Сверкающий купол

      Куница закинул ему штучку и сказал, что все, хватит. Еще немного, и он станет бывшим секретным агентом, что напомнило Томми-Консервной банке о похоронном бюро и личных вещах. Он невольно взглянул на другой ящик, и Хорек это заметил.
      "Нарк" залез внутрь и нашел четыре самодельных фотографии хозяина в ковбойских сапогах, шляпе и маске.
      - Вот это зрелище! - воскликнул Хорек.
      - Это настоящие сапоги из страусиной кожи, - гордо сказал Томми-Консервная банка.
      Куница, который что-то писал в блокноте, пробормотал, - Ты носишь пятисотдолларовые страусиные сапоги, а я ношу тридцатидолларовые говнодавы. Где-то здесь должна быть мораль.
      - Я не про сапоги, чудило! - воскликнул Хорек, обращаясь к Томми-Консервной банке. - Теперь я знаю, откуда у тебя такое прозвище!
      - Какое прозвище? Я всегда подписываюсь "Томми".
      - "Безнравственники" не показали нам твои снимки. Теперь я знаю, почему они зовут тебя "Томмми-Консервная банка"!
      - Они меня так зовут? Какие они злые! - Он, казалось, снова готов был заплакать. - Я же не виноват, что так устроен!
      Куница бросил писать о Флеймауте Фаррелле и Ллойде, предполагаемом кокаиновом дилере, и взял у Хорька снимок.
      - Господи! - воскликнул Куница. - Ну и шишка! Почти три дюйма в диаметре!
      Но, увы, она была меньше двух дюймов в длину. Размером она в точности походила на банку из-под рыбных консервов.
      11. НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА.
      Утро вторника выдалось для детективов отдела плохим. Верховный суд США накануне постановил, что полиция не должна использовать разговор с третьим лицом для того, чтобы вынудить убийцу к признанию. Исходя из этого, Шульц теперь должен следить за тем, что он скажет Саймону в присутствии арестованного душителя, потому что то, что он скажет, может каким-либо образом убедить убийцу, что его песенка спета, и ему лучше признаться, где он закопал трупы и фортепьянные струны. Это был черный вторник.
      И вообще, девять старых маразматиков из Верховного суда так разозлили Шульца, что он перестал понимать шутки, когда из окружной тюрьмы ему позвонила Глория Ла Марр. Куница сказал, что существует куча песенок о влюбленных, которых разделяют тюремные стены, а Шульц информировал Куницу, что федеральная программа бесплатного лечения включает и лечение у дантиста, поэтому пусть Куница не стесняется и продолжает в этом духе и дальше.
      - Здравствуй, Гюнтер, как поживаешь? - промурлыкала Глория Ла Марр.
      - Здравствуй, Глория, - сказал Шульц, а потом повернулся всем своим медвежьим телом к карте города на стене и прикрыл трубку ладонью, потому что подслушивала вся комната.
      - Когда мне предъявляли обвинения, я сказала, что хочу признать себя виновной, чтобы больше не причинять никому неприятностей, - сказала Глория Ла Марр.
      - Ты правильно сделала, Глория, - сказал Шульц.
      - Спасибо, Гюнтер. Они посадили меня в камеру к "голубым", так что я не беспокоюсь, что на меня... нападут или что-нибудь в этом роде.
      - Это хорошо, Глория, - сказал Шульц. - Я рад это слышать.
      - Я хочу довести операцию до конца как только меня выпустят.
      - Это тоже хорошо, Глория, - сказал Шульц.
      - Почему я тебе позвонила... Я знаю, что могу тебе доверять, и никто в тюрьме не узнает и... ну, если то, что я скажу, принесет хоть немного пользы... ну, я знаю, что ты поговоришь с судьей...
      - Я помогу, чем смогу, ты знаешь это.
