Навеки твоя Эмбер. Том 2

От ужаса и крайней беспомощности Эмбер заплакала. А за стенами все громче грохотали барабаны, их ритм леденил душу, предвещая беду и вселяя страх. Люди что-то кричали из окон, бежали по улицам. В дверь забарабанила Нэн: она умоляла, чтобы ее впустили.

— Входи! — крикнула Эмбер. Она повернулась к Брюсу:

— Что ты собираешься делать? Куда ты идешь? От страха у нее все похолодело. Хотя ночь стояла теплая, ее била дрожь и стучали зубы. Вошла Нэн . со свечой в руке. При свете страх Эмбер поутих.

— Я отправляюсь в Ширнесс!

Брюс повязывал шейный платок. Он велел Нэн принести сапоги из другой комнаты. Эмбер подала ему жилет и камзол, помогла одеться.

— О Брюс! Не уходи! Их тысячи! Тебя могут убить,

Брюс! — Она схватила его за руки, пытаясь силой удержать.

Он вырвал руку, застегнул камзол, натянул высокие сапоги с серебряными шпорами, пристегнул шпагу, Нэн подала ему шляпу и плащ.

— Возьми детей и уезжай из Лондона, — сказал Брюс, надев шляпу. — Уезжай отсюда как можно быстрей!

Нэн пошла в прихожую отворить дверь: в комнату ворвались Элмсбери и Эмили. Граф был полностью одет, жена — в ночной сорочке и халате.

— Брюс! Голландцы высадились! Мои лошади под седлом, во дворе!

— Но ты не должен уезжать, Брюс! О Элмсбери! Ему нельзя уезжать, мне страшно!

Элмсбери презрительно взглянул на нее:

— Ради Бога, Эмбер! На Англию напали! — Мужчины быстро вышли из комнаты, женщины — за ними следом.

Прихожая была полна слуг, которые, полуодетые, растерянно метались, женщины плакали, все что-то громко говорили. Среди этой сутолоки внезапно появилась запыхавшаяся леди Стэнхоуп, в ночном колпаке, из-под которого виднелись бумажные папильотки. Все тело Люсиллы истерически колыхалось. Она ухватилась за Брюса, как за спасательный круг:

— О лорд Карлтон! Слава Господу, вы здесь! На нас напали! Что мне делать? Что, что делать?

Стряхнув с плеча ее руку и шагнув вниз по лестнице, Брюс ответил:

— Я предлагаю вам уехать из Лондона, мадам. Пойдемте со мной, Эмбер. Нам нужно поговорить.

Мужчины быстро спустились вниз, громко стуча каблуками по ступеням лестницы, Эмбер не отставала от них. Первый испуг прошел, но бой барабанов, удары колокола, крики и вопли усилили ощущение нависшей катастрофы. «Нет, он не должен уезжать! — думала она. — Этого нельзя допустить!» Но он уезжал.

— Леди Элмсбери сразу же отправляется в Барберри-Хилл. Мы все продумали — возьми Сьюзен и Брюса и поезжай с ней. Если со мной что-нибудь случится, я дам знать — Она хотела возразить, но Карлтон не дал ей открыть рта. — Если я буду убит, — продолжал он, — обещай, что напишешь письмо моей жене!

Теперь они были во дворе, где мужчин ожидали оседланные лошади, которые стучали копытами и нетерпеливо фыркали. Ярко полыхали факелы, повсюду сновали слуги и конюхи, вокруг лошадей бегали и полаивали черно-белые «каретные собаки» — далматские доги. Их тоже возбудил бой барабанов, который, казалось, заставил чаще биться их сердца. Элмсбери быстро вскочил в седло, но Брюс задержался. Держа в руках поводья, он взглянул в лицо Эмбер:

— Обещай мне, Эмбер.

Она кивнула головой, слова застряли в горле Она схватила Брюса за рукав:

— Я обещаю, Брюс. Но береги себя, будь осторожен.

— Все будет хорошо.

Он наклонился, обнял ее одной рукой, на мгновение коснулся губами ее губ. Потом вскочил в седло, и лошади галопом рванули вперед. У ворот Брюс обернулся и помахал ей рукой. Эмбер не выдержала и с громким рыданием бросилась вперед к нему, вытянув руки. Но всадники уже исчезли в ночной тьме, лишь слабеющий стук копыт еще звучал в наступившей тишине.

