Добравшись до носа, царевна увидела, что заворожило его, и положение корабля обрело для нее новый, жуткий смысл. Корабль затягивало в неимоверный водоворот, он беспомощно соскальзывал вниз, в жерло воронки. Как ни стискивала Гелананфия поручни, сама палуба рассыпалась у нее под ногами. Маленькое торговое судно не было предназначено к таким испытаниям. Доски трескались одна за другой.

Все быстрее крутило кораблик в водовороте, все громче становились крики матросов, падающих за борт с рей, пока, наконец, волна не обрушилась на остатки судна, одним ударом оторвав Гелананфию от поручней.

На царевну обрушилась тьма. Гелананфия тонула, буря гремела в ушах, и вокруг поднимались к поверхности огромные пузыри, последние вздохи умирающего корабля. Беспомощно молотя руками, она не чувствовала даже страха – просто не успевала – лишь краткий миг печали по команде, принявшей смерть из-за нее. Холодная вода остановила дыхание, разрывались грудь и виски…

Смерть она встретила в гневе.

«Прости, отче. Я подвела тебя».

В бездне показалось отцовское лицо, мертвенно-бледное, глаза закрыты… «Боги, и ты?! О нет. Он нас обоих убил, родного сына, родную внучку…».

Прошла вечность.

Перед Гелананфией плыл сияющий зеленый диск. Голова и легкие ее все еще горели мукой, но боль казалась далекой. Душу царевны связывала с умирающим телом лишь готовая порваться нить.

Зеленый свет близился, оставаясь все таким же загадочным… покуда не разрешился вдруг самоцветом: грани огромного смарагда роняли лучи света в черную воду. А самоцвет покоился на лбу огромного змея, явившегося словно из ночных кошмаров.

Гигантская голова поднырнула под тело принцессы, поднялась – подталкивая ее к поверхности!

Жадное течение еще пыталось затянуть ее в глубину, но змей упорно выталкивал бессильное тело Гелананфии к воздуху, и прочь от водоворота.

Вокруг замерцали огни. Тьма исполнилась танцующими самоцветами. Царевну несло, и вокруг, в изумрудной бездне, она ясно видела змеев. Их была целая дюжина. Блистали самоцветы на продолговатых треугольных головах, и гибкие тела – каждое своего оттенка, льдисто-зеленый, бирюзовый, темно-синий, цвета морской волны, – сплетались в струистом танце.

Очнулась Гелананфия на берегу. Встающее солнце уже прогрело белый песок. Принцесса чувствовала себя похожей на выброшенного бурей кита. Намокшую одежду заплели водоросли.

Стоило ей пошевелиться, как все тело сотряс кашель. Она попыталась встать, сморщившись, когда солнце ударило ей в глаза. Обоженную солью кожу покрывал песок… но она была жива.

Сосцы Нефетер, подумалось ей. Я жива. Боги…

Она поспешно оглянулась в поисках членов команды. Но берег был пуст.

Гелананфия прикрыла глаза. Они стали ее друзьями, эти матросы, хотя она не могла даже открыть им свое настоящее имя, или причину своей поездки на Змеиные острова. Она наняла их, а они доверились ей… и погибли через это.

«Хороша же я принцесса, – подумалось ей, – валяюсь тут, как дохлая рыбина».

В мозгу ее всплыло странное воспоминание.

«Морские змеи… Или они мне привиделись?»

– Кто ты? – донесся до нее голос. – Как ты сюда попала?

Гелананфия открыла глаза. Над ней стоял худенький бледнокожий человечек в белом плаще с вышитыми по кайме серебряными полумесяцами. Лицо его показалось ей знакомым.

– Меня смыло с корабля, – прохрипела она. – Где я?

– На Кетне, – ответил мужчина. – Крупнейшем из Змеиных островов.

И в этот миг она узнала его.

– Рафроем, – проговорила Гелананфия. – Не узнаешь меня?

– Боги, – прошептал мужчина, не сводя с нее глаз.