      - Спасибо, Гюнтер, - сказала Глория. А потом она отбросила всякое воркование, и в ее голосе появились твердые мужские нотки. - Пойми, я еще никого не закладывала. Я ни на кого не стучала, но... короче, здесь есть "голубой" по имени Виолетта. Она прочитала, как два ваших копа следили за серебристым "мерседесом" в Голливуде, а закончили в Сан Педро. Десять лет назад Виолетта служила в армии и провела год во Вьетнаме и немного знает язык. Она клянется, что спала с Бозвеллом, с тем, кого арестовали ваши копы. За несколько дней до этого они с вьетнамцем в "мерседесе" как-то раз взяли ее с улицы. Бозвелл был пьяный и разговаривал со своим узкоглазым на рисовом наречии. О золоте. Это уж она точно поняла. Она говорит Бозвелл предложил отвезти его в ресторан на Мелроуз и Вестерн авеню, вроде как китайский. Там они высадили вьетнамца и после той ночи она их больше не видела.
      - Я передам, - сказал Шульц.
      - Наверно, это немного, Гюнтер, но если из этого что-нибудь получится, ты же замолвишь за меня словечко?
      - Конечно, Глория.
      Затем Глория Ла Марр опять заговорила по-женски. Она заплакала.
      - Теперь, когда я... почти женщина, я... я ненавижу тюрьму. Я ее просто ненавижу сейчас. Здесь совсем все не так для... для женщины!
      - Если что-нибудь получится, я замолвлю за тебя словечко, малышка. Я обещаю.
      Когда Шульц повесил трубку и повернул свои медвежьи формы в кресле к комнате, все тут же начали шуршать бумагами, звонить по телефону, пить кофе и вообще отводить глаза. Интересно, Глория Ла Марр придет провожать Шульца на пенсию? В качестве его подружки?
      Затем Шульц пригласил Саймона, Куницу и Хорька в комнату для допросов и запер дверь. От чего Куница ужасно заволновался.
      - Гюнтер, я же пошутил насчет Глории!
      - Может ничего из этого не выйдет, - сказал Шульц. - Но как вам понравится накрыть узкоглазого, который на той неделе хотел вас прикончить в Сан Педро?
      - Еще бы мне не понравится накрыть того узкоглазого! - завопил Хорек. - Ты бы еще спросил, нравится ли мне бабы с четырьмя грудями! - И он заговорщицки посмотрел на Куницу.
      - Ладно, может это немного, но Глория Ла Марр говорит, что в камере для гомиков есть один "голубой", который спал с вашим Бозвеллом. Кто-то по имени Виолетта. Не говорите об этом с Виолеттой, иначе "засветите" Глорию. Во всяком случае, Виолетта увидела фотографию Бозвелла в газете. Тем вечером, когда Виолетта их повстречала, Бозвелл был с узкоглазым, и они перекинулись парой слов на вьетнамском. О золоте. Значит, это за две ночи до того, как он хотел выстрелить тебе промеж глаз, Хорек. Может ничего не выйдет. А вообще, стоит проверить. Она сказала, узкоглазый пошел в какой-то ресторан на Мелроуз возле Вестерн. Возможно, китайский ресторан.
      - "Просто Билл" Бозвелл два года служил во Вьетнаме, - сказал Хорек. Это есть в его деле. Может там он и научился резать глотки. Старые привычки?
      - Вы с ним можете договориться, если он вам выдаст узкоглазого? спросил Шульц.
      - Он молчит, - сказал Хорек. - Детективам из Управления ничего не рассказывает. Детективам из порта сказал, чтобы они пошли утопились в рыбьем дерьме. У него хватает денег, он нанял адвоката и на следующий день вышел под залог. Во всяком случае, когда он говорит, что не знаком с узкоглазым, он может и не врет. Может они и впрямь встретились в массажном салоне, и "Просто Билл" решил поупражняться во вьетнамском и... рыбак рыбака?..
      - Ну, - пожал плечами Шульц, - если не хотите, я отдам это детективам из Управления. В конце концов, дело ведут они.
      - Нет, дай сначала мы проверим, - сказал Хорек. - У меня свой интерес найти этого парня. - Сердце у него забилось рывками. "Не убивай меня! Мама!" - Личный интерес.
      - У вас есть зацепки? - спросил Саймон.
      - Не-а, - сказал Куница. - Узкоглазый выронил из кармана несколько штуковин, когда лез через забор. Ключ и бумажку с телефоном.
      - Чей телефон?
      - Ничей. Коммутатор большой киностудии. Там проходит народу по 5 тысяч каждый день. Они там снимают даже телешоу. Может хотел попасть в зрители или еще что-нибудь подобное.
