ГЛАВА 8

Сара стояла возле входа в «Барклайз банк», когда подошел Кейт Смоллетт. Она подняла воротник пальто и выглядела бледной и измученной в свете серого ноябрьского дня. Кейт нежно поцеловал ее в холодную щеку.

– Ты не похожа на женщину, только что сорвавшую куш, – заметил он, внимательно рассматривая ее лицо. – Что случилось?

– Ничего, – ответила Сара коротко. – Просто думаю, в жизни есть еще многое помимо денег.

Худое лицо Кейта было раздражающе сочувственным.

– Мы, случайно, не о Джеке говорим?

– Нет, – отрезала она. – И почему все решили, что моя уравновешенность зависит от мелкого, двуличного подлеца, чья единственная цель в жизни – заделать ребенка каждой встреченной им женщине?

– А-а-а... – протянул Кейт.

– И что сие означает?

– Просто «а-а-а». Значит, дела так плохи? – Он взял ее за руку. – Где находится офис Даггана?

– Ниже по холму. И дела вовсе не плохи, а как раз наоборот. Я уже забыла, когда чувствовала себя настолько спокойной и уверенной в себе. – Унылое выражение ее лица никак не соответствовало словам. – И возможно, такой одинокой, – тихо прибавила она. – Джек – скотина.

Кейт засмеялся:

– Скажи мне что-нибудь новенькое.

– Он живет с дочерью Матильды Гиллеспи. – Кейт замедлил шаг и задумчиво посмотрел на Сару:

– Матильда Гиллеспи – это та самая старушка, которая оставила тебе свои сбережения?

Сара кивнула.

– И с чего это он захотел с ней жить?

– Разное говорят. По одной версии, он чувствует себя виноватым за то, что я, его жадная жена, лишила бедняжку Джоанну причитавшихся ей по праву денег. По другой версии, он защищает себя и ее от меня, злобной преступницы, размахивающей кухонным ножом. И никто не видит наиболее очевидную причину.

– Какую?

– Обычная похоть. Джоанна Лассель – очень красивая женщина. – Сара кивнула на дверь в десяти ярдах перед ними. – Вот и офис Даггана.

Кейт остановился и отвел Сару в сторону.

– Подожди, я что-то не пойму. Люди говорят, ты убила старушку ради ее денег?

– Это одна из теорий, витающих в воздухе, – ответила она сухо. – Пациенты уходят от меня толпами. – На ее ресницах показались слезы. – Если хочешь знать, это зашло еще дальше. Некоторые переходят на другую сторону улицы, лишь бы не встречаться со мной. – Она высморкалась. – Моих коллег тоже не назовешь довольными сложившейся ситуацией. Их приемные переполнены, в то время как моя пустует. Если так пойдет и дальше, я останусь без работы.

– Но это же полный бред, – сказал Кейт, разозлившись.

– Не более чем наследство, оставленное пожилой женщиной практически незнакомому человеку.

– Я разговаривал вчера с Дагганом по телефону. Он утверждает, что миссис Гиллеспи очень хорошо к тебе относилась.

– Я к тебе тоже очень хорошо отношусь, Кейт, и тем не менее не собираюсь оставлять тебе все свои деньги. – Она пожала плечами. – Я, наверное, не удивилась бы, завещай она мне сотню фунтов или даже «уздечку для сварливых», но отдавать мне все целиком... Я не сделала ничего, чтобы заслужить подобный подарок, только иногда смеялась над ее шутками и выписывала болеутоляющие таблетки. Кейт пожал плечами:

– Возможно, этого оказалось достаточно. Сара покачала головой:

– Люди не лишают наследства родных в пользу едва знакомого человека, приходящего раз в месяц на полчаса. Это сумасшествие. Старички, очарованные молоденькими девушками, да, они способны настолько свихнуться; но не такие тертые калачи, как Матильда. Если уж ей так хотелось лишить дочь и внучку денег, то почему не оставить все Джеку? Он знал ее настолько хорошо, что Матильда с удовольствием позировала ему в обнаженном виде.

