Для него каждый день будет всходит новое солнце. Вчерашнее солнце ушло и больше не повторится. Завтрашнее еще не существует.
      Ростан не понял психологии "Шантеклера". Петух не мог бы думать, что он будит солнце своим криком. Солнце не засыпает для него. Оно уходит в прошедшее, исчезает, уничтожается, перестает быть. Завтра если будет, то будет новое солнце. Чтобы быть, оно должно не проснуться, а возникнуть, родиться. Шантеклер мог бы думать, что он создает, рождает солнце своим криком, что он заставляет его явиться, возникнуть из ничего, -- но он не мог бы думать, что он будит солнце. Это человеческая психология.
      Для петуха каждое утро встает новое солнце, так же как для нас каждый день наступает новое утро, каждый год наступает новая весна.
      Петух не мог бы понять, что солнце одно, одно и то же и вчера, и сегодня, -- точно так же, как, вероятно, мы не можем понять, что утро одно и весна одна.
      Движение предметов, то, которое и для нас не иллюзорное, а реальное движение, как движение вращающегося колеса, катящегося экипажа, и т.п., для животного должно сильно отличаться от того движения, которое оно видит во всех неподвижных для нас предметах, от того движения, в виде которого ему является третье измерение тел.
      Эти два рода движения будут для него несоизмеримы.
      Угол или выпуклую поверхность животное будет в состоянии измерить, хотя и не понимая их настоящего значения и считая их движением.
      Но настоящего движения, то есть того, которое есть движение для нас, оно никогда не будет в состоянии измерить. Для этого необходимо обладать нашим понятием времени и мерить все движения относительно какого-нибудь одного более постоянного, то есть сравнивая все движения с каким-нибудь одним. Животное этого сделать не может, не обладая понятиями. Поэтому реальные для нас движения предметов для него будут неизмеримы -- и, как неизмеримые, несоизмеримы с другими движениями, которые для него реальны и измеримы, а для нас иллюзорны -- ив действительности представляют собой третье измерение тел.
      Последнее неизбежно. Если животное ощущает и измеряет как движение то, что не есть движение, то ясно, что оно не может одной и той же мерой мерить то, что есть и что не есть движение.
      Но это не значит, что оно не может знать характера движений, идущих в нашем мире, и сообразоваться с ними. Наоборот, мы видим, что животное прекрасно ориентируется среди движений предметов нашего трехмерного мира. Тут ему на помощь приходит инстинкт, то есть способность, выработанная тысячелетиями подбора, действовать целесообразно без сознания цели. И животное прекрасно разбирается во всех идущих кругом него движениях.
      Но, различая два рода явлений, два рода движения, животное одно из них должно объяснить непонятным ему внутренним свойством предметов, то есть, по всей вероятности, будет считать это движение результатом одушевленности предметов, а движущиеся предметы -- живыми.
      Котенок играет с мячиком или со своим хвостом, потому что мячик или хвост убегают от него.
      Медведь будет драться с бревном, пока бревно не сбросит его с дерева, потому что в раскачивающемся бревне ему чувствуется что-то живое и злобное.
      Лошадь путается куста, потому что куст неожиданно повернулся и махнул веткой.
      В последнем случае куст мог даже совсем не двигаться -- бежала лошадь. Но ей показалось, что куст двигался, и, следовательно, он был живым.
      По всей вероятности, все движущееся для животного живое. Почему собака так отчаянно лает на проезжающий экипаж? Для нас это не совсем понятно. Мы не видим, как вертится, гримасничает и вся перевертывается на глазах у собаки проезжающая пролетка.
      Она вся живая -- колеса, верх, крылья, сиденье, седоки -- все это движется, перевертывается.
      * * *
      Попробуем теперь подвести итоги того, к чему мы пришли.
