Вечером громыхал гром, но гроза прошла мимо, обогнув город широкой дугой. Утро было прозрачным и ветреным. Директор Сага брился и думал о вчерашнем дне: разговор с Бауманном, бесконечное сидение на заседании, потом председатель пригласил распить бутылочку вина, он отказался - хотел поговорить с Голианом - и ушел… Ждал долго, сестра инженера рассказывала про шампиньоны и цветы, был уже десятый час, когда он попрощался и вернулся домой, подождал еще, но напрасно.
      Перед самым сном вспомнил Шимчика. Знал его лет одиннадцать, когда-то дружили, капитан любил поговорить о рыбной ловле, постоянно расспрашивал о людях с завода и о Голиане тоже. Давно ли все это было? Поинтересовался, кто помог Голиану получить квартиру, предполагал, что директор, когда же Сага ответил отрицательно, с сомнением покачал головой. Тогда на его погонах было всего три звездочки. А вскоре Сага увидел его уже с четырьмя и подумал: «Пожалуй, на пенсию выйдешь майором».
      Сейчас директор прикидывал: может, стоит обратиться к капитану Шимчику? Голиана едва ли убедишь, у Бауманна знакомства, он не угомонится, кому-нибудь пожалуется…
      Инженера, вернувшегося из эмиграции, поддержали органы госбезопасности. Когда поступило его заявление с просьбой принять на работу, кадровик ездил по делам в Прагу и взял его бумаги с собой, зашел в министерство, и ему решительно сказали: «Пусть работает у вас».
      Директор не знал, что делать. А впрочем, как ни крути, а ясности нет: кто же списал эту злосчастную формулу - Голиан или кто-нибудь из молодых, которым Бауманн поручал проводить опыты… Необходимо узнать, известно им что-либо об общем объеме работы, которую они проделали? И в чем суть этого открытия. Эх, следовало бы утром пролистать документацию и, зная, хотя бы приблизительно, о чем речь, вызвать обоих - одного, кажется, зовут Сикора, второго Бауманн называл чаще инженер Стеглик, насколько я наслышан, способный и сообразительный парень…
      Он спрятал бритву, умылся и, завязывая галстук, принял решение: «Пусть над этим ломает голову Шимчик».
      Анна Голианова вошла в комнату брата.
      - Ты когда пришел? - спросила она.
      - Поздно, - ответил тот, - а в чем дело?
      Анна сказала, что до самой ночи его ждал директор Сага.
      - Ну и пусть его…
      - Похоже, тебя ничто не интересует.
      Он ухмыльнулся и буркнул:
      - Да.
      На столе лежала открытка со швейцарской маркой. Анна взяла ее в руки; лицо ее осунулось, под глазами залегли темные круги. Нетрудно представить, как сестра провела ночь. Невестку она ненавидела - сначала за то, что брат женился на ней, потом за то, что она его бросила. Это была чисто женская ненависть.
      - Не волнуйся, она не приедет, - продолжал Голиан, - просто в голову что-то взбрело, может, затосковала, может, какая-нибудь неприятность. Хотя я верю, что, когда писала, намерения у нее были серьезные. Но все равно она не вернется, испугается, и тогда она тоже испугалась. А ведь могла бы ехать со мной, говорила, что ей предлагают…
      - Кто предлагал, люди из Мюнхена?
      У инженера задрожали губы. Он кивнул:
      - Да, Баранок, лично. Негодяй он, вот кто. Пристанет - не отдерешь.
      - И к ней приставал?
      - Ко мне. Возможно, к ней тоже, черт его знает, мы с ней тогда уже разошлись, порвали, я был без работы. Вера строила из себя гранд-даму… Половину пособия, что нам давали, выбрасывала на косметику. Однажды я не выдержал - сидел голодный, - в полном отчаянии хлопнул дверьми, потом пожалел… Но было уже поздно: когда вернулся, она исчезла. - Голиан прижал ладонь ко лбу. - Мне ее и сейчас недостает, - прошептал он, - иногда я хочу, чтоб она вернулась. Но нет, не вернется.
      - А если вдруг вернется?
