Глава тридцать девятая

Обед задержали на полчаса, чтобы Эмбер успела снова переодеться и вытереть следы слез. Накинув на плечи плащ с меховой оторочкой, она наконец спустилась в зал для обедов.

Элмсбери и его гость стояли у камина, а леди Элмсбери сидела подле них с шитьем. Когда Эмбер вошла, мужчины обернулись, Элмсбери представил Эмбер, и она сделала глубокий реверанс, быстрым взглядом оценив графа Рэдклиффа. Первая реакция была отрицательной — какой он неприятный! Она сразу же решила, что не станет выходить за него замуж.. Потом все сели за стол.

Эдмунду Мортимеру было пятьдесят семь, но выглядел он лет на пять старше. Он был почти такого же роста, как и Эмбер, хрупкого телосложения: узкие плечи, тонкие ноги, непропорционально большая голова для столь субтильного туловища, лицо суровое, аскетичное, желтоватые зубы и тонкие губы. Эмбер одобрила только его наряд — элегантный и превосходно сшитый. Его манеры, хотя и холодноватые, отличались безупречностью.

— Его светлость, — начал беседу Элмсбери, когда они приступили к еде, — путешествовал по всему континенту последние три года.

— В самом деле? — вежливо отозвалась Эмбер. Она не была голодна и жалела, что не осталась у себя в комнате. Она с трудом проглатывала пишу. — Отчего же вы вернулись в столь неподходящее время, когда свирепствует чума?

— Я не так молод, мадам, — ответил он, его речь звучала четко и размеренно, как у человека, не допускающего ни малейшей небрежности. — Болезнь и смерть более не тревожат меня. Я приехал на церемонию бракосочетания сына, он женится через две недели.

— О, вот как! — Больше она ничего не могла придумать в ответ.

Она решила, что он вовсе не так заинтересован в ней, как говорил Элмсбери, и, поскольку она пришла в надежде увидеть влюбленный взгляд мужчины, ей стало теперь просто скучно. Она не вникала в дальнейшую беседу и по окончании обеда поспешила в свою комнату.

Апартаменты, в которых они жили с Брюсом больше месяца, казались ей теперь опустевшими. Эмбер бесцельно бродила в тоске из комнаты в комнату, и каждая мелочь напоминала ей о Брюсе. Вот книга, которую он так недавно читал, она лежала на большом кресле. Она взяла книгу в руки, прочитала название: «История Генриха VII» Фрэнсиса Бэкона. Вот пара сапог, испачканных в грязи, две белые полотняные рубашки, тоже испачканные, пахнувшие потом; шляпа, в которой он ездил на охоту.

Вдруг Эмбер упала на колени, смяла шляпу в руках и горько разрыдалась. Она никогда не чувствовала себя столь одинокой, безнадежно одинокой.

Два-три часа спустя, когда Элмсбери постучался к ней, он застал ее лежащей на кровати ничком, она сжимала руками голову, но больше не рыдала, она просто оцепенела.

— Эмбер… — тихо сказал он, думая, что та спит. Она повернула голову:

— О, входите, Элмсбери.

Он сел рядом. Эмбер перевернулась на спину и взглянула на него. Прическа Эмбер растрепалась, глаза были красные и распухшие, голова болела, на лице — тоска и апатия. Он наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Бедняжка.

От звука его голоса глаза Эмбер непроизвольно наполнились слезами, и вот они уже потекли из уголков глаз по вискам. Она закусила губу, твердо решив больше не плакать. Несколько минут оба молчали, Элмсбери гладил ее по голове.

— Элмсбери, — произнесла она наконец, — Брюс уехал без меня потому, что он собирается жениться?

— Жениться? Господь с тобой, нет, конечно, я бы знал! Клянусь, не собирается!

Она вздохнула и отвернулась к окну.

— Но когда-нибудь он женится. Он сказал, что хочет сделать маленького Брюса своим наследником. — Она снова повернулась к Элмсбери, глаза сузились, во взгляде сверкнул гнев. — Он не женится на мне, но делает наследником моего сына. Как тебе это нравится! — Ее губы сердито искривились, от возмущения она ударила ногой по одеялу.