      Мы установили, что человек обладает ощущениями, представлениями и понятиями, что высшие животные обладают ощущениями и представлениями, а низшие животные одними ощущениями. Заключение о том, что животные не имеют понятий, мы вывели главным образом из того, что у них нет слов и речи. Затем мы установили, что, не имея понятий, животные не могут постигнуть третьего измерения и видят мир как поверхность, то есть не имеют средств -- орудия -для исправления своих неправильных ощущений мира. И дальше мы нашли, что, видя мир как поверхность, животные видят на этой поверхности очень много несущественных для нас движений. Именно как движения должны им представляться все те свойства тел, которые мы считаем свойствами их трехмерности. Так угол и сферическая поверхность должны представляться им движением плоскости. И затем мы пришли к выводу, что все, лежащее для нас, как постоянное, в области третьего измерения, животные должны считать преходящими вещами, случающимися с предметами, -- временными явлениями.
      Таким образом, во всех своих отношениях к миру животное оказывается совершенно аналогичным предположенному нереальному двумерному существу, живущему на плоскости. Весь наш мир является для животного плоскостью, сквозь которую проходят явления, идущие по времени, или во времени.
      Итак, мы можем сказать, что мы установили следующее: что при известном ограничении психического аппарата, воспринимающего внешний мир, должен для субъекта, обладающего этим аппаратом, изменяться весь вид и все свойства мира. И два субъекта, живущие рядом, но обладающие разными психическими аппаратами, должны жить в разных мирах, -- разными должны быть для них свойства протяженности мира. И мы видели условия, не придуманные, не сочиненные, а действительно существующие в природе, то есть психические условия жизни животных, при которых мир является то плоскостью, а то даже линией.
      То есть мы установили, что трехмерная протяженность мира для нас зависит от свойств нашего психического аппарата; или что трехмерность мира не есть его свойство, а только свойство нашего восприятия мира.
      Иначе говоря, трехмерность мира есть свойство его отражения в нашем сознании.
      Если все это так, то очевидно, что мы реально доказали зависимость пространства от чувства пространства. И раз мы доказали существование чувства пространства низшего сравнительно с нашим, то этим мы доказали возможность чувства пространства высшего сравнительно с нашим.
      И мы должны признать, что если у нас образуется четвертая единица мышления, так же отличающаяся от понятия, как понятие от представления, то одновременно с этим в окружающем нас мире явится для нас четвертая характеристика, которую мы геометрически можем назвать четвертым направлением или четвертым перпендикуляром, потому что в этой характеристике будут заключаться свойства предметов, перпендикулярные всем нам известным и не параллельные ни одному из них. Иначе говоря, мы увидим или почувствуем себя в пространстве не трех, а четырех измерений, а в окружающих нас предметах и в наших собственных телах окажутся общие свойства четвертого измерения, которых мы раньше не замечали -- или считали индивидуальными свойствами предметов (или их движением), подобно тому, как животные считают движением предметов их протяжение по четвертому измерению.
      И увидав или почувствовав себя в мире четырех измерений, мы увидим, что мир трех измерений реально не существует и никогда не существовал, -- что это было создание нашей фантазии, фантом, призрак, иллюзия, оптический обман, все, что угодно, только не реальность.
      И все это совсем не "гипотеза", не предположение, а совершенно точный метафизический факт, такой же факт, как существование бесконечности. Позитивизму для своего существования нужно было бы как-нибудь уничтожить бесконечность или, по крайней мере, назвать ее "гипотезой", которая может быть верна, а может быть и неверна. Но бесконечность не гипотеза, а факт. И такой же факт многомерность пространства и все, что она за собой влечет, то есть нереальность всего трехмерного.
      ГЛАВА Х
      Пространственное понимание времени. -- Углы и кривые четвертого измерения в нашей жизни. -- Есть движение в мире или нет? -- Механическое движение и "жизнь". -- Биологические явления как проявления движений, идущих в высшем пространстве. -- Эволюция чувства пространства. -- Рост чувства пространства и уменьшение чувства времени. -- Переход чувства времени в чувство пространства. -- Идея времени как вытекающая из сравнения разных полей сознания. -- Затруднение со стороны наших понятий и нашего языка. -Необходимость искать способ пространственного выражения временных понятий
      Теперь, на основании всех сделанных заключений, мы должны постараться определить, каким образом мы можем увидать реальный четырехмерный мир, закрываемый для нас иллюзорным трехмерным миром. "Увидать" мы его можем двумя способами -- непосредственно ощутить при развитии "чувства пространства" и других высших способностей, о которых будет речь дальше, -или понять мысленно, выяснив его возможные свойства путем рассуждения.
