– Так почему же вы им не скажете?

– Потому что это ни к чему. Я уже не тот, что прежде. У меня в голове ничего не осталось… Ван Эпп стал терять самообладание. – Это ведь невозможно сохранить навсегда, будь оно всё проклято! Наступает время, когда новые идеи не приходят больше в голову. Если ты богат, если ты умеешь добывать и копить деньги, то когда иссякают идеи, у тебя, по крайней мере, остаются доллары. Но с деньгами или без денег, если ты не способен ничего придумать – ты человек конченый.

Дэви покачал головой.

– А ваши знания?

– Какие там знания? О радио, каким оно было двадцать лет назад? Кому это нужно? – Ван Эпп пожал плечами. – Слушайте, не лезьте вы в мои дела, пожалуйста. Я никого не беспокою, и пусть меня тоже не беспокоят. Не трогайте меня, вот и всё! – сказал он резким сдавленным голосом, поджав губы. – Вы что-то изобретаете? Прекрасно! Желаю вам успеха. У вас есть талант? Прекрасно! Желаю вам никогда не потерять его! Но ради бога, оставьте меня в покое!

Тихая ярость в его голосе прозвучала для Дэви, как гром. Он покраснел и быстро отошел. Но не сделал он и нескольких шагов, как снова повернулся и решительно направился к воротам.

– Если завтра всё кончится благополучно, мы с братом будем набирать штат. Хотите работать у нас? Я сейчас увижусь с ним и знаю, что он тоже будет рад, если вы согласитесь.

Почти двадцать лет Ван Эпп жадно мечтал, что наступит день, когда он услышит подобные слова, и чем дольше он ждал, тем тверже укреплялся в своем решении ответить: «Убирайтесь к черту!» Сейчас, на двадцатом году ожидания, он погрешил против своей клятвы только тем, что холодно спросил:

– В качестве кого?

– Кого угодно. Да черт возьми, старина, – в отчаянии воскликнул Дэви, – вернитесь туда, где ваше настоящее место!

Ван Эпп, глядя в сторону, тупо молчал – говорить не было сил. Несколько раз он провел кончиком языка по губам, не смея взглянуть в лицо Дэви.

– Я подумаю об этом, – с трудом проговорил он. – Я подумаю.

– Если совещание кончится благополучно, я приеду завтра вечером. Ведь завтра вы в ночной смене, правда?

Ван Эпп кивнул. Он по-прежнему глядел в сторону. Он не пошевельнулся, пока не услышал удаляющиеся шаги, и только тогда посмотрел вслед высокому, стройному молодому человеку, который садился в такси. Хлопнула дверца. Такси двинулось, в заднем окошке мелькнуло лицо девушки, глядевшей на старика широко раскрытыми удивленными глазами, – очевидно, она только что узнала, кто он, – а затем всё окружающее превратилось в миллионы пляшущих золотых искр: на глаза Ван Эппа набежали слезы.

Он сам не знал, почему плачет. В душе у него разливался теплый свет: кто-то хочет, чтобы он стал опять самим собой, стал человеком, распрямил плечи и дышал полной грудью. Но вместе с этим до боли радостным чувством появился и страх: вдруг он окажется не в силах удовлетворить требования других и свои собственные, и тогда уж конец всему!

Он не знал, что делать; он был так поглощен и истерзан своими мыслями, что даже не спросил себя, почему такой человек, как этот Мэллори, молодой, готовящийся начать свой искрометный взлет к творчеству, преисполненный такого вдохновения, что, конечно, ничья помощь ему не нужна, – почему тот так упорно не хочет оставить его, Ван Эппа, в могиле, где он похоронил себя заживо. И конечно, до его сознания не дошло, что темный костюм с черным галстуком такого старомодного фасона, какой был на Дэви, давно уже не носят летом и что он мог служить только знаком траура.

В то лето, когда Дэви дожидался заключения своего первого договора на миллион долларов, ему шел всего двадцать седьмой год. Документы должны были быть подписаны в понедельник четырнадцатого августа, поэтому весь предыдущий день тянулся в мучительном ожидании, пока пройдут нескончаемые часы.