– Я Гелананфия.

Он на миг прикрыл ладонью рот, потом опустил руку.

– Царевна Гелананфия!

– Она самая.

Едва не плачущая от облегчения. С трудом поднявшись на ноги и не выказывая своего смятения, царевна оглядела господина Рафроема. Он был посредником. Сдружились они лет десять тому обратно, когда чародей задержался по делам в Янтарной Цитадели. Уже тогда царевна была и выше его, и шире в плечах, так что священный ужас девушки умерялся тем фактом, что она могла ухватить чародея за плечи, поднять и закрутить так же легко, как своего братишку. Хотя она никогда не осмеливалась…

Гелананфия грустно улыбнулась.

– Это я. Неужели я так изменилась за десять лет?

– Ты еще подросла. А не узнал я тебя из-за песка и водорослей. Милая моя… ваше высочество… как вы здесь очутились?

– Не надо титулов. Достанет и «милой». Сюда направлялся мой корабль. Я ехала за вашей помощью. Самая я выжила чудом, но остальные… похоже, что повезло мне одной.

– Увы, – вздохнул Рафроем. – Ты потеряла кого-то…

– Из близких? Нет, – тихо ответила царевна. – Я путешествовала одна. Остальные – это нанятая мною команда. Я едва знала их, но это были добрые люди. Нас поглотил водоворот.

– Эти воды остаются предательски непредсказуемыми. Три луны вызывают безумные приливы и течения…

– Ты, конечно, прав, но я не намерена обсуждать научные обоснования смерти, господин мой посредник! Вижу, ты вовсе не изменился.

– Прости, – Чародей смущенно опустил голову. – Ты, верно, едва держишься на ногах. Я провожу тебя в Коллегию. Сможешь идти?

– Смогу. – Все тело царевны ныло, но менее всего она желала, чтобы ее тащили на носилках. – Я, похоже, прочней корабля.

Рафроем провел ее по пляжу, через белые дюны и рощу древовидных папоротников, где странные птицы распевали в густой листве. Тропа завершалась на поляне, где теснились белые домики. Вокруг них петлял в мшистых берегах ручеек, стремясь к близкому морю. Сладостно жаркий воздух был полон влаги. Переходя ручей по хрупкому деревянному мостик, Гелананфия заметила под ногами сидящую на камне сапфирно-синюю лягушку. Никогда прежде жизнь не казалась ей такой прекрасной.

В начале пути она сожалела, что ее возлюбленный не мог отправиться с ней. Сейчас она была только рада, что поехала одна – каким бы безнадежным не казалось ее будущее, она не могла и помыслить о том, чтобы потерять его.

– Мне повезло, – заметила она, – что ты проходил по берегу. Или это не совпадение?

Рафроем пожал плечами.

– Я часто здесь брожу. С недавних пор у берегов стали появляться морские змеи, и я высматривал их. Зрелище величественное, но издревле предвещавщее несчастья.

Гелананфия замерла.

– Морские змеи! Боги, я думала, мне привиделось! Они спасли меня. И принесли сюда!

Рафроем воззрился на нее, воздев брови в сдержанном удивлении.

– Не зря говорят, что змеям ведомо больше, чем может узнать человек. – Он поклонился. – Добро пожаловать на Змеиные острова, ваше высочество, и в Коллегию посредников.

– Я сильно изменилась? – спросила Гелананфия, когда Рафроем вел ее длинными, прохладными галереями к гостевым палатам. – Только честно.

Посредник рассмеялся.

– Мне помнится рослая, неуклюжая девчонка семнадцати лет, несносная и вредная по временам, но добрая сердцем. Она оплакивала свой рост и внешность, и поверяла мне свои страхи – что никогда не найдет себе мужчину по росту, или такого, что сочтет ее привлекательной. Сейчас я вижу женщину, ставшую из неуклюжей – сильной и ловкой, из несносной – уверенной. С твоей внешностью все и прежде было в порядке; теперь же ты – под тонким слоем песка и морской травы – стала настоящей красавицей.

