Естественно, с ним стоило встретиться, тем более, что расходы на это были ничтожны. В связи с этим я проинструктировал Седрика Пламмера написать до востребования в Рим, проявить заинтересованность в том, чтобы выслушать историю автора мистификации, соглашаясь с местом, датой и временем встречи; выслать ему билеты и деньги на расходы. Пламмер сделал все в соответствии с моими инструкциями и, узнав согласованную дату встреч, вылетел в Париж.

— Вы хотите сказать, что Пламмер встречался с этим человеком?

— Да, он с ним виделся.

Ренделл сделал большой глоток виски.

— Когда?

— Неделю назад.

— Где же?

— В Париже, на Пер-Лашез.

— Где это?

— Кладбище Пер-Лашез, вы что же, не слышали о нем? — удивленно спросил домине де Фроом. — Это весьма знаменитое парижское кладбище, где похоронены многие знаменитости из прошлого: Элоиза и Абеляр, Шопен, Бальзак, Сара Бернар, Колетт… Наш мистификатор написал, что будет ожидать Пламмера ровно в два часа дня у статуи работы Иакова Эпштейна, что стоит на могиле Оскара Уайльда. Должен признать, весьма театральный жест. Хотя и не беспричинный. Для разыскиваемой личности, признавшегося автора подделки, это место не представляло никакой опасности и давало возможность укрытия. Однажды я посетил Пер-Лашез. Огромная территория, всякие холмики, заросли акации и тополей. Самое подходящее и весьма интригующее место, особенно для такого любителя сенсаций как Пламмер.

— И они там встретились, я имею в виду автор письма и Пламмер? — нетерпеливо вел к сути Ренделл.

— Они там встретились, — сказал де Фроом, — но только не у места упокоения Уайльда, как планировалось вначале. Когда Пламмер прибыл на кладбище, охранник спросил его имя и передал запечатанный конверт, специально оставленный для него каким-то мужчиной. В конверте была записка, нацарапанная Дукой Минимо. Он решил изменить место встречи. Теперь он предлагал Пламмеру направиться к могиле Оноре де Бальзака, поскольку, как ему показалось, возле могилы Уайльда слишком оживленное движение. Этот ход Пламмер посчитал особенно поэтичным. Бальзак своим пером обессмертил массу разбойников и мошенников. Теперь же он привлек человека, который, возможно, был самым крупным мистификатором в истории человечества. Пламмер купил туристический план кладбища, отметил дорогу к могиле Бальзака и без особых сложностей добрался до нее. И вот там уже он и нашел автора подделки.

Домине де Фроом прервал свой рассказ, допил коньяк и глянул на свой стакан, равно как и на опустевший стакан Ренделла.

— Еще по одному, мистер Ренделл?

— Нет, не надо ничего, кроме вашей истории. Что же случилось потом?

— Как и всякий опытный журналист после встречи Пламмер сделал подробные заметки о произошедшем. Я их прочитал. Суть этих заметок? Вот она. Настоящее имя нашего самозаявленного мистификатора — Роберт Лебрун. Пламмер пишет о нем, как о глубоком старике — восьмидесяти трех лет, как выяснилось потом — но вовсе не дряхлом, с ясной головой. Волосы выкрашены в каштановый цвет. Глаза серые, на одном глазу катаракта. Очки в стальной оправе. Остроконечный нос. Длинная нижняя челюсть. Зубов практически нет. Глубокие морщины на лице. Вес средний, как показалось Пламмеру, но, скорее всего меньше, поскольку мужчина горбился. Походка странная, ногу тянет или хромает; это из-за того, что левая нога у него ампутирована, и сейчас он носит протез, о чем распространяться не любит. Его прошлое кое-что объясняет во всей его истории.

— Откуда он?

