Глава первая

Поначалу внимание миссис Пауэлл привлек запах: чуть приторный и несколько неприятный. Она уловила его струю в воздухе теплого июньского вечера, когда парковала в гараже свою машину. Первым ее предположением было, что в его происхождении повинен мусорный бак соседей, стоявший неподалеку от низкого забора, разделяющего их участки, и поэтому ничего не стала предпринимать. На следующее утро, когда миссис Пауэлл открывала гараж, невыносимый запах разложения окатил ее плотной волной. Движимая любопытством, она, выведя из гаража машину, принялась рыскать в задней части помещения, роясь среди старого хлама. Разумеется, обнаружить там труп она никак не ожидала. Скорее она готова была увидеть там кучу отбросов, оставленных кем-то, но уж никак не скрюченное, лежащее на сплющенных картонках человеческое тело, с головой, прижатой к коленям.

Естественно, данным событием заинтересовались средства массовой информации. Особую пикантность ситуации придавало то, что труп был найден на территории старых лондонских доков, где располагались частные элитные владения, да еще тот факт, что, по утверждению патологоанатома, несчастный скончался от банального истощения. Смерть человека от голода в престижном районе одной из богатейших столиц мира в конце двадцатого века: тут было где развернуться фантазиям журналистов. Еще больший ажиотаж у своры репортеров возбудили подробности, узнанные ими от полиции, — голодающий протянул ноги рядом с забитым продуктами морозильником. Вооружившись блокнотами и авторучками, вся журналистская братия устремилась к дому миссис Пауэлл.

Однако их постигло разочарование. Мало того, что миссис Пауэлл была не расположена к каким-либо интервью, так она вообще предпочла исчезнуть из дома еще до приезда журналистов. Также им не удалось найти никого, кто смог бы «облечь в плоть» жалкие останки, чтобы сюжет стал достоин первых полос. Выяснилось, что усопший относился к огромной армии бездомных, безработных и алкоголиков, наводнявшей улицы Лондона. Удалось узнать, что ни семьи, ни друзей он не имел, а судя по отпечаткам пальцев в полицейском управлении, за ним числились некоторые грешки, да и сейчас он разыскивался по подозрению в мелкой краже. Звали покойного Билли Блейк. Местным полицейским он до чертиков надоел своими проповедями о конце света, которые он, напившись, громогласно выкрикивал прохожим. Но так как его маловразумительные воззвания никого не трогали, то дополнить портрет Блейка чем-либо еще не представлялось возможным. Пожалуй, единственным обращающим на себя внимание фактом являлось то, что при первом задержании в 1991 году покойный пытался скрыть свой истинный возраст. Согласно полицейским файлам, Блейку исполнилось уже шестьдесят пять лет, хотя по заявлению патологоанатома ему было никак не больше сорока пяти.

Причастность бедной миссис Пауэлл к данному происшествию ограничивалась тем, что тело было обнаружено в принадлежащем ей гараже. Тем не менее, образ несчастного продолжал терзать ее даже спустя две недели после возвращения, когда интерес прессы угас сам по себе. Она обладала достаточными средствами, чтобы, после того как коронер вынес свой вердикт, выделить некоторую сумму на кремацию Блейка. Особенной нужды в этом поступке не было, поскольку в данных случаях расходы несло государство. Однако миссис Пауэлл посчитала себя обязанной обойтись со своим непрошеным гостем именно так. Она выбрала второй по дешевизне пакет предлагаемых похоронных услуг и в назначенное время прибыла в крематорий. Как и предполагалось, миссис Пауэлл и священник, не считая кладбищенских работников, оказались единственными, пожелавшими проводить бродягу в последний путь. Это была невероятно скучная погребальная служба, сопровождаемая магнитофонной записью. Сначала Элвис Пресли со своей «Милостью Божьей», а вслед за ним и миссис Пауэлл со священником сказали приличествующие моменту слова (вдвоем втайне сомневаясь, был ли покойный добрым христианином). Вся церемония завершилась под аккомпанемент уэльского мужского хора. После гроб скользнул по рельсам в раскаленное жерло печи. Занавески задернулись.

