– Вовсе нет. Просто любитель, как я. Хотя, уверяю тебя, я не думаю, что мы любим одних и тех же исполнителей. – Глеб подождал, пока Харгрейвс зачеркнул предыдущую запись. – Мне говорили, что он балдеет от малоизвестного чикагского пианиста Арта Ходса. – У Глеба появилось странное, почти брезгливое выражение, плохо вязавшееся с его сакс-кобургским видом. – Очень бледный, специализирующийся на блюзах исполнитель. Фигня.
– А ты? – выспрашивал Харгрейвс.
– Я? Я предпочитаю бессмертного Оскара.
– Уайльда?
– Петерсона. – Глеб видел, как журналист записал это. – Да про меня-то зачем, бестолочь? Джилиан про меня не спрашивала.
– Точно. – Харгрейвс зачеркнул запись. – Что ты еще можешь рассказать про Френча?
Глеб откинулся назад и начал тщательно разрезать остатки букета из мясных листьев. Он прожевал кусок, который показался ему суховатым, потом поднял взгляд на своего гостя.
– Напротив, старик, что можешь рассказать мне ты?
Если полковник Френч уходил на ленч рано, капитан Шамун обедал поздно, и наоборот. Но если Френч забывал предупредить своего заместителя о времени ленча, Морис Шамун оказывался привязанным к письменному столу, не зная, когда удастся перекусить, да и удается ли вообще. Если дела шли нормально, это не вызывало проблем. Но сегодня по личным причинам Шамун особенно хотел пообедать вне пределов канцелярии. Он включил крохотный транзистор, чтобы узнать новости. Ничего, кроме музыки. Он выключил приемник.
Когда вернется Нед, было не известно, никто не заметил, когда он вышел из здания. Шамун стоял у окна, смотрел на Гросвенор-сквер и думал, что делать. Обычно Нед не исчезал не замеченный охраной у входа. Но в последнее время он ускользал в полдень незаметно.
Утром, перед тем как сесть в машину и заехать за Недом, Шамун позвонил из телефонной будки.
Этот звонок и был причиной того, что сейчас он немного нервничал.
Он заметил длинноногую девицу, сидевшую на скамейке. Нэнси Ли Миллер без сандвича и араба-любовника все равно писала что-то в своей проклятой книжечке. Даже с такого расстояния Шамун видел, что у нее была новая записная книжка, значит, старую изучают боссы. У Шамуна неожиданно возникла мысль, не слишком хорошая, но заманчивая.
Как заметил Шамун, обходя лужайку, чтобы подойти к Нэнси Ли сзади, погода была переменчивой, обещала то дождь, то солнце, но ни того ни другого не было. Покрытое тучами небо прояснилось и сияло голубизной. Люди проходили через сквер, опасливо поглядывая на небо, а возможно, и друг на друга.
Он подошел сзади к скамейке Нэнси. Она и в самом деле читала книгу в бумажной обложке, под которой лежала небольшая записная книжка, прошитая пластиковой спиралью, что до литературы, то Нэнси Ли оказалась патриоткой: в руках у нее был порнографический бестселлер: его автор, американский писатель, жил за границей.
– Стыдно, стыдно, Нэнси Ли, – промурлыкал Шамун ей в ухо.
Девушка вскочила как ужаленная, издала сдавленный крик и, обернувшись, увидела своего мучителя.
– А, это ты испугал меня, Морис!
– Слушай, ну ты такое почитываешь?
Она покраснела.
– Я не знала, что ты ханжа.
Он похлопал ее по руке.
– Ты вечером сегодня свободна?
– Боюсь, что нет.
– А завтра вечером?
– На этой неделе не получится, Морис. – В ее отказе прозвучало некое туманное обещание, но это было так неуклюже, что Шамун усомнился, проглотит ли он это.
Он взял у нее роман.
– Ну, где тут самые пикантные места?
– Купи себе такую же книгу и найди сам.
– Зачем же мне покупать, если у моей подружки она есть?
Она еще больше покраснела.
