Существа перемещались слишком быстро, постоянно ускользая из поля зрения, и так практически не способного засечь их хаотично изменяющиеся формы и размытые контуры. Внезапно что-то тонкое и полупрозрачное просвистело в стылом тумане, и два пальца на правой руке Огвура, сжимавшей Симхеллу, отделились от смуглой кисти, повиснув на жалких лоскутах кожи. Орк пронзительно закричал, падая на колени и зажимая страшную рану, пытаясь остановить поток алой крови, хлынувшей на траву. Краем глаза я засекла крадущиеся движения Ланса, достающего из сумки свой миниатюрный арбалет.
– Не смей! – коротко приказала я. – Болт не причинит им вреда. Забирай Огвура и уводи его в таверну. Там отыщи в моем багаже огарок белой свечи тетушки Чумы и залечи его раны!
– А ты? – опасливо отозвался полуэльф, заботливо подхватывая побледневшего от сильной кровопотери орка.
– Уходите! – повторно потребовала я, отступая в сторону и уводя за собой призрачных тварей. – Вы мне ничем не поможете, а напротив, только помешаете. Это не ваш бой.
Твари благоразумно подходили ко мне с противоположных сторон, наступая синхронно и одновременно, вынуждая постоянно вертеть головой, угрожающе поводя пылающим лезвием клинка. К счастью, я уже давно и довольно успешно усвоила основное правило боя: дальновидный, желающий пожить подольше, смотрит не вперед, а вокруг себя. Кем бы ни являлись эти странные существа – проявлением стихии, демонами, животными или людьми, – они безусловно обладали мощным интеллектом и отлично развитой способностью к стратегическому ведению боевых действий. Они согласованно и планомерно оттесняли меня к хрупкому льду, покрывавшему поверхность реки. Провались я в полынью – мне неизбежно грозит быстрая и мучительная гибель. Кроме того, теперь я прекрасно понимала природу возникновения страшных подмороженных ран, ставших причиной смерти могучих кентавров.
Под моей пяткой угрожающе хрупнул первый прибрежный ледок. Я замерла на краю берега. Отступать дальше стало уже некуда…
Генрих де Грей отложил мастерок, потер ноющую поясницу и медленно выпрямил натруженную спину. Его мятая, испачканная строительным раствором рубашка сейчас мало походила на парадное облачение, достойное высокого титула последнего повелителя. К тому же из рода, ведущего начало от самого легендарного короля сильфов. Но барон неприкрыто радовался своему непрезентабельному, затрапезному внешнему виду. Узкая замшевая полоска пересекала загорелый от работы на свежем воздухе лоб, не позволяя отросшим волосам лезть в покрасневшие от недосыпа глаза. Генрих работал не покладая рук. Трудился наравне со всеми, с радостным волнением отмечая, как с каждым днем все выше поднимаются белокаменные стены вновь отстроенной столицы – чудесного города Силь. Рассказывают, что, согласно древней легенде, когда-то очень давно существовал только один великий, единый город сильфов и белых эльфов – сказочный Эль-силь: с замками, увенчанными золотыми куполами, с мостовыми, выложенными серебряными плитами. И не нашлось бы в целом мире града краше Эль-силя. Но на противоположной горе стояла грозная крепость, принадлежавшая клану синих, – цитадель Ширул-эль-шэн. С тех пор минула не одна сотня лет. Синие эльфы ушли на Поющий Остров, где почти восстановили свое былое величие. Сильфы зажили отдельным городом – Силем. А остатки белых стали вольными стрелками и охотниками, по преданию, оберегающими подступы к галерее Трех порталов, подобно скрепляющему стержню пронизывающей скрытую глубь земли. Впрочем, многие из рассеянных по чужим землям белых эльфов теперь собрались на освобожденных сильфских территориях, помогая отстраивать возрожденный Силь, предназначенный стать их новым домом.
