Глава вторая

Через полгода, в середине промозглого холодного декабря, когда знойный жаркий июнь сохранился лишь в воспоминаниях горожан, миссис Пауэлл позвонил журналист из «Стрит», самобытного политического журнала, отличающегося левыми взглядами. Они собирались опубликовать в ближайшем номере статью о нищих и бездомных, и интересовались, не согласится ли миссис Пауэлл дать небольшое интервью, посвященное Билли Блейку. Журналист назвался Майклом Диконом.

— Откуда у вас номер моего телефона? — подозрительно спросила женщина.

— Ну, его было не так сложно узнать. Полгода назад ваше имя и адрес мелькали во всех газетах, а у нас имеется телефонная книга.

— Я ничего нового не смогу рассказать вам, — хмыкнула миссис Пауэлл. — Полиции известно о нем куда больше, чем мне.

Однако журналист проявил изрядную настойчивость:

— Это не займет много времени, миссис Пауэлл. Может быть, я все же загляну к вам, скажем, завтра вечером? В восемь часов вас устроит?

— И что же вы хотите узнать о нем?

— Все, что вы сможете нам поведать. Я нахожу эту историю весьма трогательной. Кажется, никто не проявил участия к Билли, кроме вас. В полиции сказали, что вы взяли на себя даже оплату похорон. Зачем?

— Я чувствовала, что чем-то обязана ему. — Наступила короткая пауза. — А вы не тот самый Майкл Дикон, который сотрудничал раньше с «Индепендент»?

— Да.

— Я очень жалела, что вы ушли оттуда. Мне нравится, как вы пишете.

— Спасибо. — В его голосе прозвучало удивление, ясно дающее понять, что комплименты для него большая редкость. — В таком случае, может быть, мне удастся убедить вас дать мне интервью? Вы остановились на том, что чем-то обязаны покойному.

— Да, но дело в том, что журнал «Стрит» мне нравится гораздо меньше, мистер Дикон. «Стрит» славится тем, что зарабатывает себе политический капитал, а я не хочу в этом участвовать.

На этот раз замолчал Дикон, которому предстояло срочно поменять стратегию ведения разговора. «Было бы неплохо, — думал он, — видеть сейчас перед собой лицо женщины, говорящей таким спокойным ровным голосом. Над этим стоит потрудиться, чтобы из материала получилось что-нибудь стоящее».

Хотя, с другой стороны, разговор, по его мнению, был бы пустой тратой времени и пошел бы больше на пользу ей, чем ему. И все же…

— Я не имею привычки использовать людей вслепую, миссис Пауэлл. Меня действительно интересует все, что касается Билли Блейка. Что вы, собственно, теряете, если согласитесь встретиться? Даю слово: мы прервем интервью по первому вашему пожеланию.

— Хорошо, — неожиданно приняла решение женщина. — Я жду вас завтра в восемь. — И она повесила трубку, даже не попрощавшись.

Офис «Стрит» являлся болезненным напоминанием о былом величии Флит-стрит — настоящей журналистской Мекки Великобритании. Над фасадом здания все еще горели огни вывески, но некогда сияющие буквы поблекли, и уже мало кто из прохожих обращал на них внимание. Как многим другим издательствам, «Стрит» пришлось сменить свои помпезные помещения на более дешевые и более функциональные офисы в районе лондонских доков. Новый владелец журнала, с хваткой настоящего дельца, сидел в тени, вынашивая планы грядущего финансового процветания своего детища. Он мечтал возродить журнал, снижая на него цены и улучшая качество продукции, а также создать имидж «издания двадцать первого века», одним могучим рывком завоевав добропорядочные лондонские пригороды. А пока журнал продолжал работать в прежнем старомодном, элегантном, но уже безнадежно устаревшем стиле. Редактор Джим Пирс продолжал жить прошлым, когда богатые эксплуатировали бедных, и это казалось в порядке вещей.