      - Какая студия? - спросил Шульц.
      - Та, чьего босса застрелили на стоянке возле павильона для боулинга.
      - Найджел Сент Клер, - сказал Шульц, глядя на Саймона. - А как насчет ключа? Они с ним разобрались?
      - Обыкновенный ключ, - сказал Хорек. - Нет у них ничего.
      - Может это ключ от какой-нибудь двери на студии, - сказал Шульц.
      - Первое, что они проверили после того, как определили телефон. Не та фирма.
      - Кто-то должен найти этот китайский ресторан и понаблюдать, - сказал Шульц. - И это должен быть ты, Хорек. Ты единственный, кто его видел. Ты ведь его узнаешь?
      Хорек его помнил. Этот ублюдок усмехался, когда спускал курок. А потом усмешка исчезла, когда револьвер просто щелкнул. Уж Хорек-то его помнил!
      - У нас вообще-то не так много дел, - сказал Куница, зная, как сильно хотел Хорек найти убийцу.
      Хотя Шульц с Саймоном все еще обижались, что у них отобрали дело об убийстве, они были в первую очередь полицейскими и рассказали об этой тоненькой ниточке Элу Макки и Мартину Уэлборну.
      - У азиатского бандита был телефон студии? Там, наверное, тысячи телефонов, рабочих и личных, - сказал Эл Макки, узнав об этом.
      - Я тебе рассказал и все, - сказал Шульц. - Теперь это ваше дело.
      - Мы не напрашивались.
      - Да знаю я, знаю. - Может они делают еще одну тридцатимиллионную эпическую картину, и он хочет сняться в роли вьетконговца. Может...
      - Я тебе рассказал и все, - сказал Шульц.
      - Если что-нибудь из этого получится, я замолвлю словечко за Глорию Ла Марр, - сказал Эл Макки, отсылая этим замечанием сердито нахмурившегося Шульца к своему столу.
      - Теперь уже знают все! И только потому, что эта баба сидит в тюрьме, - простонал Шульц Саймону, усевшись на место. - Гордон Лидди больше отсидел, а теперь выступает по ТВ!
      Это было последней каплей. Гордон Лидди был для Саймона героем. Сравнить Глорию Ла Марр с Гордоном Лидди! Сегодня он возьмет Шульца в спортзал полицейской академии и поставит его на голову в надежде, что еще не поздно вправить ему мозги.
      В тот день, когда Саймон в спортзале полицейской академии на борцовском ковре пытался доказать Шульцу, что у того не все дома, Куница с Хорьком внимательно наблюдали за входом в единственный ресторан в том районе, который назвала Виолетта. Он оказался не китайским, а тайским. Они сидели, укрывшись от солнца ковбойскими шляпами, на крыше магазина подержанных вещей на Мелроуз авеню и ели черствые мексиканские лепешки, которые продавал араб в мексиканском ресторане, принадлежащем корейцу.
      Эл Макки с Мартином Уэлборном отправились по своим обычным делам, которые включали два нападения с нанесением тяжких телесных повреждений, один семейный конфликт со стрельбой и поножовщину между любовниками-гомосексуалистами. Тот, кого ранили, испытывал больше симпатии к тому, кто ранил, чем к себе, что было вполне обычным делом. Детективы решили не заводить уголовного дела, а дать им возможность разобраться самим - за бутылкой вина и порцией лингвини.
      Следующая дверь в тайну убийства Найджела Сент Клера открылась благодаря уличным чудовищам - Бакмору Фиппсу и Гибсону Хэнду.
      Бакмор Фиппс был сегодня не в себе, потому что спортивная передача и конкурс красоты начались с выступления президента. Гибсон Хэнд был раздражен, потому что кучка знаменитостей пыталась оставить не у дел его любимую газету "Нейшенл Инкуайерер". В их мире тоже существовали неприятности.
      Поэтому им было не до шуток, когда, проезжая в патрульной машине по бульвару Ла Бреа по пути из любимого Гибсоном Хэндом гриль бара, они увидали двух пьяниц, выясняющих отношения на тротуаре в присутствии трех других пьяниц и стонущего бассет-хаунда.
