Кейн (№4) - Поход Черного Креста

Джарво, раздосадованному первой неудачей, не терпелось исправить положение. Он поторопил свои полки, приказав перейти на рысь атакующей в центре тяжелой пехоте и отправив во фланговые атаки на края вражеского полумесяца оставшуюся легкую конницу. Перестроившиеся за спинами главных сил стрелки должны были присоединиться к резерву и ворваться в прорыв там, где оборона противника окажется взломанной.

План Джарво был таков: прорваться через ряды кавалерии сатакийцев, разбить их строй пополам и врубиться в пехоту, которая от ужаса разбежится во все стороны, перекрыв кавалерии Кейна пространство для маневра. План был хорош и мог бы отлично сработать, если бы за шеренгами легкой конницы у Кейна действительно стояла пехота, а не восемь полков тяжелой кавалерии.

Перейдя на рысь, атакующие полки Сандотнери гнали перед собой отступающих стрелков Кейна, как нос корабля гонит вал пены.

Привстав на стременах, Кейн с довольной улыбкой наблюдал за развитием боя. Оруженосец подал ему флягу. Хлебнув бренди, Кейн громко отдал последние приказания, тотчас же продублированные условными сигналами горнистов, и, опустив забрало шлема, подхватив копье, всадил шпоры в бока своего верного Энджела.

Эскадроны прикрытия — второй эшелон армии Кейна, — когда до наступающего противника оставалось всего несколько сот ярдов, расступились, пропуская вперед третью линию — тяжелую кавалерию. Отступающие стрелки Кейна промчались сквозь оставленные между полками проходы и начали перестраиваться в резервный эшелон. Пропустив их, тяжелая конница сомкнула ряды, и Кейн повел вперед свои основные силы.

Почти десять тысяч наконечников копий сверкнули в саванне, как улыбка какой-то гигантской акулы. Джарво вздрогнул от вонзившегося в сердце страха. Кейн переиграл его, заманив в ловушку. Назад дороги не было.

Земля задрожала, когда обе армии перешли на галоп. Копыта могучих коней, отягощенных весом закованных в броню всадников и собственных доспехов, перепахивали землю, кроша попадающиеся под ноги камни. Две плотные массы стали и плоти неслись друг на друга.

Казалось, время замедлило свой бег, растягивая секунды. Расстояние между двумя армиями сокращалось медленно, словно во сне. Отдавшись темпу атаки, повинуясь ритму галопа, всадники неслись вперед, забыв обо всем в мире, кроме предстоящей схватки. Время перестало существовать для них. Что есть время для метеора в тот краткий миг, когда он вспыхивает на небе огненной стрелой?

Сталь, плоть, звук, пространство, время… нет, времени нет… все.

Взрыв, извержение вулкана — вот что могло бы стать метафорой, достойной столкновения двух колонн тяжелой конницы. Времени нет, пространство сократилось до одной точки, звук — до единой ноты звенящего металла и ударяющегося о землю копыта. Сталь, теперь все решала сталь и скрытая ею плоть.

Сталь против стали. Сталь защищает мясо и кость. Сталь режет их. Плоть направляет сталь.

Копье — в щит, в грудную пластину доспеха, в забрало, в стальной воротник. Сталь скользит, гнется, пробивает сталь. Трещит дерево — это ломаются древки копий. Словно смыкаются в яростном оскале две гигантские челюсти какого-то левиафана, крушащего в гневе собственные клыки.

Клинок с остро отточенным лезвием почти бессилен против литой пластины доспеха. Копье, влекомое совмещенной массой скакуна и всадника, помноженной на скорость, может пробить латы и человека насквозь. Даже если наконечник соскользнет, сломается древко, само столкновение с противником может стать для него смертельным. Вылетев из седла, всадник, даже живой, придавлен к земле тяжестью собственных доспехов. Неопытный боец мог погибнуть не только от копья противника, но и от своего собственного оружия. Удар при столкновении передавался на держатель копья, приклепанный к правому боку передней пластины доспеха. Его силы было достаточно, чтобы вышибить из седла неудачно сгруппировавшегося или зазевавшегося рыцаря.

