Глава 16

Открытие сэра Джайлса

В тот же день после полудня, пока лорд Эргли в Брайтоне выслушивал рассказ о том, как было обнаружено тело Реджинальда Монтегю, пока он убеждался, что среди вещей погибшего не осталось и следа камня, в Министерстве внутренних дел беседовали два министра. Лорд Белсмер нервничал, Гатер Браун, напротив, был спокоен.

— Я не могу добиться от Тамалти отчета о его опытах, — горячился лорд Белсмер. — Я до него самого добраться не могу. Там при нем есть некий Пеллишер, так вот он считает, что Тамалти все-таки надеется найти способ управления этой штукой.

— Ну что ж, это оказалось бы весьма кстати, — покивал Браун. — Но это ведь потребует времени, а времени у нас нет.

— Совершенно верно, — согласился лорд Белсмер. — Я не знаю пока, что изменилось, но что-то наверняка изменилось. Я разговаривал недавно с представителем иранского посольства, они начинают давить на нас. Этот тип намекал вчера на международную конференцию в Женеве.

— Я бы не обращал на них внимания, — махнул рукой Браун. — Не знаю, как насчет Ирана, но есть один прием, который здесь у нас может успокоить волнения.

— Что вы предлагаете? — насторожился лорд Белсмер.

Браун хитро улыбнулся.

— Вы не думали, почему все эти люди, ну хотя бы мэр Рича, подняли вокруг камня такой шум? Да потому, что думают, будто камень и вправду что-то делает.

— Но он ведь делает, — заметил лорд Белсмер.

— Да какая разница, делает он или нет! — резко произнес Браун. — Разве в этом дело? Главное, что они верят! Ну и хорошо. А мы чего хотим? Чтобы они перестали верить.

Как это сделать? Да очень просто. Надо показать, что камень ничего не делает.

— Но он ведь делает, — вновь повторил лорд Белсмер, — Во-первых, нельзя допустить, чтобы они продолжали в это верить. А во-вторых, слава богу, это всего лишь камень.

Лорд Белсмер откинулся в кресле и недоуменно посмотрел на своего коллегу. Гатер Браун тоже откинулся на спинку и улыбнулся.

— Как подорвать их веру? Объявить, что камень не действует. Конечно, они не поверят. Тогда показать, что камень перестал действовать. Я не сомневаюсь, что на самом деле он действует, но то, что мы покажем им, действовать не будет.

— Господи Боже! — кажется, лорд Белсмер начал понимать.

— Это же только камень, — продолжал министр внутренних дел, — не такая уж редкая вещь. Ну, камень с отмети» нами — тоже не новость. Форма отметин… а кто проверит, насколько и с чем она совпадает? У меня тут есть один человек, большой знаток и специалист. Мы с ним покопались немного… — Браун открыл ящик стола и протянул лорду Белсмеру небольшой кусочек кварца с черными прожилка ми внутри.

Перепутать его с камнем Соломона было довольно мудрено, о чем и сообщил лорд Белсмер, повертев кварц в руках.

— Те, которые оригинал и в глаза не видели, сравнить не смогут, — сказал на это Браун. — А те, кто видел… Ну, кто это видел? Шилдрейк? Ему бы только свой сохранить. Персы? Если мы предупредим их, они шуметь не станут. Тамалти и Пеллишер? Они экспериментируют, им огласка вовсе ни к чему. Мы с вами — здесь, я надеюсь, проблем нет. Остается Эргли… но он чуткий, тактичный человек, и если поговорить с ним по-хорошему, думаю, он возражать не будет.

Мерридью хочет раздобыть экземпляр, но, во-первых, пока не раздобыл, а во-вторых, ему-то огласка не нужна вдвойне, он сам ратовал тут у меня за строжайший запрет.

— Господи, но ведь люди не поверят, что никаких исцелений не было, — сокрушенно произнес лорд Белсмер.

— А мы их об этом и просить не будем, — невозмутимо ответил Браун. — Исцеления? Да, происходили, а теперь больше не происходят. Что-то изменилось. Морской воздух на камень подействовал, заряд у него кончился, да мало ли что! Наши специалисты вместе с Тамалти подготовят заключение, строго научное и в меру убедительное. Надо только не забывать ни в коем случае, что людям нельзя позволять верить в камень.

