Арабелла с трудом разлепила веки, словно возвращаясь в реальный мир из потустороннего. Цыган уже оделся. Он сидел за столом и жадно поглощал ногу жареного каплуна.
      Он не смотрел на нее и не сразу заметил, что она наблюдает за ним. Его взгляд, устремленный в дальний конец кибитки, был сосредоточен. Он рассеянно отправлял в рот куски мяса, погруженный в собственные мысли.
      Арабелла неоднократно видела такое выражение на лице короля. Это случалось, когда он собирался на битву, отомстить за нанесенное оскорбление или отыграться в шахматы.
      Роберт отличался от ее венценосного родителя тем, что умел смеяться. На лице короля могла появиться разве что презрительная гримаса или кривая усмешка. Цыган улыбался открыто и приветливо, как человек, которому нечего скрывать, который никому не желает зла. Правда, в последнее время она редко видела его улыбающимся и тем более смеющимся.
      Неожиданно он почувствовал, что она смотрит на него, и его губы тронула извиняющаяся улыбка.
      – Сейчас утро или ночь? Мы только что остановились или собираемся тронуться в путь?
      Роберт рассмеялся в ответ. Именно такого его смеха она давно не слышала. Он подошел к кровати и протянул Арабелле каплунью ногу.
      – Мы проспали четыре часа. Я закопал окровавленную одежду в лесу. Сейчас я возьму Одиссея и съезжу посмотреть, на месте ли труп всадника. Так мы узнаем, был он один или нет.
      – Там может быть засада. Не нужно туда ездить.
      – По-твоему, я слишком много сделал для тебя?
      – Нет.
      – Когда поешь, погаси свет. Я скоро вернусь… Замок щелкнул, Арабелла подтянула колени к подбородку, обняла их и разрыдалась. С тех пор как они встретились – тогда они оба были счастливы и свободны, – она ни разу так горько не плакала.
      Как только слезы сами собой иссякли, она доела каплуна, умылась и заснула.
      Проснулась она оттого, что ей показалось, будто кто-то взламывает дверь кибитки. Она вдруг поняла, что Калиф не залаял. Через миг внутрь вошел Роберт.
      – О, как я испугалась! Похоже, я становлюсь трусихой, – вымолвила Арабелла и заметила, что Роберт чем-то обеспокоен. – Ты нашел его?
      – Нет. Труп исчез, остался только конь. Для того чтобы убрать его с дороги, понадобилось не меньше трех человек. Судя по следам, они оттащили его в сторону и положили на спину лошади. Следы ведут в лощину, а затем в лес. Днем я мог бы пойти по следу, но не теперь, когда темно. На дороге я встретил двух нищенствующих монахов.
      – Шпионы?
      – Нет, просто монахи, – рассмеялся он. – Они говорят на местном наречии. Я попробовал поговорить с ними на языке северян и немного по-латыни, но они не владеют ни тем, ни другим.
      Роберт снял сандалии, рубашку и штаны и влез в лохань.
      – Мы пробудем здесь сегодня и завтра. А когда двинемся в путь, они будут уже далеко. Сейчас почти полночь.
      Он вытирался полотенцем, когда Арабелла приблизилась к нему, завороженная видом его обнаженного тела. Она с изумлением почувствовала, что в ней разгорается желание.
      События последней ночи, когда они столкнулись со смертью – не с вынужденным убийством незнакомого всадника, а с возможной собственной гибелью, – вызвали в ней потребность нового подтверждения тому, что они оба все еще живы.
      Он заключил ее в объятия, словно ища точку опоры в этом зыбком мире. В ушах у нее раздался звон сотен колоколов. Она обхватила его за плечи, впилась ногтями в спину и стиснула зубы, чтобы не закричать. Они оба уже знали, в какой позиции Арабелла испытывает боль, столь необходимую для последующего оргазма.
      Если боль длилась чуть дольше нескольких секунд, Роберт ослаблял хватку, а затем возобновлял любовный штурм. В какой-то миг самообладание изменило ему, и хотя Арабелла закричала от боли, он зажал ей рот рукой и довел начатое до конца.