– Льстец.

– Ничуть. Кстати, нашла ли ты себе мужчину по росту?

Гелананфия опустила глаза.

– Да. Но он низкого роду, и мне он не достанется.

– А. Твой отец остается непоколебим?

– До конца, – прошептала она.

– У нас нет прислуги, нет помощников, – заметил Рафроем, проводя ее в просторную комнату с выбеленными стенами и изразцовым полом. – Все делаем сами. Извини, коли наши удобства уступают роскоши Янтарной цитадели, но мы живем просто.

– Не извиняйся, – откликнулась Гелананфия. – Ты знаешь, я не выношу церемоний. Покажи мне койку и бутыль зеленого вина, и я буду вполне довольна.

Чародей усмехнулся.

– После твоих испытаний следует отдохнуть.

– Рано. Я пришла задать вопрос и получить ответ. Только одолжи мне сухую накидку, если найдется мне по росту, и я буду готова.

Рафроем принес ей не только накидку, но и полотенце, и кувшин горячего взвара с пчелиным и хмельным медами. Когда он вернулся, через четверть часа, Гелананфия успела смыть с лица песок и переоделась – накидка пришлась ей чуть ниже коленей. Сойдет, решила она, оглядывая себя – зеркалами посредники не пользовались. Темно-золотые волосы царевна расчесала и стянула в мокрую, тяжело свисающую косу.

– Взвар, как вижу, пришелся тебе по вкусу, – заметил Рафроем, указывая на пустой кувшин.

– Целительный бальзам. Переезжай в Париону и можешь торговать им с царского дозволения. Сколотишь состояние! Вот только вам деньги не нужны.

– Не нужны. Ты и вправду желаешь поговорить с нами немедля?

Царевна вздохнула. Свидание со смертью в пучине высосало из нее все силы, но это сейчас волновало ее менее всего.

– Да. Мне не будет покою, покуда я не услышу ответа. Я выгляжу пристойно?

– Вполне. Во всяком случае, наш бальзам придал твоим щекам более живой оттенок. Я сообщил коллегам о твоем прибытии. Тебя ждут.

Он провел ее в зал собраний, круглую палату со светлыми стенами. Мозаика на полу посреди зала изображала три луны, заплетенные ветвями и усыпанные самоцветами. Мозаику кругом обрамляла скамья, на которой уже восседали шестеро старших посредников – двое мужчин и четыре женщины.

Седьмое место занял Рафроем. Встав, посредники поклонились царевне – скорей уважительно, чем подобострастно. Гарнелис не был их царем. Посредники веками подчинялись только собственной власти.

Рядом с хрупкими, изящными и молчаливыми посредниками Гелананфия ощущала себя крикливой великаншей. Поэтому она молча взирала на них, покуда не встретилась взглядом с Рафроемом.

– Полагаю, мой вопрос уже отвечен, – проговорила она как могла негромко, и все же по залу загуляло эхо. – И все ж приступим.

– Для нас большая честь – принять ее высочество царевну Гелананфию, – начал Рафроем, – явившуюся с посольством от своего царственного деда, царя Гарнелиса. Предлагаю сесть.

Гелананфия опустилась на скамью по одну сторону круга, семеро посредников – по другую.

– Прежде чем вы продолжите свои догадки, – спокойно произнесла она, – позвольте поправить. Не царь послал меня. Я пришла от лица своего родителя, царевича Галеманта. Увы, ныне мнится мне, что жизнь моего отца в опасности, и хуже того – что он погиб. – Послышались вздохи изумления, но царевна твердо продолжала: – Во время битвы на Серебряных равнинах вы заслужили титул посредников и доверие всей Авентурии. Надеюсь, что это доверие оправдано ныне.

– Присно и вовек, – ответил Рафроем, и шестеро посредников повторили его слова эхом.

– Я пришла задать вопрос, от которого зависит будущее Авентурии.

– Мы ответим на него, насколько можем.

