Глава семнадцатая

Через два года после установления Реставрации король Карл II женился на португальской инфанте Катарине. На ней остановили выбор Карл и канцлер Хайд — теперь герцог Кларендон. Отсрочка в бракосочетании определялась чисто политическими соображениями, имевшими целью заставить маленькую Португалию выделить большое приданое, хотя Португалия лишь недавно освободилась от владычества Испании и все ещё опасалась ее.

В конце концов португальцы согласились заплатить высокую цену за брак с могучей морской державой: триста тысяч фунтов стерлингов, разрешение торговать во всех португальских колониях и два самых драгоценных португальских сокровища — Танжер и Бомбей.

Герцог Сэндвич был послан в Португалию с флотом сопровождать принцессу в Англию. Сам Карл смог покинуть Лондон лишь после того, как парламент был распущен на каникулы, то есть через несколько дней после прибытия принцессы в Портсмут. Карл выехал верхом. Проскакав всю ночь, прибыл туда рано утром и отравился переодеваться.

Брадобрей намылил лицо Карла густой пеной, f затем начал быстрыми, ловкими взмахами острой бритвы снимать выросшую за это время щетину. Под глазами короля были темные круги, но он выглядел счастливым и бодрым. В комнате находилось множество придворных, всех занимала (c)дна и та же мысль, и Карл знал об этом.

Их разбирало любопытство: каким же мужем окажется Карл и как его брак с Катариной повлияет на положение каждого из них, и еще: неужели он действительно, как и обещал, после женитьбы откажется от любовницы. Карл был рад, что вырвался из Лондона, подальше от ставшей довольно занудной Барбары, которая последнее время постоянно обижалась, дулась на него, плакала и устраивала сцены, хотя в то же время говорила знакомым, что собирается родить второго ребенка именно в Хэмптон-Корт, где в это время король будет проводить свой медовый месяц.

Карл бросил взгляд на Букингема, который стоял рядом и гладил по голове маленького черно-коричневого спаниеля. Букингем находился здесь уже несколько дней и встречался с инфантой.

— Ну и как, хороша?

— Хороша, — ответил герцог.

— Полагаю, вы завидуете, милорд, — усмехнулся Карл. У жены Букингема, некрасивой толстой женщины, были странные, раскосые глаза и крупный вздернутый нос.

Когда парикмахер закончил бритье, Карл встал и дал знак одеваться.

— Надеюсь, что ради чести нации сегодня не станут совершать процедуру окончательного оформления брачного контракта — за последние тридцать часов я и двух не поспал. Боюсь, засну на торжествах.

Он надел шляпу и быстро вышел из комнаты, за ним бросились спаниели и последовали придворные. Как говорили Карлу, инфанта простудилась и была прикована к постели, и вот теперь он направился к ней. Она сидела, обложенная белыми шелковыми подушками с вышитыми гербами Стюартов, одетая в бледно-розовый атласный пеньюар с длинными рукавами в форме колокола. Карл остановился в дверях, поклонился. Он увидел, что инфанта глядит на него широко раскрытыми, почти испуганными глазами, а ее пальцы нервно теребят край одеяла.

Со всех сторон Катарину окружали служанки, будто их присутствие могло защитить ее. Здесь же стояло, сверкая выбритыми макушками, полдюжины священников в длинном облачении, скептически наблюдавших за происходившим. Две графини, Пеналва и Понтевал, фрейлины ее величества и две некрасивые старухи с землистым цветом кожи не отходили от больной. Еще присутствовали шесть младших фрейлин, хоть и молодых, но таких же смуглых и, с точки зрения англичан, мрачных и скрытных. Вместо элегантных платьев с декольте, модных в то время, эти дамы, все без исключения, были одеты в жесткие платья с фижмами, какие в Англии не носили уже лет тридцать. Если у этих женщин и была грудь, то ее так старательно прятали, что фигура получалась совсем плоская, юбки выступали от талии под прямым углом, как полки, а при движении шуршали и скрипели.