— Но тогда зачем вам вообще нужен камень? — спросил лорд Белсмер. — Вы и без него можете все это состряпать.

Гатер Браун только что не подмигнул.

— А вот погодите, — сказал он, — придет ко мне этот мэр, что я ему покажу? Вот этот камушек и покажу. Конечно, трудновато будет уломать научную братию дать нужное заключение, но мы попробуем.

— Они ни за что не поверят, что кусок кварца мог натворить такое, — с сомнением покачал головой лорд Белсмер.

— Они вряд ли поверили бы, покажи я им настоящий камень, — ухмыльнулся Браун. — В него и сейчас многие не верят, а кое-кто просто не хочет верить. Для общественного мнения нам годится любой объект, хоть вот этот, например, — он подтолкнул пальцем обломок кварца. — Мы дадим официальное заключение, и, как вы думаете, много останется после этого таких, которые будут продолжать верить этой нелепой истории? Вот вы бы сами поверили?

— Ну, если бы я не видел…

— А-а, ерунда! Чистое совпадение, ну случайность.

— А вдруг в самый неподходящий момент выплывет один из настоящих камней? — выразил опасение лорд Белсмер. — Представляете, как тогда будет выглядеть правительство? Нет, Браун, это такой риск, что и думать не хочется.

— Ну как хотите, — обиженно отозвался Гатер Браун. — Я вижу, вам не нравятся простые решения. А чего тут мудрить? Вот камень. Он есть. И он ничего не делает. Конечно, мы постараемся собрать и настоящие. Тамалти надо бы в первую очередь заняться именно этим.

— Тамалти палец о палец не ударит, если не захочет, — уныло сказал лорд Белсмер. — Мне очень не нравится, как стали разговаривать персы. Не дай бог, действительно дойдет до Женевы.

— Ну и отдайте им этот, — министр внутренних дел толкнул но столу обломок кварца. — Кто там будет разбираться? Для того, чтобы положить его в какую-нибудь мечеть, и этот сойдет.

Насколько я понял, речь не идет о практическом использовании. И вообще, сами-то они заметят разницу? По мне, так ее и нет почти.

— Заметят, заметят, — проворчал лорд Белсмер. — Отметины выглядят совсем по-другому.

— Подумаешь, отметины! — нетерпеливо фыркнул Браун. — Боже правый, неужели это сейчас важно? Наше министерство вот-вот столкнется либо с крупными беспорядками, либо с мощной забастовкой, ваше министерство того и гляди получит небольшую войну на Востоке, а вы мне толкуете про какие-то отметины. Вас скоро припрут к стенке куда более весомыми аргументами, и все равно придется выбирать — либо тот, либо этот. Так какой вы выберете?

— Этот, конечно, — нервно ответил лорд Белсмер.

— Значит, вы поможете мне обломать мэра, когда он зайдет? — настаивал Браун.

— Хорошо, — с неохотой согласился лорд Белсмер. — Но и вы тогда поддержите меня с персами.

— В единстве обретем мы силы, а порознь действуя — падем! — почти пропел Гатер Браун. — Дорогой Белсмер, ведь это совсем просто. Только нельзя давать людям поверить.

Они и сами не верят, а мы просто помогаем им разобраться в их собственных головах.

— Но… — начал было министр.

— Знаю, знаю, — остановил его Браун. — Вы им пользовались. Вы и Тамалти. Вы уверены в этом? Вот сейчас, здесь, оглядываясь назад, вы можете присягнуть, что вам не показалось, что это не иллюзия, не гипноз? Ну допустим, вы уверены, уверены потому, что у вас в руках был камень. А остальным-то, которые и в глаза его не видели, откуда взять такую уверенность?

Зазвонил телефон. Браун снял трубку, послушал и коротко бросил:

— Да, ведите его. Ну вот, — повернулся он к собеседнику, — прибыл мэр. Сейчас вы все увидите сами.

Мэр Рича вошел в кабинет министра, тяжело сутулясь.

