– Этот изобретатель из Сан-Франциско передвигает всё изображение мимо крошечной щели, в которую попадает в данный момент только маленькая часть изображения. Ты сам говоришь, что, усовершенствовав усилительную схему, он сможет делать свою щель всё меньше и меньше и получит отличное изображение. А у нас ведь совсем другая проблема. Мы не можем добиться четкости, потому что применяемая нами сетка недостаточно тонка, а сделать её ещё тоньше уже нельзя, хоть умри. Понимаешь, я хочу доказать тебе, что коренная разница между тремя изобретениями состоит только в материалах и чисто механической технике, которыми пользовались изобретатели, то есть не в основной идее, а во внешних факторах. Конечно, наша работа сейчас – лучшая из всех и, по всей вероятности, будет лучшей в ближайшие пять-десять лет. А потом они нас обгонят, и тут уж мы ничего не сможем поделать.

– Значит, впереди ещё пять-десять лет? – с явным облегчением усмехнулся Кен. – Да ты только представь себе, какую уйму денег можно заработать за пять-десять лет.

Дэви ничего не ответил. Он отвернулся и подошел к окну.

– Ты всё-таки подумай об этом, – продолжал Кен. – Подумай, что мы сможем сделать, если у нас будет монополия на такую штуку в течение пяти или десяти лет!

– Я сейчас думаю, самое ли это для нас главное, – произнес Дэви.

Кен изо всей силы ударил кулаком по столу.

– Довольно! – повелительно сказал он. – Мы сейчас достигли всего, чего хотели. Не время раскачивать лодку. Мы с тобой уговорились сделать эту работу, и мы доведем её до конца. Осталось совсем немного – придумать, как нам управлять предприятием, которое будет стоить миллиард долларов. Ведь только к этому и сводятся все наши с тобой разговоры.

– Только к этому?

– Боже всемогущий, а к чему же ещё?

– Вот это я и пытаюсь сейчас выяснить. Для меня лично, – сурово сказал Дэви, – миллиард долларов – пустой звук. Я произношу эти слова и чувствую: они никак не отвечают моим стремлениям и даже не волнуют меня. А вот если я спрошу себя, хочу ли я трудиться, чтобы создать прибор, который будет работать так, как мы всегда мечтали, – у меня просто замирает сердце. И тогда что из того, если в жизни не всё получается точно по чертежу, который мы с тобой придумали пять лет назад? Что из того, если мы даже не получим монополию на наше изобретение? – Он внезапно расхохотался. – Ты же знаешь, мы с тобой можем прожить на куда меньшую сумму, чем миллиард или даже какой-нибудь несчастный миллион долларов!

– К чему ты клонишь? – с расстановкой спросил Кен. Губы его крепко сжались. – Почему мы не получим монополию на наши изобретения? Почему всё не может произойти точно по нашему чертежу? – Он поднялся с места. – Черт тебя возьми, Дэви, ты, как видно, уже что-то решил! К чему ты клонишь, скажи, ради бога?

– Признаться, я сам не знаю. Я только пытаюсь представить себе, что будет через много лет…

– Да перестань ты! – прикрикнул на него Кен. Лицо его покраснело от злости. – Через много лет мы все будем лежать в могиле!

– Предположим, что мы получим патент на изобретение и будем иметь для разгона пять лет. А теперь скажи мне, миллиардер, что произойдет, если телевидение к этому времени коммерчески не оправдает себя? Или представь себе, что мы ввяжемся в тяжбу? Уж они такой возможности не упустят, будь уверен. Стоит им понять, что они могут выдвинуть против нас обвинение в нарушении авторских прав и протянуть дело в суде, пока их лаборатории нас не обгонят, они сейчас же это обстряпают и будут стоять на своем, даже если тяжба обойдется им в миллион долларов. Ну что такое миллион, когда впереди куш в целый миллиард?

– Ты думаешь, я согласился бы взять в компаньоны Волрата, если бы у него не било денег, чтобы бороться за нас?

– А мне сейчас наплевать на Волрата!

– Ну, знаешь, пора наконец выяснить, на кого же тебе не наплевать.

– Я уже сказал тебе: главное для меня – продолжать работу. – Он смотрел Кену прямо в лицо. – И я готов сейчас же полностью изменить план действий. С этой самой минуты! Мы должны добиваться патента, но дальнейшую работу над нашим прибором надо немедленно прекратить. Будем считать его просто экспериментом. И с этого дня начнем работу над усовершенствованием их изобретений – да так, чтобы обогнать всех. Мы же с тобой можем это сделать! И, таким образом, мы будем совершенствовать ту единственную систему, которая, как мы знаем, может дать результаты уже сейчас и которую можно улучшать и дальше…

– Ты совсем с ума сошел! – разъярился Кен. – Ты всё выбрасываешь на свалку – и во имя чего? Единственно, чего мы добьемся, – это патентов на улучшение чужого изобретения. А основные права по-прежнему останутся у них. Мы не сможем и пальцем двинуть без их разрешения.

