Глава шестьдесят третья

Однажды теплым ноябрьским вечером на Темзе было устроено пышное празднество — любимое развлечение короля. Он и его приближенные собрались на балконах дворца. Ялики и лодки были разукрашены гирляндами цветов, флагами, множеством фонариков и ярких факелов. С противоположного берега в небо запускались ракеты, которые с шипением падали в воду) небо прорезали желтые полосы света. И в дальнем конце дворцового зала, и на лодках играли музыканты.

Под шум музыки, грохот ракет и людские крики леди Саутэск вела разговор с Эмбер.

— Вы знаете, кто нынче новая жертва Каслмейн?

Эмбер не особенно интересовало это, она не спускала глаз с Брюса и Коринны, стоявших в нескольких футах от нее. Она безразлично пожала плечами:

— Откуда мне знать? Ну кто, может, Клод дю Валь? — Дю Валь был известным разбойником, он бахвалился, что титулованные дамы часто приглашают его к себе в постель.

— Нет. Угадайте. Один ваш хороший друг. Зная Саутэск, Эмбер теперь внимательно посмотрела на нее:

— Кто?

Саутэск показала глазами в сторону лорда Карлтона и многозначительно подняла брови, хитро улыбаясь и всматриваясь в лицо Эмбер. Эмбер бросила взгляд на Брюса, потом перевела глаза на Саутэск и побледнела.

— Это неправда!

Саутэск пожала плечами и стала томно обмахиваться веером.

— .Хотите — верьте, хотите — нет, но это правда! Он только вчера был у нее, я совершенно точно знаю это. Боже, ваша милость! — вскричала она, сделав вид, что испугана. — Осторожнее, вы мне кружева порвете!

— Сучка болтливая, — пробормотала Эмбер в сердцах. — От вас поганые сплетни вылетают, как мухи из выгребной ямы!

С видом оскорбленной добродетели Саутэск встряхнула кудряшками и отплыла в сторону. Не прошло и нескольких секунд, как она уже нашептывала что-то кому-то на ухо с таинственной улыбкой на губах, кивая в сторону Эмбер. С самым небрежным видом Эмбер подошла к Элмсбери, взяла его под руку и весело улыбнулась ,ему. Но ее выдало выражение глаз.

— Что случилось? — прошептал он.

— Брюс! Я обязательно должна его видеть! Тотчас!

— Да ведь, милочка, он…

— Вы знаете, чем он занимается? Он спит с Барбарой Пальмер! О, да я просто убью его за это…

— Тише! — предупредил граф, осторожно оглядев окружающих, ибо все уже уставились на них, ушки на макушке. — Ну какая разница? Он и раньше ее посещал.

— Но Саутэск болтает об этом повсюду! Надо мной будут все смеяться! Черт его подери!

— А вам не приходило в голову, что и над его женой тоже будут смеяться?

— Да какое мне до нее дело? Пусть над ней смеются! Во всяком случае, она еще ничего не знает, а я знаю!

Когда Эмбер увидела Брюса в следующий раз, она попыталась вырвать у него обещание, что он никогда больше не пойдет к Барбаре, и, хотя он отказался давать какие-либо заверения, Эмбер убедила себя, что Брюс больше не посещал соперницу. Поскольку Эмбер никогда больше не слышала сплетен о Брюсе и Барбаре, она успокоилась: Брюс не ходит к ней, иначе Барбара обязательно разболтала бы об этом. Роман самой Эмбер приобрел известность, и слухи об этом стали расходиться все более широкими кругами, и как ни странно, но Коринна, пожалуй, была единственным человеком во всем светском Лондоне, кто не знал об их романе. Эмбер подумала, что Коринна настолько глупа, что даже если бы застала ее с Брюсом в постели, и то не догадалась бы, в чем дело. Но Эмбер ошибалась.