– С каких это пор я стала твоей подружкой, дорогой?
– Только в мечтах, – шепнул он патетически, взял в руки ее записную книжку, дважды пролистал ее. – Пишешь порнороман, Нэнси Ли?
– Отдай.
– Вот. – Но он не возвращал книжку до тех пор, пока не нашел строчку: «12.55: Френч вышел». Он усмехнулся, глядя, как она прячет записную книжку.
Они немного помолчали, девушка оглядывала лужайку, пока взгляд ее не остановился на бронзовой статуе мужчины в большом морском капюшоне, потрепанном штормом.
– Да, – сказала она, припоминая что-то, – старик в пальто? Этот? – Показала она.
– Ф. Д. Р.? А что?
– Ф. Д. – кто?
– Франклин Делано Рузвельт. Президент США во время Второй мировой войны и в период Великой депрессии. Если я правильно помню, его избирали президентом четыре раза. – Шамун пристально смотрел на нее. – Ты же знаешь о нем, Нэнси Ли. Ты же помнишь, что о нем рассказывали вам в школе.
– Неужели?
– Нэнси Ли, – помолчав, начал он безразличным тоном, словно это не очень-то интересовало его. – Сколько тебе лет?
– Больше восемнадцати.
– Нет, серьезно. Тебе уже есть двадцать один?
– Конечно, а почему спрашиваешь?
– Нэнси Ли, – продолжал он, беря обе ее руки в свои. – Могу я сказать тебе кое-что очень личное? О сексе?
Она нервно засмеялась.
– А почему бы нет?
– Ты когда-нибудь слышала о женском обрезании?
Возникла неловкая пауза. Ее щеки зарумянились.
– Это что, шутка?
– Это называется клитеродектомия.
– Морис!
– Нэнси Ли, арабские мужики не успокоятся, пока не вырежут тебе клитор. Не говори, что ты об этом не слышала.
На этот раз пауза была еще более длинной и неловкой.
– Ты за мной шпионишь, Морис.
– Я ревную как дьявол, вот и все.
Она сделала попытку засмеяться.
– Ты что, хочешь извести себя? Мы провели неделю в Риме, ну и старались там!..
Ее смех был заразителен; Шамун непроизвольно захихикал. Она на него долго смотрела.
– Я не могу сегодня вечером, Морис. В восемь у меня одно серьезное дело.
– Что бы там ни было, встретимся у меня в пять тридцать? Я тебя довезу назад.
Она сидела молча, играя со своей записной книжкой.
– Ты не знаешь этого парня, Морис. Он... понимаешь, я как будто ему должна, а он не стесняется получить свое. Он просто с ума сходит, если видит другого парня рядом со мной.
– Пять тридцать, угол Одли и Гросвенор. Я буду на маленьком коричневом «форде-фиесте». Я доставлю тебя, куда ты скажешь к восьми вечера, точно.
– Не знаю, Морис. Я хотела бы.
– Этому парню все уже немного наскучило. А ты устала быть должницей. Со мной начнешь все сначала.
Ее рот слегка приоткрылся. Она так напряженно на него смотрела, что не заметила, как выронила на траву записную книжку.
– А потом? – хотела она спросить.
– Теперь о тебе, Нэнси Ли. Я без ума от тебя.
– Ну...
– Пять тридцать. Одли и Гросвенор. Это свидание.
* * *
Один из немногих не разорявшихся регулярно магазинчиков находился на углу пешеходной улицы Саут-Молтон и Бленхейм. Шамуну казалось, что магазин под названием «Бриктон» был здесь всегда. Он торговал обычной женской одеждой и всем тем, что носят модные дамы со средним достатком. Назван он был в честь той, чей ночной клуб в Риме был излюбленным местом многих знаменитостей. Но было еще одно объяснение такому названию. Попрощавшись с Нэнси Ли, Шамун прошел по Саут-Молтон и остановился на углу, разглядывая витрины «Бриктона».