Кейн несся вперед во главе своей кавалерии. Закованный в вороненые латы, на гигантском скакуне, тоже защищенном со всех сторон сталью, он представлял собой внушающее почтение и ужас зрелище — демон-кентавр. Его солдаты знали, что он ведет их, верили ему и неслись за ним без размышлений.

Сквозь бесконечно сжатое пространство и бесконечно сжатое время в грудь Кейна нацелилось вражеское копье. Быстро среагировав, он ударил по его древку своим оружием и почувствовал, что копье противника пройдет мимо него. Его же копье, скользнув по щиту неприятеля, по грудной пластине его доспехов, вонзилось в шарнир стального воротника. Древко изогнулось, но выдержало чудовищную нагрузку. Спустя мгновение оно, освободившись, распрямилось, предоставив противнику со вспоротым горлом медленно падать на землю.

Кейн и его противник — командир одного из полков Сандотнери — лишь на полкорпуса лошади опередили своих подчиненных. Почти в тот же миг две атакующие массы сомкнулись.

На Кейна нацелилось второе копье. Его обладатель, решив перехитрить генерала, направил оружие в грудь его скакуна, но не рассчитал качества стали, прикрывавшей Энджела, и недооценил способность выпуклой полусферы отражать удары, переводить их в скользящие. Извлечь урок из своей ошибки рыцарь уже не успел. Копье Кейна со всего размаха пронзило его, дважды пробив доспехи — на груди и спине. Нанизанный на копье, словно паук на булавку, рыцарь на миг был поднят Кейном в воздух. Через секунду, не выдержав, обломилось древко.

Кейн, проревев проклятие, сунул обломок копья в ноги коню своего третьего противника. На всем скаку животное не смогло изменить аллюр или увернуться. Оно с диким ржанием подогнуло ноги и ткнулось мордой в землю. Ломая шею, полетел вперед и его всадник. Кейн же понесся дальше, одним движением выхватив из крепления на седле боевой топор с двумя лезвиями.

Следующий воин Сандотнери, чье копье Кейн отбил щитом, нашел свою смерть под ударом чудовищного топора, проломившего забрало его шлема и расколовшего череп несчастного надвое.

Пролетев насквозь строй противника, Кейн, не обращая внимания на маячивший чуть поодаль второй эшелон легкой кавалерии Сандотнери, огромным усилием остановил коня и, развернув его, оглядел поле битвы. Было ясно, что его конница выдержала атаку рыцарей Сандотнери, устояла в первый момент натиска и теперь на равных вела ближний бой. Большинство копий уже было сломано или оставлено в телах убитых, и закованные в латы рыцари изо всех сил молотили друг друга боевыми топорами, палицами и стальными цепами. Время от времени в воздух взлетали тяжелые двуручные мечи.

Поодаль сошлись в отчаянной рубке полки легкой кавалерии, старавшиеся держаться от рыцарей подальше. Сабли были лишь игрушками против доспеха тяжелого всадника и его коня, а кольчуга и полушлем не могли спасти от крушащих ударов его мощного оружия.

Поднятая пыль скрывала детали, но главное Кейн понял. Его полумесяц, растянутый отошедшими на фланги полками легкой кавалерии, принял в свою чашу все атакующие полки Сандотнери. Армия Джарво больше не могла рассчитывать на неожиданный маневр. Она была зажата в полукольцо и вступила в ближний бой. А здесь уже весомым фактором становилось численное преимущество армии Кейна. Единственной надеждой Джарво, если он хотел избежать полного уничтожения своей армии, было резкое отступление, с тем чтобы дать подразделениям возможность перестроиться в оборонительные порядки.

Присмотревшись, Кейн понял, что его полки не только выдержали встречный удар противника, но и стали теснить неприятеля. Полумесяц постепенно смещался к югу, двигаясь концами рогов вперед. Позади пришли в движение пехотные каре. Словно стая гиен и шакалов, солдаты прочесывали поле боя, добивая кинжалами, мечами, молотами и топорами упавших и беспомощных рыцарей. При этом командиры не забыли выслать вперед несколько шеренг охранения, по-прежнему готового, ощетинясь алебардами и пиками, встретить атаку неприятельской конницы.