Воскресенье началось ещё до рассвета, когда, охваченный одним из тех приступов отчаяния, которые зловеще врываются в сон на исходе ночи, он вдруг проснулся и широко раскрыл глаза. В этой незнакомой темной комнате ему стало жутко, как заблудившемуся ребенку; рядом слышалось чье-то ровное дыхание. «Кто это?» – с ужасом подумал Дэви. Приподнявшись, он резко повернулся, потом обнял спящую рядом обнаженную женщину, изумленный тем, что мог забыть о ней, пусть даже в смятении. Он порывисто прижался к жене. Та, не просыпаясь, привлекла его голову к себе на грудь; во сне она любовно произнесла его имя, словно готова была одна защищать его, и если понадобится, даже ценою собственной жизни, от всего, что могло грозить ему опасностью. Её тепло успокаивало Дэви, он проникся глубокой благодарностью за то, что она оберегает его от пронзительной безнадежности, подстерегавшей его, как черная тень, вне её объятий. Спасаясь от отчаяния, он долго лежал без сна и наконец задремал возле Вики, обвившей его руками. Её дыхание было медленным и ровным, её не тревожили никакие страхи.

Когда он проснулся, был яркий, насыщенный непреодолимой радостью день. Солнце прожгло себе путь в самую высь безоблачно-голубого неба. Высокие дома сверкали под утренним солнцем, а бетонные башни, казалось, были сделаны из блестящей слоновой кости и усыпаны переливающимися алмазами.

Дэви стоял у раскрытого окна в гостиной отеля-небоскреба, бодрый, веселый, полный надежд. Мягкий летний воздух овевал его, как колышущиеся знамена триумфальной процессии. Глухо доносившийся снизу грохот уличного движения походил на радостный гул толпы, которая ждала, чтобы он присоединился к ней и возглавил чествование самого себя.

Ещё не было девяти, но Дэви уже оделся, выбрав всё самое новое. Он обернулся, и при виде Вики, стоявшей на пороге спальни, в глазах его отразилась вся переполнявшая его радость. Вики, должно быть, только что поднялась с кровати: она завязывала пояс легкого халатика, составляющего часть её приданого. Глаза у неё были озабоченные.

– Я не слышала, как ты встал, – сказала она.

– Я просто не мог лежать в кровати. Мне казалось, будто вот-вот во всем городе загудят гудки! Вики, давай выйдем! Наймем лошадь и экипаж или самолет, поедем на пляж или будем танцевать под оркестр в сто человек. Быстрей! – воскликнул он смеясь. – Позже мы встретимся с Кеном и Дугом, но сейчас я никого не хочу видеть, кроме тебя и города, полного незнакомых людей!

Вики улыбнулась.

– Я успею принять ванну, пока ты закажешь завтрак?

– Пока я закажу завтрак? Заказать завтрак? О господи! – расхохотался он. – Подумать только, до чего дошло! Все годы, пока мы работали с Кеном, это он, бывало, в разгаре какого-нибудь важного опыта бросал работу и начинал мечтать вслух о машинах, костюмах и деньгах, которые свалятся на нас, если наше дело выгорит, а мне было наплевать на все эти блага, но вот они есть – и это чудесно! – Он с изумлением оглядел комнату, свою молодую жену, себя. – Чудесно! – повторил он. – И вот уже десять дней я не смею поверить в это. Быть может, завтра они скажут «нет», и мы вернемся в гараж, в нашу мастерскую… – Он внезапно умолк, словно темная тень, преследовавшая его ночью, вновь повеяла на него смертным холодом. – Вики, собирайся скорее и поедем!

В этот день город казался Вики и Дэви солнечным чудом, и, выбежав из отеля, они вступили в него, как дети в сказочный мир. Переменчивые прихоти налетали на них, как мотыльки, и они метались на такси взад и вперёд из одного конца города в другой. Если они шли пешком, они шли, как по воздуху; всё, что они видели, оказывалось больше, ярче и красивее, чем они себе представляли. Даже завод, куда они помчались, потому что Дэви не мог устоять против неодолимой тяги взглянуть на то особое, единственное во всем мире место, где меньше чем через сутки будет решаться его судьба, – даже завод, казалось, поведал им по секрету, что победа Дэви уже предрешена.

