— Прекрасно. Однако рапорта об этом у нас нет.
— В таком случае выясните это у тех двух парней, которые тогда дежурили. Кстати, кто они?
— Патрульные? Я сейчас попытаюсь узнать. Подождите минутку.
Гюнвальд Ларссон ждал, нетерпеливо барабаня пальцами по столу.
— Я выяснил. Автомобиль номер восемь, Эриксон и Квастму, с курсантом по фамилии Линдског. Автомобиль номер три, Кристианссон и Квант…
— Достаточно, — прервал его Гюнвальд Ларссон. — Где сейчас эти два болвана?
— Кристианссон и Квант? Они на дежурстве, патрулируют.
— Немедленно пришлите их сюда.
— Но…
— Никаких «но». Через пятнадцать минут эти два болвана должны стоять, как статуи, в моем кабинете на Кунгсхольмсгатан.
Не успел он положить трубку, как в кабинет заглянул Рённ и сказал:
— Дорис Мортенсон возвратится через три недели. Она приступит к работе двадцать второго апреля. Кстати, у того парня, с которым ты разговаривал, отвратительное настроение. Наверняка он не относится к твоим поклонникам.
— Да, их становится вес меньше и меньше, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— Этого можно было ожидать, — спокойно заметил Рённ.
Спустя шестнадцать минут Кристианссон и Квант стояли в кабинете Гюнвальда Ларссона. Оба были из Сконе, голубоглазые, широкоплечие, ростом выше 180 сантиметров. У обоих все еще сохранились болезненные воспоминания о предыдущих встречах с человеком, сидящим за письменным столом. Когда Гюнвальд Ларссон поднял на них взгляд, они оцепенели и буквально превратились в каменные изваяния, изображающие двух патрульных в кожаных куртках с начищенными пуговицами и при портупеях. Кроме того, они были вооружены пистолетами и резиновыми дубинками. Самым пикантным в этой скульптурной группе было то, что Кристианссон крепко зажал свою фуражку под мышкой, а у Кванта она все еще находилась на голове.
— О Боже, это он! — прошептал Кристианссон. — Этот кровосос…
Квант ничего не сказал. Упрямое выражение его лица говорило о том, что он полон решимости не дать себя запугать.
— Ага, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Явились, несчастные тупицы?
— Что вы хотите?.. — начал Квант и внезапно осекся, потому что человек, сидящий за письменным столом, быстро поднялся.
— Я хочу уточнить одну маленькую техническую подробность, — дружеским тоном сказал Гюнвальд Ларссон. — В двадцать три часа десять минут седьмого марта к вам поступил вызов на пожар по адресу Рингвеген, 37 в Сундбюберге. Помните?
— Нет, — нагло заявил Квант. — Я этого не помню.
— Прекрати мне лгать! — зарычал Гюнвальд Ларссон. — Вы выезжали по тому адресу или нет? Отвечай!
— Кажется, да, — сказал Кристианссон. — Мы туда выезжали… Я что-то такое припоминаю. Но…
— Что «но»?
— Но там ничего не было, — закончил Кристианссон.
— Не говори больше ни слова, Калле, если не хочешь оказаться в дураках, — шепотом предупредил его Квант.
Гюнвальду Ларссону он сказал:
— Я этого не помню.
— Если хотя бы один из вас солжет мне еще раз, — заорал Гюнвальд Ларссон громовым голосом, — я лично зашвырну вас в самый забитый полицейский участок в Сканёр-Фальстербу! Можете лгать в суде, везде, где угодно, но только не здесь! О Боже, да сними ты наконец свою фуражку, идиот!
Квант снял фуражку, сунул ее под мышку, взглянул на Кристианссона и многозначительно сказал:
— Это была твоя ошибка, Калле. Если бы не твоя чертова лень…
— Но ведь именно ты не хотел, чтобы мы вообще туда ехали, — возразил Кристианссон. — Ты сказал, что ничего не слышно и нам нужно вернуться. Ты говорил, что с рацией что-то случилось.