      Раньше путем отвлеченного рассуждения мы пришли к заключению, что четвертое измерение пространства должно лежать во времени, то есть что время есть четвертое измерение пространства. Теперь мы нашли психологические доказательства этого положения. Сравнивая восприятие мира живыми существами разных порядков -- улиткой, собакой и человеком, -- мы видели, как различны для них свойства одного и того же мира -- именно те свойства, которые для нас выражаются в понятиях времени и пространства. Мы видели, что время и пространство должны ими ощущаться различно. То, что для низшего существа (улитки) есть время, для существа, стоящего ступенью выше (собаки), делается пространством, и время этого существа делается пространством для еще более высоко стоящего существа -- человека.
      Это является подтверждением высказанного раньше предположения, что наша идея времени по существу своему сложная и что в ней заключаются, собственно, две идеи -- некоторого пространства и движения по этому пространству. Или еще точнее можно сказать, что соприкосновение с некоторым пространством, которое мы неясно сознаем, вызывает в нас ощущение движения по этому пространству -- и все это, вместе взятое, то есть неясное сознание некоторого пространства и ощущение движения по этому пространству, мы называем временем.
      Это последнее подтверждает ту мысль, что не идея времени возникла из наблюдения движения, существующего в природе, а самое ощущение и идея движения возникли из существующего в нас "чувства времени", которое есть несовершенное чувство пространства, или граница, предел чувства пространства.
      Улитка чувствует как пространство, то есть как нечто постоянное, -линию. Остальной мир она чувствует как время, то есть как нечто вечно идущее.
      Лошадь чувствует как пространство -- плоскость. Остальной мир она чувствует как время.
      Мы чувствуем как пространство бесконечную сферу, остальной мир мы чувствуем как время.
      Иначе говоря, всякое существо чувствует как пространство то, что охватывается его чувством пространства, остальное оно относит ко времени, то есть несовершенно чувствуемое относится ко времени. Или это можно еще определить так: всякое существо чувствует как пространство то, что оно при помощи своего чувства пространства способно представить себе вне себя в формах, -- то же, что оно не способно представить себе в формах, оно чувствует как время, то есть вечно идущим, непостоянным, настолько неустойчивым, что его в формах представить нельзя.
      Чувство пространства -- есть способность представления в формах.
      * * *
      "Бесконечная сфера", в виде которой мы представляем себе мир, постоянно и непрерывно меняется, -- каждый следующий момент она уже не та, что была предыдущий. В ней идет постоянная смена' картин, образов, отношений. Она для нас как бы экран кинематографа, через который быстро бегут отражения картин.
      Но где же сами картины? Где свет, бросающий отражение на экран? Откуда приходят и куда уходят картины?
      Если "бесконечная сфера" есть экран кинематографа, то наше сознание есть свет; проникая сквозь нашу психику, то есть сквозь запас наших впечатлений (картины), он бросает на экран их отражение, которое мы называем жизнью.
      Но откуда идут к нам впечатления?
      С того же экрана.
      В этом и лежит самая главная непонятная сторона жизни, как мы ее видим. Мы же создаем ее, и мы же от нее берем все.
      Представим себе человека, сидящего в обыкновенном кинематографическом театре. Представим себе, что он совершенно не знает устройства кинематографа, не знает о существовании фонаря за его спиной, прозрачных картин на движущейся ленте. Представим себе, что он хочет изучать кинематограф и начинает изучать то, что происходит на экране: записывать, фотографировать, наблюдать порядок, вычислять, строить гипотезы и т.п.
      К чему он может прийти?
      Очевидно, ни к чему, до тех пор, пока он не повернется к экрану спиной и не обратится к изучению причины появления картин на экране. Причины лежать в фонаре (то есть в сознании) и в движущихся лентах картин (в психике). Их и нужно изучать, желая понять "кинематограф".