За спиной короля толпились придворные и старались через его плечо разглядеть происходящее. Женщины стояли неподвижно, в безмолвном ожидании, с тревогой на лицах. Португальский этикет, столь же строгий, как и их платья, не позволял женщинам часто видеть мужчин — не членов семьи; поэтому они относились ко всем представителям другого пола с недоверием и подозрительностью. Они причиняли массу хлопот тем, что отказывались спать в кроватях, в которых когда-либо спали мужчины, а при их приближении закрывали лицо и убегали с криками и кудахтаньем. Теперь же бежать было некуда, и в чрезвычайном смятении они стояли неподвижно, оцепенев, и молча смотрели, готовые к отпору. Им было бы еще больше не по себе, если бы они догадывались о том, что мужчины думают о них.

Сохраняя невозмутимость. Карл вышел вперед, взял руку Катарины и поцеловал.

— Мои извинения, мадам, — произнес он тихо по-испански (Катарина не говорила по-английски), — дела задержали меня вчера в Лондоне до позднего вечера. Надеюсь, вы хорошо устроились? — Он выпрямился и взглянул на нее.

Двадцатитрехлетней Катарине было на вид не больше восемнадцати. Ее красивые волосы темными каскадами ниспадали на плечи. Огромные блестящие карие глаза мягко и задумчиво глядели на короля. Она как будто просила о снисхождении к своим недостаткам. Кожа на лице принцессы казалась чуть увядшей, передние зубы слегка выступали. Карлу говорили, что ростом Катарина едва достигала пяти футов.

«И все-таки, — подумал Карл, — для принцессы она выглядит неплохо».

Воспитывалась Катарина в монастыре — вышивание, молитвы, церковные песнопения, ожидание, когда мать отыщет ей мужа. Когда мужа нашли, Катарина уже давно вышла из возраста, который считался брачным для дочери королевских фамилий, но все еще ничего не знала о мужчинах, они казались ей существами совершенно другой породы. Катарина полагала, что когда-нибудь потом научится любить своего мужа, ибо в этом состояла обязанность женщины, но стоило ей только взглянуть на Карла, она поняла, что уже влюбилась в него. Все в нем очаровывало Катарину: его смуглый цвет лица, красивая внешность, сильное грациозное тело, глубокий низкий голос и мягкие интонации, — этот голос словно обволакивал ее теплом и успокаивал, эхом отзываясь в сердце.

Они поженились на следующее утро, сначала по тайному католическому обряду в ее спальне, а после полудня — еще раз в соответствии с традициями англиканской церкви. Через несколько дней супруги перебрались в Хэмптон-Корт, королевский дворец на берегу Темзы близ Лондона. И несмотря на сплетни, что Карл, мол, разочарован в браке и готов вновь принять Барбару Пальмер, как только та оправится после родов, тем не менее оба их величества казались вполне счастливыми, довольными друг другом и даже влюбленными, будто не политические расчеты были причиной их брака.

Но если Катарина и была удовлетворена, то далеко не все в ее окружении примирились со своим новым положением.

Пеналва, болезненная, близорукая старая дева, возненавидела Англию, как только ступила на остров. Эта страна слишком сильно отличалась от Португалии, чтобы ей понравиться. Старая фрейлина сразу решила, что здешние женщины распутны и нахальны, мужчины — бесчестны и развязны. И она предупредила об этом маленькую наивную королеву.

— Прежде чем ваше величество войдет в жизнь здешнего двора, все необходимо перестроить, — заявила она строго.

Катарина, восхищенная роскошными апартаментами, обтянутыми красно-серебристым бархатом, а также массивным туалетным столом и зеркалом, обрамленным в золото, счастливо улыбаясь, взглянула на фрейлину удивленно.

— Возможно. Я пока не слышала, в каком он состоянии, но не сомневаюсь, что его величестве будет счастлив отремонтировать все, о чем я его попрошу, он так любезен со мной и добр. — Она перевела взгляд на раскинувшиеся под окнами зеленые лужайки, клумбы с цветами. В темных глазах появилось мечтательное и задумчивое выражение, которое вызывало ревность и раздражение у Пеналвы.