Потом дошел до конца улицы. В кофейне заказал сдобу с маслом и чайник китайского чая. Он сидел, наверное, минут пятнадцать, глядя на стол и размышляя, состоится ли встреча, которую сегодня утром он назначил на два тридцать – именно это время показывали сейчас его часы. Поняв, что срок наступил, он не испытал тревоги, хотя не чувствовал себя и спокойным. У входа в кофейню послышался вдруг какой-то шум. Он поднял глаза.
Владелица «Бриктона» была рыжеволосой и толстой, хотя и не пухлой. Пятьдесят фунтов лишнего веса были катастрофой для женщины ее роста. Она изменила свою фамилию в Бриктон – по названию магазина. К югу от Оксфорд-стрит ни у кого не было такой большой груди. Шамун напомнил себе, что к северу от этой границы пальма первенства, конечно, принадлежала Лаверн Френч. И не одна.
Бриктон села у столика позади Шамуна так, чтобы ее шепот никто, кроме него, не мог слышать. Раздался звук чиркнувшей спички. Она закурила и выпустила дым в его сторону.
– Ну, паренек, лови момент.
Шамун кивнул и начал что-то аккуратно писать карандашом на дешевой бумажной салфетке со столика.
Он и Бриктон знали друг друга давно. «С тех пор, когда я была костлявой», – говаривала Бриктон, хотя Шамун помнил ее только пышечкой. Перед ним живо стояла их первая встреча в Тель-Авиве в день его приезда на автобусе из Бейрута. Он окончил колледж еще в те добрые времена, когда стреляли меньше, чем теперь. Но даже тогда только американский паспорт помог ему проехать в Израиль. Та встреча была тоже в кофейне, мало чем отличавшейся от этой: тогда Шамун заказывал что-то, говоря по английски.
– Эй, янки, тебе нужен переводчик с дипломом Велесли?
Бриктон – ее звали, кажется Мириам, но Шамун за долгие годы забыл ее имя – родилась в Штатах, после колледжа переехала в кибуц к северу от Яффы. Она была на десять лет старше Шамуна и уже тогда имела звание капитана в Моссад. Не будучи урожденной израильтянкой, она не могла попасть во внутреннюю разведку Шин-Бет. Но Моссад, проникнувшая во все страны, сумела использовать ее исключительные способности.
Аккуратно записывая свои короткие заметки, Шамун подумал о том, что сейчас она, вероятно, полковник, как Нед Френч. В конце концов, руководить резидентурой Моссад в Лондоне было чертовски сложно.
Особенно для женщины.
Глава 10
– Да нет, сэр! Если бы только Абе Линкольн поддержал его, вместо того чтобы прижать в деле с этим негодяем Джо Хукером, война закончилась бы к осени 1863 года.
Нед Френч сидел в тихом уголке «Большой бочки» на Гудж-стрит, слушая, как Амброз Эверетт Бернсайд-третий защищал своего деда, устроившего резню во Фридериксбурге.
«Большая бочка» была приятным старомодным пабом с гигантской, на три стороны, стойкой в центре: дюжины клиентов могли пристроиться возле нее одновременно.
Под влиянием виски и нескольких чашек крепкого кофе в старике за последние полчаса произошла замечательная метаморфоза. Он заметно взбодрился.
– Надо помнить одну штуку, молодой человек, – объяснял Бернсайд Френчу. – Грэмпо сделал ошибку, которую сделал бы любой честный человек. После всех этих воплей – ну, двенадцать тысяч юнионистов погибло и всего пять тысяч северян – Грэмпо прямо сказал Линкольну: «Сэр, вышвырните этих разбойников, не подчинившихся моим приказам – а это были Франклин, Самнер и Хукер, – или вышвырните меня». Не важно, что во Фридериксбурге Грэмпо выступал против генералов Роберта Э. Ли и Стоунволла Джексона. Нет, сэр, Линкольн просто освободил его от командования и отправил в Теннесси. А разве позже не Грэмпо спас Ноксвилл от Лонгстрита? Однако после этого дела в Род-Айленде никто не стал относиться к нему хуже. Они трижды избирали Грэмпо губернатором. А потом послали его в Вашингтон сенатором. Вы видите, молодой человек, что фамилия, которую я ношу, – славная фамилия. И именно это делает всю мою историю настолько непереносимой.