— Это совсем другое дело, — пожав плечами, сказал Квант. — Мы ведь не можем исправить рацию. Это не входит в обязанности рядового полицейского.
Гюнвальд Ларссон сел.
— Рассказывайте, — коротко приказал он. — Быстро и понятно.
— Я был за рулем, — сказал Кристианссон. — Мы приняли вызов по рации…
— Сигнал был очень слабый, — перебил его Квант.
Гюнвальд Ларссон бросил на него строгий взгляд и сказал:
— Давайте поживее. И помните, что ложь не становится правдой от того, что ее повторяют.
— Ну, ладно, — решился Кристианссон, — мы поехали по тому адресу, Рингвеген, 37, в Сундбюберге, там действительно стояла пожарная машина, но пожара не было, в общем, ничего не было.
— За исключением ложного вызова, о котором вы просто-напросто не доложили. Из-за вашей лени и тупости. Я прав?
— Да, — промямлил Кристианссон.
— Мы тогда очень устали, — пытаясь разжалобить Ларссона, сказал Квант.
— От чего?
— От долгого и напряженного дежурства.
— Неужели? — поинтересовался Гюнвальд Ларссон. — Сколько человек вы задержали за время вашего патрулирования?
— Ни одного, — ответил Кристианссон.
Возможно, это не так уж и хорошо, зато правдоподобно, подумал Гюнвальд Ларссон.
— Была отвратительная погода, — сказал Квант. — Плохая видимость.
— У нас заканчивалось дежурство, — попытался оправдаться Кристианссон.
— Сив была серьезно больна, — сказал Квант. — Это моя жена, — добавил он как бы для справки.
— И к тому же там ничего не было, — повторил Кристианссон.
— Да, конечно, — медленно сказал Гюнвальд Ларссон. — Там ничего не было. Ничего, кроме ключевого доказательства в деле о тройном убийстве.
Потом он заорал:
— Вон отсюда! Убирайтесь!
Кристианссон и Квант выбежали из кабинета. Теперь они уже мало напоминали живописную скульптурную группу.
— О Боже! — простонал Кристианссон, вытирая пот со лба.
— Послушай, Калле, — сказал Квант, — я предупреждаю тебя в последний раз. Ты не должен ничего видеть и слышать, но уж если что-то увидел или услышал, то, умоляю тебя, докладывай об этом.
— О Боже, — тупо повторил Кристианссон.
В последующие двадцать четыре часа Гюнвальд Ларссон тщательно, шаг за шагом, восстановил всю цепочку событий и ему даже удалось достаточно понятно сформулировать свои мысли на бумаге. Выглядело это следующим образом.
7 марта 1968 года, в 23.10 в доме на Шёльдгатан возник пожар. Официальный адрес дома Рингвеген, 37. В 23.10, в тот же самый день и год неустановленное до сих пор лицо позвонило в пожарную часть Сольны-Сундбюберга и сообщило о пожаре на Рингвеген, 37. Поскольку в Сундбюберге есть улица Рингвеген, пожарные выехали по этому адресу. Одновременно в установленном порядке сообщения о предполагаемом пожаре были переданы в полицию и центральную диспетчерскую Большого Стокгольма для того, чтобы избежать дублирования. Приблизительно в 23.15 патрульный Цакриссон позвонил в центральную диспетчерскую из телефона-автомата на Розенлудсгатан и сообщил о пожаре на Рингвеген, 37, не указав при этом, о каком районе города идет речь. Поскольку дежурный в центральной диспетчерской только что получил сообщение из Сольны-Сундбюберга, он решил, что это тот же самый пожар, и сказал патрульному Цакриссону, что пожарная машина выехала и уже должна быть на месте пожара. (Она действительно уже стояла на Рингвеген, но в Сундбюберге.) В 23.21 патрульный Цакриссон снова позвонил в центральную диспетчерскую, теперь уже по спецтелефону срочного вызова. Так как на этот раз, по его собственным словам, он сказал: «Пожар! Пожар на Шёльдгатан!», ошибки не произошло. В результате пожарные выехали на Рингвеген, 37, в Стокгольме, другими словами, к дому на Шёльдгатан.
