– Вышло? – спросил Дэви.

– Черта с два! Полный крах. – Он медленно опустил ноги на пол, и только тут Дэви увидел, как он измучен. – Ну его к черту. Давай работать над твоей идеей.

Дэви коротко рассмеялся.

– Над какой идеей? Я до того запутался, что сигнал и фон усилились у меня на пятьсот процентов, а устранение помех стоит на огромном, жирном нуле.

Кен медленно повернул к нему голову.

– Как ты сказал? Ты усилил яркость изображения?

– Я же тебе говорю: в пять раз.

Кен поднялся со стула, посмотрел долгим взглядом на брата и торжественно поцеловал его в кончик носа.

– Малыш, – сказал он, – ты всегда был жемчужиной моей души. Давай поженимся.

Он схватил со стола схему, сунул её подмышку и так стремительно бросился в комнату, где находилась передающая трубка, что когда Дэви нагнал его, Кен уже подсоединил свою схему к новой трубке.

– Включи, и давай посмотрим, не получится ли из двух неудач одна удача, – сказал он.

Дэви включил Дугу и всю остальную передающую аппаратуру. Через две минуты экран приемной трубки слабо засветился. Свечение становилось всё сильнее, пока лунный диск не засиял ровным ярким светом; тогда вступили в строй остальные части схемы, и в центре экрана внезапно, точно кто-то сдернул с него покрывало, появился крест. Кен и Дэви, будто завороженные, смотрели на его четкие очертания. Снежных хлопьев не было и в помине. Вместо них лишь слегка кружились, как пушинки, еле заметные точечки, которые не могли идти ни в какое сравнение с тем, что было раньше.

– Боже мой! – тихо промолвил Кен. – Вот оно!

Дэви ничего не ответил – он был слишком взволнован. Это был самый большой, самый решающий шаг вперёд, какой они сделали за всё время работы, а ведь он уже давно распростился с надеждой достичь такого потрясающего успеха. Он ничего не добился бы без Кена, а Кен ничего не добился бы без него. В последние недели Кен, казалось, отдалился от него как никогда, и в то же время во всем, что касалось дела их жизни, они были ближе друг другу, чем когда-либо.

Дэви оторвал взгляд от экрана и посмотрел на Кена – он был так потрясен, так околдован виденным, что на его лице появилось самозабвенное, восторженное выражение. И это тоже Кен, подумал Дэви, и, пожалуй, более настоящий Кен, чем тот другой, на первый взгляд способный ради мимолетного увлечения забыть о том, что является целью их жизни. Но Дэви тут же спохватился, что он, собственно, не имеет никакого права осуждать других, а особенно Кена, потому что, в конечном счете, Кен всегда выходит победителем…

– Ты бы позвонил, – сказал, наконец, Дэви.

– Кому это?

– Дугу, конечно. – Как Дэви и ожидал, Кен широко улыбнулся. Дэви как бы предлагал мир Кену. – На этот раз мы имеем право звонить ему, потому что теперь покажем им такое, от чего у них глаза на лоб полезут. И можешь ему сказать, что это говорю я!

…Вскоре приехал Дуг; он стоял перед экраном, бесстрастно разглядывая новое изображение. Лицо его было непроницаемо, но Дэви знал, что он обдумывает про себя десяток невысказанных вопросов.

Наконец Дуг заговорил:

– Это гораздо лучше. – Он словно рубил слова. – Но в таком виде прибор, конечно, нельзя показывать.

– Почему же?

– Потому что вы не показываете движения. А ведь это ваша главная цель, не так ли?

– Мы покажем и движение, – сказал Дэви. – Назначьте время для демонстрации, а мы покажем на экране движущееся изображение. – Он ждал, что Дуг выскажет свои затаенные мысли, но тот промолчал. Дэви понимал, что Он думает о чём-то куда более важном, чем неподвижное изображение, и насторожился.