— Из Парижа. Родился и вырос на Монпарнасе. Правда, слишком многого он Пламмеру и не сообщал. Они стояли возле могилы Бальзака, на солнце, и Лебрун довольно быстро устал. В юности он был учеником гравера. Парень был честолюбивый и хотел заработать много денег для себя самого, для матери, сестер и братьев, потому-то и начал играться с мелкими подделками. Он обнаружил в себе дар для подобного рода преступлений. Начал он с подделки паспортов, потом переключился на банкноты небольшого номинала, затем занялся письмами исторических личностей, редкими рукописями, фрагментами средневековых иллюстрированных Библий, написанных минускулом. Ну а потом он заелся, решив подделать без специальной подготовки некоторые официальные документы. Подробности мне не известны. Его подделку открыли, самого же автора арестовали, судили, а поскольку кое-какие грешки за ним водились и ранее, то его осудили на заключение в знаменитой каторжной колонии в Французской Гвиане. Здесь на каторге, для молодого Лебруна жизнь была просто невыносима. Начальство не делало ни малейших попыток вернуть его к законопослушной жизни. Он сделался более непокорным, чем обычно, его за это наказывали, и в результате совершенно сломили. В какой-то момент, когда его перевели на один из трех островов, названных впоследствии Дьявольскими, Лебрун был готов покончить жизнь самоубийством. И вот в это самое время он подружился с одним французом, католическим священником из конгрегации Святого Духа, который дважды в неделю приезжал на острова к каторжникам. Кюре весьма заинтересовался Лебруном, он обернул его к религии, вере, духовному чтению, в результате чего жизнь молодого каторжника обрела какую-то цель и смысл. После трех лет пребывания на каторге Лебруну представили некую возможность заслужить прощение. Пламмеру не удалось узнать всех подробностей этого дела. Но, как бы там ни было, возможность эта оказалась предательством по отношению к Лебруну, после чего он сделался еще более антисоциальным и озлобленным. Особенно же, на религию.

Ренделл был сбит с толку.

— Не понял, — сказал он.

— Прошу прощения за то, что не прояснил вам этот крайне важный момент. В принципе, я и сам не очень много знаю об этом. Все, что Лебрун захотел рассказать, это лишь то, что священник, которому он так доверял, духовник, сделал ему предложение от имени французского правительства. Если Лебрун добровольно согласится участвовать в каком-то опасном предприятии или эксперименте, и если он останется после этого в живых, тогда ему предоставят амнистию и освободят с каторги. Лебрун не очень-то хотел идти в добровольцы, но, подбодренный кюре, он согласился. Он выжил в этом предприятии, потеряв левую ногу, но ведь свобода стоила даже такой цены. Только свободы он не получил. Амнистию, которую пообещал священник от имени правительства, ему так и не предоставили. Лебруна вновь возвратили в тропический ад. И с этого черного дня измены Лебрун поклялся мстить. Правительству? Нет. Он был настроен против священников, против всех религий, поскольку его обманул представитель религиозной организации. И вот в своей голове и пышущем яростью сердце он разработал хитроумный план, способный обмануть всех верующих в Христа, и нанести неотвратимый удар по священникам любых конфессий.

— Подделка нового евангелия, — пробормотал Ренделл.

— Правильно, и эта подделка предлагала бы языческий источник, относящийся к суду над Христом, которого он ненавидел всей душой. Всю свою жизнь он посвятил подготовке мистификации, чтобы заставить публику поверить в нее, а затем открыть ее суть, тем самым показав ложность религиозной веры и легковерность слепого поклонения. Между 1918 годом, когда Лебруна вернули на тропическую каторгу на острове в Гвиане, и 1953 годом, когда Франция наконец-то покончила со своей знаменитой каторжной колонией, Роберт Лебрун готовил свою месть. Он серьезно занялся изучением Библии, библейских текстов и истории христианства первого века нашей эры. В конце концов, после тридцати восьми лет заключения, после того как Франция ликвидировала свою колонию, Лебрун вернулся во Францию свободным человеком, но его душа была во власти навязчивой идеи отомстить церкви.