      Позитивная философия изучает один экран и картины, проходящие на нем. Поэтому для нее и остается вечной загадкой вопрос -- откуда приходят и куда уходят картины и почему они приходят и уходят, а не остаются вечно одни и те же.
      Но кинематограф нужно изучать начиная с источника света, то есть с сознания, затем переходить к картинам на движущейся ленте и только потом изучать отражение.
      * * *
      Мы установили, что животное (лошадь, кошка, собака) должно воспринимать как движения, то есть как временные явления, неподвижные утлы и кривые третьего измерения.
      Является вопрос: не воспринимаем ли мы как движения, то есть как временные явления, неподвижные углы и кривые четвертого измерения? Мы обычно говорим, что наши ощущения есть моменты осознания каких-то происходящих вне нас изменений, таковы звук, свет и пр., все "колебания эфира". Но что это за "изменения"? Может быть, никаких изменений в действительности нет. Может быть, нам только кажутся движениями, то есть изменениями, неподвижные стороны и углы каких-то вещей, находящихся вне нас, -- вещей, о которых мы ровно ничего не знаем.
      Может быть, наше сознание, не будучи в состоянии при помощи органов чувств охватить эти "вещи" и представить их себе целиком, как они есть -- и схватывая только отдельные моменты своего соприкосновения с ними, строит себе иллюзию движения -- причем представляет себе, что движется что-то вне его, то есть что движутся "вещи".
      Если так, то "движение" на самом деле может быть "производным" и возникать в нашем уме при соприкосновении его с вещами, которых он не охватывает целиком. Представим себе, что мы подъезжаем к незнакомому городу, и он медленно вырастает перед нами по мере приближения. И мы думаем, что он действительно вырастает, то есть что его раньше не было. Вот появилась колокольня, которой раньше не было. Вот исчезла река, которая долго была видна... Совершенно таково наше отношение ко времени, которое постепенно приходит, как будто возникая из ничего, и уходит в ничто.
      Всякая вещь лежит для нас во времени, и только разрез вещи лежит в пространстве. Переводя наше сознание с разреза вещи на те ее части, которые лежат во времени, мы получаем иллюзию движения самой вещи.
      Можно сказать так: ощущение движения есть сознание перехода от пространства ко времени, то есть от ясного чувства пространства к неясному. И, исходя из этого, мы действительно можем признать, что мы воспринимаем как ощущения и проектируем во внешний мир как явления неподвижные углы и кривые четвертого измерения.
      Нужно ли и можно ли признать на основании этого, что в мире совсем нет движения, что мир неподвижен и постоянен и что он кажется нам движущимся и эволюционирующим только потому, что мы смотрим на него сквозь узенькую щелку нашего чувственного восприятия?
      Мы опять возвращаемся к вопросу, что такое мир и что такое сознание. Но теперь уже у нас начинает ясно формулироваться вопрос об отношении нашего сознания к миру.
      Если мир есть Большое Нечто, обладающее сознанием самого себя, то мы -лучи этого сознания, сознающие себя, но не сознающие целого.
      * * *
      Но есть ли движение?
      Мы не знаем.
      Если его нет, если это иллюзия, то мы должны искать дальше -- откуда могла возникнуть эта иллюзия.
      Явления жизни, биологические явления, очень похожи на прохождение через наше пространство каких-то кругов четвертого измерения, кругов очень сложных, состоящих каждый из множества переплетающих линий.
      Жизнь человека или другого живого существа похожа на сложный круг. Она начинается всегда в одной точке (рождение) и кончается всегда в одной точке (смерть). У нас есть полное основание предположить, что это одна и та же точка. Круги бывают большие и маленькие. Но они все начинаются и кончаются одинаково -- и кончаются в той же точке, где начались, то есть в точке небытия.
      Что такое биологическое явление, явление жизни? На этот вопрос наша наука не отвечает. Это загадка. В живом организме, в живой клетке, в живой протоплазме есть нечто неопределенное, отличающее "живую материю" от мертвой. Мы познаем это нечто только по его функциям. Главная из этих функций, которой лишен мертвый организм, мертвая клетка, мертвая материя, -это способность к самовоспроизведению.