– Значит, вы договоритесь о времени, – повторил он. – А мы постараемся, чтобы демонстрация прошла успешно. – Затем он умолк. О чём бы ни думал Дуг, это его дело, а у Дэви немало своих забот, над которыми приходится ломать голову.

Дэви глядел в окно на косо летящий первый снег. Густые белые хлопья с жутким безмолвием, как бывает во сне, падали на город. В белесой мгле по заводскому двору сновали грузовики, мимо этих бесшумных черных призраков сквозь белый снегопад шли, спотыкаясь, члены правления, словно влекомые к дверям лаборатории той же волшебной силой, которая всё утро, казалось, управляла последними приготовлениями к демонстрации. Сила эта была для Дэви такой реальной, что она заставляла трепетать даже воздух, и такой непреодолимой, что тянула, толкала, подгоняла всё: и людей, и прибор, и происходившие в нем процессы, приближая их секунда за секундой к решающему часу; а когда всё будет готово и станет на свои места в ожидании исторического события, внезапный, ослепительный успех заставит забыть прошлые разочарования и оправдает прошлые жертвы и отчаяние.

Стрелки часов показывали одиннадцать; демонстрация была назначена на половину двенадцатого, а прибор безотказно работал с восьми часов утра с удивительной, ничем не нарушаемой легкостью, как бывает только в мечтах. Каждые несколько минут Кен выключал прибор. Он боялся, что они зря израсходуют свое редкостное везение и, когда начнется демонстрация, прибор перестанет работать. Но стоило ему повернуть выключатели, как Дэви, который не мог вынести вида мертвого пустого экрана, принимался уверять, что они только спугнут чары: раз прибор сразу повел себя хорошо, значит обязан и впредь вести себя так же. Всё утро Кен и Дэви препирались с озорным юмором; им казалось, будто пальцы их стали гораздо проворнее, мысли живее и, что бы они теперь ни делали, никаких ошибок уже быть не может. Проблемы, возникавшие в последние минуты, разрешались с такой же легкостью, с какой игрок сдает скользящие карты из только что распечатанной колоды.

За это утро они сумели придумать кое-какие усовершенствования, усилившие четкость изображения, которую ещё несколько дней назад они считали предельной.

Веселая возбужденность казалась им такой естественной, а близкий успех таким несомненным, что слова пришедшего раньше остальных Дуга прозвучали для них как гром среди ясного неба.

– Допускаю, что эта ваша штука великолепна. Но сейчас не время, предупреждаю вас, не время для этого! – сказал он. – Акции продолжают падать, и этим людям наплевать на всё, что не может возместить им убытки немедленно! Не через год, а сегодня!

Дэви взглянул на Дуга, как на сумасшедшего.

– Теперь уж ничего не поделаешь, – сказал он. – У нас всё готово. Бросить свое дело мы не можем. Пусть сбудется то, что записано о нас в книге судеб.

– А если они не пожелают заглянуть в эту книгу?

– Значит, заглянет кто-нибудь другой, – упрямо сказал Дэви. – Мы готовы. Нельзя же просить ребенка, чтобы он появился на свет на несколько недель позже срока.

– Роды не вызываются поворотом выключателя, – возразил Дуг. – Я прошу вас отложить демонстрацию на некоторое время, только и всего. Месяца на два.

– А что изменится за два месяца? – спросил Дэви.

– Через два месяца они будут плясать под мою дудку, – спокойно ответил Дуг. – В последние недели я скупил контрольные пакеты многих компаний буквально за бесценок. Акции продаются на бирже за гроши, но компании всё же существуют и продолжают выпускать свою продукцию. Мне понадобится по крайней мере месяца два, чтобы упрочить свое положение, и тогда фирме «Стюарт – Джанни» останется либо сдаться, приняв мои условия, либо бороться против меня. Если вы подождете, то сможете предложить ваш прибор прирученной фирме «Стюарт – Джанни», иди новой фирме Волрата «Средства связи», или уж не знаю, как она там будет называться. В любом случае вы добьетесь своего без борьбы. – Кен вдруг негромко рассмеялся.