В тот первый вечер, когда Коринна увидела Эмбер, она была шокирована ее нарядом и упрекала себя за то, что обратила на это внимание. Коринна сочла, что холодное и враждебное поведение Эмбер и объясняется этим эпизодом. Поэтому она была чрезвычайно-довольна, когда Эмбер наконец нанесла ей визит, и сочла, что таким образом она теперь прощена. Но еще и до того Коринна знала о романе Эмбер с ее мужем.

За четыре года замужества и семейной жизни Коринне приходилось наблюдать, как многие женщины — от чернокожих девушек на полях до титулованных леди в Порт-Ройале — флиртовали с Брюсом. Будучи абсолютно уверенной в его любви, Коринна никогда не тревожилась и не ревновала, ее, скорее, забавляли его амурные дела, они даже доставляли ей некоторое удовольствие. Однако вскоре она поняла, что герцогиня Рейвенспур представляла собой потенциальную угрозу. Конечно, Эмбер была чрезвычайно красива: вызывающий взгляд, роскошные волосы медового цвета, прекрасная фигура, и более того — магическая и губительная способность привлекать мужчин с такой же силой, с какой Брюс привлекал женщин. Ни одна женщина не хотела бы видеть соперницу в лице Эмбер.

И впервые за время их брака Коринна испугалась.

Прошло немного времени, и дамы начали делать ей намеки: многозначительные улыбки и недомолвки за столом во время ужина или послеобеденного визита, толчок локтем или взгляд, словно указывающие на то, как ее милость склонилась над лордом Карлтоном за игорным столом — лицо Эмбер почти касалось лица Карлтона, грудь прижималась к его плечу. Однажды утром леди Саутэск и миссис Миддлтон пригласили Коринну пойти вместе с ними к герцогине, и она встретила Брюса, выходившего из покоев Эмбер.

Но Коринна не хотела верить в то, в чем ее так хотели убедить. Она говорила себе, что у нее хватит ума, чтобы понять: этим праздным людям доставляло удовольствие вносить смуту в жизнь тех, кого они считали более счастливыми и благополучными,, чем они сами. Коринне страстно хотелось сохранить веру в Брюса и во все, что он для нее значил. Она твердо решила, что ее брак не должен быть разрушен только из-за того, что какая-то женщина увлеклась ее мужем, а другие хотят поколебать ее веру в него. Коринна еще не была знакома с нравами Уайтхолла, ибо для этого требовалось время, точно так же как глазам после яркого солнца нужно время, чтобы привыкнуть к темноте.

Но она невольно испытывала мерзкое, недостойное чувство все растущей ревности к герцогине Рейвенспур. Когда Коринна видела, как Эмбер смотрит на Брюса, или разговаривает с ним, или же просто мимоходом хлопает его веером по плечу, она испытывала неожиданную физическую боль и ее охватывала нервная дрожь.

Наконец она призналась себе: она ненавидит эту женщину. И ей самой было стыдно за это чувство.

И тем не менее она не знала, что сделать, чтобы остановить то, что, как она боялась, быстро превращалось в роман, в лондонском смысле этого слова. Брюс не был мальчиком, которому можно было приказывать: запретить поздно возвращаться домой или пялиться на хорошеньких женщин. И потом, пока что в его поведении не было причин для подозрений. В то утро, когда она встретила его выходящим из дома герцогини, он вел себя сдержанно, как обычно, нисколько не смущенный случившимся. Он был так же учтив и внимателен к ней, как всегда, и Коринна поняла, что теперь имеет ясное представление, где он проводил время, когда они были врозь.

«Нет, я ошибаюсь! — говорила она себе. — Ведь я прежде никогда не жила во дворце или большом городе и теперь напридумывала себе всякого. Но вот если бы это была любая другая женщина, тогда бы я не чувствовала себя так ужасно».