      Живой организм бесконечно умножается, подчиняя себе, вбирая в себя мертвую материю. Эта способность к продолжению себя и к подчинению себе мертвой материи с ее механическими законами есть необъяснимая функция "жизни", показывающая, что жизнь не есть просто комплекс механических сил, как пытается утверждать позитивная философия.
      Это положение, что жизнь не есть комплекс механических сил, подтверждается еще несоизмеримостью явлений механического движения с явлениями жизни. Явление жизни не может быть выражено в формулах механической энергии, в калориях тепла или в пудосилах. И явление жизни не может быть создано искусственно физико-химическим путем.
      Если мы будем рассматривать каждую отдельную жизнь как круг четвертого измерения, то это объяснит нам, почему каждый круг неизбежно уходит из нашего пространства. Это происходит потому, что круг неизбежно кончается в той же точке, где начался, -- и "жизнь" отдельного существа, начавшись рождением, должна кончиться смертью, которая есть возвращение к точке отправления. Но во время прохождения через наше пространство круг выделяет из себя некоторые линии, которые, соединяясь с другими, дают новые круги.
      В действительности все это происходит, конечно, совсем не так, ничто не рождается, и ничто не умирает, но так представляется нам, потому что мы видим только разрезы вещей. В действительности круг жизни есть только разрез чего-то, и это что-то, несомненно, существует до рождения, то есть до появления круга в нашем пространстве, и продолжает существовать после смерти, то есть после исчезновения круга из поля нашего зрения.
      Явления жизни для нашего наблюдения очень похожи на явления движения, как они являются для двумерного существа, и поэтому, может быть, это есть движения в четвертом измерении.
      Мы видели, что двумерное существо будет считать движениями тел свойства трехмерности неподвижных тел и явлениями жизни -- реальные движения тел, идущие в высшем пространстве.
      Иначе говоря, то движение, которое остается движением в высшем пространстве, для низшего существа представляется явлением жизни, а то, которое исчезает в высшем пространстве, превращаясь в свойство неподвижного тела, представляется ему механическим движением.
      Явления "жизни" и явления "движения" так же несоизмеримы для нас, как для двумерного существа несоизмеримы в его мире два рода движений, из которых реален только один, а другой иллюзорен.
      Об этом говорит Хинтон ("The Fourth Dimension", р. 77.):
      В жизни есть нечто, не включенное в наше понятие механического движения. Может быть, это "нечто" есть движение по четвертому измерению.
      Если мы посмотрим на это с самой широкой точки зрения, мы непременно увидим нечто поражающее в том факте, что, когда является жизнь, она дает начало ряду феноменов, совершенно отдельных от феноменов неорганического мира.
      Исходя из этого, можно предположить, что те явления, которые мы называем явлениями жизни, есть движение в высшем пространстве. Те явления, которые мы называем механическим движением, есть явления жизни в пространстве, низшем сравнительно с нашим, а в высшем -- просто свойства неподвижных тел.
      То есть если взять три рода существования -- двумерное, наше и высшее, то окажется, что "движение", которое наблюдается в двумерном пространстве, есть для нас свойство неподвижных тел; "жизнь", которая наблюдается в двумерном пространстве, -- есть движение, как мы наблюдаем его в нашем пространстве. И дальше -- движения в трехмерном пространстве, то есть все наши механические движения и проявления физико-химических сил -- свет, звук, тепло и пр. есть только ощущения нами каких-то непостижимых для нас свойств четырехмерных тел; а наши "явления жизни" есть движения тел высшего пространства, которые нам представляются рождением, ростом и жизнью живых существ. Если же предположить пространство не четырех, а пяти измерений, то в нем и "явления жизни", вероятно, окажутся свойствами неподвижных тел -родов, видов, семейств, народов, племен и т.п., и движением будут казаться, может быть, только "явления мысли".