Что касается раненых рыцарей — Кейну оставалось только надеяться, что солдаты сумеют отличить своих от чужих. Когда из боя вырвался один из оруженосцев, Кейн послал его к пехоте с приказом помочь подняться и сесть на коней тем упавшим всадникам, раны которых не были серьезны.

К этому моменту бой перестал быть предметом стратегии и даже тактики, превратившись в сплошной бурлящий котел поединков один на один в ближнем бою.

Топор и щит. Молот и булава. Никаких копий: противник слишком близко. Группа лихих наемников Кейна прорвалась в ряды легкой кавалерии Сандотнери, где, словно акулы в косяке мелкой рыбешки, наводила панику своей неуязвимостью не только среди людей, но и среди животных, которых пугали сносящие с ног толчки тяжелых, закованных в металл, ощетинившихся колючими стальными шипами могучих тяжеловозов.

Небольшое численное преимущество армии Кейна могло быть легко компенсировано большим личным опытом рыцарей Сандотнери и большей слаженностью в маневрах. Но, слишком уверенный в победе, Джарво совершил две непростительные тактические ошибки: он позволил противнику охватить себя с флангов и не оставил в третьем эшелоне достаточного резерва.

В поднявшейся пыли трудно было рассмотреть что-либо дальше чем на несколько шагов. Кейн, ни на секунду не отвлекаясь от ближайших к нему противников, пытался все же разыскать Джарво.

Сам Кейн, могучий и неутомимый, словно воплотившийся в человеческом обличье бог войны, привлекал к себе всеобщее внимание. Его появление воодушевляло сатакийцев и бесило, вызывало дикую ненависть у противника. Недостатка в желающих сразиться с ним Кейн не испытывал. Воины Сандотнери понимали, что, погибни Кейн, и у них появится надежда переломить ход боя.

Щит Кейна был весь иссечен и помят ударами нападавших. Прибавилось отметин и на его доспехах. Появились первые зазубрины на лезвии топора. Личная гвардия генерала как могла прикрывала его, но и самому Кейну приходилось изо всех сил орудовать щитом и топором. Словно лев, сбрасывающий с себя назойливых шакалов, он продвигался вперед. Его натиск был ошеломляющим, почти безумным в своей ярости. И все же каждое движение Кейна было четко выверено, моментально просчитано. Не позволять азарту и ярости властвовать над собой — этот закон он запомнил еще в юности. Вот эта-то лихая удаль, под которой таился точный расчет, и придавала ему в бою почти божественную неуязвимость и почти дьявольскую везучесть.

Бой смещался все дальше на юг — туда, где ночью стояла лагерем армия Сандотнери, не просто теснимая теперь противником, а уничтожаемая им подчистую.

Откуда-то донесся сигнал горниста. Кейн понял, что Джарво, решив таки вырваться из боя, пытается перегруппировать своих рыцарей. Обрушив последний удар на последнего из противников (затупившийся, иззубренный топор не смог пробить вражескую кольчугу, но переломал все кости грудной клетки, перемешав их обломки с кольцами защитной рубахи), Кейн обнаружил, что всадники Сандотнери покинули поле боя.

Через мгновение адъютанты доложили, что Джарво, собрав вокруг себя уцелевших рыцарей, сумел пробиться сквозь ряды легкой кавалерии сатакийцев и вырвался за их кольцо. За ним в прорыв метнулись все еще способные держаться в седле всадники Сандотнери.