– Больше всего мне нравится ваше умение не договаривать. Если «Стюарт – Джанни» заключит с нами договор сейчас, то через несколько месяцев она станет сильнее, и вам будет не так-то легко прибрать её к рукам, не правда ли?

– Да, – невозмутимо согласился Дуг, словно речь шла о сущих пустяках. – Вполне возможно.

– А вам этого не очень хочется. Так что сейчас вы беспокоитесь не о нас, – продолжал Кен. – Вы гораздо больше беспокоитесь о себе.

– Может быть, и так, – с тем же спокойствием ответил Дуг. – А может, вы напрасно толкуете мои слова иначе. Но пусть будет по-вашему. Показывайте свой прибор правлению. Увидите, что будет. Вам придется выдержать отчаянную борьбу, чтобы вырвать у них какие-то жалкие крохи. Они не увидят того, что вы им покажете. Они будут смотреть на экран, а видеть только биржевой бюллетень.

– Погодите-ка, – сказал Дэви. – Вы предлагаете нам что-либо определенное?

– Я только прошу вас подождать.

– И ничего более внятного вы нам не скажете? – настаивал Дэви.

– Сейчас я больше ничего не могу сказать, потому что ещё точно не знаю, каково будет мое положение, когда развеется дым. Знаю только одно: сколько бы они не предложили вам сегодня – если они вообще что-то предложат, – это будет значительно меньше того, что попозже смогут предложить вам они же или я. С другой стороны, если сегодня они откажут вам наотрез, что тоже вполне вероятно, вы потеряете всякую возможность торговаться в дальнейшем.

– Чем вы и воспользуетесь, – вставил Кен.

– Я этого вовсе не говорю, – упрямо возразил Дуг. – Я просто стараюсь объяснить вам ваше положение.

– Нам не остается ничего другого, как идти вперёд, – сказал Дэви. – Раньше могли решать мы сами, теперь за нас всё решает прибор. Он работает, и демонстрация должна состояться через полчаса. И ничего уже нельзя поделать, разве что разнести его вдребезги.

– Вы всё ещё уверены, что вам удастся поразить их воображение, – заметил Дуг.

– Конечно, – сказал Дэви. – Они будут поражены, хотят они этого или нет, а вам, Дуг, я скажу вот что: ваше предложение или, вернее, совет произвел бы на меня куда большее впечатление, если б вы пришли с ним немножко раньше. Вы вот уже сколько времени вынашиваете свои замыслы, но ведь наши намерения были вам хорошо известны. Почему же вы нас не предупредили раньше?

– Я был страшно занят, только и всего.

Дэви покачал головой и улыбнулся.

– Нет, – сказал он. – Дело далеко не так просто. Этого не может быть. Нам всё же придется пойти на риск.

Дуг пожал плечами и, бренча монетками в кармане, отошел в сторону. Однако в нем чувствовалась какая-то напряженность. Он точно выжидал чего-то. Дэви, не обращая на него внимания, снова взялся за работу.

– Дэви, как называется та фирма, которая купила у вас первый патент? – вполголоса спросил Дуг. – Та, что заплатила вам пять с половиной тысяч.

– «Электроматик», – ответил Дэви, слегка недоумевая, почему Дуг говорит почти шепотом. – Им понадобился наш патент на схемы управления.

– Так я и думал. Я могу купить эту фирму за гроши, если не буду терять времени. Мне кажется, многие ваши идеи и схемы можно применить к управляющим механизмам, которые она производит. Перед вами может открыться совсем новая область для применения ваших идей.

– Конечно, – рассеянно отозвался Дэви. Подняв глаза, он увидел, что остался наедине с Дугом. Кен и Ван Эпп ушли в соседнее помещение, где была мастерская, и сейчас работали вместе у токарного станка. По напряженному взгляду и пониженному голосу Дуга Дэви догадался, что он собирается вести с ним какой-то особо секретный разговор. Дэви похолодел от необъяснимого страха, словно столкнулся со смертельной опасностью.