Как бы преодолевая заронившееся в сердце подозрение к Брюсу, Коринна вела себя более оживленно и весело, чем когда-либо. Она очень боялась, что он заметит перемену в ее настроении и угадает причину. Что он тогда подумает о ней? А если она ошибается — в чем она настойчиво пыталась себя убедить, — тогда Брюс потеряет в нее веру. Их брак казался Коринне идеальным и совершенным. И теперь ее приводила в ужас сама мысль, что она по собственной вине может разрушить его.

Из-за герцогини Коринна невзлюбила Лондон — хотя прежде она всю жизнь мечтала побывать здесь когда-нибудь. Сейчас же она готова была уехать отсюда немедленно. Коринна стала подозревать: уж не Эмбер ли стала причиной того, что он решил остаться в Лондоне до ее родов, вместо того чтобы отправиться в Париж. Вот почему она не осмелилась предложить пересечь Ла-Манш и провести время во Франции с его сестрой. А вдруг он догадается о причине? Как она сможет мотивировать свое желание, ведь он говорил о риске, которому подвергались и она, и их будущий ребенок, которого они оба так страстно желали. (Их сын умер год назад в возрасте трех месяцев во время эпидемии оспы, пронесшейся по Вирджинии.)

В тоске и тревоге Коринна убаюкивала свой страх: «Я — его жена, и он любит меня. Если эта женщина что-нибудь значит для него, то это лишь увлечение.. И оно не может длиться долго. Я по-прежнему буду с ним, а о ней он совсем забудет». Однажды вечером, к полнейшему удивлению Коринны, Брюс спросил ее небрежным тоном:

— Разве его величество не просил у тебя о свидании? — Они только что вернулись из дворца и теперь раздевались, готовясь ко сну.

Коринна, пораженная, взглянула на него:

— Почему, почему ты спрашиваешь об этом?

— А что такого? Ведь он совершенно очевидно восхищен тобой, разве не так?

— Он очень любезен со мной… но ведь он твой друг. Не станет же он наставлять рога своему Другу?

— Дорогая моя, — улыбнулся Брюс, — именно ближайший друг в первую очередь наставляет рога. Причина очень простая — ведь у друга больше возможностей.

Коринна пристально посмотрела на него,.

— Брюе, — произнесла она тихо. Она промолвила это таким тоном, что Брюс повернулся к ней, продолжая снимать с себя рубашку. Он вопросительно посмотрел на нее. — Иногда ты говоришь очень странные вещи. Знаешь, как это звучит? Грубо и жестоко.

Он отбросил рубашку, подошел к ней и нежно обнял:

— Прости, дорогая. Но ты обо мне так мало знаешь, а ведь я прожил много лет, о которых тебе ничего не известно, и я не могу поделиться с тобой прежним опытом жизни. Я видел, как умирал мой отец, видел свою страну в руинах, сражался в армии, и все это было до твоего рождения. Когда тебе было шесть месяцев, я плавал по морям под флагом Руперта и занимался каперским промыслом. О, я знаю, я понимаю, ты считаешь, что это не имеет для нас никакого значения. Но это не так — имеет. Ты выросла совсем в другом мире, чем я. И мы совсем не такие, какими кажемся со стороны.

— Но ведь ты не такой, как они, Брюс! — возразила Коринна. — Ты не такой, как эти люди при королевском дворе!

— О да, я не отношусь к жизни так беззаботно, как они, я не крашу брови и не расчесываю парик на людях, не играю дамскими веерами. Но я честно скажу тебе: наш век — это больной век, и мы все несколько заражены этой болезнью.

— Значит, и я тоже?

— Нет ты — нет! — успокоил ее Брюс. — Ты непричастна к этому миру. И слава Господу!

— Слава Господу? Но отчего? Разве ты не любишь этих людей? Я считала их твоими друзьями. И хотела бы относиться к ним более дружественно, к дамам, я имею в виду. — Теперь она подумала о герцогине Рейвенснур, Брюс чуть скривил губы:

— Коринна, дорогая моя, откуда ты взяла эти глупые мысли? Даже думать об этом не смей. О Коринна, да ты представить себе не можешь, как я был рад увидеть тебя в тот день в Порт-Ройале…

И тут неожиданно ее страхи и ревность исчезли. Огромное и чудесное чувство облегчения нахлынуло на Коринну, смыло ненависть, яд недоверия, столь ненавистные ей,

— Действительно рад, дорогой? О, я прекрасно помню все!