      Бравые вояки, которые колотили друг друга куском доски и огрызком свинцовой трубы, даже не заметили, как на черно-белой патрульной машине подкатили копы. Наконец, один из алкашей, сидящих в партере, заметил уличных чудовищ.
      - Ого, - сказал он, пихая локтем соседнего алкаша, который пихнул следующего, который пихнул скулящего бассет-хаунда и сказал, - Заткнись ты, собака.
      Когда уличные драчуны наконец увидели уличных чудовищ, они побросали оружие и кротко ждали, пока на них наденут наручники. Однако Бакмор Фиппс и Гибсон Хэнд находились за пределами своего участка, а их желудки были наполнены бараниной на ребрышках с гарниром из фасоли. Они и не собирались выходить из машины. Когда крики и драка прекратились, бассет-хаунд заскулил еще сильнее.
      - Почему собака так скулит? - лениво спросил Гибсон Хэнд.
      - С час назад его сбила машина, - ответил один из алкашей.
      - Деревенская собака, - добавил другой. - Я только что привез его с фермы. Он не привык к машинам. Просто стоял и смотрел, как машина его переехала.
      - Или пристрелите его, или пусть замолчит, - сказал Гибсон Хэнд.
      - Если хотите, сами пристрелите, - сказал алкаш, - потому что минуту назад он прыгал как ни в чем ни бывало. По-моему, ему нравится, что на него все обращают внимание после того, как его переехало.
      - А почему вы двое бьете друг друга по головам доской и куском трубы? - утомленно спросил Бакмор Фиппс, а Гибсон Хэнд откинулся на сидение и стал ковырять спичкой в зубах.
      - Этот гад пошел за вином и закуской и выпил все сам, - сказал один боец.
      Другой сделал ужасную ошибку. Он сказал копам, - Я знаю свои права. Вам я ничего не скажу.
      Гибсон Хэнд медленно перекатил голову в сторону Баккмора Фиппса с немым вопросом, не снять ли ему из зажима ружье и не трахнуть ли этого бойца прикладом по тыкве, но затем он решил, что для этого они слишком плотно поели.
      Бакмор Фиппс сказал, - Ты! - драчуну, сделавшему роковую ошибку. Залезай в машину. Мы тебя забираем за НСОО.
      - А что это такое?
      - Нападение со смертельно опасным оружием.
      - Смертельно опасным? Еще чего! Я его, гада, только трубой бил!
      Гибсон Хэнд догадался, что они не будут арестовывать алкаша ни за НСОО, ни по какой другой причине, потому что, когда пьяница сел в машину, они выехали из города на территорию, находящуюся в юрисдикции окружного шерифа.
      Бакмор Фиппс, лениво ведя машину, взглянул на задержанного грубияна и сказал, - Может мы арестуем его просто за пьянство?
      - А я не пьяный, - сказал боец, подливая масло в огонь.
      - Пусть тебя проверит наш сержант, - сказал Бакмор Фиппс. - Он квалифицированный эксперт. В день выпивает по бутылке. Если он скажет, что ты пьяный, значит ты пьяный, если нет, значит - нет.
      Гибсон Хэнд удивился, когда они остановились перед шерифским участком в Западном Голливуде. Бакмор Фиппс старательно измененным почерком написал что-то на листке бумаги. Он тщательно сложил записку, но боец был такой пьяный, что вряд ли что-нибудь разобрал, а после того, как протрезвел, сказал, что не отличил бы тех двух копов от Пата и Паташона.
      Бакмор Фиппс сказал, - Возьми записку и свою трубу и отнеси их дежурному. Если сержант скажет, что ты трезвый и отпустит тебя, это его дело. Я написал в записке все, что видел. Мы подождем здесь.
      Алкаш шатаясь вывалился на тротуар, заправил рубашку, застегнул ширинку и несколько раз порепетировал трезвую походку. Убедившись, что все в порядке, он заплетающимся зигзагом поднялся по ступенькам в шерифский участок, держа в руке записку и трубу.
      Помощник шерифа за столом дежурного читал "Пентхауз" и страшно разозлился, что его прервали. Однако кусок свинцовой трубы в руках вошедшего болвана привлек его внимание. Боец передал записку дежурному и сказал, - Мне срочно надо сержанта.