Это поспешное отступление, скорее — бегство, подтвердило, что у Джарво нет больше резервов. Чувствуя близкую победу, кавалерия сатакийцев бросилась в погоню. Миновав лагерь, отступающие, уклоняясь от преследователей, были вынуждены принять левее — туда, где поднимались ввысь изумрудные травы, растущие на болотистой земле, под которой текла одна из скрытых рек саванны. Видя, что иного пути, кроме того чтобы вновь принять бой с противником, у него нет, Джарво решил рискнуть, полагаясь на долгое отсутствие дождей в этом сезоне. Части легкой кавалерии повезло. Увязая по брюхо в грязи и тине, лошади все же сумели вывезти своих седоков на твердую почву. Тяжелым же рыцарям нельзя было соваться в эту топь. Но Джарво понял это слишком поздно. Множество его всадников, застряв в болоте, стали легкой добычей посланной Кейном пехоты.

— Живо вперед! — скомандовал он пехотинцам. — Головорезы! Кинжалами да стилетами вы орудуете неплохо — я видел. Возьмите веревки и вытаскивайте из болота лошадей, доспехи, оружие — пока все это не засосало окончательно. И главное — найдите Джарво! Живого или мертвого!

XIII. ОСАДА

Король Сандотнери Овринос вздохнул в последний раз. Его сердце перестало биться. Но смерть мало отличалась от того состояния, в котором он пребывал последние недели. Ничто не могло разбудить его — даже грохот тяжелых камней, крушащих стены его города.

Дочь короля, вызванная к его смертному одру придворными лекарями, вздохнула и пожала плечами. Слишком долго умирал Овринос. Так долго, что дождался момента, когда его смерть оказалась лишь ничтожным эпизодом по сравнению с той трагедией, что разворачивалась за стенами города и вот-вот готова была захлестнуть его улицы.

— Сандотнери с надеждой смотрит на вас, Ридэйз, — таковы были первые слова вступившей в права наследования Эскетры. — Генерал Ридэйз, — многозначительно кивнула она.

Еще один крушащий стены удар. В воздухе висела кирпичная пыль, с улицы доносились крики и стоны.

— То, что осталось от Сандотнери, — добавила Эскетра. С красивого лица Ридэйза не сходило мрачное и озабоченное выражение.

— Катапульты Кейна крушат наши стены, перетирают их в пыль. Эскетра, мы должны переправить вас в безопасное место.

— Отличная мысль, — невесело усмехнулась она. — Только мы оба хорошо знаем, что в Сандотнери нет теперь безопасного места.

Город вздрогнул, когда первые охваченные паникой солдаты, вырвавшиеся из окружения, принесли весть о поражении их армии в битве против воинов Сатаки. Сначала эти слова были встречены недоверчиво, в первые часы городские власти через глашатаев на всех углах развеивали поползшие по улицам слухи. Затем пришел черед беженцев. Скорее, не беженцев, а беглецов. Ибо только те, кто, бросив все, галопом помчал своего коня в город, успели оторваться от наступающего противника. На следующий день армия Сатаки подошла к стенам Сандотнери.

Сатакийцы разграбили и заняли все окрестные деревни и виллы. Кейн выслал парламентеров, красноречиво объяснивших делегации города выгоду мирной капитуляции. Но переговоры результатов не дали. Отчасти потому, что жители Сандотнери надеялись на крепость своих стен и на то, что в последний момент другие королевства придут им на помощь, а отчасти потому, что при короле, находящемся без сознания, и Джарво, числящемся пропавшим без вести, никто в городе не обладал достаточной властью, чтобы единолично объявить о капитуляции.

Кейн приказал начинать строительство осадных орудий и башен из привезенного в обозе леса и других материалов. Через день первые катапульты уже ударили в стены города. Отряд саперов начал рыть подкоп. Несколько полков кавалерии отправились на север, чтобы прикрыть идущую на помощь осаждающим колонну пехоты.

Кейн ждал. Ждал, что город осознает свою обреченность. А самому ему торопиться было некуда. Продовольствия, фуража и воды для его армии было вдоволь. Ждать нападения армий соседних Южных Королевств не приходилось. Ни о какой помощи от соседей в Сандотнери могли и не мечтать. Все они погрязли кто во внутренних бунтах и мятежах, кто в междоусобных распрях. Некоторые издавна не питали симпатий к Сандотнери, другие стали врагами этого королевства недавно, проиграв ему войны последних лет.