      Голиан допил молоко.
      - Нет, - покачал он головой и, отказавшись от бутерброда с сыром, сказал, что поест с похмелья в столовой селедочки. - Мы сегодня ночью с Эдитой выпили, - объяснил он. - Когда вернулся, хотел и с тобой чокнуться, но ты уже спала.
      - Нет, - вздохнула Анна, - не спала.
      - Света в окне не было, - сказал Голиан и вдруг заметил, что сестра внимательно рассматривает его рубашку. - Новая, вчера купил, перед самым закрытием, представь, оказался последним покупателем, только ушел - и магазин заперли. Мотор забарахлил, пришлось менять свечи, второпях весь извозился в масле… Думаю, нет, ее уже не отстираешь, взял и выбросил… Все равно была плохонькая… Убери, пожалуйста, эти булки!
      Голиан дождался, когда сестра выйдет, и беспомощно огляделся вокруг: стол, старый диван, полочка с книгами, шкафчик… Картины, олеография - Христос, сидящий на скале. Стиснув зубы, он схватил свой портфель. Уже в дверях услышал из кухни голос сестры: «Вернись сегодня пораньше!» - но сделал вид, что не слышит.
      В почтовом ящике у ворот газет не было - значит, Сага уже ушел.
      Инженер Голиан сидел в своем кабинете и думал: «Здесь работа, а там, за окном, тополя, палатка, скамейки и зелень…»
      Кто-то постучал в дверь.
      - Лазинский, - представился тучный мужчина в желтой рубашке с воротом нараспашку и сандалиях на босу ногу. - Надеюсь, я не заставил вас долго ждать, мы сейчас быстренько закруглимся.
      Сотрудник органов госбезопасности, принесший фотографии, явно спешил закончить работу поскорее и не задавал лишних вопросов. «Может быть, он ничего не заметил, - подумал после его ухода Голиан, - но я просто не знаю, куда девать руки, все время верчусь на стуле, мнусь… Удивительно, но фотографии я разглядел яснее, чем толстое лицо Лазинского».
      Зазвонил телефон: Голиан вздрогнул, услыхав голос инженера Бауманна.
      - У меня нет времени. - Свой собственный голос он слышал словно издалека. - Если хочешь, часа в два пополудни ила что-нибудь около этого.
      - Очень прошу тебя, в два часа уже может быть поздно! - настаивал старческий голос.
      В окно было видно солнце, спрятавшееся за облаком, тополя, автобус у забора, за рулем курил шофер. Вахтер учтиво склонился перед Лазинским. И все это, словно далекое ночное море, омывает шум завода. Фосфаты на экспорт, их повезут поезда и пароходы. Ливан, Алжир, Куба…
      - Сейчас я очень занят, - повторял он упорно и, повесив трубку, потащился в столовую. Селедки не было. Голиан взял булку с ветчиной. Он дожевывал свой бутерброд на телефонной станции и, поглядывая на телефонистку, ждал междугородную.
      - Никто не отвечает, - сказала она.
      В дверях вдруг показалась лысина. Это был инженер Бауманн.
      - Это все? - спросил разочарованно директор. - У вас все, товарищ Сикора?
      - Все, - подтвердил молоденький инженер с наивным мальчишеским лицом.
      - А вы что скажете?
      Стеглик тоже ничего не мог сказать.
      - Ну а лаборанты? Знал кто-нибудь из них, что за опыты проводятся у вас в лаборатории?
      - Вероятно, нет, - после короткой паузы ответил Стеглик.
      А Сикора сказал:
      - Не знаю, я с ними и знаком-то мало. Может, кое-кто и понимал.
      - Следовательно, вы полагаете, что им известна лишь самая малость?
      - Похоже, что так, - согласился Стеглик и засмеялся. - Парни думают только о футболе, а девушки - о парнях. Малишка Токарова, та, пожалуй, интересуется. Наверное, потому, что обожает Бауманна. Она вообще обожает пожилых холостяков.
      - Бауманн вдовец.
      - Все равно она его боготворит.