      Дежурный развернул записку. Она гласила: "В этой трубе пластиковая взрывчатка. Мне нужно 20.000 долларов, вертолет, сам шериф заложником, или я разнесу эту поганую забегаловку к чертовой матери".
      Уличные чудовища ждали, пока не услыхали испуганные крики, топот бегущих ног и вопли обезумевших помощников шерифа, набросившихся на алкаша с дубинками, и только тогда поехали обратно в Голливуд. Происшествие немного сгладило их настроение.
      Но в то время как день Бакмора Фиппса и Гибсона Хэнда немного повернулся к лучшему, Кунице и Хорьку приходилось несладко, если не считать того, что низкие медные облака сделали пребывание на крыше несколько более сносным. Хорек злился, потому что Куница улегся на вентиляционную решетку вздремнуть, подложив под голову вместо подушки свою помятую ковбойскую шляпу.
      - Черт возьми, пока ты дрыхнешь, я должен протирать биноклем дырки в глазах, - заныл Хорек.
      - Я все равно не смогу узнать этого узкоглазого, даже если увижу его, - пробормотал Куница. - Один из нас может пока отдохнуть.
      - По крайней мере, ты мог бы сбегать за пивом, - сказал Хорек.
      - Может, если бы ты в тот вечер не выпил три литра пива, ты бы не упал и всадил бы пулю в узкоглазую башку, и мы бы здесь не торчали, - сказал Куница, закрывая глаза и переворачиваясь на другой бок.
      Может быть, он был прав. Это усмехающееся лицо... Хорьку захотелось найти старый вьетконговсккий плакат - такой, как он носил в знак протеста против этой войны, пока его самого не призвали в армию. Он повесил бы его в тире вместо мишени. Он бы не пожалел на него пары коробок патронов. Узкоглазый усмехался, когда нажимал на курок прямо в лицо Хорьку.
      - Как ты думаешь, где-нибудь еще остались хо-ши-миновские плакаты? спросил он Куницу.
      - Позвони Джейн Фонде и спроси, - пробормотал Куница и через несколько секунд захрапел.
      Но уличные чудовища не храпели. Они скоро познакомятся с человеком, который встретил судьбу лицом к лицу.
      Смена заканчивалась, а они получили какой-то дурацкий вызов о криках. Ничего необычного в криках, особенно в мотеле на бульваре Сансет, который, как все знали, кишел сутенерами и проститутками, и в котором, возможно, никто не провел ночь от начала до конца с тех самых пор, как его построили. Или сменили простыни, раз уж зашла об этом речь.
      Когда они подъехали, "скорая помощь" выла еще кварталов за двадцать. Управляющий мотелем, нанятый камбоджиец лет семидесяти, сторожил дверь. Его пятнадцатилетний внук сторожил окно. Внутри комнаты находились два тела одно очень разгоряченное, встревоженное и визжащее, второе остывало с каждой минутой.
      - Ну, в чем дело? - вздохнул Бакмор Фиппс, когда оба уличных чудовища лениво покинули патрульную машину, оставив в ней фуражки, но захватив дубинки.
      - Кто это орет? - осведомился Гибсон Хэнд.
      - Какая-то леди орет, - сказал мальчик. - Мы ее не выпускаем.
      - Почему вы ее не выпускаете? - спросил Бакмор Фиппс, рыгая запеченым мясом. И надо же им было отправиться в сафари, в эту негритянскую забегаловку. Его солдатский пищевод и так весь в дырках. Он снова рыгнул.
      Мальчик что-то сказал на камбоджийском старику, а потом ответил, Потому что она там убила человека, и мы подумали, что вам захочется с ней поговорить.
      - ЧТО ОНА СДЕЛАЛА?- проснулся Гибсон Хэнд.
      - Я никого не убивала, - плакала проститутка, когда ее успокоили и усадили в единственное кресло в комнате мотеля.
      Стены были зеркальными, потолок тоже. На постели было зеркальное изголовье, а зеркальная дверь вела в ванную. Такая же дверь была у стенного шкафа.
      - Прямо как в сказке! - воскликнул Баккмор Фиппс.
      - Одно приличное землетрясение, и от тебя останется один фарш, заметил Гибсон Хэнд, глядя на зеркальный потолок.