Патрульный Цакриссон не звонил в пожарную часть Сольны-Сундбюберга. Это сделал кто-то другой.
Выводы. Пожар возник в результате поджога, совершенного при помощи химического зажигательного устройства с часовым детонатором. Если показания патрульного Цакриссона верны, это устройство было помещено в квартире Мальма самое позднее в 21.00. В этом случае часовой механизм был установлен на три часа. За столь долгое время злоумышленник мог спокойно исчезнуть в любом направлении. Человек, спланировавший пожар (либо подстрекатель[10], если таковой существует), был единственным, кто мог знать, что пожар должен начаться в 23.10. Таким образом, вероятнее всего, именно это лицо позвонило в пожарную часть Сундбюберга.
Вопрос № 1: Почему это лицо позвонило не в ту пожарную часть, в которую следовало звонить?
Вероятный ответ: Потому что это лицо находилось в Сольне-Сундбюберге и плохо знало Стокгольм и его пригороды.
Вопрос № 2: Почему это лицо вообще позвонило в пожарную часть?
Вероятный ответ: Потому что его целью было убийство Мальма и оно не хотело, чтобы остальные десять человек, находящиеся в доме, погибли или получили ранения. По моему мнению, этот аспект является существенным, так как указывает на тщательно спланированный и профессиональный характер преступления.
Гюнвальд Ларссон прочел написанное. Он подумал немного и исправил в слове «сообщения» последнюю букву на «е» и вычеркнул слова «в полицию». Сделал он это так тщательно, что даже экспертиза не смогла бы разобрать первоначальный текст, если бы это понадобилось.
— Гюнвальду удалось кое-что раскопать, — сказал Мартин Бек.
— Да неужели? — скептически заметил Колльберг. — Он что же, переквалифицировался в землекопы?
— Да нет. Он действительно обнаружил нечто очень важное. Это первая настоящая улика.
Колльберг прочел рапорт.
— Браво, Ларссон! — воскликнул он. — Это неподражаемо. Особенно стиль. «Либо подстрекатель, если таковой существует». Блестяще.
— Ты так думаешь? — дружелюбно сказал Гюнвальд Ларссон.
— Какие тут могут быть шутки, — заявил Колльберг. — Все, что нам остается теперь сделать, так это только найти Олафсона и установить, что звонил именно он. Вопрос лишь в том, как это сделать.
— Очень просто, — произнес Гюнвальд Ларссон. — Вызов принимала одна девушка. Думаю, она сумеет узнать его голос. У телефонисток хорошая память на голоса. К сожалению, она сейчас в отпуске и с ней нельзя поговорить. Но через три недели она возвратится.
— А до этого нам всего лишь нужно найти Олафсона, — сказал Колльберг.
— Да, — согласился Рённ.
Этот разговор состоялся в пятницу, двадцать девятого марта.
Прошло два дня. Начался новый месяц. Прошла еще одна неделя. Уже почти две. И по-прежнему никаких следов человека, которого зовут Бертил Олафсон.
XIX
Мальмё — третий по величине город Швеции, и он совсем не похож на Стокгольм. В нем примерно в три раза меньше жителей, и он находится на равнине, в то время как Стокгольм расположен на нескольких островах. Кроме того, Мальмё на 500 километров южнее и его порт связывает страну с континентом. Ритм жизни здесь спокойнее, атмосфера не такая агрессивная, и даже полиция, говорят, настроена дружелюбнее, возможно по потому, что климат здесь мягче. Дожди идут часто, но по-настоящему холодно бывает редко, и задолго до того, как начинает таять снег в окрестностях Стокгольма, волны Эресунна с журчанием накатываются на пологие песчаные берега и глинистые плато.