      – Прости, если я причинил тебе боль, – тихо и мрачно вымолвил он, лаская ей грудь. – Я надеюсь, что сделал это не из-за того, что… – Он уставился мимо нее в пространство и замолчал.
      – Не из-за того, что случилось прошлой ночью, да? Возможно. А может быть, у тебя есть причина, чтобы поступить так. – Она нежно поцеловала его в губы. – Я хочу еще раз. А потом мы ляжем спать.
      – Это не так просто, как ты думаешь, – рассмеялся он.
      Она стала медленно двигаться, постепенно ускоряя темп, и через минуту он присоединился к ней. На этот раз она ощутила лишь восторг и упоение.
      Роберт закрыл глаза. На его лице застыло выражение муки, жажды облегчения, освобождения от невыносимого страдания.
      Когда он конвульсивно вздрогнул в последний раз и замер, его веки дрогнули. Они вопросительно взглянули друг на друга и поняли, что оба очистились от взаимных обвинений и простили друг друга.
      События роковой ночи остались в прошлом. Нож, который она спрятала под кроватью, был забыт. В их сердцах снова вспыхнула надежда на счастье.
      – Когда ты ушел?
      – Едва рассвело.
      Арабелла проснулась около полудня. Она проспала восемь часов и могла проспать еще столько же, но ей не терпелось привести себя в порядок, принять ванну и надушиться, потому что Роберт только что вернулся из своей обычной разведки и принес еду.
      Он положил сверток на стол и взглянул на Арабеллу с трогательной заботой. В последнее время он был особенно нежен и ласков с ней, как будто чувствовал, что совсем скоро наступит конец той игре, которую они вели против целого света, против самой судьбы. Довольный тем, что она весела и счастлива, что ей удалось выспаться и отдохнуть, Роберт накрыл на стол и пригласил ее завтракать. Некоторое время они ели молча, не глядя друг на друга.
      – Ты кого-нибудь встретил? – спросила она наконец.
      – Только нескольких крестьян. Жена фермера ничего толком не могла рассказать мне. И я ей верю. Я научился распознавать, когда люди врут, а когда нет.
      – Да, я помню крестьянок, с которыми говорила, когда мы с подругами заезжали на фермы, – улыбнулась Арабелла. – Почему только знатные люди врут с такой легкостью? И предпочитают ложь правде?
      – Цыгане тоже, – заметил Роберт, убирая со стола тарелки. – Сегодня мы останемся здесь, а завтра снова двинемся на юг. Я не могу чувствовать себя в полной безопасности, пока мы не доберемся до моря.
      – А там?
      – Не знаю. Может быть, тоже нет. – Он ополоснул посуду и сказал, что ему нужно накормить лошадей и принести воды. – А ты ляг поспи, Арабелла. Это тебе не повредит.
      – По-твоему, я плохо выгляжу? – вызывающе осведомилась она и направилась к зеркалу. – Ты прав. Впервые в жизни я чувствую себя такой уставшей. – Она повернулась к нему с молчаливой мольбой, однако Роберт невозмутимо убирал остатки завтрака.
      Он направился мимо нее к двери, но Арабелла удержала его за руку.
      – Ну что ты?
      – Ты можешь дать мне снадобье прямо сейчас? Ведь у нас давно не осталось никаких сомнений.
      – Все еще может поправиться. Время есть. Я не хочу обрекать тебя на ненужные мучения. А насколько сильны эти муки, ты даже не представляешь.
      – Я не боюсь.
      Это заявление было честным лишь отчасти.
      Ее королевское высочество не ведало страха, но сама Арабелла дрожала от ужаса при одной мысли о том, что ей предстоит перенести. Она не сомневалась, что погибнет, хотя цыган убеждал ее в обратном.
      Суеверное убеждение, что смерть ее близка, заставляло Арабеллу спешить получить от жизни то, чего ей хотелось больше всего на свете.