– Ко двору моего деда явился некий Лафеом. Царь сделал его своим… товарищем, наперсником, советником. Не могу сказать в точности, кем он является ныне для моего деда, но занимает он пост главного архитектора. По совету этого человека начато строительство измышленного им великого памятника. Последствия этого решения ужасны, однако Гарнелис словно бы не видит этого, и отказывается выслушивать близких.

Суть в том, что оный Лафеом, склонивший моего деда к сему губительному начинанию, называет себя посредником. Обликом и повадкой он схож с посредниками; Гарнелис верит ему, а Гарнелис мудр. Он не желает слышать и слова против Лафеома. Но я… Я не знаю, что и думать.

Скажите – ведом ли вам такой посредник? Посылал ли за ним мой дед, или сами вы отправили его к нашему двору по некоей причине?

Посредники переглянулись, мрачно покачивая головами. В зале словно бы потемнело.

– Нет, – откликнулся, наконец, Рафроем. – Имя это нам неведомо. Из тех немногих посредников, что путешествуют ныне по Девяти царствам, никто не носит подобного имени, и я не вижу причин нашим товарищам называться чужим именем. Никто из нас не покидал острова на протяжении последних пяти лет, и никто не отправлялся в Янтарную цитадель.

– Это все, что я хотела знать. – Усталость настигла Гелананфию. Закружилась голова, и царевна едва не упала. Рафроем поспешил поддержать ее. – Я знала! – выдохнула она. – Едва войдя сюда и завидев вас, я знала – Лафеом самозванец. Он похож на вас, но… все ж не похож! И я не понимаю, как не видит этого дед!

– Не береди прошлого. Тебе нужно отдохнуть.

– Нет… нет, я в порядке. Мне нуден воздух.

Когда Рафроем выводил царевну из зала, остальные посредники вновь встали и отвесили поклон.

– Ты точно не хочешь пойти к себе в комнату?

– Пока нет. Нам надо поговорить наедине. Может быть, в саду?

– Хорошо.

Он провел ее по мшистым лужайкам позади Коллегии, и они двинулись вдоль ручья. Над головами перекрикивались хохлатые птахи. Во влажном воздухе пахло прелой листвой. После нескольких вдохов Гелананфия немного пришла в себя.

– В садах так покойно, – заметил Рафроем.

– Здесь прекрасно, – согласилась царевна. – Этот сад исцеляет душу. Скажи, ты родился здесь?

– На Змеиных островах, в роду посредников.

– Это… одиноко – быть чародеем?

– Ничуть. Не более, чем самодержцем Авентурии.

Ручей тек из лесу. Они шли против течения, пока не наткнулись на водопад, и стояли там, молча глядя, как вода рушится в серебряный пруд, окаймленный блестящими на солнце камнями.

Наконец, Гелананфия заговорила:

– Странно – я всегда была ближе к деду, чем к отцу. В отцовском сердце всегда была пугавшая меня гранитная жилка. Чем старше я становилась, тем больше он волновался о том, кто же возьмет в жены такую здоровенную дурнушку, и кто будет мне достойной парой и подобающим соправителем…

– Нашел он кого-нибудь?

– О да. Вполне подходящего молодого княжича. Наш брак скрепил бы союз Девяти царств, и царь из него вышел бы удачный. Загвоздка была только одна – мы с ним друг друга ненавидели. Замуж идти я отказалась. Так что отец меня годами недолюбливал. А я обходила его стороной, и все больше занималась войском.

– А твой загадочный возлюбленный?

– Не знаю, что с ним стало. Долгая история. Я пытаюсь свыкнуться с мыслью, что могу никогда его больше не встретить.

– Значит, ты одинока?

Гелананфия рассмеялась.

– Рафроем, надеюсь, это не предложение! Я же тебя раздавлю!

Чародей отвернулся, сдерживая улыбку.

– Ни в коем разе, заверяю тебя.