      Дальнейший разговор - бесполезная трата времени. Сага отпустил инженеров и рассеянно уставился в пустоту. Потом достал папку Голиана и стал просматривать ее: отчеты, копии заключений об анализах полученного сырья и другие не представляющие интереса бумаги. Негласное соглашение руководства о том, что бывший эмигрант не должен иметь доступа к чему-либо серьезному, недоверие к его прошлому - все это Голиан безропотно принял и, кажется, понял, потому и не просил другой должности, смирился… И вдруг Сага насторожился - последним в папке лежал черновик заявления. «Прошу освободить меня от занимаемой должности, так как выполняемая мною работа меня не удовлетворяет, полагаю найти для себя…»
      Директор отложил бумагу. Он подумал: «А мне ведь постоянно твердил обратное. И не только здесь, дома тоже. В коттедже со старыми почерневшими стенами, обвитыми диким виноградом». И тут на память пришли слова майора Швика: «Немедленно сообщите мне, если он вдруг решит уволиться…» Это было давно, с тех пор многое изменилось. Швика сняли. Но эта история с Бауманном… Нет ли тут какой связи?
      Черновик заявления написан от руки, похоже, что авторучкой.
      Сага достал из докладной Бауманна несколько страниц и сравнил. «Да, старик не обманул меня. И почерк тот же, и перо. Стеглик слышал, как Голиан вчера сокрушался о том, что изобретение это потянет на Государственную премию».
      Директор закурил сигарету и, отыскав в записной книжке нужный номер, снял трубку.
      Капитан Шимчик приехал в голубой «победе» и сразу же из проходной позвонил Саге.
      - Не знаю, что ты скажешь, - уже в коридоре начал Сага, - может быть, все это чепуха. Но заявить я должен.
      Свое сообщение он закончил вопросом: «Ну, как?» Они уже стояли посреди кабинета с тяжелой канцелярской мебелью. Несмотря на то что директор был явно взволнован - он и не пытался скрывать этого, - вид у него, как обычно, был строго официальный: добротный темный костюм из магазина готового платья, ботинки на толстой подошве, и лишь только пиджак, так же как и стол, густо обсыпанный пеплом, снижал респектабельность и подчеркивал его волнение.
      - Да ты лучше сядь, - вместо ответа сказал капитан. И когда директор послушно опустился на стул, спросил: - Где документация открытия?
      - Здесь, в сейфе.
      - Ты ее инженерам показывал?
      - Я им об этом ничего не говорил.
      - Что они знают об открытии?
      - Я их не спрашивал, - солгал директор. - Стеглик говорил, что старик давал ему задания на маленьких листках. А иногда просто устные указания. Он и Сикора работали над этим больше всех, конечно, лаборанты тоже делали кое-что, но думаю, что о существе открытия они не имеют представления.
      - Когда ты с ними говорил?
      - Только что. Они ушли от меня, еще одиннадцати не было. А сейчас семь минут двенадцатого.
      - Бауманн у тебя был вчера около четырех?
      - Без малого четыре. Ровно в четыре я собирался на совещание. Оно началось чуть позже, но я задержался с Бауманном и опоздал.
      - А Голиан был у тебя около двух?
      - Да.
      - С тех пор ты его не видел?
      - Так я же тебе говорю, - Сага покачал головой, - хотел с ним потолковать, торчал до полдесятого у них, еще дома до полуночи ждал, он все не возвращался. Я от окна не отходил.
      - Он всегда так поздно возвращается?
      - Довольно часто, у него роман с зубной врачихой. Он мне сам об этом как-то сказал.
      - Вчера, когда Голиан к тебе заходил, он был взволнован?
      - Не сказал бы. Волновался, пожалуй, больше Бауманн. Выглядел совсем больным. Если б не это, я бы с ним не стал задерживаться. Не люблю опаздывать. Несколько человек явятся позже - и приходится сидеть до бесконечности, а мне этого сидения, - он обвел рукой кабинет, - и тут хватает! С планом и сроками горим, с поставками опаздывают… Поставщики подчинены другому начальству, а министерство стружку снимает с нас.