      А чего ей хотелось? Роберта. Тех ощущений, которые она испытывала, когда он ласкал ее, прикасался к ней, был в ней.
      И еще ей хотелось увидеть море. Она давно мечтала окинуть взглядом бесконечный морской простор, хотя и не помнила точно, когда это желание возникло у нее. Возможно, в один из холодных, мрачных вечеров, когда в камине тронного зала полыхал огонь и кто-то из путешественников, нашедших приют в замке, рассказывал о том, что видел в дальних странах.
      Но желание увидеть море меркло перед жаждой обладать цыганом.
      – Скажи мне, почему я все время хочу тебя? Почему ты так нужен мне? Мне столько раз казалось, что я пресытилась тобой, что у меня больше не возникнет желания. Но проходило совсем немного времени, и все возвращалось. Отчего так?
      – Ты спрашиваешь, почему постоянно испытываешь плотский голод? – улыбнулся он, касаясь пальцами ее щеки. – Любовь тем и хороша, что ты вечно стремишься достичь недостижимого. Я говорил тебе давно…
      – Это не кончается потому, что это сама жизнь.
      – А тебе бы хотелось, чтобы наступил конец?
      – О Господи! Конечно, нет! – испуганно отозвалась она.

      Она не спускала с него восхищенных глаз. В белом бурнусе, который полностью скрывал не только контуры его тела, но и три кинжала в ножнах, заткнутых за пояс, а также в восточном головном уборе Роберта легко было принять за араба.
      Он вопросительно улыбнулся.
      Она приблизилась и положила руку ему на грудь, беспокоясь о том, как пройдет его первая вылазка в приморский город, в окрестностях которого они остановились. Роберт собирался взять Одиссея и оставить его в городской конюшне. Он часто говорил Арабелле, что лошади, как правило, запоминаются лучше людей, потому что по ним всегда видно, сколько миль преодолел всадник.
      – На белом фоне твоя кожа кажется совсем черной. Ты смуглее, чем я предполагала.
      – Сойду за араба? – спросил Роберт, который специально выбрал такой костюм для маскировки.
      – Но у тебя голубые глаза.
      – Арабы бывают голубоглазыми. Крестоносцы не только вывезли, что могли из Святой земли, но еще кое-что оставили.
      Роберт запасся достаточным количеством золотых монет с изображением короля и Гуиза, чтобы разузнать, не искал ли кто-нибудь тут цыгана, путешествующего в одиночестве с тремя лошадьми и собакой.
      С тех пор как они покинули укрытие, в котором отсиживались после убийства незнакомого всадника, прошло несколько дней. Все это время они без остановки ехали на юг и достигли, наконец, родных краев Роберта, о которых Арабелла имела лишь смутное представление. От моря они были далеко.
      В этих местах прошло детство Роберта, когда он пятилетним мальчишкой – вместе с другими сыновьями старейшины табора или в одиночестве – побывал во многих окрестных городах. Теперь он не сомневался, что отыщет здесь кого-нибудь из старых знакомых. Арабелла подозревала – хотя и промолчала о своих подозрениях, – что Роберт бывал тут и в то время, когда жил со своей графиней.
      – Здесь живут люди, которым я могу доверять. Они считают меня своим и ненавидят тех, кто приходит с севера, из страны твоего отца.
      – Они ненавидят нас? Но почему? – изумилась Арабелла, в которой неожиданно проснулись патриотические чувства.
      – Северяне не любят тех, кто живет в южных провинциях. Ты это знаешь, – улыбнулся он.
      Через минуту он должен был покинуть ее, и Арабеллу охватил непонятный ужас.
      Он собирался взять Одиссея. А если он хочет оставить ее навсегда? Без нее он избавится от множества проблем и с легкостью найдет себе пристанище в одном из этих приморских городов.
      Роберт улыбнулся ей, но его лицо было серьезным. Казалось, он прочитал ее мысли, что было нетрудно – ведь она смотрела на него такими жадными и вместе с тем тоскливыми глазами, словно хотела запомнить и сохранить в памяти черты навсегда уходившего из ее жизни любимого человека.