— Но ты должна разрешить ему. В конце концов, мальчику так будет лучше.

— Нет, я не допущу этого! Чего ради? Если ему нужен Брюс, пусть женится на мне!

Элмсбери задумчиво посмотрел на нее, потом сменил тему разговора:

— Скажи мне, что ты думаешь о Рэдклиффе? Эмбер скорчила насмешливую мину:

— Противный старикашка. Отвратительный тип. К тому же он вовсе не влюбился в меня. За все время даже и не посмотрел.

— Ты забываешь, дорогая моя, — улыбнулся Элмсбери, — что он принадлежит к другому поколению. Королевский двор при Карле Первом был очень чопорным и благочестивым. Пялить глаза на женщину было тогда не в моде, как бы она ни нравилась джентльмену.

— Рэдклифф богат?

— Он очень беден. Война разорила его семью.

— Тогда понятно, почему он решил, что я такая красивая!

— Вовсе нет. Он заявил, что ты самая красивая из всех, кого он видел за последние два десятка лет, ты напомнила ему, сказал он, одну леди, которую он знавал очень давно.

— Интересно, и кто же это такая? Элмсбери пожал плечами:

— Он не сказал. Вероятно, бывшая возлюбленная. Мужчины редко с удовольствием вспоминают о женах.

Она увидела графа Рэдклиффа за обедом на следующий день, но теперь было еще два новых гостя — кузина Эмили, леди Росторн и ее муж.. Лорд Росторн был крупным мужчиной, почти такого же роста, как Элмсбери, но более коренастый, с красным лицом и громоподобным смехом. От него пахло конюшней. Как только Росторн увидел Эмбер, он увлекся ею и не спускал с нее глаз в течение всего обеда.

Его жена выглядела кисло и встревоженно, и, хотя не раз была свидетельницей подобного поведения мужа, все еще не смирилась с этим. Граф Рэдклифф старательно игнорировал и самого Росторна, и то, что тот пожирал глазами миссис Дэнжерфилд, но был явно раздражен. Почти все время он просидел, опустив глаза в тарелку, с видом человека, который не ждет от будущего ничего хорошего. Эмбер развлекала эта ситуация, она испытывала определенное удовольствие, заигрывая с лордом Росторном. Она надувала губки, строила ему глазки, принимала соблазнительные позы. Но это занятие вскоре надоело ей. Тоска и одиночество вновь охватили ее.

Выходя из-за стола, Эмбер заметила, что Росторн старается приблизиться к ней, словно не замечая угрожающих сигналов жены, но его опередил Рэдклифф. Он быстро подошел, поклонился, как заводная кукла с плохо смазанным механизмом, и сказал:

— Ваш покорный слуга, мадам.

— Ваша слуга, сэр.

— Возможно, вы помните, мадам, вчера лорд Элмсбери упомянул, что я привез с собой несколько любопытных и ценных предметов из-за границы. Некоторые из них находились в моей карете, и, в надежде, что вы окажете мне честь взглянуть на них, я вчера вечером велел распаковать один из ящиков. Не будете ли вы так любезны, мадам?

Эмбер хотела отказаться, но решила, что лучше пойти, чем снова сидеть в одиночестве и плакать в своей комнате.

— Благодарю вас, сэр. Я с удовольствием посмотрю .

— Вещи в библиотеке, мадам.

В большой библиотеке было темновато, стены комнаты с дубовыми панелями лишь слабо освещались. Перед камином на большом столе были разложены различные предметы, рядом горел канделябр. Элмсбери не был большим любителем чтения, и в библиотеке стоял затхлый, нежилой запах.