Нет, соседи будут преспокойно наблюдать, как Сандотнери падет под натиском сатакийцев. То, что затем настанет их черед стать жертвами Похода Черного Креста, казалось отдаленной туманной перспективой. Можно было тешить себя надеждой на то, что Ортед Ак-Седди, укрепив свои южные рубежи захватом ближайшего к джунглям степного королевства, удовлетворит свои полководческие притязания и начнет обустраивать изнутри свою вновь созданную империю.

Итак, Кейн ждал, пока к его армии присоединится дополнительный контингент рвущейся на штурм пехоты. Своими кавалеристами он рисковать не хотел: слишком дорого далось ему становление этой армии. Пока что он коротал время, обстреливая город из катапульт и баллист. Поначалу метательные орудия на стенах вели ответный огонь, но вскоре они были вычислены и уничтожены орудиями Кейна. Разумеется, он мог бы проломить стены в нескольких местах гораздо быстрее, но не желал делать этого, пока не прибыло пехотное подкрепление. Тем временем, выдвинув катапульты вперед и прикрыв их от стрел противника деревянными щитами, он методично, воздействуя скорее на боевой дух горожан, обстреливал дворец и другие здания.

Порой в сторону города летели не только каменные снаряды. Обоз, собравший все что можно на поле боя, вернулся к позициям армии Кейна. Никогда еще его солдаты не объедались таким количеством конины. Отбросы, лошадиные кости и черепа отправлялись за стены города. Время от времени в ковш катапульты укладывали мертвого офицера из армии Сандотнери. Такие снаряды не производили больших разрушений в городских укреплениях, но основательно воздействовали на моральное состояние защитников.

Кейну быстро надоело это развлечение, напоминавшее ему к тому же о том, что Джарво так и не был обнаружен среди убитых. В донесениях шпионов утверждалось, что Джарво не было и среди тех спасшихся после поражения, кто успел добраться до города.

Впрочем, вряд ли генерала, проигравшего сражение, ждал бы в родном городе радушный прием. Уезжая, Джарво оставил гарнизон города под командованием своих недоброжелателей, забрав самых надежных людей с собой. Оставшиеся теперь не переставали напоминать горожанам о том, по чьей вине враг сумел дойти до города и осадить его.

Смерть Овриноса оставила Сандотнери даже без номинального монарха. Занявший пост Джарво генерал Ридэйз возглавил оборону города. Благодаря этому положению и своей близости с Эскетрой он стал некоронованным правителем осажденного Сандотнери. Нет, не таким представлял себе в мечтах генерал Ридэйз свой приход к власти.

Кейн хорошо помнил Ридэйза. Он знал его как толкового исполнительного офицера, пользующегося уважением у подчиненных и, благодаря смазливой физиономии, успехом у придворных дам. Жгучий брюнет, отважный, дерзкий, с темными романтическими глазами, — этакий идеал кавалерийского офицера в представлении женщин. Но звезд с неба он не хватал, никаких особых талантов и способностей за ним не замечалось. Кейн знал, что от Ридэйза ждать чего-нибудь невероятного не приходится, а значит, и особо опасаться его не стоило.

Кейна куда больше обрадовало бы четкое подтверждение того, что генерал Джарво сгинул в болоте у Меритавано. Недолюбливая Джарво как человека, считая его не лучшим командующим, Кейн все же отдавал ему должное и понимал, что Джарво — противник серьезный и опасный. Чего стоила хотя бы его манера фехтования: умелая защита позволяла сдерживать натиск даже куда более классного бойца, чем он сам. А когда противник, которому все время давали понять, что он техничнее и сильнее, допускал-таки ошибку или излишне рисковал, Джарво был тут как тут. Не один профессионал своего дела нашел смерть от клинка Джарво.