      «Постарел, сдал, - думал Шимчик, беря предложенную директором сигарету. - Когда-то бушевал, даже дома говорил, как с трибуны, а сейчас сипит, слова глотает, глаза щурит. Устал, должно быть. Или, может быть, это страх?»
      Капитан не сдержался, спросил.
      - Оставь, пожалуйста. - Директор пододвинул к нему пепельницу. - Какой еще страх, просто я нервничаю, ты должен понять. Голиана я взял на завод по распоряжению твоей милости, хотя у нас многие протестовали, особенно те, которым я поперек горла стал, я им неугоден, они меня шпыняют где только могут. Кто-то пустил утку, будто я Голиану чем-то обязан еще со времен Восстания и потому протежирую и охраняю. Ерунда какая-то! - вспылил он - Это я-то охраняю Голиана! Я!..
      Он умолк, рассеянно глядя перед собой и не замечая, как пепел сыплется на пол.
      - Ну, а Бауманн? - спокойно спросил капитан Шимчик. - Как он относится к этим сплетням? Может быть, сам распространяет их?
      - Сомневаюсь, хочу думать, что нет. - Похоже было, что Сага старался убедить себя в этом.
      - Продолжай. - Внимание Шимчика привлекли руки Саги.
      - На чем я остановился, Феро?
      - Что тебе известно об открытии Бауманна? Только попроще толкуй, я в химии абсолютный невежда.
      - Речь идет о силиконах, - начал директор. - Может, ты читал - недавно в нашей словацкой «Правде» был репортаж. Это вещества с высокой химической и физической устойчивостью - одни из них практически огнеупорны, другие предохраняют от влаги и низких температур… предохраняют все: мягкие сплавы и кожу, ценные картины, бумагу… Наши ученые занимаются ими, если не ошибаюсь, еще с войны, они уже многого добились, тем не менее мы отстаем. Кроме того, очень важно сократить капиталовложения и тому подобное… Бауманн занялся непосредственно удешевлением производства.
      - Силиконов?
      - Некоторых. Силиконов много.
      - Ну и чего-нибудь добился?
      - Мне кажется, да. - Сага указательным пальцем растер пепел на столе. - Здесь в конверте почти вся документация открытия, не хватает некоторых страниц, но вводная часть там есть. Не слишком подробная, но достаточно основательная, с многообещающими выводами. Бауманн вообще-то любит держаться в тени… Тем более что такие обобщения пишутся обычно в конце, когда результаты уже налицо.
      - Проверены опытным путем?
      - Да.
      - Сколько опытов провели Стеглик и Сикора?
      - В общей сложности свыше трехсот. Кроме того, огромное количество провел сам Бауманн.
      - Они ассистировали?
      - Не всегда, - ответил директор. - Но большинство опытов - вероятно, самых ответственных - наверняка делал он один. Такой характер.
      - Скрытный?
      - Ты не забывай, что тут пахнет большими деньгами. Голиан говорил, что тянет даже на Государственную премию, да к тому же государство откупит патент. Если, конечно, пойдет в серийное производство. А пойти - наверняка пойдет, - подчеркнул он.
      - А что, Бауманн любит денежки? - Шимчик медленно выпустил дым и распрямился.
      Кожаное кресло приятно холодило. Они посмотрели друг на друга, и Сага сказал:
      - Да. Я его знаю, годы вместе проработали, готов снять перед ним шляпу - большой специалист и отличный руководитель: сдержанный, объективный, людей не торопит, но следит, чтоб дело не стояло… Но что касается гро #769;шей…
      - Ну, ладно, вернемся к открытию. Ты и вправду уверен, что формулы списал Голиан?
      Сага колебался. Он встал, прошелся к окну и обратно, положил сигарету в пепельницу, потом достал и снова закурил.
      - Ну?
      - По-моему, почерк его и самописка тоже. У Голиана был ключ от сейфа, он имел возможность познакомиться с расчетами основательно. Для непосвященного эта единственная списанная формула ценности не представляет, и для Стеглика и для того, второго, но… - Он затянулся и погасил сигарету. - Но вместе с тем Голиан - человек прямой. Он - и вдруг кража или какое бы то ни было мошенничество… Голиан обвинил Бауманна в воровстве, сказал это прямо ему в лицо у него в кабинете, так прямо и бросил в лицо. Не могу себе представить, чтобы потом он вдруг спохватился, поднялся наверх, переписал формулу и… Нет, не могу, ты уж извини.
