Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тайный советник вождя

ModernLib.Net / Публицистика / Успенский Владимир Дмитриевич / Тайный советник вождя - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 14)
Автор: Успенский Владимир Дмитриевич
Жанр: Публицистика

 

 


Эти убийственные слова будто смыли бороду Власика. С этого дня и до самой смерти он никогда больше не пытался приукрасить или изменить свою внешность. А что касается резкости Сталина, то она в ту пору начинала проявляться все чаще.

На нашей квартире не бывали московские знакомые или соратники Иосифа Виссарионовича, за исключением Анастаса Микояна. Привозил Сталин лишь каких-то кавказцев, тут впервые я увидел моложавого Лаврентия Берию. Он держался очень скромно, тихо разговаривал о чем-то с Власиком, бесшумно, по-кошачьи ходил по комнатам, в ванную, на кухню. И вроде бы обнюхивал углы. После его посещения на всех дверях сменили запоры, поставили более надёжные.

Впрочем, гости бывали редко, обычно мы с Иосифом Виссарионовичем оставались вдвоём. Я рассказывал о новостях в военном ведомстве, в инспекции кавалерии. Он интересовался, как идёт работа над воспоминаниями Брусилова. Спрашивал шутливо:

— Ну что, заново разгромили германцев в Галиции осенью четырнадцатого года? В который раз?

— Не только это. Соображения Брусилова не лишены оригинальности.

— Познакомьте, если не трудно.

Я взял рукопись.

— Пожалуйста. Вот что пишет Алексей Алексеевич об ответственности руководителя: «Я никогда не понимал, почему за ошибки в распоряжениях или из-за неудачных действий страдает не сам начальник, под флагом которого отдавались или осуществлялись те или иные приказания, а соответствующий начальник штаба, который по закону — лишь исполнитель велений и распоряжений своего принципала. Между тем распространённая в нашей армии подобная система как бы указывает, что начальник штаба должен играть роль какого-то дядьки, а сам глава — как бы лицо подставное, так сказать, парадное. Мне всегда казалось, что начальнику штаба придавать такое чрезмерное значение не следует. Ответственное лицо должно быть только одно: сам начальник, а ни его исполнительные органы, чины штаба, под каким бы наименованием они не значились; если же начальник не соответствует своей должности, то не дядьку следует менять, а самого начальника смещать»… Думаю, Иосиф Виссарионович, это относится не только к военным…

— Убегание ответственности — первый признак загнивания руководства, — сердито произнёс Сталин, очевидно имея в виду какого-то определённого человека. — Очень правильно пишет Брусилов, не дядьку менять следует. У нас теперь все больше людей, которые хотят занимать высокие посты, хотят пользоваться большим почётом, а ответственности нести не желают. Окружают себя заместителями и помощниками, чтобы в случае неудачи свалить вину… Работать не хотят, отвечать не хотят. Но не спрячутся, не выйдет! Все равно потребуем с них! — И неожиданно спросил: — Когда будет готова книга?

— Не менее года потребуется.

— Прошу сразу дать её мне.

Разумеется, я охотно выполнил это пожелание и могу засвидетельствовать, что Сталин несколько раз перечитывал воспоминания Брусилова, подчёркивая некоторые места. Многое из того, что заинтересовало Сталина, было потом использовано им в военной практике. Не раз ещё вспомнит он о том, кто должен нести ответственность. При нем ни один начальник, даже самый высокий, не мог укрыться за помощника или заместителя, свалить на них свои ошибки, свою вину.

Или вот тройничный принцип построения армейского организма, который отстаивал Брусилов (три отделения — взвод; три взвода — рота и так далее). Этот принцип, позволяющий более гибко управлять войсками и вести бой (в отличие от громоздкого четверного построения снизу доверху), обрёл в лице Сталина самого активного сторонника. Наши Вооружённые Силы были со временем в значительной степени перестроены по этой системе, что уже само по себе положительно отразилось на их боеспособности.