      - Я никого не убивала! - визжала проститутка.
      Ей было лет двадцать, и кожа у нее была почти как у белой, обратил внимание Гибсон Хэнд. Она носила шапку курчавых волос, в настоящий момент сильно всклокоченных, и черная тушь струилась у нее из глаз на губы и на грудь, обратил внимание Баккмор Фиппс.
      Можно было видеть, что грудь у нее на месте, потому что она была по пояс голой. Она даже не понимала, что единственное прикрытие для ее тела это юбка. Она не сняла юбку, потому что клиент сказал, что ему больше нравится, когда ее задирают. Это напоминало ему времена, когда он мальчишкой заезжал в машине в открытые кинотеатры. Когда девчонки их всегда "задирали" на случай, если вдруг подойдет служащий кинотеатра с фонариком. Поднятые юбки делали его твердым, как мороженый сом, сказал он.
      Роланд Уиппл выбрал очень подходящее сравнение с мертвой рыбой, на которую сам стал походить. Он лежал на спине, глядя мертвыми глазами на зеркальный потолок, возвращавший его мертвому взору отражение безжизненной любовной мышцы, которая по странному стечению обстоятельств прекратила действовать с большей неохотой, чем его перегруженная сердечная мышца. Когда она прекратила работать, прекратил и он. И неожиданно. Массивный инфаркт ударил с сейсмической силой. Он пробежал свою последнюю милю со спуртом, достойным восхищения. Когда у него начались конвульсии, проститутку, которая была наверху, подбросило на два фута, и она с мокрым шлепком приземлилась ему на живот.
      - А еще что-то говорят о страсти! - воскликнула она. - Господи, да это был настоящий взрыв!
      Но Роланд Уиппл так и не услышал аплодисментов. Он испустил дух, как пустые кузнечные мехи. Его последнее дыхание плавало у зеркального потолка. Зеркальное изголовье было влажным от их трудов, но Роланд Уиппл уже затуманил свое последнее зеркало.
      - Про парня, ушедшего вот так, можно сказать многое, - произнес Бакмор Фиппс, глядя на труп Роланда Уиппла.
      - Теперь мне можно домой? - выла проститутка, все еще в истерике, все еще не понимающая, что ее грудь ничем не прикрыта, и ни один из уличных чудовищ не собирался напоминать ей об этом.
      На трупе до сих пор был презерватив. Зеленый, с маленькими красными усиками. Он купил его на бульваре Голливуд в магазине, специализирующимся на порнографических книжках. Девушки от них сходят с ума, сказал продавец.
      Перед тем, как началась агония, проститутка хотела сказать ему, что от него у нее такие же ощущения, как от консервного ножа, и поэтому она собиралась взять с него лишних десять долларов.
      - Как тебе работается с этими штучками? - спросил проститутку Бакмор Фиппс. - Лично я всегда езжу без седла. Правда, есть риск. Полно...
      - Я хочу домой! - выла проститутка. - Я же не виновата, что у него такой оргазм!
      - Надо признать, что этот ковбой встретил смерть лицом к лицу, образно говоря, - заметил Гибсон Хэнд.
      - Есть много способов умереть намного хуже, - согласился Бакмор Фиппс. - Так умереть не жалко. Совсем как в дуэли на кольтах на улицах Ларедо.
      - Я его не убивала, - выла проститутка.
      - Ну, каким-то образом, ты в этом участвовала, - сказал Гибсон Хэнд.Но тебя никто не обвиняет.
      Затем приехала и уехала "скорая помощь". Санитары кинули взгляд на труп, и один из них сказал, - Надо признать, что он встретил смерть лицом к лицу.
      Через пять минут приехали детективы по убийствам, и проститутка оделась и села на заднее сидение машины Эла Макки. Они ждали судебного медика с фургоном для трупов.
      Уличные чудовища злились, потому что Мартин Уэлборн сказал им подождать и оттеснить любопытную толпу сутенеров, шлюх, и их клиентов числом человек в сто.
      Причина смерти детективами под сомнение не ставилась. В этих краях она не была неожиданностью.