Осада тянулась и тянулась, наводя тоску. Кейн не желал идти на штурм, Ридэйз опасался сделать вылазку. Кейн сидел в своем павильоне без одной стены, обращенной к городу, наблюдая за работой катапульт. Вот очередной снаряд, пробив крышу одного из дворцовых флигелей, поднял тучу пыли. Кейн усмехнулся. Еще совсем недавно он мечтал заполучить схему тайных ходов и помещений этого дворца, и вот теперь он крошит его в пыль. Да, так часто бывало в его жизни: вещи, которыми ему не удавалось завладеть, оказывались перемолотыми в пыль, стертыми с лица земли.

Кейн чертыхнулся и потянулся к фляге с бренди. Знакомая депрессия после каждой битвы становилась на этот раз просто нестерпимой. Кейн гадал, сколько еще он протянет, участвуя в своей игре, сколько еще сможет удерживать груз веков, давящий на его душу. Не раз он ловил себя на том, что мысленно возвращается в башню Ислсль, касается рукой лучей-щупалец ее солнца, уступая давнему искушению…

В тот вечер произошли два события, которые вывели его из этого мрачного настроения.

Из города вышла делегация под белым флагом. Генерал Ридэйз предлагал переговоры об условиях достойной капитуляции.

А на северном горизонте поднялось в небо облако пыли: орды сатакийцев приближались к Сандотнери.

Ни одно, ни второе событие в общем-то не были неожиданными. Врасплох застало Кейна другое.

Ортед Ак-Седди лично возглавлял колонну, выступившую в Великий Поход Черного Креста.

XIV. ДОГОВОРЫ ЛЮДЕЙ И МЕСТЬ ДЕМОНОВ

Кейну такой поворот дел вовсе не был по душе. Честно говоря, он рассчитывал, что Пророк вполне удовольствуется ролью верховного правителя, сидящего в крепости Седди и ждущего, когда подданные сгребут в его казну все награбленное в захваченных странах. В таком случае Кейн получал достаточную свободу действий в управлении Мечом Сатаки.

Присутствие Ортеда отнюдь не вызывало у Кейна радости, а равно и других верноподданнических чувств. Однако… его приезд внес хоть какую-то новизну, обещая непредсказуемое развитие событий.

Сидя в тени павильона, задрав ноги в кавалерийских сапогах на стол, он лениво разглядывал приближающихся парламентеров. Их чистая, опрятная одежда резко контрастировала с его пропыленными кожаными штанами и дерюжной безрукавкой, которую он обычно надевал под латы. В целом, по сравнению с утонченными придворными, Кейн выглядел как взгромоздившаяся в кресло здоровенная обезьяна. Лишь глаза выдавали недюжинную работу мысли да легкая ухмылка, которой он ненавязчиво, но очевидно давал понять, кто здесь хозяин положения.

— Осада зашла в тупик, положение патовое, — начал свою речь старший парламентер. — У вас нет достаточного количества солдат, чтобы взять город штурмом, у нас недостает кавалерии, чтобы снять осаду. Вряд ли дальнейшие обстрелы пойдут на пользу нашему городу, вряд ли и вы собираетесь бесконечно затягивать осаду, рискуя истощить запасы продовольствия вашей армии или дождаться атаки наших союзников. Поэтому нам кажется, что обеим сторонам…

— Ты подожди, подожди. Вот ведь разговорчивый какой, — перебил посланника Кейн. — Прежде чем ты окончательно достанешь меня своей болтовней, давай уясним, что мы оба в здравом уме и способны трезво оценить факты. Мои наблюдатели сообщили о приближении воинов Пророка Ортеда. Судя по тому, что их не меньше сотни тысяч, ваши часовые на башнях Сандотнери тоже имеют удовольствие лицезреть столб поднятой ими пыли. Очевидно, что именно эта деталь подтолкнула вас к столь милой беседе, так что давай не будем молоть чушь о патовой ситуации.

— Так называемые пешие воины Пророка — не более чем толпа оборванцев, — возразил посланник. — Я думаю, мне нет нужды объяснять именно вам, генерал, насколько хорошо укреплен город.