В двадцатых годах Иосиф Виссарионович учился военному искусству теоретически главным образом у Брусилова и практически у Егорова. Это — первые и главные его педагоги в области оперативного мастерства и военной стратегии.

Вернёмся к мемуарам Брусилова. Работа над ними продвигалась медленно, И виной тому не столько ухудшившееся здоровье Алексея Алексеевича, сколько различные осложнения на «фронте внешнем и на фронте внутреннем», как говорил он. Усилия Брусилова по укреплению и развитию конницы, по восстановлению конского поголовья в стране зачастую не находили поддержки высших руководителей, а порой даже самые разумные начинания встречались в штыки. Помните особое отношение Троцкого к кавалерии? Это отношение стало ещё более резким после того, как была создана Первая Конная, которую Лев Давидович считал «вотчиной и оплотом» Сталина. Ни одной возможности не упускал Троцкий, чтобы вставить кавалерии палки в колёса. Это очень мешало Брусилову, нервировало его.

Нелегко было Алексею Алексеевичу и на «внутреннем фронте», в семье. Слишком уж честолюбивая и эгоистичная жена его Надежда Владимировна никак не могла смириться с утратой высокого положения «первой военной дамы», того ореола почтительности, к которому успела привыкнуть. Она ругала большевиков, мечтала о загранице, увлекалась мистикой, спиритизмом. А главное — ей казалось, что Алексей Алексеевич не то и не так пишет. Вмешивалась, навязывала своё мнение. Больше, дескать, надо рассказывать о жизни в кругу семьи, о встречах со знаменитостями, о самом себе, наконец. Я же, наоборот, советовал Брусилову подробнее анализировать замысел, подготовку и проведение боевых операций, освещать поучительные моменты баталий, разбирать просчёты наши и неприятельские, характеризовать полководческие способности отдельных лиц. Надежда Владимировна не хотела с этим мириться, и тем самым я нажил в ней врага и почти перестал, к моему глубокому огорчению, бывать у них дома. Жаль. Я почитал Алексея Алексеевича как отца своего, и он тоже очень тепло относился ко мне.

Позволю себе привести ещё одну маленькую выдержку из бумаг Брусилова. Мой дорогой генерал писал: «Я подчиняюсь воле народа — он вправе иметь правительство, которое желает. Я могу быть не согласен с отдельными положениями, тактикой Советской власти, но, признавая здоровую жизненную основу, охотно отдаю свои силы на благо горячо любимой мною Родины».

Таково кредо Алексея Алексеевича Брусилова. И моё тоже. Здоровье генерала продолжало ухудшаться. Усилились боли в ноге — давала себя знать рана. Алексей Алексеевич, скрепя сердце, подал в отставку. Хоть и не сразу, она была принята. Однако с существенной оговоркой: Брусилов оставался для особо важных поручений при Реввоенсовете Республики. Этот пост он занимал до самой смерти, которая недолго заставила себя ждать.

Скончался Алексей Алексеевич 17 марта 1926 года. Похоронили его в Новодевичьем монастыре у Смоленского собора. Вернулся я оттуда подавленный и совершенно разбитый. С уходом Брусилова закончилась целая полоса моей жизни, порвались последние нити, связывавшие меня с прошлым.

25

Троцкий быстро и беспощадно сокращал Красную Армию, даже не сокращал, а разгонял. Увольнялись не только красноармейцы, но и опытные, заслуженные командиры. За короткий срок в десять раз уменьшились наши Вооружённые Силы: с пяти миллионов пятисот тысяч до пятисот шестидесяти тысяч. Это сущий пустяк при наших просторах, при нашей огромной границе. Мы стали одним из самых беззащитных государств в Европе. Есть общепринятый показатель — количество солдат на десять тысяч населения. В 1924 году этот показатель выглядел так:

Франция — 200 солдат (самая большая армия в Европе).