Нед обдумывал, как бы ему спросить старика, в чем же состоит его обида на США.
– Расскажите мне о себе, мистер Бернсайд.
– В 1940-м я пошел на войну добровольцем, еще до Перл-Харбора. Меня зачислили в ВВС. Тогда они еще назывались авиакорпус. Это уже позже, в 1942-м, нас всех перевели в армейскую авиацию США.
– Вы были летчиком?
– Нет, механиком. Я прибыл сюда, в Англию, с первой группой семнадцатых.
– А демобилизовались вы тоже здесь?
– Да, в 1950-м. К тому времени я был уже женат. – Старик умолк, на его изможденном лице заходили желваки.
Пришло время показать, подумал Нед, что он тоже военный. Он вынул свое старое удостоверение, на котором был сфотографирован еще лейтенантом. Он давно заметил, что именно человеку в этом звании лучше разговаривать с бывшими военными. Упоминание его нынешнего звания только отталкивало их.
Бернсайд скосил глаза на удостоверение.
– Не дурачьте меня, молодой человек. Вы слишком стары, чтобы быть лейтенантом.
– Ну и что? Вы знаете, что я работаю в посольстве. Если у вас есть законная жалоба, я смогу вам помочь.
Старик медленно выпрямился с таким видом, будто Нед дал ему лекарство без этикетки, и оно может убить или вылечить.
– Да, – сказал он наконец с неожиданной теплотой в голосе. – Я женился на английской девушке Вики, самой красивой во всем английском ВМФ. Устроился в одну авиастроительную компанию, которая потом обанкротилась. Так и шли мои дела. Каждая компания, принимавшая меня на работу, через несколько лет вылетала в трубу. Не удавалось им справиться ни с «Боингом», ни с чем другим. В конце концов случилось так, что у нас с Вики остался только маленький угловой киоск на Саут-Кенсингтон – сигареты, газеты, конфеты. У меня купили его два года назад за приличную сумму.
– Ну, это хорошо.
– Там сейчас кабак итальянский.
– А деньги?
– Моей и Викиной пенсии нам как раз хватало на жизнь. Поэтому мы вложили деньги в одну так называемую объединенную трастовую компанию. Американскую. Парень, возглавлявший ее, был американцем, а деньги наши они вкладывали в американские фирмы. «Получите вашу гарантированную долю богатства дяди Сэма!» Это очень подходило нам, Вики и мне, потому что, сами понимаете, мы не хотели вкладывать деньги в английские концерны.
– А как называлась ваша компания?
– «Международный англо-американский траст».
– Звучит как английская фирма.
– Это название компании. Мы у нее купили бумаги акционерного общества «Северо-американский фонд свободы». «Присоединяйтесь к растущему чуду 1980-х!»
Бернсайд разволновался.
– Я стучусь в это чертово посольство уже два года, и никто меня не слушает. Двадцать тысяч фунтов вылетели в трубу! Это же больше тридцати тысяч долларов, молодой человек. У Вики всегда было слабое сердце, но на бесплатную операцию не приходилось рассчитывать: двести двадцать седьмой номер в листе ожидания. Проживи она еще три года, ее бы прооперировали. Я хотел заплатить за частную клинику, но она отказывалась. А потом, однажды ночью, компания и фонд вдруг свернулись и испарились.
Дыхание Бернсайда участилось. Оцарапанная кожа вокруг подбитого глаза потемнела. Его пальцы впились в руку Неда.
– Я не сказал ей об этом. Но через неделю она узнала об этом из старой газеты, что-то разворачивая. Она подошла ко мне: «Милый, это правда? Все наши сбережения?» Я стоял как истукан и кивал, пока она не упала на пол прямо передо мной.
Он стукнул указательным пальцем по крышке столика еще раз и возбужденно продолжал.
