ГЛАВА 10

— Вы сидели в ложе! — ахала мама на следующее утро за завтраком.

— Подумаешь, ничего особенного, — сказал папа. — Успокойся ты, бога ради. Это просто кресло на маленьком балкончике. — Он зевнул и помешал кукурузные хлопья в тарелке. — Надоела мне эта баланда. Почему нельзя приготовить нормальный завтрак — да хоть бы яичницу с колбасой и беконом?

— Ты сам знаешь, почему. У тебя же повышенное содержание холестерина в крови, — сказала мама. — Жареное тебе вредно.

— Ну хотя бы раз в неделю. Мама по утрам готовила просто сказочную вкуснятину! Нигде больше не пробовал таких гренок, такой жареной картошечки! — Папа причмокнул губами. — И ведь до сих пор никаких проблем со здоровьем, хотя ей уже стукнуло… — Папа запнулся, прищурился, всматриваясь в настенный календарь. — Господи! Сегодня, случайно, не восемнадцатое?

— Восемнадцатое, — ответила мама с лёгким оттенком вызова.

— Сегодня же у нашей старой летучей мыши день рождения, правильно? А мы ничего для неё не приготовили! — Папа с укором смотрел на маму.

— Но я подумала, раз мы с ней теперь не общаемся… — Мама не закончила, только покосилась на Уилла.

Уилл стоял около хлебницы и ел хлеб с клубничным вареньем, намазывая один ломоть за другим. Он не прекратил своего занятия, только стал жевать ещё быстрее, как будто кусок не лез ему в горло.

— Да помню я, помню, — раздражённо ответил папа. — Я пока не страдаю болезнью Альцгеймера. Если подумать, может быть, вот в чем причина того скандала. Она просто помаленьку впадает в маразм.

— Старая ведьма прекрасно сознавала, что делает, — с неожиданной злостью выпалила мама.

— Не смей так говорить о моей матери, — сказал папа.

— Ты сам только что назвал её старой летучей мышью, — ответила мама, вздёрнув подбородок.

— В соседнем доме живут летучие мыши, — скороговоркой вставила я.

Мама и папа посмотрели на меня с удивлением. Уилл тоже смотрел на меня.

— Что ты сказала? — спросил папа.

— Летучие мыши. Целая туча. Наверное, они поселились на чердаке.

— О боже! — Мама схватилась за волосы. Они рассыпались по плечам её голубого халата, так что со спины она казалась не старше меня. Но лицо у неё бледное, между бровями и в углах рта залегли морщинки. Она так часто хмурится, что морщинки уже не удаётся разгладить, даже если потереть лоб кончиками пальцев. Я подумала: а выглядела бы она моложе, если была бы замужем за таким человеком, как Джонатан?

— Ненавижу летучих мышей, — разволновалась мама. — Так я и знала, что-нибудь такое обязательно должно было случиться. И почему только эта племянница не хочет продать дом? Я думаю, нужно пожаловаться в местный совет.

— Летучие мыши — редкий, охраняемый вид, — вставил Уилл.

— Не говори глупостей! Это просто грызуны, вредители, — сказала мама.

— На самом деле он прав, — неохотно признал папа. — Мы не можем выгнать этих летучих мышей.

— Но они, того и гляди, и к нам в дом ворвутся, — сказала мама, сворачивая волосы в тугой узел на макушке. — Много там летучих мышей, Фиалка? Они уже летают по нашему саду?

— Н-ну-у, — уклончиво протянула я.

— Смотри не выходи во двор с распущенными волосами, — предупредила мама. — Они могут запутаться в твоих длинных волосах.

— Это сказки. Таких случаев практически не зарегистрировано. Летучие мыши — очень интересные животные, я много о них читал, — сказал Уилл. — И они совсем не слепые, они умеют различать свет, особенно на восходе и на закате, хотя зрение у них не очень развито…

— Ладно, ладно, мистер Книгоед, это все на свете знают. Летучие мыши ориентируются с помощью радара, — сказал папа.

— Вообще-то не радара, а эхолокатора, — поправил его Уилл.

— Да меня не интересует, чем они там пользуются, — рявкнул папа. — С чего это мы вообще заговорили о летучих мышах? Давайте-ка собирайтесь.