После продолжительной войны с полчищами Ринецеи от некогда величавого города остались одни руины. Барон удрученно бродил среди закопченных, осыпающихся каменной крошкой остовов крепостных стен, запинался о вывороченные, вздыбившиеся после магических ударов валуны, некогда образовывавшие парапеты тонкоструйных фонтанов. Память короля Грея, дарованная повелителю, услужливо рисовала пышные картины славного прошлого. Вот здесь, именно на этом месте, когда-то простиралась многолюдная торговая площадь, а вон там красовалась облицованная розовым мрамором беседка. А еще выше, на холме, господствующем над ровными, как по линейке выстроенными кварталами, находился дворец правящего королевского рода. Генрих тяжело вздыхал, судорожно сглатывая подступавшие к горлу слезы. Повелители не плачут. Повелители строят и восстанавливают, пекутся о благе своих верноподданных и совершают подвиги, достойные пера самого известного летописца. А еще о повелителях слагают прекрасные баллады наподобие тех, которые иногда исполняет Сумасшедшая принцесса – невозможная Ульрика де Мор…
Да, она была невозможно упряма, невозможно храбра, невозможно горда, но и позабыть ее тоже оказалось невозможно! Впрочем, почему же была? Принцесса есть и сейчас, но Генриху она так и не принадлежит… Барон уже не в первый раз неловко пробовал подобрать слова, точно передававшие бы его мучительную тоску по ныне далекой Ульрике. Отчаянное уныние, терзавшее израненное, очерствевшее от несправедливого отказа сердце. Но красивые слова не собирались слушаться того, кто привык управляться с рапирой, а отнюдь не со стихами и оказался так наивно несведущ в делах сердечных. А страдающей душе срочно требовалось отвлечься хоть на что-то малозначительное – лишь бы только не думать ежеминутно о ее зеленых смеющихся глазах и малиново-сладких губах, чаще всего сложенных в ироничную усмешку. Увидит ли он ее еще когда-нибудь? Или ему суждено уже никогда ее не встретить?
Как заставить себя ровно плыть по течению,
Как свести две дороги – к пересечению?
На ошибках друг друга жестоко учиться,
Выжигая любовь – нелюбовью лечиться.
Только жертве подобной цена – лишь полушка,
Если ночью от слез намокает подушка.
Исчерпались до дна и поэма, и проза.
Кто кого пережмет – слишком жесткая поза.
Упустили свой шанс, нужных слов не сказали,
Нелюбовью себя за любовь наказали…
Как удар по лицу – мы поставили точку,
Только сладко ль теперь выживать в одиночку?
Каждый глупо решил показать свою твердость,
Ты, не дрогнув, любовь променяла на гордость,
Я с насмешкой сказал: «На потеху народу
Я отрину любовь. Выбираю свободу…»
Мы теперь далеки, наши чувства не с нами,
Не умея прощать, мы играем словами,
Только чаши весов, замерев навсегда,
Уравняли «когда-нибудь» и «никогда».
Я спросил: «Нам когда-нибудь встретиться можно?»
Ты ответила: «Нет. Никогда. Невозможно».
Мы пытались забыть, мы не думать хотели,
Но любовь истребить до конца не посмели.
Мы с тобою в объятьях любовной тоски,
Навсегда далеки, но навеки близки.
Вроде слиты в одно и, однако, не схожи —
«Никогда» и «когда-нибудь» слишком похожи…
Ни о чем другом Генрих теперь и думать не мог. Рожденная в сердце песня легкокрылой птицей рвалась в поднебесье, лишая барона воли и желания к дальнейшему существованию. И только тяжелая, монотонная физическая работа немного уменьшала давящий на душу груз, переводя его в спасительную, отупляющую усталость до предела измотанных мышц. Труд стал для него лучшим лекарством, а скорее – сильнейшим одурманивающим наркотиком, успешно заглушающим болезненные воспоминания и подавляющим несбыточные мечты. Поэтому и трудился повелитель наравне со всеми от самого восхода солнца и до его заката. А потом бездумно, словно подкошенный, валился в свою одинокую, никем не обогретую постель и засыпал глубоким сном без сновидений.