Весна, как правило, наступает рано по сравнению с другими районами страны, а февраль, март и апрель часто оказываются на удивление солнечными, безоблачными и безветренными.
Именно таким днем и была пятница, шестое апреля.
Начались пасхальные каникулы, и многие отправились привести в порядок свои летние домики, навестить друзей и знакомых. Сезон отпусков еще не наступил, но был не за горами, и вдоль обочин уже появились желтые весенние цветы.
В Индустрихаммен, северной части города, эта суббота была как-то по-особенному спокойной, и не только потому, что этот район находится вдали от центра, но также потому, что вряд ли его можно назвать привлекательным для прогулок или автомобильных путешествий. Длинные пустынные доки с замершими подъемными кранами и грузовиками, штабеля досок и ржавых железных балок, редкий лай запертой где-то собаки и несколько пришвартованных к причалу датских землечерпалок, экипажи которых уехали домой на Пасху. У одного из запертых складов стояли двести новеньких голубых тракторов, которые только что прибыли на пароходе из Англии и вскоре будут доставлены фермерам близлежащих районов.
Было тихо, если не считать собачьего лая и приглушенного шума нефтеочистительного завода, находящегося в пятистах метрах от доков. Вокруг разносился достаточно сильный запах нефти.
На всем этом огромном пространстве были лишь два маленьких мальчика, которые, лежа на животах, ловили рыбу. Они лежали рядышком, раскинув ноги и свесив головы с причала. Эти два мальчика были очень похожи друг на друга. Обоим было по шесть с половиной лет, оба темноволосые, кареглазые и загоревшие, хотя зима еще практически не закончилась.
Они пришли сюда из своих небогатых домов в восточной части города; в карманах у них лежали перочинные ножики и катушки с леской. Около часа они бегали между двумя сотнями тракторов и посидели по меньшей мере на пятидесяти из них. Кроме того, они нашли несколько пустых бутылок, которые бросили воду, и безуспешно пытались попасть в них камешкам, а также обнаружили старый брошенный автопогрузчик, годный лишь в металлолом, с мотора которого им удалось отвинтить несколько интересных и ценных, по их мнению, деталей. Теперь они лежали на причале и занимались тем, ради чего, собственно, и пришли сюда —ловили рыбу.
Появление здесь этих мальчиков объяснялось тем что они не были шведами. Ни одному шведу, даже их возраста, не пришло бы в голову ловить здесь рыбу, потому что шансы поймать что-нибудь были такими же, как обнаружить живую сельдь в консервной банке. Здесь не было ничего, кроме грязных старых угрей, кормящихся в иле у причала. Но даже они не клевали.
Мальчиков звали Омер и Миодраг, они приехали из Югославии. Их отцы были докерами, а матери работали на текстильной фабрике. Жили они здесь недавно и еще не успели выучить язык. Миодраг мог сказать только «один, два, три». Особых шансов хорошо выучить язык у них не было, потому что целые дни они проводили к детском саду, где семьдесят процентов детей были иностранцами. К тому же их родители собирались вернуться домой, как только заработают достаточно денег, чтобы считать себя богатыми.
Оба мальчика лежали и смотрели на воду, думая о громадной рыбе, которая скоро клюнет, такой громадной и сильной, что как бы она не стащила их в воду. В этот момент произошло то, что случается очень редко, причем только в особых климатических и гидрологических условиях. В четверть четвертого, в этот погожий, солнечный день в грязную акваторию порта течение из открытого моря занесло слой чистой морской воды. Омер и Миодраг внезапно обнаружили, что видят свои лески под водой, видят грузила и даже червяков на крючках. Вода становилась все прозрачнее и прозрачнее, и они смогли увидеть дно, старый ночной горшок и ржавую железную балку. А потом в десяти метрах от причала они увидели нечто такое удивительное, от чего у них сразу же разыгралось воображение.