      Он поцеловал ее, осторожно развел руки, готовые сомкнуться у него на шее, и покачал головой, давая понять, что на ласки сейчас нет времени. Дверь за ним закрылась, щелкнул замок.
      Арабелла слышала, как он что-то сказал Калифу. Подойдя к окну, она увидела, как он вскочил в седло, легко и изящно, показывая навыки искусного наездника, галопом помчался к лесу и вскоре скрылся за деревьями. Арабелла долго смотрела ему вслед и, наконец, с тяжелым вздохом отошла от окна.
      Она взяла свою любимую лютню, села к столу и, положив ее на колени, стала перебирать струны, а затем тихо запела старую песню трубадуров – песню севера, которую слышала как-то в тронном зале замка.
      Музыка против ее ожиданий не развеяла грусти, но Арабелла продолжала играть. Она совсем не беспокоилась, что Роберт мог попасть в беду, – у него было особое чутье, позволявшее избегать опасности. Однако мысль о том, что он мог случайно встретить в городе свою графиню – они были как раз неподалеку от владений ее мужа, – приводила ее в ужас.
      Может быть, это случится не сегодня, а в какой-то другой день. Если они останутся здесь надолго, то однажды Роберт и графиня столкнутся на улице и узнают друг друга.
      Теперь он, наверное, еще красивее, чем четыре года назад. Разумеется, ведь тогда ему было всего шестнадцать. Он стал взрослым и сильным мужчиной, и она наверняка захочет снова быть с ним.
      А Роберт?
      Когда-то он говорил ей о своей независимости. Но тогда ревность для него не существовала, а с тех пор, как он привел к ней юного оруженосца, многое изменилось.
      Сейчас Арабелла зависела от него, и не только потому, что он мог доставить ей удовольствие. Сама ее жизнь находилась в его руках. А такое бремя почти непосильно для человека, чья свобода никогда и ничем не была ограничена. Впрочем, он добровольно согласился на это.
      Роберт решил связать свою судьбу с ней той ночью в лесу. А ведь он прекрасно понимал, с какими трудностями это будет сопряжено.
      Теперь цыган был в бегах, и если он не избавится от нее, то ему придется скрываться до конца дней. Арабелла очень хорошо понимала, что король не отступится и не простит.
      Северный напев незаметно сменился песней южан, которой научил ее Роберт. В ней шла речь о любви и разлуке, об отречении от счастья. С какого-то момента она стала звучать для Арабеллы как пророчество.
      Графиня была южанкой. Именно поэтому судьба привела ее в цыганский табор, когда она выехала на прогулку в поисках любовного приключения.
      Так же как и саму Арабеллу. Она, подобно большинству женщин, предпочитала маленькую, безопасную интрижку настоящему чувству. Но находиться рядом с Робертом – значит подвергать опасности свою жизнь.
      Если он встретится с графиней, она поможет ему скрыться от преследователей. Солгать мужу спустя четыре года будет нетрудно. Роберт вполне мог сойти за трубадура: он образован, говорит на многих языках, играет на лютне и умеет петь.
      Ни люди короля, ни посланцы Гуиза не станут искать его в замке графини. Роберт сможет жить там, в полной безопасности.
      Арабелла никогда по своей воле не расстанется с Робертом, но он вполне может оставить ее. Например, сошлется на то, что ему нужно в город, и не вернется. И даже если ей удастся после этого возвратиться к отцу и вымолить его прощение, она уже никогда не сможет жить так, как прежде. Маленькие любовные приключения ей уже не будут нужны.
      Арабелла решила, что должна дать ему возможность пойти к графине. Она готова была вернуться к отцу, но только после того, как примет цыганское снадобье.
      Песня стихла. Арабелла в задумчивости стала рассматривать рисунок ковра, которым был застелен пол. Затем она отложила лютню в сторону.