Но его сердечная рана определенно пошла на пользу всему остальному народу сильфов. Город Силь рос и хорошел буквально на глазах. С каждым днем все выше вздымались его ровные стены, весело зеленели молодые кленовые аллеи вокруг восстановленного дворца, а золотые пучеглазые рыбки с вуалевыми хвостиками вновь беззаботно резвились в прозрачной воде фонтанов, доверчиво всплывая на поверхность и выпрашивая хлебные крошки. Генрих не жалел золота, щедро оплачивая услуги лучших эльфийских архитекторов и магов, украшавших молодой город и создававших могучую магическую защиту, призванную усилить мощь каменных башен. И только Марвин, с которым Генрих уже успел крепко сдружиться, отдавал свой талант совершенно бесплатно. Хотя барон не без основания подозревал, что главной причиной неожиданного трудолюбия молодого некроманта стала вовсе не внезапно возникшая симпатия к народу сильфов, а страх, испытываемый им перед грозной тещей – королевой Смертью. Да и неиссякаемая и не к месту проявляемая ревность вспыльчивой супруги Лепры быстро и весьма изрядно утомила красавца мага. Сестрица Оспы и "умы отличалась поистине необузданным характером, а строительство Силя стало удобным поводом для временной разлуки с несдержанной на язык и пощечины возлюбленной. «Я должен помочь Генриху, – мягко убеждал жену Марвин. – А ты немного отдохнешь от меня, займешься новыми нарядами, пообщаешься с сестрами!» Лепра милостиво позволила уговорить себя. Впрочем, любое выдуманное оправдание всегда смотрится гораздо убедительнее, чем оправдание истинное.
Хрупнувший под моей пяткой ледок стал очевидным предупреждением: дальше отступать некуда. Я щурила глаза, пытаясь одновременно уследить за обеими тварями, к тому же и так едва видимыми. «Да кто ж они такие, гоблин их раздери! – злобно ругнулась я. – Какого демона потребовалось им в моих землях?» В голове постоянно вертелась какая-то важная мысль, напрямую касавшаяся этих загадочных существ. Вроде бы совсем недавно я то ли видела их мимолетно, то ли слышала от кого-то о чем-то подобном. О каких-то неведомых врагах… А может, это был сон? Но нет – хоть убей, в настоящий напряженный момент я, несмотря на все усилия разбудить спящую память, никак не могла вспомнить ничего определенного. А в следующую минуту, видимо, сообразив, что добровольно топиться или проваливаться в полынью я не собираюсь, твари взвыли странными дребезжащими голосами и пошли в наступление. От их воплей у меня даже дыхание пресеклось: в жизни не слышала ничего омерзительнее. Да рядом с ними смахивающий на привидение Хранитель галереи Трех порталов выглядел настоящим милашкой и симпатяшкой.
Наверно, меня спасла интуиция. Я не увидела, а скорее каким-то шестым чувством ощутила острое, как бритва, прозрачное лезвие, стремительно пронесшееся в паре миллиметров от моей шеи, и успела плавно отклониться. В холодном воздухе закружился клочок срезанных рыжих волос. Тварь разочарованно заскрипела. Не оставляя мне времени на передышку, на меня тут же бросилось второе агрессивное существо. И опять меня спасла отнюдь не собственная ловкость, а предупреждающий бледный солнечный зайчик, вовремя отразившийся от лезвия противника, одно приближение которого тут же покрывало мои локоны белым налетом изморози. Клинок Нурилона встретился с невидимым оружием. Раздалось громкое шипение, которое можно услышать, когда пышущую жаром заготовку будущего меча погружают в бочку с холодной водой.
– Спаси меня, Аола! – испуганно взмолилась я. – Похоже, эти твари и в самом деле сделаны изо льда!