Эстония —123 солдата,

Румыния — 95 солдат,

Польша — 93 солдата.

А мы, окружённые со всех сторон врагами, имели всего 41 бойца на десять тысяч населения! Такое сокращение подрывало саму основу русской армии, вело к потере боевых кадров, славных традиций, материальной базы. Это был саморазгром. Как говорил потом Сталин: «Если бы Бог нам не помог и нам пришлось бы впутаться в войну, нас распушили бы в пух и прах».

А что же, Лев Давидович был настолько глуп, что не понимал этого? Все ему было ясно, как в светлый день, и он совершенно сознательно гнул свою линию, прикрываясь очень даже революционным тезисом. С внутренней контрреволюцией, дескать, покончено, а иностранные армии нам не страшны, зарубежные рабочие и крестьяне не станут с нами воевать, возьмёт верх пролетарская солидарность.

И это сказано сразу после того, как мы вышвырнули со своей русской земли германцев и белополяков, японцев и белочехов, англичан, канадцев, американцев! Вот уж воистину фарисействовал Лев Давидович! Как фарисействуют его последователи.

Нет, Троцкий не желал, чтобы Республика совершенно ослабла и пала жертвой интервентов. В таком случае он сам потерял бы все. А он, наоборот, собирался укрепить собственное положение. Сокращая армию, Троцкий рассчитывал, прежде всего, изгнать из неё своих противников, неугодных ему людей, признававших в первую очередь авторитет Фрунзе, Сталина, Ворошилова. А затем возродить полки и дивизии, поставив в руководство только своих приверженцев.

Другими словами — он хотел полностью завоевать военную власть, чтобы диктовать условия, проводить свою линию. Борьба за вооружённые силы была лишь частью общеполитической борьбы, причём наиболее важной, решающей частью. Это хорошо понимали Сталин и Фрунзе. Не было сомнений, что Троцкий доберётся и до Первой Конной, дислоцировавшейся на Северном Кавказе. Собственно, попытки ликвидировать её уже были. Это ведь Лев Давидович предложил и настаивал: надо послать усиленный конный корпус через Афганистан в Индию, чтобы произвести там революцию… А где взять усиленный конный корпус, если у нас имелось в то время лишь одно постоянное кавалерийское объединение — Первая Конная армия? Предложение Троцкого фактически означало отправить к черту на кулички именно её (все остальные кавалерийские соединения и объединения возникали на короткие сроки, были слабы и распадались, как, например, Вторая Конная армия). Верный был способ избавиться от буденновской конницы!

Не берусь оценивать предложение Троцкого с политической точки зрения (экспорт революции), но —для человека военного его авантюристичность и бессмысленность была очевидна. Смогла бы кавалерия, не имея тылов, не пополняясь людьми и конским составом, пройти тысячи вёрст по пустыням Средней Азии, по афганскому каменистому безводью, преодолеть трудные горные перевалы? Уже сама эта задача представлялась невыполнимой: конница вымоталась бы, не одолев и половины пути. А как встретит вооружённых пришельцев афганское население, только что отбившееся от англичан, подозрительно и недружелюбно настроенное ко всем европейцам, ко всем «неверным», видя в них лишь завоевателей-колонизаторов? С боями пришлось бы пробиваться.

Если предположить самое лучшее, самое невероятное: пятнадцать-двадцать тысяч измученных всадников после долгих мытарств доберутся все же до Индии, что тогда? Кто там ждёт их, что они смогут сделать в совершенно чужом краю? Поднять революцию? Да там же стоят крупные силы английских войск, там формирования местных феодалов. От нашей конницы и следа не останется.