Джей-Пи, до сих пор пребывавший в неведении относительно перемен, ожидаемых в первые недели нового года (в его случае это могла быть только отставка), и обеспокоенный отсутствием каких-либо распоряжений нового босса относительно его дальнейшей стратегии, на следующий же день отловил Дикона в его кабинете. Единственной данью современности являлись компьютер и автоответчик, а в целом помещение выглядело так же, как и тридцать лет назад. Пурпурного цвета наборные стены, тяжелая дубовая дверь и оранжевые в цветочек занавески, считавшиеся вершиной дизайна интерьера в буйных 60-х годах.

— Я хочу, чтобы ты прихватил с собой фотографа, Майк, когда пойдешь к миссис Пауэлл, — начал Джей-Пи не терпящим возражений тоном, который с каждым днем становился у него все более воинственным. — Нельзя упустить такой прекрасный случай. Потоки слез и покаянное битье в грудь этакой захолустной Тэтчер, скорбящей о падении нравов.

Дикон продолжал печатать, не отрываясь от экрана компьютера. При росте в шесть футов и весе свыше двухсот фунтов Майк был далеко не из пугливых. Он и так уже перехитрил миссис Пауэлл и не собирался отягощать свою вину.

— Ничего не выйдет, — отрезал он. — В первый раз она сбежала из дома, едва завидев фотографов. Не собираюсь отправляться брать интервью у старой коровы, которая при виде камеры захлопнет у меня перед носом дверь.

Пирс, однако, проигнорировал это замечание:

— Я попросил Лайзу Смит сопровождать тебя. Она знает, как себя вести, и сумеет спрятать камеру до тех пор, пока вы не окажетесь в доме. А тогда уже ваше дело разговорить миссис Пауэлл. — Он критически осмотрел мятый несвежий пиджак Дикона, вряд ли годящийся для такой встречи. — И приведи себя в божеский вид, чтобы не нагнать страху на бедную женщину. Мне нужна сытая и благополучная леди, горько плачущая над бездарной жилищной политикой нынешнего правительства, а не перепуганная старуха, подвергшаяся нападению грабителей.

Дикон откинулся на стуле и через полузакрытые веки смерил редактора взглядом с ног до головы.

— Какое мне дело до ее политических пристрастий? Главное, чтобы она рассказала что-нибудь по делу. И вообще, Джей-Пи, это твоя затея, а не моя. Проблема бездомных настолько велика, что ее нельзя прикрыть одной статейкой о толстой тори, плачущей над судьбой бедняка в свой кружевной платочек. — Он закурил сигарету и швырнул обгоревшую спичку в уже переполненную пепельницу. — Я уже отболел этой темой, давно превратившейся в вульгарное перетягивание подписчиков с одной стороны на другую. Статья должна предлагать какое-то радикальное решение, а не играть на руку политикам.

Пирс, не торопясь, подошел к окну и уставился вниз, на Флит-стрит, где по мокрому асфальту, бампер к бамперу, тащились под дождем бесконечные автомобили. За оконным стеклом царила приторная праздничная обстановка, имитируемая огнями рождественских елок, посыпанных искусственным снегом. Более, чем когда-либо, редактор чувствовал сейчас, что как никогда близко подошел к завершению своей журналистской карьеры.

— Какое именно решение? — поинтересовался он.

Дикон порылся в груде бумаг на своем столе и выудил из нее один лист: — Что-то вроде консенсуса: сложил мнение политиков, религиозных лидеров и разных лоббистских группировок. Какие, на их общий взгляд, изменения произошли в обществе за последние двадцать лет? — Он сверился с текстом. — Отмечается общий рост семейных неурядиц, наркомании и алкоголизма у подростков, а также ранние беременности у тинейджеров. Эти тревожные цифры я и хочу пустить в начале материала.

— Очень тоскливо, Майк. Давай что-нибудь свеженькое. — Пирс глядел вниз на сплошную массу плывущих по улице черных зонтов и невольно думал о том количестве похорон, в которых ему довелось участвовать.