Кейт был жутко зол, когда открывал дверь офиса Даггана и пропускал Сару вперед. Что-то очень непристойное было в Джеке Блейкни, раз он убедил пожилую женщину раздеться перед ним. И как только она пошла на такое? Нет, все это определенно не укладывалось в голове. Вообще привлекательность Джека, если она и существовала в природе, оставалась для Кейта загадкой. Он предпочитал более простых людей, которые рассказывали смешные анекдоты, сами покупали себе выпивку и не раскачивали лодку, говоря или действуя не к месту. Он успокоил себя мыслью, что эта история с раздеванием – выдумка. Хотя в глубине души юрист знал: это правда. Самым необъяснимым в Джеке Блейкни было то, что женщины действительно раздевались для него.

Беседа с адвокатами тянулась бесконечно медленно, увязая в деталях семейного законодательства 1975 года, согласно которому (Дагган утверждал, будто объяснил это Матильде) Джоанна вправе потребовать для себя солидное содержание.

– Миссис Гиллеспи не последовала моему совету, – сказал он, – и велела подготовить завещание, в котором все свое имущество она оставляет вам. Тем не менее в свете того, что миссис Гиллеспи полностью обеспечивала дочь, и того факта, что миссис Лассель не владеет лондонской квартирой, у миссис Лассель есть хороший шанс в суде вытребовать себе содержание. В таком случае выплата некоей суммы сейчас может оказаться хорошим выходом из сложившейся ситуации. Предлагаю проконсультироваться по этому вопросу с юридическим советом. Сара подняла голову:

– Вы несколько торопите события. Я еще не сказала, что согласна принять наследство.

Когда адвокат хотел, он мог быть довольно прямолинейным.

– А зачем вам отказываться?

– Из чувства самосохранения.

– Не понимаю.

– Наверное, потому, что у вашего порога не дежурила полицейская машина последние три недели. Матильда умерла при таинственных обстоятельствах, а я единственная, кто выиграл от ее смерти. Я бы сказала, что этот факт делает мое положение несколько уязвимым. Или я не права?

– Нет, если вы не знали о завещании.

– А как. мне это доказать, мистер Дагган? Он благожелательно улыбнулся:

– Давайте подойдем к делу с другой стороны, доктор Блейкни. Как ваш отказ от наследства докажет, что вы ее не убивали? Разве не начнут говорить, что вы просто испугались и что ваша попытка выдать смерть за самоубийство не сработала? – Он сделал паузу, но, когда Сара ничего не ответила, продолжил: – И никто не будет аплодировать вашему великодушию, потому что деньги все равно не вернутся к миссис Лассель или ее дочери, а отправятся к стаду ослов. По крайней мере, если вы примете наследство, эти женщины могут рассчитывать на некоторую компенсацию.

Сара смотрела мимо адвоката в окно.

– Почему она сделала это?

– Она говорила, вы ей нравитесь.

– Вы что, совсем ее не расспрашивали? Разве это нормальная ситуация, когда богатые пожилые женщины приходят ни с того ни с сего, чтобы составить новое, тайное, завещание, о котором их родственники ничего не должны знать? Разве вы не обязаны были отговорить ее? Ведь это могла быть сиюминутная прихоть, последствия которой мы теперь вынуждены расхлебывать. Люди говорят, что я чрезмерно влияла на пациентку.

Дагган повертел в руках карандаш.

– Сиюминутная прихоть?.. Первый раз она заговорила со мной об изменении завещания три месяца назад, и, если честно, я действительно пытался отговорить ее. Я тогда сказал, что, как правило, семейные деньги лучше оставлять внутри семьи, независимо от того, любит или нет владелец состояния своих детей. Я пытался доказать, хоть и безрезультатно, что она не должна считать деньги Кавендишей лично своими, а воспринимать их только как некий трастовый фонд, который необходимо передать следующим поколениям. – Он пожал плечами. – Миссис Гиллеспи и слушать ничего не хотела. Потом я посоветовал ей обсудить этот вопрос с вами. Тщетно. Она поставила жесткое условие: вы наследуете все, но не должны знать об этом заранее. Чтобы не возникло недоразумений, я убедился, что нежелательного влияния с вашей стороны быть не могло, о чем и сообщил полиции.

Сара была потрясена.

– Три месяца, – медленно повторила она. – Об этом вы тоже сказали полиции?

Адвокат кивнул:

– Они проверяли версию минутного каприза. Сара поднесла дрожащие пальцы к губам.

– Наверное, у меня был шанс доказать, что я не знала о завещании, если бы она написала его за два дня до смерти. А вот если она планировала этот шаг три месяца, то доказать мою неосведомленность – дело практически безнадежное.