Эмбер подошла к столу без всякого интереса, но ее безразличие сразу же сменилось восторгом — она увидела редкие, изящные и драгоценные вещи: маленькую мраморную статуэтку, изображение Венеры, с отбитой головой; негритенка, вырезанного из эбенового дерева, в юбочке из покрытых глазурью страусовых перьев, с натуральными драгоценными каменьями на тюрбане и в браслетах на мускулистых руках; тяжелую золотую раму изысканной работы; шкатулки для украшений из панциря черепахи, бриллиантовые пуговицы и красивые флаконы из дутого стекла. Каждая вещь была совершенной в своем роде и отобрана человеком, обладавшим тонким вкусом.

— О как это красиво! Боже мой, вы только посмотрите на это! — Эмбер обернулась к Рэдклиффу, ее глаза сверкали восторгом. — Можно мне взять в руки? Я буду осторожной!

— Конечно, мадам, пожалуйста. — Он улыбнулся и снова поклонился ей.

Забыв о своей неприязни к Рэдклиффу, Эмбер стала задавать вопрос за вопросом. Он рассказал, где достал каждый из предметов, его историю, через чьи руки прошли эти изделия. Больше всего Эмбер понравилась история негритенка:

— Двести лет назад жила-была одна венецианская леди — очень красивая, как все дамы в легендах, — и она владела огромным черным рабом, которого ее муж. считал евнухом. Но муж ошибался, и, когда эта леди родила черного ребенка, она велела его убить и подменить на белого. Повитуха же из ревности или в отместку рассказала мужу о неверности жены, и тот убил раба на глазах жены. Дама приказала, втайне от мужа конечно, изготовить статуэтку из эбена, в память о погибшем возлюбленном.

Потом, когда говорить стало больше не о чем, Эмбер поблагодарила Рэдклиффа и отошла от стола со вздохом:

— Чудесные произведения искусства! Я вам завидую, милорд. — Она всегда испытывала острое желание завладеть тем, что ей нравилось.

— Не позволите ли вы, мадам, сделать вам подарок?

Она быстро повернулась к нему:

— О ваша светлость! Ведь эти вещи, должно быть, так много для вас значат!

— Да, это так, мадам, признаюсь. Но ваше восхищение столь искренне, что, какую бы вещь вы ни выбрали, вы будете так же дорожить ею, как и я.

Несколько минут Эмбер критически осматривала разложенные перед ней предметы, решив не торопиться и сделать выбор, о котором потом не пожалеет. Она стояла, чуть наклонившись вперед и похлопывая веером по подбородку, глубоко погруженная в раздумья. Она не сразу заметила, что Рэдклифф наблюдает за ней, и метнула на него быстрый взгляд сбоку — она хотела уловить выражение его лица прежде, чем он изменит его. Как она и ожидала, он быстро отвернулся, не желая встречаться с ней взглядом, но тем не менее то, что Эмбер прочла на его лице, было откровенной похотью, более откровенной, чем у лорда Росторна. К ней вернулось отвращение, которое она испытала при первой встрече с Рэдклиффом, но теперь оно было сильнее. «Что за странный старик? — думала она. — Странный и противный».

Она выбрала негритенка, очень тяжелую статуэтку, высотой фута в два, и обернулась к графу. Она увидела лицо, холодное и вежливое, аскетическое лицо анахорета.

— Мне нравится вот это, — показала она.

— Конечно, мадам. — Ей показалось, что какое-то подобие улыбки мелькнуло на его лице. Может быть, ее выбор позабавил его, или ей лишь показалось? — Но если вы робкий человек по натуре, то вам было бы предпочтительнее выбрать что-нибудь другое: существует старый предрассудок, что эта скульптура проклята и приносит несчастье тому, кто владеет ею.

Эмбер встревоженно посмотрела на графа, ибо она верила в приметы и очень серьезно к ним относилась. Но она тотчас решила, что Рэдклифф попросту не хочет расставаться с негритенком и пытается запугать ее и заставить выбрать менее ценную вещь. Нет, она хочет статуэтку — неважно, проклята она или нет. Глаза Эмбер возмущенно вспыхнули.

— Ах, ну что вы, милорд! Это сказки для детей и старух! Меня такими баснями не проймешь! Если у вас нет других возражений, то я хотела бы получить эту статуэтку.