Встреча с Мерридью потрясла его сильнее, чем показалось поначалу. Наверное, он просто не признавался самому себе, насколько сильную надежду на выздоровление сына пробудил в нем камень. Она затмила и чувство долга перед согражданами, и христианское стремление к абстрактному добру для ближних и дальних. Столкнувшись с позицией Мерридью и признав, насколько она весома, Клершоу растерялся. Он твердо верил, что добро есть добро, и злом оно, во всяком случае, быть не может. Теперь само понятие добра стало каким-то неопределенным, приобрело многозначность и словно попятилось назад, к своему антиподу. Огонь общественного служения, пылавший в сердце мэра, поугас, это можно было заметить по его глазам, как только он предстал перед министром.

— Я зашел узнать, нет ли каких новостей по нашему делу, — глухо сказал он.

Гатер Браун сокрушенно покачал головой.

— Новости есть, — озабоченно ответил он, — но, боюсь, они хуже тех, которых вы опасались. Наша проблема решилась сама собой, — он помедлил, дожидаясь, пока Клершоу приготовится слушать. — Посмотрите, — он поднял со стола кусок кварца. — Вы и сами видите, что камень изменился. К сожалению, изменения коснулись не только внешнего вида, но и внутренних свойств. Мы с господином министром иностранных дел были просто потрясены, — он слегка кивнул в сторону лорда Белсмера, приглашая его разделить потрясение, — когда обнаружили, что камень больше не проявляет способностей ни к транспортировке людей, ни к их исцелению.

Похоже, теперь это просто… просто минерал. Мы подвергли его всесторонним исследованиям, но ученые дали отрицательное заключение, и мы не смогли с ними не согласиться.

Может быть, на него подействовал контакт с воздухом, может быть, какое-то присущее ему излучение исчерпало свой заряд.

Это как с радием, впрочем, с радием этого как раз не происходит… Вы следите за моей мыслью? Вероятно, изменения произошли на уровне атомной структуры, точнее я, к сожалению, не могу сказать, но в результате — вот, — он постучал камнем о стол, — ничего не получается. — Министр замолчал. — Я пробовал, — неожиданно продолжил он, решив доковать железо, пока не остыло. — Меня с утра мучила невралгия, и я попытался избавиться от нее. Ничего не произошло, моя невралгия осталась при мне. Мне неприятно вам это говорить, я понимаю и разделяю ваши чувства, но факт остается фактом. С истиной не поспоришь.

С этим неожиданным заключением Браун бросил камень на стол и выжидательно посмотрел на мэра. Клершоу, не дождавшись приглашения, резко сел, словно ноги вдруг отказались ему служить. Он расширенными глазами смотрел на камень, который видел впервые в жизни.

— Это — он? — хрипло выговорил мэр.

— Он, он, — с сожалением ответил Гатер Браун.

Лорд Белсмер потихоньку перевел дух и подумал что, пожалуй, с камнем Брауна все обойдется без диких выходок, не то что с камнем Сулеймана на совещании. Хорошо бы и дальше так шло. Собственно, оснований для скандала как будто нет. В целях сохранения мира и спокойствия лучше действительно оставить в живых эту подделку. Ход сильный, ничего не скажешь, но трудные времена как раз и требуют сильных поступков.

— Ваши ученые не ошиблись? — с трудом проговорил мэр. — Значит, все бесполезно?

— Увы, да, — с видимой неохотой сказал Браун.

— А другие камни? Они тоже утратили свои свойства?

— Те, с которыми мы работали — да, — не моргнув глазом, ответил министр. — Есть, правда, один-два экземпляра, нам пока недоступных. Но думаю, что и с ними так же.

Один у сэра Джайлса, он еще не закончил эксперименты, один у Верховного судьи…

Наступило короткое молчание. Потом мэр спросил:

— Значит, этот камень ничего не может?

— Совершенно верно, — подтвердил Браун. Пробуя слова на вкус и с радостью ощущая в них аромат правды, он раздельно произнес. — Этот камень ничего не может.

Мэр протянул руку, взял камень, повертел его, сжал и застыл на добрую минуту.

В этот миг крушения всех надежд он понял, что следующий шаг неизбежен. Надо возвращаться в Рич и сеять скорбь и разочарование в других сердцах. Слова министра не оставляли сомнений, но, как бы нелепо это ни выглядело, он не мог устоять перед искушением последней, отчаянной попытки.