– Прямо у моих ног. Ее привезли в больницу. Больше она не приходила в сознание. Доктор сказал, стресс.
Нед тяжело вздохнул. Пьяный воздух паба входил в его легкие и выходил из них. Он смотрел на убитое лицо внука генерала Бернсайда – того, кем гордилась страна, Восьмая воздушная армия, человека, уничтоженного...
Нед достал из нагрудного кармана ручку и старый конверт. Дайте мне еще раз название этого фонда.
Указательный палец старика продолжал бить по крышке столика, вместо того чтобы наказать того, кто ограбил его от имени Америки.
– Да не в названии фонда дело. – Тук, тук, тук. – А в том жулике, который командовал всей этой шарагой. Он тоже американец.
– Его фамилия?
Тук, тук.
– Тони Риордан.
Негодующий Нед записал на конверте фамилию, едва не разорвав бумагу.
– Давайте в одиннадцать утра завтра. Вы подойдете к главному входу со стороны площади и спросите мистера Гривса. Вот. – Он написал фамилию. Пододвинув листок к старику, Нед смотрел, как недоверчиво тот читает. Его снова поразило странное сходство между этим неряшливым стариком и его аккуратным, хорошо ухоженным отцом в Висконсине.
– Гривс? Мне совсем не нравится эта фамилия.
– И ради Бога, – продолжал Нед, – приведите себя в порядок перед тем, как туда идти. Помойтесь. Вымойте волосы шампунем. Причешитесь. Сбрейте щетину. Вы должны выглядеть как следует, старый солдат.
Нед придвинул к себе обрывок бумаги и, написав: «Шампунь! Причесаться!!» – засунул листок в карман его пиджака.
– Пойдемте-ка, солдат, в магазин. Нам надо купить то, что вам нужно.
– В подачках не нуждаюсь, – обиженно сказал Бернсайд. – У меня есть пенсия.
Нед встал и огляделся.
– Поблизости наверняка должен быть магазин. «Бутс» или «Ундервуд». Один из таких. Купите там все. Я хочу, чтобы завтра вы выглядели достойно.
– А чем этот Гривс так важен?
– Он пытается упрятать за решетку вашего старого приятеля Риордана, наломавшего столько дров. Вы – очень ценный свидетель. Но вы должны выглядеть солидно. Поняли?
Бернсайд, казалось, долго размышлял. Потом он кивнул, словно через силу.
– Садись, – приказал он. – Я думаю, что должен тебе кружку пива, сынок.
* * *
В три тридцать Джейн Вейл сняла трубку телефона и набрала прямой номер Неда Френча. После шестого гудка она повесила ее, зная; что теперь ответить может только Морис Шамун. В ней закипело бессознательное раздражение против Неда. Только спокойно поговорив с ним, она сможет избавиться от этого.
Отчаяние она почувствовала не от того, что в последний момент сорвалось их свидание. В конце концов, говорила она себе в сотый раз после того, как это случилось, их отношения регулировались неписаными правилами, определяющими их поведение в любых ситуациях. Они не могут подводить друг друга, выказывая эмоции при посторонних.
Все это игра, с горечью признавалась она себе. И жизнь разведчика для Неда была игрой, в которой, как он говорил, счет велся по ежедневному числу трупов. Разве не это сказал он ей в их грустном, уютном гнездышке в отеле? Он считал и их отношения игрой, а значит, она имела свои правила.
Первое и главное: скрывать все от посторонних. Лицо Джейн еще больше помрачнело. И конечно, ни на что не жаловаться и ничего не выяснять. Боже, да никогда.
Она встала и пошла из офиса. Потом остановилась на полпути, поняв, что Неда в его кабинете нет, а если бы он и был, пришлось поразмыслить, чтобы" объяснить свой визит к нему.
Джейн возвратилась к столу и позвонила в Уинфилд-Хауз: по этому номеру Пандора Фулмер просила отвечать на приглашения. Послышался сильный густой голос экономки, миссис Крастейкер.
– Уинфилд-Хауз. Чем могу вам помочь?
– Миссис Крастейкер?
– Да.