Он снова поклонился и слабо улыбнулся:

— Вовсе нет, мадам: я не имею никаких других возражений, и я знал, что вы слишком разумная женщина, чтобы верить в такие глупости.

На следующий день Рэдклифф уехал. Три дня спустя Эмбер получила письмо. Она показала его Элмсбери в то же утро, когда тот пришел поговорить с ней. Нэн расчесывала ей волосы, рядом с туалетным столиком стояла статуэтка негра.

— Так, значит, старый ловелас говорит, что постоянно думает о вас как о создании совершенной красоты, — усмехнулся Элмсбери.

Эмбер приклеила мушку с левой стороны рта.

— С тех пор как я стала богатой вдовой, я заметила, что мои достоинства возросли многократно.

— Только в смысле бракосочетания, моя милочка. Твоих прелестей хватило бы на дюжину женщин, но в этом мире хорошенькое личико и отсутствие денег вынуждают женщину искать себе покровителя. — Он встал и наклонился к ней, чтобы его слова не могли услышать служанки: — Если бы я не был женат, то сам предложил бы тебе пойти ко мне в содержанки.

Эмбер весело рассмеялась, считая, что он шутит.

Он снова наклонился к ней, поцеловал в щеку и прошептал на ухо несколько слов. Эмбер тихо ответила ему, они подмигнули друг другу, глядя в зеркало, и Элмсбери вышел. Лорд Карлтон создал точку опоры для их взаимной симпатии: Эмбер любила Элмсбери, как друга Брюса; он любил Эмбер, как возлюбленную его светлости и как мать его детей. Но никто из троих не считал предательством, если в отсутствие Карлтона граф иногда занимал его место.

Лишь через несколько дней Рэдклифф снова дал о себе знать. Он прислал Эмбер позолоченное флорентийское зеркало в очень красивой широкой раме, украшенной резьбой, напоминавшей плюмаж из страусовых перьев. В сопровождавшей дар записке говорилось, что в этом зеркале когда-то отражалось лицо самой красивой женщины в Италии, но он надеется, оно отразит теперь самое красивое лицо в Европе. Меньше чем через неделю Эмбер получила корзину апельсинов — большая редкость в то послевоенное время и сильные холода. Внутри корзины было спрятано топазовое ожерелье.

— Должно быть, он намеревается жениться на мне, — сказала Эмбер графу. — Ни один мужчина не стал бы делать столь ценных подарков, если бы не ожидал получить их обратно.

Элмсбери рассмеялся:

— Думаю, ты права. А если он сделает предложение — ты не откажешь ему?

— Не знаю. — Эмбер вздохнула и пожала плечами. — Какой смысл в богатстве, если не имеешь титула. — Она скорчила мину. — Но мне так противен этот старый вонючий козел.

— Тогда выходи замуж, за молодого человека.

— Да лучше мне быть похороненной заживо, чем быть женой офранцузившегося щеголя из Ковент-Гардена. Я прекрасно знаю, к чему это приведет. Они делают вам ребенка и отсылают в деревню выкармливать его, а сами остаются в Лондоне, ведут себя как жеребцы и тратят ваши денежки на актрис и девиц. Нет, спасибо, это не для меня. Я много повидала такого и хорошо выучила свой урок. Если мне придется выйти замуж, за кого-то, чтобы получить дворянский титул, то лучше быть женой старика, которого не любишь, чем молодого, которого ненавидишь. Старик хотя бы вселяет надежду на скорое освобождение.

Граф весело рассмеялся. Эмбер взглянула на него удивленно и несколько раздраженно:

— В чем дело, милорд, что это вас так развеселило?

— Ты меня рассмешила, милочка, Клянусь честью, никто бы не поверил, что ты станешь так рассуждать, еще шесть лет назад, когда явилась из своей деревни, столь благочестивая, что дала мне пощечину, когда я честно признался в своих чувствах. Интересно, что случилось с ней, с той невинной девушкой, которую я однажды видел в деревне Мэригрин? — И в голосе, и в глазах Элмсбери проскользнула грусть.