Авантюра, конечно, была явная, Ленин не поддержал её, выступил против, и индийский поход, слава богу, не состоялся. Но Троцкий не из тех, кто отступает от своих замыслов. Он не мытьём, так катаньем! Следовало ожидать, что заявит примерно так: у нас кадровых стрелковых дивизий почти не осталось, а на Северном Кавказе конная армия бездельничает под южным солнцем, хлеб на навоз переводит. Конармии грозила общая участь. А кто мог противостоять давлению Троцкого? В связи со всеобщим сокращением инспекция кавалерии была уже расформирована, осталась лишь должность помощника Главкома по кавалерии. Этот пост по предложению Сталина занял Будённый. Но Семён Михайлович был тогда неопытным новичком в Москве, в руководящих учреждениях. Насколько уместен и самобытен был он в бою, настолько же беспомощным оказался сперва в новой ипостаси. Это все равно, что очень хорошего, но полуграмотного пастуха-практика поставить вдруг директором всесоюзного научно-исследовательского института по развитию животноводства.

Не зная, как держаться, какие козыри пускать в ход, Семён Михайлович инстинктивно хватался за единственную свою опору, к месту и не к месту упоминая о боевых заслугах, всячески подчёркивая преданность Советской власти и партии. «С меня партия человека сделала!» — это было надоевшим рефреном его разговоров и выступлений. Однажды в порыве раздражения я посоветовал ему меньше говорить, не лезть в дела, которых не понимает, дабы не допускать ошибок, а заняться учёбой. «Чему учиться-то?» — спросил он. — «Всему. И с самых азов!» — «Оно верно, курсы бы мне какие пройти», — согласился Семён Михайлович.

Со временем при военной академии было создано специальное отделение для малограмотных, но заслуженных ветеранов. Конечно, условия там были щадящие, занимались они без отрыва от работы, но все же кое-чему научились.[10]

Я ждал, что Иосиф Виссарионович со дня на день спросит меня, как быть с Первой Конной, как сохранить надёжные соединения? Долго и много думал об этом, зато, когда начался важный сей разговор, был полностью готов к нему, имел даже соответствующую карту. Мы сидели дома возле окна за столиком, на котором красовалась бутылка вина и два бокала. Власик принёс яблоки.

Я начал с того, что Конную армию как полноценное объединение сохранить не удастся. Значит, надо сберечь хотя бы её дивизии или отдельные полки. Как это сделать? Не дожидаясь, пока Троцкий потребует расформирования Первой Конной, мы сами расформируем её. Мы — это помощник Главкома по кавалерии Будённый и новый командующий Московским военным округом Ворошилов. Думаю, поможет в этом и Фрунзе. Одну дивизию перебрасываем вот сюда (показал я на карте), в район Минска, для укрепления западной границы. Другую — в район Воронежа, где вспыхивают кулацкие восстания. Если нам понадобятся эти дивизии, их за сутки можно перебросить по железной дороге в Москву.

Особое место в моих замыслах отводилось 14-й Майкопской кавдивизии, самой сильной и самой надёжной. Я предложил перевести её в Московский военный округ, в непосредственное подчинение товарища Ворошилова. Всего в округе десять дивизий, из них девять слабые, территориальные, и только одну, кавалерийскую, мы постараемся сохранить полностью, чтобы она в любой момент могла выступить против любого врага. Чтобы одна стоила девяти.

— Хорошая мысль, правильная мысль, — одобрил Иосиф Виссарионович. — Но не переборщим ли мы с 14-й кавдивизией? Троцкий на дыбы встанет, поняв нашу стратегию.

— А мы сделаем это без всякого шума. Изменим номер дивизии. Пусть она считается, к примеру, десятой.

— Но не снимайте наименования «Майкопской», люди гордятся этим почётным званием, — сказал Сталин, разглядывая карту. — Ну что же, Николай Алексеевич, я полностью согласен с вами. Кавалерийские дивизии будут теперь ещё ближе к нам. Оттуда мы будем черпать нужные кадры. Свяжитесь с товарищем Будённым и Ворошиловым и действуйте.