Шансов не было, и все же… может, остался один, крохотный?

Да, камень ничем не сможет облегчить страдания десятков тысяч больных но, может быть, у него хватит силы на одно, маленькое чудо… Его сын. Формулу желания не надо было долго искать, и Клершоу вложил в нее всю страсть страдающего сердца. Сжимая в руках бесполезный кусок вещества, он свел все помыслы только к одному — пусть его сын будет здоров!

Оба министра наблюдали за ним с каким-то несоответствующим положению терпением.

Наконец мэр шевельнулся, положил камень на стол и поднялся.

— Наверное, здесь уже ничего не поделаешь, — выговорил он, — Я вернусь в Рич и скажу им, что надежды больше нет.

— К нашему огромному сожалению, — впервые подал голос лорд Белсмер.

— Да, да, такая жалость, — поддержал его Гатер Браун. Однако ему не хотелось отпускать посетителя с таким мрачным впечатлением от встречи, к тому же неизвестно, как оно сложится… и он добавил. — О малейших изменениях я сразу дам вам знать Вдруг в работе камня существует какая-нибудь цикличность… я, правда, в это не верю. На мой взгляд, странно уже то, что простой камень возбудил столько надежд.

— Ничего странного, — ответил мэр тусклым голосом, — Умирающий всегда надеется на чудо. — Он коротко попрощался и вышел.

Гатер Браун перегнулся через стол поближе к лорду Белсмеру и заговорил совершенно другим тоном:

— А теперь поговорим о наших делах. И прежде всего — о Тамалти.

Министр иностранных дел тоже подался вперед, и если бы чьи-то глаза, например лорда Эргли, увидели их сейчас, наблюдателю могло бы прийти в голову сравнение с двумя темными серафимами, склонившимися… не над истинным Ковчегом Завета в башне царя Соломона, а над ложными драгоценностями иллюзорного мира. Нет, не свет Шехины горел в глазах Гатера Брауна, когда он произнес:

— Белсмер, выслушайте меня внимательно. О г мэра мы избавились. Что нам мешает теперь самим заполучить камень?

Вы, я, Шилдрейк, тут уж ничего не поделаешь, и Тамалти, должен же кто-то экспериментировать. Как вам такая идея?

Он ведь действительно способен на великие дела. Даже из того, что мы знаем, можно понять: он дает жизнь долгую и безбедную, золото в неограниченном количестве и власть.

Лорд Белсмер побледнел. Все последние дни он чувствовал, как червячок желания обладать камнем точит его изнутри. Он спросил только:

— Но где же мы его достанем?

— Поговорим с Тамалти, — многозначительно улыбнулся Гатер Браун и взялся за телефон.

Однако добраться до сэра Джайлса министрам-сообщникам удалось только к вечеру. Весь день старый ученый провел в Вендсворте, изучая последствия своего эксперимента.

Жертва некорректно сформулированной задачи, изувеченная, но противоестественно живая, лежала в вонючей тюремной койке и не думала расставаться с чудесно обретенной жизнью.

Затем Джайлс перебрался в госпиталь, где предполагал провести серию экспериментов по восстановлению (или уничтожению) здоровья и последить за действием камня на больное тело. На следующий день ему еще предстояло посетить сумасшедший дом. Там он хотел определить степень дебильности сознания, при которой еще возможно управление камнем. Естественно, последствия столь напряженного дня постепенно накапливались. Сначала сэр Джайлс устал, затем впал в крайнюю раздражительность и к моменту звонка министра внутренних дел пребывал в таком удрученном состоянии духа, что закончил разговор через две минуты после начала.

— Опять одна болтовня, вечно одно и то же! — кипятился он, входя в спальню и швыряя свой экземпляр на столик возле кровати. Им, видите ли, необходимо «контролировать ход экспериментов»! Меня контролировать! Я бы показал им, что значит контроль! Будь проклят тот день, когда я полез в голову этой шлюхи. Лучше бы этот попугай-министр нашел повод упечь подальше Эргли и его девчонку! Мне все время кажется, что она пялится на меня через эту штуковину.

Нервы, что ли, разгулялись? Черт-те что мерещится… — он сел на кровать и внезапно с яростью схватил камень.