Дикон глубоко затянулся сигаретой, сверля взглядом спину редактора:

— Ну, например?..

— Что-нибудь вроде решения правительства о принудительной стерилизации матерей-одиночек. И тогда, может быть, я плюну на это интервью с миссис Пауэлл. Есть у тебя что-нибудь вроде этого? — От дыхания Пирса стекло слегка затуманилось.

— Нет, — равнодушно произнес Дикон. — Как ни странно, я до сих пор не смог найти ни одного политика, который оказался бы настолько глуп. — Он привел бумаги на столе в относительный порядок. — А как тебе вот это: бедные всегда вокруг нас, и единственное наше отношение к ним — это любовь.

— И кто же это сказал?

— Иисус Христос.

— И это, по-твоему, занятно?

Майк безразлично пожал плечами:

— Не то, чтобы очень, но задуматься заставляет. За две тысячи лет никто не смог найти лучшего решения. Во всяком случае, нигде никогда никакой политик не смог справиться с этой проблемой. Нравится это кому-нибудь или нет, но даже при коммунизме имеется своя категория неимущих.

— Но мы политический журнал, а не борцы за возрождение христианской морали, — холодно заметил Джей-Пи. — Если тебя оскорбляет копание в грязном белье, следовало оставаться в «Индепендент». Подумай об этом в следующий раз перед тем, как заявить мне, что не хочешь запачкаться.

Дикон выпустил в воздух над головой колечко дыма:

— Ты не можешь позволить себе роскошь выгнать меня, — пробормотал он. — Только моя подпись под напечатанными материалами и удерживает эту рухлядь на плаву. Ты прекрасно знаешь, что если бы дешевые газетенки не растаскивали по своим страницам мою информацию и не сделали бы из моего материала о системе здравоохранения настоящий ужастик, 99,99% населения страны даже не подозревали бы о существовании «Стрит». Так что я для тебя — неизбежное и необходимое зло.

Сказанное отнюдь не было преувеличением. За десять месяцев сотрудничества Дикона с редакцией, после пятнадцати лет полного застоя тираж стал заметно увеличиваться. Но, даже учитывая этот фактор, издательство представляло собой всего одну треть того, чем оно являлось в конце 70-х и начале 80-х годов. Для возрождения «Стрит» в полном объеме требовалось нечто более радикальное, чем публикуемые время от времени статьи Майкла. По мнению Дикона, вывод напрашивался сам собой: новый главный редактор со свежими идеями. Места для Пирса в этой конструкции не оставалось, и тот прекрасно сознавал ситуацию.

Улыбка, которой Джей-Пи одарил Майкла, смахивала на ухмылку гремучей змеи:

— Если бы ты подал материал о здравоохранении так, как велел тебе я, то выиграли бы ты, а не желтая пресса. Почему ты поскромничал и не назвал в открытую фамилии тех пострадавших детей?

— Потому что я был связан словом, данным их родителям. И, — с нажимом произнес Дикон, — я не верю, что фотографии искалеченных детей помогут реализовать лишнее количество экземпляров.

— Тем не менее, они печатались повсюду. И вместе с фамилиями.

«Да, — внутренне согласился Дикон, — и я до сих пор не могу этого забыть». Тогда ему пришлось приложить массу усилий, чтобы сохранить анонимность пострадавших семей. Потом, конечно, соседи распустили языки, но его вины в этом уже не было.

— Я к этому непричастен, — вслух произнес он.

— Ты с самого начала знал, что сладкоречивая болтовня продержится недолго. Кто-нибудь обязательно расколется, и это только дело времени.

— Я должен был это предвидеть, — поправил редактора Дикон, щурясь от сигаретного дыма. — Кстати, я долго думал о твоих взглядах и выслушивал твои советы. В результате, я пришел к выводу, что ты не пожалеешь и родной бабушки, лишь бы заполучить лишнего подписчика.