— И тут он занялся подготовкой своей грандиозной подделки?

— Не сразу, — сказал домине де Фроом. — Поначалу ему были нужны деньги. Он начал подпольную жизнь фальшивомонетчика, превратившись в фабрику из одного человека по изготовлению фальшивых паспортов. Еще он продолжил свои исследования Писаний, Иисуса, времен раннего христианства, изучения арамейского языка. Несомненно, он стал замечательным ученым, получившим все свои знания совершенно самостоятельно. Наконец он накопил достаточно средств, чтобы купить древние материалы, которые были ему необходимы. С этими материалами, со своими знаниями и ненавистью он покинул Францию, чтобы поселиться в Риме и в тайне от всех начать готовить папирусы и пергамент, которые, как он надеялся, станут самой знаменитой подделкой в истории. И он закончил их, к собственному удовлетворению, около десяти лет назад.

Ренделл был совершенно очарован, слишком заинтригован, чтобы испытывать хоть какое-то недоверие.

— Ну а Монти? — спросил он. — Как попал во все это профессор Монти? Или же Лебрун познакомился с ним в Риме?

— Нет, в начале Лебрун не был знаком с профессором лично. Но, естественно, в ходе своих занятий библейской археологией Лебрун узнал это имя. И однажды, когда он уже закончил работу над своей подделкой и теперь раздумывал над тем, где и как захоронить ее, чтобы потом извлечь на свет божий во время раскопок, ему на глаза попалась радикальная статья, написанная Монти для одного археологического журнала.

Ренделл кивнул.

— Правильно, очень спорная статья, в которой профессор обосновывает возможность обнаружения пропавшего документа Q <Документ Q (от немецкого слова Quelle — источник ) — предполагаемый документ, послуживший источником для написания синоптических евангелий: от Матфея, от Марка и от Луки — Прим. перевод.> в Италии, а не в Палестине или же Египте.

— Вот именно, — возбужденно сказал де Фроом. — Вижу, вы очень хорошо сделали свое домашнее задание, мистер Ренделл. Хотя, конечно же, у вас был прекрасный учитель в лице дочери профессора Монти. Ну ладно, продолжим. Как только Лебрун однажды прочитал в Национальной Библиотеке эту статью профессора Монти, сразу же все детали операции, которую он готовил, сложились. Среди всех мест, предлагаемых Монти для возможной будущей находки, он выбрал древние руины вдоль берега возле Остиа. После тщательного изучения местности Роберт Лебрун решил захоронить свою подделку глубоко в земле среди развалин римской виллы первого века нашей эры.

Тут Ренделл не скрыл своего скепсиса:

— Как он мог сделать это, не опасаясь, что его не схватят на месте?

— Он сделал это, — твердо заявил священник. — Не знаю, как это ему удалось, поскольку и он сам не рассказал об этом Пламмеру. Но мне кажется, что Лебрун способен на все. Опять же, вы не должны забывать, что это человек, обладающий бесконечным терпением. Сразу же после того, как запечатанные подделки папирусов и пергамента были захоронены, он решил, пройдет несколько лет, для того чтобы запечатанный кувшин и каменный блок сделались неотличимыми от остальных развалин, чтобы на них отпечатался ход времен, чтобы они казались такими же древними, как и то, что хранится в них. За это время итальянское правительство дало разрешение на проведение раскопок в Остиа Антика; Лебрун следил за событиями, надеясь на то, что его подделку при случае выкопают. Но раскопки велись не достаточно интенсивно. В это же самое время Монти продолжал публиковать свои радикальные статьи, продвигая собственные идеи относительно возможности обнаружения документа Q в Италии, но в результате более консервативные коллеги лишь осуждали и осмеивали профессора. Читая обо всем этом, слыша про академические споры, Лебрун полагал, что, осаждаемый ученой критикой, профессор Монти изо всех сил будет желать доказать, что его идеи вовсе не были смешными. И Лебрун решил, что настало время действовать. Поэтому семь лет назад, как сам Лебрун рассказывал Пламмеру на парижском кладбище, он надумал связаться с профессором Монти в университете. И, как оказалось, психологический расчет Лебруна был абсолютно верен.