      Роберт не хуже, чем она сама, понимал, что их ждет, если они останутся вместе. Он понимал это еще прежде, чем явился на турнир, выполняя обещание. Если теперь он захочет оставить ее…
      Арабелла подошла к зеркалу, своему единственному союзнику, которому она доверяла самые сокровенные мысли.
      Оставить ее? Нет, на такое он вряд ли способен.
      Когда дверь открылась, и на пороге появился Роберт, она все еще расчесывала волосы перед зеркалом. На ней был расшитый золотом арабский халат без рукавов и с глубоким вырезом. Она медленно обернулась на звук его шагов.
      Вешая бурнус на гвоздь, Роберт бросил на нее вопросительный взгляд, потом разделся и влез в лохань. Он стал намыливать себя, а Арабелла издали наблюдала за ним, сочтя за благо остаться на расстоянии и не подходить близко.
      Роберт вытерся и вылез, приглаживая волосы, спутавшиеся под замысловатым арабским головным убором. Он заговорил спокойно и ласково. Арабелла осмелела и подошла к нему. Казалось, он чувствовал себя виноватым за то, что принес плохие новости. В его тоне сквозила горькая ирония.
      – Менее двух недель назад здесь побывали люди. Трое в один день и двое в другой. Они искали светловолосого голубоглазого цыгана в темно-красной кибитке, с тремя лошадьми и собакой.
      – А женщину?
      – Король знает, что я не позволяю тебе показываться на людях, и никогда не уронит свое достоинство, признав, что ищет тебя.
      – Это правда. Я для него всего лишь повод, чтобы осуществить свою месть. А что им нужно? – осведомилась она дрогнувшим голосом, не находя в себе сил, чтобы прямо спросить у него: ты им нужен живым или мертвым?
      – Король хочет получить мою голову. Гуиз, возможно, удовольствуется моим сердцем.
      Арабелла невольно вскрикнула, но, почувствовав на себе его предостерегающий взгляд, поспешила отвернуться.
      – Может быть, он забудет? Со временем? – предположила она.
      – Ты действительно в это веришь?
      – Нет. Он никогда не прощает даже тех оскорблений, которые сам выдумал. Он не потерпит, чтобы кто-то пошел против его власти.
      – Я знаю.
      – А я совсем не думала об отце в то утро, когда впервые увидела тебя у костра, – продолжала Арабелла, словно не расслышав его слов. – Ты смотрел прямо на меня, когда мы подъехали. – Ласковая улыбка тронула ее губы. – Казалось, ты давно меня ждал. Это так?
      Роберт не ответил и стал одеваться.
      – Мне надо накормить и напоить лошадей. Я скоро вернусь. – С этими словами он вышел.
      Арабелла взяла гребень и стала расчесывать волосы, то и дело, поглядывая сквозь щель между занавесками на улицу. Она видела, как Роберт носил воду, разговаривал с Калифом на своем языке, чистил лошадей. В его отношении к животным чувствовалась необычайная забота и трогательная нежность, словно все они – люди и звери – были объединены общей судьбой, заставлявшей их держаться вместе, чтобы противостоять жестокому миру чужаков.
      Когда Роберт открыл дверь, она громко и отчетливо позвала его по имени. Он внимательно посмотрел на нее.
      – Мы находимся по соседству с владениями графини.
      – Я знаю.
      – Там ты будешь в безопасности.
      – Да.
      – Тогда отправляйся туда. Найди кого-нибудь, кто мог бы отвезти меня обратно. Я испрошу прощения у отца. По крайней мере, попытаюсь… – Она взглянула на него и осеклась. Никогда прежде она не видела Роберта в такой ярости. Более того, от нее не укрылось презрительное выражение его глаз.
      – Король не убьет меня, – продолжала Арабелла, лицо которой тут же превратилось в непроницаемую маску. Казалось, та опасность, которая объединяла их до сих пор, вдруг обратила их в кровных врагов. Арабелла вызывающе усмехнулась. – Теперь у твоей графини наверняка трое или четверо детей. Она не сможет любить тебя так сильно, как раньше. А вот я могу. – Она неожиданно расхохоталась, и этот смех поразил ее саму не меньше, чем Роберта, на губах которого заиграла недобрая улыбка.