– А они не смогут и пальцем двинуть без нашего. И только такая работа сможет дать нам наибольшее удовлетворение. Такой ли уж я сумасшедший? Спроси-ка себя, что заставляет тебя вставать спозаранку, бежать в мастерскую и трудиться по пятнадцать часов в сутки – и так день за днем? Ведь ты это делаешь не из-под палки – значит, любишь свое дело! А почему?

– Всякий раз, как я поворачиваю рычаг, всякий раз, как я слежу за стрелкой на циферблате, я знаю, что приближаюсь к чему-то огромному…

– Ладно, к чему же именно? – не отставал Дэви.

Кен сказал очень просто:

– К богатству, к такому количеству денег, что даже неизвестно, куда их девать.

– Ерунда, – сказал Дэви. – Может быть, тебе кажется, что ты так думаешь, но это неправда. И я сейчас тебе это докажу. Представь себе, что у тебя куча денег и ты можешь купить себе всё, что хочешь, а куча всё не уменьшается. Неужели ты перестанешь работать?

– Нет, почему же – работа доставляет мне удовольствие.

Дэви в отчаянии ударил кулаком по столу и заговорил страстно и возбужденно:

– Вот мы и вернулись к тому, с чего начали! Почему тебе нравится созидать что-то новое – такое, что никогда не существовало прежде? Как называется то стремление, которое движет тобой? Хоть раз в жизни посмотри на дело прямо, забудь о всяких рекламах и россказнях про головокружительные карьеры! Отчего ты чувствуешь, что рука у тебя точно приросла к инструменту? Почему ты любишь создавать? Почему ты гордишься своей работой, сознавая, что вложил в неё душу? Ради бога, попробуй наконец разобраться в себе. Что тебе доставляет самую большую радость в жизни?

– Деньги, – глухо сказал Кен. – И больше ничего.

– А зачем Тебе нужны деньги? – спросил Дэви.

– Оставь меня в покое! – воскликнул Кен, мучимый противоречивыми чувствами. Он сделал движение, как бы желая убежать. – Я всё выслушал и ни с чем не согласен. Мы будем продолжать нашу работу, как и собирались.

– Я говорю об этом миллиарде долларов, – не отставал Дэви. Он схватил Кена за руку. – И ты ответишь на мой вопрос. Зачем он тебе?

Кен медленно поднял глаза на брата.

– Потому что, если хочешь знать, я одинок, – негромко произнес он. – Конечно, работа – прекрасная штука. Мы с тобой большие люди – изобретатели, инженеры, творцы, и всё-таки мне этого мало. Мне нужны люди, а людей-то в моей жизни теперь и нет. Марго ушла из неё, и ты тоже. И не говори мне, пожалуйста, что мы с тобой по-прежнему живем и работаем вместе. Мы просто стоим рядом – вот и всё. – Он не глядя сунул в рот сигарету. – В мастерскую приходит Вики – и мне уже нет места. Ни в её жизни, ни в твоей. Когда у меня будут деньги, я уеду далеко отсюда. Подальше от тебя, подальше от этого дома, где жила Марго… – Он осекся, стараясь овладеть своим голосом, но смотреть на Дэви был не в силах. Отвернувшись в сторону, он заговорил уже гораздо спокойнее: – И есть ещё одна причина, почему именно ты не имеешь права говорить о том, чтобы плюнуть на всю нашу работу. Ты ведь женишься, и тебе будут нужны деньги. У вас появятся дети. Мы сможем получить патент лишь в том случае, если окажемся лучше других, – и мы сумеем быстро доказать наше преимущество. А что будет потом – уже неважно. Надо продолжать работу, как было решено, и мы добьемся всего, чего хотели. Ты, Марго и я – люди, созданные для счастливых концовок.

Дэви стоял неподвижно – ему нечего было сказать, ибо он вдруг понял, что, стараясь доказать одну истину, он нечаянно открыл Кену совсем другую. Наступившее молчание было тягостным для них обоих.

Через час почтальон вручил Дэви телеграмму, адресованную Д. и К. Мэллори для передачи миссис Дуглас Волрат.

Дэви разорвал конверт и прочел: «Прилетаю в четверг. Целую. Дуг».

– Давно пора, – язвительно заметил Кен.

– Ты в самом деле хочешь его видеть?

– Я хочу видеть его деньги. Нам потребуется всё, что он сможет нам дать, чтобы провернуть это дело побыстрее. И, ей-богу, мы своего добьемся!

Дэви медленно покачал головой.

– И всё-таки не думай, что тебе удалось втереть мне очки, Кен. Рано или поздно тебе придется ответить на мои вопросы так, как отвечаю на них я. А не то этот камень свалится нам на голову, и мы не успеем даже отскочить в сторону!

– А я говорю, что мы будем держаться первоначального плана. До сих пор всё шло благополучно. Ты мастер брать дальние прицелы – вот и рискни сейчас остаться с нами.