— Вы хотите сказать, что Монти клюнул? — удивленно спросил Ренделл. — Но на что?

— На небольшой фрагмент папируса с арамейским текстом, который Лебрун принес с собой, — ответил на это домине де Фроом. — Лебруна нельзя недооценивать. Он дьявольски умен. Из папируса номер три с Евангелием от Иакова он удалил два фрагмента, небрежно оборвав их, чтобы захороненный папирус был максимально похож на настоящий, объеденный временем. Один из этих фрагментов он оставил без изменений, а у второго изменил форму и написал поверху текст. Именно этот кусок он представил профессору. Лебрун подозревал, что его обязательно спросят о том, как этот папирус попал к нему в руки. На это он ответил, что является любителем, занимающимся римской историей первых веков нашей эры, что он давно уже пишет книгу о Риме и его колониях этого периода, что на выходные он часто посещает старинные места, связанные с торговлей раннего Рима. Поскольку Остиа во времена Тиберия и Клавдия была оживленным морским портом, Лебрун, якобы, провел массу времени там, среди развалин, пытаясь представить себе, каким мог быть порт почти две тысячи лет назад, чтобы затем внести это в собственную книгу. Лебрун рассказал профессору, что в округе его уже узнали, и в один прекрасный воскресный день — именно так он и говорил — маленький сорванец робко предложил ему купить сувенир. И это был тот самый фрагмент папируса, который Лебрун принес Монти.

— А разве Монти не полюбопытствовал, откуда мальчишка сам взял папирус? — перебил Ренделл голландца.

— Естественно. Только у Лебруна был готов ответ на все. Он объяснил, что сорванец со своими юными друзьями любили копать пещеры в окружающих холмах, и вот как раз неделю назад они выкопали небольшой запечатанный горшок, который разбился на кусочки, когда они пытались достать его полностью. Внутри были какие-то куски старинной бумаги, многие из которых рассыпались в пыль, но несколько остались целыми. Ребятишки использовали эти кусочки в собственных играх, они им заменяли деньги, но потом они им надоели. Но этот мальчишка сохранил свой кусочек, считая, что его можно будет продать любителю-исследователю за несколько лир. Лебрун при этом сообщил, будто приобрел папирус за какую-то ничтожную сумму, поскольку не был уверен в ценности своего приобретения, но потом он возвратился к себе в Рим и обследовал находку более тщательно. И практически сразу же, поскольку хорошо разбирается в древних рукописях, он увидал возможную значимость этого фрагмента. Сейчас же он принес его профессору Монти, руководителю археологического отделения Римского университета для подтверждения подлинности. По словам Лебруна, Монти поначалу был настроен скептично, но папирусом заинтересовался. Он попросил, чтобы Лебрун оставил находку ему на неделю, чтобы он мог получше ознакомиться с ней. Ну а что произошло потом, вы и сами можете представить.

Ренделл внимательно слушал. Точно так же, как в свое время он долго сомневался в истории, стоящей за Воскрешением Два, точно так же, с сомнением, он относился и к объяснению этой истории Лебруном. Обе истории были одинаково уместными. Тем не менее, только одна версия могла быть правдивой.

— Более всего, домине, меня интересует, что Роберт Лебрун придумал дальше.

Де Фроом внимательно поглядел на него.