Часто ли каждому из нас приходится попадать в действительно опасную ситуацию? Не знаю, но так тяжело, как сейчас, мне не приходилось даже во время боя с моим недавним врагом и сводным братом принцем Ужасом. Только что я неразумно сетовала, как трудно отражать удары ледяных тварей, и жаловалась самой себе, что хуже быть уже не может. Но стоило тварям напасть на меня одновременно, как мгновенно стало ясно: я сильно ошибалась… Я вертелась из стороны в сторону, приседала, проскальзывала под призрачно мелькающими лезвиями и исполняла настоящие балетные пируэты, никогда не доступные мне ранее. Соприкосновение моего меча и ужасного оружия морозных существ рождало снопы искр. Думаю, со стороны это выглядело даже красиво. Но я не имела ни малейшего шанса устоять хотя бы против одного из этих бойцов. А уж против двоих…
Неожиданно при очередном наклоне я ощутила что-то узкое и твердое, надавившее на мой бок. И как же я Могла забыть! В боковом кармане колета лежало Зеркало истинного облика, уже не раз выручавшее меня в затруднительных случаях. Я отскочила в сторону, выхватила из кармана волшебный артефакт и, повернувшись вполоборота, поймала в его стеклянной поверхности отражение одной из тварей. От ужаса я глухо вскрикнула и чуть не выронила Зеркало из пальцев. Попав в поле действия магического предмета, существо стало видимым. Зеркало явило мне что-то омерзительно бесформенное, напоминавшее перепутанный ворох скользких сизых щупалец, в самой гуще которых тут и там постоянно открывались треугольные зубастые пасти. Тварь обладала десятком гибких тощих хлыстообразных конечностей, каждая из которых оканчивалась огромным острым, стеклянно поблескивающим когтем-лезвием. Я застыла как вкопанная, не в силах отвести взгляда от жуткого зрелища. Пользуясь моей неосмотрительной оплошностью, тварь с победным ревом прыгнула на мою открытую для налета спину. Не поворачиваясь, я что было сил ударила мечом назад, попав точно в один из разверстых ртов необычного врага. Тварь жалобно взвыла, дернулась, но не смогла сдержать поступательного движения и по инерции еще сильнее нанизалась на пылающее острие Нурилона. Поток синей дурно пахнущей жижи хлынул из рассеченного тела, мгновенно ставшего видимым. Вторая тварь, совершенно взбешенная видом издыхающей на земле напарницы, взмахнула всеми когтями…
У меня не оставалось времени для того, чтобы освободить меч от густой, вязкой серой массы, в которую стремительно превращалось убитое мною существо. Я просто бросила клинок, выхватила из ножен Разящую иглу и метнула ее во второго противника. Тонкая дага мелькнула в воздухе и напрочь отсекла твари одну из конечностей. Коготь упал на увядшую траву. Раненое существо оглушительно завопило, поджало искалеченный обрубок конечности и, свернувшись в воронку урагана, взмыло в небо. До меня еще долетали его яростные, полные мстительного обещания вернуться и поквитаться вопли, когда оно стремительно улепетывало прочь. Убитая тварь растекалась, таяла, как мороженое, превращалась в лужу серой жидкости, медленно впитывающейся в песчаный речной берег. Вскоре от нее не осталось ни малейшего следа.
Я жалобно всхлипнула, опустилась на колени и, закрыв лицо руками, бурно разрыдалась от пережитого потрясения, боясь поверить в то, что я каким-то чудом еще жива.
ГЛАВА 5
Марвина пошатывало от усталости. Мысленно он уже давно и неоднократно послал к разэтаким гоблинам и подбивших его на эту непыльную работенку Генриха с Саймонариэлем, и короля Ульриха, милостиво разрешившего молодому некроманту удалиться от двора, и даже свою распрекрасную женушку, которая, подхватив юбки, шустро умчалась куда-то примерять новомодные наряды. Прописная истина гласит: не можешь изменить саму жизнь – тогда измени отношение к ней. Но Марвин все и всегда привык делать по-своему. Разлюбить Лепру он уже не мог, мысль избавиться от магического дара и зажить жизнью простого человека казалась кощунственной, а игнорировать насущные проблемы друга стало бы самым недостойным поступком. И Марвин позволил себя уговорить. А если ты начинаешь уступать, то остановиться уже невозможно. Архимаг попробовал в корне изменить безмерно опостылевшую ему пресную придворную жизнь, сводившуюся к однообразному простаиванию за пышным королевским креслом. Он мечтал о приключениях, а вместо этого получил еще более нудную и обременительную тягомотину. Нет, он конечно же не был ленивым или черствым. Кроме того, поначалу Марвину и самому понравилось проявлять благородство.