— Я тоже. Ты шла в церковь и была одета в черное кружевное платье с черной вуалью, украшенной розой. Я еще подумал, не испанка ли ты,

— А мой папа решил, что ты морской разбойник! — Она откинула голову и весело рассмеялась, снова окунувшись в те счастливые дни, когда на свете не существовало никакой кокетливой красотки с титулом герцогини, пытавшейся отнять его у нее. — Он даже хотел вызвать тебя на поединок!

— Не удивительно, У меня, наверное, был совершенно бандитский вид. Ведь я тогда только что сошел на берег. Вспомни-ка — я шел за тобой в церковь…

— И смотрел на меня все время, пока шла служба! О, как отец разбушевался! Но мне было все равно — я уже влюбилась в тебя!

— В грязной одежде, с пятидневной щетиной на лице…

— Да, и в грязной одежде, и со щетиной! Но когда ты пришел в тот вечер, — о Брюс, ты не представляешь, как ты смотрел на меня! Как все принцы из всех сказок, что я читала!

Коринна подняла глаза на Брюса, они светились, как витражи в церкви. И вдруг он закрыл глаза, словно пытался отделаться от чего-то тревожившего. Он обнял жену и поцеловал. «О, какой же я была дурой! — говорила себе Коринна, — Ну конечно же, он любит меня, и, конечно, он верен мне! Это видно по его взгляду, когда он смотрит на меня, я чувствую это, когда он прикасается ко мне!»

И все-таки, когда через несколько дней Коринна увидела герцогиню Рейвенспур, ее неприязнь возросла еще больше: эта женщина глядела на нее так, будто презирала ее, будто тайно насмехалась над ней, будто имела перед ней преимущество. Однако в то же время ее милость вела себя более дружественно; чем когда-либо, и премило беседовала с Коринной.

Наконец Коринна почувствовала, что не может больше выносить этой неопределенности, этой ревнивой подозрительности. И в надежде, что сможет изгнать дьявола, назвав его по имени, она решилась поговорить с Брюсом о герцогине — самым невинным тоном, на какой была способна, хотя уже длительное время не могла без внутренней дрожи слышать ее имя. Однажды вечером они с Брюсом возвращались из дворца, и Коринна заставила себя начать этот разговор. Она давно уже знала, что именно она скажет, и по нескольку раз повторяла каждое предложение, поэтому слова казались ей плоскими и напыщенными.

— Как чудесно выглядела сегодня герцогиня Рейвенспур. Мне кажется, она красивее даже миледи Каслмейн, ты так не считаешь? — Ее сердце так стучало, что она едва ли слышала собственный голос, а руки, сжатые в муфте, стали холодными и влажными.

Ездовые скакали справа и слева, и их факелы отбрасывали яркий неровный свет, но Коринна глядела вперед. Ей показалось, он слишком долго обдумывал ответ, и эти секунды ожидания были для нее пыткой. «Ах, не нужно было этого говорить! — с несчастным видом подумала она, — Само имя герцогини что-то для него значит, что-то, чего я не желаю знать. Уж лучше бы я промолчала…»

Потом она услышала его слова. В его голосе было не больше эмоций, чем если бы он говорил о погоде:

— Да, пожалуй, ты права.

Коринна почувствовала неожиданное облегчение и весело продолжала:

— Она так бурно флиртовала с тобой. Наверное, мне полагается испытывать ревность.

Брюс взглянул на нее, слабо улыбнулся, но ничего не сказал.

Коринна, однако, не хотела прекращать разговора, раз уж решилась.