— Вы относитесь к этому делу столь же скептически, как поначалу профессор Монти. — Он усмехнулся. — Думаю, вы бы убедились, точно так же, как и профессор спустя неделю после того, как ему принесли фрагмент папируса. Когда Лебрун неделей позже появился в университете, Монти принял его по-царски и закрылся с ним в своем кабинете. Монти не скрывал собственного возбуждения. Как вспоминает Лебрун, он был вне себя от волнения. Монти заявил, что он внимательно изучил фрагмент и уже нисколько не сомневается в его аутентичности. Похоже, что этот фрагмент является частью кодекса с записью Нового Завета, причем, записью, предшествующей всем известным. Он даже может предшествовать самым ранним известным евангелиям, то есть, Евангелию от Марка, которое приписывается к 70 году нашей эры, и Евангелию от Матфея, которое, как считается, было написано в 80 году нашей эры. Если сохранился этот фрагмент, то могут быть и другие. Если же будут найдены и другие фрагменты, тогда они могут представлять самое невероятное открытие в библейской истории. Если Лебрун направит его на место находки, Монти готов получить все необходимые разрешения и начать поиски. Лебрун был готов сотрудничать, но у него имелось два условия. Первое, он настоял на том, что если раскопки закончатся успешно, он получит половину денег, которые заработает на них профессор Монти. А вторым условием было то, что Лебрун останется в тени, его собственная роль во всем предприятии будет держаться в тайне, имя его никогда не будет не то что обсуждаться, но даже и упоминаться профессором, поскольку в Италии он чужак — ну не мог он открыть профессору свое криминальное прошлое — и он совершенно не желает никакой рекламы, так как в этом случае могли бы выплыть грешки юности, а вместе с ними — высылка с новой родины. Профессор Монти согласился на оба эти условия, и договор между ними был заключен.

— И после того профессор Монти начал раскопки по соседству с Остиа Антика?

— Да, именно в том месте, куда направил его Лебрун. Он даже составил для профессора карту. Через шесть месяцев после всех необходимых приготовлений профессор начал копать. Еще через три месяца он обнаружил пустотелый пьедестал статуи, в котором находился так называемый второй запечатанный сосуд, тот самый, внутри которого и были папирусы с Евангелием от Иакова и Пергамент Петрония. И вот теперь, спустя шесть лет, сегодня, мир готов получить пятое Евангелие со своим историческим Иисусом под обложкой Международного Нового Завета.

— Домине, — сообщил Ренделл, выпрямляясь на своем месте. — Мне кажется, я бы выпил еще.

Священник поднялся.

— Похоже, что и я с удовольствием выпью.

Пока де Фроом относил пустые стаканы к холодильнику, Ренделл нервными движениями набил трубку. Он все время искал эту дверь к истине, и вот теперь, когда эта дверь приоткрылась, он не мог ясно различить, что же за ней находится.

— Но ведь это же еще не вся история, — сказал он. — Слишком много тут…

— Нет, это уже практически все, — ответил ему де Фроом, занимаясь напитками. — Хотя, еще должна прийти развязка, а точнее — две развязки: одна, связанная с Лебруном и Монти, а вторая, связанная с Лебруном, Пламмером и мной.

Голландец уже закончил разливать выпивку и вернулся с виски для Ренделла и коньяком для себя. Вновь усевшись в углу дивана, домине де Фроом продолжил рассказ.

— По словам Роберта Лебруна, после того как подлинность находки была подтверждена, и она была продана издателям из Воскрешения Два, профессор Монти честно отдал ему половину денег. Но, не станем забывать, первоначальной целью Лебруна были вовсе не они. Настоящая его цель состояла в том, чтобы открытие было принято церковью, после чего он обнародовал бы, что открытие — это только подделка, и насладился окончательной местью. Год за годом он ожидал публикации Международного Нового Завета, и всякий раз, когда наш терпеливый преступник начинал уже терять свое терпение, Монти убеждал его, что находка уже переводится, или подтверждается, или уже отдана в набор, так что очень скоро она сделается достоянием общественности. Этого момента Лебрун и ожидал. Момента, когда открытие станет всем известным, а он сможет доказать публике, что все это ложь, и церковь при этом будет опозорена. Но в прошлом году с Лебруном произошло нечто примечательное. Он уже проиграл большую часть полученных от Монти денег, беззаботно потратил их на уличных женщин и сидел практически без гроша в кармане. Хотя он и привык к безденежью, но даже этого было недостаточно, чтобы спровоцировать его на новые действия. Вновь встретиться с профессором Монти его заставила влюбленность. В свои старческие годы Лебрун совершенно потерял голову, влюбившись в одну из проституток, что промышляла в Садах Боргезе. Я уверен, что это была юная, глупенькая, но практичная девица, и она не собиралась обслуживать старика, пока тот не обеспечит ей удобства, если не шикарную жизнь. Лебрун честно признался Пламмеру, что он отчаянно желает обладать ею. И он видел только одно решение. Шантаж.