Сначала он согласился усилить городские стены заклинаниями, направленными на отражение враждебной магии, потом сам вызвался позолотить крыши всех зданий без исключения, включая и кровли самых маленьких Домиков. Затем он переместил через пространственные порталы экзотические, изумительной красоты растения, беспримерно украсившие столичные сады. А теперь, в итоге, его попросту неблагодарно выматывали всякими бытовыми мелочами, больше подошедшими бы дешевым дилетантам-фокусникам, выступающим в ярмарочных балаганах. Баламуты-гномы ежедневно приставали с идеей заменить воду в фонтанах на пиво, а эльфы – наоборот, слезно упрашивали мага наложить на вечно подвыпивших гномов заклятие пожизненного стойкого отвращения к спиртному. Демоны из отряда Азура, охранявшие невиданную по размеру стройку и проявлявшие повышенный интерес к прелестным сильфидам, умоляли некроманта сварить какое-нибудь любовное зелье, а заодно чуть подправить внешность несговорчивых дам путем сильного повышении волосатости по всему телу и укорачивания ног вполовину, что, по их мнению, придало бы красоте местных девушек более утонченный и демонический колорит. Сильфские же кавалеры, и так уже весьма обозленные постоянной эротической озабоченностью крылатого гарнизона, доводили мага до истерики требованиями наградить настырных демонов срочной поголовной и стопроцентной импотенцией. И нетрудно догадаться, у кого в итоге голова шла кругом от всего обилия этих противоречивых, взаимоисключающих, а поэтому совершенно невыполнимых просьб. Правильно – у Марвина! Казалось бы, чего проще: отсылай всех просителей к Генриху – ведь для того в мире и существуют повелители, чтобы мудро разруливать возникающие запутанные ситуации, но правитель сильфов…
Марвин тяжело вздохнул и неодобрительно покосился на Генриха, стоявшего рядом, среди каменных блоков недостроенной стены. Повелитель совершенно не собирался решать чужие проблемы: он от собственных-то не знал куда деваться. Благородный барон совсем не походил на утонченного могущественного наследника древнего рода. Сейчас он точь-в-точь напоминал какого-нибудь тугодума-каменотеса из самой захудалой провинции, и пахло от него соответственно. Красавец некромант брезгливо сморщил нос и принялся массировать ноющий по причине авральной работы затылок. Такой мучительной головной боли ему не довелось испытывать даже наутро после недавней королевской свадьбы.
– Генрих, – жалобно попросил Марвин, – переодел бы ты рубашку, что ли…
– Ага, вижу, она малость загрязнилась, – покладисто согласился барон. – Хотя, зная твои вкусы, я бы скорее склонился к версии, что ты не одобряешь ее цвета.
– Ничего не имею против цвета строительного раствора, – буркнул некромант, поворачиваясь по ветру. – Но вот мой нос ее не одобряет категорически!
Де Грей расхохотался:
– Тонко подмечено. Солнце клонится к закату, так что на сегодня работа закончена. Неподалеку от города, в лесу, протекает небольшой ручей. Может, прогуляемся для совершения водных процедур?
Маг обрадованно кивнул. Одна только мысль о целительных свойствах прохладной и чистой родниковой воды уже приносила значительное облегчение его многострадальной замороченной голове.
– А если и впрямь попробовать приворотный напиток? – сам с собой вполголоса рассуждал некромант, следуя за бароном, уводившим его незаметной лесной тропкой, затейливо петлявшей среди раскидистых кустов папоротника.
– Не вздумай! – протестующе прикрикнул Генрих. – Не хватало мне еще для полного счастья появления среди дворянских сильфских родов незаконнорожденных младенцев с демонической наружностью!