— Черт бы побрал вас всех! — заорал он, имея в виду, собственно, одну Хлою. — Ты что, залезла к нему внутрь, как в постель к Эргли? Дай мне только добраться до тебя!

Не успел он договорить, как камень у него в руках начал словно раскрываться. Тамалти внезапно понял, что взгляд его, не в силах остановиться, скользит вниз, следуя извивам перемежающихся света и тьмы. Испуг заставил его выронить камень, но вместо того, чтобы упасть, он повис в воздухе, продолжая раскрывать перед глазами Тамалти все новые и новые глубины. Камень слегка перемещался, и с каждой его грани срывались сначала неяркие, но быстро набирающие мощь лучи света. Тамалти вскочил и попытался отбежать в сторону, но почему-то не смог этого сделать. Тогда с проклятием он отвернулся к стене, но камень непостижимым образом снова оказался у него перед глазами, а стены и мебель, словно подчиняясь ритму пульсирующих движений светового центра, потеряли устойчивость и сдвинулись со своих мест. Сознание Тамалти отчаянно боролось с надвигающимся безумием. Он протянул руку и ухватился за спинку кровати, но она обернулась рамой картины. Он сделал шаг в сторону и увидел одну свою ногу на подушке кровати, а вторую — за зеркальной дверцей шкафа. «Этак он меня уронит, — успел подумать сэр Джайлс, — надо бы поосторожней». Огромным усилием воли он попытался вернуть комнате привычные очертания и перспективу, но это привело лишь к тому, что метаморфозы окружающего пространства проникли внутрь его природы, и теперь комната, и он вместе с ней, медленно сворачиваясь, падали и падали в глубь камня. Светлые и темные области расслоились, разошлись вверх до головы и вниз до ног сэра Джайлса, но продолжали расходиться, и он, растягиваясь между ними, одновременно чувствовал, как неведомая сила скручивает тело неестественным образом.

Наверное, это было больно, но все происходило так быстро, что он просто не успевал осознать боль. Перед ним открывались пространства за пространствами, мимо пролетали какие-то арки, камень властно низводил его к своему центру, к светящемуся ядру, невидимому, но предчувствуемому где-то впереди. Глаза не успевали замечать картины, открывавшиеся в каждом новом пространстве. Раз или два Тамалти показалось, что он видит себя, мелькнул лорд Эргли, шагавший в глубокой задумчивости по ковру незнакомой комнаты; а потом внезапно, очень далеко, но совершенно отчетливо, он увидел Хлою. Она спала. Просто лежала в постели и спала, а его продолжало утаскивать вниз и вниз, в долгие спиральные пере» ходы. Собрав всю оставшуюся волю, он воспротивился движению и, казалось, почти прекратил его. Видение стало невероятно резким. Хлоя шевельнулась во сне. И тогда с вновь нахлынувшей яростью он закричал: «Эй, ты, убирайся к дьяволу!» Слова, как круги, расходящиеся по водам внешних и внутренних пространств, видимо, достигли сознания девушки, она шевельнулась раз, другой и проснулась. Сэр Джайлс встретился с Хлоей взглядом, но в глазах ее не возникло ни удивления, ни испуга, ни гнева, ни сочувствия. Она просто смотрела на него из невообразимой дали, а потом неторопливым машинальным жестом сунула руку под подушку. В тот же миг видение изменилось. Сэр Джайлс больше не видел Хлою, зато теперь, сквозь волну нахлынувшей боли, разрывавшей все тело, он отчетливо видел то, что лежало у нее под подушкой. Внутри камня он увидел камень. Не в том смысле, который имел в виду Хаджи, и не в том, о котором говорил Хлое лорд Эргли, нет, для сэра Джайлса внутри камня был уготован свой собственный, нестерпимо мучительный путь к камню.

Величие и необъятность камня охватывали его со всех сторон, а впереди, в отдаленном центре, сверкая золотым и розовым, лежал тот же камень, совсем маленький, крошечный, но тоже заключавший в себе сэра Джайлса. Он не мог понять, есть ли что-нибудь за ним или над ним, но внизу, вкруг сверкавшего центра, стояла неумолимая стража. Сэр Джайлс различил фигуры и тут же заметил, что каждая из них в рукояти ли меча, в короне ли, на скипетре ли несет все тот же камень. В тот же миг камень в центре изменился. Он больше Не был камнем.