— Шантаж? И кого же он хотел шантажировать? Профессора Монти?

— Абсолютно верно. Прошедшие годы вовсе не смягчили мании Лебруна, его страстного желания выставить религию, церковь на посмешище. Но теперь, наряду со старой, появилась новая мания. Нужда в средствах, деньгах, способных купить любовь. И вот по этой причине, где-то прошлым годом, он договорился о личной встрече с профессором Монти…

— И когда же в прошлом году?

— Точно я не знаю.

Вполне возможно, что год и два месяца назад, подсчитал Ренделл.

— Могло это произойти в мае прошлого года?

— Похоже, что где-то так. В любом случае, он встретился с профессором Монти не в университете. Он настойчиво хотел знать, когда же будет опубликована находка. К этому времени перевод уже был передан Хеннигу, в Майнц, для подготовки к печати. Монти удалось убедить Лебруна, что Библия будет опубликована в будущем году, то есть, уже в этом. Он даже сообщил Лебруну название новой Библии. Удовлетворенный этим, Лебрун нанес свой удар. Он сообщил Монти, что крайне нуждается в деньгах, как можно быстрее и как можно больше, и он ожидает, что Монти даст ему эти деньги. Но Монти оказался несговорчивым. У него не было лишних денег, а даже если бы и были, он не видел никакой причины отдавать их Лебруну. Все прошлые договоренности между ними уже были исполнены. И Монти выполнил свои обязательства, выплатив Лебруну его долю. Теперь же не было никакого резона платить ему больше. “Э, резон имеется”, — сказал Лебрун профессору. “Если вы не заплатите мне еще, я уничтожу вас лично и ту Библию, которую издатели готовят к печати. Я покажу, чем является все ваше открытие, что это подделка, мистификация, мною задуманная и мною же изготовленная”. Можете представить себе, как это подействовало на бедного Монти?

Ренделл вынул трубку изо рта.

— Понятное дело, Монти ему не поверил.

— Естественно, Монти ему не поверил. Не имелось никаких причин верить в это. Опять же, как он мог поверить? Но только Лебрун, как он потом признался Пламмеру, был готов к этому. Он принес с собой абсолютное, неотвратимое доказательство собственной подделки.

— Что же это было за доказательство?

— Этого он Пламмеру не сообщил, — признался домине де Фроом. — Но, скорее всего, доказательство, реальное доказательство своей подделки у него имелось. Потому что, когда профессор Монти увидел его, он был в состоянии шока. Лебрун сказал профессору: “Если вы дадите нужные мне деньги, то я отдам вам это доказательство, так что ваша карьера и репутация будут в безопасности, а Международный Новый Завет все посчитают подлинным. Если же вы мне откажете, тогда я представлю это доказательство на публике, и ваши Иаков с Петронием окажутся фальшивыми. Так что вы скажете?” Монти на это лишь пообещал, что поищет возможности каким-то образом найти эти деньги.

— Он нашел их?