Только перед самым уходом оттуда, когда он узнал, кто этот сторож, чары были нарушены. Весь день в сердце его звучал веселый оркестр, рассыпающий, как конфетти, задорные и быстрые песенки и танцы, – и вдруг оборвался на середине такта заливистый голос флейты, смолк оркестр, и без всякого перехода зазвучали медленные мрачные аккорды, обдающие могильным холодом: только сейчас Дэви понял, что подсознательно ощущал этот холод весь день, с тех пор как проснулся от ужаса в незнакомой темноте гостиничного номера.

Всю дорогу к дому, где жил брат, он сидел молча.

Никакая музыка не звучала в этот день в сердцах Кена и Дуга. Оба сидели молча в большой, с дубовыми балками на потолке, гостиной Дуга, уткнувшись в воскресные газеты. Оба старались по возможности не замечать друг друга, но то и дело между ними перекатывались волны невысказанного возмущения, взаимных обид и злости.

Прошло меньше часа, а знойную воскресную тишину уже в четвертый раз нарушили телефонные звонки, и в четвертый раз Артур, дворецкий Дуга, бесшумно вошел в гостиную и сказал:

– Вас просят, мистер Волрат.

И снова Кен сделал вид, будто не замечает, что Дуг уходит к телефону. Впрочем, как только он ушел, Кен рывком поднялся с большого глубокого кресла и подошел к раскрытому, выходившему на озеро окну, горько спрашивал себя: «Какого черта я тут делаю?»

Он задумчиво стоял у окна, и солнце золотило его светлые прямые волосы; вот так же несколько часов назад, на другом краю города, стоял у окна его более высокий и темноволосый младший брат, еле сдерживая кипучую радость. Прохладный ветерок с озера теребил белую шелковую рубашку Кена, но крепко пришпиленный черный галстук оставался неподвижным, словно траур по сестре был слишком глубок, чтобы его могли затронуть такие пустяки. Слегка расставив ноги и сжав кулаки в карманах брюк, Кен весь напрягся от сдерживаемой ярости, но в эту минуту он ненавидел прежде всего себя.

Потом он позволил себе прислушаться к рокочущему смеху Дуга, разговаривающего по телефону в соседней комнате, к довольному голосу мужчины, которому женщина говорит лестные слова, и злость его снова перекинулась туда, где давно уже находила себе обильную пищу.

Много лет Кен мечтал о том дне, когда он выбьется из нищеты и у него будет вдоволь денег, когда он избавится от осточертевшей необходимости урезывать себя в каждой мелочи, когда деньги дадут ему возможность пойти куда вздумается и иметь всё что захочется – еду, одежду, машины, женщин. Все эти унылые годы поисков и экспериментов он прожил как человек, страдающий от неразделенной любви. А Дэви – тот, казалось был вполне доволен такой жизнью, потому что его увлекала сама работа, она заполняла его чувства и будоражила мозг. Для Дэви процесс изобретения был своего рода необходимостью, способом удовлетворить некий инстинкт, а деньги, которые им предстояло получить, – не более как дополнительное удовольствие, приятный отголосок куда более важных свершений. Кен далеко не сразу понял это. Мечты Кена только начинали сбываться, и, не успев даже изведать вкуса денег, он чувствовал себя обманутым, разочарованным.

В этом доме всё, что он мечтал купить за свои деньги – вернее, деньги, которые он начнет получать с завтрашнего дня, – казалось жалким пустяком, ибо Волрат покупал такие вещи дюжинами. Живя с Дэви, Кен привык чувствовать себя старшим, вожаком непобедимого союза, главарем, призванным руководить; а сейчас, накануне исполнения его мечты, он должен был признать старшинство Дуга и стать, в свою очередь, младшим братом человека, с которым его не связывало ничто, кроме ненависти.