– В общем, Галемант по большей части на меня злился. А Гарнелис был так добр и ласков. Когда я не могла разговаривать с отцом, я всегда приходила к нему. Поэтому так тяжело видеть эту перемену.

Рафроем нахмурился.

– А в чем она выражается?

– Гарнелис – добрый царь. Я бы сказала, слишком добрый. Он всегда слишком волновался из-за своей ответственности; бабушка говорила, что он слишком мягкосердечен. С этого все и началось. Я заметила это, когда вернулась в Цитадель три года назад. Он стал замкнут, вспыльчив. Рассудок его оставался все так же остер, и врачи не находили в нем никакого изъяна, так что болезнь тут причиной быть не может.

– Быть может, эта хворь поражает душу.

Лицо царевны отвердело.

– Если так, я не могу найти в себе жалости к нему. Он стал отвратительно относиться к бабушке – оскорблять, игнорировать. Отец говорил, что мрак в его душе не мог появиться ниоткуда, что эта язва уже была в нем. По его словам, сердечная теплота Гарнелиса изначально нарушалась приступами черной меланхолии и минутами жестокости, и так было, сколько отец его помнил.

– Но когда проявилась эта язва —до появления Лафеома или после?

Гелананфия примолкла, обдирая один за другим восково-бледные лепестки сорванного цветка.

– До. За несколько месяцев. Но Лафеом как-то исхитрился появиться в самый подходящий момент и воспользоваться им. Вдвоем они задумали построить великий памятник Богине и Богу – дар Гарнелиса народу Авентурии.

– Что же в том дурного?

Гелананфия горько хохотнула.

– О, эту весть встретили ликованием. Даже я решила, что мысль прекрасная. Но мой отец сразу понял, чем она отольется – пустой тратой даров земных и жизней людских. Он молил Гарнелиса оставить эту затею, но царь стал ею одержим. Всякий, перечивший ему, становился врагом. Включая моего отца.

Гарнелис избавился от добрых людей, верно служивших ему годами, а на их место ставил жестоких, честолюбивых подличателей – уж прости за грубость, но мягче не скажешь! А те, кто прогневал его в самой малости, исчезали.

– Исчезали?

– Я почти уверена, что он казнил их.

Рафроем присел на валун, будто не мог поверить собственным ушам.

– Царь поступает так с собственным народом? Заурома…

– Разбита. Завет нарушен.

– Морские змеи! Вот почему они беспокойны! Гелананфия, не плачь…

– Это брызги от водопада! – Она села рядом с чародеем, но отвернулась. – Последней каплей стал театр. Сафаендер поставил пьесу, высмеивающую государево безумие – и Гарнелис снес театр, а на его месте приказал возвести свой памятник.

– Старый царский театр? Я так любил его… Да и Гарнелис любил! Он повел нас туда смотреть «Аркенфелл», помнишь? Он бы не…

– Так все говорили. А он сделал это. Сорок человек погибло, защищая театр. Народ так любил Гарнелиса, что не верил ни единому дурному слову о нем – до того дня. Царь отчуждается от земли все сильней, и так где были любовь и доверие, остались жестокость и страх.

– О боги… – прошептал Рафроем.

– Отец отослал меня ради моей же безопасности. Он и сам подумывал о бегстве, но боролся с этим искушением. Странно – только в противостоянии с Гарнелисом мы с отцом примирились. И даже сблизились – впервые в жизни. Он был добрый человек, Галемант. Почему я все время говорю «был»?

Рафроем молча слушал.

– Моя жизнь тоже была в опасности. Но я не могла тратить время по укромным углам. И я двинулась сюда. Но мне кажется, что корабль мой затонул не случайно. Гарнелис знал, куда я направлюсь, и пытался погубить меня.

– Создав водоворот? Милая моя, на свете нет чародеев, способных на это, даже меж посредников. А ваш царь не повелевает роф.

– Я знаю, это нелепо. Но мне так чудится. Так что если, вернувшись, я не застану отца в живых, я буду горевать, но не изумляться. Гарнелис убивает собственных наследников. Что это может значить?