— Как вам это прекрасно известно, мистер Ренделл, ему это не удалось . Он вернулся в свой университетский кабинет, к своему личному столу. Можете представить испытываемые им чувства, когда он сидел там один, в состоянии окаменения, страдая от осознания того, что его выставили дураком, и что вся его работа рухнет, что сам он будет опозорен, а поверившие ему люди из Воскрешения Два и церкви тоже обанкротятся. Естественно, он впал в беспамятство, в сильнейшее нервное расстройство. Когда несколько дней спустя Лебрун попытался встретиться с ним, чтобы вытянуть деньги с помощью шантажа, он узнал, что профессор слишком болен, чтобы даже с кем-либо говорить. Лебрун не поверил тому, что услышал, он сунул нос в университет, но узнал там, что профессору предоставили длительный отпуск. Находясь в сомнениях, в один прекрасный день Лебрун проследил за дочерьми профессора Монти до Виллы Беллависта за городом. Когда он узнал, что их целью была больница для душевнобольных, ему пришлось согласиться с фактом, что из профессора Монти больше ничего не вытянешь.

— А не пытался ли он переговорить с дочерьми Монти? — хотелось узнать Ренделлу.

— Об этом мне ничего не известно, — ответил на это де Фроом. — После этого, как он сам признался Пламмеру, Лебрун рассматривал ряд других жертв для своего шантажа. Он даже обдумывал идею обратиться в Министерство общественных работ Италии и вытащить деньги от них, чтобы замять скандал. Только у него оказалось достаточно мозгов в голове, чтобы понять: с правительством шутки плохи; ведь они могут его просто арестовать, конфисковать имеющееся у него доказательство подделки и забыть о нем. Тогда он стал думать над тем, чтобы отправиться в Амстердам и предъявить издателям свое доказательство подделки. Но тут же он почувствовал, что те могут сделать все, что угодно, лишь бы защитить те миллионы долларов, которые они инвестировали в проект. Так что он опасался и их. Он боялся, что издатели смогут найти возможности арестовать его, свидетельство подделки отобрать, а самого его бросить в тюрьму. Он даже обдумывал возможность обращения к прессе. Но, снова же, ему было страшно того, что пресса посчитает его безумцем, да еще и откроет его нечестивое прошлое. В конце концов он надумал, что следует найти кого-то, приватное лицо, с безупречной репутацией, который бы хотел уничтожить Воскрешение Два так же сильно, как и он сам. Тут ему в руки попала серия статей Седрика Пламмера, и он почувствовал, что обнаружил такого человека и свою единственную надежду. И он был прав.

Дрожащей рукой Ренделл поднес стакан к губам и сделал хороший глоток виски.

— Ну хорошо, — сказал он, — чем же закончилась встреча Лебруна с Пламмером в Париже? Заплатили ли вы ему и забрали ли доказательство подделки?

Домине де Фроом нахмурился, поднялся со своего места и взял из лежащей возле лампы коробки тонкую сигару.

— Вторая развязка, — пробормотал он, прикуривая сигару, — и более странная, чем все то, что ей предшествовало.

Он остался стоять, крутя сигару в своих пальцах.

— Да, Пламмер вел переговоры с Лебруном, когда они вместе покидали кладбище Пер-Лашез. Оказывается, Лебрун оставил свое доказательство мистификации спрятанным в каком-то секретном месте в окрестностях Рима. Он согласился на то, чтобы вернуться в Рим, извлечь его и ожидать встречи с Пламмером здесь. Они назначили эту вторую встречу — Лебрун сам назвал время, дату, час и место, какую-то забегаловку, которую он сам частенько посещает. Именно там Пламмеру было разрешено проверить доказательство подделки Лебруна, и вот его, письменное свидетельство, Пламмер должен был обменять за довольно приличную денежную сумму.

— За сколько же?

Домине де Фроом стоял, пыхая дымом с высоты своего немаленького роста.

— Лебрун хотел пятьдесят тысяч долларов в американской валюте, либо эквивалент этой суммы в фунтах стерлингов или швейцарских франках. Пламмер начал с ним торговаться. Лебрун снизил свои требования до двадцати тысяч долларов.

