Глава шестьдесят вторая

Эмбер лежала на подушках низкой «дневной» кровати закрыв глаза, ее лицо было спокойным и умиротворенным. Волосы рассыпались по плечам золотистыми локонами. Брюс сидел на полу рядом с ней, уперев локти в колени и опустив голову. Он снял парик, камзол, отстегнул шпагу, его белая полотняная сорочка прилипла к спине и рукам.

Они долгое время молчали.

Наконец Эмбер открыла один глаз, протянула руку и дотронулась до его ладони теплыми и нежными пальцами. Он поднял голову и взглянул на нее. Лицо Брюса покраснело и было влажным от пота. Он медленно улыбнулся, наклонил голову и коснулся губами ее руки с чуть выступающими венами.

— Мой дорогой… — ласково протянула Эмбер. Она медленно подняла глаза и посмотрела на Брюса. Ее глаза улыбались улыбкой, порожденной утоленной страстью и давней дружбой. — Наконец-то ты вернулся. О Брюс, как сильно я тосковала по тебе! А ты по мне скучал — ну хоть немного?

— Конечно, — ответил он. Ответ прозвучал как-то формально,. будто Брюс считал вопрос глупым и ненужным.

— И сколько же времени ты пробудешь здесь? Ты собираешься остаться здесь жить? — Она была готова благодарить Коринну, если бы та настояла, чтобы они остались в Англии.

— Мы пробудем еще пару месяцев, я думаю. Потом отправимся во Францию купить там мебель и навестить мою сестру. После этого мы вернемся в Вирджинию.

«Мы». Эмбер не нравилось это слово. Оно снова напомнило ей, что его жизнь, все его планы включали ту, другую женщину, не ее. Этот факт больно ударял по ее самолюбию. Вот и к сестре он едет с Коринной. Эмбер спрашивала когда-то у Элмсбери, что за женщина эта Мэри Карлтон. И Элмсбери ответил, что Мэри очень красива, горда и самолюбива и что они с Эмбер не поладили бы.

— Ну и как тебе живется в браке? — вызвала она его на разговор. — Тебе, наверное, ужасно скучно, после той веселой жизни, что мы вели с тобой!

Он снова улыбнулся, но Эмбер поняла, что с каждым произнесенным ею словом он удаляется от нее все дальше и дальше. Она испугалась этого, но не знала, что делать. Как всегда, она чувствовала, что беспомощна бороться с ним и настоять на своем.

— Я вовсе не считаю жизнь в Вирджинии скучной. И вообще там, в Америке, совсем иное отношение к семейной жизни, чем здесь.

Эмбер закатила глаза и выпрямилась.

— Скажите пожалуйста, какими мы стали правильными! Клянусь честью, лорд Карлтон, вы стали совершенно другим, чем два года назад!

— Разве? — улыбнулся он.

Она резко посмотрела на него, потом вдруг упала перед ним на колени и прижалась:

— О мой дорогой, дорогой… я так люблю тебя! Я не могу вынести, что ты женился на другой женщине! Я ненавижу ее! Я презираю ее, я…

— Эмбер, не говори так! — Он попытался превратить все в шутку. — В конце концов, ты выходила замуж, четыре раза, и я ведь ни к одному из твоих мужей не испытывал ненависти…

— А с какой стати ты бы стал ненавидеть их? Ведь я никого из них не любила!

— Даже короля?

При этих словах она опустила глаза, на мгновение сбитая с толку. Потом снова подняла голову:

— Не так, как я люблю тебя… И потом, он все-таки король. Но ты прекрасно знаешь, Брюс, что если бы ты захотел, то я бросила бы и его, и королевский двор, и все что угодно и последовала бы за тобой хоть на край света.

— Что?! — насмешливо спросил он. — Ты оставила бы все это?

По его тону Эмбер поняла что Брюс нисколько не ценит ни ее положение в обществе, ни роскошь, которой она окружила себя. Для него все это не имело реальной ценности. Глубокое разочарование внезапно охватило ее: она намеревалась похвастать перед ним всем этим, произвести впечатление новым дворянским титулом, могуществом и властью, деньгами, величественными и роскошными комнатами. И вместо этого он заставил ее почувствовать: все, что она получила от жизни, — только лишь эти вещи, ради которых она готова была пойти на любые уступки. И они ничего не стоили. Хуже того, были просто хламом.

— Да, — промолвила она тихо. — Конечно, я оставила бы все это. — Эмбер внезапно испытала необъяснимое чувство смиренности, почти стыда.