Потом в доме началась суматоха. Слуги выносили мебель во двор и спешили обратно в дом. Женщины кричали и рыдали, от беспомощности заламывая руки. Одевшись по-походному, взвалив котомки на плечи, люди стали выходить на улицу, не зная, куда идти, лишь бы подальше от города. Эмбер подхватила юбки и торопливо, спотыкаясь, почти ничего не видя от слез, взбежала по лестнице.

Двери в детскую были открыты. Десятка два обезумевших женщин носились по комнате, крича на детей, чтобы те скорее одевались. Эмили вела себя хладнокровно и сдержанно, она давала указания и сама помогала служанкам. Маленький Брюс был уже полностью одет, он увидел Эмбер и сразу бросился к ней. Она опустилась на колени и, рыдая, прижала его к себе, успокаивая скорее себя, чем его. Казалось, Брюс и не нуждался в утешении.

— Не плачь, мам. Эти проклятые голландцы никогда не доберутся сюда. Ведь папа будет защищать нас!

Но Сьюзен визжала благим матом, пинала няньку, которая пыталась одеть ее, закрывала пухлыми ручонками уши, чтобы не слышать боя барабанов. Она вертелась на столе, куда ее положили, но вдруг увидела маму и брата и громко обиженно закричала:

— Мама!

Эмбер бросилась к ней:

— Лапушка моя, дай же няне Хармон одеть тебя! И нечего плакать. Смотри — я ведь не плачу. — Она широко раскрыла глаза, но края век покраснели и распухли. Сьюзен обхватила мать и зарыдала пуще прежнего. Наконец Эмбер не выдержала и нетерпеливо встряхнула ее. — Сьюзен! — Головка девочки откинулась назад, с большим удивлением она посмотрела на Эмбер, розовый ротик открылся. — Сейчас же прекрати истерику! Тебя никто не собирается обижать! Одевайся немедленно. Мы отправляемся гулять.

— Не хочу гулять! Еще темно!

Эмбер отвернулась.

— Ничего! Все равно пойдем. Одевайся поскорее, иначе я тебя отшлепаю!

Она отошла от Сьюзен к леди Элмсбери, которая занималась своими четырьмя детьми. Эмили стояла на коленях около своего шестилетнего сына и завязывала ему шейный платок.

— Эмили, я не поеду с вами.

Леди Элмсбери удивленно подняла глаза и встала:

— Не поедете? О Эмбер, ну как же так! Надо ехать! А что, если голландцы или французы доберутся сюда!

— Сейчас их здесь нет, и я не поеду в деревню: ведь тогда я ничего не смогу узнать о Брюсе. Если его ранят, я буду нужна ему.

— Но ведь он велел вам ехать.

— Мне все равно, что он велел, я не поеду. Но. я хотела бы, чтобы Брюс и Сьюзен поехали с вами, вы возьмете их с собой? И Нэн тоже?

— О, конечно, возьму, моя дорогая. Но я полагаю, вам опасно оставаться здесь. Он хотел, чтобы вы уехали, ведь мужчины часто обсуждали вероятность нападения и все продумали.

— Я здесь в безопасности. Если они явятся, я отправлюсь в Уайтхолл. Они не осмелятся напасть на дворец. И я позабочусь о ваших вещах — оставьте мне ключи от кладовой, все ценное я перенесу туда.

В этот момент в комнату влетела Нэн:

— Ах, Боже мой, я вас повсюду искала. Пойдемте скорее одеваться! Они близко — я слышала ружейную стрельбу! — Платье на ней было все перекручено, волосы растрепаны, ноги голые, без чулок. Нэн схватила Эмбер за руку и потянула за собой.

Женщины вышли в шумную прихожую, где метались слуги. Эмбер приходилось кричать, чтобы ее услышали.

— Я не поеду, Нэн. Но ты можешь ехать, если пожелаешь. Я только что просила графиню…

Нэн ахнула. Насколько ей было известно, в эту минуту французская армия высаживалась на берег, а голландский флот входил в Пул.