      - И что же ты считаешь?
      Сага пожал плечами, потом решился:
      - Здесь какое-то жульничество.
      - Жульничество? - не понял капитан.
      - Более того - провокация или шантаж, - мрачно подчеркнул Сага.
      - Со стороны Бауманна?
      - Да. Но только Голиан вовремя это понял и хотел предвосхитить события, потому и явился ко мне и отдал ключ - ты пойми - мне, директору, хотя ведь не я ему этот ключ вручал. Он хотел остаться чистым, гарантировать себя…
      - От шантажа?
      - Как знать. Бауманн зубаст.
      - Зачем ему топить Голиана?
      - Нужно, - подчеркнул Сага. - Именно потому Бауманн настаивал на том, чтобы я поговорил с Голианом, я отказался. Тогда он сослался на вас! Сказал, чтоб я обратился к вам! Очевидно, для того, чтобы я предупредил Голиана и тот испугался…
      - А зачем ему это?
      - Он хочет, чтоб Голиан с работы ушел. Исчез с нашего завода. Наверное, знал, что Голиан об этом уже подумывает, прочел в его папке черновик заявления, понял, что бумажка так и осталась черновиком, ведь Голиан об увольнении не просил, видимо, раздумал… Бауманн хотел его снова на это натолкнуть, ускорить, чтобы тот исчез во что бы то ни стало. А испугавшись, что я Голиана не отпущу, разыграл всю эту историю с кражей, понадеявшись, что я на Голиана здорово обозлюсь…
      - И его заявление подпишешь.
      - Да.
      - Но зачем ему это?
      - Ведь он и сам сказал, что идея принадлежит Голиану. И что существовала работа, которую он когда-то читал. Если она у Голиана сохранилась и тот представит ее и докажет, ну, скажем, некую зависимость или зависимость принципиальную? Такую, за которую надо платить?
      - Имеешь в виду деньги?
      - Естественно. Старик за деньги удавится.
      - Не понимаю. - Шимчик устроился поудобнее. - Ведь если б Голиан даже ушел, все равно материальные претензии он мог бы предъявить, работая и в любом другом месте, не так ли?
      - Возможно, что и не так. Человек с его репутацией! Сбежал, вернулся - в нем это сидит, он боится… Знает, что на него косятся, что друзей у него нет, а что касается доверия - похоже, что он уже и сам себе не верит. Ну а старик опасается собственной доброты - если человек на глазах, ему нет-нет да что-нибудь и сунешь. С глаз долой - и угрызения совести утихнут. Вот что мне пришло в голову, но, возможно, все это чепуха.
      - Я Бауманна не знаю, - медленно произнес Шимчик. - Ты можешь его сюда пригласить?
      - Старика? Хочешь с ним познакомиться?
      - Угу.
      - Пожалуйста. - Сага пододвинул к себе телефон и набрал номер. - Никто не отвечает, - сказал он.
      - Тогда пусть его найдут. У вас ведь есть радиоузел. Директор соединился с рубкой, и вскоре над их головами загремело:
      «Товарищ Бауманн, вас просит зайти директор. Товарищ Бауманн…»
      - Выключи! - Шимчик встал и потянулся. Ох, уж это ожидание. Директор разбирал почту.
      - Нету, - сказал он наконец, - не отвечает. Обычно после такого вызова является сразу.
      Зазвонил телефон. Сага снял трубку. Выслушал и, повесив, сообщил.
      - Ничего не понимаю. Говорят, поехал с Голианом в город. Вахтер говорит, что на «трабанте» Голиана, что тот его взял с собой.
      - Может, сами договорятся? - Капитан смотрел на Сагу внимательными серыми глазами. - Хорошо, что ты меня позвал. Будь добр, дай-ка мне эти бумаги.
      - Документацию открытия и папку Голиана?