— Неблагодарная ты все-таки скотина, Майк. Твоя преданность делу смахивает на дорогу с односторонним движением, не так ли? Вспомни, как ты пришел сюда, умоляя меня дать тебе работу, когда Малькольм Флеттер стер тебя в порошок? Ты проторчал без работы два месяца, не зная, куда податься. — Его указующий перст обвиняющим жестом уперся в Дикона. — Ну, и кто протянул тебе руку? Кто помог думать еще о чем-то, кроме свалившихся на тебя неудач?

— Ты.

— Вот именно. Поэтому ты должен как-то отблагодарить меня. Быстренько переоденься и отправляйся за хорошими снимками и цитатами из исповеди этой жирной тори. Не забудь добавить в материал остроты. — С этими словами редактор прошел к выходу и, хлопнув дверью, покинул кабинет Дикона.

Майку хотелось догнать этого вспыльчивого маленького босса и сообщить ему о том, что всего две недели назад Малькольм Флеттер предложил ему вернуться в «Индепендент», но он был слишком мягкосердечен, чтобы поступить так, и поэтому остался сидеть в своем кресле.

Джей-Пи, в конце концов, был не единственным человеком, ощущавшим наступление худших для «Стрит» времен.

Лайза Смит присвистнула от восхищения, увидев Майкла, поджидавшего ее у дверей редакции в половине восьмого вечера.

— Ты выглядишь потрясающе. Неужели есть повод? Никак ты снова собрался жениться?

Но журналист лишь взял ее под руку и провел к машине.

— Послушай моего совета, Смит, и больше помалкивай. Надеюсь, что меньше всего ты хотела насыпать мне соли на еще не зажившие раны. Ты слишком мила и заботлива, чтобы поступить со мной так неучтиво и даже жестоко.

Лайза была бойкой двадцатичетырехлетней красоткой, обладавшей пышной темной шевелюрой и очаровательным женихом. Дикон тщетно добивался ее внимания в течение нескольких месяцев. Правда, делалось это настолько осторожно, что даже сама Лайза не заметила его ухаживаний. Майк боялся быть отвергнутым. Но еще больше он страшился, что в один прекрасный день она намекнет ему на то, что он достаточно старый и годится ей разве что в отцы. В свои сорок два года Майк хорошо сознавал и то, что обращался с собственным телом довольно безрассудно. То, что когда-то было стройной мускулистой фигурой, превратилось в груду складчатой рыхлой плоти и свисающее «пивное» брюшко. И это оставалось незаметным только потому, что вместо когда-то подчеркивающих элегантность силуэта обтягивающих джинсов Дикон теперь носил исключительно широкие хлопчатобумажные штаны.

— Ты становишься совершенно другим человеком, стоит тебе немного заняться собственной внешностью, Дикон, — искренне заметила девушка. — Имидж свободного подростка, открыто плюющего на свой облик, был в моде в 60-е годы, и вряд ли стоит его культивировать в конце 90-х.

Он открыл дверцу машины и терпеливо ждал, пока Лайза сначала уложит аппаратуру на заднее сиденье, а потом устроит и свои длиннющие ноги на пассажирском кресле.

— Как Крэг? — поинтересовался он, усаживаясь рядом.

Она гордо указала на тоненькое колечко с бриллиантом, поблескивающее на безымянном пальце:

— Мы скоро поженимся.

Майкл завел двигатель и аккуратно вывел машину на главную улицу:

— А зачем?

— Затем, что мы оба хотим этого.

— Но это еще не причина. Я вот, например, хочу каждую ночь трахать по двадцать женщин, но слишком ценю свой рассудок и не делаю этого.

— Рассудок тут не при чем, Дикон, в опасности твоя самооценка. Тебе ни за что не найти двадцать женщин, которые пребывали бы в таком отчаянии, что согласились бы на твой эксперимент.