Волрат вернулся в прохладную гостиную с высоким потолком, ни словом не обмолвившись о последнем телефонном звонке, как впрочем, и о трех предыдущих. Дугу исполнилось двадцать девять лет; коренастый и мускулистый, он был ниже и плотнее, чем оба его шурина. На нем была такая же белая рубашка, как на Кене, и почти такой же черный галстук, и, хотя брак его продолжался меньше года, он считал, что находится в более глубоком трауре, чем остальные, потому что Марго была его женой.

Кен, не оборачиваясь, спросил:

– Кто это звонил?

– Имя вам ничего не скажет, – последовал краткий ответ.

– Женщина?

– Да.

– И что же?

– Ничего, – бросил Дуг, как бы предостерегая его от дальнейших расспросов, но Кен, услышав в его голосе нотки вызова, с улыбкой обернулся.

– Почему вы не назначили ей свидание? – спросил он. – Вам это было бы полезно.

Лицо Дуга помрачнело, он был уязвлен, но сдержался.

– Если у вас на уме это, так почему не поговорить начистоту? Ваша сестра умерла три недели назад, и сколько бы вы ни ныли, что она была для вас самым близким человеком, вполне понятно, что вас уже тянет к женщинам. Вы хотите, чтобы я назначил свидание, а заодно пристроил бы и вас? Ну так мне вовсе незачем утруждать себя. Я в любое время могу предоставить вам лучшее, что есть здесь в Чикаго и даже во всей стране, стоит вам только пожелать. Итак, что бы вы предпочли? – резко спросил он.

– Да заткнитесь вы! – равнодушно проговорил Кен, отворачиваясь к окну.

– Мне просто любопытно, неужели телефон будет трезвонить весь день?

– Мои друзья интересуются мною, – отрывисто сказал Дуг. – Впрочем, вы, кажется, дали мне неплохую идею: надо поставить вам отдельный телефон. – Дуг зашуршал газетой. – Вам нигде не попадался финансовый бюллетень?

– Нет, не попадался. А насчет телефона – спасибо, не надо. Это ваш дом и…

– Это наш дом, – поправил его Дуг. – Он столько же ваш, сколько мой.

– Вы прекрасно знаете, что я никогда не буду в состоянии оплачивать половину расходов.

– А я вам ещё раз повторяю: я не хочу, чтобы вы за что-либо платили. Так я решил и не понимаю, почему надо устраивать жизнь иначе.

– Ну и устраивайте свою жизнь по-своему, – вдруг вспылил Кен. – А мне дайте жить по-моему. Только потому, что вам нужно плакаться кому-то в жилетку… – Кен ощутил прилив дикой злости и, уже не пытаясь сдерживаться, продолжал: – Иначе какого черта я здесь торчу? Потому что мне приятно жить с вами? Вы отлично знаете, как мне это неприятно. Вы заладили одно: раз Марго нет, ваш долг обеспечить мне и Дэви всё то, о чём она для нас мечтала. Но слушайте, Дуг, даже вы должны понять что…

На лице Дуга появилось жесткое выражение, холодным и властным тоном он перебил Кена:

– Я вам уже говорил, как всё должно быть.

– То есть как по-вашему должно быть, – таким же ровным голосом возразил Кен. – Чего хотела для нас Марго, я знаю с тех пор, как себя помню. Вы же – новый человек в нашей семье. Совсем новый.

– Новый или старый, а всё будет так, как я сказал.

– Кое в чём – пожалуй.

– Во всем.

– Много на себя берете, – спокойно сказал Кен. – Мы с Дэви положили неплохое, крепкое начало делу ещё до того, как вы появились. Мы отлично можем обойтись без вас и вашей поддержки.

– Ради бога, перестаньте хвастать тем, как вы прекрасно жили до меня! – устало произнес Дуг. – Кто были эти ваши крупные финансисты? Разорившийся содержатель балагана, который раскошелился на пять тысяч. Провинциальный банкир, едва наскребший пятьдесят тысяч.

– Было семьдесят до того, как мы от него откупились.

– Ах, целых семьдесят! – с нескрываемым презрением усмехнулся Дуг. – Сейчас вам с Дэви должно быть ясно, что для начала понадобится по крайней мере в десять раз больше!

В соседней комнате слабо зазвонил телефон, и через секунду вошел Артур.