— Благодарю вас за признание того, что в моей башке способна задержаться некоторая полезная информация. Я действительно неплохо знаю систему обороны Сандотнери, — ровным голосом произнес Кейн. — Вы же, в свою очередь, прекрасно понимаете, что мои катапульты, а также подкопы, вырытые саперами, могут в течение нескольких часов проделать значительные бреши в стенах города. Я не сомневаюсь, что вас лично миновала горькая чаша испытать на себе то, что происходит с жителями городов, захватываемых сатакийцами. Впрочем, не сомневаюсь, что наслышаны вы об этом немало. Так вот, уверяю вас, что самые страшные истории и сказки окажутся лишь жалкими анекдотами по сравнению с тем, что придется пережить вам не далее чем завтра на рассвете.

Закончив говорить, Кейн основательно приложился к кубку с вином, чтобы промочить пересохшее от разговоров горло. Помолчав, он добавил:

— Устал я от вас, ребята. Да и осада, признаться, мне порядком надоела. Ловите момент: я вполне склонен назначить самые великодушные условия капитуляции. Кто у вас там в Сандотнери на данный момент может подписать договор?

Главный парламентер, бросив умоляющий взгляд на своих спутников, которые лишь беспомощно отвернулись, ответил:

— До тех пор пока не будет коронован новый король, в роли регента выступает Эскетра, а генерал Ридэйз — военным правителем при ней.

Кейн кивнул:

— Ну и замечательно. Вот пусть Эскетра и генерал Ридэйз и соизволят прибыть сюда вечерком, чтобы подписать договор о сдаче города.

— Но на каких условиях? Осталось определить… — начал было парламентер, но Кейн оборвал его:

— На моих! И нечего попусту убиваться. Передай своим правителям, что условия будут стандартными, соответствующими достойной капитуляции, а обо всем остальном я собираюсь говорить уже с ними лично. Впрочем, если вам не по вкусу мои условия и до заката вы не удосужитесь принять их — дело ваше. Завтра с рассветом сатакийцы устроят вам веселенькую попойку. Полагаю, их условия понравятся вам куда меньше.

Настроение Кейна заметно улучшилось. Проводив взглядом парламентеров, он приказал прекратить обстрел города и вызвал писаря, чтобы продиктовать условия договора. Южные Королевства постоянно воевали, поэтому процедура капитуляции была хорошо отработана и особых затруднений не вызывала. Опытный генерал, Кейн не задумываясь надиктовывал писарю статью за статьей: прекращение военных действий, передача оружия, выплата контрибуции, территориальные уступки и — главное — Сандотнери должен войти в состав империи Ортеда.

Документ получился всеобъемлющим, лаконичным и по-своему красивым. Достойные условия сдачи и уверенность в том, что город подпишет их не торгуясь ввиду приближения армии Пророка, порадовали Кейна. Он был доволен, что дело удалось уладить чисто, без лишней крови, голода, болезней, а главное — без бессмысленно жестокого штурма, которого так жаждал весь этот сброд.

Перечитав документ, Кейн приказал писарю переписать его набело в трех экземплярах, а сам вышел навстречу въезжающим в лагерь отрядам кавалерийского прикрытия, посланным сопровождать толпу пеших сатакийцев. Да, оставшуюся в полудневном переходе позади армию Пророка, как и год назад, можно было назвать лишь толпой, влекомой вперед алчностью и страхом.

Один из вернувшихся в лагерь офицеров предупредил Кейна, что Ортед Ак-Седди тоже собирается выехать вперед и прибыть в расположение войск Кейна раньше своей армии. Неясное беспокоящее предчувствие закралось в сердце генерала.

С противоположной стороны к его лагерю приближалась делегация правителей Сандотнери. Даже издали Кейн узнал Эскетру, ехавшую в дамском седле на изящной белоснежной кобыле. Отослав к Ортеду гонца с донесением о сдаче города, Кейн мысленно поторапливал парламентеров. Ему почему-то очень хотелось закончить процедуру подписания договора до прибытия Пророка.