— О мэм! Как вы можете! Вам нельзя оставаться здесь! Они убивают всех подряд! Они разрежут вам живот и выдавят глаза и…

— Пресвятая Дева Мария! Что может быть ужаснее! — раздался голос леди Стэнхоуп, которая успела в страшной спешке — одеться. За ней следовали две служанки, нагруженные туго набитыми мешками и коробками. — Я прямо сейчас уезжаю в Риджуэй! Я так и знала — не следовало мне покидать деревню! Этот ужасный город — здесь всегда что-нибудь происходит! Где Джерри?

— Не знаю. Давай, Нэн, — леди Элмсбери уезжает через несколько минут! — Она обернулась к своей свекрови: — Я не видела его последнее время.

— Не видели? О Боже мой! Ну где же он тогда? Он — сказал мне, что каждую ночь он проводит с вами! — Неожиданно у нее засверкали глаза, она прищурилась и пристально посмотрела на Эмбер. — Между прочим, разве Лорд Карлтон не вышел только что из вашей спальни?

Эмбер с раздражением отвернулась и пошла в сторону своих комнат.

— Даже если так, ну и что из того?

Леди Стэнхоуп потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя после этих слов, потом она запыхавшись бросилась вслед за Эмбер и затрещала ей в ухо:

— Не хотите ли вы сказать, вертихвостка этакая, что его светлость был с вами в спальне в тот час, когда каждая честная женщина должна быть только со своим мужем и больше ни с кем? Не хотите ли вы сказать, что вы наставляете рога моему Джерри? Отвечайте мне, негодница! — Она схватила Эмбер за руку и повернула к себе.

Эмбер остановилась и на мгновение замерла, потом резко повернулась лицом к Люсилле:

— Убери от меня руки, ты, перезрелая шлюха! Да, я была с лордом Карлтоном, и плевать я хотела — знают об этом или нет! Да ты сама пришла бы к нему, брось он на тебя хоть мимолетный взгляд. Иди ищи своего драгоценного Джерри и оставь меня в покое…

— Ты! Потаскуха поганая! Ну погоди, вот Джерри узнает об этом, я все, все скажу ему.

Но Эмбер ушла так быстро, что Люсилла осталась одна посреди комнаты, продолжая кипеть. Она явно колебалась, будто не могла решить: то ли пойти следом за невесткой и устроить ей настоящий скандал, ибо она того заслужила, то ли уехать в деревню и спасти свою жизнь.

— Ладно, я потом поговорю с ней! — Она бросила негодующий взгляд на удалявшуюся Эмбер и пробормотала в сердцах: — Шлюха! — Потом подозвала своих служанок и поспешила вниз по лестнице.

Эмбер в накидке поверх халата спустилась на двор проводить отъезжающих. И Эмили, и Нэн умоляли ее поехать с ними, но Эмбер была тверда, убеждая их, что ей здесь ничто не грозит. Она действительно больше не испытывала страха, наоборот, грохот барабанов, стук копыт по мостовой, людские крики и колокольный звон — все это вызвало у нее прилив энергии.

Все дети ехали в одной карете с двумя няньками, и даже Сьюзен начала верить, что все это развлечение. Эмбер поцеловала детей.

— Береги свою сестру, Брюс. Не оставляй ее одну и постарайся успокоить.

Увидев, что мама не едет с ними, Сьюзен снова начала плакать. Она встала ногами на сиденье и вцепилась руками в окно кареты, когда коляска стала выезжать со двора. Эмбер помахала им рукой и вернулась в дом: впереди у нее было много хлопот.

Она так и не спала в ту ночь: присматривала за переносом ценных вещей графа в кладовую. Золотые и серебряные тарелки и кружки, подаренные отцу графа Карлом I, когда старый граф приказал переплавить посуду, чтобы внести деньги на ведение войны, их и свои драгоценности — все было убрано в каменный тайник в подвале. Когда работу закончили, Эмбер переоделась, быстро выпила чашку горячего шоколада и около шести часов отправилась к Шардаку Ньюболду на Ломбард-стрит, куда он и многие другие банкиры переехали после пожара.

Это была длительная поездка от Стрэнда через руины Сити. Повсюду виднелись строительные леса, но появились и новые здания. Новые улицы, основательно перестроенные, оставались совершенно пустыми. Кое-где из подвалов струился дым, в воздухе висел сильный запах мокрого угля. Поверх куч золы и пепла нанесло земли, из которой возникли мелкие ярко-желтые цветы, лондонские ночные фиалки; они весело сияли сквозь мрачный густой туман, опустившийся до земли.