Рискуя надоесть читателю, упомяну ещё об одной маленькой хитрости, которая была предложена мной и осуществлена для перестраховки, для введения в заблуждение наших противников. В ряде небольших городов были размещены совершенно безобидные, на первый взгляд, отдельные кавалерийские эскадроны для несения гарнизонной службы. В основном — в узловых пунктах на пути к Москве. Что представляли они из себя, покажу на примере отдельного эскадрона, дислоцированного в Острогожске.

Подлежавшая сокращению кавалерийская бригада из буденновской армии была сведена в кавалерийский полк, затем в эскадрон. Количество бойцов значительно уменьшилось, но оружие было полностью сохранено, командный состав получал жалованье по своим прежним должностям. На учёте были люди и кони в соседних населённых пунктах. В случае необходимости этот эскадрон за сутки мог превратиться в полк, за двое суток — в полноценную кавалерийскую бригаду. Вот такие резервы были у нас, в руках Будённого и Ворошилова, а следовательно, — в руках Сталина.

Несмотря на десятикратное сокращение войск Республики, Троцкий не добился своей цели. В смутное время, в период болезни и смерти Ленина, когда обострилась битва за власть, Иосиф Виссарионович имел такую реальную и послушную вооружённую силу, какой не имел никто.

Начинался новый этап борьбы.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Иосиф Виссарионович знал, что я с брезгливостью отношусь ко всяким политическим игрищам, к разным там правым и левым, к фракциям и оппозициям, видя во всем этом лишь вредную для государства, ослабляющую государство борьбу за место у пирога между партиями, группами людей и, в конечном счёте, между отдельными личностями. У меня была простая позиция: я русский человек, мне дорого и важно то, что идёт на пользу государства Российского. К этой моей позиции Сталин относился с уважением, во всяком случае, не переубеждал меня. Иосифу Виссарионовичу важно было, что я предан Отечеству и дружески верен ему самому. Вероятно, он сознательно, умело использовал такие мои убеждения, моё умонастроение в своих конкретных целях. Будучи в партии главным специалистом по национальным делам, он обязан был знать, что думает по тому или иному поводу образованный, рассуждающий русский патриот, славянин (в руководстве партии и государства русских, украинцев, белорусов насчитывалось тогда мало, но страна-то была в основном славянской!). Этим и объясняется, вероятно, что круг вопросов, с которыми обращался ко мне Иосиф Виссарионович, становился все шире.

Привлёк меня Сталин и к той работе, которая летом и осенью 1922 года была, пожалуй, самой важной, к созданию нового советского многонационального объединения. Одним из первых познакомился я с идеями Иосифа Виссарионовича на этот счёт, а затем и с планом, который фигурировал под названием «План автономизации» и значительно расширил трещину, наметившуюся во взаимоотношениях между Сталиным и Лениным. Чтобы понять, почему возникло отчуждение и почему «план автономизации» был с треском провален, надо хотя бы кратко упомянуть о некоторых предшествовавших событиях.

После двух революций и за годы гражданской войны совсем ещё недавно могучее, строго организованное государство наше превратилось в груду административных «обломков». Румынские бояре отрезали Бессарабию (Молдавию). Отделилась Польша, прихватив Западную Украину и Западную Белоруссию. Граница проходила рядом с Минском, а оттуда и до Москвы рукой подать. Скверно было на Балтике. Столетиями боролась Россия за выход к этому морю, с трудом прорубила «окно в Европу», и вот рухнуло все мгновенно. Не смогли удержать (а может, не особенно и старались?!) Финляндию, Эстонию, Литву, Латвию, образовалось там «лоскутное одеяло», на котором, поторопились улечься западные государства. У нас имеете широкого окна осталась лишь узенькая «форточка» — из Петрограда через мелководный Финский залив.