Кен быстро вскинул на него глаза, пламенно надеясь, что ему, наконец, звонит Дэви, и от нетерпения чуть не крикнул дворецкому: «Говорите же скорее!»

– Мистер Волрат, – сказал Артур, – вас просит мисс Фоусет. Вы подойдете к телефону?

– Да, конечно, – ответил Дуг и вышел.

Кен поглядел ему вслед, стиснув зубы. Потом он снова отвернулся к окну, крепко сцепив руки за спиной; теперь он понял, откуда в нем такая боль. Долго ли придется привыкать к мысли, спросил он себя, что Дэви больше в нем не нуждается? Жизнь его теперь заполнена женой, а нерушимая братская близость бывает, очевидно, только у мальчишек, но не у взрослых мужчин. «Привыкай же, – крикнул он про себя. – Все ушли от тебя – и Марго, и Дэви, и Вики. Ты сам дал им уйти. Ты выгнал их из своей жизни, так терпи же!» Но терпеть он не мог. Никогда ещё он не чувствовал такого одиночества. Оно было слишком мучительно. Кен расцепил руки и крепко прижал их к лицу, словно стараясь сдержать то, что рвалось наружу; но это не помогло, и через минуту Кен быстро вышел из комнаты.

Вернувшись в гостиную и не застав там Кена, Дуг был сначала удивлен, потом разозлился. Он хотел было пойти в комнату Кена и позвать его, но передумал и снова принялся листать газеты, всем своим видом как бы говоря: «Ну и черт с ним!» Никогда в жизни он ни за кем не бегал, не побежит и сейчас.

Газеты сердито шелестели в его руках, но вскоре он не выдержал, швырнул их на пол и вышел. С нарастающим нетерпением он заглядывал во все спальни, в кабинет, столовую, стучался в двери ванных и наконец прошел через буфетную в кухню. Там Артур, сняв пиджак, чистил серебро.

– Мистера Мэллори здесь не было? – отрывисто спросил Дуг.

– Нет, сэр!

– Вы его не видели? Не знаете, где он?

– Нет, сэр.

– Может быть, он вышел? Вы не слышали стука наружной двери?

– Боюсь, что нет. Но если он закрыл её тихо, я мог и не слышать.

– Ну ладно, – вздохнул Дуг.

– Он будет обедать дома, сэр?

– Не знаю, – сказал Дуг, направляясь к двери. – Ничего я не знаю.

Кен никогда не говорил: «Пойду поброжу и подумаю». Он мог думать аналитически только о своей работе, в остальном он был человеком импульсивным. В нем бушевали вихри, и ему оставалось только следовать туда, куда они его влекли. Когда на него, как шквал, налетала злоба, Кен очертя голову бежал от мужчины, женщины или вещи, приводивших его в бешенство, на свежий воздух, потому что только необъятное небо могло вместить кипевшее в нем чувство. Он шел, гордо откинув белокурую голову и так глубоко запрятав кипевшую в нем ярость, что взгляд его серых глаз казался просто рассеянным; пружинистым шагом он шел всё вперёд и вперёд, ничего не видя вокруг, как человек, едва не совершивший убийство. Так он шагал, пока не избывал свою ярость в ходьбе, потом наступал такое момент, когда ему становилось ясно, что дальше идти, собственно, незачем.

Сегодня, когда наступил этот момент, Кен понял, что единственное его желание – вернуться к Дугу, уложить свои вещи и уйти из его дома. Всё равно куда – в любой отель. Но на обратном пути гневная решимость его сникла, как флаг на замирающем ветру, и перешла в грусть: нет, ему далеко не всё равно, куда перебраться, – он не смог бы жить под одной крышей с Дэви и Вики. Ему не хотелось снова и снова, день за днем убеждаться, что они вытолкнули его из своей жизни. Они ушли от него, держась за руки, отгородились стеной и, как бы лихорадочно он их бился об эту стену, сколько бы ни звал их, они не впустят его и даже не дадут себе труда оторваться от нескончаемой беседы, которая, казалось, состоит из любовного шепота и приглушенного смеха.