– Не мне решать.

– Я думала… – Она запнулась, и Рафроем ободряюще погладил ее руку. – Я думала, если Лафеом и вправду посредник, то в этом безумии есть невидимое осмысленное начало. Надеялась, что вы прольете свет во тьму, куда мы упали.

– Я не могу. Пока не могу. Мы не боги, и не зовемся провидцами. Мы избраны посредниками лишь потому, что не приняли ничьей стороны во время…

– Рафроем, заткнись. Не хочу слышать твоих оправданий.

– Ладно. Но ты зря думаешь, что отыщешь ответ прежде, чем хорошо выспишься.

Царевна устало улыбнулась чародею.

– Значит, и вы не воздухом питаетесь? Рискну двусмысленностью – отведи меня в постель, Рафроем, прежде чем я отключусь, и тебе придется меня тащить.

Гелананфия проспала до конца дня и всю ночь. Ближе к утру царевну потревожили кошмары – вновь ее затягивал водоворот, и из зияющего жерла воронки на нее взирало отцовское лицо.

Просыпалась она тяжело, всплывая из-под простыней, будто из морской пучины. Несколько мгновений Гелананфия не могла вспомнить, кто она такая. Потом ответственность вновь обрушилась на нее, и царевна со вздохом опустилась на подушки.

В дверь постучали.

– Войдите! – крикнула Гелананфия, приподнимаясь на локте и приглаживая растрепанные волосы.

В распахнутую дверь ворвался ароматный ветерок. Царевна вспомнила самоцветных змей, и успокоилась.

– Доброе утро, ваше высочество, – приветствовал ее Рафроем.

В руках он держал поднос, и Гелананфия окинула жадным взглядом тарелки с золотистыми лепешками, кашей, сыром и плодами.

– Предупреждаю – я ему много.

– Помню, – с кислой миной заметил Рафроем. – Ты всегда таскала куски с моей тарелки.

– Ты их все равно не доедал.

Чародей опустил поднос ей на колени.

– Объяснить, что здесь что?

– Нет. Мне все равно, что за заморские плоды вы тут растите – я их и так съем.

Пока царевна ела, Рафроем выжидающе восседал рядом на табурете, сложив руки на коленях. Гелананфию его молчание начинало раздражать.

– Ты уже говорил с остальными? – поинтересовалась она.

– Наш разговор был личным, так что – нет. Но меня уже спрашивали, просишь ли ты нас посредничать.

Царевна едва не подавилась куском лепешки.

– Между кем и кем?

– Между тобой и царем.

– По-моему, это несколько бессмысленно. Посредничать уже поздно. И вспомни – он еще царь. А у меня никакой власти нет.

Чародей молча глянул на нее глубокими карими глазами. Возраст его определить было невозможно. Он казался полупрозрачным, и очень похожим на Лафеома… но если Рафроем был бесхитростен и ясен, как алмаз, то воспоминания ее о Лафеоме были обманчиво-смутны.

– Ну? – вопросила Гелананфия. – Нечего на меня смотреть.

Рафроем пошевелился. В гневе царевна обретала властность.

– Гелананфия, – спросил он, – тебе приходилось видать бхадрадоменов?

Принцесса подняла на него удивленный взгляд.

– Нет. Откуда? Им не дозволено пересекать Вексатский пролив.

– Ну, я их видел, и все равно не всегда смогу признать.

– О чем ты?

– В общем они схожи видом с людьми – у них есть череп, хребет, две руки и две ноги. Но облик их… как бы выразиться… изменчив.

Царевна отставила поднос. Аппетит у нее враз пропал.

– Продолжай.

– Представь себе только что вылупившегося цыпленка. Если первым, что он увидит, будет не курица, а твоя рука, цыпленок сочтет твою руку матерью. Бхадрадомен подобны в этом цыплятам, но запечатление у них приобретает крайнюю форму. Они становятся схожи внешне с тем существом, с которым вместе обитают. Таких измененных они зовут гхелим.