— Вы не так меня поняли, ваше величество! Я говорила не об обстановке дворца. Вполне возможно, там все будет столь же варварским, как и сейчас… — Она терпеть не могла английский стиль. — Я говорила о манерах и морали придворных и леди.

— А что вам не нравится в них?

— Разве ваше величество не заметили, как одеваются эти женщины? Ведь они с утра до вечера ходят полуголые.

— Ну, — неохотно признала Катарина, ибо не хотела дурно отзываться о стране мужа, — они просто другие, мы не привыкли к такому у себя дома.

— Другие! Да они просто неприличны! Ни одна женщина с добропорядочными намерениями не станет так выставлять себя перед мужчиной, как эти. Ваше величество, если вы преобразуете двор, вы заслужите благодарность всей Англии.

— Я даже не знаю, с чего начинать. Да и людям не понравится, что человек со стороны…

— Глупости, ваше величество! Какое имеет значение, понравится им или нет! Ведь не вы их подданная! Они принадлежат вам, и это следует показать им всем сразу же… Иначе вы сами окажетесь просто приживалкой при дворе, вашем собственном дворе.

Катарина мягко улыбнулась: она подумала, что бедная старая леди так беспокоится о ее, королевы/счастье, что усматривает зло там, где никакого зла нет.

— Полагаю, вы неверно судите о здешних нравах, миледи. Bee выглядят так чудесно, я уверена, что это достойные люди.

— К сожалению, ваше величество, мир не таков. Добродетель не бывает показной. Послушайте совета старой женщины, ваше величество, женщины, которая долго пожила на этом свете и много повидала. Будьте хозяйкой своего королевского двора! Будьте повелительницей, а не подданной, в противном случае они бросят вас и пойдут за тем, кто их поведет, и. Господь свидетель, таковым может оказаться очень плохой человек. Начинайте с того, ваше величество, что выбросьте те наряды, которые вам дал его величество. Возвратитесь к своей национальной одежде, и тогда остальные будут вынуждены подражать вам.

Катарина смущенно опустила глаза и взглянула на свое розово-голубое платье из тафты с присобранной юбкой, пышными рукавами и низким декольте, не столь низким, как у других дам, но все равно неприличным, подумала бы она раньше. Теперь же Катарина поняла, что выглядит в таком платье гораздо более привлекательной, чем когда-либо прежде.

— Но мне нравится это, — тихо запротестовала она.

— Вам такое не к лицу, моя дорогая, национальная одежда вам гораздо больше идет. Вернитесь к платьям с фижмами, иначе эти англичане подумают, что вы уже под них подстроились. Это чрезвычайно высокомерная нация, и едва ли они станут уважать того, кого им легко приручить. И еще, ваше величество, не надо изучать их язык. Пусть они разговаривают с вами на вашем языке…

Катарина привыкла слушаться Пеналву всю свою жизнь; она знала, что старая леди относится к ней с любовью и преданностью. Катарина склонялась перед мудростью возраста, поэтому в тот вечер явилась на прием в черном шелковом платье с фижмами. Она бросила беспокойный взгляд на Карла, — одобряет ли он такую перемену, — но лицо короля оставалось непроницаемым. Он улыбнулся, поклонился и предложил супруге свою руку.

Медовый месяц состоял из бесконечных развлечений: балы, приемы, петушиные бои, пикники, поездки по каналам в роскошных королевских паромах, театральные постановки в исполнении актеров из Лондона. Все дни напролет лестницы, анфилады комнат и галереи заполнялись толпами блестяще одетых дам и джентльменов. В залах и на балконах из резного граба мелькали темно-синий бархат, голубой атлас, золотое шитье придворных. Шум их голосов, смех, светская болтовня достигали слуха Катарины повсюду, где бы она ни находилась — среди гостей или, что бывало чаще, в своих собственных апартаментах за тихой истовой молитвой, либо при разговоре с фрейлинами и исповедником. И ей нравилась такая атмосфера, ибо, хотя она и чувствовала себя смущенной и одинокой в веселой, беззаботной толпе гостей, радостный шум давал ей ощущение, что она как. бы участвует в этом празднике жизни.