      - Если эти двое найдут общий язык, то непременно сообщат об этом тебе. В таком случае позвони, я все тебе немедленно верну.
      - А если нет?
      - Тоже позвони. Примем необходимые меры.
      - Какие?
      Шимчик, убирая бумаги в портфель, ответил, что он не пророк.
      - Ты считаешь, что дело серьезное?
      Сага не притворялся, он в самом деле был обеспокоен. И Шимчик подумал: «Что его так тревожит, только ли то, что он с Голианом был в хороших отношениях, или, может быть, что-то другое? Боится, что это провокация? Недоброжелателей боится или место потерять? И это возможно, здесь он пригрелся: пятнадцать лет на одном предприятии и все на посту директора, корнями уже врос в свой завод».
      Капитан пожал плечами, однако высказал предположение, что ничего серьезного тут нет, и они распрощались.
 
      Перед Лазинским лежали фотографии. Его нисколько не удивило, что капитан Шимчик, его непосредственный начальник, не поленился прийти к нему, хотя такое случалось нечасто. Лазинский доложил:
      - Только что говорил с Прагой. Полковник Вондра доволен. Человек на фото, судя по всему, Шнирке. Голиан сразу нашел его в целой группе и заверил, что это Баранок. Сдается мне, что фамилия «Шнирке» ему пока неизвестна.
      - Как он вел себя? - поинтересовался Шимчик.
      - Когда я показал фотографии?
      - Нет, когда увидел вас.
      - Да никак, он меня ждал. Вчера днем я ему звякнул, оказал, что приду.
      - А зачем придете, тоже сказали?
      - Ну, что-о вы! - Лазинский достал из пакета леденец.
      - Вы встретились с ним на заводе?
      - Да.
      - В котором часу?
      - Около девяти, хотя договорились на восемь. Я на автобус опоздал.
      - Это Голиан предложил в восемь?
      - Да. В восемь. Или пораньше. Сказал, что позже у него обычно много работы.
      - Он сказал «обычно» или именно сегодня?
      - Кажется, «обычно». - Леденец - и опять красная малина - исчез у него во рту. - А почему вы спрашиваете, случилось что-нибудь?
      - Когда вы от него ушли?
      - Минут через десять. Мы недолго сидели.
      - Как он выглядел? Не был ли взволнован?
      - Поначалу да, - подтвердил Лазинский. - Как обычно, ведь все волнуются, когда к ним являются из нашей конторы… Потом вроде успокоился, но все время теребил в руках какую-то коробочку, маленькую такую, от ленты для пишущей машинки. Когда я уходил, сунул ее в карман. Говорил спокойно. Сказал, что на фото - Баранок, ошибиться он не может. В Мюнхене неоднократно встречался с ним на одной вилле. Оказал еще, что он совсем не изменился, что это тип мужчины, который до самой смерти остается моложавым. Фотография лишний раз это подтверждает.
      Лазинский смотрел на Шимчика, а капитан Шимчик - на фотографии. На одной из них было юношеское лицо с узкими темными глазами, на другой - за длинным столом, уставленным пивными кружками, веселая компания, вероятно, встреча подвыпивших буршей.
      Капитан, рассмотрев фотографии, рассказал о своем разговоре с Сагой. Лазинский слушал, малина снова исчезла за его щекой. Когда Шимчик закончил, он заметил:
      - Чудно. А вдруг формулы выкрал и впрямь Голиан.
      - А если нет?
      Раздался телефонный звонок. Лазинский поднял трубку и, сказав: «Да, он здесь», передал ее капитану. Шимчик внимательно выслушал и решительно заявил:
      - Разумеется, жду. Да, внизу, у ворот. Пока никому ни слова, шофера не бери. Не бери шофера, понял? Поторопись, жду тебя.
      Положив трубку, он молча уставился в пустоту. Потом пробормотал:
      - Сейчас приедет Сага и отвезет меня на лоно природы. Полагаю, что вам тоже следует поехать. Голиан погиб, - Шимчик вздохнул и, взглянув на Лазинского, добавил: - Автомобильная катастрофа.