– Белл, это Джейн Вейл из посольства.
– А, мисс Джейн! Очень рада вас слышать. – Пожилая негритянка ответила очень настороженно. – Миссис Пандоры нет сейчас на месте.
– Я догадываюсь, что телефон трезвонит не переставая.
– Сегодня уже спокойней. Вы знаете, как такие дела проходят, – начала объяснять экономка со знанием дела. – Оказывается, многие просто не знают, что означает пометка RSVP
на приглашении, или просто об этом не думают, а кто-то скажет секретарше позвонить, а та забудет. Ну, вы знаете.
– Так сегодня полегче? Сколько у вас сейчас, наверное, уже больше трех сотен?
Продолжительная пауза на другом конце провода позволила Джейн понять, что Пандора Фулмер избегает разговора с ней, чувствуя за собой вину. Наконец экономка ответила.
– Что-то вроде того.
– Скажем, триста двадцать? – допытывалась Джейн.
Еще одна пауза, и Джейн догадалась, что рука прикрыла трубку. Голоса звучали приглушенно. Миссис Крастейкер ответила уже с облегчением:
– Триста десять, мисс Джейн. Я как раз подсчитала. Триста десять.
– Спасибо, Бел. Пожалуйста, передайте миссис Фулмер мои извинения за то, что мне не удалось сегодня утром приехать и помочь вам. Но нам приходится здесь заниматься безопасностью приема.
– Простите?
– Безопасность, Бел. Вы понимаете, что в связи с приемом нам следует обеспечить особую безопасность? Ведь в одном месте собираются все важные персоны.
Эта мысль явно удивила миссис Крастейкер.
– Ну и что?
– Передайте миссис Фулмер, чтобы она не беспокоилась по этому поводу, – добавила Джейн почти со злобой. – Пусть не забивает этой ерундой свою прелестную головку. Мы справляемся.
– Ну это же прекрасно, – ответила негритянка с энтузиазмом. – Пока.
Положив трубку, Джейн почувствовала, что настроение ее еще ухудшилось. У нее теперь был повод зайти к Неду. Но хотела ли она увидеть его? Он напугал ее сегодня. Как затрепетала она, услышав телефонный звонок в их маленьком тайном убежище! Она не знала, надо ли отвечать. А потом услышала вместо объяснения какие-то сбивчивые слова. Неожиданная ситуация, ладно. Но прошло уже несколько часов, и ничего – ни извинения, ни сочувствия.
Да пошел он к черту! Она снова позвонила к нему в офис, дождалась, пока Шамун взял трубку.
– Капитан Шамун, это Джейн Вейл.
– Да, полковника Френча...
– Вы можете записать для него сообщение? Я разговаривала с Уинфилд-Хаузом. Приглашенные медлят. Они получили согласие от трехсот десяти человек.
Шамун что-то тихо пробормотал, записывая сообщение.
– Что-нибудь еще?
– Все. До свидания. – Четко. Очень хороший работник эта мисс Вейл.
И к черту Неда Френча.
Центр коммуникаций Компании только недавно переехал в дом рядом с Беркли-сквер. Руководя этим местом, Ларри Рэнд ненавидел его.
Никаких особых причин для этого не было. Место было удобным. Маленькие забегаловки на Шеферд-Маркет, тележки с едой и прохладительными напитками, классные диско-клубы по вечерам и несколько еще более классных ресторанов: для тех же, кто имел склонность к более высоким материям, от этой части Мэйфера было рукой подать до картинных галерей на Корн-стрит, до Королевской академии на Пикадилли и всего лишь десять минут ходьбы до театрального района.
Здесь установлено самое современное и совершенное оборудование, защищенные от подслушивания системы позволяли связаться с любой точкой планеты. Рэнд не любил это место только потому, что это было место, где-то конкретно расположенное. Он был слишком опытен и понимал, что центр будет прослушиваться кем угодно – от ИРА и КГБ до добрых старых МИ-5 и МИ-6. В природе любого места заложена уязвимость.