– Что-то похожее я слышала, – пробормотала Гелананфия. – Мне казалось, это лишь сказка.

– Увы, нет. Настоящие мастера среди них вольны свободно менять обличье – в некоторых пределах, конечно, но человеческий глаз они обманут. И хотя искусство их несовершенно, их все же принимают за людей, ибо им присущ дар проникать в людские умы и подчинять себе. Конечно, всегда найдется человек, которого им не провести, который узрит истину сквозь пелену обмана, но им под силу отвести глаза слишком многим.

Гелананфия вскочила с кровати и принялась расхаживать по комнате.

– Боги. Ты думаешь, Лафеом… нет, невозможно. Деда не так легко провести!

– Кто знает? Ты говоришь, он одержим – упрямство туманит разум.

– Но как эта тварь могла принять облик одного из ваших?

– Не знаю, – ответил Рафроем. – Это лишь догадка.

– Я знала, что с этим Лафеомом что-то не так. Что в нем сидит зло.

– Сколько лет ты бы дала ему на взгляд?

Гелананфия пожала плечами.

– Трудно сказать. К нему не приглядишься. Я и про тебя не скажу. Но, судя по его мастерству архитектора и манере речи, меньше сорока я б ему не дала.

Рафроем прокашлялся.

– Сорок три года тому обратно в пределах Авентурии пропал посредник. Предположим, бхадрадомен захватили его и использовали для запечатления своего детеныша?

– Но это безумие! Чего они добиваются? Они же знают, что против нас им не выстоять. Если они нарушат договор, их раздавят.

– Быть может, им все равно. Они два с половиной века живут в ссылке, и теперь они бунтуют. Если бхадрадомен восстали – не скажу, что так и есть, но если – этой возможностью пренебрегать нельзя.

– Но это невозможно. Гарнелис не слаб духом. Все это его затея, и даже если Лафеом тот, о ком ты думаешь, то уж скорее Гарнелис использует его, а не наоборот!

Рафроем многозначительно повел бровями.

– Это… мысль.

– Я должна поговорить с дедом.

– А он прислушается?

– В том и беда. Все, кто пытался отговорить его за последние три года, кончили плохо. Моему деду есть дело только до этой стройки. Как заставить его слушать, и прислушиваться? – Гелананфия присела на край кровати. – Я должна вернуться домой, – произнесла она. – И не знаю, как. Мой корабль утонул.

– У нас есть свои суда, – отозвался Рафроем. – Одно мы можем предоставить в твое распоряжение.

Царевна вздохнула.

– Почти жаль это слышать. Такое искушение – остаться здесь: если я мертва, я ни за что не отвечаю! Нет, надо возвращаться. Но если я не отговорю царя – что тогда?

– Я не могу указывать тебе. Мое дело – советовать.

– Не знаю, зачем я спрашиваю, раз от тебя никакого проку, – ядовито заметила Гелананфия, – но когда я отплыву, не отправишься ли ты со мной? Быть может, ты уговоришь его выслушать. Попробуешь?

– Да, Гелананфия, по старой дружбе, – ответил чародей. – Но только как наблюдатель и посредник.

– Осторожней, Рафроем, – полушутливо огрызнулась царевна. – Твой нейтралитет по временам весьма раздражает.

Провидец обитал в жалком домишке, вросшем в травянистый склон, почти землянке. На крыше паслись козы. В дверях толклись куры и овцы.

К тому времени, когда Гелананфия добралась до лужка перед домом, она едва не падала от усталости. Путь отнял у нее не одну неделю. Вначале – плавание на быстрой и утлой лодчонке посредников, потом – долгий пеший путь от южного побережья к Змеевичным горам северней Парионы. Верхом было бы быстрее, но посредники верхом не ездили. А Гелананфию сейчас скрывал белый плащ посредника.

Двери стояли нараспашку – пришлось стучать по стене. Мазанка опасно затряслась.

– Да? – послышался раздраженный голос. – Кого там принесло?