– Э? – опешил растерявшийся Марвин. – Ты это о чем говоришь?
– Да не о чем, а о ком, – разгневанно уточнил барон. – Об азуровских ловеласах, естественно. Они нынче ночью в темноте окна перепутали, ну и постучались ко мне в спальню, думая, будто это будуар придворных фрейлин. Знаешь, услышав то, что они нашептывали в приоткрытые ставни, я понял, что пока еще очень плохо осведомлен о многих подробностях интимных отношений между мужчинами и женщинами…
Марвин скептично хмыкнул:
– Скажи спасибо, что демоны к тебе в кровать не полезли! А если серьезно – жениться тебе надо, барон! Чтобы фривольные мысли воображение по ночам не будоражили. Я вообще-то, упоминая приворотное зелье, имел в виду тебя и нашу сумасбродную рыжую принцессу.
– Ее? – подпрыгнул де Грей как ужаленный. – Ты с ума сошел? Не смей!
– Ну и зря! – обижено надулся некромант. – Это стало бы лучшим выходом, причем для всех. Для обоих наших государств, для тебя, да и для нее тоже. А то у девчонки ветер в голове, она сама не знает, чего хочет и кто ей на самом деле люб. Ой, чую, огребем мы еще с ее сердечными заморочками проблем по самое не хочу! А может, все-таки рискнем? Я знаю нужные травы…
– Нет, ни в коем случае! – решительно отказался Генрих. – Спасибо тебе, конечно, я ведь вижу, что ты нам добра желаешь, но все же не смогу – зная, что это все не искренне, что ее опоили…
– Пить! – внезапно раздалось где-то рядом. – Пить, во имя богини Аолы!
Марвин и Генрих не раздумывая бросились вперед, ведомые слабым голосом, руками раздвигая спутанные ветки густых кустарников. Вскоре их взору открылась небольшая покрытая мягкой травой поляна, на которой бессильно распростерлось худое, изможденное мужское тело. Барон бережно перевернул страдальца на спину. На него смотрели ввалившиеся, наполненные невыразимой мукой зеленые глаза.
– Эльф! – изумленно вскрикнул барон. – Но разве такое возможно? Ведь эльфы очень живучи, а этот выглядит так, будто вот-вот отдаст душу Пресветлым богам!
Длинные умелые пальцы Марвина между тем ловко ощупывали раны незнакомца. Некромант сокрушенно вздохнул:
– Слишком поздно. Если бы мы встретились хоть пару дней назад, но теперь… Видишь… – Он указал на несколько порезов, перевязанных дурно пахнущими грязными тряпками: – Следы от кинжала внешне неглубокие, но лезвие было отравлено. От этого яда нет спасения, если раны не обработать сразу же специальным противоядием. А то, что он оказался эльфом, лишь продлило его мучения. К сожалению, я уже ничем не смогу помочь этому несчастному, а только в меру своих возможностей облегчу его последние минуты.
Маг вынул из кармана небольшой флакончик и капнул на ссохшиеся губы умирающего каплю густой, слабо фосфоресцирующей жидкости. Спустя мгновение раненый болезненно вздрогнул, взгляд его приобрел осмысленность и необычайную глубину. Так смотрят лишь люди, чувствующие приближение смерти.
– Ульрика, – шепнули синие губы, – найдите ее!
– Откуда ты знаешь Сумасшедшую принцессу? – недоуменно спросил барон.
– О! – Умирающий улыбнулся тенью некогда неповторимо высокомерной улыбки, и барон невольно отшатнулся, потрясенный осознанием того, что на его руках угасает потомок великого рода, а возможно, даже король или принц. – Это я впервые назвал ее этим броским прозвищем, теперь известным всем и каждому! Я – ее дядя, принц Лионель Шеар-эль-Реанон.
– Но родня Ульрики живет на Поющем Острове! – не поверил Марвин.