      – Как ты груба, Арабелла. Нет, я не оставлю тебя. И давай больше не будем об этом. – Он приблизился к ней, и выражение его лица постепенно изменилось. Легко прикоснувшись к ее груди, он кивнул в сторону кровати. – Иди туда. Мне жаль, но так нужно. Я постараюсь не причинять тебе боли.
      Арабелла покорно легла на кровать, Роберт опустился перед ней на колени, а она положила ноги ему на плечи и закрыла глаза. Как ни странно, но эта ежедневная процедура, которая могла бы доставлять ей удовольствие, вызывала в ней отвращение.
      Роберт надавил рукой ей на живот, одновременно пальпируя ее лоно. Она стиснула зубы и запустила пальцы в его густую шевелюру. Это продолжалось невероятно долго и доставляло ей нестерпимую боль. Когда она почувствовала, что не может дольше ее выносить, Роберт медленно убрал пальцы.
      – Через несколько дней уже можно будет выпить снадобье.
      Роберт быстро разделся и снова встал перед ней на колени. Он осыпал ее ласками, целовал в губы, словно хотел вознаградить за терпение. Арабелла обхватила его за торс ногами и обняла за шею, хотя он не вошел в нее.
      – Однажды нам все же придется расстаться, – тихо вымолвил он. Она закрыла глаза, не желая слушать его. – Ты сделаешь это, когда они найдут нас. А это непременно произойдет.
      – Ты этого не допустишь.
      – Они найдут нас. Найдут, – повторял он, как заклинание, входя в нее.

      Арабелла проснулась в смутной тревоге. Занавески на окнах были отдернуты, и в кибитку лился яркий солнечный свет. Цыгана не было.
      Она подошла к окну и, выглянув наружу, задохнулась от восторга, внезапно испугавшись, что видение может растаять. Но этого не случилось.
      Напротив, волшебное зрелище приобретало черты реальности: вдалеке до самого горизонта простиралось голубое море.
      Арабелла рассмеялась от радости и грусти. Ведь это означало, что пришел конец их долгому путешествию. Она мечтала увидеть море, грезила им, но втайне боялась обмануться в своих надеждах.
      Цыган чистил Сарацина. Она ехала на нем всю ночь до рассвета, а затем легла спать.
      Роберт оглянулся, почувствовав на себе ее взгляд, и улыбнулся той загадочной улыбкой, которая пленила ее сердце в день их первой встречи.
      – Выходи, – сказал он, открыв дверь. – Подожди минуту. – Он снял с гвоздя бурнус и набросил его ей на плечи, потом поднял ее на руки и поставил на землю. Арабелла полной грудью вдохнула просоленный морской воздух, который был так не похож на напоенный ароматом цветов и хвои воздух севера, знакомый ей с детства.
      – Так вот оно какое, твое море, – прошептала она. – Ты так много рассказывал мне об этой земле. Я знаю, ты любишь ее.
      Арабелла прошлась по траве, сорвала цветок и, украсив им волосы, вернулась к Роберту с сияющими от восторга глазами.
      – Как здесь красиво. Совсем другие деревья, цветы, запахи. И все это так похоже на тебя.
      Роберт с ласковой улыбкой смотрел на нее, но в глазах его притаилась печаль.
      Арабелле очень хотелось стереть с его лица озабоченность и тревогу, сделать его таким же радостным и беззаботным, каким оно было в день их первой встречи. Они стояли рядом и смотрели на сверкающую голубую полоску в полном молчании.
      – Путешественник рассказывал в замке, что морская вода на ощупь как шелк. Ничего похожего нет на свете. Мы можем войти в воду сегодня ночью?