Он усмехнулся:

— Ну, хорошо. Допустим, я дважды хотел жениться, и даже сделал это. И только когда все уже было позади, до меня дошло, что обе мои жены куда больше ценили мои банковские счета, чем мое тело.

— Ну, спасибо тебе.

— За что же?

— За твои поздравления и пожелания всего хорошего в моей будущей семейной жизни.

— Я смотрю на вещи с их практической стороны.

— Ничего подобного. — Она оскалила на Майка свои белоснежные зубки. — Ты просто выплескиваешь наружу свой яд. Впрочем, как всегда. Крэг совсем не похож на тебя, Майк. Для начала скажу, что ему нравятся женщины.

— А я их даже люблю.

— Вот именно, — согласилась Лайза, — и в этом заключается твоя проблема. Тебе они не просто нравятся. Ты уверен, что любишь женщину, пока у тебя остается надежда на то, что ты уложишь ее в свою постель. — Она закурила и опустила стекло. — Тебе никогда не приходило в голову, что если бы ты видел в своей жене еще и друга, то до сих пор был бы женат?

— А вот теперь ты стала похожа на ядовитую змею, — заметил Майк.

— Я только смотрю на вещи практически, — пробормотала девушка. — И мне вовсе не хочется в итоге остаться в одиночестве, как это случилось с тобой. — Она высунула сигарету в окошко, чтобы потоком воздуха унесло пепел. — Итак, каков план действий на сегодня? Джей-Пи объяснил, что от меня требуется запечатлеть на пленке все эмоции, которые будут появляться на лице этой женщины, пока ты будешь расспрашивать ее о бродяге, который скончался у нее в гараже.

— Все верно.

— А что она собой представляет?

— Понятия не имею, — признался Дикон. — В газетах об этом случае писали еще в июне, да и то, кроме имени — миссис Пауэлл — и адреса — ее дом находится в дорогом районе — никаких подробностей. Ей удалось скрыться как раз в тот момент, когда журналисты добрались до ее дома, а когда она вернулась, вся история уже перестала интересовать публику. Джей-Пи предполагает, что ей под шестьдесят, она безупречно выглядит, имеет правые политические взгляды, а ее муж, очевидно, работает на бирже брокером.

Миссис Пауэлл, как выяснилось, действительно выглядела безупречно, но до шестидесяти ей не хватало двадцати с лишним лет. К тому же она была настолько собрана и спокойна, что все надежды Лайзы на бурные эмоции сразу же угасли. Хозяйка встретила их с подобающей случаю вежливой улыбкой и провела в идеально убранную гостиную, где пахло ароматической смесью из лепестков роз. В дизайне здесь придерживались минимализма. Очевидно, миссис Пауэлл ценила пространство, и Дикону понравился маленький островок из кремовых кожаных стульев, расположенных вокруг стеклянного журнального столика, стоящего на огромном коричневато-красноватом ковре. За ними почти всю стену занимало огромное окно, драпированное открытыми в данный момент занавесками и выходившее на Темзу с дальними огоньками домов на другом берегу. Больше в комнате ничего не было, если не считать нескольких полочек с тонированными стеклами, за которыми, по всей вероятности, скрывалась стереосистема, и трех холстов, украшающих противоположную стену: белого, серого и черного.

Дикон кивнул в сторону этого художественного творения:

— И как называется сия композиция?

— По-французски это звучит так: Gravure a la maniure noire [2]. Проще говоря, гравюра. Это полотна Анри Бенуа.

— Занятно, — только и произнес Дикон, поглядывая на миссис Пауэлл, отчего становилось непонятно, относится ли эта оценка к произведению искусства или к самой хозяйке дома.