– Да, – подтвердил Лионель. – Недавно мой брат-выродок силой захватил власть, хоть и предназначавшуюся ему по праву первородства, но вовсе не подобающую наклонностям его черной души. Подозреваю, что Аберон напрямую причастен как к такой внезапной кончине моего отца-короля, так и к смерти всех членов Высшей магической эльфийской ложи. Теперь всему острову, а возможно, и миру в целом угрожают неисчислимые беды! И еще – я прошу вас не только известить обо всем произошедшем мою племянницу, но и спасти княжну… – Дрожащая от слабости рука извлекла из кармана какой-то свиток и чуть не насильно втиснула его в ладонь Генриха.
Удивленный барон развернул пергамент и увидел прекрасное девичье лицо, обрамленное каскадом золотых локонов и озаряющее все вокруг завораживающим отблеском огромных, жемчужно-серых очей. Барону внезапно показалось, что его сердце на минуту замерло, а потом застучало вновь, но уже совсем иначе – сбивчиво и торопливо. До сегодняшнего дня он и не догадывался, что на белом свете может существовать подобная, ослепительная, как солнечный блеск, красота. Марвин заглянул через его плечо.
– Ух ты! – восхищенно вскрикнул маг. – Это она, княжна Лилуилла, самая прелестная дева Поющего Острова!
Генрих с трудом заставил себя отвести взор от портрета невероятной эльфийки.
– А от чего или от кого ее нужно спасти? – повернулся он к раненому.
Но принц Лионель ничего не ответил: он был мертв.
– Не пойду! – в сотый раз принципиально отказался Марвин, упрямо поджимая губы и хмуря белоснежный лоб. – Ни за что! – Он торопливо отпил из бокала с вином, захлебнулся, закашлялся, но продолжал упорно бубнить сквозь кашель: – Ны за сто… – Барон хлопнул друга по спине, глоток жидкости проскочил куда нужно, и некромант демонстративно закончил: – …не пойду с тобой исполнять просьбу Лионеля!
– А за двести? – тут же настырно предложил Генрих. – За двести драгоценных камней из нашей сокровищницы? Ты учти, они не только обладают огромной денежной стоимостью, но многие из них к тому же наделены разнообразными магическими свойствами. Да подобного богатства нет ни у одного мага!
Архимаг вполголоса, сердито, хотя совершенно искренне и даже чуть оскорбленно, послал барона к каким-то немытым гоблинам. Нет, ну как друг не может понять, что он руководствуется вовсе не меркантильными соображениями? Марвин попросту… боится!
– Да пойми ты, не могу я этого сделать! – в сотый раз вымученно выдвинул он свой самый весомый аргумент. – Лепра жутко ревнива, она мне за Лилуиллу глаза выцарапает!
– А ты-то здесь вообще при чем? – чистосердечно удивился Генрих. – Я собираюсь спасти прекрасную княжну и, как это водится в подобных ситуациях, немедленно предложить ей стать моей супругой!
– Че, правда, что ли? – выпучил глаза некромант. – А как же Мелеана?
– Как, как… – Барон раздосадованно вздохнул, поднялся с дивана и подошел к окну. Отодвинул роскошную бархатную гардину и полюбовался открывшимся ему видом. Во дворце пока еще не выветрился запах свежей краски и штукатурки, мебель неприятно попахивала лаком, да и деревья в парке сейчас не превышали человеческого роста, но все это были сущие мелочи по сравнению с тем, каким предстояло стать в самом недалеком будущем этому возрожденному из руин городу. Силь так и бурлил жизнью. Еще бы – ведь его население уже насчитывало, почитай, тридцать тысяч душ! – А вот так! – невозмутимо продолжил де Грей. – Навязываться ей я не стану. Я тоже гордый! Пусть Ульрика сама решает, чего она хочет достичь и почему. И спутника жизни она выберет сама! – Он повернулся к магу и подкрепил свои слова резким взмахом крепко сжатой в кулак ладони: – Это мое окончательное мнение!