То, что окружало сэра Джайлса, слилось с тем, что было внизу, в центре, и запульсировало световыми вспышками.

Сэр Джайлс закричал. Свет вызывал боль, и вместе они принялись раздирать его на части, отрывать нервы, отделять сухожилия, раздвигать кости. Не осталось ни единой частички тела, которую не терзала бы боль, а движение меж тем продолжалось. Его, извивающегося, затаскивало все ниже и ниже в тугие спирали, все ближе и ближе к сверкающему центру, в который он и погрузился в конце концов. И тогда он понял.

Он хотел заглянуть в будущее, но будущее существовало лишь в том сознании, где оно было равно прошлому и настоящему.

Камень открыл ему будущее. Теперь, став камнем, он знал, что будет, ибо милосердное неведение исчезло, и он видел свою душу в душе камня. Все, чем он был для людей, то, как он обращался с ними, вернулось к нему самому. Накатывающие на Джайлса со всех сторон мощные валы вдруг отверзли глаза и вперились в него тяжелыми, властными взорами, окончательно сковавшими всякую возможность движения. В какой-то миг сэр Джайлс осознал присутствие рядом с собой мириадов других Джайлсов — младенцев, детей, юношей, зрелых мужей, всех, кем он уже был в своей жизни, и все они кричали от боли, корчась под давлением безжалостного, всепроникающего света, приковавшего их и распявшего в непостижимых глубинах камня.

Казалось, он одновременно совершал тысячи движений, делал тысячи дел, занимался всем, чем успел позаниматься в жизни, но нет, он не делал, он скользил в бесконечном падении мимо грязных следов своих дел, а вокруг разливалось сияние Божьей славы. Свет все еще пульсировал, он пригасал, но тут же вспыхивал снова, пронзая все существо Джайлса новыми приступами чудовищной боли. Его подхватил и завертел вихрь, не было и речи о том, чтобы ухватиться за что-нибудь вверху, опереться на что-нибудь внизу, оставалось лишь кануть в сверкающую бездну. Свет над ним распался на тысячи глаз, холодных, изучающих, безжалостных. Они следили за ним так же, как и ему не раз случалось изучать интересных насекомых. Кажется, он даже слышал неразборчивое бормотание, словно кто-то комментировал увиденное, изредка негромко смеясь. Пребывая во всех спиралях пространства и времени, он везде ощущал свое непрестанное падение и знал, что ему предстоит еще падать и падать.

Его нашли всего через две-три минуты после того, как хриплый, протяжный рев поднял на ноги весь дом. Тело лежало на полу среди мелких обломков старинной дубовой мебели.

Казалось, ни один сустав не остался на месте, ни одна кость не уцелела, а ожоги были такими страшными, словно в сэра Джайлса Тамалти ударили одновременно тысячи молний.

Глава 17

Приговор лорда Эргли

Спустя двадцать четыре часа после того, как Френк Линдсей стал вором, он понял, что похитить порой бывает легче, чем владеть. Пока у него не было камня, он совершенно ясно представлял, зачем он ему нужен. В его планы входило разделить камень пополам, одну половину оставить себе, а вторую передать Мерридью за обещанное вознаграждение.

Он не знал, что в результате деления получаются два тождественных экземпляра, он помнил только о сохранении свойств исходного и вторичного. Но все оказалось не так просто.

Обида на Хлою еще больше настроила Френка добиться успеха на экзаменах любой ценой. Заманчивая перспектива вознаграждения превратила намерение в действие, но едва действие свершилось, стало понятно, насколько следующий шаг сложнее предыдущего. Если воровать пришлось второпях, поскольку сами обстоятельства не оставляли времени на размышления, то дальше спешить стало вроде бы некуда.

И вот он топтался на месте, без конца посматривая на камень, то открывая, то закрывая свой карманный нож и никак не решаясь приступить к делу.