Джон Хепгуд, сотрудник банка, откашлялся, чтобы привлечь к себе внимание.

– Мне кажется, доктор Блейкни, что вы сосредоточились совсем не на том. Если мне не изменяет память, миссис Гиллеспи умерла вечером в субботу. Где вы были и что вы делали в это время? Давайте сначала выясним, есть ли необходимость доказывать ваше неведение о завещании.

– Я была дома, ждала вызовов.

– А вызовы были?

– Только один, около восьми часов вечера. Проблема оказалась несерьезной, хватило консультации по телефону.

– Ваш муж был с вами?

– Нет. В те выходные он уехал в Стратфорд. – Сара слабо улыбнулась. – Я не полная идиотка, мистер Хепгуд. Если бы у меня было алиби, я бы его уже давно представила.

– Тогда, я думаю, вам нужно больше доверять полиции, доктор Блейкни. Несмотря на то что пишут в газетах, там не одни идиоты.

Сара с изумлением посмотрела на него:

– Возможно, вы правы, мистер Хепгуд, хотя, если честно, я не верю в свою способность доказать, что я не убивала Матильду ради ее денег, и меня не покидает неприятное чувство, что и полиция знает об этом. – Она раскрыла ладонь и начала загибать пальцы. – У меня были мотив и возможность, а также я предоставила по крайней мере половину средств убийства. – Ее глаза блеснули. – На тот случай, если вы не знали, Матильда была отравлена выписанным мной снотворным, до того как ей вскрыли вены. Помимо всего прочего, я провела двенадцать месяцев в отделении патологии, так что прекрасно знала, как инсценировать самоубийство. А теперь подскажите хоть один довод в мою защиту, если полиция все-таки решит меня арестовать.

– Интересная проблема. – Белые брови Хепгуда строго изогнулись. – Что вы делали в субботу?

– Как обычно: работала в саду, убиралась в доме. Думаю, я провела большую часть субботы, подрезая розы.

– Вас кто-нибудь видел?

– Какая разница, видел меня кто-нибудь или нет? – Сара говорила с плохо скрываемым раздражением. – Матильду убили вечером или ночью, а я, разумеется, не садовничала в темноте.

– Что же вы делали? Проклинала Джека. Жалела себя.

– Красила стены в одной из спален.

– После того как целый день проработали в саду?

– Кто-то ведь должен этим заниматься, – отрезала Сара. Повисла короткая пауза.

– Очевидно, вы трудоголик, – заметил Хепгуд еле слышно. Эта женщина напоминала ему жену, тоже вечно неугомонную, никогда не останавливающуюся, чтобы обдумать, зачем она делает то или другое.

Сара улыбнулась:

– Большинство женщин трудоголики. Мы не в силах отречься от ответственности за порядок в доме лишь потому, что желаем сделать собственную карьеру. И нам достается с двух сторон, когда решаемся штурмовать мужские бастионы. – Она потерла усталые глаза. – Послушайте, все это не имеет никакого отношения к делу. С моей точки зрения, Матильда поставила меня в ужасное положение. Что бы я ни предприняла, я не избавлюсь от чувства вины перед ее дочерью и внучкой. Почему же не отойти в сторону и не предоставить им разбираться между собой?

– Ничто и никто не мешает вам отдать им наследство в виде подарка, – сказал Дагган, – после того как оно станет вашим. Хотя это страшно нерационально – налоги будут колоссальными. – Он виновато улыбнулся. – Кроме того, это противоречит желаниям миссис Гиллеспи. Так или иначе, она не хотела, чтобы миссис Лассель или мисс Лассель унаследовали ее состояние.

Кейт потянулся к своему портфелю.

– Существует ли какая-нибудь причина для столь спешного принятия решения, – спросил он резонно, – или я могу предложить не торопиться с этим делом неделю-другую, пока полиция не придет к каким-то выводам? Думаю, доктору Блейкни будет проще сделать выбор после того, как расследование будет завершено?

На том и порешили. Правда, для Сары это было лищь отсрочкой уже принятого решения.

Кейт и Сара пообедали в маленьком ресторане у подножия холма. Кейт наблюдал за приятельницей поверх своего бокала с вином.