Встреча с делегацией, откровенно говоря, не была теплой и дружественной. Да и то сказать, даже в свою бытность генералом армии Сандотнери Кейн не находился в особо приятельских отношениях ни с одним из прибывших. Эскетра была явно очень напугана и скрывала страх под маской высокомерного презрения. Внутренняя ярость сжигала Ридэйза, поднявшегося на вершину пирамиды власти только ради того, чтобы сдаться давнему сопернику и своему бывшему командиру. Остальные члены делегации были, судя по всему, немало озабочены одной мыслью: есть ли под одеждой у Кейна кольчуга.

До предела сократив все приветственные формальности, Кейн вручил прибывшим экземпляр текста договора. Посланник, с которым он уже имел дело, негромко зачитал документ своим правителям. Каменные лица, сжатые губы, гневные глаза обреченных подсудимых встретили оглашение их приговора.

— Это невозможно! Неприемлемо! — возмутился Ридэйз.

Кейн удивленно поднял брови:

— Не мели чушь! Четыре года назад ты сам зачитывал побежденным бавостинцам точно такой же документ. Пока твоя собственная шея не попала в петлю, виселица казалась тебе вполне справедливым и гуманным способом наказания.

Над городом и окрестностями послышалось монотонное причитание: растекающиеся вокруг стен сатакийцы забормотали свои молитвы. Кейн добавил:

— Если вы принимаете мои условия, я гарантирую вам личную безопасность и сохранность города. Как только начнется штурм, события перестанут быть управляемыми и, когда этот сброд прорвется в город, я не смогу гарантировать вам даже достойной и быстрой смерти.

Возникла пауза, судя по всему — последняя перед подписанием договора. Если бы Эскетра и Ридэйз не собирались капитулировать на условиях Кейна, они ни за что не приехали бы в его лагерь. На всякий случай он уточнил:

— В договоре указано, что принцесса Эскетра как регент и наследница Овриноса, а также ее первый министр — генерал Ридэйз — признаются правителями Сандотнери. Разумеется, в качестве субъектов вассальной зависимости от властей Ингольди.

— Марионеточное правительство! — словно сплюнула Эскетра.

— Ну зачем же так, — возразил Кейн. — Думайте о себе как о титулованном монархе. В конце концов, дергаться на веревочках в качестве марионеток не худший вариант по сравнению с другими способами висеть в воздухе.

— Ради блага Сандотнери, я полагаю, мы должны подписать это, — заявил Ридэйз.

Разумеется, он все прекрасно обдумал: договор по крайней мере оставлял за ним номинальную власть, а значит — комфорт, деньги и свободу действий. Нужно выждать, а там, глядишь, ситуация изменится. Договор же — что договор? Так, кусок пергамента.

Кейн подождал, пока Эскетра и Ридэйз подпишут договор, затем поставил на нем свою размашистую подпись и скрепил ее печатью с крестом Сатаки. «Чистая работа», — не мог удержаться он от мысленной похвалы себе.

— Темнеет, — заметил он вслух. — Я полагаю, мы могли бы отметить подписание договора, кладущего конец кровопролитной войне… Я распорядился, чтобы нам накрыли легкий ужин прямо здесь, в павильоне. А пока что пусть ваши посыльные огласят текст договора в городе.

— Я не собираюсь ни одной секунды злоупотреблять вашим гостеприимством, — холодно ответила Эскетра.

— Прошу прощения, — угрожающим тоном произнес Кейн, — но я вынужден настаивать на своем приглашении. Вы оба — мои гости до тех пор, пока не станет ясно, что горожане и гарнизон Сандотнери согласны с текстом договора о капитуляции. Надеюсь, ваши глашатаи будут достаточно убедительны.

Отправив посыльного к Ортеду с донесением о подписании договора, Кейн неохотно присоединился к своим офицерам, весело взявшимся за кубки, чтобы отпраздновать победу. Со стороны могло показаться, что Кейн представляет одну из побежденных сторон — настолько озабоченный был у него вид. Ортед Ак-Седди — вот кто был причиной его беспокойства. Чего ради Пророк покинул уютную крепость в Ингольди и притащился сюда во главе своего «войска»? И почему он до сих пор не связался с Кейном лично? Нет, чего-то в действиях Ортеда Кейн явно не понимал.