Это был автомобиль. Они видели его совершенно четко. По-видимому, он был голубого цвета и стоял багажником к причалу, с закрытыми дверцами и глубоко погрузившимися в ил колесами, словно кто-то запарковал его здесь, на площади секретного города на дне моря. Насколько они могли видеть, автомобиль был совершенно целый, без единой вмятины.
Вода стала мутнеть, автомобиль начал медленно исчезать, и через одну-две минуты ни автомобиля, ни ночного горшка, ни даже лесок не было видно, осталась лишь грязная серо-зеленая поверхность воды в разводах бензина и пятнах нефти.
Мальчики огляделись вокруг в поисках взрослого, которому они могли бы показать свое открытие или, по крайней мере, рассказать о нем, потому что теперь уже показывать было нечего. Однако Индустрихаммен был пустынным и безлюдным в этот чудесный субботний день и даже собака перестала лаять.
Омер и Миодраг смотали леску и сунули ее в карманы, уже набитые старыми шайбами, медными трубками и ржавыми болтами и гайками. Потом они побежали так быстро, как только могли, однако когда они остановились, чтобы перевести дыхание, то находились все еще на причале, потому что он был очень большой, а мальчики, что ни говори, были очень маленькими.
Прошло еще десять минут, прежде чем они добежали до Веткуствеген, где уже были люди, однако и здесь мальчики не знали, что им делать, потому что люди сидели в своих автомобилях, несущихся по дороге, занятые собой и неприветливые, и никому не было дела до двух мальчиков, которые стояли на тротуаре и размахивали руками, тем более, что по их темным лицам было видно, что это обычный «иностранный сброд».
Лишь двадцать пятый по счету автомобиль не проехал мимо, а остановился. Это был черно-белый «фольксваген» с мигалкой на крыше и надписью «Полиция», сделанной большими буквами на дверцах.
В этом автомобиле сидели два полицейских, Элофссон и Борглюнд. Настроение у них было мирное и добродушное, и ни один из них не понимал ни слова из того, о чем говорили мальчики. Элофссон наконец-то разобрался, что мальчики показывают в сторону порта, а один из них говорит что-то похожее на слово «авто». Он угостил каждого мальчика конфеткой, поднял стекло, улыбнулся и помахал им на прощанье.
Элофссон и Борглюнд оказались полицейскими добросовестными и объехали весь порт, тем более что особой работы у них сейчас не было. Доехав до конца причала, они остановились и Борглюнд вышел из машины. Он даже подошел к краю причала и постоял здесь несколько минут, но увидел лишь странное искусственное болото, образовавшееся в результате работы землечерпалок. Кроме того, он услышал собачий лай и приглушенный шум нефтеочистительного завода.
Спустя двадцать четыре часа на причале в Индустрихаммен стоял другой полицейский. Он был инспектором полиции и звали его Монссон. Автомобиля он тоже не увидел. Перед ним была лишь грязная вода, пустая консервная блики и использованный презерватив.
Слухи, которые привели его сюда, проделали длинный путь и стали сильно искаженными. Ему сообщили, что два югославских мальчика видели, как здесь, в Йёрикайен свалился в воду полицейский автомобиль. Мальчики еще не ходили в школу и не говорили по-шведски. Они показывали на самые разные места у причала, а полицейские автомобили, естественно, все были на месте.
Монссон задумчиво жевал зубочистку и слушал, как где-то поблизости лает собака. Монссон был мужчина, которому уже пошел шестой десяток, коренастый, со спокойным, мирным характером. Он обошел весь причал вдоль и поперек, но не нашел ничего.
Монссон вынул изо рта изжеванную зубочистку и выбросил се в воду. Она мирно закачалась между презервативом и консервной банкой. Он пожал плечами и направился к машине.
«Завтра нужно будет найти аквалангиста», — подумал он.
XX
Погрузившись в тридцать первый раз, аквалангист наконец-то нашел автомобиль.
— Угу, — сказал Монссон.
Он перекатывал во рту зубочистку и размышлял над тем, что предстоит сделать.