Усталая и встревоженная, Эмбер сидела в коляске в самом плохом настроении. Она ощущала боль в животе, голова кружилась от усталости. Когда они подъехали к дому Ньюболда, Эмбер увидела длинную вереницу экипажей, а также мужчин и женщин, стоявших в очереди, хвост которой загибался за угол и выходил на Абчёрч-лейн. В отчаянии Эмбер наклонилась вперед и постучала веером в стенку кареты.

— Поезжай на Сент-Николас Лейн и там остановись! — крикнула она Джону Уотермену.

Там они вышли — Эмбер, Большой Джон и два форейтора — и прошли по узкой улочке, которая вела к черному ходу в дом. Но ворота оказались под охраной двух стражников, которые тотчас скрестили мушкеты.

— Миледи Дэнфорт к вашему хозяину! — сказал один из форейторов.

— Я очень сожалею, ваша светлость. Но у нас приказ никого не пропускать через, эти ворота.

— Пропустите, — коротко приказала Эмбер, — иначе я вам нос отрежу!

Напуганные то ли ее угрозой, то ли мощной фигурой Большого Джона, стражники отступили. Слуга пошел доложить Шадраку Ньюболду о прибывшей. Вскоре он появился сам. Шадрак выглядел таким же усталым, как и Эмбер. Он вежливо поклонился ей.

— Я взяла на себя смелость прийти к вам через задние ворота. Я была на ногах всю ночь и не могла ожидать очереди.

— Конечно, мадам. Прошу вас пройти в контору.

Она с облегчением опустилась в предложенное ей кресло. Щипало глаза, болели ноги. Она вздохнула и в изнеможении опустила голову на руки. Шадрак налил стакан вина, который Эмбер приняла с благодарностью, — хоть на время к ней вернулись силы.

— Ах, мадам, — пробормотал Ньюболд, — сегодня печальный день для Англии.

— Я пришла за своими деньгами. Мне нужны все сейчас.

Шадрак изобразил грустную улыбку на лице и стал задумчиво вертеть в руках очки. Наконец он вздохнул:

— Нужны всем, мадам. — Он показал в сторону окна, откуда виднелась длинная очередь. — Каждому. Вклад некоторых — двадцать фунтов, у других, как, у вас, гораздо больше. Через несколько минут я должен буду впустить их и вынужден буду сказать им всем то, что говорю вам, — я не могу выдать деньги.

— Как! — вскричала Эмбер. Заявление Шадрака ошеломило ее, усталости как не бывало. — Уж не хотите ли вы сказать… — Она начала подниматься с кресла.

— Одну минуту, мадам, прошу вас. Ничего с вашими деньгами не случилось. Они в полной сохранности. Но разве вы не видите: если я и все другие банкиры Лондона отдадут все, до последнего шиллинга, из вкладов… — Он сделал беспомощный жест. — Это просто невозможно, мадам, вы понимаете? Ваши деньги в сохранности, но они не в моем распоряжении, кроме небольшой суммы. Остальное отдано под проценты, вложено в виде инвестиций в недвижимость, в ценные бумаги, в другие предприятия, о которых вы сами знаете. Ведь я не допускаю, чтобы ваши деньги, как и деньги других вкладчиков, лежали просто так, зазря. Вот почему мы не в состоянии вернуть вам все деньги сразу. Дайте мне двадцать дней, и, если деньги по-прежнему будут вам нужны, тогда я их выдам. Но нам совершенно необходимы эти двадцать дней, чтобы вернуть вложенные суммы обратно. Однако даже это создает финансовую анархию, способную пошатнуть бюджет страны.

— Страна и так уже пошатнулась. Ничего хуже, чем вторжение, не могло произойти. Что ж, я понимаю вас, мистер Ньюболд. Вы позаботились о моих деньгах во время чумы, во время пожара, и я не сомневаюсь, что и сейчас вы позаботитесь о них не хуже, чем я сама…

Эмбер вернулась домой, четыре часа пролежала, пыталась уснуть, пообедала, затем отправилась во дворец. По Стрэнду тянулась вереница повозок и колясок с беженцами.Они торопились выехать из города в более безопасные места страны. В коридорах и дворах дворца тоже стояли груженые повозки. Повсюду люди собирались в группы и прислушивались к канонаде, говорили только о вторжении и старались раздобыть денег, спрятать ценности и составить завещание. Некоторые из придворных присоединились к добровольцам, с ушедшим с Альбемарлем в Чэтем или с Рупертом в Вулидж, и вот на этих нескольких сотнях людей зиждилась теперь вся надежда Англии.