– У меня явилась мысль, – скороговоркой продолжал Дуг, подходя ближе и ещё больше понижая голос, – заключить соглашение, по которому эта фирма перейдет в мои руки, а я отдам её вам, чтобы вы тоже имели свою личную долю в предприятии.

– Отдадите? – переспросил Дэви. – «Электроматик» – фирма, заключающая сделки на миллион долларов в год, а вы хотите отдать её мне?

– Мы выработаем соглашение о нашем совместном участии в деле, – небрежно сказал Дуг, глядя Дэви в лицо. – Только вы да я. Но вы можете вести дело, как вам заблагорассудится. Фирма приносит миллион долларов прибыли в год, но можно сделать так, что она будет приносить гораздо больше, – добавил он. – И вы как раз тот человек, который это сделает.

– Вы да я? – спросил Дэви. – А Кен?

Дуг опять пожал плечами.

– Кен согласится на всё. Если вас устраивает такая сделка… слушайте, ведь вы женаты, рано или поздно у вас будут дети. Вы должны подумать о них. Объясните это Кену или не объясняйте ничего. Ведь если вы скажете, даже сию минуту, что согласны отложить демонстрацию, он пойдет и на это.

Дэви глядел своему зятю в глаза и не мог выговорить ни слова: его одолевали противоречивые порывы, в том числе и дикое желание тут же убить его, но среди хаоса мыслей самой отчетливой была одна: «Вот так же когда-нибудь Кен примет подобное предложение и продаст меня; и когда это случится, я буду знать, что он в это время думал».

Дэви опустил глаза и, стараясь, чтобы голос его звучал как можно спокойнее, сказал:

– Мы поговорим об этом после демонстрации. И если мы с Кеном решим, что нам пригодится такая компания, как «Электроматик», мы втроем разработаем соглашение о совместном с вами управлении ею. – Он заставил себя снова взглянуть на Дуга. – После демонстрации.

– Как вам угодно, – ответил Дуг таким тоном, словно речь шла о сущих пустяках, но скулы его порозовели, а глаза стали странными, почти больными. – И если к тому времени это не перестанет мне казаться целесообразным, мы что-нибудь придумаем. Однако помните: я предложил это сегодня, – резко подчеркнул он. – Сегодня утром. Одно дело принять предложение немедленно, так сказать, ковать железо, пока оно горячо, и совсем другое – отложить решение до следующего раза. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Понимаю, – ответил Дэви. – И поэтому демонстрация состоится в назначенное время, пока прибор работает так, как сейчас.

Он отвернулся, ещё не веря, что этот разговор произошел наяву. Всё это казалось ему бредом, и не только потому, что он услышал странное предложение совершить предательство, но и потому, что Дуг как бы нарочно не желал замечать того ощущения неминуемого успеха, которым, казалось, была пропитана атмосфера лаборатории. Тем не менее слова Дуга отравили воздух, точно зловонная струя. Кен и Ван Эпп вернулись из мастерской с какими-то деталями, которые они обработали на станке, чтобы точнее отрегулировать конденсаторы, и, к удивлению Дэви, Кен тут же принялся за работу, будто слова Дуга не оставили никакого следа.

А в это время члены правления один за другим уже входили в дверь, словно влекомые к месту встречи всё той же неведомой силой. За несколько минут ходьбы пальто их совсем побелели, они топали ногами, сбивая снег, и отряхивались, как птицы после полета.

Кен, Дэви и Дуг встретили их в конторе, здороваясь за руку с теми, кто стоял поближе, и кивая остальным.

– Ну, каково ваше мнение? – с озабоченным видом обратился к Дугу Констэбл.

– Прибор скажет сам за себя, – сдержанно ответил Дуг.

– Прибор? – с досадливым удивлением повторил Констэбл. – Я говорю о бирже, черт возьми! Когда же всё, наконец, встанет на свои места?

Кен внезапно покраснел.