Вплоть до этого момента, двадцати трех минут третьего, восьмого апреля 1968 года, он был абсолютно уверен, что автомобиль существует лишь в воображении этих двух маленьких мальчиков.
Теперь ситуация изменилась.
— В каком положении он находится?
— Там почти ничего не видно, — сказал аквалангист, — но, насколько я смог разобрать, он стоит на дне, багажником к причалу, метрах в пятнадцати отсюда. Немножечко под углом, словно ехал вдоль причала и не успел повернуть.
Монссон кивнул.
— Здесь нет никаких предупреждающих знаков, — сказал аквалангист.
Он не служил в полиции и к тому же был молод и неопытен.
Монссон принимал участие в подъеме из воды по меньшей мере десяти автомобилей за последние двадцать лет. И каждый раз они оказывались пустыми и числились в списке украденных. К ответственности никого привлечь не удалось, но были все основания полагать, что владельцы автомобилей таким оригинальным способом не только избавлялись от отслуживших свое машин, но также получали страховку.
— Что-нибудь еще можете сказать?
— Я почти ничего не могу разобрать. Он не очень большой, и внутри полно ила и грязи. — Аквалангист сделал паузу. — Он наверняка довольно долго там находится, — сказал он.
— Ладно, придется его поднять, — произнес Монссон. — До того, как мы доставим лебедку, вам, очевидно, нет смысла туда спускаться?
— Нет. Мне нужно будет только закрепить крюки.
— В таком случае вылезайте из воды и согрейтесь чем-нибудь, — сказал Монссон.
Чудесную погоду словно ветром сдуло, в буквальном смысле. Небо стало серым, с низкими тучами, дул северо-западный ветер, холодный и пронизывающий. На причале шла обычная работа. Громыхали экскаваторы и землечерпалки, маленький буксир пыхтел у входа в порт, тепловоз тащил несколько товарных вагонов, впереди него шел человек с красным флажком; разгружались несколько судов, приплывших сегодня утром. Какой-то платный информатор из полиции или пожарной охраны предупредил прессу, и около десяти репортеров и фотографов уже несколько часов стоя мерзли на причале или с хмурым видом сидели в своих автомобилях. Репортеры и аквалангист, в свою очередь, привлекли к себе внимание нескольких зевак, которые бродили взад-вперед под порывами ветра, высоко подняв воротники и засунув руки глубоко в карманы.
Монссон не стал ограждать эту часть причала или каким-либо другим способом мешать людям ходить здесь. Один из репортеров периодически подходил к нему и говорил: «Ну как там?» или что-то в таком роде. Репортер снова вылез из машины и в самом деле сказал:
— Ну как там?
— Там внизу автомобиль, — медленно ответил Монссон. — Приблизительно через полчаса мы его поднимем.
Он посмотрел ил журналиста, которого знал уже много лет, подмигнул ему и сказал:
— Вы не могли бы сообщить об этом остальным? Мы не сможем отложить подъем.
— Конечно, он пуст? — спросил репортер.
— Ну, — сказал Монссон и взял новую зубочистку, — насколько мне известно, да.
— Страховка, как обычно?
— Сначала нужно его поднять и осмотреть, — зевая, сказал Монссон. — Причем это произойдет не раньше чем через полчаса. Вы спокойно можете уехать и где-нибудь перекусить.
— Пока, — попрощался журналист.
— Угу, — сказал Монссон и пошел к своей машине. Он сдвинул шляпу на затылок и включил радио. Отдавая распоряжения, он заметил, что некоторые репортеры последовали его совету и уехали.
Элофссон и Борглюнд тоже были здесь. Они сидели в своем «фольксвагене», метрах в двадцати пяти и мечтали о глотке кофе. Через несколько минут Элофссон, заложив руки за спину, подошел к Монссону и спросил:
— Что нам говорить людям, которые интересуюся тем, что тут происходит?