По дороге Эмбер часто останавливали придворные дамы и джентльмены и спрашивали, что она собирается делать, а потом, не ожидая ответа, пускались в разговоры о своих собственных бедах. Люди были мрачными: они знали, что все фортификационные сооружения разрушены, армия малочисленна и плохо вооружена, что страна лежит беспомощная перед неприятелем. Люди негодовали, что банкиры не возвращают им деньги, и клялись, что никогда впредь не станут к ним обращаться. Другие собирались отправиться в Бристоль или другой портовый город и отплыть в Америку или на континент. Если Англия стала тонущим судном, они не желали пойти на дно вместе с ней.

В комнатах королевы было жарко и многолюдно, все говорили разом. Катарина обмахивалась веером и старалась выглядеть сдержанной, но ее быстрые черные глаза беспокойно метались, выдавая тревогу. Эмбер подошла поговорить с ней:

— Какие новости, ваше величество? Они подошли ближе?

— Говорят, что французы уже в Маунтс Бэй.

— Но ведь сюда они не придут, не правда ли? . Они не — осмелятся!

Катарина слабо улыбнулась и пожала плечами:

— Мы не думаем, что они осмелятся. Большинство дам собирается уехать из города, мадам. Вам бы тоже надо уехать. Боюсь, что печальная правда заключается в том, что мы не ожидали вторжения и не подготовились к нему.

Тут они услышали громкий ясный голос леди Каслмейн, стоявшей неподалеку. Она беседовала с леди Саутэск и Бэб Мэй.

— Виновник должен сгореть в аду за эти несчастья! Народ просто рвет и мечет! Они срубили деревья у Кларендона, побили ему окна, а на воротах сделали надпись:

Три главные причины гнева — Танжер, Дюнкерк и бездетная королева!

Леди Саутэск сделала ей знак замолчать, и Барбара оглянулась. Она раздула щеки, будто ужасно испугалась, и зажала рот рукой. Но блеск в ее глазах не оставлял сомнения, что она умышленно говорила так. громко. Катарина была ошеломлена, а Барбара небрежно пожала плечами и подозвала Бэб Мэй. Они вместе вышли из комнаты.

«Черт подери эту бессердечную дрянь! — подумала Эмбер. — Ей надо бы все волосы на голове выдрать за это!»

— «.. .и бездетная королева», — прошептала Катарина, и пальцы ее маленьких рук сжали веер. Королеву била дрожь. — Как же они ненавидят меня за это! — Она неожиданно подняла глаза и посмотрела Эмбер прямо в лицо. — Как я сама себя ненавижу!

Эмбер на мгновение стало стыдно: если бы Катарина знала, что она, Эмбер, беременна, беременна от ее мужа! Эмбер сжала руку королевы, улыбнулась сочувственной, ободряющей улыбкой. Она испытала облегчение, когда увидела, что к Катарине подходит томная и медоточивая Бойнтон, размахивая веером. Казалось, фрейлина вот-вот упадет в обморок,.

— О Боже, ваше величество! Мы же не готовы! Я только что услышала, что французская армия подошла к Лувру и собирается высадиться!

— Что? — вскричала стоявшая рядом дама. — Французы высадились? Господь всемилостивый! — И она бросилась к двери. Ее крик подхватили, и в одно мгновение все в комнате пришло в движение: мужчины и женщины панически бросились к дверям, отчего там образовалась пробка, — все. толкались, кричали, яростно пробиваясь к выходу.

Но этот слух, как и сотни других слухов, оказался ложным.