Эмбер рассердилась — почему его не устраивает то, какой она стала сейчас? Она привыкла считать Элмсбери мужчиной, который принимает ее такой, какая она есть, любит ее и одобряет все, что она говорит и делает.

— Она исчезла, если вообще когда-либо существовала. Она не смогла долго протянуть в Лондоне.

Он дружески сжал ее руку.

— Да, дорогая, ей, конечно, в Лондоне не прожить. Серьезно говоря, я полагаю, выходить замуж. за Рэдклиффа было бы ошибкой с твоей стороны.

— Но почему? Ведь это было ваше предложение с самого начала?

— Да, верно. Но я только хотел показать тебе, что существуют другие мужчины, кроме Брюса. Во-первых, он весь в долгах, и, чтобы вытащить его, потребуется половина твоего наследства.

— О, я обо всем подумала. Я составлю брачный контракт таким образом, чтобы сохранить за собой право распоряжаться своим капиталом.

Элмсбери покачал головой:

— Нет, так. не пойдет. Он не согласится жениться на тебе на таких условиях — это все равно, как если бы он женился, но не передал тебе титула графини. Нет, если ты выйдешь замуж, за Рэдклиффа, по закону ты должна передать ему свой деньги. Но сможешь ли ты вынести жизнь в одном доме с ним, не говоря уж о том, что придется спать с ним в одной постели?

— Ах вот вы о чем! В Лондоне — я его знать не буду! Я буду все время проводить при королевском дворе, все дни, а может быть, и ночи. — Она многозначительно вздернула верхнюю губку. Эмбер никогда не забывала о своей давней мечте — стать любовницей его величества, и, когда Брюс Карлтон уходил в плавание, такая перспектива начинала вновь маячить перед ней.

Быть любовницей короля, первой леди, которую все боятся, которой все восхищаются и все завидуют. На любовницу короля обращены все взгляды, на нее показывают пальцем на улице, не отрывают глаз на галереях дворца, кланяются и раболепствуют в королевской гостиной. У нее просят протекции, ловят каждое ее слово и заискивают перед ней. От ее влияния зависит успех или провал карьеры десятков, даже сотен людей, мужчин и женщин. Это была вершина: любовница короля обладала большей властью, чем даже королева, чем канцлер. Это — наивысшее положение, какого может достичь женщина. И если она будет представлена в Уайтхолле, получит право и привилегию бывать в королевских апартаментах, видеть короля каждый день, она не сомневалась, что сможет занять то место, которое, как говорят, сейчас теряет Каслмейн.

Эти мысли теснились в голове Эмбер, когда через несколько дней после Рождества она приняла предложение графа Рэдклиффа выйти за него замуж.

Предложение было сделано после томительной недели ожидания: хотя Рэдклифф был неприятен Эмбер с самого начала, да и сейчас она относилась к нему с презрением, но чем больше она думала о браке, тем больше ей хотелось стать графиней. И бракосочетание с Рэдклиффом не казалось ей чрезмерной платой за титул. Он приехал в Барберри-Хилл под предлогом «засвидетельствовать свое почтение миссис Дэнджерфилд», но его поведение мало напоминало формальный визит вежливости. Однако она не замечала, чтобы Рэдклифф восторженно глядел на нее, так, как тогда в библиотеке.

За день до того, как он должен был вернуться в свой собственный дом милях в тридцати к северу, они сидели на галерее и играли в трик-трак. Галерея на втором этаже дома — огромное помещение, протянувшееся по обеим сторонам двора, — была украшена множеством портретов, окна имели ромбовидную форму, стены покрывали панели, а потолок был расписан золотыми розами по голубому фону. Рэдклифф был в шляпе, на них обоих были длинные плащи, подбитые мехом, подле каждого стояла жаровня с горячим углем, а в камине пылали огромные бревна, но, несмотря на это, им было холодно и неуютно.