— Куда? — спросила мама, ещё туже закручивая узел на макушке.

— Надо съездить к бабушке. По дороге купим цветы и большую коробку конфет.

— Ты серьёзно? — спросила мама.

— Послушай, она же старая женщина. Кто знает, много ли ей осталось этих дней рождения.

— Не такая уж она старая. Ты, пожалуйста, выбери что-нибудь одно. То у неё никаких проблем со здоровьем, потом оказывается, что она наполовину в маразме, теперь уже одной ногой в могиле…

— Ладно, хватит! Послушай, я всего-то прошу, съездим туда все вместе, дружной семьёй. Прокатимся, в конце концов. Долго сидеть не будем. Попьём кофейку по-быстрому, потом разыщем приличный паб, закажем воскресное жаркое…

— У нас и дома есть воскресное жаркое. Я купила баранью ногу.

— Значит, закажем понедельничное жаркое! Давай наводи марафет. Можешь первой воспользоваться ванной, — сказал папа, а когда мама поднялась из-за стола, он шлёпнул её пониже спины в знак напутствия.

Я надеялась, что мама оттолкнёт его руку, но она только глупо улыбнулась в ответ, смотреть противно.

Как немного ей нужно! Папа её совсем не уважает, а ей хоть бы что. Если он наденет свои форменные сапоги, а ей велит лечь на пол, она, наверное, так и позволит пройтись по себе ногами.

Я подумала о нас с Уиллом, и мне стало ещё противнее. Разве я с ним веду себя по-другому? Тоже всегда покоряюсь, если только не считать вчерашнего дня. А он теперь наказывает меня за то, что я все-таки пошла к Жасмин. С тех самых пор напрочь меня игнорирует.

Ну и черт с ним, подумала я. Но потом посмотрела на Уилла, и у меня сжалось сердце. Я видела, как безнадёжно опустились его плечи после того, как мама отказалась от борьбы.

Я сказала:

— Пап, а как же Уилл?

— А что Уилл?

— Не может же Уилл ехать поздравлять бабушку после всего, что она тогда наговорила.

— Скорее всего, она уже об этом и не помнит.

— Но Уилл-то помнит. Подумай, каково ему.

Папа нетерпеливо вздохнул.

— А меня не интересует мнение Уилла, — сказал он таким тоном, как будто даже не замечал, что Уилл жуёт хлеб с вареньем в двух шагах от него.

— Взаимно, — проговорил Уилл с полным ртом.

— Не наглей, парень. Давай-ка шустренько натяни приличную одёжку, а не эти кошмарные драные джинсы. И бусы свои тоже сними.

Уилл не двинулся с места. Взял ещё кусок хлеба, намазал вареньем.

— Черт подери! — Папа с такой силой ударил кулаком по столу, что все тарелки задребезжали. — Кончай жрать, собирайся к бабушке!

Уилл не спеша закончил готовить бутерброд. Откусил и только тогда ответил очень спокойно:

— Я не поеду.

— Ещё как поедешь, черт возьми! — загремел отец, вставая.

— Не поеду, и все.

— Делай, что тебе говорят, а не то…

— А не то? — повторил Уилл.

Папа стоял против Уилла. Они были в точности одинакового роста. Папа намного тяжелее, широкий, как шкаф, зато Уилл — жилистый и удивительно сильный. Папа сделал маленький шажок вперёд. Уилл шагнул навстречу, они только что не столкнулись носами, даже смешно. Уилл продолжал жевать.

— Ты что, не можешь есть с закрытым ртом? Скотские манеры! — сказал папа, бочком обошёл вокруг Уилла и начал прибирать со стола. — Ну и ладно, не хочешь ехать — не надо. Нам-то что? Давай-ка, Фиалка, вымой посуду, пойдёшь в ванную после мамы.

Я сказала:

— Пап, я тоже не поеду.

Папа замер на месте. В руках у него была чашка с блюдцем. Он с размаху хлопнул их об стол, так что у чашки откололась ручка. Папа так и не выпустил эту ручку, видимо, сам того не замечая.

— Все из-за тебя, — сверкнул он глазами на Уилла. — Какой пример ты подаёшь сестре?