Барабаны били всю ночь, созывая людей в ополчение. Ружейная пальба слышалась уже у Лондонского моста. Волны истеричной паники и гнева прокатывались по всему городу. Каждый, у кого было хоть что-то ценное, закапывал его на заднем дворе, отдавал на попечение жены или слуги, осаждал своего ювелира или составлял завещание. Люди открыто говорили, что королевский двор предал их, что им суждено погибнуть на острие французской или голландской шпаги. Пронесся слух, что голландцы разбили укрепление в районе Медуэй, что они сожгли шесть военных кораблей, захватили корабль «Король Карл» и теперь грабят прибрежные поселки.

Король приказал потопить несколько кораблей в Баркин Крик, чтобы блокировать реку и не допустить вторжения вверх по реке. Однако, к сожалению, из-за всеобщей суматохи и неразберихи приказ неправильно поняли и по ошибке затопили несколько барж с морским провиантом. На десятую ночь после нападения на Ширнесс можно было видеть красное зарево горящих судов. К Лондону по реке плыли мертвые обгорелые каркасы кораблей, и напуганный город снова впал в панику, всякая деятельность полностью прекратилась, ибо единственное, что заботило людей, — спасти свою жизнь, жизнь семьи и накопленное добро.

Наконец голландцы ушли к устью реки, и возобновились мирные переговоры. На этот раз англичане не были столь щепетильны по ряду вопросов, и переговоры пошли успешнее, чем раньше.

Вместе с другими добровольцами Карлтон и Элмсбери вернулись в Лондон. Они обросли бородой, лица обгорели на солнце и обветрились на соленом морском ветру, а души закалились после боевых походов.

Эмбер чуть не падала в обморок от волнения и длительной бессонницы. Увидев на правом плече Брюса повязку с запекшейся кровью, она разразилась истерическими рыданиями.

Брюс обнял ее, как маленькую девочку, погладил по голове и поцеловал в мокрые от слез щеки.

— Ну что ты, дорогая, к чему эти слезы? Десятки раз я получал гораздо более тяжелые ранения, чем это.

Она прижалась к его груди — она не хотела да и не могла унять слезы.

— О Брюс! Ведь тебя могли убить! Я так боялась за тебя…

Карлтон поднял ее на руки и стал подниматься по лестнице.

— Ты разве забыла, несносная строптивая ведьмочка, — проговорил он, — что я велел тебе уехать из Лондона? Ведь если бы голландцы захотели, они захватили бы всю страну, нам не удалось бы их остановить…

Эмбер сидела на кровати и полировала ногти. Она ждала, когда Брюс закончит письмо своему управляющему.

— Когда я поеду домой, — небрежно произнес он, — я хочу взять с собой Брюса.

Эмбер посмотрела на него с выражением ужаса на лице. Он встал, скинул халат, и, когда наклонился задуть единственную свечу, Эмбер заметила на его лице мрачные тени. Он глядел на нее сузившимися глазами, как бы наблюдая за ее реакцией. Эмбер отодвинулась, и Брюс лег рядом с ней.

Несколько секунд она не отвечала. Она даже не прилегла, она продолжала сидеть, уставившись невидящими глазами в темноту. Но Брюс молчал, он ждал.

— Разве ты не хочешь, чтобы он поехал со мной? — спросил он наконец.

— Конечно, я не хочу отпускать его!. Ведь он мой ребенок, не правда ли? И ты думаешь, мне понравится, что он уедет и будет воспитываться другой, посторонней женщиной, а обо мне забудет? Нет, я не желаю этого! И я не отпущу его! Он — мой, он останется здесь, со мной. Я не допущу, чтобы его воспитывала эта… та женщина, на котброй ты женился!

— У тебя есть какие-нибудь планы относительно его будущего? — Было так темно, что она не могла видеть его лица, но голос звучал тихо и рассудительно.

— Нет, — неохотно призналась она. — Конечно, нет! С какой стати? Ведь ему всего-то шесть лет.

— Но ему не всегда будет шесть лет. Что ты станешь делать, когда мальчик вырастет? Когда он спросит — кто его отец? Если я уеду и он не будет видеть меня несколько лет — он совсем забудет обо мне. А какую фамилию ты собираешься дать ему? Со Сьюзен дело проще, считается, что она дочь Дэнджерфилда, и она носит его фамилию. Но Брюс — у него вообще нет фамилии, и только я могу ему дать ее, а я не в состоянии этого сделать, пока он остается с тобой. Я знаю, что ты любишь его, Эмбер, и он любит тебя. Теперь ты богата и ты — фаворитка короля, возможно, когда-нибудь ты добьешься дворянского титула для мальчика. Но если он отправится со мной, то он станет моим наследником, он будет иметь все, что я смогу ему дать, и ему никогда не придется испытывать унижения незаконнорожденного ребенка…

— Он все равно незаконнорожденный! — вскричала Эмбер, быстро найдя подходящий довод. — Ты не сможешь сделать из него лорда, если даже скажешь, что он — лорд!