Эмбер сделала ход, передвинув колышек на доске. Потом молча сидела и ждала, пока Рэдклифф размышлял. Прошло несколько секунд, и Эмбер подняла глаза на партнера:

— Ваш ход, милорд.

Рэдклифф очень внимательно смотрел на нее: так разглядывают картину на стене, мужчина смотрит на женщину иначе.

— Да, — спокойно произнес он, не отрывая от нее взгляда, — я знаю. — Эмбер ответила ему взглядом. — Мадам, я отдаю себе отчет, что нарушаю общепризнанные нормы поведения, прося руки леди, овдовевшей лишь девять месяцев назад. И тем не менее мое восхищение вашими достоинствами столь велико, что я готов пойти на нарушение этикета. Мадам, покорнейше прошу вас оказать мне честь стать моей женой.

Эмбер ответила ему сразу:

— Согласна всем сердцем, милорд. — Она подумала, что поскольку каждый из них знал, чего хочет, то это просто глупо — жеманничать и притворяться, как куклы на ярмарке в день Святого Варфоломея.

И снова ей показалось, что она заметила улыбку на его лице, но не была уверена в этом.

— Благодарю вас, мадам. Я не достоин вашей доброты. Вскоре после первого января я должен буду вернуться в Лондон, и, если вы поедете со мной, мы сможем обвенчаться. Как я понимаю, эпидемия заканчивается и город начинает вновь оживать.

Конечно, он хотел убедиться, что ее деньги сохранились, до того как женится на ней, но Эмбер и сама хотела поскорее вернуться в Лондон, ей осточертела деревня.

Они отправились в его карете второго января, закутанные в меха и укрытые меховыми полостями. Было очень холодно, и изо рта при разговоре шел пар. Дорога стала твердой, поэтому можно было ехать гораздо быстрее, чем в дождь. Но им пришлось остановиться часа в четыре после полудня, потому что тряска утомила его светлость.

Брачный контракт был подписан в Барберри-Хилл, и Эмбер предполагала, что граф воспользуется своим правом разделить с ней брачное ложе. В восемь часов вечера он, однако, поклонился, пожелал ей доброй ночи и ушел в свою комнату. Эмбер и Нэн удивленно посмотрели ему вслед. Когда дверь за ним закрылась, женщины поглядели друг на друга и расхохотались.

— Должно быть, он импотент! — давясь от смеха, предположила Нэн.

— Надеюсь, что так оно и есть!

На пятый день с наступлением сумерек они добрались до Лондона. При приближении к городу Эмбер охватил страх, но, когда они катили по тихим темным улицам, тревога исчезла: не было ни похоронных повозок, ни трупов на улицах, на воротах лишь кое-где виднелись красные кресты. Бугры на кладбищах уже покрылись зеленой травой: души сотен тысяч усопших покинули грешную землю. В тавернах ярко горели свечи и толпился народ, мимо проезжали коляски с веселыми молодыми людьми и женщинами, из домов слышались звуки музыки.

«Того кошмара просто никогда, не было», — думала Эмбер. Действительно, не было — и все. Ее не покидало странное чувство второго рождения, будто она очнулась после ужасного сна и с облегчением поняла, что это был только сон.

Дом Рэдклиффа стоял на Олдерсгейт-стрит, выше Сент-Эннз Лейн, рядом с воротами Сити. Дома здесь не теснились, улица была широкой. Рэдклифф говорил, что его улица скорее походила на итальянскую авеню, чем на лондонскую стрит. В этом месте, у стен Сити, жили только знаменитые старые семейства.

Почти двадцать пять лет в доме не жили, оставались лишь слуги, и большинство окон было заложено кирпичами. Внутри дома было темно и пыльно, мебель покрывали грязные белые чехлы — ничто не изменилось со времени постройки дома восемьдесят пять лет назад. Одна комната анфиладой переходила в другую; кроме большой лестницы в центре дома, все коридоры и лестничные пролеты были узкими и темными. Эмбер с облегчением заметила, что отведенные ей апартаменты были убраны, вымыты и проветрены, хотя в остальном были такими же, как и весь дом.