— Ну хорошо, эта встреча состоялась?

— Можно сказать, что да. Но вначале позвольте рассказать об одном изменении в планах. Когда Пламмер вернулся в Амстердам и сообщил о переговорах, я был — позвольте мне выразить это так — я был переполнен надеждой. Я сразу же понял, что эта операция для нас слишком важна, чтобы поручать ее выполнение только лишь Пламмеру. Да, он энтузиаст, журналист, но он абсолютно ничего не понимает в папирусах, в арамейском языке, в критике текстов. Я же являюсь экспертом во всем этом. Я был уверен, что доказательством Лебруна будет второй фрагмент, который он вырвал из вашего папируса номер три и оставил нетронутым. Или же это будет нечто подобное. Я ожидал, что в нем будет несокрушимое доказательство того, что весь текст не настоящий, а поддельный. У меня было гораздо больше квалификации для проведения подобной оценки, чем у Пламмера. Вот почему в Рим мы отправились вместе.

— И когда же это было?

— Три дня назад. Мы договорились встретиться здесь, в городе…

— Где конкретно?

Проявляя огромное терпение, де Фроом ответил Ренделлу.

— Это было дешевое студенческое кафе или даже бар в узком переулке, что вливается в Пьяцца Навона. Само кафе располагается на углу Пьяцца делле Синке Люне — Площади Пяти Лун — и Пьяцца ди Санто Аполлинере. Только выглядело оно не столь живописно, как я это описываю. Само кафе называется Бар Фрателли Фабре — то есть, Бар братьев Фрателли. Давно требует ремонта. Четыре столика на улице с плетеными из лозы стульями перед стойкой и выцветший зеленый навес, который обязан защищать посетителей от солнца. Две двери закрыты чем-то вроде занавесок из гибких пластиковых ленточек, чтобы не пропускать мух — такие занавески сразу же напомнили мне про алжирские дома определенной репутации. Мы с Пламмером должны были встретиться здесь с Лебруном в час дня. Приехали мы минут за пятнадцать, захватив с собой двадцать тысяч долларов; мы заняли столик на улице, заказали вино и начали ждать со вполне понятным напряжением.

— Он пришел? — с тревогой спросил Ренделл.

— В пять минут второго, когда мы уже начали беспокоиться, на Пьяцца ди Синке Луне вдруг въехало такси и остановилось со скрипом тормозов на другой стороне широкой улицы, что вела к кафе. Задняя дверь машины открылась и оттуда, чуть ли не выпав на улицу, вышел старик и поковылял к водителю, чтобы расплатиться. Помню, как Пламмер стиснул мое предплечье. “Это Лебрун, это он!” Пламмер вскочил на ноги и закричал: “Лебрун! Я здесь!”. Тот повернулся, едва не упал при этом из-за своего протеза, глянул на наш столик, и вот тут он немедленно изменился в лице. Он был возмущен, он страшно рассердился. Он даже стиснул руку в кулак и погрозил нам. При этом он заорал Пламмеру: “Вы нарушили данное мне слово! Вы и не собирались это публиковать!” И тут он показал пальцем на меня. Когда он сделал так, до меня дошло, что на мне одеяние священника, ряса. Идиотская забывчивость. Я одел ее на службу и совершенно забыл переодеться. Старик был уверен, что Пламмер продался церковникам и пытался захватить доказательство подделки в свои лапы, чтобы потом передать церкви, а уж та бы это доказательство просто уничтожила. Пламмер пытался что-то кричать, перебежать оживленную улицу, добраться до Лебруна и объяснить мое присутствие. Но было слишком поздно. Тот вскочил в такси, и машина умчалась вместе с ним, не оставляя нам ни тени надежды вновь найти его, не оставляя ничего. Больше мы его не видели, нам не удалось установить его местопребывания. В телефонной книге Рима никакого Лебруна нет, равно как и никаких записей в городских архивах. Он полностью испарился.