— Он не будет жить в Англии. А там, за океаном, титулы никого не интересуют. Во всяком случае, там ему будет гораздо лучше, чем здесь, где все всё знают.

— А твоя жена? Откуда, по ее мнению, мог взяться этот мальчик? Из грядки с петрушкой на огороде?

— Я уже рассказал ей, что был женат раньше. И она ждет приезда моего сына.

— О, она знает! Ты такой доверчивый, да? И что же, по твоей версии, сталось с матерью мальчика? — Тут Эмбер замолчала, ей стало нехорошо. — Ты сказал, что я умерла? — Он не отвечал, и Эмбер крикнула обвинительно: — Ты так ей сказал?

— Да, конечно. Что же еще я мог ей сказать? Что я двоеженец? — Его тон стал злым и нетерпеливым. — Ну хорошо, Эмбер, я не стану забирать Брюса от тебя. Ты сама решай. Но постарайся учесть и его интересы, и когда ты решишь…

Эмбер была оскорблена и разгневана самой мыслью, что сына надо отправить на попечение другой женщины, что он будет расти вдали от нее, где ничто не будет напоминать ему о ее существовании. Несколько дней она старалась гнать эту мысль от себя. Да и Брюс не возвращался к вопросу о сыне.

Голландский флот все еще стоял в устье Темзы, и ни один английский корабль не мог сняться с якоря. Поэтому Брюс был вынужден ожидать окончания мирных переговоров, хотя и был готов с боем прорваться через позиции неприятеля. Но когда переговоры закончатся, он намеревался отплыть немедленно . Большую часть времени он проводил на охоте в обществе короля. Несколько раз отец и сын катались верхом, или Брюс-старший давал мальчику уроки фехтования. Иногда они уплывали на несколько миль вверх по Темзе на яхте Элмсбери «Сапфир» и брали с собой Эмбер. Мать не могла видеть их вместе, не испытывая при этом мучений ревности, ибо где-то в глубине сердца она знала: мальчик уедет с отцом и забудет ее. Она могла уступить его Брюсу, но не могла примириться с тем, что сын будет принадлежать другой женщине.

Однажды утром они шли по саду — она и мальчик. Они ждали Брюса, который собирался взять мальчика покататься на лодке. Была середина июля, погода стояла жаркая, и, когда садовник поливал цветы, от земли шел пар. Деревья дикого лимона были в цвету, и над нежными желто — зелеными лепестками без устали вились пчелы. Месье лё Шьен бежал рядом, ко всему принюхиваясь и волоча по земле длинные уши. Он уже успел намочить их в фонтане и теперь волочил по пыли.

Садовник угостил каждого спелой желтой грушей. Вкус чуть отдавал вином.

— Брюс, — неожиданно обратилась Эмбер к сыну, — ты очень будешь скучать по отцу, когда он уедет? — Эмбер не собиралась задавать этот вопрос, но теперь, спросив, ждала ответа, затаив дыхание.

Она увидела ответ раньше, чем услышала: сын грустно улыбнулся.

— О да, мам. Буду. — Потом поколебался и добавил: — А разве ты не будешь?

На глаза Эмбер навернулись слезы, она отвернулась, протянув руку к мускусной розе, распустившейся у стены.

— Да, конечно, я буду скучать. Предположим, Брюс; предположим… — И вдруг она произнесла это вслух: — Ты хотел бы уехать вместе с ним?

Мальчик изумленно уставился на мать, потом схватил ее за руку:

— А что, можно? Можно, мам? Я правда могу поехать с ним?

Эмбер посмотрела на сына, не в силах сдержать разочарования: его глаза так сияли, что она уже поняла, что будет дальше…

— Да, можешь. Если ты сам хочешь этого. Скажи, ты хочешь?

— О да, мам! Хочу! Пожалуйста, отпусти меня?