— Страшна, как смертный грех, — говорили гости, увидев избранницу Карла. Они старались преувеличить ее недостатки — уж слишком она не походила на англичанку.

Катарина подвергалась доскональному разбору, женщины смеялись над ней, шушукались и сплетничали за ее спиной, прикрывшись веером, даже когда Катарина находилась в той же комнате, — они знали, что та все равно не поймет ни слова. И когда взгляд королевы случайно останавливался на ком-то из них, леди быстро изображала любезную улыбку, приседала в реверансе, а потом подмигивала ближайшей соседке и подталкивала ее в бок.

— Господи! Обворожительна, как собака на удавке!

— Вы только посмотрите, какая у нее дряблая кожа! Какого дьявола она хотя бы не припудрится?

— Ни за что на свете ее цербер не разрешит этого. Говорят, старая ведьма считает нас стаей волков и изо всех сил старается уберечь ее величество от нашего развращающего влияния.

— Эй, вы только посмотрите, как она сейчас взглянула на короля, это надо было видеть! Меня чуть не стошнило: такой влюбленный взгляд на мужа — при всем честном народе и средь бела дня!

— Надо сказать, что его величество демонстрирует нам свое прекрасное воспитание тем, что изображает терпимое отношение к ней.

— Уверена, что он долго не выдержит. Каслмэйн пришло время рожать, она легла на прошлой неделе. Значит, через пару недель она будет здесь, вот тогда посмотрим!.. — Полгода назад Барбара Пальмер получила титул графини Каслмэйн.

— На галерее говорят, что король обещал ей, когда женится, пожаловать должность камер фрау…Она, конечно, получит должность, и знает, за что!

И хотя они терпеть не могли Барбару за ее высокомерие, несносное поведение, испытывали к ней зависть и ревность, все же она была своей, одной из них, и теперь они объединились с ней в одном лагере против этой чужой и чуждой им женщины, раздражавшей всех своей скромностью, сдержанностью, упрямым следованием моде своей страны, настойчивой преданностью своей церкви. Но не только эти качества вызывали враждебное отношение придворных к Катарине. Тем, что она с первого взгляда проявила симпатию к канцлеру Кларендону, она невольно вызвала неприязнь к себе со стороны наиболее влиятельных людей при королевском дворе.

Но Катарина ничего не знала об этом. Несмотря на неоднократные предупреждения Пеналвы, она видела в своих новых подданных лишь роскошно одетых дам, с великолепными глянцевитыми прическами, гладкими любезными лицами, женщин, которым она завидовала, хотя знала, что это грешно; мужчин, умевших вести себя так непринужденно, так элегантно, когда они склонялись, целуя ей руку, широким жестом снимали шляпы при ее появлении, и души которых оставались для нее закрытой книгой. Катарина по-прежнему была немного напугана Англией, но она так сильно любила своего мужа, так стремилась понравиться ему, что старалась скрыть свой страх и неуверенность и считала, что преуспевает в этом.

И вот однажды вечером, когда она готовилась ко сну, к ней приблизилась леди Саффолк, тетка леди Каслмэйн и единственная фрейлина-англичанка в свите Катарины, и вручила ей лист бумаги со списком имен.

— Эти люди рекомендуются в услужение вашему величеству, — сказала она. — Не соизволите ли вы подписать?

Катарина в белой шелковой ночной рубашке взяла список и пошла с ним к письменному бюро. Она взяла перо и наклонилась, чтобы подписать перечень, как вдруг увидела ястребиную физиономию Пеналвы над своим плечом.

— Не подписывайте, не прочитав списка, ваше величество! — прошептала она

Катарина взглянула на нее с легким удивлением, ибо считала, что если король выбрал именно этих людей, значит, так тому и быть. Но старая дуэнья уже бормотала имена в списке:

— Миссис Прайс, миссис Уэллз. Старшая фрейлина Бриджит Саундерсон. Камер-фрау — фрейлины в спальных покоях: миледи Каслмэйн… — на этом имени голос ее, зазвенел от возмущения. Она обернулась к Катарине.