— Она мне не сестра, и её бабушка весьма нелюбезно указала мне на это, — ответил Уилл.

— Я твоя сестра, — возразила я. — И я не хочу больше видеть бабушку никогда в жизни.

— Фиалка! — Отец подошёл ко мне, укоризненно покачал головой. — Прекрати дурить. Иди оденься, солнышко.

Он протянул руку, словно собирался и меня, как маму, покровительственно похлопать по попке. Я шарахнулась от него.

— Пап, не надо! Я серьёзно. Я никуда не поеду.

Папино лицо побагровело. Я видела, как на виске бьётся жилка. Он снова поднял руку. Я подумала, что на этот раз он меня ударит. Я стиснула кулаки, но не отступила. Папа уронил руку, не тронув меня.

— Ну и оставайтесь. Я не собираюсь вас уговаривать. Вы мне противны оба.

Он повернулся и зашагал к выходу, печатая шаг, но на ногах у него были старые разношенные домашние тапки. Он споткнулся, один тапок соскочил и скособочился. Папа не стал останавливаться и поправлять, так и шёл до самой двери, подволакивая одну ногу.

Мы с Уиллом посмотрели друг на друга и согнулись пополам от смеха, зажимая себе ладонями рты, не то отец бы вернулся и на самом деле нас побил. Уилл сделал ещё один бутерброд с клубничным вареньем, только на этот раз очень старался, даже корочку обрезал. Разделил на треугольнички, красиво разложил на блюдце и с поклоном подал мне. Я проглотила угощение в несколько глотков.

Уилл сказал:

— Ну что, свобода на целый день!

Я сказала:

— Ты вроде говорил, у тебя какие-то планы.

— Их можно отменить, — ухмыльнулся Уилл.

— Может, поедем в Бромптонский лес? — предложила я. — Ах, Уилл, поедем, ну пожалуйста!

— Может быть. Попозже. Посмотрим по настроению.

— Ладно. Только… Пусть у тебя не будет настроения играть в игры, хорошо?

— Играть в игры иногда бывает очень весело.

— Жмурки меня как-то не вдохновляют.

— Я придумаю новую игру, тебе на радость.

— Вернее, на радость себе.

— Вот именно. А иначе какой смысл?

Глаза у него блестели.

Я насторожилась. Какую ещё игру он задумал?

— Мы ведь теперь друзья, да? — спросила я.

— Конечно. — Уилл сунул палец в банку с вареньем и быстро провёл ярко-красную полоску сначала на своём запястье, а после — на моем. — Мы будем кровными братом и сестрой, — объявил он и слизнул варенье с моей руки, а я — с его.

Тут за нас взялась мама. Она спустилась по лестнице в зеленом шерстяном платье с фиолетовым шарфом, приколотым янтарной брошкой. Лицо над этим красочным нарядом было очень бледно.

— Что ещё за разговоры, будто вы не поедете? Конечно, поедете — оба.

— Не, не поедем, — сказал Уилл. — Тебе и самой не хочется ехать. Ты едешь, потому что отец заставляет. Бабушка с тобой тоже не слишком хорошо обращается, правда?

Мама смутилась и покраснела.

— Уилл, перестань, пожалуйста. Ну пускай, ты можешь не ехать, если не хочешь. Я понимаю. Но ты, Фиалка, должна поехать обязательно. Если ты не поедешь, папа очень расстроится.

— Очень жаль. — Я скрестила руки на груди, словно в обороне.

Так и стояла, обхватив себя руками, когда отец снова спустился вниз. Лицо у него все ещё было ярко-розовое, шея почти фиолетовая — от туго впившегося воротничка. Собираясь в гости к бабушке, папа всегда облачается в официальный костюм и рубашку с галстуком, потому что бабушка говорит, она терпеть не может, когда взрослые мужчины носят неряшливые футболки.

— У тебя последний шанс, Фиалка, — сказал папа. — Мы выезжаем через пятнадцать минут. Ещё успеешь умыться и переодеться, только бегом.

Я заупрямилась:

— Я не побегу, папа.

— Отлично, — сказал папа. — Я не собираюсь уговаривать тебя. Вот только… А что, если у твоей бабушки это последний день рождения? Небольшая семейная поездка — неужели это слишком много, взамен всего, что я для вас сделал? Я ведь соглашаюсь работать у тебя персональным шофёром, возить тебя к разным твоим фасонистым подругам.

Я молчала, обхватив собственные локти, изо всех сил старалась не реагировать.

— Кремень-девка! — неожиданно взорвался папа. — Да что ты за дочь? Ну и ладно, если так, можешь вариться в собственном соку.

Громко топая, папа вылетел из дома. Мама озабоченно посмотрела на нас, порылась в сумочке и положила на стол десятифунтовую банкноту.

— Холодильник почти пустой, там только баранина и ещё кой-какая мелочь. Купите себе что-нибудь вкусное в магазинчике на углу. И смотрите без глупостей, слышите?

Я кивнула. Мне вдруг захотелось плакать.

Уилл сказал:

— Не волнуйся, я за ней присмотрю.

Папа заорал с улицы, чтобы мама пошевеливалась, черт подери.

— Послушайте его, ревёт как бык, — сказала мама. — Что подумают соседи? Мне и самой уже не хочется никуда ехать.

Но все-таки побежала. Хлопнула дверца машины, взревел мотор. Они уехали.

В кухне было очень тихо. Уилл оторвал кусок бумажного полотенца и вытер мне мокрые глаза.

— Я плачу из-за мамы, не из-за папы, — объяснила я, шмыгая носом. — Везёт тебе, Уилл. Я бы тоже хотела, чтобы он не был мне родным. Я его ненавижу. Вот бы мне такого отца, как Джонатан… — Тут я прикусила язык. Совсем ни к чему все портить и злить Уилла, вспоминая о Жасмин.

— Веселей, сестрёнка! — сказал Уилл.

— Ах, Уилл! — всхлипнула я.

— Слушай, так тебе и душ будет не нужен. А ну, кто первым добежит в ванную?

Уилл примчался первым, но в ванной он провёл не больше двух минут. Я копалась гораздо дольше, даже голову помыла. Из комнаты Уилла доносилась музыка — кто-то очень красиво играл на рояле. Обычно Уилл крутит гремящую рок-музыку, отчасти назло папе, но я знаю, у него на компакт-дисках целая коллекция классической музыки, он слушает её потихоньку, через наушники.

Одевшись и замотав голову полотенцем, я тихонько подобралась к его комнате. Уилл оставил дверь полуоткрытой, чтобы мне тоже было слышно.

— Такая прелесть! Что это?

— Дебюсси. Называется «Танец Пака»[9]. Первое, что попало под руку на тему фей и волшебства.

Я топталась у порога.

— Можно мне войти?

— Конечно.

Я уже давным-давно не бывала в комнате Уилла. Клетка Маффи все ещё стояла на своём месте, занимала половину комнаты. Уилл прикрепил к прутьям чёрные ленты и белые шёлковые лилии, а внутри установил самодельную фигурку шиншиллы из папье-маше, выкрашенную в белый цвет, на подставке, так что получилось похоже на мраморную надгробную статую.

— Ах, Уилл, тебе обязательно нужно завести новую зверюшку!

— Нет, больше никаких зверюшек. Я никого не хочу держать в клетке. Я теперь интересуюсь летучими мышами. Я сделал для них коробку и повесил за домом. Хочу, чтобы они гнездились у нас на чердаке.

~ Ты шутишь, да?

Я на самом деле подумала, что Уилл шутит, но потом заметила: он взял в библиотеке несколько книг о летучих мышах. Книги валялись по всей комнате, среди них были и художественные, довольно много фэнтези и ужастиков в мягких обложках, а на подоконнике все ещё стояли его любимые детские книжки — «Хроники Нарнии», «Ветер в ивах», «Маугли». Многое в комнате напоминало маленького Уилла. Он сохранил свою коллекцию кварца, и по этим миниатюрным скалам до сих пор карабкались крошечные альпинисты, сделанные из ёршиков для курительных трубок. Я долго осматривалась и в конце концов обнаружила Большого Урчальника, залёгшего в спячку под кучей мятой одежды.

По стенам теперь наклеены другие, более взрослые фотографии и открытки, по большей части готические певцы в нечеловеческих позах — мальчишки в чёрном, с чёрными волосами, и длинноволосые блондинки в белом. А вот существа в стиле Иеронимуса Босха, с заячьими головами и цветами на гениталиях, совокупляющиеся самыми немыслимыми способами, и страшноватенький цикл, изображающий мучения грешников в аду. Были здесь пять снимков Маффи, сидящей на корточках, с задранной мордочкой, с глазами, полными любви. И только одна фотография младенца, хилого и слабенького, с густыми чёрными волосами и большими фиалковыми глазами. Я сказала:

— Ты повесил на стену мою фотографию!

— Ну-у… В то время ты была довольно миленькая. С тех пор ты сильно изменилась.

— Какая я тогда была странная! Удивительно, мы ведь немного похожи. Посмотри на волосы!

— Я всегда удивлялся, почему в доме нет моих детских фотографий, — сказал Уилл. — Однажды я спросил прямо. Папа сказал, мол, я был такой безобразный карапуз, что фотоаппарат сломался. А мама страшно разволновалась и долго рассказывала о том, что альбом с фотографиями куда-то затерялся. Мне показалась более убедительной версия папули.

— Какая? Что ты был безобразный? — переспросила я.

— Да ведь я и сейчас такой. — Уилл улёгся на спину, подложив руки под голову.

— Да ну тебя! Хватит прибедняться. Сам ведь знаешь, по тебе все девчонки сохнут, — сказала я.

— А ты что думаешь, Фиалка? Нет, постой, мы все-таки как-никак родственники. А твоя новая подружка, Златовласка? Наверняка вы с ней меня обсуждали.

— Нет, не обсуждали. Ну… Только в тот раз.

— И что она обо мне сказала?

— Не знаю.

На самом деле я знала. Жасмин сказала, что Уилл — единственный интересный мальчик в школе. Но не могла же я выдать её! Скажи я это Уиллу, уверена, Жасмин бы умерла от стыда.

— Знаешь что, давай сыграем в «Правду или фант», — сказал Уилл.

— Ой, мамочки, — смутилась я.

— Что ты так испугалась? Будет весело.

— Тебе. Нет, Уилл, давай лучше пойдём погуляем. Не обязательно ехать в Бромптонский лес. Можно прогуляться по парку или по магазинам. Вот, у нас же мамина десятка. Можно перекусить в «Макдоналдсе». Или я что-нибудь приготовлю. Могу сделать жаркое, наверняка у меня получится, только нужно начать прямо сейчас.

— Иди свари кофе, а я пока подумаю, — сказал Уилл.

— Ладно, отлично, кофе сейчас будет.

Я бросилась на кухню. Сварила нам чёрный кофе и стащила два трюфеля из маминого неприкосновенного запаса в ящике со скатертями. Она всегда припрятывает шоколадные конфеты, которые ей дарят на день рождения, ведь стоит оставить коробку на виду, папа с Уиллом живёхонько её оприходуют.

Когда я позвала, Уилл спустился вниз, съел свой трюфель, а потом и мой, но я решила не возражать. Я весело болтала о пустяках, включила телевизор и долго переключала каналы, предложила сыграть в нашу старую игру, когда мы выключали звук и несли всякую отсебятину. Уиллу это здорово удавалось. Я надеялась, может, он захочет покрасоваться, но он только покачал головой. Одним глотком допил кофе, откинулся на спинку стула, заставив его раскачиваться на двух ножках.

— Ну вот мы с тобой подкрепились, пора и повеселиться. Давай-ка, скромная Фиалка, сыграем в «Правду или фант».

— Уилл, перестань. Это дурацкая игра. И вообще, ты никогда не говоришь правду, а у меня плохо получаются фанты.

— Тем веселее! Ну давай, сделай мне приятное. А потом пойдём гулять. Купим еды для пикника и поедем в Бромптонский лес, о'кей?

— Обещаешь?

— Видишь ли, это зависит… Развлеки меня для начала, а там посмотрим.

— Мне не хочется играть, Уилл. Я ненавижу все эти игры.

— Но ведь мы с тобой никогда ещё не играли в «Правду или фант». Не волнуйся, это будет совершенно особая игра, я сам её придумал.

— Этого-то я и боюсь.

Уилл поклонился, словно я сделала ему комплимент, и улыбнулся до ушей. У него крепкие, белые зубы, но их как-то очень много, от этого улыбающийся Уилл смахивает на волка. Когда я была совсем маленькая и Уилл в шутку грозился меня съесть, я всегда принимала эту угрозу всерьёз.

Он раскачивался на стуле — вот-вот упадёт, но все-таки не падал.

— Первый вопрос, Фиалочка. Если бы ты могла завести роман с кем угодно, кого бы ты выбрала?

Тут я сама чуть не упала. Ничего себе игра! Уилл никогда в жизни не интересовался моими чувствами, и мы с ним никогда не говорили о любви. Мне-то часто хотелось. Как-то, давным-давно, когда мы с Уиллом ещё делились секретами, я попыталась заговаривать об этом, но он в ответ только стонал, делал вид, что его тошнит, и просил меня не занудствовать.

— Я смотрю, ты мнёшься, Фиалка. Давай-ка установим лимит времени. — Уилл сходил на кухню и принёс мамин таймер. — Итак, у тебя ровно шестьдесят секунд. Если за это время не дашь честного ответа или не согласишься исполнить фант, тебе придётся заплатить очень серьёзный штраф. М-м-м, с каким удовольствием я его для тебя выдумаю… — Он снова устроился на своём стуле, приговаривая: — Тик-так, тик-так, тик-так…

Мои мысли тикали в такт. Я вспомнила, как в детском саду у меня был поклонник — тощенький мальчик, стриженый, как скинхед. Он сказал, что любит меня. Я из вежливости соврала, что тоже его люблю, хотя мне совсем не нравилась щетина у него на голове и его привычка ковырять в носу. «Это хорошо, — сказал он, тщательно исследуя глубины своего носа. — Значит, мы поженимся?» Я была очень шокирована, даже забыла о вежливости: «Нет, что ты, я не могу! Я выйду замуж за своего брата Уилла».

Когда я немного подросла и поняла, что за Уилла выйти мне нельзя, я решила, что никого другого мне не нужно. Уилл, став подростком, внешне не особенно интересовался девочками, и я потихоньку мечтала, что мы с ним будем снимать одну квартиру на двоих.

А теперь я подросла и начала понимать, что так, пожалуй, не получится. Я и сама не знала, хочу ли с кем-нибудь встречаться, не говоря уже о том, чтобы завести роман. Я мысленно перебрала мальчишек из нашей школы. Жасмин права, все они ничтожества.

Я подумала о Жасмин. Я её люблю, но не в этом смысле.

— Тик-так, тик-так, осталось десять секунд. Наказание приближается!

— Заткнись, дай подумать.

Я крепко зажмурила глаза, чтобы сосредоточиться. Под веками заплясали разноцветные пятна. Когда я была маленькая, Уилл говорил мне, что эти пятна — огоньки, которые зажигают феи. Я часами сидела, прижав ладони к глазам, чтобы получше рассмотреть волшебные огоньки.

— Пятьдесят семь, пятьдесят восемь…

Феи!

— Знаю! Каспера Грёзу! — воскликнула я с торжеством в тот самый миг, когда таймер перестал тикать.

Уилл нахмурился.

— Это же не настоящий человек.

— Ещё какой настоящий!

— Ты с ним незнакома. Ты даже не знаешь, как он выглядит. Фотография на обложке такая размытая.

— А мне и не нужно знать, как он выглядит. Все равно я выбираю его.

— Ну ладно, — вздохнул Уилл.

— А ты бы кого выбрал? Давай, теперь твоя очередь отвечать. Если бы ты хотел завести роман, кого бы ты выбрал?

Я установила таймер и посмотрела на Уилла. Глаза у него были ярко-зеленые. Лицо абсолютно бесстрастное, как у философа дзэн. Мне не терпелось услышать, что он скажет. Я даже подалась вперёд, затаив дыхание. И тут зазвонил телефон. Мы оба вздрогнули.

— Пусть звонит, — сказал Уилл.

— А вдруг это мама? Если мы не подойдём, она сразу примчится.

Уилл нахмурился, снял трубку. Секунду послушал и протянул трубку мне.

— Жасмин, — сказал он.