На Дальнем Востоке — «буферная» республика. В Средней Азии вообще не поймёшь что: хозяйничали там ханы, эмиры и все сильней ощущалось влияние англичан. Горько было видеть, как распадается наша страна и очень обидно, что лозунг «За единую и неделимую!» был выдвинут не Советской властью, а белогвардейцами. За этим лозунгом шли многие патриоты, не очень-то разбиравшиеся в политике: они не могли смириться с развалом нашего великого государства. То, что собиралось веками, за что плачено было кровью, разбазаривалось предателями с непонятной щедростью.

Вероятно, Ленина, верившего в неизбежность и близость мировой революции, не очень волновало изменение границ, утрата той или иной территории. Какие уж там рубежи, зачем они, если повсюду у власти свой брат — пролетарий! Владимир Ильич писал: «Пусть буржуазия затевает презренную жалкую грызню и торг из-за границ, рабочие же всех стран и всех наций не разойдутся на этой гнусной почве».

Насчёт рабочих судить не берусь, но буржуазия, действительно, затеяла грызню, отхватив при этом большой «кус» нашей территории, расшатав всю нашу административную систему. Обстановка складывалась весьма скверная, распад государства надо было остановить, и чем скорее, тем лучше. Иосиф Виссарионович понимал это.

Думаю, что в ту пору Сталин уже твёрдо решил стать главой нашей страны и вольно или невольно расценивал все явления с точки зрения будущего руководителя. Ему, конечно, хотелось, чтобы государство было единым, сильным. Да и я не переставал твердить ему, что сложившееся положение опасно для всех нас.

Была ещё и такая сторона: мы, великороссы, давно не переживали, не испытывали то, что постоянно давит на малые народы — опасность порабощения, уничтожения. Мы как-то утратили чувство осторожности. Да и украинцы в значительной степени тоже. А для грузин, для других народностей Кавказа и Закавказья эта опасность была и оставалась близкой реальностью. Не случайно в своё время Армения, Азербайджан и Грузия добровольно вошли в состав Российского государства, укрылись под надёжной защитой. Сталин лучше многих других деятелей в Москве и на местах представлял картину ближайшего будущего. Армян при первой возможности беспощадно вырежут турки, персы, курды, турецкие черкесы. Грузинам не избежать той же участи: раздробления и зверского истребления. Про Азербайджан и говорить нечего: слишком много охотников на его территорию, на его нефть. Промышленность приберут к рукам англичане, землю присоединит Персия: к своему Южному Азербайджану прибавят Северный, только и всего.

К родным местам каждый неравнодушен. Заботясь о сохранении всех частей страны, Иосиф Виссарионович думал прежде всего о Кавказе. Пока шли споры — разговоры об укреплении государственности, Сталин без всякой шумихи готовил почву для того, чтобы объединить Грузию, Армению, Азербайджан в Закавказскую советскую федеративную социалистическую республику. Слив свои силы, они могли первое время защищаться хотя бы от самых близких врагов, от разбойных нападений персов и турок.

Давайте глянем теперь, что представляла собой наша страна во второй половине 1922 года. Что уцелело от бывшей великой империи? Прежде всего хоть и урезанный со всех сторон, однако прочный и надёжный костяк — Российская федерация (РСФСР). Тесно связана с ней была Белоруссия, выделяясь лишь некоторыми формальными признаками. На Украине сложнее. Если восточные районы и центр её, со смешанным населением, с древними общерусскими традициями, стремились к единой государственности, то на западе имелось немало жовтоблакитников, петлюровских и гетмановских недобитков, готовых драться за «независимую Украину», тем паче за руководящие посты в предполагаемой самостийно-опереточной державе. На юге — только что народившиеся республики, создавшие свою Закавказскую федерацию. В Средней Азии — полный политический хаос. Прибавим к этому отсутствие какого-либо законодательства, какой-либо платформы для объединения республик. И, как мне казалось, чрезмерное потакание со стороны Москвы капризам местных политических руководителей.