— Это верно, что когда-то она была актрисой? Или это только сплетни? Женщины, кажется, не очень-то любят ее. Говорят о ней ужасные вещи, думаю, от зависти, — торопливо добавила она.

— А разве женщины вообще способны любить друг друга? Полагаю, лишь как исключение. Но это верно: она была актрисой… несколько лет назад.

— Тогда, значит, она не из благородных?

— Нет. Ее родители были фермерами-йоменами.

— Но как ей удалось получить состояние и дворянский титул?

— Тем единственным путем, которым женщина должна пройти, чтобы добиться всего этого, если не получила состояния и титула при рождении. Каким-то образом она сумела выйти замуж за богатого старого купца, а когда он умер, унаследовала треть его денег. А насчет титула — другой старик. Он тоже умер.

— Но сейчас она замужем, не правда ли? Но где ее муж? Я его никогда не видела.

— О, он иногда бывает при дворе. Думаю, они мало знакомы друг с другом.

— Мало знакомы? Со своим собственным мужем? — Пораженная этими словами, Коринна совсем позабыла о своих тревогах. — Зачем тогда она выходила за него замуж?

— Как зачем? Чтобы получить законное имя для ребенка короля!

— О Господи! У меня такое чувство, будто я здесь в странном перевернутом мире! Все поставлено с ног на голову!

— Так оно и есть — все вверх тормашками, если только не стоишь на голове, как все остальные. Ты будешь рада снова вернуться домой?

— О да, конечно! — Потом она пожалела, что ответила столь поспешно, поэтому добавила: — Но только потому, что соскучилась по Саммерхиллу и всему, что он значит для нас. — Она обернулась, посмотрела на Брюса. Он был так близко, что их губы соприкоснулись и Брюс крепко поцеловал ее.

Несколько дней спустя Коринна в сопровождении своей служанки отправилась за покупками в Новую Биржу. Торговый дом, расположенный на Темз-стрит, представлял собой огромное почерневшее кирпичное здание с двумя галереями на двух этажах. Каждая лавка имела свою вывеску, повешенную иногда так низко, что человек высокого роста должен был либо обходить ее, либо нырять под нее, чтобы не удариться головой. Продавцами обычно были миловидные молодые девушки в красивых нарядах, хотя встречались и молодые мужчины. Эти торговые ряды превратились в модное место свиданий, здесь часто прогуливались молодые франты, красотки в масках — жены и дочки, скрывавшиеся от ревнивых глаз мужей и отцов. Молодые женщины, склонные к легкому флирту, тоже бывали тут, но корчили из себя недотрог или притворялись страшными гордячками, когда с ними пытались заигрывать.

Коринна и ее служанка поднялись по лестнице и пошли по галерее. Их появление вызвало смешки, посвистывание и комментарии со стороны праздношатающихся щеголей, ибо многие знатные леди привыкли обмениваться с ними грубоватыми шутками и сомнительными комплиментами, смягченными улыбкой. Коринна же не привыкла к такому обращению и насмешки игнорировала.

Наконец она остановилась у лавки, где торговала молодая миловидная женщина, миссис Шелдон, которая прежде была содержанкой нескольких высокородных господ, но сейчас оказалась без покровителя.

— Добрый день вам, леди Карлтон! — радостно вскричала она. — А я и не знала, что вы здесь вместе с его светлостью сегодня.

— О, мой муж здесь?

Она обернулась и, сделав вид, будто точно знает, где его искать, поглядела через коридор в противоположную сторону и увидела Брюса. Он стоял к ней спиной, очевидно разговаривая с кем-то, скрытым от взгляда Коринны фигурой Карлтона. Коринна импульсивно пошла в его сторону, намереваясь удивить его своим появлением, но как раз в этот момент Брюс сделал шаг в сторону, чтобы дать пройти тому, с кем только что разговаривал. И тут Коринна увидела, что это была герцогиня Рейвенспур.

Коринна окаменела в ужасе.