— Отвечайте им, что мы собираемся поднять из воды старый автомобиль, — сказал Монссон. — Через полчаса. На это время можете уехать и выпить кофе.
— Спасибо, — сказал Элофссон.
Маленький полицейский автомобиль умчался с рекордной скоростью. Оба полицейских выглядели серьезно и решительно, словно выполняли важное и срочное задание. Наверняка они включили сирену и мигалку, когда скрылись из виду, с улыбкой подумал Монссон.
Прошел почти час, прежде чем все было готово к подъему автомобиля. Элофссон и Борглюнд, а также журналисты, уже вернулись, к зевакам присоединились докеры, моряки и другие работники порта. Всего здесь собралось человек 150.
— Ну что ж, — сказал Монссон. — Начнем, пожалуй?
Подъем произошел быстро и без всякой театральности. Цепи со скрипом натянулись, грязная вода забурлила и над поверхностью воды показалась металлическая крыша.
— Осторожно! — крикнул Монссон.
Наконец над водой оказался весь автомобиль, облепленный илом и грязью. Из него хлестала вода. Он чуть косо висел на крюках, и Монссон внимательно следил за ним, в то время как фотографы непрерывно щелкали камерами. Автомобиль был маленький, старый и довольно изношенный. Модель «форд» английского производства, сейчас уже довольно редкая, но когда-то ее можно было очень часто встретить на дорогах.
Автомобиль, очевидно, был голубого цвета, но сейчас его покрывал слой серо-зеленой слизи, и цвет трудно было определить. Боковые стекла были разбиты или опущены, и внутри было полно ила и мусора.
— Опускайте, — сказал Монссон.
Толпа начала смыкаться, и он спокойно попросил:
— Пожалуйста, оставайтесь на месте. Его ведь надо куда-то поставить.
Люди отошли назад, Монссон тоже. Маленький автомобиль приземлился с неприятным скрежетом, крылья и передний бампер у него едва держались.
Автомобиль действительно выглядел довольно мрачно, и трудно было представить, что он когда-то выкатился из ворот завода в Дегенхеме, новенький и сияющий, а его первый владелец горделиво уселся за руль с бьющимся от восторга сердцем.
Элофссон первый подошел к автомобилю и заглянул внутрь. Люди, наблюдающие за ним сзади, увидели, как он внезапно замер и потом резко выпрямился.
Монссон медленно последовал за ним, наклонился и заглянул в открытое окно правой дверцы.
Между сгнивших сидений с ржавыми пружинами и почерневшим каркасом сидел облепленный илом труп. Один из самых ужасных, какие когда-либо видел Монссон. С пустыми глазницами и оторванной нижней челюстью.
Монссон выпрямился и повернулся спиной к автомобилю.
Элофссон начал автоматически отодвигать толпу.
— Не отталкивай людей, — сказал Монссон.
Он посмотрел на людей, которые стояли к нему ближе всех, и спокойно сказал:
— В автомобиле находится мертвый человек. Он ужасно выглядит.
Никто из присутствующих не сделал попытки протолкнуться вперед.
XXI
Монссон не слишком придерживался инструкций, которые рекомендовали не посвящать публику в деятельность полиции или позволять фотографировать «только с разрешения начальника полиции или в тех случаях, когда этого невозможно избежать». Он вел себя совершенно естественно даже в самых необычных ситуациям и уважительно относился к людям, а они отвечали ему тем же.
Хотя ни Монссон, ни кто-либо другой над этим как-то не задумывался, он действительно отлично поработал на причале в Индустрихаммен в тот понедельник.
Если бы он занимался беспорядками, которые имели место в то длинное жаркое лето и к которым относились с большим беспокойством, большинство из них, вероятнее всего, вообще бы не произошли. Однако ими занимались люди, которые полагали, что Родезия находится где-то возле Тасмании и что сжигать американский флаг незаконно, зато похвально поносить вьетнамцев. Эти люди считали, что водометы, резиновые дубинки и немецкие овчарки помогают налаживать контакт с народом, и результаты соответствовали этим представлениям.