      * * *
      Мы знаем, что явления движения связаны с расходованием времени. И мы видим, как при постепенном переходе от низшего пространства к высшему уничтожаются движения, превращаясь в свойства неподвижных тел, то есть уничтожается расходование времени, -- уничтожается надобность во времени. Двумерному существу нужно время для объяснения самых простых явлений -угла, подъема, ямы. Нам для объяснения таких явлений оно уже не нужно, но оно нужно для объяснения явлений движения и физических феноменов. В еще более высоком пространстве наши явления движения и физические феномены, вероятно, будут рассматриваться без всякого времени, как свойства неподвижных тел -- и как явления движения будут рассматриваться биологические явления -- рождения, роста, воспроизведения и смерти.
      Таким образом, мы видим, как при расширении сознания отодвигается идея времени.
      Видим ее полную условность.
      Видим, что временем обозначаются характеристики высшего пространства сравнительно с данным, -- то есть характеристики представления высшего сознания сравнительно с данным.
      Для одномерного существа все признаки двумерного, трехмерного, четырехмерного пространства и дальше лежат во времени, это все время. Для двумерного существа время включает в себя признаки трехмерного, четырехмерного и пр. пространств. Для человека, для трехмерного существа, время включает в себя признаки четырехмерного пространства и дальше.
      Таким образом, по мере расширения и повышения сознания и форм восприятия увеличиваются признаки пространства и уменьшаются признаки времени.
      Иначе говоря, рост чувства пространства идет за счет уменьшения чувства времени. Или молено сказать так, что чувство времени есть несовершенное чувство пространства (то есть способность несовершенного представления) и, совершенствуясь, оно переходит в чувство пространства, то есть в способность представления в формах.
      Если мы далее очень отвлеченно представим себе Вселенную на основании выясненных здесь принципов, то, конечно, это будет совсем не та Вселенная, в которой мы привыкли себя представлять. Она, прежде всего, совершенно не будет зависеть от времени. Все будет существовать в ней всегда. Это будет Вселенная вечного теперь индийской философии, -- Вселенная, в которой не будет ни прежде, ни после, в которой будет только одно настоящее, известное или неизвестное.
      Хинтон чувствует, что при расширении чувства пространства наш взгляд на мир должен совершенно измениться, и он говорит об этом в книге "Новая эра мысли":
      Понятие, которое мы получим о Вселенной, без сомнения, будет так же отлично от настоящего, как система Коперника отличается от гораздо более приятного взгляда на широкую неподвижную землю под огромным сводом. В самом деле, любое понятие о нашем местонахождении будет более приятно, чем мысль о существовании на вертящемся шаре, брошенном в пространство и летящем там без всяких средств сообщения с другими обитателями Вселенной.
      Что же представляет собой мир многих измерений -- что такое тела многих измерений, линии и стороны которых воспринимаются нами как движение?
      Нужна большая сила воображения, чтобы хотя на одно мгновение выйти из границ наших представлений и увидеть мысленно мир в других категориях.
      Представим себе какой-нибудь предмет, скажем книгу, вне времени и пространства. Что будет значить последнее? Если взять книгу вне времени и пространства, то это будет значить, все все книги, когда-либо существовавшие, существующие и имеющие существовать, существуют вместе, то есть занимают одно и то же место и существуют одновременно, образуя собой как бы одну книгу, включающую в себя свойства, характеристики и признаки всех книг, возможных на свете. Когда мы говорим просто книга, мы имеем в виду нечто, обладающее общими признаками всех книг, -- это понятие. Но та книга, о которой мы говорим сейчас, обладает не только общими признаками, но и индивидуальными признаками всех отдельных книг.
      Возьмем другие предметы: стол, дерево, дом, человека. Представим себе их вне времени и пространства. Мы получим предметы, обладающие каждый таким огромным, бесконечным числом признаков и характеристик, что постигнуть их человеческому уму совершенно немыслимо. И если человек своим умом захочет постигнуть их, то он непременно должен будет как-нибудь расчленить эти предметы, взять их сначала в каком-нибудь одном смысле, с одной стороны, в одном разрезе их бытия. Что такое, например, "человек" вне времени и пространства. Это все человечество, человек как вид -- Homo Sapiens, но в то же время обладающий характеристиками, признаками и приметами всех отдельных людей. Это и я, и вы, и Юлий Цезарь, и заговорщики, убившие его, и газетчик на углу, мимо которого я прохожу каждый день, -- все цари, все рабы, все святые, все грешники -- все, вместе взятые, слившиеся в одно нераздельное существо -- человека. Можно ли нашим умом понять и постигнуть такое существо?