— Нет, моя дорогая, я и не помышлял о такой жертве с твоей стороны. Ты много потрудилась, чтобы получить то, что теперь имеешь, и ты вполне заслуживаешь это. Более того, ты сейчас именно там, где должна быть, ты и Уайтхолл подходите друг другу, как шлюха и бутылка бренди.

— Что ты хочешь этим сказать! — вскричала она. Он пожал плечами, взглянул на часы и встал:

— Уже поздно, мне пора.

Эмбер тоже поднялась:

— Неужели уйдешь? Ты и двух часов не пробыл у меня!

— Мне казалось, ты спешила на ужин.

— Никуда я не пойду. Пошлю записку, что у меня ипохондрия. О, останься со мной, дорогой, и мы поужинаем вместе. Мы закажем…

— Прости, Эмбер. Я был бы не против, но не могу. Я и так уже опоздал.

— Опоздал? Куда? — Ее золотистые глаза стали темными от гнева.

— Меня ждет жена.

— Твоя жена! — Гримаса исказила ее лицо. — Значит, если ты задержишься на лишних полчаса, она тебе уши надерет? Довольно-таки странно — не кто-нибудь, а лорд Карлтон превратился в одночасье в Тома Остера! — Имя этого человека стало нарицательным, когда речь заходила о мужьях-подкаблучниках.

Брюс в это время надевал камзол. Он не обернулся на ее слова, но голос его был полон сарказма:

— Боюсь, что жизнь в Америке сделала меня слишком старомодным. — Он прицепил шпагу, надел парик и шляпу. Небрежно наклонился к Эмбер: — Доброго вечера, мадам.

Но когда он уже выходил из дверей, Эмбер бросилась к нему:

— О Брюс! Я не то хотела сказать, клянусь тебе! Ну, пожалуйста, не сердись! Когда мы снова увидимся? И еще я хотела бы посмотреть на Брюса. Помнит ли он меня?

— Конечно помнит, Эмбер. Он сегодня спросил меня, когда мы навестим тебя.

Вдруг в глазах Эмбер сверкнули злые огоньки.

— А что думает Коринна?..

— Коринна не знает, что его мать жива. Огонек в ее глазах угас.

— Неплохая договоренность, — грустно произнесла она.

— Но ведь ты согласилась с этим. И пожалуйста, Эмбер, если она когда-либо увидит вас вместе, не допускай, чтобы она узнала правду. Я ясно дал понять Брюсу, что он никогда не должен упоминать тебя.

— Господи Боже! Никогда ничего смешнее не слышала! Не всякая жена пользуется такой неясной заботой и защитой! Я, например, назначила содержание шлюхе моего мужа.

Он улыбнулся ей — медленная и несколько печальная улыбка в уголках рта и глаз.

— Что касается Коринны, моя дорогая, то она не имеет преимуществ твоего придворного образования. Ведь до замужества она вела несколько затворнический образ жизни.

— О вы, мужчины! Интересно, почему всегда получается так, что самый отъявленный волокита женится на какой-нибудь наивной простушке, которая ничего не понимает в мужчинах?

— Когда привести сюда Брюса?

— В любое время. Хоть завтра.

— В два часа.

— Хорошо. Но, Брюс…

Он снова поклонился и вышел из комнаты. Эмбер смотрела ему вслед, гнев и слезы душили ее. Она не знала: то ли разбить что-нибудь, то ли разрыдаться. Она сделала и то и другое.

Они пришли вместе в два часа на следующий день. Мальчик, которому теперь было восемь с половиной лет, стал много выше и выглядел совсем взрослым, гораздо старше, чем когда она видела его в последний раз. Сходство с отцом усилилось еще больше. Он вовсе не был похож, на мать. Красивые черты лица — явно мужские, обаяние, прекрасные манеры. Эмбер казалось невероятным, что это был ее ребенок, зачатый много лет назад в краткий миг восхитительного блаженства.

Его лицо просветлело, он явно обрадовался, когда увидел ее, но, как положено джентльмену, подождал немного в дверях, скинул шляпу и очень церемонно поклонился. Эмбер бросилась к нему с радостным криком, упала на колени и горячо обняла, осыпая его страстными поцелуями. Слезы клокотали у нее в горле. Отбросив светские манеры, он отвечал на поцелуи матери, но при этом отвернулся от отца, чтобы тот не заметил его слез.

— О мой дорогой! — вскричала Эмбер. — Как ты прекрасно выглядишь! И как сильно вырос! Какой стал взрослый и сильный!

Он тихонько всхлипнул, смахнул слезы со щек.

— Я скучал по тебе, мама. Англия кажется так далеко, когда живешь в Америке. — Теперь он улыбнулся, положив загорелую руку ей на плечо. — А ты очень красивая, мама.