Тем не менее, напомнил себе Рэнд, быстро идя по Керзон-стрит к центру, как по-другому можно организовать связь? Он начал свою карьеру в Компании как оперативник. В то время карман был кабинетом, ближайшая телефонная будка – самым совершенным, защищенным от подслушивания каналом связи. Ладно. Чертову центру связи деваться некуда. Он останется, конечно.
Он исчез за очень старомодной витриной магазина, который продавал черепаховые расчески и помазки для бритья из щетины хорошего качества. Многие джентльмены заходили в давно известные магазины на Керзон-стрит в поисках подобных вещиц. Это конкурирующее заведение было создано шесть месяцев назад. Вы проходите вглубь, где выставлены поясные ремни и щипцы для завивки усов. Миновав их, вы открываете дверь без вывески, за которой находится лифт, и поднимаетесь наверх. Рэнд поднялся на второй этаж.
Короткое тело раскачивалось из стороны в сторону, глаза пристально смотрели по сторонам, когда он шел через рабочую зону, разделенную стеклянными перегородками, которые не доходили до потолка. Молодые парни и девушки работали на компьютерах, пишущих машинках, шифраторах и другом оборудовании. Приглушенный гул большого муравейника наполнял большую комнату без окон.
В дальнем конце располагались два кабинета с настоящими стенами от пола до потолка и запирающимися дверями. Один принадлежал Хеннингу, заместителю Рэнда по коммуникациям. Другой офис использовал Рэнд во время своих редких посещений. Сейчас он говорил себе, дело не в том, что это – место, а в том, что все каналы связи Компании – радио, спутниковые, радиорелейные, телефонные, факсимильные и компьютерные – сходились здесь. Это было не просто место, а главная цель.
– Хеннинг! – Рэнд просунул голову в соседний кабинет, потом сел за стол и стал дожидаться своего зама.
Если большая часть служащих теперь выглядела и одевалась как студенты колледжа, то Хеннинг, который работал в ЦРУ почти столько же, сколько и Рэнд, походил на вечного студента. Казалось, будто, перехватывая какие-то стипендии и гранты, он продолжал учиться всю жизнь и получал одну степень доктора философии за другой. Из-за толстых стекол очков смотрели переутомленные десятилетиями напряженного чтения глаза. Длинные, еще не тронутые сединой волосы придавали ему живой и молодой вид. Лицо было тоже молодым, не помятым жизнью. Достаточно взглянуть на то лицо без морщин, с неудовольствием думал Рэнд, и сразу поймешь, что этот человек не работал никогда и нигде, за исключением письменного стола.
– Дай мне последний оперативный перехват. Хеннинг сел напротив Рэнда и печально вздохнул. Он пытался отлепить языком что-то, прилипшее к передним зубам. За выпуклыми стеклами его глаза казались огромными, как будто из фильма ужасов. Поняв, что производит не слишком приятное впечатление, он снял очки и потер глаза. Потом протер очки.
– Ты мне скажешь, когда перестанешь тянуть время? – спросил Рэнд.
– Я ничего не тяну. Просто тебе не понравится то, что у меня есть. У нас по-прежнему пятьдесят на пятьдесят.
– Половина говорит, что придет, а половина – что нет?
– Да, примерно так.
– Ты сделал то, что я сказал? Упоминали угрозы террористов?
– Никаких проблем после Лэм не было.
Рэнд кивнул.
– Если еще появятся возражения, говори, что из-за этих угроз мы не может гарантировать безопасность. И говори это жестко. Да, между прочим... Рэнд сделал паузу: то, что он собирался сказать Хеннингу, будет не слишком приятно ему услышать – при всей его безупречности. – Между прочим, ты действительно не знаешь, кто такая Джилиан Лэм?
Он видел, как побледнел Хеннинг. Сегодня утром ни один из них не знал этого имени, но после этого Рэнд сделал свою домашнюю работу, а Хеннинг – нет.
– Ты вообще смотришь телевизор, Хеннинг?
– Не часто.