Но, может быть, они встретились здесь случайно! Ну конечно же! Коринна всем сердцем хотела бы поверить в это. Но все сомнения, намеки и подозрения последних дней вкупе с тем, что она сейчас увидела, — все это могло означать только одно. Коринна повернулась, стараясь скрыть смущение и стыд. Маленькая миссис Шелдон так смутилась, будто по глупости выболтала государственную тайну.

— Он сейчас разговаривает со знакомой, — пробормотала Коринна, сама не понимая, что говорит. — Я сделаю покупки и встречусь с ним у кареты.

— Не желаете ли взглянуть на ленты с шитьем, о которых я говорила вам на прошлой неделе, ваша светлость? Этот товар привезли на пакетботе из Франции только два дня назад! — Она возбужденно говорила, а глаза так и бегали туда-сюда в другой конец коридора. Покраснев из-за оплошности, которую она невольно совершила, девушка начала вываливать на прилавок огромные вороха лент. Ах, если бы это был кто угодно, но не леди Карлтон — такая милая, мягкая и добрая!

У Коринны в голове стоял звон, глаза ничего не видели — только расплывчатые цветные пятна.

— Да, — тихо сказала она, — я беру, пожалуй, три ярда вот этого, и десять вон того.

Лорд Карлтон и герцогиня Рейвенспур медленно шли теперь им навстречу, неторопливо обходя прохожих, поглощенные беседой. Служанка Коринны быстро встала перед хозяйкой, словно защищая ее, а маленькая миссис Шелдон начала болтать еще громче, чтобы заглушить голоса Карлтона и Эмбер.

Но слух Коринны был сейчас необычайно обострен, и она услышала низкий голос герцогини, когда они проходили мимо: «…и еще, Брюс, подумать только, у нас будет все…»

Коринна, держась руками за прилавок, закрыв глаза, слегка покачивалась: она ощущала дурноту и слабость во всем теле. Она страстно молила Бога не дать ей потерять сознание, иначе вокруг соберется народ. Через несколько секунд она сумела взять себя в руки:

— Я хотела бы двенадцать ярдов этой серебристой ленты, миссис Шелдон. Вот, пожалуй, и все.

И не успела служанка расплатиться за покупки, как Коринна повернулась и пошла в противоположном направлении, стремясь поскорее выбраться отсюда и оказаться в тишине своей кареты.

В тот вечер, сама не веря своим ушам, Коринна спросила Брюса безразличным любезным тоном:

— Ну, чем ты занимался сегодня, дорогой? Играл в теннис с его величеством?

Они были в спальне, Брюс сидел за письменным столом и писал письмо в Америку, а Коринна расчесывала волосы их трехлетней дочери.

— Да, сначала поиграл, — ответил он, отняв перо от бумаги и повернувшись к жене. — А потом часа на два ходил в Палату лордов.

И снова занялся письмом, Коринна же автоматически продолжала расчесывать волосы Мелинды. Даже сейчас, когда это произошло, она все еще не могла полностью поверить, что Брюс лгал ей. Мелинда, черноволосая, голубоглазая копия своей матери, подняла лицо и взглянула на мать большими серьезными глазами. Наконец Коринна наклонилась поцеловать ее, и непрошеная слеза упала на голову девочки. Коринна торопливо вытерла ее рукой, чтобы Мелинда не заметила и не начала задавать вопросы — почему мама плачет.

Коринна решила, что ее жизнь кончена.

Теперь ей было достаточно увидеть, какими глазами герцогиня смотрит на Брюса, чтобы понять, что он ее любовник. Как она могла быть столь простодушной, чтобы давно этого не понять? Теперь она не сомневалась, что их роман начался, когда они только приплыли в Англию, или гораздо раньше. Ведь он мог познакомиться с ней, когда приезжал сюда еще в шестьдесят седьмом. Коринна знала, что герцогиня уже тогда была при дворе, но некоторые «доброжелатели» поспешили сообщить ей, что Эмбер проживала тогда в доме Элмсбери.