– В нашей лаборатории пять минут назад принят закон: никаких разговоров о биржевых делах, пока не кончится демонстрация.

Констэбл похлопал его по плечу.

– Конечно, сынок, конечно! Мы все знаем, зачем мы сюда пришли, и не меньше вашего хотим, чтобы всё сошло хорошо.

Дэви прервал разговор, предложив пройти к прибору. Толки о бирже, толки о деньгах были такими незначительными и ненужными по сравнению с тем восторженным удивлением, которое сейчас вызовет у них небывалое достижение техники! Дэви повел молчаливых гостей в комнату, где стояла передающая аппаратура, объясняя им функции электрической дуги, подвижного изображения, установленного напротив передающей трубки, и различных каскадов передающей схемы. Он сразу понял, что они совершенно не знают, что к чему. И только заканчивая объяснения, он заметил, что Дуг и Кен, отделившись от всех, стоят в коридоре. Дуг что-то быстро говорил Кену; тот слушал, напряженно сдвинув брови. О чём бы у них ни шла речь. Дуг, по-видимому, говорил напористо и без обиняков. Он подчеркивал свои слова быстрыми и резкими жестами, как жестикулируют люди, которые знают, что у них есть лишь несколько минут, чтобы изложить важное дело.

Впервые за всё утро ликующая уверенность Дэви вдруг поколебалась. У него защемило сердце от неясного страха. Он понял, что Дуг твердо решил выполнить свое намерение; и если для того, чтобы настоять на своем, нужно вынудить одного из братьев – Кена или Дэви – предать другого, он будет неустанно добиваться этого. Голос Дэви звучал ровно, но глаза его были устремлены поверх всех голов на две фигуры, стоявшие возле двери в полутемном коридоре. Наконец он увидел, что Кен тоже смотрит на него поверх голов. Взгляды их встретились, и Кен что-то ответил Дугу. По лицу его было невозможно угадать смысл ответа; и так же невозможно было догадаться по лицу Дуга, стоявшего вполоборота, какое впечатление произвели на него слова Кена. Дуг снова что-то сказал, на этот раз очень кратко. Кен слушал его, не сводя серьезного взгляда с Дэви, и, наконец, кивнул. Разговор был окончен; оба вошли в комнату и присоединились к остальным. Судя по их лицам, после того как Кен кивнул, говорить уже было не о чём – они поняли друг друга. Но что означал этот кивок – «Я всё сказал, и можете убираться к черту» или «Считайте, что мы договорились, я сделаю всё, что смогу», – Дэви не знал.

Он задыхался от волнения. Впервые за всю свою жизнь он не был абсолютно уверен, что Кен не предал его; и впервые с тех пор, как он вышел из детского возраста, испытал настоящий ужас. Раньше, думая о возможности разрыва с Кеном, Дэви не представлял себе, что он будет чувствовать в тот день, когда брат уйдет от него. Этот день настал, и Дэви почувствовал, что изнемогает от страшного ощущения беспомощности. Пока они не перебрались в Чикаго, единственное, в чём Дэви был твердо уверен – это в Кене; что бы ни случилось, они всегда будут вместе и никто из них никогда не узнает пытки человеческого одиночества. Теперь этой уверенности не стало, и тяжкая, глубокая тоска парализовала всё его существо. Надо было продолжать объяснения, и Дэви делал отчаянные усилия, чтобы шевелить губами, так бывает в кошмаре, когда хочешь позвать на помощь. Однако он не мог оторвать взгляда от Кена, который с минуту постоял у двери и ушел в соседнюю комнату. «Значит, он не может смотреть мне в глаза?» – задыхаясь от муки, подумал Дэви, но вслух произнес ровно и спокойно:

– …сигнал, соответствующий движущемуся предмету, передается по этому кабелю в соседнюю комнату, где приемное устройство воссоздает изображение.