Эмбер чуть не разрыдалась, но сдержалась и улыбнулась ему:

— Спасибо тебе, дорогой. Надеюсь, я всегда буду казаться тебе красивой.

— Почему бы тебе не поехать с нами в Америку? Мы в Вирджинии живем в очень большом доме. Там хватит места всем, и еще останется. Правда, поехали, мама, а? Я уверен, тебе там больше понравится, чем в Лондоне, — там очень хорошо, уверяю тебя.

Эмбер бросила быстрый взгляд на Брюса, поцеловала мальчика еще раз.

— Мне приятно, что ты предлагаешь жить с вами, дорогой, но я не думаю, что это возможно. Видишь ли, я живу здесь.

Он обернулся, взглянул на отца с видом одного мужчины, делающего деловое предложение другому:

— Почему бы нам не жить всем вместе, сэр? Брюс сел, и его лицо стало на одном уровне с лицом сына, он обнял мальчика за талию:

— Мы не можем жить здесь, Брюс, потому что я не могу оставить плантации. Мой дом — в Америке. Но ты, если хочешь, можешь остаться здесь.

Тень разочарования мелькнула на лице мальчика.

— Но я не хочу без тебя. И я люблю Америку. — Он обернулся снова к Эмбер: — Мама, ты когда-нибудь навестишь нас?

— Возможно, — тихо промолвила Эмбер, но не решилась взглянуть на Брюса, потом она вскочила. — Хочешь увидеть свою сестру — Сьюзен?

Они все трое спустились по лестнице в детскую, где у Сьюзен шел урок танцев. Его вел эксцентричный француз, и как раз, когда они вошли, девочка топала ногой и громко в ярости кричала на учителя. Сначала она не узнала брата: ведь когда он уехал, ей было всего два с половиной года, но вскоре они уже весело болтали и обменивались новостями. Эмбер удалила из комнаты слуг, и они остались вчетвером.

Хоть Брюс и стал взрослым, он не мог удержаться от искушения похвастаться: ведь он жил теперь в новой великой стране, дважды выходил в океан под парусом, скакал на собственной лошади по плантации вместе с отцом, учился управлять парусами и как раз перед отъездом в Англию подстрелил дикую индейку. Но Сьюзен не сдавалась.

— Подумаешь! — презрительно сморщилась она. — Невидаль какая! Зато у меня два папы!

Брюс удивился, но лишь на мгновение.

— Меня этим не удивишь, мисс. У меня у самого две мамы!

— Врешь, негодяй! — вскричала Сьюзен.

Это все закончилось бы ссорой, но в этот момент Эмбер и Брюс предложили им поиграть всем вместе.

После этого она стала часто видеться с лордом Карлтоном, и он приходил даже без сына. Обычно он оставался с Эмбер на час-два и не особенно стремился соблюдать конспирацию, поэтому Эмбер решила, что брак не настолько изменил его, как она того опасалась.

Наконец она настолько осмелела, что спросила его однажды:

— Что, если Коринна узнает про нас?

— Надеюсь, не узнает.

— Ведь сплетни распространяются здесь, в Уайтхолле, как чума.

— Тогда, я надеюсь, она не поверит.

— Не поверит? Боже, ты считаешь ее столь наивной?

— Она не привыкла к нравам Лондона. Она сочтет эти сплетни просто злыми пересудами.

— А если — нет? Что, если она спросит тебя?

— Я не стану лгать ей. — Он нахмурился. — Послушай, вертихвостка, если я узнаю, что ты замешана в этом деле, то я…

— То ты — что?

Ее глаза сверкали, губы улыбались. Она скатилась по кровати, обняла его, прижавшись грудью к его плечу. Они поцеловались. Коринна перестала для них существовать.

С течением времени уверенность Эмбер возрастала: хоть он и сказал, что любит Коринну, она поняла, что он любит и ее не меньше. Их объединяло столь многое, столько было пережито вместе, сохранилось так много воспоминаний — они хранились в сердце и навсегда останутся там, Эмбер была убеждена в этом. Она начала считать жену Карлтона просто помехой, досадной неприятностью, и даже красота Коринны не вызывала у нее такого страха, как прежде.

Как Эмбер и предполагала, ее свидания с Брюсом не долго оставались тайной. Конечно, и Букингем, и Арлингтон узнали об их встречах с самого начала, и хотя Карл никогда не упоминал об этом, он тоже, несомненно знал, но у остальных джентльменов были дела поважнее, чем любовные похождения леди. Придворные же дамы только этим и жили.