«Ну и черт с ними!» – крикнул он про себя, в в этом крике было столько же возмущения, сколько тоскливого одиночества. К черту их обоих, к черту Дуга и всех прочих! Раньше у него были друзья; он снова заведет их. Было время, когда от желающих хотя бы пройтись с ним не было отбоя, когда девушки, чьи имена он даже не помнит, обрывали ему телефон и говорили: «Но ты же обещал, Кен, и я не хочу идти ни с кем другим!» Было время, когда Дэви таскался за нам по пятам, застенчивый и робкий, не участвуя в веселье и дожидаясь где-нибудь в сторонке, пока старшему брату наскучат остальные и они вместе пойдут домой; когда даже гордая Вики плакала от его равнодушия; а он шел своим путем, безучастный ко всем притязаниям на его благосклонность. Что ж, он теперь снова пойдет по этому пути. Он свободен, он может начать новую жизнь с новыми людьми – даже здесь, в этом городе, где его пока не знает ни одна душа, у него найдутся сотни новых друзей; жизнерадостных мужчин и прелестных женщин, которые только и ждут его появления, и вместе с ними он заживет жизнью, которая будет сплошным праздником, полным веселья и задушевного тепла. Кен ускорил шаги, горя нетерпением порвать со всеми, кто обидел его или заставил разочароваться. Он уже не мог дождаться вечера, когда выйдет из дому и станет бродить по улицам, пока не найдет такое место, где будет музыка и праздничные огни, где все ждут, чтобы именно такой человек, как он, улыбаясь, непринужденно вошел в их круг.

Пробродив часа два, Кен вернулся в надменную тишину волратовского особняка и прошел через темные залы прямо в комнату, где он жил. Он вынул из стенного шкафа чемоданы и выдвинул ящики письменного стола, затем какое-то внутреннее побуждение заставило его прекратить сборы, пока он не повидается с Дугом и не сообщит ему о своем намерении. Уйти, не сказав ему ни слова, – это было бы просто бегством, а Кен настойчиво повторял себе, что ни от кого и ни от чего не бежит – он идет к своей цели, и только.

С чуть заметной усмешкой он направился через неосвещенный зал к гостиной, откуда не доносилось ни звука, но, дойдя до арки, отделявшей гостиную от зала, остановился, и лицо его застыло. В его отсутствие пришли Дэви и Вики. Сейчас они сидели с Дугом, пили, позвякивая бокалами, и не заметили, как он вошел. Сердце Кена вдруг болезненно сжалось, словно то, что они сидели здесь втроем, было лишним подтверждением их предательства. Ему хотелось повернуться и тихонько уйти, но вместо этого он изобразил на лице веселую улыбку, вскинул голову и решительно вошел в гостиную.

– Добрый день, – небрежно поздоровался он. – Я и не знал, что здесь гости.

Все головы разом повернулись к нему. Дуг сердито хмурился. Дэви смотрел на брата задумчивым взглядом. Только Вики явно обрадовалась ему, и его вдруг охватило чувство благодарности.

– Ну, наконец! – сказала она. – Наконец-то явился!

– И сразу приступаю к делу, – объявил Кен и налил себе виски. – Каждому дается слово для предложений. Где будет новая резиденция молодого инженера Кеннета Мэллори? Какой отель подложит подушку под его юную золотистую голову, укроет в шкафу его отлично сшитые костюмы и будет отвечать на звонки преданных друзей в его отсутствие? Какой отель во всем Чикаго достоин того, чтобы Кеннет Мэллори осчастливил его своим присутствием?

– Вы переезжаете? – холодно спросил Дуг.

– Переезжаю.

– О господи, – вздохнул Дуг. – Милая старая песенка! Ну, раз уж вы так настроены, переезжайте, ради бога! Назовите мое имя, и вас примут, где угодно.

– Достаточно и моего имени, – сказал Кен, поднимая бокал.

– Перестаньте, – вмешалась Вики. – Где ты был?

– Гулял. А где были вы?

– Мы с Дэви провели совершенно чудесный день, – вздохнула Вики. Она откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза и, мечтательно улыбаясь, продолжала: – Я не знаю, как называются все эти места, но…

– Мы побывали на заводе «Стюарт – Джанни», – спокойно перебил её Дэви.