Дуг, стоявший позади всех, наблюдал за ним с бесстрастным лицом. «Может быть, он смеется надо мной?» – мелькнуло в голове у Дэви. Ему хотелось крикнуть: «Что ты сделал со мной, мерзавец?» – но голос его был так же спокоен, как и прежде:

– Во время нашей первой встречи мы договорились о демонстрации прибора, устроенного по нашему принципу. Теперь мы может показать его вам!

Он провел всех в соседнюю комнату, где стоял прибор; Кен уже потушил здесь свет. Гости, входившие гуськом вслед за Дэви, выделялись черными силуэтами на фоне ослепительного света дуги, которую Ван Эпп включил вместе с передатчиком. Когда все вошли, Дэви закрыл дверь, и в темной комнате сразу стало тесно; на лица падал слабый зеленоватый отсвет лунного диска приемной трубки.

В течение нескольких секунд экран напоминал круглое отверстие в бассейне, наполненном проточной водой, которая светилась изнутри. По экрану струился мерцающий ручей; на нем появлялась то мелкая рябь, то извилистые волны. И вдруг, в центре диска, словно выплыв из далеких темных глубин, стало вырисовываться черное колесо с шестью отчетливо видными спицами. Дэви взял микрофон, стоявший рядом с экраном, и что-то сказал Ван Эппу.

И тотчас колесо начало вращаться, сначала медленно, так что видно было, как движется каждая спица, потом вдруг с такой быстротой, что спицы слились в одно неясное пятно и уже невозможно было различить какие-либо детали, кроме очертания круга. Дэви опять сказал что-то в микрофон, и колесо завертелось медленнее, и снова стали видны спицы, бегущие то вправо, то влево, в зависимости от того, совпадали или не совпадали-скорости развертки и вращения. Наконец колесо совсем замедлило ход, и отчетливо выступили все спицы, хотя они ничуть не походили на настоящие и при движении как будто роняли черные капли. Дэви только дивился тому, как невероятно далеко они продвинулись вперёд со времени приезда в Чикаго. Он смотрел на грубое изображение, движущееся на экране, восхищаясь не Кеном, не собой, а тем удивительным соотношением неодушевленных сил, которое привело к чуду. Прибор был своего рода маленькой обособленной вселенной, без людей, без воздуха и света, где хаотические противодействующие силы были приведены в равновесие с точностью до десятимиллионной доли секунды. Пусть он сейчас примитивен по сравнению с тем, каким должен быть, – всё равно Дэви он казался изумительным достижением человеческой мысли. Он уже не был творением его иди Кена. Они внесли в работу много своего, но в тысячу раз больше унаследовали от своих предшественников; черное колесо, вертевшееся на зеленоватом диске экрана, как бы символизировало собою близкое осуществление того, о чём мечтали сотни людей на протяжении сотен лет.

Дэви взглянул на лица, белевшие в зеленоватой темноте. Эти люди никогда не видели ничего подобного, и он старался угадать, какие мысли скрываются за их молчанием. Они тоже были свидетелями свершившегося чуда, и Дэви неожиданно ощутил прилив теплого товарищеского чувства. Враждебность и взаимное недоверие растаяли бесследно. Глаза этих людей видели то же, что глаза Кена и его собственные, они все вместе заглянули в будущее и испытывали одинаковый восторженный трепет при виде творения человеческой мысли.

Кен откашлялся, встал и выключил прибор, потом зажег свет.

– Ну вот, – мягко произнес он.

Все молчали, переглядываясь между собой, посматривая на Констэбла, потом на Дуга, в ожидании, что кто-то найдет нужные слова; мечты Дэви в этой тишине вознеслись ещё выше, стали ещё сладостнее и горделивее. Вдруг чей-то голос вяло спросил:

– И это всё? – И к изумлению Дэви, никто не обратил этого человека в камень за святотатство.

– Что значит «всё»? – медленно спросил он, мгновенно бледнея. – Разве вы не понимаете, что вы сейчас видели?

– Разумеется, это очень интересно, – быстро вмешался Констэбл. – Без сомнения, все согласятся со мной, что это чрезвычайно интересно. Чрезвычайно. Мы просто хотим убедиться, что это всё, на чём мы должны основывать свое решение.