– Ты на самом деле боишься, что тебя арестуют, или это была игра?

Сара пожала плечами:

– Какая разница?

Кейт отметил про себя, насколько же глубоко ее задел отъезд Джека. Раньше он никогда не видел столько горечи в глазах Сары.

– Большая, – ответил он резко. – Если ты на самом деле обеспокоена, я могу пойти с тобой в полицию и выяснить этот вопрос. Зачем терзаться от того, что может никогда не произойти?

Она слабо улыбнулась:

– Это была игра. Мне надоело, что мои дела обсуждают так, словно меня там нет. С тем же успехом я могла лежать сейчас рядом с Матильдой. Их интересуют только деньги.

«Это несправедливо, – подумал Кейт. – Оба юриста из кожи вон лезли, сочувственно вникая в тяжелую ситуацию, в которой оказалась Сара. Однако она во всех видела лишь врагов. И во мне тоже?» Он повернул бокал и посмотрел, как приглушенный свет настенных ламп пробивается сквозь красное вино.

– Ты хочешь, чтобы Джек вернулся? Поэтому ты так злишься? Или просто ревнуешь?

– Разве можно просто ревновать?

– Ты знаешь, что я имею в виду.

Она вновь улыбнулась, но улыбка вышла горькой.

– Не знаю, Кейт. Я ревновала годы. Ревновала его к искусству, к женщинам, к таланту, ревновала к его способности ослеплять своим блеском каждого, кого он встречает. То, что я чувствую сейчас, не похоже на ту ревность. Может, она никуда не делась, но теперь к ней примешивается столько чувств, что ревность уже трудно определить. Кейт нахмурился:

– Что ты имеешь в виду: «способность ослеплять своим блеском каждого»? Я его терпеть не могу.

– Ты думаешь о нем. Большую часть времени с раздражением и злостью, но все-таки думаешь. Ты о многих мужчинах столько размышляешь? Полицейский, расследующий дело, очень хорошо сказал: «Он оставляет после своего ухода вакуум». – Сара выдержала взгляд Кейта. – Это одно из лучших описаний Джека и одновременно истинная правда. Сейчас я живу в вакууме; впервые в жизни я не знаю, что делать, и меня это пугает.

– Тогда обруби концы и оформи развод. Начни все сначала. Путает неопределенность. Определенность же – никогда.

Со вздохом Сара отодвинула тарелку в сторону.

– Ты говоришь, как моя мать. У нее тоже есть наставление на каждый случай. Попробуй сказать приговоренному человеку, что определенность не пугает. Вряд ли он с тобой согласится.

Кейт знаком попросил у официанта счет.

– Хотя я рискую вновь подмочить свою репутацию, но все же советую тебе погулять вдоль моря, чтобы выкинуть темные мысли из головы. Чувства мешают тебе размышлять разумно. В подобное время лучше помнить две вещи: первое – это ты попросила Джека уйти, а не наоборот; и второе – у тебя были на то веские причины. Не важно, насколько одинокой и покинутой ты себя чувствуешь сейчас, самое главное – вы с Джеком больше не можете жить как муж и жена. Мой совет – найди нормального мужа, который поддержит тебя в трудную минуту.

Сара неожиданно рассмеялась:

– Ну, на это мало надежды. Всех нормальных уже разобрали.

– И кто виноват? У тебя был шанс, но ты предпочла его упустить.

Кейт отдал официанту кредитную карточку и перевел взгляд на Сару:

– Думаю, ты так никогда и не узнаешь, как мне было больно. Правда, возможно, сейчас ты чувствуешь нечто подобное.

Сара ответила не сразу.

– И кто из нас теперь сентиментальничает? – сказала она наконец, однако Кейту показалось, будто глаза Сары снова увлажнились. – Ты забыл, что по-настоящему захотел обладать мной, только когда потерял. А было уже поздно.

«Самое ужасное, – подумал Кейт, – что она права».

В ответ на звонок Кейта входная дверь в «Кедровом доме» приоткрылась на несколько дюймов. Юрист дружелюбно улыбнулся.

– Миссис Лассель?

Небольшая складка перерезала ее лоб.

– Да.

– Я адвокат Джека Блейкни. Мне сказали, он живет здесь. Джоанна не ответила.

– Могу я войти и поговорить с ним? Я специально приехал из Лондона.

– Его сейчас нет.