Не пробыли леди и лорд Карлтон и месяца в Лондоне, как графиня Саутэск и Джейн Миддлтон нанесли Эмбер визит однажды утром и встретили лорда Карлтона, когда тот как раз выходил из дома Эмбер. Он поклонился им обеим, но, несмотря на нежно-томный взгляд миссис Миддлтон и попытку Саутэск завязать шутливый разговор, извинился и быстро отошел.

— О, ну конечно, милорд! — попыталась задержать его своей болтовней Саутэск. — Конечно же, идите. Клянусь, репутация ни одного джентльмена не может быть в безопасности, если он выходит из спальни ее милости до полудня!

— Ваш покорный слуга, мадам, — ответил Брюс, еще раз поклонился и зашагал дальше.

Миддлтон проводила его глазами и надула розовые губки:

— Боже, как он красив! Клянусь, он самый красивый мужчина на свете!

— Я же говорила! Говорила же! — радостно заверещала Саутэск. — Он ее любовник! Пошли узнаем…

Когда они вошли, Эмбер принимала ванну — в большом мраморном сосуде, установленном на ковре посреди комнаты. В воду было добавлено молоко ослицы для цвета, а нижняя часть ванны была закрыта покрывалом из белой лисы, скрывавшей тело Эмбер от талии и ниже. В комнате толпились торговцы, и все говорили разом, без умолку трещала мартышка, кричал попугай, лаяли собаки. Рядом с Эмбер стоял высокий светловолосый евнух — последнее модное приобретение. Евнуху было не больше двадцати пяти. Он был одним из многочисленных матросов, которых алжирские пираты захватывали в плен, а потом кастрировали и продавали в Европу для украшения домов знатных дам..

— Нет, — говорила тем временем Эмбер. — Я это не возьму! Цвет совершенно отвратительный! Я просто не смогу носить такое!..

— Но, мадам, — возразил торговец, — ведь это самый модный оттенок, я только что привез ткань из Парижа, она называется «констипасьон». Клянусь, мадам, последили крик моды.

— Мне все равно, не желаю быть похожей на раздутую сабинянку. — Она не видела, когда гостьи подошли к ней, и вскрикнула от неожиданности: — О Боже, леди! Вы напугали меня!

— В самом деле? Мы не хотели застать вас врасплох, ваша милость. Вы, верно, размечтались.

Эмбер улыбнулась и дунула на мыльную пену.

— Наверное, вы правы. А вы все можете уходить… — приказала она торговцам. — Ничего больше я сегодня не покупаю. Герман… — она взглянула на евнуха через плечо, — брось-ка мне полотенце.

Миссис Миддлтон оценивающе оглядела крепкую фигуру Германа и сказала, будто он был не человеческим существом, а неодушевленным предметом:

— Где вы достали такого прекрасного юношу? Мой евнух — просто чучело гороховое и некрасив до ужаса, чтоб я пропала!

Эмбер взяла полотенце, встала и начала вытираться, чувствуя на себе внимательные и завистливые взгляды дам. "Ну и пусть смотрят, сколько им угодно, — думала она, — им не удастся обнаружить никаких недостатков ". Несмотря на рождение троих детей, Эмбер выглядела, как в шестнадцать лет, — такая же узкая талия, плоский живот, высокие и заостренные груди. Она очень следила за своей фигурой, ну и, наверное, ей сопутствовала удача.

— О, я получила Германа от, как это называется, ост-индского купца. Он стоил очень дорого, но я думаю, он стоит этих денег, не правда ли?

Леди Саутэск сделала презрительную гримасу:

— Господи, я бы не стала держать у себя такого! Отвратительно: ведь он не может выполнять главную мужскую роль.

— Некоторые — могут, как мне говорили, — засмеялась Эмбер. — Хотите, я одолжу вам Германа когда-нибудь — сами смажете убедиться, правда это или нет.

Саутэск вспыхнула от негодования, хотя ее репутация не была такой уж безупречной, но Миддлтон поспешила сменить тему разговора:

— О, между прочим, ваша милость, как вы думаете, кого мы только что встретили у ваших дверей?

Эмбер сощурилась, поняв, что тайное стало явным. Она была отчасти рада этому, хотя сама не решилась бы выболтать секрет.

— Лорда Карлтона, я полагаю. Садитесь, пожалуйста, леди. Прошу без церемоний.

Надо сказать, что Эмбер получала злобное удовольствие от правил придворного этикета, согласно которым лица более низкого дворянского звания имели права сидеть в присутствии герцогини только на, стульях без подлокотников, к тому же с ее особого на то разрешения ей доставляло огромное удовольствие, когда дама, которая когда-то игнорировала ее и фыркала, бывала вынуждена теперь подниматься и пересаживаться на менее удобное место, когда Эмбер входила в комнату.