– Да, это всё, – сказал Дэви. – Могу только добавить: мы добились этого, начав буквально на пустом месте.

Он знал, что тон его слишком резок, но и не пытался смягчить его, потому что вовсе не стремился быть вежливым. Если они ничего не поняли, значит и не поймут.

– Нельзя ли сделать изображение менее расплывчатым? – спросил один из присутствующих.

– Нет, четкость неплохая, – заметил другой, – но почему такое искажение формы? Колесо было какое-то яйцеобразное.

Это был сигнал к бою. На Дэви посыпались вопросы, он отвечал быстро, нисколько не считаясь с тем, что его объяснения слишком для них сложны. «Раз вы инженеры, раз вы специалисты и намерены помогать усовершенствованию прибора, так извольте же, сволочи, подтянуться до уровня нашей работы, докажите, что вы её достойны!» Бурлившая в нем холодная злоба граничила с жаждой убийства. Копья вопросов летели в него со всех сторон, он подхватывал их и, бросая обратно, с такой сосредоточенной яростью старался поразить острием каждого спрашивающего, что прошли минуты, прежде чем он заметил отсутствие всякой поддержки со стороны Кена. Он с негодованием обернулся к брату и увидел, что тот смотрит на него неподвижным взглядом. «Что с тобой? – подумал Дэви. – Ты хочешь, чтобы мы потерпели поражение? Чтобы сделка не состоялась? Хочешь преподнести это в подарок Дугу? Так черт с тобой! К черту Дуга! К черту всё, кроме нашей работы!» С холодным блеском он отражал нападение своих мучителей, пока, наконец, буря не унялась: правление с большой неохотой сообщило, что оно согласно сохранить за собой право приобретения и финансировать работу ещё в течение года, но не больше, если только к концу этого срока прибор будет воспроизводить движения живых людей. Условие это граничило с презрительным отказом, ибо было явно невыполнимо, но Дэви слушал, не выказывая своего гнева и смятения. Он знал, что не в силах принудить правление финансировать их работу в течение более долгого срока. Очевидно, прибор просто не произвел на них должного впечатления.

Дэви, сжав губы, выслушал их условия, потом, не советуясь с Кеном, ответил:

– Мы должны обсудить это между собой. Как только мы придём к какому-то решению, мы дадим вам знать.

Эти слова прозвучали, как просьба немедленно покинуть лабораторию; они поспешно втиснулись в свои пальто и гуськом вышли на заснеженный двор, так же спотыкаясь, как на пути сюда, только теперь они уже не казались Дэви соучастниками его счастливой мечты об успехе. Он помедлил, прежде чем обернуться к Кену и Дугу. Дуг тоже надел пальто, но не застегнулся, словно по первому же приглашению готов был сбросить его и остаться для длинного разговора. Дэви решил, что Дугу незачем оставаться.

– Ну что же, Дуг, – сухо сказал он. – Ваша позиция нам уже известна. Вы хотите что-нибудь добавить к тому, что уже сказали?

Дуг стоял немного поодаль от братьев, гладя на них чуть настороженно, но не без любопытства. Безупречного покроя пальто ещё больше подчеркивало плотность его фигуры; короткая сильная шея казалась ещё более могучей от белоснежного воротничка. Это был силач с крепкими мускулами и спокойным сознанием своей силы.

– Только маленький совет. Если бы я долго расшибался в лепешку, чтобы заключить сделку, и в конце концов мне предложили бы жалкую подачку, я бы лично считал, что сделка не состоялась. Только последний простофиля станет лезть из кожи вон, чтобы попасть в кровать к холодной женщине, когда его с радостью приняли бы к себе более пылкие. Впрочем, как хотите – дело хозяйское. – Он пожал плечами. – Когда на любого из вас нападает такой стих, уговоры бесполезны. Хотя вы и сами понимаете, что они, в сущности, издеваются над вами. Чтобы выполнить их требование, нужно совершить чудо. Но опять-таки это ваше дело. Посоветуйтесь между собой, и если не сможете прийти ни к какому решению, дайте и мне право голоса. До свидания.