Но у Монссона голова была занята другим, он думал об утопленнике.
Трупы, найденные в воде, никогда не выглядят слишком приятно, по этот труп был самым отталкивающим из тех, с которыми он когда-либо имел дело.
Даже патологоанатом, производящий вскрытие, сказал:
— Тьфу! Ну и работку ты мне подсунул.
Потом он занялся делом, а Монссон, стоя в углу, наблюдал за ним. Казалось, Монссон над чем-то задумался, и врач, который был молод и чуточку зелен, время от времени с любопытством на него поглядывал.
Монссон был уверен, что не все обстоит так просто с этим трупом в автомобиле. Он подозревал, что произошло что-то серьезное, когда автомобиль свалился в воду. Простейшая версия не проходила с самого начала. Это не могло быть мошенничество, связанное со страховкой. Кому понадобилось сталкивать с причала эту старую развалину, которая была новой лет двадцать назад? И зачем?
Логический ответ на эти вопросы был пугающе прост, поэтому у Монссона не дрогнул ни один мускул, когда патолог сказал:
— Этот твой приятель был мертв до того, как отправился в воду.
После небольшой паузы Монссон спросил:
— Как долго он мог там находиться?
— Трудно сказать, — ответил врач.
Он взглянул на ужасные распухшие останки, лежащие на столе, и сказал:
— Там много угрей?
— Думаю, много.
— Ну… Несколько месяцев. Как минимум, два, возможно, четыре.
Он немного покопался своим скальпелем и сказал:
— Разложение произошло необычно быстро. Возможно, в воде много химических реактивов или другой дряни.
Уже перед самым уходом в конце рабочего дня Монссон задал еще один вопрос:
— Слушай, а насчет угрей, это не просто бабушкины сказки?
— Угорь — загадочное создание, — заявил врач.
— Спасибо, — сказал Монссон.
Вскрытие было закончено на следующий день и поведало весьма печальную историю.
Расследование длилось значительно дольше, однако результат оказался не менее печальным.
И не потому, что ничего не обнаружили. Напротив, удалось установить даже чересчур много фактов.
Автомобиль был «форд-префект», модель 1951 года. Он был голубого цвета, и его недавно небрежно перекрасили. На нем стояли фальшивые номера, а регистрационный сертификат и табличка с именем владельца исчезли. С помощью регистра транспортных средств удалось найти двух последних владельцев этого автомобиля. Оптовый торговец цветами из Оксе купил этот автомобиль в подержанном, но относительно хорошем состоянии в 1956 году, пользовался им восемь лет, а потом продал его одному из своих работников за 100 крон. Этот человек пользовался автомобилем три месяца. Он сказал, что автомобиль был в рабочем состоянии, но выглядел настолько ужасно, что он поставил его па стоянку за рынком на Дротнингторгет. Через несколько недель он обнаружил, что автомобиль исчез, и решил, что его отбуксировала полиция или дорожная служба.
Ни полиции, ни дорожной службе ничего не было известно об этом. Наверное, автомобиль украли. С тех пор никто его не видел.
О последнем пассажире автомобиля тоже было достаточно много известно. Это был мужчина лет сорока или чуть старше, ростом около 175 см, с волосами пепельного цвета. Он не утонул — смерть наступила в результате удара по голове. Орудие убийства оставило отверстие в черепе. Отсутствие осколков костей вокруг отверстия указывало на то, что орудие убийства имело округлую форму.
Смерть наступила мгновенно.
Орудие убийства обнаружили внутри автомобиля. Округлый камень, засунутый в мужской нейлоновый носок. Камень был около 10 см в диаметре, естественного происхождения. Небольшой кусок гранита. Длина носка от пятки до пальцев составляла 25 см, он был французского производства. Кроме того, носок был хорошего качества, модель известной фирмы, и, очевидно, никогда не использовался по своему прямому назначению.