Это было единственное имя, которое для той что-то значило. Еще до отплытия в Англию мать, которая не дала никаких советов, как ей стать счастливой женой и королевой, предупредила дочь никогда не допускать до себя леди Каслмэйн. Как старая вдовствующая королева сказала ей, это известная потаскуха, и король, будучи холостым, уделял ей много внимания.

— Как? — испугалась Катарина. Она подняла голову и встретила холодные глаза леди Саффолк. Потом она повернулась так, чтобы закрыть список спиной. — Что же мне делать? — прошептала она, делая вид, что читает список дальше.

— Конечно, вычеркнуть эту тварь.

Она подхватила выроненное Катариной перо и, обмакнув в чернильницу, быстро подала ей.

— Вычеркните, вычеркните ее, ваше величество. Еще секунду Катарина колебалась, боль и страдание отразились на ее лице, потом она решительно провела жирную черту, и еще, и еще раз, вычеркивая ненавистное имя, пока оно полностью не исчезло под слоем чернил. Ей показалось, что таким образом она уничтожает и саму угрозу своему счастью. Она обернулась и сказала переводчице:

— Передайте леди Саффолк, что я верну ей список завтра утром.

Полчаса спустя в спальню вошел Карл и увидел жену одну и, как всегда, на коленях перед небольшим алтарем, установленным рядом с огромной кроватью под величественным пологом из красного бархата. Карл стал молча ждать, но он уже успел заметить бумагу на туалетном столе и жирную черную полосу на имени Каслмэйн. Он, однако, ничего не сказал, а когда Катарина повернулась к нему с улыбкой, король подошел к ней и подал руку, помогая подняться, но, целуя ее. Карл ощутил напряжение и тревогу в ее маленьком теле.

Несколько секунд они разговаривали о пьесе, которую видели в тот вечер, «Ярмарке Бартоломео» в исполнении Королевского театра. Но все время Катарина с тревогой ожидала разговора о списке и хотела, чтобы Карл сам заговорил об этом. Наконец, когда он, извинившись, собрался перейти в гардеробную переодеться, она быстро заговорила:

— О, сир, пока я не забыла… Миледи Саффолк дала мне сегодня список… он вон там… — она глубоко вздохнула. — Я вычеркнула одно имя. Я уверена, вы знаете, какое именно, — оропливо добавила она чуть более строгим голосом, — Пеналва предупредила ее, что она должна дать ему понять раз и навсегда: так, как было, больше не будет.

Карл остановился, небрежно бросил взгляд через плечо, — он как раз проходил мимо бюро. Он медленно повернулся и поглядел на жену:

— У вас есть возражения против женщины, которую вы никогда не видели?

— Я слышала о ней.

Карл пожал плечами, провел пальцем по усам, улыбнулся.

— Сплетни, — произнес он. — Как люди любят слушать сплетни.

— Сплетни! — воскликнула она, пораженная его безразличным тоном. — Это не могут быть только сплетни! Даже моя матушка говорила мне…

— Прошу прощения, моя дорогая, о моих личных делах знают столь далеко? И поскольку вы так хорошо осведомлены о моих недостатках, то я надеюсь, вы поверите, если я скажу вам, что этот эпизод — в прошлом. Я не встречался с этой леди с тех пор, как мы поженились, и не имею намерения встречаться. Все, о чем я прошу, устроить так, чтобы она не страдала от несправедливых преследований со стороны других придворных дам, кои непременно последуют, если не принять необходимых мер.

— Я не понимаю вас, сир. Разве женщины такого сорта заслуживают чего-то другого? Ведь она — не что иное, как ваша… ваша сожительница!