– Вы знаете, где его можно найти? Это очень важно. Она неопределенно пожала плечами.

– Как вас зовут? Я передам Джеку, что вы заходили.

– Кейт Смоллетт. Джоанна закрыла дверь.

Вайолет Орлофф помахала Кейту из-за угла дома, когда он уже направился к своей машине.

– Вы только не подумайте, что я лезу не в свое дело, – прошептала она, – но я случайно услышала ваш разговор. Она сейчас в странном настроении, ни с кем не говорит, а раз вы приехали из самого Лондона...

Кейт кивнул:

– Так и есть. И если вы скажете, где Джек Блейкни, я буду очень вам признателен.

Вайолет бросила нервный взгляд на входную дверь в «Кедровом доме», потом быстро кивнула на тропинку, заворачивающую за дальний угол дома.

– В саду. В летнем домике. Он использует его как студию. – Она покачала головой. – Только не ссылайтесь на меня. Я-то раньше думала, что у. Матильды злой язык, но у Джоанны... – Вайолет закатила глаза. – Она называет мистера Блейкни гомосексуалистом. Теперь идите, не то она увидит, как мы с вами разговариваем, да и Дункан будет в ярости.

Несколько ошеломленный таким эксцентричным поведением, Кейт кивком выразил благодарность и направился по указанной тропинке.

Несмотря на холод, двери в летний домик были распахнуты настежь, и оттуда доносился женский голос, поющий песню Коула Портера[22]. Этот голос, сильный и запоминающийся, под аккомпанемент единственного пианино, нельзя было перепутать ни с чьим другим.

При каждом расставанье я чуточку умираю, При каждом расставанье я удивляюсь, почему Всеведущие боги ко мне столь равнодушны, Что позволяют тебе уйти...

Кейт задержался в дверях.

– С каких пор ты стал фанатом Клео Лейн[23], Джек? Я думал, это Сара ею увлекается. – Он нажал на кнопку магнитофона и вынул кассету с рукописной подписью. – Ну-ну. Если не ошибаюсь, эту кассету я записал для нее еще до вашей свадьбы. Сара знает, что ты ее забрал?

Джек наблюдал за адвокатом из-под полуприкрытых век. Он уже собирался посоветовать гостю не распушать свои перья – его обычная реакция на постоянные критические замечания Смоллетта, но потом передумал. Впервые он был рад увидеть этого напыщенного ублюдка. На самом деле, признался себе Джек, настолько рад, что даже готов изменить шестилетней привычке и встретить его как друга, а не как злого гения семьи.

Художник засунул кисть в банку со скипидаром, вытер руки о джемпер и протянул большую, перепачканную краской ладонь в качестве знака примирения.

– Полагаю, тебя прислала Сара.

Кейт сделал вид, что не заметил протянутой ладони, посмотрел на спальный мешок, валявшийся в виде бесформенной кучи тряпья в углу, потом придвинул себе стул и сел.

– Нет. Она в Пуле и не знает, что я здесь. А я вот решил подарить тебе хоть капельку здравого смысла. – Он посмотрел на портрет. – Вероятно, миссис Лассель?

Джек скрестил руки на груди.

– Каково твое мнение?

– О ней или о портрете?

– И о том, и о другом.

– Я видел ее лишь в небольшую щель в двери. – Кейт склонил голову набок, чтобы получше рассмотреть портрет. – Ты что-то переусердствовал с фиолетовым. Она что, нимфоманка? Или ты выдаешь желаемое за действительное?

Джек осторожно опустился на стул напротив – холод и жесткие половые доски измучили его спину – и задумался, что больше приличествует джентльмену: ударить Кейта в нос прямо сейчас или все-таки подождать, когда он будет наготове.

– Не всегда, – ответил он серьезно, – только когда находится под кайфом.

Кейт молча обдумывал услышанное минуту-другую.

– Ты сказал полиции?

– О чем?

– Что она употребляет наркотики?

– Нет.

– Тогда всем будет лучше, если окажется, что ты мне этого не говорил, а я не слышал.

– Почему?

– Потому что я на стороне закона и порядка, а также не настолько безответствен, чтобы поступать как заблагорассудится.

– Не вини в недостатке свободы профессию, Смоллетт; вини себя за выбор такой профессии. – Джек кивнул в сторону дома: – Ей нужна помощь, но того, кто способен ей помочь, другими словами – Сару, она видеть не хочет. А что хорошего может ей предложить полицейский?

– Предотвратить еще одно убийство.

В задумчивости Джек потер небритый подбородок.

– По-твоему, если Джоанна достаточно испорчена, чтобы принимать наркотики, то, значит, она могла убить свою мать? Полная чушь.

– Тем не менее это мотив более серьезный, чем тот, который приписывают Саре. Наркомания – удовольствие не из дешевых, не говоря уже о том, что в такой ситуации происходит с личностью. Если она и не убивала старушку из-за денег, то вполне могла совершить преступление во время внезапного приступа ярости.

– Полагаю, ты не замедлишь проинформировать прокурора? – пробормотал Джек.

– Именно так. Особенно если учесть, что на кону судьба Сары. – Кейт повертел кассету в руках, затем положил ее возле магнитофона. – Ты понимаешь, что она смертельно боится растерять всех пациентов да еще быть осужденной за убийство, пока ты тут носишься с наркоманкой-нимфоманкой? Где же твое хваленое благородство?

Не говорит ли Кейт со слов Сары? Нет, вряд ли. И потом, Сара вроде бы не употребляет слово «носишься». У нее для этого слишком много самоуважения.

Джек широко зевнул.

– Сара хочет, чтобы я вернулся? Не скрою, мне порядком надоело морозить свои яйца в здешней дыре.

Кейт громко вдохнул.

– Я не знаю, чего она хочет, – сказал он, сжав кулаки. – А вот я, идиот, надеялся, что мы обсудим создавшееся положение как взрослые люди, без попыток уколоть друг друга. Я должен был догадаться, что это невозможно.

Джек искоса взглянул на кулаки, в глубине души сильно сомневаясь, что Кейт решится пустить их в ход.

– Она объяснила тебе, почему хочет развестись со мной?

– Не совсем.

Джек скрестил руки на затылке и уставился в потолок.

– Она разозлилась, когда ей пришлось организовывать аборт моей любовнице. С тех пор наши отношения становились все хуже.

Кейт был в шоке. Так вот откуда горечь Сары... Покачав головой, он встал и подошел к раскрытой двери, устремив взгляд в сад.

– Если бы я не был уверен в своем поражении, то вызвал бы тебя на улицу и задал хорошую трепку. Ты ведь полное дерьмо, Джек, знаешь? Господи, – пробормотал адвокат, когда смысл услышанного дошел до него в полной мере, – у тебя хватило наглости заставить Сару убить твоего ребенка? Это настолько мерзко, что даже не верится. Она твоя жена, а не какая-нибудь повитуха, которая за деньги прикончит кого угодно. Неудивительно, что она хочет развода. У тебя есть хоть какие-нибудь чувства?

– Конечно, нет, – ответил Джек бесстрастно.

– Я просил ее не выходить за тебя замуж. – Кейт отвернулся, нервно рубанув рукой воздух и сознавая, что у него не хватало духа ударить Джека. – Я знал, что это долго не продлится, предупреждал, что ее ожидает, рассказывая, каков ты есть на самом деле, скольких женщин ты использовал и бросил. Но такого даже я не предполагал... – Адвокат почти плакал. – Господи, я бы даже от ребенка не отказался. А уж заставлять собственную жену убивать его... Ты больной! Ты больной человек...

– Послушать тебя, так оно и есть.

– Я приложу все усилия и добьюсь, чтобы при разводе ты не получил ни пенни, – сказал Кейт свирепо. – Ты ведь понимаешь, что я расскажу ей о нашем разговоре и постараюсь убедить, чтобы она использовала это в суде?

– Я надеюсь на тебя.

Глаза Кейта подозрительно сузились.

– Что сие значит?

– Значит, что я рассчитываю, что ты повторишь Саре наш разговор слово в слово. – Лицо Джека оставалось непроницаемым. – А теперь сделай мне одолжение и убирайся отсюда, пока я не совершил того, о чем впоследствии могу пожалеть. Друзья Сары – ее личное дело, и все-таки, признаюсь, я никогда не понимал, чем она привлекает ничтожных властных типов, считающих ее ранимой. – Он подбросил кассету, вставил ее обратно в магнитофон и нажал на кнопку. Теперь это была песня Ричарда Родни Беннета[24] «Я никогда не уходил», и с первых аккордов в воздухе разлилась меланхоличная грусть.

Где бы я ни был,

Я никогда не оставлял тебя,

Никогда не оставлял...

Джек закрыл глаза.

– Убирайся, – пробормотал он сквозь зубы, – пока я тебе руки не оторвал. И не забудь рассказать про спальный мешок, это тоже интересная деталь.

Дункан и Вайолет Орлофф – вот уж нелепая парочка. Сегодня они провели целый день на лужайке: Дункан крепко спал, а Вайолет щебетала без остановки всякую белиберду. Она словно маленькая птичка, которая постоянно в страхе вращает головой из стороны в сторону, ожидая увидеть хищников. В результате она так ни разу и не взглянула на Дункана, не поняв, что он не слышал ни слова из ее болтовни. И не могу сказать, что я обвиняю его в этом. Она была пустоголовой в юности, и возраст ее не исправил. До сих пор сомневаюсь, хорошая ли это была идея – предложить им боковой коттедж, когда Вайолет написала, что они хотели бы провести остаток жизни в Фонтвилле. «Мы такхотим вернуться домой», – сентиментальничала она. Деньги, конечно, пришлись кстати – квартира Джоанны оказалась очень дорогой, как и образование Рут. Но теперь по здравом размышлении я понимаю – соседей нужно держать на расстоянии. Иначе отношения могут очень быстро скатиться до принужденной близости. Вайолет как-то забылась и назвала меня «дорогая» на прошлой неделе, а потом зашлась в истерике, когда я указала ей на это: начала бить себя в грудь и причитать, словно какая-нибудь крестьянка. Отвратительное зрелище, если честно. Я склоняюсь к мысли, что она постепенно сходит с ума.

Дункан, конечно, совершенно другого поля ягода. Его остроумие не пропало, лишь слегка притупилось от недостатка практики. И неудивительно – ведь ему сорок лет пришлось оттачивать свое чувство юмора на куриных мозгах Вайолет. Я иногда задумываюсь, помнят ли они прошлое. Меня беспокоит, что однажды Вайолет проболтается Джоанне или Рут, выпустив на волю котов, которым лучше находиться в мешке. Мы все храним слишком много тайн.

Недавно я перечитывала ранние дневники и обнаружила, к своей досаде, что за неделю до свадьбы я сказала Вайолет, что ее брак долго не продлится. Если бы у бедняжки было чувство юмора, она могла бы припомнить мне те слова.

ГЛАВА 9

Джоанна не выказала удивления, обнаружив Сару у себя на пороге на следующий день. Лишь слегка улыбнулась и отступила назад, приглашая ее войти.

– Я читала газету, – сказала она, словно бы Сара спрашивала ее о чем-то. – Присаживайтесь. Если вы пришли увидеть Джека, то он снаружи.

Этот прием отличался от того, который описал вчера Кейт, и Сара подумала: каковы были мотивы Джоанны? Доктор Блейкни сомневалась, что это имеет отношение к наркомании, на которую намекал Кейт. Скорее сыграло роль обычное женское любопытство. В конце концов, Джоанна – дочь Матильды, а Матильда была чрезвычайно любопытна. Сара покачала головой:

– Нет, я пришла к вам.

Джоанна села, не проронив ни слова.

– Мне всегда нравилась эта комната, – произнесла Сара медленно. – Она очень уютная. Ваша мать обычно сидела вон там, – она показала на кресло с высокой спинкой перед двустворчатыми окнами, доходящими до пола, – и когда светило солнце, оно превращало ее волосы в серебряный нимб. Вы очень на нее похожи.

Джоанна посмотрела на врача своими странными, ничего не выражающими глазами.

– Вы думаете, поможет, если мы поговорим о ней?

Джоанна снова не ответила, и Саре, которая заранее подготовилась к разговору, рассчитывая, что собеседница примет в нем участие, молчание Джоанны показалось твердой кирпичной стеной.

– Я надеялась найти тему для беседы. – Сара ненадолго замолчала, однако ответа так и не получила. – Потому что, если честно, мне не хочется оставлять все в руках адвокатов. Можно с тем же успехом сжечь деньги и на том успокоиться. – Сара неуверенно улыбнулась. – Они обглодают косточки и оставят нас с бесполезным скелетом.