      Роберт взглянул на нее, и хотя Арабелла знала, что он собирается сказать ей о том, как это опасно, потому что южные земли населены гораздо плотнее, чем труднопроходимые северные леса, через которые они так долго ехали, она не стала делиться с ним своими мыслями. Она давно мечтала ощутить прикосновение морских волн, заняться любовью на берегу под их мирный плеск.
      Она не сомневалась в способности Роберта защитить ее и себя, но теперь уже не испытывала уверенности в том, что жизнь – это бесценный дар, который никто не в состоянии отобрать у нее.
      – Хорошо, только когда стемнеет, – кивнул он. – Мы подъедем ближе на лошадях. Одинокая цыганская кибитка на побережье может вызвать подозрения.
      Роберт со временем стал ненавидеть постоянную необходимость во всем соблюдать меры предосторожности. Но он не мог позволить себе отказаться от них ради Арабеллы.
      – Пойдем перекусим. Я должен ненадолго оставить тебя.
      Он пропустил Арабеллу в кибитку впереди себя и запер дверь на замок. Она давно уже стала спокойно относиться к запертой двери, понимая, что, какими бы пустынными и безлюдными ни были окрестности, в любую минуту поблизости мог оказаться нежданный гость. И хотя вряд ли кто-нибудь мог подойти к кибитке близко незамеченным – Калиф был надежным стражем, – такая осмотрительность представлялась вполне оправданной.
      – Оставить меня? Опять?
      Они сидели за столом друг против друга и обедали остатками вчерашнего ужина – хлебом и сыром, – запивая их свежей водой. На лицах у них появилось озабоченное, сосредоточенное выражение, как бывало всегда, когда они оказывались лицом к лицу.
      Арабелла была в открытом красном платье без рукавов. Роберт протянул руку и сжал ей сосок, сначала слегка, потом сильнее. Он внимательно смотрел на нее. Она знала: он ждет, не появится ли на темном фоне капля белой жидкости.
      Роберт продолжал сжимать ей грудь, и через несколько мгновений Арабелла почувствовала, что сосок повлажнел. Она не осмеливалась взглянуть на него.
      – Что скажешь теперь? – спросила она.
      – Я не уверен.
      – А я уверена.
      – Еще пару дней.
      – Роберт… – склонилась она к нему. – Обещай, что я узнаю об этом в свое время.
      – Обещаю. Я слышал, что где-то здесь в округе остановился цыганский табор. Мне нужно точно выяснить, где он находится. Хорошо бы нам оказаться там… – Он осекся, но Арабелла догадалась, что он говорит о том дне, когда она выпьет снадобье.
      Роберт направился в дальний конец кибитки, и она последовала за ним. Ей хотелось спросить его, когда он вернется, но она понимала, что Роберт сам этого не знает. Он надел бурнус, надвинул капюшон и обернулся, чтобы поцеловать ее на прощание. Она потянулась к нему, однако он удержал ее за руки.
      – Арабелла, я понимаю, что тебе не хочется расставаться со мной, но ничего не поделаешь. Не открывай занавески. Тут много людей.
      Арабелла только чуть отодвинула занавеску, чтобы посмотреть, как он быстро удаляется верхом на Одиссее. Роберт даже не оглянулся, не помахал ей. Он лишь сказал что-то Калифу, который проводил хозяина взглядом и вернулся к своим обычным обязанностям: обошел вокруг кибитки, потягивая носом воздух и поводя чуткими ушами. Птолемей и Сарацин мирно паслись в тени.
      Арабелла некоторое время любовалась полоской моря, потом задернула занавеску и подошла к зеркалу. Она обнажила грудь и стала придирчиво рассматривать ее. Грудь заметно округлилась, налилась, как созревший плод, на ней четко проступали голубоватые жилки. Какие тут могут быть сомнения! Почему Роберт не видит этого? Какие ему еще нужны доказательства?
      Впрочем, может быть, он всего лишь оттягивает неизбежное.
      Накануне ночью во время очередного осмотра Арабелла заметила, как по лицу Роберта промелькнула тень горькой уверенности. Он ничего не сказал ей, а она не стала задавать вопросов.