Бросив Герману полотенце, она накинула халат, который подала ей одна из служанок, сунула ноги в туфли из бычьей кожи, вынула шпильки из волос и энергично встряхнула головой. Приятная теплота, которая наполняла ее тело всякий раз после посещения Брюса; еще жила в ней и давала ощущение счастья и уверенности в себе. Ей казалось, что ее жизнь никогда прежде не была столь чудесной и приятной.

— Говорят, лорд Карлтон пользуется громкой славой, — проговорила Саутэск, и Эмбер чуть улыбнулась при этих словах, приподняв бровь. — Боюсь, что репутация вашей милости может пострадать, если его будут видеть выходящим из ваших апартаментов слишком часто.

Не успела Эмбер ответить, как Миддлтон начала болтать снова:

— Ах, Боже мой, какой же он прекрасный мужчина, чтоб я умерла! Клянусь, он самый красивый мужчина, какого я только видела! Но всякий раз, когда я вижу его, он абсолютно поглощен своей женой! Как же вашей милости удается поддерживать с ним знакомство?

— О, разве вы не знаете? — вскричала Саутэск. — Да ведь ее милость знакома с ним не первый год! — Она обернулась к Эмбер и сладко улыбнулась ей. — Разве не так, мадам?

— Сдаюсь, сдаюсь, — засмеялась Эмбер, — вы знаете обо всем больше, чем я.

Они побыли у Эмбер еще немного, посплетничали, перемыли кости друзьям и знакомым. Но Саутэск и Миддлтон уже выяснили то, ради чего приходили, поэтому вскоре ушли, чтобы разнести новость по Уайтхоллу и Ковент-Гардену. Однако Брюс не обмолвился об этих сплетнях, когда виделся с Эмбер; Коринна вела себя столь же дружественно и мило, как и всегда. Было совершенно очевидно, что она не подозревала ничего дурного относительно герцогини Рейвенспур и своего мужа.

Недель через восемь после приезда лорда и леди Карлтон в Лондон Эмбер отправилась нанести им визит, тщательно выбрав день, когда, по ее сведениям, Брюс уедет на охоту с королем. Коринна встретила Эмбер на пороге гостиной в их апартаментах в Элмсбери-Хаус. Она искренно обрадовалась, когда увидела, кто к ней пришел. Женщины приветствовали друг друга реверансами, но не поцеловались — Коринна еще не привыкла к этой лондонской манере, а Эмбер не могла заставить себя поцеловать ее, хотя обычно целовалась со многими женщинами, к которым отнюдь не благоволила.

— Как мило со стороны вашей милости навестить меня!

Эмбер начала стягивать перчатки. Ее невольно охватило чувство неприязни и ревности, когда она оглядела фигуру Коринны.

— Ну что вы! — возразила она несколько небрежно. — Я должна была давно зайти к вам. Но, Боже мой, здесь, в Лондоне, всегда столько разных дел! И туда надо пойти, и сюда, сделать одно, другое, третье! Просто кошмар! — Она устало опустилась в кресло. — Здесь для вас, наверное, все не так, как в Америке. — По ее тону чувствовалось, что Эмбер считает Америку чрезвычайно скучным местом, где женщина может лишь нянчить детей да заниматься рукоделием.

Разговаривая, Эмбер внимательно разглядывала Коринну, не пропуская ничего — прическу, платье, манеру ходить, сидеть, держать голову. — На леди Карлтон было платье из жемчужно — серого атласа, лиф украшала розовая мускусная роза, на шее — прекрасное сапфировое ожерелье, других драгоценностей не было, кроме обручального кольца с сапфиром.

— Да, здесь все по-другому, — согласилась Коринна. — Может быть, это звучит странно, но в Лондоне у меня гораздо меньше дел, чем в Америке.

— О, здесь масса развлечении, надо только знать, что и где происходит. Как вам нравится город? Он должен казаться вам очень большим. — Как Эмбер ни старалась, она просто не могла говорить с Коринной без язвительности, без того, чтобы не умалить ее достоинства, намекнуть на свое превосходство.

— О, я люблю Лондон! Сожалею только, что не видела его до Большого пожара. Мы уехали, когда мне и пяти лет не было, поэтому я ничего не помню. Я всегда хотела вернуться сюда, ведь в Америке мы всегда думаем об Англии как о «доме».

Коринна вела себя очень уравновешенно, она лучилась счастьем, и Эмбер так и подмывало сказать что-нибудь едкое, что растрясло бы этот уютный и спокойный мир, в котором жила Коринна. Но она не осмеливалась. Она только пробормотала: