Глава 13

Отказ лорда Эрди

— Вендсворт?16 — удивленно переспросил профессор Пеллишер. — Зачем вы туда ездили?

— А вы не догадываетесь? — спросил сэр Джайлс. — Тогда вам ни за что не догадаться и о том, что там произошло. Я и объяснять не буду. Я так и заявил тамошнему начальнику, этому безмозглому борову! Он чуть не спятил, когда увидел.

— Да что увидел? Что вы там делали?

— Ладно, ладно, так и быть, расскажу. — Сэр Джайлс с удовольствием потер руки. — Конечно, я должен был предвидеть, как все выйдет, но у этой чертовой штуки сумасшедшая логика. Значит, так. Отправился я в Вендсворт… вы хоть знаете, что там такое?

— Ну, слышал… — неуверенно проговорил Пеллишер. — Кажется, там тюрьма?

— А еще гугенотский миссионерский колледж и курсы, где готовят барменш, — дополнил сэр Джайлс. — А как вы думаете, что бывает по утрам в Вендсвортской тюрьме?

— Парады? — растерянно предположил Пеллишер. — Завтрак? Богослужение?

— Все — мимо, — довольным тоном выпалил сэр Джайлс. — По утрам там исполняют приговоры, Пеллишер.

Я затем туда и ездил. Смертников не так много, нельзя было пропустить ни одного. Вы же знаете, Белсмер предоставил мне возможность экспериментировать с тамошним сбродом. Я получил от него бумагу и тут же отправился.

Рассуждал я примерно так: если этот чертов камень — своего рода точка встречи прошлого и будущего и одновременно — любое место на свете, то почему бы камню не перенести человека через момент его смерти? Но как узнать, когда человек умрет? Это можно сделать только в одном случае: когда момент этот точно известен, в случае казни. Даже в больницах никогда нельзя сказать наверняка.

Час — туда, час — сюда, к тому же больные — плохой материал, к этому моменту они перестают себя осознавать. А детина, которого должны казнить, прекрасно об этом знает.

Эта горилла, начальник тюрьмы, так и не сознался, дает он им наркотики перед казнью или нет. Но уж тому, которого я присмотрел, точно не давали. Мне нужен был рассудок незамутненный, пусть даже его там с наперсток. Мне попался какой-то слюнтяй-недомерок; отравил женщину, — она с ним сбежала, а денег у нее, видите ли, не оказалось. А может, еще что, я не помню. Я с ним поговорил до завтрака, намекнул слегка, дескать, не хочет ли он еще пожить и тому подобное.

Охранника из камеры убрали, разговор был откровенный. Не знаю, что эта скотина возомнила о себе, но от радости верещала минут десять, не меньше.

Я уж начал опасаться, сумею ли я втолковать ему идею: во-первых, сплошные слюни, во-вторых, мозгов-то нету. Но в конце концов справился, даже позавтракать заставил его поплотнее. Потом приперся капеллан и начал распевать ему о жизни небесной, но мой-то подопечный уже опять успел прирасти к жизни земной, и я для него значил больше целой оравы капелланов. Связали ему руки, но так, чтобы можно было камень держать, и я приказал ему вложить все силы в одно желание — выжить. Вышли из камеры. Целая процессия — впереди палач, следом приговоренный, за ним капеллан с начальником тюрьмы, ну, я, само собой, и еще какие-то сопровождающие лица. Ничего забавнее вам в жизни видеть не приходилось, если вы, Пеллишер, вообще видели в своей жизни что-нибудь смешное. А дальше был люк. Тут только до меня дошло, что наверху мне делать нечего, мое место — внизу, как раз там, куда он должен был провалиться. Вышла заминка. Они не сразу поняли, чего я хочу, — черт побери, младенец и тот догадался бы быстрее, — но в конце концов я по другой лестнице спустился в яму. И вот он проваливается… — Сэр Джайлс выдержал эффектную паузу. — Ну, как по-вашему, что было дальше?

— Откуда мне знать! — выпалил возбужденный до предела профессор. — Он был мертвый?

— Да нет, я бы не сказал, что мертвый, — задумчиво ответил сэр Джайлс.

— Значит, живой! — воскликнул Пеллишер. — Значит, ему в самом деле удалось избежать смерти?

— Пожалуй, в некотором смысле он был живой, — сказал сэр Джайлс. — В полном сознании и все такое, только шея у него оказалась сломана.

Профессор Пеллишер так и застыл с раскрытым ртом.

— Вот так оно и было, — подытожил сэр Джайлс. — Шея сломана, как и положено, тело, так сказать, мертвое, а сам он — нет. Теперь-то я вижу, где ошибался. Я использовал понятие «продолжение жизни», и ему именно так объяснил.

Вот он эту формулу и всосал вместе со своим утренним кофе.

Но ни он, ни я не подумали, что для продолжения жизни надо бы организовать условия. Мы упустили обычные физические процессы. А сознание сохранилось, оно просто закрепилось там, в его теле, или где ему положено жить. Вот такой забавный результат, Пеллишер. Видели бы вы его глаза, когда он качался в петле…

— Ну и что же вы сделали? — перебил его профессор.

— А что тут можно сделать? Обрезали веревку, вынули его из петли, — сэра Джайлса все-таки слегка передернуло, — уложили в койку. Капеллан решил отложить дальнейшее воскресение, начальник тюрьмы отправился за дополнительными инструкциями, а я понаблюдал еще немного, никаких изменений не заметил и уехал. Так он и лежит теперь со сломанной шеей, только глаза живые. И проку от него никакого ни мне, ни кому-нибудь еще, будь он проклят, щенок слюнявый!

Пеллишер беспокойно заерзал в кресле.

— Меня это пугает, — проговорил он. — Хорошо бы понять, что это было.

— Она самая, Первоматерия, — кивнул сэр Джайлс. — Я и раньше так думал, а теперь совершенно убедился. Это — первооснова всего сущего.

— Но как оно работает? — спросил Пеллишер. — Как происходит воздействие? Хотя бы эти перемещения в пространстве?

— Камень ничего не делает, — немедленно отозвался сэр Джайлс. — Вы же видите, он не передвигает предметы.

Здесь иной принцип. Если вы в контакте с камнем, вам нужно выбрать место, захотеть оказаться там, совершить волевое усилие, войти в камень и выйти там, где вы хотите, потому что в нем — весь мир. Ну, напрягитесь, посмотрите чуть подальше собственного носа!

— Вы считаете, — медленно начал профессор, — что если установлен контакт, то даже обладая неполным знанием, можно… — он замолчал, не в силах сразу сформулировать мысль.

— Ну, ну, — радостно поторопил его сэр Джайлс, — давайте! Неужели катафалк вашего сознания не может добраться до крематория чуть побыстрее? Вы остановились на «можно». Что «можно»?

— Я подумал о Лондоне, — неожиданно продолжил Пеллишер. — Выходит, можно объяснить способ, которым он вернулся?

— Он… что? — резко спросил сэр Джайлс. — Что это вы несете, Пеллишер? Пондон вернулся? У него же нет камня.

— Я думаю, здесь не обошлось без вашего родственничка, — ответил Пеллишер, и в глазах у него мелькнул мстительный огонек, — вы же сами мне говорили, Тамалти, что видели судью, когда мы пытались и не смогли добраться до Пондона следующей ночью. Оказывается, вчера появилась заметка в газете, но я ее пропустил. И когда я пришел в лабораторию, он уже ушел оттуда. Его нашли еще вчера вечером, при обходе. Говорили, он слегка не в себе, и я, конечно, отправился к нему домой поговорить с ним. Как вы думаете, кого я там застал?

— Эргли! — выкрикнул сэр Джайлс. — Ей-богу, я этого Эргли в клочки разорву!

— Да нет, не Эргли, — остановил его Пеллишер, — там была эта его девица, секретарша. Она ему наплела с три короба, втерлась в доверие, и когда я пришел, он уже болтал с ней вовсю, и повторял, и повторял, что ничего не мог понять.

Мне было, в общем-то, неловко, я даже сначала хотел уйти, но он мне обрадовался и спросил, все ли в порядке с вибрациями. Помните, мы ведь сказали ему, что проверяем теорию «эфирных вибраций» из моей монографии. Он должен был читать «Дискретное целое».

— Надо сказать, он и сам был чертовски близок к тому, чтобы стать дискретным целым, — проворчал сэр Джайлс. — Ну, а что говорила девица?

— Да ничего особенного. Кудахтала над ним, как наседка. Интересней все-таки его рассказ. Он говорит, что занимался своей обычной работой и вдруг увидел у себя в руке камень. Но при этом он знал, что так и должно быть. Поэтому он ухватил камень покрепче и сказал себе: «Я там, где нужно. А потом он помнит, как падал откуда-то, словно с большой высоты, и тут его нашел лаборант. Вот и все. Как хотите, но без Эргли и этой девицы здесь не обошлось. Если они будут то и дело встревать в наши эксперименты…

Сэр Джайлс нетерпеливым жестом прервал профессора и глубоко задумался. Потом он вздохнул, встряхнулся и сел поудобнее.

— У меня есть план, — сообщил он. — Эта юная ведьма не случайно вмешивается в наши дела. За ней стоит мой дорогой Верховный судья. Ну что ж, я найду чем занять головку мисс Барнет, а заодно и свою голову потренирую. Если она может пользоваться камнем, то и другим это не возбраняется. Где он, Пеллишер? Знаете что, идите-ка по своим делам, а я поработаю.

Наверное, это была величайшая из ошибок сэра Джайлса Тамалти. Он изменил своей извечной научной любознательности, да, холодной, да, странноватой, но искренней, и решил проникнуть из области научных фактов в зыбкую область человеческих эмоций. Неудивительно, что он испытал сильнейшее потрясение, подставив себя под удар ненависти своего собственного родственника. Они с Эргли всегда благополучно избегали друг друга, и до сих пор никогда не сталкивались открыто. Но события последних дней превратили их из презирающих друг друга полузнакомых людей в самых настоящих врагов.

К этому дню из всех участников каменной драмы только лорд Эргли и Хлоя действовали из добрых побуждений как искрение союзники. Лорда Эргли трудно было заподозрить в какой-то особенной преданности камню, просто ему решительно не нравилась та атмосфера алчности, которая с некоторых пор окутывала камень. Правительства Ирана и Англии, американский миллионер и его жена — этих он знал, но были и другие, втянутые в орбиту камня, например Мерридью и Френк Линдсей. Страсть, хотя и более высокая, руководила действиями даже таких в общем-то неплохих людей, как мэр Рича или Хаджи Ибрагим. Всем нужен был камень, все стремились обладать им, пользоваться им, а большинство этих людей согласны были успокоиться, лишь прибрав к рукам и все остальные камни. Пожалуй, ничего не требовали только Донкастер и миссис Пентридж. Они только слегка прикоснулись к силе камня и вряд ли сумели ее осознать.

Только лорд Эргли, верящий и неверующий, активно пользовавшийся камнем и, вместе с тем, не поддавшийся искушению, сохранил позицию внимательного, доброжелательного, хотя и слегка ироничного стороннего наблюдателя. Таковы были свойства его души, и если не считать мистического опыта, именно эти свойства следует признать славнейшими и благороднейшими из всех, которые способен развить человек, чтобы успешно противостоять тварному миру. А с некоторых пор в этой истории появилось и еще одно, более живое и непосредственное сознание. Под защитой благородной дружбы, окутанная ею, душа Хлои Барнет не торопясь готовилась принять высокое посвящение. Так мог бы опекать Марию Иосиф, оберегая Пречистую Деву от несколько более бурного прошлого, чем принято считать; так присматривал лорд Эргли за тем, как его подруга приближается к Пределу Стремлений.

Именно в это безопасное тепло и вернулась Хлоя со своим провожатым из поездки в Бирмингем. Теперь лорд Эргли выслушивал их отчет. Чуть в сторонке сидел и щурился на огонь камина вызванный ради такого случая Хаджи Ибрагим.

Только об одном промолчала Хлоя. Наедине с лордом Эргли она, наверное, не стала бы скрывать и этого, но в присутствии Хаджи и Донкастера не решилась. Хлоя всегда считала поездку на поезде, да еще по поручению лорда Эргли, да еще первым классом, да еще в сопровождении явно неравнодушного к ней молодого человека приятным времяпрепровождением. В подобных поездках так замечательно переплетались тайна и проза жизни, здесь вполне можно было рассчитывать на успех, и в то же время имелось место для отступления в случае неудачи, короче, открывался простор для самых захватывающих приключений, но вот беда, сегодня ей почему-то совсем не думалось о приключениях. Она выставила по меньшей мере сторожевой полк против любых возможных поползновений Донкастера, чем и разоружила его без особых усилий. Теперь путешествие закончилось, и сожалений по этому поводу Хлоя не испытывала. Ей полагалось бы пребывать в огромном возбуждении, но никакого возбуждения не чувствовалось и в помине. Она просто хотела служить (и служила) камню и лорду Эргли, насколько это было необходимо им обоим. Временами ее посещала неотчетливая мысль о том, кого же из них, если придется, она выберет? Но пока необходимости выбора не возникало, и это ее вполне устраивало. Она надеялась, что до этого и не дойдет. Иногда она смутно подозревала, что на самом деле выбор уже сделан, сделан бессознательно, и тогда Хлоя испытывала печаль и какую-то отрешенность от бренности земного существования.

Будь эта мысль осознанной, она бы устыдилась ложной патетики, но когда она сказала самой себе: «Вот уж не думала, что приму это так близко к сердцу», «это» в равной мере относилось и к камню, и к любому из его подобий, и к самому Сулейману ибн Дауду, царю Иерусалимскому.

— Сначала мы пошли в университет, — рассказывал между тем Донкастер, — но его там не было, и никто нам ничего не сказал. И тогда мы отправились к нему домой.

— А как же вы его нашли? — спросил судья.

— По телефонной книге, — небрежно ответил Донкастер. — Моя идея. Сотрудник университета просто обязан быть в телефонной книге, он там и оказался. Ну а уж в дом мы попали благодаря мисс Барнет. Ничего особенного, обычный такой дом, как раз по нему. Он живет с матерью. Я хотел представиться журналистом, но не успел. — Оливер замолчал и посмотрел на Хлою.

— И кем же решила стать мисс Барнет? — с улыбкой спросил лорд Эргли.

— Я просто сказала, что мы — его друзья, — с таким простодушием ответила Хлоя, что лорду Эргли подумалось:

«Вот она, святая простота, открывающая любые двери». Раньше в характере Хлои не было этой цельности.

Он решил проверить свои наблюдения вопросом:

— А вам тоже показалось, что он должен жить именно в таком доме? — при этом судья с шутливым извинением быстро взглянул на Донкастера.

Хлоя слегка нахмурилась. Она не ожидала вопроса.

— Н-не думаю, — помолчав, сказала она. — Нет, мне так не показалось. Самый обыкновенный дом, и они живут там вдвоем с матерью. Не знаю, что тут еще скажешь.

— Дом не показался вам чем-то особенным? — снова спросил судья.

— Ну, довольно миленький домик… Нет, больше я ничего не заметила.

— Там на окне цвел азиатский ландыш, — вставил Донкастер.

— Верно, — обрадовалась Хлоя. — Очень красивый.

Лорд Эргли сделал Донкастеру знак продолжать рассказ, и тот, удивленно взглянув на Хлою, подчинился.

— Значит, мисс Барнет сказала: «Мы — его друзья», — и его мать провела нас в комнату, прямо к ландышу, а тут и сам Пондон вышел. Пришлось сказать, ну, то есть мисс Барнет сказала, что она все об этом знает…

— Действительно? — перебил вопросом лорд Эргли.

— Более или менее, — ответила Хлоя. — Он же думал, что видел меня раньше, и все пытался вспомнить — где? Я сказала, что мы знаем о происшествии с ним и хотим узнать, нельзя ли ему помочь. Он не ожидал, ему неловко было, а потом словно прорвало. Он же не понимает, что произошло.

Помнит только, как профессор Пеллишер говорил ему про эфирные вибрации и просил помочь провести испытания.

Надо было просто захотеть оказаться в недавнем прошлом…

Лондон потом долго гадал, удалось ему попасть туда или нет.

— Он здорово запутался во всем этом, — добавил Донкастер. — А дальше он просто делал свою обычную работу и вдруг словно на столб налетел. А тут голос говорит ему: «Это — путь». Больше он ничего не смог сообразить. Помнит только, что видел словно бы фотографию в воздухе.

— Фотографию? — удивился лорд Эргли.

— Да нет, он не говорил «фотографию», — воскликнула Хлоя, — он сказал «изображение».

— Если быть точным, он сказал «изображение вроде фотографии», — произнес Донкастер. — «Изображение своей комнаты вроде фотографии, только она стала больше». Так он сказал. Извините, мисс Барнет, продолжайте.

— Я думаю, он видел свою комнату и ваш кабинет в момент совмещения, — сказала Хлоя. — Он словно стоял между ними и не знал, в какой из них должен быть, но понимал, как важно выбрать правильно. И еще он постоянно думал, чего хотел от него профессор со своим другом. А потом он увидел в одной из комнат меня и вошел туда, чтобы спросить, не профессора ли я ищу.

— А потом сразу упал, — закончил Донкастер, — и больше он ничего не помнит. Как раз в это время пришел профессор. Мать провела его прямо к нам, и Лондон слегка смутился. Профессор поначалу тоже опешил, когда увидел мисс Барнет, а потом разозлился, по-моему. Мы немножко поговорили на отвлеченные темы. Я все спрашивал его мнение по поводу случившегося, надо же было дать мисс Барнет договорить с Лондоном. Ну а потом мы ушли.

— Интересный момент, когда Лондон в фантомном мире решил, что вы пришли к профессору, — усмехнулся лорд Эргли. — Кажется, у камня есть чувство юмора. Только почему же он видел вас? Я-то грешным делом думал, что основная работа была на мне. Почему он меня не видел?

— Я думаю, — подал голос Хаджи, — потому, что благодаря именно вашей работе он сумел увидеть мисс Барнет.

Вы показали ему камень, а мисс Барнет действовала внутри камня, там он ее и увидел. Там, в глубинах, сокрыто избавление, а наша милая девушка как раз и занималась избавлением. Я же говорил вам; путь к камню лежит в самом камне.

— Но зачем же он поддался на уговоры Пеллишера? — задумчиво произнес судья.

— Он хотел сделать доброе дело, — ответил Хаджи, — он так понимает добро. Именно поэтому молодому человеку удалось достичь Предела Стремлений, ведь он и есть бесконечное добро.

— В нем сходятся все пространства и все времена, — проговорил лорд Эргли. — Не потому ли в нем заключены и все его подобия?

— Воистину поэтому, — эхом отозвался Хаджи. — Камень властен над собственным единством, а нам приходится отыскивать пути, через которое проявляет себя это единство.

— Мне кажется, — начал говорить Донкастер…

Хлоя уже некоторое время тщетно боролась с нарастающим беспокойством. Может быть, все дело в усталости, думала она, но что-то уж слишком усталость повлияла на восприятие.