Сейчас Майкл задумался над тем, что ее изысканный вкус к составлению интерьера как-то не соответствует выбору дома. Здание представляло собой стандартную кирпичную коробку, характерную для новостроек на Айл-оф-Догз. Такое помещение на профессиональном языке агентов по недвижимости, наверное, характеризовалось бы примерно так: «Эксклюзивный коттедж с видом на реку в малонаселенном развивающемся районе». Дому было не более пяти лет. Здесь было три спальни и две гостиные. Журналист прикинул стоимость такого гнездышка, и у него получилась весьма впечатляющая цифра. «Только зачем, — рассуждал он, — такой явно богатой женщине с великолепным вкусом понадобилось выбрать настолько безликое жилье, когда за подобную сумму она могла бы приобрести роскошную квартиру в любом районе Лондона, и даже в самом его сердце?» Может быть, миссис Пауэлл любила малонаселенные районы, где домики далеко отстоят друг от друга. Или ее прельстил вид на реку. А может быть, так захотелось мистеру Пауэллу.

— Пожалуйста, присаживайтесь. — Хозяйка указала приглашающим жестом на диван. — Выпьете что-нибудь?

— Благодарю вас, — скромно отозвалась Лайза, которой эта женщина сразу же не понравилась. — Если можно, чашечку черного кофе. — В отношении женского очарования и красоты миссис Пауэлл, без всякого сомнения, значительно выигрывала по сравнению с ней. Казалось, она обладает всем на свете, даже женственностью, и Лайза беспомощно оглядывала комнату, чтобы найти здесь хоть какой-нибудь изъян, который впоследствии мог бы стать объектом критики.

— А вы, мистер Дикон?

— У вас найдется что-нибудь покрепче?

— Конечно. Виски, бренди, пиво?

— Может быть, красное вино? — с надеждой в голосе произнес Майкл.

— У меня есть открытая бутылка «Райоджа» 84-года. Подойдет?

— Разумеется. Огромное вам спасибо.

Миссис Пауэлл исчезла в коридоре, и вскоре гости услышали, как она наполняет чайник водой и ставит его на плиту.

— Может быть, к своему кофе ты все-таки что-нибудь добавишь, Смит? — пробормотал Майкл. — Тут такой выбор спиртного…

— Я думала, что мы должны вести себя соответственно, — шепнула в ответ Лайза. — И, Бога ради, не вздумай здесь курить. Пепельниц нет, я уже смотрела. Мне очень не хочется, чтобы ты начал напрягать хозяйку еще до того, как она даст свое согласие фотографироваться.

Майкл терпеливо ждал, когда его спутница, наконец, начнет критиковать обстановку:

— Ну, и что ты обо всем этом думаешь?

— Джей-Пи был прав. Он только ошибся насчет ее возраста и профессии мужа. Это не он, а она сама занимает должность биржевого брокера. И я уверена, что «миссис» перед ее фамилией стоит чисто формально, чтобы чувствовать себя адекватно в той сфере, где доминируют, как правило, мужчины. В этом же доме мужчины нет. И сама хозяйка какая-то не располагающая к себе. В доме у нее неприятно, и розами здесь давно не пахло. Скорее всего, она поставила ароматизатор, когда узнала, что мы уже выехали. — Лайза скривилась. — Терпеть не могу таких женщин. Им постоянно хочется перещеголять остальных и доказать, что у них в доме чище, чем у гостей.

Майкл в удивлении приподнял бровь:

— Ты завидуешь?

— Чему же тут завидовать? — зашипела фотокорреспондентка.

— Ее успеху, — спокойно ответил Майкл и прижал палец к губам. В коридоре послышались шаги миссис Пауэлл.

— Если хотите курить, — как бы между прочим заметила она, передавая Лайзе чашечку черного кофе, а Майклу — бокал красного вина, — то я найду для вас пепельницу. — Свой бокал она поставила на маленький столик у кресла и внимательно посмотрела на гостей.

— Нет, благодарю вас. — Лайза хорошо помнила инструкции своего босса.