      * * *
      Что же такое движение? Почему мы ощущаем его, если его нет?
      О последнем очень красиво говорит М. Коллинз в поэтической "Истории года".
      ...Все истинное значение земной жизни состоит лишь во взаимном соприкосновении между личностями и в усилиях роста. То, что называется событиями и обстоятельствами и что считается реальным содержанием жизни, -в действительности лишь условия, которые вызывают эти соприкосновения и делают возможным этот рост.
      В этих словах звучит уже совсем новое понимание реального.
      Е. П. Блаватская в своей первой книге "Isis unveiled" ("Разоблаченная Изида") коснулась того же вопроса об отношении жизни ко времени и к движению. Она писала:
      Как наша планета каждый год оборачивается вокруг Солнца, в то же самое время каждые двадцать четыре часа оборачиваясь вокруг своей оси -- и таким образом проходя по меньшим кругам внутри большого, так и работа меньших циклических периодов начинается и совершается вместе с великим циклом.
      Переворот в физическом мире, согласно древним доктринам, сопровождается подобным же переворотом в мире интеллекта -- духовная -- эволюция мира идет циклами, подобно физической.
      Так, мы видим в истории правильное чередование прилива и отлива человеческого прогресса. Великие царства и мировая империя, достигнув завершающей точки своего величия, опять нисходят вниз; и только достигнув низшей точки, человечество останавливается и опять начинает свое восхождение, и при этом высота его подъема каждый раз увеличивается по закону восходящей прогрессии циклов.
      Разделение истории человечества на золотой век, серебряный, медный и железный -- это не простой вымысел. Мы видим то же самое в литературе всех народов. За веком великого вдохновения и бессознательной производительности следует век критицизма и сознания. Первый доставляет материал для анализирующего и критического интеллекта другого.
      Так же и все великие души, которые подобно гигантским башням возвышаются в истории человечества, как Будда и Иисус в царстве духовных побед или Александр Македонский и Наполеон в царстве физических побед, были только отраженными образами человеческих типов, существовавших десятки тысяч лет тому назад и воспроизведенных таинственными силами, управляющими судьбами мира.
      Нет ни одной выдающейся индивидуальности во всех летописях священной или обыкновенной истории, прототипа которой мы не могли бы найти в полу фaнтacтичecкиx-полуреальных преданиях древних религий и мифологий. Как звезда, сверкая на неизмеримом расстоянии от земли в безграничной необъятности неба, отражается в тихой воде озера, так образ людей доисторических времен отражается в периодах, охватываемых нашей историей.
      Как наверху, так и внизу. Что было, то будет опять. "Как на небе, так и на земле". ("Isis unveiled", v. 1, pp. 34-35).
      Все, что говорится о новом понимании временных отношений, поневоле выходит очень туманно. Это происходит потому, что наш язык совершенно не приспособлен для пространственного выражения временных понятий. У нас нет для этого нужных слов, нет нужных глагольных форм. Строго говоря, для передачи этих новых для нас отношений нужны какие-то совсем другие формы -не глагольные. Язык для передачи новых временных отношений должен быть язык без глаголов. Нужны совершенно новые части речи, бесконечное количество новых слов. Пока, на нашем человеческом языке, мы можем говорить "о времени" только намеками. Его истинная сущность невыразима для нас.
      Мы никогда не должны забывать об этой невыразимости. Это признак истины, признак реальности. То, что может быть выражено, не может быть истинно.
      Все системы, говорящие об отношении человеческой души ко времени -идеи загробного существования, перевоплощения, кармы, это все символы, стремящиеся передать отношения, не могущие быть выраженными прямо вследствие бедности и слабости нашего языка. Их невозможно понимать буквально, так же как нельзя понимать буквально художественные символы и аллегории. Нужно искать их скрытого значения, того, которое не может быть выражено в словах.