      - Хорошо, дай нам свой телефон, где тебя можно застать, - сказал Эл Макки, дописывая короткий рапорт. - И мне не нужен телефон другого мотеля или массажного салона, где ты не работаешь, или номер какой-нибудь телефонной будки. Мне нужен настоящий телефон, где тебя можно застать, если вдруг у нас появятся вопросы.
      - Ладно, ладно, - воскликнула проститутка. Она вынимала из сумочки все свои вещи в поисках телефона матери, где жили две из трех ее детей. Последнего она спровадила к тетке.
      С трясущимися губами и руками проститутка листала записную книжку с телефонами клиентов. Она была не в состоянии думать. Здесь были телефоны хороших клиентов, которым нельзя отказывать, плохих клиентов, которых следует избегать, жирных котов, денежных мешков, добрых сутенеров, которые разрешали ей оставлять часть денег и покупали приличные подарки на те деньги, которые отбирали, злых сутенеров, которые обливали одежду керосином, а потом баловались со спичками, когда ее поведение им не нравилось. В этой сумочке лежали дюжины телефонных номеров. Эл Макки развлекался тем, что просматривал их, надеясь увидеть имя какой-нибудь кинозвезды, потому что большинство проституток записывали их телефоны ради престижа, вне зависимости от того, переспали они с ними, или нет.
      Затем он заметил знакомый номер. - Посмотри-ка, Марти. Опять этот номер. - И проститутке, - Где ты его взяла?
      Проститутка посмотрела на листок бумаги. Она нахмурила и разгладила брови. Она положила обе руки на взлохмаченную прическу и пригладила ее. Она была не в состоянии думать.
      - Сейчас, сейчас, - сказала она. - Клиент? Не знаю! Я до сих пор трясусь! Я даже забыла телефон матери!
      Мартин Уэлборн посмотрел на номер телефона студии и сказал, - Вы хорошо знали... Найджела Сент Клера?
      - Я о таком и не слышала, - сказала проститутка, и им показалось, что она не лжет. У нее на уме было одно: мамочкин телефон. Она слишком нервничала, чтобы лгать.
      - Так чей же это номер? - спросил Мартин Уэлборн. Проститутка снова посмотрела на него. - Я не знаю. Черт возьми! Это даже не мой почерк, офицер. Это наверно номер клиента, вот и все. Наверно мне его дала другая девушка. Я не могу найти мамин телефон!
      Она заплакала, и Мартин Уэлборн сказал, - Успокойтесь. Мне кажется, мы можем обойтись без телефона матери, если вы вспомните, откуда у вас этот номер. Вы сможете вспомнить?
      - Я попаду домой? Мне жалко, что тот человек умер. Я отдам вам его деньги. Вы можете отдать их его жене. У меня еще ни разу такого не было!
      - Можешь ехать домой. Как только вспомнишь, кто дал тебе этот телефон.
      Проститутка снова посмотрела на клочок бумаги. Она поискала сигарету, а Эл Макки зажег спичку и дал ей прикурить. Она затянулась раз, другой, и сказала, - Это... По-моему, это почерк Лулу. - Несколько секунд она молча курила, а потом сказала, - Я знаю! Это почерк Джилл! Да! Этот телефон дала мне Джилл. Точно!
      - Телефон клиента? - спросил Эл Макки.
      - Никакого не клиента. Это... киностудия. Как называется контора, куда идешь, чтобы сняться в фильме? Как статист.
      - Распределение ролей, - сказал Мартин Уэлборн.
      - Вот! Надо спросить определенную компанию. И определенного парня. Я забыла, как его зовут. Джилл помнит.
      - Хочешь сняться в картине? - спросил Мартин Уэлборн.
      - Дорогуша, все хотят сняться в картине, - сказала проститутка, и это было правдой. - Джилл сказала, что тому парню в большой черной машине она понравилась, и он спросил, хочет ли она сниматься. Конечно, все клиенты врут про это, но тот, тот дал ей двадцать долларов. Просто так. Чтобы она позвонила и договорилась. Не хотел от нее ничего. Ничего. Сказал, что она ему нравится, вот и все. Она говорит, деньги у него не ворованные. Ездит на одной из этих дорогих машин.
      - На "роллсе"? - спросил Эл Макки. Найджел Сент Клер ездил на синем "роллсе". Он мог сойти за черный.