      А этим утром разве не появилась у нее на соске капля жидкости? Она давно знала, что это случается на исходе третьего месяца беременности.
      Из чистого любопытства Арабелла слегка сжала грудь, и по соску тут же заструилась беловатая влага.
      Она с отвращением поморщилась, затем сжала другую грудь и, добившись того же результата, в отчаянии отвернулась от зеркала. Потом смочила полотенце в воде и протерлась.
      Несомненно, Роберт хочет, чтобы она выпила снадобье в цыганском таборе, поэтому так спешит найти его.
      Скорее всего ему не нужна посторонняя помощь. Просто им придется задержаться на одном месте на несколько дней. Арабелла полностью доверяла ему. Роберт сделает все как следует, с той тщательностью, с какой он делает все, чему его научили цыгане.
      «Каждый ребенок в таборе с малолетства учится медицине, – рассказывал он ей. – Я могу лечить подагру травами и припарками, принимать роды и делать аборты, ампутировать палец или ногу. Кроме того, я умею убить человека тихо и безболезненно. Цыгане привыкли все делать самостоятельно, не прибегая к помощи врачей-инородцев».
      Приняв ванну и причесавшись, Арабелла открыла сундук и вытащила оттуда шелковые турецкие шаровары, длинную рубашку и жилетку, расшитую жемчугом.
      Она села на кровать, взяла в руки лютню и, склонив голову набок, стала наигрывать цыганскую мелодию, печальную и чувственную.
      Арабелла размышляла о том, как далеко успел ускакать Роберт за три часа своего отсутствия и когда он вернется. Она не рискнула отодвинуть занавеску настолько, чтобы Калиф заметил это, но не удержалась и все же взглянула через узкую щелку на полоску моря, пытаясь представить себе, что чувствует человек, входя в соленую воду, отдаваясь во власть волн, которые сами держат на поверхности, если им не противиться.
      Она предвкушала это ощущение с таким же нетерпением, с каким ждала рассвета, чтобы отправиться на свое первое свидание с цыганом. Наверное, это так восхитительно, когда входишь в воду обнаженная, позволяешь ей обволочь тебя и мягко убаюкать.
      Воображение будоражило ее, не давало покоя, как в ту ночь, когда она не могла сомкнуть глаз до рассвета.
      Теперь Роберт принадлежал ей. И это все, что ей нужно. Наступит день, когда она примет снадобье, когда им больше не придется спасаться от преследования короля и Гуиза, – тогда они будут абсолютно счастливы.
      Внезапная мысль поразила ее настолько, что она отложила лютню, вскочила и бросилась к окну, чтобы посмотреть, не едет ли Роберт. Полуденное солнце нагрело стены и крышу кибитки так, что в ней стало очень душно. На лбу у Арабеллы выступила испарина.
      Графиня!
      Ревность – неразлучная спутница любви. Но ревность ограничивает человека, делает его закрытым для мира. Так говорил Роберт. И он был прав.
      Ну почему он не солгал ей и не сказал, что прожил в цыганском таборе до шестнадцати лет! Впрочем, как бы он тогда объяснил, откуда у него такое богатство?
      Кибитка, украшенная персидскими коврами; кровать, застланная шелковыми простынями; золотая посуда, роскошные оружие, одежда, драгоценности – это не скроешь. И никакая ложь не могла бы убедить ее в том, что он не вор. Тем более что она сама настойчиво вынуждала его сказать правду.
      Теперь Роберт заверял, что никогда не покинет ее, и она готова была ему поверить. Но если он останется с ней, это может стоить ему жизни…
      В этот миг она услышала шум и отдернула занавеску. К кибитке как ветер мчался Роберт, Одиссей под ним был весь в мыле. Через пару минут он спешился, привязал коня и вошел в кибитку. Арабелла сразу поняла, что ни о какой его встрече с графиней не могло быть речи, и устыдилась своих мыслей.