– И случилось так, что я нанял на работу одного человека.

– Что? – переспросил Дуг.

– Я нанял на работу одного человека, – повторил Дэви. Он смотрел на Кена в упор. – Человека по имени Бен Ван Эпп.

– А кто такой этот Бен Ван Эпп? – спросил Дуг.

– Кен знает.

Кен чувствовал на себе взгляд Дэви, ожидавшего от него какого-то отклика, и оба знали, что с этим именем связано только одно воспоминание. Кен опустил глаза и негромко рассмеялся.

– Ты рассказал ему, что мы собрали детекторный приемник, первый в Уикершеме, да и во всем этом паршивом штате, потому что прочли о его работе?

– Нет, не рассказал, – ответил Дэви. – Я всегда думал, что мы это сделали благодаря Марго.

При этом имени тонкое худое лицо Кена мгновенно погрустнело.

– По-моему, всё, что мы делали, было так или иначе благодаря и ради Марго, – сказал он. – Это подразумевалось само собой. – Но тут же он спросил совсем другим тоном: – Постой, нанял его, ты говоришь? Что это значит?

– А вот что: Бен Ван Эпп в конце концов дошел до того, что служит сторожем на заводе «Стюарт – Джанни». Когда я узнал, кто он такой, у меня словно всё внутри перевернулось, мне стало как-то нехорошо – нехорошо и жутко. Он как бы похоронен заживо. Не знаю, почему мне вдруг стало так страшно.

– Мне кажется, мы очень-очень долго будем помнить, что такое похороны, – медленно произнес Кен. – Я рад, что ты поговорил с ним.

– И ещё одна новость, – продолжал Дэви. – Нам уже отвели отдельную лабораторию…

– Я же вас предупреждал, – вмешался Дуг. – Как только вы приехали, я сказал, чтобы вы не очень полагались на это. Они всего-навсего повесили табличку с вашей фамилией на дверях пустующего корпуса, чтобы иметь возможность сделать красивый жест, в случае если мы завтра заключим с ними договор. Я и сам проделывал такие штуки. Чтобы повесить табличку, требуется каких-нибудь десять минут, а чтобы снять – и того меньше!

– Но я всё-таки не понимаю, почему они пошли на это, не уведомив вас, – с беспокойством заговорил Дэви. – Вы единственный член правления, который поддерживает наше дело…

– Может, они забыли, какая важная шишка Дуг, – вкрадчиво проговорил Кен.

– Во-первых, я состою членом правления меньше месяца, – сдержанно сказал Дуг, не обращая ни малейшего внимания на Кена. – И потом, разве у меня было время ходить на их заседания? Я не могу быть в двух местах одновременно, а в качестве защитника интересов Мэллори мне было важнее находиться в Нью-Йорке. Или вы считаете, что если договоритесь со «Стюарт – Джанни», то поддержка фирмы «Кун-Леб» вам уже не нужна? Я сделал всё, что мог, чтобы заранее расположить фирму «Стюарт – Джанни» в вашу пользу, но успех или провал дела всё-таки целиком зависит от того, как вы оба будете вести себя завтра.

Кен смерил его холодным взглядом.

– Нам уже приходилось представлять свою работу, и у нас ни разу не было осечки. Мы всегда добивались поддержки нужного нам лица.

– Да, я знаю, – спокойно заметил Дуг. – Единственная история, которую вы недурно – и довольно часто – рассказываете, это про то, как вы выудили у Бэннермена целых пять тысяч…

– Восемь, – поправил Кен.

– Ну, восемь, – произнес Дуг усталым тоном. – А у Брока – пятьдесят…

– Семьдесят.

– Семьдесят, – вежливо согласился Дуг. – Но завтра вам придется просить ни больше ни меньше, как миллион, и…

– Не мне, – перебил Кен, который не мог упустить случая лишний раз поиздеваться над Дугом. – Дэви.

– Ну, Дэви. Какая разница?

– Разница в том, что я буду делать это в первый раз, – медленно произнес Дэви. – Ты это хотел сказать, Кен?