— Да, если можно, — сразу же принял предложение Дикон, поняв, что не выдержит запаха розовых лепестков в течение часа. Теперь он мысленно ругал свою спутницу за то, что она обратила его внимание на этот аромат. Как только Лайза упомянула о розах, их запах стал казаться ему перенасыщенным, и тут же вспомнилась его вторая жена, которая всячески истощала семейный бюджет, буквально обливаясь «Шанелью № 5». Правда, их брак длился недолго: супруги расстались через три года, когда Клара предпочла Майклу двадцатилетнего повесу, и умчалась с ним в новую жизнь, прихватив почти все сбережения Дикона. Майкл благодарно принял из рук миссис Пауэлл фарфоровое блюдечко и с удовольствием закурил. Запах табака моментально заглушил аромат роз, и теперь Дикон испытывал странное чувство удовлетворения и вины одновременно. Не вынимая сигареты изо рта, он достал магнитофон, вынул из кармана блокнот и положил все это перед собой на столик.

— Вы не будете возражать, если я запишу нашу беседу на пленку? — поинтересовался он.

— Пожалуйста.

Майкл сразу же включил магнитофон и нехотя перешел к вопросу о фотографиях.

— Нам также хотелось бы, чтобы статья сопровождалась визуальным материалом, миссис Пауэлл. Вы не будете против, если Лайза сделает несколько снимков?

Усевшись в кресло, миссис Пауэлл вдруг замерла, и несколько секунд молча смотрела на Дикона:

— Но зачем вам понадобились мои фотографии, мистер Дикон, если вы собираетесь опубликовать статью о Билли Блейке?

В самом деле, зачем?

— Поскольку, как нам удалось выяснить, фотографий Билли не существует в природе, — не моргнув глазом, солгал Майкл, кладя сигарету на блюдечко. — Мне кажется, что лучше всего будет смотреться ваша фотография. Неужели для вас это такая проблема?

— Да, — ровным голосом ответила женщина. — Боюсь, что так. Я уже говорила вам, что не имею никакого намерения быть использованной вашим журналом.

— Но я тоже предупреждал вас о том, что не имею привычки использовать людей, — напомнил Дикон.

У миссис Пауэлл были ледяные голубые глаза, напомнившие Майклу глаза собственной матери. И это его беспокоило и даже раздражало, потому что во всем остальном миссис Пауэлл была само совершенство.

— Надеюсь, вы согласитесь со мной, что было бы абсурдным иллюстрировать статью о бездомных фотографиями женщины, живущей в одном из самых престижных мест Лондона. — Она выдержала паузу, ожидая ответа, а затем заговорила снова. — К тому же, фотографии Билли Блейка все же существуют. У меня есть целых две, и я готова вам их одолжить. Один снимок был сделан в полиции, когда его впервые арестовали, а вторая фотография — из морга. Любая из них проиллюстрирует бедность лучше, чем мой портрет.

Дикон пожал плечами, но ничего не ответил.

— Вы говорили, что вас интересует история Билли, — напомнила хозяйка.

«А она чем-то встревожена», — подумал вдруг Майкл, и эта мысль его заинтересовала. Он был профессиональным журналистом и сейчас чувствовал, что миссис Пауэлл куда больше хочется высказаться, чем самому Майклу выслушать ее. Но почему теперь, а не тогда, когда это было уместно и к ней спешила целая армия репортеров? И этот вопрос также заинтриговал его.

— Боюсь, что если вы не разрешите нам сделать несколько фотографий, то ни о каком интервью и речи быть не может, — вздохнул Дикон и протянул руку, чтобы выключить магнитофон. — Таковы инструкции редактора. Простите, что понапрасну потревожили вас и отняли время, миссис Пауэлл. — Он с сожалением бросил взгляд на нетронутый бокал вина. — Жаль, что не удалось испробовать этот чудный напиток.

Она наблюдала, как он начинает собирать свои вещи, и что-то лихорадочно обдумывала.

— Ну, хорошо, — неожиданно согласилась женщина, — можете фотографировать меня. История Билли должна быть рассказана.