Разве не безобразие, разве не предательство национальных интересов: значительная часть русских людей очутилась вдруг прямо-таки в положении иностранцев на землях, давно освоенных, окультуренных нашими предками. Вот потрясающий по цинизму, по безответственности пример. Не могу представить, о чем и как думали Ленин и Калинин, подписав 26 августа 1920 года декрет об образовании автономной Киргизской Социалистической Республики, свалив при этом в одну кучу, без всяких границ, территории казахов, киргизов, туркмен, узбеков, да плюс ещё сибирские и уральские земли, испокон веков заселённые выходцами из России и с Украины. Резанули по живому из-за незнания географии? Заискивая перед националистами? Из неприязни к уральскому, сибирскому, семиреченскому казачеству? Вот соглашение, принятое 26 апреля 1921 года на основании вышеуказанного декрета:

"1. Уезды Петропавловский, Кокчетавский, Акмолинский и Атбасарский выходят из состава Омской губернии и образуют Акмолинскую губернию, входящую в состав Киргизской Социалистической Советской Республики Советской Федерации.

2. Губернским центром вновь образуемой Акмолинской губернии объявляется город Петропавловск…"

Одним росчерком пера «великие интернационалисты», не задумываясь о последствиях, отрезали от России сразу 15 уездов, более 1000 населённых пунктов, где трудились на земле только российские крестьяне, казаки, куда киргизы или казахи наведывались лишь кочуя со скотом. Так же несправедливо было поступлено с обитателями уральских берегов, с русскими городами Гурьев, Павлодар, Уральск, Усть-Каменогорск, Семипалатинск, Верный. Миллионы русских и украинцев оказались вроде бы людьми второго сорта в новых, неизвестно на каком основании организованных республиках. И не только в Сибири и в Средней Азии, но и в других регионах.

С таким вот «хозяйством» и должен был управляться (помимо других многочисленных обязанностей) Нарком по делам национальностей Сталин, стремившийся удержать, спаять, сохранить все, что ещё возможно. Его даже упрекали в ограниченности мышления, в том, что не уповал на грядущую мировую революцию и чуть ли не скатывался к пресловутому лозунгу «единая и неделимая!». Однако Сталин был твёрд в своей позиции. Стирание границ, мировая революция — это ещё впереди. То ли будет, то ли нет. А враг существует сегодня, и бороться с ним способно лишь сильное единое государство. В этом отношении Иосиф Виссарионович имел в моем лице надёжнейшего соратника.

Интересно вот что. Первое время после революции повсюду чувствовалось какое-то ошалелое стремление к самостоятельности, к политической независимости. Я убедился в этом, когда весной восемнадцатого пробирался из Москвы в Новочеркасск. Что там говорить про нации, про народности: чуть ли не каждая губерния пыталась стать государством, уезды и даже волости объявляли себя независимыми республиками, создавая собственные «вооружённые силы». Однако чем дальше, тем быстрее исчезало такое вот центробежное устремление. Опьянение свободой сменилось похмельем, затем здравыми размышлениями. Разруха, беспорядки, кровопролитие, болезни надоели всем. Люди начали возвращаться к простым истинам. Мы должны быть сильными, чтобы защититься от любого врага. Мы должны сообща пользоваться всеми богатствами, чтобы вести нормальный образ жизни. Например, степные районы задыхались без леса, а на севере не было подсолнечного масла, фруктов. Временных торговых договоров между республиками было теперь явно недостаточно. Это осознали сперва на периферии, в республиках. Оттуда пошли настоятельные требования о более тесном объединении. Первым проявил инициативу ЦК большевистской партии Украины. Начались переговоры об урегулировании и уточнении федеративных отношений между УССР и РСФСР. Речь велась о создании единой федерации — вот что я хочу особенно подчеркнуть. Не желая отстать от Украины, подобные предложения выдвинула Белоруссия, все республики Закавказья.