На следующее утро она отправилась к Шадраку Ньюболду. Выяснилось, что ее деньги в сохранности Он также сообщил ей, что лорд Карлтон отплыл в Америку две недели назад. Когда Эмбер сказала Рэдклиффу, что с деньгами все в порядке, он предложил обвенчаться, как только закончатся все необходимые приготовления. Насколько ей было известно, Рэдклифф был католиком, значит, нужны две церемонии.

— Я хотела бы договориться со своей портнихой о платье. У меня нет ничего нового, я полагаю, за десять дней она управится.

— Не думаю, что это безопасно, мадам, чума еще дает о себе знать. Вы очень обяжете меня, если согласитесь надеть платье, которое я приберег. Я был бы счастлив, если бы вы были в нем.

Несколько удивленная — неужели он хранил свадебное платье на случай неожиданной женитьбы? — Эмбер все же согласилась. Ведь просьба совершенно невинная.

В тот же день он пришел к ней в комнату, неся в руках жесткое белое атласное платье, все вышитое мелким жемчугом. Когда Эмбер встряхнула его, то увидела глубокие резкие складки, будто платье лежало в сложенном виде очень давно. Тут она поняла, что платье старое: белый цвет превратился в кремовый, а покрой и стиль давно вышли из моды. Высокий лиф заканчивался расклешенной баской с разрезами в четырех местах; глубокий вырез квадратной формы, кружевной воротник и кружевные манжеты на длинных пышных рукавах; нижняя юбка из тяжелой серебристой парчи, открывающаяся, когда распахивались полы спереди.

Заметив озадаченное выражение на лице Эмбер, Рэдклифф улыбнулся:

— Как видите, платье не новое. Но оно все еще красиво, и я буду благодарен, если вы наденете его.

Эмбер взяла платье:

— С удовольствием, сэр.

Позднее они с Нэн тщательно осмотрели наряд.

— Ему не меньше двадцати лет или даже больше, — сказала Нэн. — Интересно, кто его носил в последний раз?

— Его первая жена, может быть. — Эмбер пожала плечами. — Или его старинная возлюбленная. Когда-нибудь я его спрошу.

К удивлению Эмбер, платье очень хорошо сидело на ней, будто сшитое на заказ.

Глава сороковая

— Эмбер, графиня Рэдклифф, — медленно произнесла она, глядя на себя в зеркало, потом сморщила нос,щелкнула пальцами и отвернулась. — Это дорогого стоит!

Они поженились неделю назад, но жизнь Эмбер не стала более интересной, чем когда она была просто миссис Дэнджерфилд, не говоря о том времени, когда она называлась мадам Сент-Клер из Театра Его Величества. Погода стояла слишком холодная, чтобы выходить из дома. Число смертей от чумы снизилось до ста человек в неделю, но ни король, ни королевский двор еще не вернулись в Уайтхолл. Эмбер сидела дома и не покидала своих апартаментов, ибо остальная часть дома оставалась такой же мрачной и грязной, какой и была. Большую часть времени она скучала и чувствовала себя отвратительно. Неужели за это она отдала свои шестьдесят тысяч фунтов! Сделка показалась ей несправедливой — тоска и мужчина, которого она презирала.

Ибо теперь, когда она стала его женой, Рэдклифф казался еще большей загадкой для нее, чем раньше.

Она очень редко видела мужа, потому что у него было множество интересов, которыми он не желал с ней поделиться. Почти каждый день он по нескольку часов проводил в лаборатории, смежной с их спальней и в которую постоянно прибывало новое оборудование. Если он был не в лаборатории, то в библиотеке или в конторских помещениях на нижнем этаже, он читал, писал, занимался счетами, строил планы перестройки дома и замены меблировки. И хотя было очевидно, что все это будет сделано на средства Эмбер, он никогда не советовался с ней, не спрашивал ее желаний, он даже не ставил ее в известность.