— И ты хочешь уехать и бросить меня? — Она понимала всю жестокость вопроса, но не могла удержаться.

Как она и предполагала, счастливый взгляд потух, уступив место растерянному взгляду человека, испытывающего угрызения совести. Он помолчал минуту.

— Но разве ты не можешь поехать с нами, мам? — Потом снова улыбнулся. — Ты поедешь с нами! И тогда мы можем быть все вместе!

Эмбер задумчиво посмотрела на мальчика, провела пальцами по его волосам.

— Я не могу поехать с вами, дорогой. Я должна остаться здесь. — У нее снова брызнули слезы. — Ты не можешь быть с нами обоими…

Он сочувственно взял мать за руку:

— Не плачь, мама. Я не уеду от тебя… я скажу папе, что я… не могу поехать с ним.

Эмбер почувствовала, что ненавидит себя.

— Иди сюда, — велела она. — Садись на эту скамейку и послушай меня, дорогой. Твой отец хочет, чтобы ты отправился с ним. Ты ему нужен там — помогать ему, там много дел для тебя. Я хочу, чтобы ты остался со мной, но я думаю, ты нужен ему больше.

— О, в самом деле, мама? Ты правда так думаешь? — Он с тревогой вглядывался в лицо матери, но был не в силах скрыть охватившего его чувства радости.

— Да, дорогой, я действительно так думаю. — Эмбер взглянула поверх головы сына и увидела, как по садовой дорожке к ним шагает Брюс. Мальчик оглянулся, увидел отца, вскочил и побежал к нему навстречу. С Брюсом он всегда вел себя более сдержанно, чем с ней, и не потому, что Брюс настаивал на этом, но потому, что так велел учитель.

Мальчик церемонно поклонился, прежде чем начать говорить.

— Я решил поехать с вами в Америку, сэр, — торжественно сообщил он. — Мама говорит, что я буду там нужен вам.

Брюс взглянул на мальчика, потом перевел взгляд на Эмбер. Секунду они глядели друг на друга, не говоря ни слова. Он обнял мальчика за плечи и улыбнулся:

— Я рад, что ты решил отправиться со мной, Брюс. — Они вместе подошли к Эмбер, она встала, не отрывая глаз от Брюса-старшего. Он ничего не сказал, только наклонился и поцеловал ее, чуть коснувшись губами. Это был поцелуй мужа.

Поначалу Эмбер считала, что совершила благородный и самоотверженный поступок, и хотела, чтобы и Брюс был того же мнения. Но потом появилась надежда, что, возможно, ее ребенок, находящийся постоянно рядом с ним там, в Америке, более всего станет, напоминать Брюсу о ней. Эта надежда вползла исподволь, Эмбер даже не сразу распознала ее. Таким образом она может победить Коринну, даже не видя ее.

В городе Бреда был подписан мирный договор, и весть об этом событии достигла Уайтхолла в конце месяца. Брюс отплыл на следующее утро. Эмбер отправилась в порт, чтобы оставить у них обоих хорошее воспоминание о себе, хотя сердце у нее разрывалось на части. Когда Эмбер наклонилась поцеловать сына, у нее перехватило горло. Брюс обнял ее, помог встать на ноги: беременность мешала ей двигаться.

— Не дай ему забыть меня, Брюс — попросила она.

— Я не забуду тебя, мама! И мы вернемся навестить тебя! Так папа сказал, не правда ли, сэр? — Он поднял глаза на отца, ожидая подтверждения своих слов.

— Да, Брюс, мы вернемся. Я обещаю тебе. — Он явно нервничал, хотел поскорее подняться на борт, уплыть. Он терпеть не мог долгие мучительные расставания. — Эмбер, мы уже опаздываем.

Она испуганно вскрикнула, обвила руками его шею, он наклонил голову, их губы соединились. Эмбер в отчаянии припала к нему, совершенно позабыв об окружавшей их толпе. Люди повернули головы и с любопытством разглядывали красивого мужчину, яркую женщину и мальчика, спокойно наблюдавшего за ними. Это был тот момент, в который она не верила, даже еще вчера, когда уже знала об отъезде, не верила, что такой момент все-таки настанет. И вот — минута расставания пришла, и Эмбер охватило отчаяние.