Дела шли так, как хотел Иосиф Виссарионович. 10 августа 1922 года по его инициативе — по инициативе генерального секретаря ЦК РКП(б) — Политбюро приняло решение создать комиссию для подготовки предложения по усовершенствованию федеративных взаимоотношений между РСФСР и другими республиками. А если сказать проще — комиссию по выработке основ для объединения всех раздроблённых частей в единое целое государство. И настолько это было важно, что Сталин не терпел ни малейшего промедления. На следующий же день Оргбюро ЦК РКП(б) утвердило состав комиссии. Первым по списку, естественно, значился И. В. Сталин. Далее: В. В. Куйбышев, Г. К. Орджоникидзе, С. А. Агамали-оглы (от Азербайджана), А. Ф. Мясников, а точнее — Мясникян (от Армении), П. Г. Мдивани (от Грузии), Г. И. Петровский (от Украины), А. Г. Червяков (от Белоруссии) и ещё несколько авторитетных товарищей.

Комиссия, как видим, была очень даже представительная, каждая из республик занимала в ней достойное место, однако первую скрипку по своему положению играл в ней Иосиф Виссарионович. К этому времени здоровье Ленина настолько ухудшилось, что его оберегали от забот и волнений, даже не сообщили о создании и работе комиссии.

Проект решения, названный «Планом автономизации», подготовил, консультируясь с вышеназванными членами комиссии, сам Иосиф Виссарионович. Работал он несколько вечеров на нашей квартире, изолируясь от других дел, при этом был радостно возбуждён, весел и считал, что план ему удался. Я был первым читателем проекта, и думаю, что Сталин специально познакомил меня с планом. Мнение партийных товарищей ему было известно, теперь хотел узнать, что думает русский человек, независимый и беспартийный.

Я, конечно, не очень разбирался в тонкостях, но должен сказать, что «План автономизации» не вызвал у меня сомнений и возражений. Все в нем было просто и правильно. Республики объединяются на равных началах в единое государство. Власть, существующая в Москве, распространяется на всю новую федерацию. При этом республики сохраняют и свои местные органы власти, свой язык, право решать целый ряд внутренних вопросов. То есть сохраняют свою автономию в границах единого государства. Все понятно, чего ещё больше желать-то? Разве что вообще отказаться от дробления на республики, ввести по всей стране прежнюю систему губерний и областей. Так я и сказал Сталину.

— По-моему, Иосиф Виссарионович, этот план никого не ущемляет и никому не даёт преимуществ. Главное — полное равенство. А остальное не имеет значения: от мелких споров и раздоров даже в дружной семье не избавишься.

Примерно так же отреагировали на этот проект и почти все члены комиссии. «План автономизации» был принят без поправок и добавлений. Украина, Белоруссия и Закавказская федерация входят в РСФСР на правах автономных республик — формулировка простая и чёткая. Однако на местах такое решение не нашло всеобщей поддержки. Против него выступили прежде всего те честолюбивые деятели, которые сами рвались к государственной власти. Пусть и небольшая страна, да своя, можно самому править.

ЦК КП(б) Украины в принципе высказал своё согласие. Компартии Азербайджана, Армении полностью поддержали решение. Белоруссия осторожничала, высказавшись за то, чтобы сохранить пока прежнее положение. А самый тяжёлый удар по плану и по настроению Иосифа Виссарионовича нанесла Грузия, точнее — ЦК компартии Грузии, где верховодил П. Г. Мдивани, собравший вокруг себя группу националистов и очень уж стремившийся обрести всю полноту власти. Не без его старания «План автономизации» был признан в Грузии преждевременным и не подлежащим обсуждению партийных масс — такого обсуждения Мдивани боялся. Формулировка отказа была туманной: «Объединение хозяйственных усилий, общей политики считаем необходимым, но с сохранением всех атрибутов независимости». Сталин не без иронии расшифровал это таким образом: «Пусть государство нам помогает, пусть государство нас защищает, а во всем остальном мы сами по себе».


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32