Ей бы и побольше порассказали — из того, что она одновременно и хотела и страшилась знать, — но она отказывалась слушать. И по какой-то причине, возможно из-за того, что Коринна так отличалась от всех остальных женщин, ее щадили, не вынуждали выслушивать сплетни против ее воли.

Но ведь это не могло продолжаться бесконечно. Что-то должно было произойти — но что именно?

Может быть, он отошлет ее обратно на Ямайку, к отцу, а сам останется в Лондоне? Или же возьмет герцогиню с собой в Саммерхилл — в ее собственный милый Саммерхилл, которому она дала имя и который они построили вместе из своих мечтаний, своей любви, своих бесконечных планов и надежд. Теперь все пошло прахом. Все должно пойти прахом, раз он любит другую, женщину.

В течение нескольких дней, пребывая в полной растерянности, Коринна ничего не предпринимала. Она решила, что не стоит обвинять Брюса. Ну какое имеет значение, признается он или станет оправдываться, — ведь факт нельзя отрицать. Ему тридцать восемь лет, и он всегда поступал так, как хотел, и сейчас он не изменится, да Коринна и не хотела, чтобы он изменился, ибо любила его таким, каким он был. Здесь, в этой странной стране с её странными манерами и нравами, она чувствовала себя потерянной и беспомощной. Местные дамы, как. она могла понять, много раз сталкивались с подобными ситуациями и просто отмахивались от них с милой улыбкой, отделывались какой-нибудь остротой и начинали искать себе развлечения на стороне. Только сейчас Коринна ясно поняла то, о чем Брюс не раз говорил ей: она не принадлежит этому миру. Все внутри у нее с ужасом и отвращением восставало против подобных нравов.

Когда Брюс обнимал ее, целовал, лежал с ней в постели, Коринна не могла выбросить из головы образ той, другой женщины. И хоть она презирала себя за такие мысли, но невольно думала: а ведь недавно он целовал герцогиню, говорил ей те же самые нежные слова, что и ей, Коринне? «Почему он не расскажет мне правду? — с отчаянием спрашивала она себя. — Почему он обманывает меня и лжет? Это несправедливо!» Но она ненавидела не Брюса — она ненавидела герцогиню.

И однажды Коринну навестила леди Каслмейн.

Не так давно король Карл пожаловал герцогине Рейвенспур двадцать тысяч фунтов. Этот факт страшно взбесил Барбару, и она решила в отместку так. или иначе испортить ей жизнь. Барбара была убеждена, что столь красивая женщина, как Коринна, не может не иметь значительного влияния на своего мужа, и надеялась расстроить игру ее милости с лордом Карлтоном. Весьма кстати Рочестер только что написал очередной рифмованный пасквиль, как раз об интриге герцогини и лорда.

Рочестер имел привычку наряжать одного из своих форейторов в форму стража и ставить его на пост у дворца в ночное время, чтобы он наблюдал, кто выходит из дома в поздний час. Получив таким образом нужную информацию, Рочестер укрывался в своем загородном имении и писал ядовитые стихи, причем несколько экземпляров этих виршей он передавал анонимно для циркуляции при дворе. Стихи всегда и всем нравились, всем, кроме того, кого они высмеивали, но граф был справедлив — рано или поздно каждый из влиятельных придворных мог получить удар в спину ядовитым ножом Рочестера.

В первые минуты визита Барбары речь шла о пустяках — так, приятная светская болтовня: о новом фасоне платья из Франции под названием сакэ, о вчерашнем представлении новой пьесы в Театре герцога, о большом бале, намечавшемся в Банкетном зале на будущей неделе. Но потом Барбара неожиданно заговорила об амурных делах: кто с кем спит, которая из дам забеременела не от мужа, кто подцепил сифилис. Коринна, догадываясь, к чему клонит Барбара, почувствовала, как у нее заколотилось сердце и пересохло в горле.