Но ладно, ведь решаешь здесь ты. Можешь поговорить с Эдвардссоном, если только Скакке его разыщет. У меня такое чувство, что пока он у нас самый важный свидетель, несмотря ни на что. Кстати, хочешь пива? Правда, оно совсем теплое. Мартин Бек отрицательно покачал головой. Пить хотелось ужасно, но теплое пиво его не привлекало. - Давай лучше поднимемся в буфет и выпьем минеральной воды, - сказал он. Они выпили бутылку воды у стойки, не садясь,. и вернулись в кабинет Монссона. На стуле для посетителей сидел Бенни Скакке и листал свою записную книжку. Он быстро встал, когда они вошли, Мартин Бек пожал ему руку. - Ну как? Поймал Эдвардссона? - спросил он. . - Да, сейчас он в газете, но часа в три будет дома, - ответил Скакке. Заглянув в свои записи, добавил: - Камрергатан, два. - Позвони и скажи, что я буду у него в три часа, - сказал Бек. Дом на Камрергатан был, очевидно, заселен первым из строившихся здесь домов. На другой стороне улицы горбатились, приземистые старые здания, которым скоро предстояло пасть жертвой зубастых экскаваторов и освободить место для новых больших доходных домов. Эдвардссон жил на самом верхнем этаже и сразу же после звонка Мартина Бека отворил дверь. Это был человек лет пятидесяти, с умным лицом, украшенным крупным носом. По обеим сторонам рта залегли глубокие морщины. Прищурившись, он посмотрел на Мартина Бека: - Комиссар Бек? Входите. Он прошел в комнату, очень скромно обставленную. Вдоль стен тянулись книжные полки, на письменном столе у окна стояла пишущая машинка с заправленным в нее и наполовину уже заполненным листом бумаги. Эдвардссон снял кипу газет с единственного в комнате кресла. - Садитесь, я принесу что-нибудь выпить. У меня в холодильнике есть пиво. - Пусть будет пиво, - сказал Мартин Бек. Эдвардссои сходил на кухню и вернулся с двумя бутылками пива и стаканами. - "Бекс Бир". Пиво Бека, - сказал он. - Нам в самый раз. Разлив пиво по стаканам, он уселся на диван, закинув руку на спинку. Мартин Бек сделал большой глоток. Пиво было холодное, в жару такое только и пить. Потом сказал: - Ну, вы ведь знаете, по какому делу я пришел? Эдвардссон кивнул, закуривая сигарету. - Да, Пальмгрен. Не могу сказать, что я горько оплакиваю эту потерю. - Вы его знали? - Лично? Вовсе нет. Но так или иначе мне все время приходилось наталкиваться на это имя. На меня Пальмгрен производил очень тяжелое, неприятное впечатление. Впрочем, я никогда не терпел людей его толка. - Что значит - "его толка"? - Людей, для которых деньги - все, и которые не брезгуют никакими средствами, чтобы их добыть. - Я с удовольствием выслушаю ваше мнение о Пальмгрене потом, если вы захотите, конечно; но пока меня интересует другое. Вы видели человека, который в него стрелял? Эдвардссон провел рукой по волосам, в которых уже пробивалась проседь. - Боюсь, что тут я вам помочь не сумею. Я сидел, читал и, собственно, среагировал на все это только тогда, когда тот человек уже вылезал из окна. Меня интересовал в первую очередь Пальмгрен, а стрелявшего я видел лишь мельком. Он очень быстро исчез, и, когда я опомнился и подбежал к окну, его уже не было видно. Мартин Бек достал из кармана мятую пачку "Флориды" и закурил. - Вы совсем не помните, как он выглядел? - Вспоминаю, что одежда была темной, костюм или пиджак и брюки, и что он не молод. Но это только мимолетное впечатление, ему может быть лет тридцать, сорок, ну пятьдесят, но никак не больше и не меньше этих пределов. - А эта пальмгреновская компания уже сидела за столом, когда вы пришли? - Нет, - сказал Эдвардссон. - Как раз наоборот. Когда они явились, я уже поел и выпил виски. Я ведь без семьи и иногда люблю пойти в какой-нибудь кабак и спокойно посидеть там за книгой. Бывает, что я засиживаюсь довольно долго. - Он