— Я всегда придерживался того мнения, мадам, что любовницы королей столь же достойные люди, как и жены остальных граждан. Я отнюдь не настаиваю, чтобы она стала вашей подругой, Кэтрин, или даже, чтобы она находилась здесь. Единственное, что требуется для нее, это титул, который значительно облегчит ей жизнь. Вам же это нисколько не повредит, моя дорогая. — Он улыбнулся, стараясь убедить ее: он был удивлен ее упрямством, ибо никогда не замечал прежде такого своеволия у этой маленькой влюбленной женщины.

— Прошу прощения, ваше величество, но я должна отказать. Я готова с удовольствием сделать все, о чем вы попросите, но этого я не могу выполнить. Пожалуйста, сир, попытайтесь понять, что это для меня значит.

Неделю спустя Карл отправился на свидание к Барбаре в близлежащее поместье ее дяди под предлогом охоты. Барбара только что приехала и сразу послала ему отчаянную записку, которая, однако, тронула его значительно меньше, чем терпкий мускусный аромат, исходивший от письма, — особый призывный запах, всегда окружавший Барбару.

Не успел Карл войти в большой холл, украшенный оленьими рогами, старинными рыцарскими доспехами на стенах и огнестрельным оружием, как навстречу уже бежала Барбара. Карл взглянул на нее и как будто вновь увидел эту женщину, еще более прекрасную — у него вообще была короткая память на женские прелести — сияющие фиалковые глаза, блестящие локоны красивых волос, идеально сидевшее на ней платье из темно-красного шелка.

— Ваше величество!

Барбара сделала глубокий реверанс и грациозно наклонила голову. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, когда Карл наклонился и поцеловал ее в щеку. Она взяла его за руку, и они поднялись по широкой пологой лестнице во внутренние покои.

— Вы прекрасно выглядите, — сказал он, решительно игнорируя ее старания понравиться. — Надеюсь, роды были не особенно тяжелыми.

Барбара весело рассмеялась и прижалась к его руке. Она держалась так же мило и беспечно, как в первое время после их знакомства, перед Реставрацией.

— Тяжелыми! Боже мой, ваше величество, вы же знаете, как это у меня бывает! Мне легче родить, чем перенести малярию, и все говорят, что сын поразительно похож на вас! — О первом ребенке они так не говорили.

А в часовне епископ, лорд Оксфорд и леди Саффолк ожидали Карла и Барбару, держа на руках младенца. Когда церемония крещения закончилась, любуясь малышом, Карл поднял его на руки с таким видом, будто это было для него привычным делом.. Но ребенок расплакался, и его унесли в детскую. Присутствующие на церемонии отправились в небольшую комнату выпить вина и закусить пирожными, а Барбара увела Карла в сторону под предлогом показать ему розарий. Он еще любовался цветами, когда Барбара обратилась к нему.

— Итак, вы теперь женаты, — тихо произнесла она, глядя на короля с нежностью и печалью. — И, говорят, вы сильно влюблены.

Карл задумчиво посмотрел на нее, потом перевел взгляд на ее волосы, грудь, узкую талию. Когда он уловил слабый аромат ее духов, его глаза потемнели. Сластолюбивый Карл уже начал тосковать по женщине, чувственность которой он мог разбудить и которая тоже могла раскалить его. Катарина любила его, но ее невинность и сдержанность вызывали в нем скуку.

Карл вздохнул, стиснув зубы.

— Я счастлив, благодарю вас.

Слабая усмешка скользнула по лицу Барбары.

— И я рада за вас, сир. — Потом она снова вздохнула и задумчиво поглядела в окно. — О, вы и представить не можете, как туго мне пришлось после того, как вы уехали из Лондона! Меня оскорбляли все — от носильщика до приказчика в магазине! Если бы вы не пообещали сделать меня камер-фрау спальни ее величества, я не знаю, как бы я все это пережила!

Лицо Карла исказило смятение, именно этого вопроса он боялся и ждал с тревогой. Ну, конечно, тетка рассказала ей все.

— Я уверен, вы преувеличиваете, Барбара. Думаю, у вас дела пойдут в гору, несмотря ни на что.