Посчитав, что сделанного вполне достаточно, миссис Пауэлл и священник обменялись рукопожатием и, поблагодарив друг друга за участие, разошлись в разные стороны. В довершение всего, как часть пакета ритуальных услуг, урна с прахом Билли Блейка была помещена в дальнем углу колумбария и снабжена соответствующей табличкой с именем и датой кончины. Как ни грустно это осознавать, но столь простой гражданский акт имел весьма существенные изъяны: покойный был вовсе не Билли Блейком, а патологоанатом неправильно рассчитал температуру остывания тела и ошибся во времени наступления смерти на несколько часов.

Кем бы ни был названный Билли Блейком человек, он покинул земную юдоль во вторник, 13 июня 1995 года.

Двое посетителей, пришедших навестить место последнего успокоения Билли Блейка, остались незамеченными. Старший из мужчин, ткнув пальцем в выгравированную надпись, тихо произнес:

— Ну, что я тебе говорил? Умер 12 июня 1995 года. В понедельник. Теперь ты доволен?

— Надо было хотя бы цветов принести, — заметил его более молодой спутник, косясь на многочисленные венки, оставленные у соседних захоронений. Последний дар безутешных родственников дорогим покойникам.

— Не вижу смысла, сынок, — возразил пожилой. — Билли умер, а мне еще не встречались покойники, знающие толк в цветах.

— Да, но…

— Никаких «но», — отрубил старший. — Этого приставалы больше нет. — Он подтолкнул молодого к выходу. — Ты, наконец, убедился, что я прав. А теперь можно идти. — Сморщившись, с недовольным видом, от чего его лицо стало еще более изможденным, он добавил: — Никогда не любил подобные места. Рано или поздно смерть все равно приходит. И не стоит о ней постоянно думать.

Хотя миссис Пауэлл в течение полутора месяцев с помощью трех разных фирм наводила порядок в своем гараже и даже продала морозильную камеру, из-за чего теперь ей приходилось чаще ходить по магазинам, она стала оставлять машину во дворе. Заметив это, сосед неодобрительно сказал своей жене:

— Жаль, что у нашей соседки нет нормального мужика. Ни один мужчина не допустил бы, чтобы такой роскошный гараж пустовал столько времени лишь из-за того, что в нем помер какой-то бродяга.

Всегда оставалось тайной, сколько в Англии людей каждый год выходят из дома и никогда больше не возвращаются. Однако, если добавить к «пропавшим без вести» категорию «местонахождение неизвестно», таких индивидуумов наберется сотни тысяч. Лишь о крошечном проценте пропавших мы узнаем из газетных заголовков, да и то это, в основном, дети, подвергшиеся насилию, а затем убитые. Исчезнувшие взрослые привлекают внимание куда реже. Из самых интересных случаев можно назвать графа Лукана, пропавшего из дома жены, с которой поддерживал с некоторых пор весьма прохладные отношения, 7 ноября 1974 года. Перед этим он жестоко убил няню своих детей Сандру Риветт и пытался расправиться с леди Лукан. С тех пор ни его, ни его тела обнаружено не было. Причины, по которым он предпочел испариться, весьма очевидны. Что же касается Питера Фентона, кавалера Ордена Британской Империи и честолюбца из Министерства иностранных дел, а также банкира Джеймса Стритера, то их исчезновение покрыто мраком.

Питер Фентон пропал из собственного дома в Найтсбридже вечером 3 июля 1988 года. Через несколько часов после этого в спальне был обнаружен труп его жены. Данное событие всколыхнуло всю общественность и стало настоящей сенсацией в прессе. Владения Фентона располагались вплотную к усадьбе графа Лукана «Счастливчика», где подобная трагедия имела место четырнадцать лет назад. Оба пропавших вращались в соответствующих кругах и имели влиятельных друзей, которые не замедлили бы оказать им всестороннюю помощь. Автомобили и Лукана, и Фентона были найдены впоследствии брошенными на южном берегу Англии, из чего могло следовать, что их владельцы отбыли на континент. В обоих случаях прослеживалась некая зловещая закономерность: оба пропавших были высокими темноволосыми мужчинами с приятными чертами лица.

Однако на этом досужие домыслы и прекратились: после судебного расследования выяснилось, что Верити Фентон, жена пропавшего, покончила жизнь самоубийством. Пока сам Фентон находился в пятидневной отлучке в Вашингтоне, его супруга вечером 1-го июля повесилась на стропилах чердака. Предположительно, дальнейшие события развивались следующим образом. Вернувшись домой 3 июля и обнаружив на столе в холле предсмертную записку жены, Фентон принялся обыскивать дом. Без сомнения, это он срезал веревку, на которой висело тело Верити и уложил его на кровать. Заслуживает внимания и заявление падчерицы, которой Питер Фентон позвонил домой и попросил прийти к нему вместе с мужем. Не объясняя причин и не предупреждая о том, что его не будет, он только заявил падчерице, что входная дверь будет открыта. По ее словам, голос отчима звучал «усталым».

В отличие от Лукана, формально обвиненного Центральным уголовным судом в убийстве Сандры Риветт, все подозрения с Питера Фентона были сняты. Вердикт гласил: «самоубийство в сумеречном состоянии души». Это же подтверждалось показаниями дочери, которая указала на то, что «мать постоянно находилась в тяжелой депрессии во время отлучек мужа». Содержание записки: «Прости меня, дорогой, но больше выносить это я не могу. Не вини себя. Твои предательства — ничто по сравнению с моим» и вовсе не оставило никаких сомнений.

Один вопрос все же так и не нашел ответа: почему же исчез сам Питер Фентон? Большинство журналистов трактовали слова в предсмертной записке о «предательствах» как доказательства супружеской неверности. Ходили толки, что Фентон нашел утешение в объятиях одной из своих многочисленных любовниц. Правда, наличие брошенной машины у переправы через Ла-Манш оставалось непонятным. Как и то, что он, будучи оправдан, продолжал скрываться. Невольно возник интерес к его работе в Министерстве иностранных дел и особенно к его двум назначениям в Вашингтон (в 1981 — 1983 и 1985 — 1987 годах), где, как предполагается, он имел доступ к сверхсекретным документам НАТО.

Было ли совпадением исчезновение Фентона с произошедшим за пару недель до него арестом Натана Дриберга [1] в Америке? Почему, зная, в какой глубокой депрессии пребывает его жена, Фентон отправился в Вашингтон один? Не было ли это отчаянной попыткой узнать, не проговорился ли Дриберг о его роли в шпионском синдикате, чтобы потом заверить супругу в собственной безопасности? Уж не из-за того ли в предсмертной записке фигурирует слово «предательства», что миссис Фентон знала о шпионской деятельности мужа? Теперь уже о сравнении с лордом Луканом и говорить не приходилось: всплыли другие имена. Гай Бэрджесс и Дональд Маклин, известные шпионы 30-х и 40-х годов, работавшие под прикрытием Министерства иностранных дел и исчезнувшие в 1951 году, после того, как знаменитый Ким Филби предупредил их, что те оказались «под колпаком» американской и британской контрразведок. Использовал ли Питер Фентон, как до него Дональд Маклин, свое положение в Вашингтоне во вред своей стране?

Как это ни прискорбно, но вряд ли когда-нибудь выяснится, был ли Фентон действительно предателем. Ведь если им руководили исключительно корыстные побуждения, то он никогда не «всплывет на поверхность». Другое дело — такие предатели на «идейной основе», какими были Бэрджесс и Маклин, которые, оказавшись в Москве в 1956 году, не таясь, разглагольствовали о своей давней приверженности коммунистическим ценностям. При том финансовом могуществе, которым обладал синдикат Дриберга, Фентон мог бы уже давно составить солидный счет в любом из швейцарских банков и зажить новой жизнью. Правда, если верить словам его падчерицы Мэрилин Бэргли, Питер вряд ли выиграл от своего предательства.

— Вы должны знать, насколько Питер обожал мою мать, — заявляла она. — Ни о каких любовных связях не могло быть и речи. Остается предполагать, что он действительно изменил своей родине, и мать знала об этом. Возможно, он убеждал ее уехать из страны вместе с ним, а когда та наотрез отказалась, обвинил ее в том, что она его никогда не любила. Думаю, что самоубийство матери стало последствием разыгравшейся между ними ссоры. Какова бы ни была правда, но жизнь без Верити стала бы для Питера невыносимой. Ни один суд не вынес бы ему столь жестокого приговора, каким стало для него самоубийство любимой жены.

Изучение биографии Фентона также пролило мало света на тайну его исчезновения. Родившись 5 марта 1950 года, он стал приемным сыном в семье Джин и Харольда Фентонов, живших в Колчестере, графство Эссекс. Джин всегда описывала Питера как «маленькое чудо», так как, достигнув ко времени усыновления 42-летнего возраста, она уже отчаялась иметь собственных детей. Джин и Харольд оба учительствовали и не щадили ни времени ни усилий на воспитание сына. Наградой им стал одаренный ребенок, получивший государственную стипендию сначала в Ворчестере, а затем и в Кембридже, специализируясь на классической литературе. Однако, подрастая, он стал отдаляться от родителей. Он предпочитал оставаться с друзьями в Лондоне и посещал Эссекс все реже. Есть мнение, что он испытывал определенный комплекс неполноценности, связанный с собственным происхождением, и всеми силами старался подняться в обществе как можно выше. Слишком уж нежных чувств к приемным родителям он никогда не испытывал.

В 1971 году в письме, адресованном брату, Харольд Фентон писал: «Питер разбил сердце Джин, и я никогда не прощу ему этого. Когда я пытался убедить его отказаться от азартных игр, то он спросил, не желаю ли я, чтобы он занялся воровством с тем, чтобы, накопив денег, убраться из нашего дома. Он стыдится нас. Очевидно, он собирается после Кембриджа работать в Министерстве иностранных дел, поэтому заранее „предупредил“ нас, что дальнейшие контакты с семьей поддерживать не намерен. На первом месте для него всегда будет карьера. На мой вопрос, почему Господь наградил нас чадом с таким противоречивым характером, Питер ответил, будто достаточно того, что приемные родители могут им гордиться. Если бы рядом в этот момент не было Джин, я бы, наверное, его ударил».

В 1972, году после окончания Кембриджа, Питера пригласили работать в Министерство иностранных дел, где его сразу же заметил сэр Ангус Фрейзер, тогдашний посол во Франции. При поддержке Фрейзера Фентон начал блестящее восхождение по служебной лестнице. Однако его брак с Верити Стендиш в 1980 году многими расценивался как ошибочный, что несколько затормозило его головокружительную карьеру. Его избранница, старше его на тринадцать лет, будучи вдовой с двумя детьми-подростками, считалась всеми недостойной партией для будущего посла. Вопреки тому, в чем он десять лет тому назад убеждал приемного отца, любовь к Верити Питер ставил выше карьеры, и отстаивал свою позицию, пока не получил назначение в Вашингтон в 1981 году.

Затем последовали семь лет успешной работы и ничем не омраченного брака. За службу правительству Ее Величества он был отмечен наградой во время Фолклендского конфликта. Верити же зарекомендовала себя верной женой и великолепной хозяйкой, устраивающей многочисленные приемы. Ее дети, проводившие каникулы вместе с родителями, в каком бы уголке мира те ни находились, всегда отзывались о Фентоне с любовью. «Он неизменно был добр к нам, — уверял сын Верити Энтони Стендиш. — Отчим как-то признался мне, что раньше превыше всего ценил только деньги и карьеру, пока моя мать не открыла ему глаза на то, что такое истинная любовь. Поэтому-то я и не верю, что он стал предателем. Деньги не смогли бы его увлечь. По моему мнению, скорее, это у матери мог быть роман на стороне. Эта женщина постоянно нуждалась в проявлениях любви и обожания. Может быть оттого, что мой настоящий отец был отъявленным ловеласом, и ее первый брак не был счастливым. Не исключено, что Питер, чрезмерно перегруженный работой, не мог уделять ей должного внимания, и мать, сама того не желая, постепенно дошла до супружеской неверности. Если Питер узнал об этом и пригрозил ей разводом, становится ясным, что могло подтолкнуть мать к самоубийству».

Но, к сожалению, это единственное объяснение. Вопросы остаются. Почему исчез Питер Фентон? Жив он или мертв? Кто он: шпион, бабник или рогоносец? Можно ли брать за аксиому то, что его любовь к Верити превратила амбициозного материалиста в заботливого отца семейства? А если это так, то что такого мог совершить Питер перед отъездом в Вашингтон, что подтолкнуло Верити к роковому шагу? И вот что еще интригует: записка, без конверта и обращения, оставленная покойной. Предназначалась ли она мужу или…

Приоткрыть тайну, вероятно, поможет запись в дневнике Джин Фентон, сделанная в пятый день рождения приемного сына: «Насколько же Питер может перевоплощаться! Сейчас он готов изображать примерного ребенка, а завтра превратится в настоящего дьявола. Как бы мне хотелось узнать, каково его истинное лицо!»

Родившийся 24 июля 1951 года Джеймс Стритер являлся старшим сыном Кеннета и Хилари Стритер из Чидл-Халм, графство Чешир. Сначала он получил образование в одной из престижных манчестерских школ, после чего изучал современные языки в Даремском университете. Затем он работал в коммерческом банке «Ле Фурне» в Париже, а через пять лет был переведен в его брюссельский филиал. В это же время он познакомился, а впоследствии сочетался браком с некоей Жанин Ферре. Их союз оказался недолговечным: в 1983 году они, после трех лет совместной жизни, развелись, и Джеймс Стритер вернулся в Англию. Там он сразу же устроился на работу в коммерческий банк «Левенштейн» в лондонском Сити. В 1986 году он женился на подающей надежды выпускнице архитектурного факультета, которая была на семь лет моложе его. И Кеннет, и Хилари считали, что этот брак напоминал бурное море. «У молодых было слишком мало общего, — признает мать Джеймса, — что приводило к постоянным размолвкам. Однако было бы смешно предполагать, что именно семейные неурядицы подтолкнули Джеймса на путь преступления. Если верить материалам полиции, то он начал присваивать вверенные банку деньги еще за год до свадьбы, из чего следует, что виной тому были вовсе не неумеренные притязания его супруги. Мы опасаемся, что репутация нашего сына окажется окончательно погубленной чересчур поспешными выводами полицейских. По крайней мере, большего внимания заслуживает убийца Джеймса, а не он сам».

Но если принимать исчезновение Стритера таким, какое оно и есть, то произошедшее вполне объяснимо (так же, как и в случае с лордом Луканом).

Вскоре после того, как он оставил свое кресло в «Левенштейн» в пятницу 27 апреля 1990 года, выяснилось, что он облапошил вкладчиков на кругленькую сумму в 10 миллионов фунтов. Дело получалось очень серьезное. За некоторое время до исчезновения Стритера аудиторской службой были замечены некоторые нарушения в работе банка, о чем его руководство было поставлено в известность. Недостача в 10 миллионов исходила именно из отдела, где работал Джеймс, и накапливалась в течение пяти лет. Проще говоря, создавались фальшивые счета, благодаря которым по подложным документам из банка исчезали значительные суммы, якобы уходящие на оплату международных сделок, комиссионные за которые представляли тоже весьма лакомый кусок. Это стало возможным благодаря слабой компьютерной оснащенности банка, из-за чего создание поддельных счетов оставалось незамеченным, а проценты по липовым сделкам прирастали из года в год.

Совет директоров принял решение (как выяснилось впоследствии, ошибочное) организовать тайную частную проверку деятельности банка, дабы не создать паники среди вкладчиков. Расследование было произведено из рук вон непрофессионально, что не только нарушило секретность проводимой проверки, но и дало возможность нечистому на руки сотруднику замести следы. Когда же 27 апреля Джеймс Стритер исчез, ни у кого не возникло сомнений, что это именно он осуществлял махинации со счетами и присвоил себе кучу денег. Только после его стремительного исчезновения дело было, наконец-то, передано в руки полиции.

Однако ни многократные допросы его жены, ни тщательные проверки документов так и не выявили ни следов самого Стритера, ни пропавших денег. Скептики склонны считать, что Джеймс подготовил пути отступления давным-давно, а деньги были заранее надежно размещены в одном из зарубежных банков. Сторонники Стритера (а именно, его родители и брат) утверждают, что Джеймс явился лишь «козлом отпущения» и расплатился за чьи-то преступления. На самом же деле он, якобы был убит, для того чтобы снять подозрения с истинного злоумышленника. В защиту своей теории они предъявили написанное от руки послание, переданное по факсу Джеймсом из его рабочего кабинета в три часа дня в пятницу 27 апреля 1990 года своему брату в офис, находящийся в Эдинбурге.

В письме говорилось следующее:

«На чем бы ни настаивала полиция, — заявил Джон Стритер, — мой брат ни за что не отправил бы мне подобного письма, если собирался покинуть страну в тот же вечер. У него было достаточно других способов отвести от себя подозрения. Скорее, тогда бы уж он напомнил мне о нашем обещании погостить у него в мае и написал бы что-то вроде „увидимся через две недели“, а не „позвони, как только сможешь“. К тому же, зачем впутывать сюда отца? Он не смог бы обнадежить сразу двоих членов семьи скорой беседой, которая не могла состояться».

У полиции, однако, был более скептический взгляд на ситуацию. В основном она напирала на то, что в «Левенштейне» уже давно царила атмосфера подозрительности, и Стритеру было необходимо нейтрализовать повышенное внимание к его планам на выходные. Несмотря на предполагаемую секретность частного банковского расследования, большинство сотрудников обратили внимание на то, что все отчеты и сделки подвергаются тщательной аудиторской проверке. Естественно, в такой обстановке родилась масса слухов и домыслов: кто-то даже вспомнил, что незадолго до исчезновения Джеймса Стритера подозрения по некоторым документам падали именно на его отдел. Сам Джеймс занял выжидательную позицию, и как только понял, что проверка зашла достаточно далеко, тут же отправил брату факс, служащий своего рода дымовой завесой от следствия. Почти все телефонные сообщения, адресованные Стритеру, содержали приглашения на различные деловые мероприятия в апреле, мае и июне. Судя по показаниям жены Стритера, ее муж с начала апреля находился в приподнятом состоянии духа, стал необычайно общителен и просил ее как можно тщательнее готовиться к вечеринкам и приемам, список которых он составил вплоть до июля.

Полиция, однако же, была уверена, что Стритер действовал по тщательно продуманному плану. На это ее натолкнул тот факт, что секретарша Джеймса, видимо, находясь в курсе проводящейся секретной проверки банка, заполняла настольный дневник своего босса тщательней, чем обычно, отмечая даже незначительные частные встречи на длительное время вперед. Это относилось к периоду с апреля по июль 1990 года. Его брат тоже признает, что поведение Джеймса несколько изменилось: «Мы были удивлены изобилием различных приглашений на вечеринки, которые раньше Джеймс считал пустой тратой времени. Полиция считает это лишь приемом, чтобы усыпить бдительность окружающих. Все должны быть уверены, что по крайней мере до июля Джеймс будет на месте. Однако с этим можно поспорить. Будучи осведомлен, как и многие другие, о неприятностях в „Левенштейне“, брат стал чаще общаться с коллегами, доказывая, насколько судьба банка ему небезразлична. И, разумеется, он был не единственным сотрудником „Левенштейна“, тщательно ведущим дневник; кстати, большинство записей в нем носят исключительно деловой характер».

Семья Стритера неоднократно упоминала о его полной компьютерной безграмотности, выдвигая этот факт как доказательство его невиновности. «У Джеймса не хватило бы смекалки сфабриковать самую простую подделку, — утверждал Джон. — Его антипатия к современной вычислительной технике долгие годы служила предметом насмешек со стороны коллег. Он умел пользоваться лишь калькулятором и факсом, так что подозревать его в том, что он ухитрился перепрограммировать банковскую систему, — просто смешно. Где бы и когда он научился всем этим премудростям? Даже дома у него не было компьютера, и никто никогда не занимался обучением брата этому ремеслу».

Правда, кое-кто сомневался в компьютерной неотесанности Стритера. Имеются доказательства, что у Джеймса был роман с некоей Марианной Филберт, программисткой компании «Софтуоркс Лимитед». Именно эта компания занималась компьютерной безопасностью банка «Левенштейна» в 1986 году. Правда, с этой задачей «Софтуоркс» до конца так и не справилась. Однако очернители Стритера утверждают, что Марианна имела доступ к разработанной документации, хотя сторонники Джеймса, в свою очередь, отрицают даже сам факт их знакомства. Имел место роман или нет, во всяком случае, на момент обнаружения недостачи, Марианна проживала в Америке, куда уехала еще в августе 1989 года. С другой стороны, секретарша Стритера утверждает, что он вполне сносно работал на компьютере, когда несколько раз она заставала его за печатанием личной корреспонденции. Да и коллеги Джеймса упоминают о том, что он довольно уверенно обращался с распечатками. Одна из сотрудниц даже вспомнила, как Стритер моментально обнаружил допущенную ею ошибку и заметил при этом буквально следующее: «С этой системой может работать каждый дурак. Знай нажимай себе на кнопки».

Тем не менее, автор данной книги считает, что в деле исчезновения Стритера остаются без ответа несколько вопросов. Если предположить, что он все же виновен в присвоении 10 миллионов фунтов из банка «Левенштейн», то каким образом ему удалось узнать, что расследование будет передано в руки полиции именно 27 апреля? Сами полицейские считают, что Джеймс собирался скрыться в тот момент, когда его преступление станет достоянием общественности, и то, что его исчезновение совпало с заседанием совета директоров банка, является простым совпадением. Но, если это действительно так, зачем ему понадобилось выжидать полтора месяца, пока шло секретное частное расследование? Скорее всего, он имел доступ к документации руководства банка, хотя полиция это отрицает. Иначе откуда было ему знать, что расследование ведется непрофессионально и вряд ли достигнет каких-либо положительных результатов? Кроме того, становится несколько не похожим на совпадение то, что, судя по записям в деловом дневнике Стритера, последние выходные в апреле являлись единственными, когда его жена находилась вне дома. Именно в эти дни она гостила у своей матери и, таким образом, Джеймс (или кто-то другой) имел целых два дня, чтобы исчезнуть, прежде чем это стало известно остальным.

Полиция не согласна с такой версией и полагает, что данный день был выбран для побега потому, что во время уик-энда действия Стритера не контролировались. Она уверена также и в том, что Джеймс скрылся бы в любом случае, вне зависимости от того, к какому решению пришел бы совет директоров на своем заседании; правда, они не обратили внимания на отношения Стритера с его собственной женой. По словам Кеннета, брак Джеймса можно было считать неудавшимся также и потому, что оба супруга ставили работу выше своих чувств: «Если бы Джеймс сказал, что ему требуется улететь на Дальний Восток в пятницу на деловую встречу, которая состоится в ближайший понедельник, его жена даже не обратила бы на это внимания. Вот такая у них была семейная жизнь. Ему вовсе не обязательно было выбирать те дни, когда ее не было дома. Присутствие супруги не смутило бы Джеймса».

Полиция предпочла проигнорировать и факсовое сообщение, присланное Джеймсом своему брату: «Уик-энд я собираюсь провести дома. Позвони, как только сможешь. С папой я обещал связаться в обед в воскресенье. Привет. Джеймс». Тот факт, что Джон звонил брату и, не дождавшись ответа, не был удивлен отсутствием Джеймса, можно было предвидеть. Правда, остается неясным, зачем человек, виновный в такой крупной краже, стал бы затевать подобную игру с родственниками. Особенно непонятной становится вся затея, если учесть, что Джеймс действительно обещал отцу позвонить ему в воскресенье (это подтверждается и словами самого Кеннета, и показаниями детектора лжи), а Джон принимал активное участие в обсуждении бронирования банкетного зала для рубиновой свадьбы родителей. Правда, если бы Джон и Кеннет были более настойчивы и попытались все же соединиться с Джеймсом, как и было оговорено, то, может быть, об исчезновении Стритера стало бы известно немного раньше.

Семейство Стритер в защиту сына выдвигает некую теорию заговора. По их предположению выходит, что некая личность, занимающая более высокое положение, чем Джеймс, и имеющая доступ к секретным документам, не пожелала своего разоблачения. Однако никаких доказательств Стритеры не смогли представить, и их стремление оставить имя сына незапятнанным кажется безнадежным. Как ни печально, версии о заговорах более уместны в художественной литературе, нежели в жизни. При объективном рассмотрении фактов становится понятным, что Джеймс Стритер все же украл эти десять миллионов фунтов, а потом сбежал, оставив свою семью пожинать горькие плоды своего предательства.