Вышел провидец, утирая руки куском дерюги. Рыжие волосы, продернутые сединой, ниспадали на плечи, глаза устало щурились. От провидца несло перегаром.

– Нам требуются твои услуги, – сказала Гелананфия.

Глаза провидца распахнулись.

– Посредникам? Да вы презираете провидцев! Мы же обманщики, все до единого!

– Только не ты, – ответила царевна, сдергивая капюшон. – Да и я не посредница. Привет, Лис.

Имени провидца она не знала. Лисом она его прозвала в прошлый приход, а он не возражал. Настоящего имени Гелананфии он тоже не слышал – или делал вид, что не знает, потому что царевна подозревала – Лису ведомо больше, чем он делает вид. Три года прошло с тех пор, как она и ее возлюбленный навещали провидца. Тогда они хотели узнать, суждено ли им пожениться. Видения отказали им в утешении.

– А. Это вы, – бросил провидец. – Заходите, госпожа моя, только ног не вытирайте. Этим мои гости занимаются на выходе.

Вслед за ним Гелананфия нырнула в пропахшие навозом сумерки. Что-то серебристое мелькнуло под ногами и скрылось под сиденьем провидца – его писец.

– Я подожду на улице, – сообщил маячащий в дверях Рафроем.

– Ты, верно, удивляешься, зачем я явилась? – поинтересовалась Гелананфия, когда посредник удалился.

– Нет, – отрубил Лис. – И сочту за честь никогда не узнать.

– Похмелье мучает? – мрачно поинтересовалась Гелананфия.

– А у вас есть лекарство? – пожал плечами провидец.

– Я бы посоветовала ивовую кору и много воды. Или южную ромашку.

– Это все не то. Подобное лечится подобным; едва ли…

Гелананфия полезла в кошель и извлекла оттуда шесть рудов.

– Боюсь, я принесла только деньги.

Провидец фыркнул, оглядывая обрамленные золотом смарагдовые кружочки.

– Сойдет.

– А… и вот это. – Из-под плаща она достала флягу.

Глаза провидца блеснули.

– Вино со Змеиных островов! Вот это похоже на дело.

– Останется закрытым до конца обряда.

– Само собой! – Лис с деловым видом подвел царевну к колодцу посреди землянки. – Садитесь. Чтобы достичь полного прозрения, вы должны читать заклятие со мной, вот так…

– Я помню, – прервала его Гелананфия, усаживаясь на табуреточку. – И скажи своему писцу, пусть выйдет; я знаю, что он там, и не хочу, чтобы мое видение записывали.

Глаза провидца раздраженно блеснули, но среброкожий человечек выскочил из-под кресла, шутовски поклонился, запрыгнул на подлокотник и пристроился там, скрестив ноги.

– Не груби мне, Лис, – заметила Гелананфия. – Сильно занят был?

– Очень, – признался провидец, помедлив.

– И что за люди к тебе приходят?

– Разные. Больше элиры, чем люди.

Гелананфия поцокала языком.

– Ты же знаешь, тебе не дозволено провидеть элирам. Так же, как им не позволяется вмешиваться в дела людей.

Лис слабо ухмыльнулся.

– Выпивка у них экстраординарная. Да и кто на меня донесет?

– Я уже забыла, о чем ты болтал. Так эти люди – что им представляется?

Провидец откинулся на жесткую спинку кресла, глядя на царевну поверх колодца.

– Ты знаешь, что я не могу ответить.

– Само собой. Тайна предвидения.

– Нет. Я не знаю, что им представляется.

– Да ну? Ни единого образа?

– Как думаешь, – поинтересовался писец, – с чего бы ему столько пить?

– Заткнись! – огрызнулся провидец. – Верно. Как бы я не закрывал глаза, образы приходят ко мне. И даже этой малой доли хватит, чтобы свести человека с ума.

– Тебе видятся кошмары? – Гелананфия подалась вперед.

– Не могу сказать. Провидение пожирает меня. На каждое видение уходит капля этроф моей души.