Он вышел, даже не потрудившись застегнуть пальто, и зашагал сквозь снежную метель твердой походкой человека, который никогда не был и не будет одурманен какой-либо мечтой; но это и было главной бедой его жизни, ибо только в мертвой пустыне бывает такая холодная ясность. Дэви, знавший его достаточно хорошо, почувствовал, что, несмотря на надменно-небрежную походку, Дуг кипит от ярости, но как бы он ни злился, ему не удастся подчинить жизнь окружающих своей воле. Снег через несколько секунд выбелил его непокрытую голову, широкие плечи и спину, и вскоре его поглотила белая мгла, окутавшая весь внешний мир.

– Слушай, Кен, – стоя спиной к брату, устало сказал Дэви. – Почему ты сидел, точно воды в рот набрал?

– Как почему? – переспросил Кен с таким искренним удивлением, что Дэви невольно обернулся. – Потому что мне незачем было говорить. Черт тебя возьми, малыш, ты провел сражение как великий полководец. Мне оставалось только молчать да глазеть на тебя.

– Что ты думаешь об этом договоре? – настойчиво продолжал Дэви. – Или, может, предложение Дуга тебя устраивает больше?

Он задал этот вопрос спокойно, но с прямотой следователя. Глаза его беспощадно следили за выражением лица Кена. Малейший признак смущения, еле заметное колебание, намек на виноватую улыбку сказали бы ему больше, чем любые слова. Дэви ждал, прислушиваясь к стуку своего сердца, но Кен только пожал плечами и задумчиво сдвинул брови.

– На первый взгляд, предложение Дуга кажется в тысячу раз заманчивее, но не надо забывать, что предлагает-то всё это Дуг! – Кен усмехнулся. – Это необходимо учесть.

– Ну?

– Ну, я и ответил ему то же, что, должно быть, ответил и ты. Я послал его ко всем чертям.

– Но он предлагал тебе предать меня?

– А как же, – Кен снова чуть заметно улыбнулся. – Как будто ты не знал, что рано или поздно он попытается вбить между нами клин.

– Нет, я не знал, – задумчиво признался Дэви. – Я подозревал, что ему этого хочется. Но я думал, что он всё-таки соображает, что к чему.

– Да ладно, – сказал Кен. – Теперь мы знаем то, что знали всегда. Так что же от этого изменилось?

– Не знаю, – медленно проговорил Дэви. – У меня такое ощущение, будто многое изменилось.

– Ничего подобного, – возразил Кен. – Надо рассуждать так: какое предложение для нас выгоднее? Дуг – это Дуг. Каким он был, таким и останется. И нечего закрывать на это глаза. Он всегда будет стараться посеять между нами рознь. Но, если хочешь знать правду, то же самое будут делать и другие тем или иным способом.

– Нас разъединят не люди, – ответил Дэви. – Если это когда-нибудь случится, то только из-за нас самих. Когда придет время, не потребуется ничьей помощи.

– Ты как будто уверен, что это неизбежно!

– Скажу тебе откровенно, Кен: первый раз в жизни я стал думать об этом как о реальной возможности. И вот, наконец, даже высказал это вслух.

Кен побледнел – он был ошеломлен.

– Ты хочешь работать врозь? – с расстановкой произнес он. – Но почему?

– Я хочу? Если мы будет работать врозь, то не потому, что так захочу я. Мы расстанемся потому, что этого захочешь ты.

– Почему же ты думаешь, что я захочу? – спросил Кен. – Как тебе не совестно так говорить!

– Не знаю, – устало сказал Дэви. – Может, придет такое время, когда у тебя появятся другие стремления, другие планы, и я буду тебе только мешать. И желание получить свое окажется сильнее желания работать вместе. Видишь, как просто.

Кен покачал головой.