Марвин с пониманием присвистнул и недовольно покосился на лежавший на столе портрет Лилуиллы. «Женщины всегда приносят нам одни неприятности! – пожалуй, слишком пристрастно подумал он. – Вот и Лепра не исключение. Чуть что не по ее, сразу же закатывает истерику, завершающуюся слезами и обвинениями, вроде того, что я не уделяю ей достаточного внимания. А грозная теща и того хуже – слова плохого не скажет, но смотрит на нас обоих так осуждающе, что уж лучше бы говорила… Короче, не сошлись мы с женой характерами! Уехать бы от этих баб куда-нибудь подальше, на край света! Не дозволю делать из себя подкаблучника! И к тому же я ведь сам жаждал приключений. Поэтому решено: плюну на все и помогу отважному Генриху…» – А о том, что его помощь тоже будет заключаться в поисках еще одной девушки, Марвин тогда как-то и не подумал.
– Скорее всего в деле княжны замешаны и любовь, и магия! – авторитетно изрек некромант, справившись с сомнениями относительно своего участия в новых приключениях титулованного сильфа.
– Почему ты так думаешь? Ты что-то знаешь наверняка? – недоверчиво изрек барон.
Его высокая мускулистая фигура, уже облаченная в черный дорожный кожаный костюм, выгодно смотрелась на фоне зеленого бархата стен. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь неплотно задернутые шторы, очерчивали торс Генриха тончайших золотистым контуром, напоминающим драгоценные доспехи. Тонкие" усики змеились над капризно изогнутой верхней губой, отросшие волосы цвета воронова крыла свободно падали на плечи, карие глаза глядели пытливо. «А ведь барон красив, – мысленно признал некромант. – Они с Лилуиллой составят поистине потрясающую пару!»
– Это и есть та самая логика, о которой часто упоминает Рыжая! – произнес он вслух. – Если речь идет о красивой женщине, то, значит, здесь не обошлось без любовной истории. А магия на Поющем Острове весьма в ходу, да и покойный Лионель, пусть примет богиня под свое благодатное покровительство его бессмертную душу, упоминал о смерти великих эльфийских магов. Значит, в злодействе замешан очень сильный волшебник – скорее всего тот, кто владеет черной магией, – некромант. А бороться с магом лучше всего при помощи его же собственного оружия. Одному тебе не выстоять – я поеду с тобой!
Глаза барона радостно вспыхнули. Он бережно завернул в платок и спрятал за пазуху портрет прекрасной княжны:
– Откуда нам следует начать наши поиски? Ведь эльфийский принц не сказал ничего определенного.
Марвин на минуту задумался.
– Есть одно странное место, где Лиара и Рона ненадолго объединяются в одну бурную, богатую перекатами и порогами реку. Оно называется водопадом Тысячи радуг. Оттуда к побережью ведет наикратчайший путь, а на Поющий Остров можно попасть лишь водой. Начнем свои поиски от водопада.
Некромант поднялся и отправился собирать вещи, готовясь к длительному путешествию.
Генрих положил руку себе на грудь, прощупывая через кожу колета и батист рубашки драгоценный лист, носящий изображение красавицы Лилуиллы. «Ну что ж, – немного безучастно, словно повинуясь слепому случаю, подумал он, – значит, это судьба. Я же сам дал себе зарок жениться на другой! Видно, чему быть – того не миновать…» – И он опять погладил портрет незнакомой суженой, выбранной для него кем-то свыше.
Но мечтал он при этом все равно об Ульрике…
Обратный путь до «Королевской питейной» показался мне бесконечным. Я брела кое-как, обессиленно переставляя подкашивающиеся, неожиданно ставшие будто бы неродными ноги, при этом еще и волоча за собой связанную ведьму. Ну не бросать же в самом деле эту самонадеянную девицу на берегу речки. Я из последних сил затащила Гельду на крыльцо, звучно пересчитав ее черноволосой головой все пять занозистых ступенек, перевалила через порог и грубо плюхнула посреди обеденного зала. Некромантка, едва начинающая приходить в себя, благополучно – со всего маху – треснулась затылком о деревянный пол и опять обмякла, повторно теряя сознание.