– Она же тебе сказала название своей дурацкой программы «Лэм на заклание», а ты все равно не допетрил. И больше того, она собирается снимать все это безобразие в воскресенье. С ней будет целая группа. Ничего удивительного в том, что она про тебя стала выспрашивать. И ничего странного, что многие решительно настроены прийти. Это для них хороший шанс появиться на экране телевизоров, и они его не упустят ни за что на свете.
– Господи!
Рэнд кивнул, как бы вняв этому призыву о помощи.
– Короче, ты и твои люди должны немедленно распространить сюжет об угрозе террористов. Посмотрим, много ли придет этих барбосов, стремящихся к известности. – Рэнд потянулся к красному телефону. Эту линию можно использовать?
Хеннинг встал и с удивлением повернулся.
– В любое время.
– Закрой за собой дверь, Хеннинг.
– Да?
– При следующем разговоре мне нужны будут новые цифры. Эти «пятьдесят на пятьдесят» засунь себе в задницу. Понял? Иди.
Рэнд проследил, как закрылась дверь. Не слишком ли мягок он был с Хеннингом? Тот относился к категории людей, которых надо все время подгонять. Делай это постоянно, и он будет прекрасно работать.
Он нажал четыре цифры на телефоне, подключенном к совершенно новой системе: ее испытывала сейчас Компания. Шифровальная межконтинентальная коммутируемая связь давала возможность безопасно звонить из одних офисов в другие ключевые офисы в любой точке мира, не тратя лишнего времени. Случайный набор для шифратора определялся компьютером. Пока всего двадцать таких телефонов.
После третьего звонка трубку взял мужчина.
– Да?
– Мак, это Ларри.
– Да. Что случилось?
– Мне нужны кое-какие материалы из Пентагона.
– Вообще-то здесь в Лэнгли их не много.
– Мне надо все, что удастся найти по полковнику из разведки Эдварду Дж. Френчу.
– Да. Как там ваш пикничок в воскресенье?
– Где ты об этом услышал?
Мужчина на другом конце линии, в Лэнгли, в штате Вирджиния, помолчал.
– Ударные волны распространяются быстро. Никто не ожидал, что кто-нибудь из послов так быстро отреагирует на исполнительную Директиву-103.
– Так всегда бывает с любителями, – проворчал Рэнд.
– Но Коннел мог тебя привлечь.
– Этот козел решил, что не надо.
– Не говори плохо, – проговорил человек в Лэнгли замогильным голосом, – о мертвых. Ты собираешься отплатить за это Коннелу, или я не знаю моего Е. Лоуренса Рэнда.
– Похоже, что так, – уныло Рэнд. – Поэтому мне и нужны материалы по Френчу. – Он помолчал. – А другие посольства планируют что-нибудь столь же глупое?
– Директива-103 попала в яблочко в Лондоне. Но ты знаешь, Ларри, в таких делах всегда больше такого, что ускользает из виду.
– Что? – бросил Рэнд. – Что? Ты ничего не скрывай от меня.
– Я? Я от тебя скрываю?
– Ладно, давай, – потребовал Рэнд. – Что там такое?
– Как только мы решим, что тебе надо знать, сообщу, дорогой.
– Ну и дерьмо, – выругался Рэнд. – Скажешь ты или нет?
– Эй, у каждого из нас есть свои козыри, Ларри. Я уверен, и ты их придерживаешь, особенно для воскресного пикничка.
Рэнд сидел некоторое время молча, не желая выспрашивать информацию.
– Поэтому их и называют козырями, Мак, – сказал он с наигранной бодростью.
– Ты их не увидишь, пока я не покажу их. Считай так, что до тех пор я придерживаюсь своих взглядов в отношении потерь. – Злорадное хихиканье раздалось на американском конце провода. – А что насчет взглядов полковника Френча?
– Ну, – сказал Рэнд, – в таких ситуациях – сделать или умереть – два исхода. И в обоих случаях Френчу придется плохо.
– Ты говоришь так, будто тебе безразличен будет исход.
– Когда я смогу получить что-нибудь по Френчу? Завтра?