— Почему? — резко спросил Майкл, одновременно нажимая на кнопку «запись».

Миссис Пауэлл была готова к такому вопросу. Слова полились сами собой, как будто женщина несколько раз репетировала свою речь:

— Потому что наше общество можно будет назвать страшным, если мы можем предположить, что жизнь человека становится совсем уж никчемной, и единственное, что нас может заинтересовать, — так это его смерть.

— Интересное наблюдение, — согласился Дикон. — Но вряд ли новое. Люди частенько умирают в полной безвестности.

— Но почему при этом он заморил себя голодом? И почему выбрал именно это место? Почему никто о нем ничего не знает? И зачем ему понадобилось говорить полиции, что он на двадцать лет старше, чем был на самом деле? — Она внимательно вглядывалась в лицо собеседника. — Неужели вам не любопытно все это узнать?

Ну конечно же! Любопытство, как червь, ворочалось в мозгах Майкла и не давало ни секунды покоя, но вот только теперь его куда больше заинтересовала хозяйка дома, а не тот несчастный бродяга, которого угораздило скончаться прямо у нее в гараже. Почему, например, она так близко к сердцу приняла смерть Билли? Ведь миссис Пауэлл даже согласилась быть использованной журналом, для того чтобы рассказ о нем был опубликован.

— Вы убеждены в том, что не знали его раньше? — задал журналист стандартный вопрос самым безразличным тоном.

Ее удивление было достаточно искренним:

— Конечно. Тогда бы я знала ответы на все вопросы.

Майкл развернул блокнот на коленях и сделал первую запись: «Почему кому-то требуется узнать ответы на вопросы, касающиеся незнакомого нищего человека, да еще спустя полгода после его смерти?»

— Как вам удобнее, чтобы Лайза делала фотографии: во время нашей беседы или до ее начала? — поинтересовался Дикон.

— Во время интервью.

Майкл выждал, пока Лайза расчехлила свою камеру.

— А как вас зовут, миссис Пауэлл?

— Аманда.

— Вам будет приятней именоваться Амандой Пауэлл или миссис Пауэлл?

— Мне все равно, — отрезала женщина и нахмурилась, увидев, как Лайза направила на нее объектив.

— Улыбка будет смотреться лучше, — посоветовала Лайза и нажала на кнопу. Щелк! — Великолепно. — Щелк! — Не могли бы вы бросить взгляд на пол? Вот так, хорошо. — Щелк! — Еще раз глаза вниз. У вас это выходит довольно трогательно. — Щелк! Щелк!

— Продолжайте, мистер Дикон, — попросила миссис Пауэлл. — Вы, я надеюсь, не хотите, чтобы меня стошнило прямо на ковер?

Он усмехнулся.

— Зовите меня просто Дикон или Майк. Сколько вам лет?

— Тридцать шесть.

— Чем вы занимаетесь?

Она внимательно посмотрела на него, а Лайза успела сделать еще одну фотографию.

— Я архитектор.

— Вы работаете на фирме или предаетесь свободному творчеству?

— В компании «У.Ф.Мередит».

Щелк!

«Неплохо», — промелькнуло в голове Майкла. «Мередит» считалась одной из ведущих компаний в стране.

— А каковы ваши политические пристрастия, Аманда?

— Никаких.

— Ну, а если говорить неофициально?

Она чуть заметно улыбнулась, что не ускользнуло от острого глаза Лайзы:

— Никаких.

— Вы участвуете в выборах?

Миссис Пауэлл заметила, что он не сводит с нее заинтересованного взгляда, и Майкл поспешно отвернулся.

— Разумеется. Женщины долго боролись, чтобы им было предоставлено такое право.

— Вы не могли бы сказать мне, за какую партию вы обычно голосуете?

— За ту, которая, по моему мнению, принесет стране наименьший вред.

— Похоже, вы не слишком много времени уделяете политике. Есть ли на то особые причины или это просто депрессия fin-de-siecle? [3]