помолчал и добавил: - Хотя это и чертовски дорого, конечно. - Узнали ли вы кого-нибудь, кроме Пальмгрена, в этой компании? - Его жену и того молодого человека, который считается... то есть считался его правой рукой. Остальных не знаю, но мне показалось, что они все служащие концерна. Двое из них говорили по-датски. Эдвардссон достал из кармана брюк носовой платок и вытер пот со лба. На нем была белая рубашка, галстук, светлые териленовые брюки и темные ботинки. Рубашка намокла от пота. Мартин Бек чувствовал, что его рубашка тоже стала влажной и прилипает к телу. - Может быть, вы случайно слышали, о чем шла речь за столом? - спросил он. - Честно говоря, да. Я по природе любопытен и люблю изучать людей, поэтому я сидел и почти что подслушивал. Пальмгрен и датчанин говорили о делах, и я не понял, о чем шла речь, но они несколько раз упомянули Родезию. Этого Пальмгрена просто распирали всякие планы и идеи, он сам сказал за столом об этом. Потом много говорили о разных темных аферах. Женщины болтали о том, о чем обычно болтают женщины такого рода. Тряпки, поездки, общие знакомые, приемы и прочее. Фру Пальмгрен и самая молодая из дам говорили о какой-то женщине, сделавшей операцию грудей, которые были плоскими, а после этого стали упругими, как теннисные мячи, и чуть ли не упирались в подбородок. Потом Шарлотта Пальмгрен рассказала о приеме в Нью-Йорке, на котором был Франк Синатра и кто-то по прозвищу Бутерброд всю ночь поил компанию шампанским. И остальное было не лучше. Что в "Твильфите" есть шикарные бюстгальтеры по семьдесят пять крон за штуку. Что летом жарко носить парик и приходится укладывать волосы каждый день. Мартин Бек подумал, что Эдвардссон в тот вечер мало что прочел в своей книге. - Ну а другие мужчины? Тоже говорили о делах? - Не так много. Создавалось впечатление, что перед этим ужином у них было деловое заседание: четвертый из них, то есть не датчанин и не тот, что моложе всех, говорил о чем-то в этом роде. Нет, их разговор касался уж никак не высоких тем. Они, к примеру, долго болтали о галстуке, который надел Пальмгрен и которого я не видел, потому, что Пальмгрек сидел спиной ко мне. Галстук был, наверное, какой-то особенный, потому что все им восхищались, а Пальмгрен сказал, что купил его на Елисейских полях в Париже за девяносто пять франков. А этот четвертый говорил, что мучается и не спит по ночам из-за очень серьезной проблемы: его дочь спуталась с негром. Пальмгрен предложил отправить ее в Швейцарию, где вряд ли есть негры. Эдвардссон встал, отнес пустые бутылки на кухню и принес две полные. Они запотели и выглядели весьма привлекательно. - Да, - сказал Эдвардссон, - вот в общем-то и все, что я помню из застольного разговора. Мало что дает, а? - Немного,-честно признался Мартин Бек. - А что вы знаете о Пальмгрене? - Тоже мало. Он жил в одной из самых роскошных вилл, знаете - эти старинные, принадлежавшие аристократам, в пригороде. Он заколачивал массу денег, да и тратил массу, в частности, на свою жену и этот старый дом. Эдвардссон с минуту молчал, потом сам задал вопрос: - А вы что знаете о Пальмгрене? - Не намного больше. - Спаси нас бог, если уж полиция знает столько же, сколько мы, о таких, как Пальмгрен,-вздохнул Эдвардссон и глотнул пива. - А что, в момент выстрела Пальмгрен, кажется, речь произносил, да? - Да, он встал и понес всякую чушь, как обычно бывает в таких случаях: Спасибо за внимание, за старание, "наши очаровательные дамы" и прочее. Он, как видно, поднаторел в этом деле, временами даже казалось, что он говорит от всего сердца. Все, кто обслуживал стол, ушли, чтобы не мешать, музыка тоже кончилась, а я сидел и потягивал виски. Да вы и в самом деле не знаете, чем занимался Пальмгрен, или это полицейская тайна?