      - Нет, - сказала она. - Не "роллс". Другая. Почти такая же.
      - "Бентли"? - спросил Мартин Уэлборн. - Точно. Тот парень ездит на большом черном "бентли". С норковыми ковриками и все такое прочее. Она говорит, что сначала подумала, что он сутенер, только он не негр. Она дала мне телефон, если вдруг я тоже захочу сниматься. Хотя я забыла, как называется та компания.
      - Джилл звонила ему? - спросил Эл Макки.
      - Не знаю, - сказала проститутка. - Теперь мне можно домой?
      - Как только скажешь, где можно найти Джилл, - спокойно сказал Мартин Уэлборн.
      - Черт вас побери, - воскликнула проститутка. - То вы говорите, можешь идти, то не можешь идти!
      - Это почти последний вопрос, - сказал Мартин Уэлборн. - Как фамилия Джилл, как она выглядит и где ее можно найти? Просто поговорить. Ей ничего не грозит.
      - Ну, во-первых, у проституток нет фамилий. Она белая. Примерно моего возраста, может помоложе. Длинные прямые светлые волосы. Много колется. Хотя довольно приятная девочка. Иногда массажирует в "Ред Валентайн" на Стрипе. Но я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, что это я вам сказала. Обещаете?
      - Обещаем, - сказал Мартин Уэлборн.
      И теперь проститутка, поняв, что ее действительно отпускают, стала приходить в себя.
      - Слушайте, а как насчет денег, которые мне дал мертвый? Я заработала их, так ведь? То есть, у него большая машина. Могу спорить, что его старухе они нужны меньше, чем мне, так ведь? Работа есть работа.
      - Ты в самом деле их заработала, - сказал Мартин Уэлборн.
      В этот момент подошли Бакмор Фиппс с Гибсоном Хэндом как обычно ворча.
      - Слушай, Макки, уже темнеет, - заныл Бакмор Фиппс, что заставило камбоджийского мальчика подтолкнуть локтем деда и сказать ему на своем языке, что огромный коп боится темноты! А они каждую ночь работали среди сутенеров, проституток и уголовников и даже не замечали, когда заходит солнце!
      - Мы почти закончили, - сказал Эл Макки. - Еще пару минут.
      - Еще пару минут, - простонал Гибсон Хэнд. - У меня в "Сверкающем куполе" свидание с леди.
      - Леди в "Сверкающем куполе"...- пробормотал Эл Макки.
      - Та может довести до смерти трех клиентов, как этот, - похвалился Гибсон Хэнд. - Зовет себя Изумительная Грейс.
      От чего у Эла Макки закружилась голова. Великая Цепь Событий!
      Мартин Уэлборн вышел из машины, чтобы успокоить уличных чудовищ.
      - Попридержите толпу еще немного, - попросил он. - Она испугается, если здесь будут шататься сутенеры или проститутки. У нас появилась ниточка к очень важному делу об убийстве.
      - Дело об убийстве, - фыркнул Бакмор Фиппс. - Как же! Два детектива просто пытаются быстренько договориться с маленькой дешевкой.
      Гибсон Хэнд тоже не поверил этой версии.
      - Какое же это важное дело, сержант? - захотел он поймать его на слове.
      - То, где убили шишку из кинобизнеса, - сказал Мартин Уэлборн. Найджела Сент Клера.
      - Найджел Сент Клер! - Одновременно воскликнули оба уличных чудовища.
      - То самое имя! - сказал Бакмор Фиппс.
      - Оно все время крутилось у меня на языке, - сказал Гибсон Хэнд.
      - Что вы знаете о Найджеле Сент Клере? - быстро спросил Мартин Уэлборн.
      - Ничего, - сказал Гибсон Хэнд. - Это просто имя на клочке бумаги, который мы на прошлой неделе нашли у морского пехотинца. Ничего больше не значит. Просто мы оба знали, что слышали его еще где-то и не могли вспомнить.
      - Что там с Найджелом Сент Клером? - спросил Эл Макки, выпрыгивая из машины.
      - Ничего. Ничего, - сказал Бакмор Фиппс. - Черт, уже стемнело. У меня свидание еще лучше, чем у Гибсона. Ну же, Макки!