– Я хочу сказать, что ты великолепно справишься, малыш, – искренне ответил Кен. – И больше ничего.

Дэви покачал головой.

– Нет, ты сделал бы это гораздо лучше. Я буду говорить о том, что волнует меня, о своем отношении к делу, потому что – чего уж тут себя обманывать – идея и работа меня интересуют куда больше, чем деньги. А ты, Кен, всегда очень точно чувствуешь, на что они клюнут, и разговариваешь с ними на их языке.

– Дэви! – с удивлением и сочувствием воскликнула Вики. – Неужели ты боишься, что у тебя может не выйти?

– Нет, я не то чтобы боюсь. Я просто знаю, что я могу и чего не могу. Кен, если ты завтра увидишь, что они ускользают от меня, ты должен прийти мне на выручку.

Кен взглянул на младшего брата и нахмурился. Что-то тайно тревожит Дэви. «Я ему действительно нужен, – подумал Кен со смутным удивлением. – Он вовсе не вычеркивает меня из своей жизни!» Значит, напрасно он сегодня так страдал от сознания своего одиночества и так жалел себя. Его на мгновение охватила дрожь при мысли, что эта пытка длилась бы до сих пор, если бы он случайно не заглянул в гостиную. Страшно подумать, как близок он был к тому, чтобы так и не узнать правду! Он боялся самого себя. Сколько раз в прошлом, ослепленный гневом, он проходил мимо того, к чему стремился! Должно быть, вот так же он однажды прошел и мимо Вики. Он взглянул на неё, на единственную девушку, которая была ему дорога, – и внезапно снова увидел её такой, как прежде, будто и не было всех этих лет, и он только на мгновение отвел от неё глаза. Но она любит другого, принадлежит другому, а он даже не может припомнить, почему и как он оттолкнул её от себя. И опять на него надвигалась грусть, которая, как темный туман, окружала его в последние недели. Лишь однажды он немного оживился, ощутив прилив энергии, – и это было во время ссоры с Дугом.

– Я сделаю всё, что смогу, – сказал он устало, – но не рассчитывай на меня. Быть может, мы поступаем неправильно, стараясь выполнить наши планы так, будто ничего и не случилось. Нет, случилось! – закричал он, стукнув бокалом о стол. – Нечего притворяться! Мы теперь стали другими. Всё стало другим! Сейчас мне абсолютно наплевать, справимся мы завтра или нет. Я знаю, это пройдет, но не могу же я действовать, исходя из того, что я буду чувствовать через полгода. Я слишком полон тем, что чувствую теперь!

– И мы все тоже, – сказал Дэви, но Кен только нетерпеливо передернул плечами, повернулся спиной и стал у окна, гладя в сгущающиеся сумерки.

Дэви взглядом и кивком попросил Дуга и Вики оставить его наедине с Кеном. Дуг заколебался, но Вики взяла его под руку и, не говоря ни слова, увела из гостиной. Дэви несколько минут молчал, потом подошел к брату.

– Слушай, Кен, – мягко сказал он. – С тех пор как мы сюда приехали, у нас не было случая поговорить, поэтому мы немного отдалились друг от друга…

Кен весь напрягся, услышав задушевные нотки в голосе Дэви, и сдвинул брови, словно предостерегая брата от такого разговора в присутствии остальных: он не слышал, как они вышли. Но, обернувшись, он увидел пустые кресла, и плечи его слегка поникли.

– Не стоит об этом, малыш, – проговорил он. – Ты занят, я тоже. Так уж случилось, вот и всё.

– Это только пока мы не устроимся, – сказал Дэви. – Кен, я хочу, чтобы завтра мы добились своего. Я хочу, чтобы они подписали договор. Я хочу получить эту лабораторию. Хочу доказать, как важно то, чего мы достигли, и продолжать работу, сколько будет нужно. Наша идея возникла у нас почти десять лет назад и за это время не потеряла своей новизны. До сих пор никто, к кому мы обращались, не отказывал нам в поддержке. И до сих пор всегда во главе был ты. Теперь пришла моя очередь. Поддержи меня, ладно?