Надо сказать, в нерешительности Френка не последнюю роль сыграл и сам камень. Френк представлял его себе только по рассказам Хлои и не подозревал, что сияние камня окажется столь ярким и даже — что было уж вовсе неожиданным — грозным. С тех пор как Хлоя предоставила себя воле камня, свет словно переполнял его. Френк боялся прикоснуться к чудному, пульсирующему пришельцу из древних легенд, и не удивился бы, начни камень после хирургического воздействия истекать кровью. С другой стороны, переливы света наводили на мысль о возможных тяжелых ожогах, стоит только поднять на него руку.

Проще всего было бы отдать камень Мерридью, и дело с концом, но не мог же он совсем забыть о Хлое. Френк уже готов был позвонить Карнеги, но раздумал. Вдруг Хлоя сама решит одолжить ему камень. Она, конечно, уже обнаружила пропажу и не могла не подумать при этом о нуждах и заботах Френка. Если он решился взять камень, значит, он ему нужен. А если она узнает, что камень уже у Мерридью, Френк тут же будет объявлен в ее стране персоной нон грата.

Здесь мысли Френка сделали скачок, и он понял, что Хлоя далеко не безразлична ему. Пожалуй, можно было бы даже сказать, что он ее любит (по крайней мере, его чувства соответствовали его пониманию любви) и вовсе не хочет, чтобы она покидала его. А пока камень у него, она никуда не денется (рассуждение было вполне под стать его пониманию любви). Он начал думать об этом еще вечером, думал наутро в конторе и продолжал в том же духе, вернувшись домой.

Единственной помехой на пути восстановления дружественных отношений оставался способ, которым он заполучил камень. Френк не мог представить, как он говорит Хлое: «Я тут украл у тебя эту штуку и собираюсь ей воспользоваться, но если ты будешь умницей, я не стану давать камень кому-нибудь еще, хотя и мог бы заработать на этом неплохие деньги. То есть я тебя покупаю по сходной цене, но твоя собственность пока побудет у меня». Он пробовал этот монолог на разные лады и припоминал, как однажды, во время жестокого финансового кризиса, Хлоя мрачно принялась обсуждать сумму, за которую ей, видно, придется скоро предлагать себя на улице.

Френк понимал, что первый встречный, предложи он ей пять фунтов или даже пять пенсов, имеет больше шансов, чем он со своими «неплохими деньгами». Он вовсе не хотел, чтобы она продалась ему, он просто хотел, чтобы Хлоя любила его, ну хотя бы в виде компенсации за несостоявшуюся сделку и в обмен на обещание пользоваться камнем только для собственных нужд.

Вот на этом месте невеселых размышлений Хлоя и появилась, буквально сметя с ног мальчишку-посыльного, успевшего только вякнуть: «К вам мисс Барнет, сэр».

Френк вытаращил глаза и разинул рот. Такой Хлои он еще не видел. Он знал Хлою смеющейся, грустной, раздраженной, нетерпеливой, внимательной, ехидной, но женщина, представшая перед ним, была уже почти не Хлоей. Наверное, он не удивился бы Хлое разгневанной или суровой, как Судный День, но увидев Хлою всепонимающую, всепрощающую и готовую принять любые оправдания, Френк впал в полную прострацию.

— Френк, милый, — нежно пропела Хлоя, — ну до чего же это глупо с твоей стороны, — и поскольку Френк продолжал молча таращить на нее глаза, добавила:

— Я не могла прийти вчера. Лорд Эргли вернулся поздно, а мне нужно было его дождаться. Впрочем, это неважно. Я ведь все-таки пришла, — она обворожительно улыбнулась. — Согласись, ты поступил довольно опрометчиво, правда? Ну и немного грубо, пожалуй.

Сознание Френка никак не могло выйти из ступора.

Насколько он понял, его обвиняли. Что еще можно делать при подобных обстоятельствах? Либо просить, либо взывать, либо обвинять. Но слова Хлои не подходили ни под одну из этих категорий. Сочувствует она ему, что ли? Нет, его все-таки обвиняют, но только в чем? Не в аморальном поступке, а в дурных манерах. Это хуже, черт побери! Если речь о морали, то можно подыскать другие моральные принципы и защищаться логикой, а когда речь о манерах — это дело вкуса, и оборону придется строить на эмоциях. Только вот эмоций ее он совершенно не понимал.