– Нет, – сказал Дэви. – То, о чём я говорю, только кажется дальним прицелом. Для меня всё это близко и ясно. Я могу спорить с тобой сколько хочешь, но сейчас ты должен согласиться со мной только в одном: ты не будешь договариваться с Дугом Волратом ни о чём, пока мы не обсудим всё это между собой.

Кен промолчал, но хотя он не ответил «нет», Дэви почувствовал, что они так и не пришли к соглашению.

Самолет, которым управлял Волрат, описывал круги над Уикершемом перед посадкой. На посадочной площадке горячий ветер гонял крохотные столбы пыли. Сверху они казались крутящимися каплями воздуха, превратившегося в студенистую массу. Даже с высоты трех тысяч футов было неприятно глядеть на царившее внизу смятение.

В-верху же стояло безветрие, так что самолет, не меняя курса, приблизился к городу с восточной стороны и, промчавшись над заводом, с гулом пошел на посадку. Аэродром был весь в ухабах и зарос травой – он как бы снова постепенно превращался в пастбище. Вокруг не видно было ни одного самолета, и Волрат тщетно всматривался, не бежит ли кто-нибудь ему навстречу. Завод выглядел точно таким, каким он его оставил, но на площадке, где раньше всегда стояло не меньше сотни автомобилей, теперь виднелось всего пять-шесть. Волрат нажал педаль акселератора и, подрулив к зданию, проехал вдоль окон конторы. Куда запропастился Мэл Торн? Какого черта никто не выходит?

Из окон на него уставились два-три знакомых лица, но никаких признаков суеты Волрат не заметил. Раздраженный и злой, он выключил мотор и распахнул дверцу кабины. В ту же секунду из дома, сощурившись от солнца, неторопливо вышел Мэл Торн в легкой рубашке, без пиджака.

– Наконец-то! – проворчал Дуг. – Вы что там, вымерли все, что ли?

Мэл помог ему подложить под колеса чурбашки, но это была обычная услуга, в которой ни один летчик не откажет другому.

– А чего же вы, собственно, ждали? – спросил Мэл. – Флагов?

Дуг обернулся, удивленный непривычным для него тоном.

– Какая муха тебя укусила, Мэл?

– Ну, знаете, будь я проклят! – медленно сказал Мэл, глядя ему в лицо. – Уж такого я не ожидал! Вы врываетесь сюда, будто ваше имя на вывеске ещё что-то значит! Разрешите вам сказать, что завод носит имя Волрата только по той причине, что у фирмы нет денег на краску для новой вывески.

– Что случилось с тем военным заказом? – резко спросил Дуг.

– С каким военным заказом, позвольте спросить?

– Перестань! Об этом заказе шли переговоры ещё при мне. И всё было уже налажено. Вам оставалось только довести дело до конца.

– Переговоры шли, пока вы не дали тягу. Но как только вы повернули нам спину, всё полетело к чертям. Да об этом заказе, будь он проклят, они больше и не заикались. Эти господа сделали вид, будто никогда о нас и не слыхали. Когда вы, молодой человек, хотите развязаться с тем, что вам надоело, вы делаете это с блеском!

Дуг вздохнул и огляделся.

– Мэллори ещё не приехали? Они собирались встретить меня и отвезти в город. – Он взглянул на Мала и вдруг рассмеялся. – Что ж, ты так и не впустишь меня в контору?

Мал пожал плечами.

– Входите, – сказал он. – Можете подождать внутри.

Завод казался совершенно заброшенным. Среди бездействующих станков почти терялся единственный самолет, находившийся в процессе сборки; голоса нескольких рабочих эхом отдавались в пустых стенах и поэтому казались неестественно громкими.

– Вот этот самолет мог бы в два счета обогнать «Сокола», если бы мы его когда-нибудь доделали до конца. Я знаю, если б я мог лететь на нем в сентябрьских состязаниях, наши дела сразу пошли бы в гору. Но самолет никогда не будет закончен, так что и говорить об этом нечего.

Они вошли в контору. Мал налил в картонные стаканчики виски Дугу и себе. Стаканчики явно уже были в употреблении. Мал быстро выпил виски и налил себе ещё.

– Недели через две, – сказал он, – шериф опечатает завод. Между прочим, директор завода – я.

– Я и рассчитывал, что ты будешь директором.

Мал криво усмехнулся.

– Директором этой мертвецкой?

– Когда я уезжал, здесь было не так, Мэл. Не сваливай вину на меня.

– А кто же виноват, как не вы? Слушайте, распродавать акции можно по-разному. Нашлось бы немало людей, которые постепенно раскупили бы их, и без всякой суматохи. Вы бы и так набили себе карман. Но выбросить всё сразу на открытый рынок – это был наилучший способ сшибить нас с ног. И это могли сделать только вы, потому что ни у кого не было такого количества акций, как у вас. Черт возьми, люди, которые имели несравненно меньше вашего и ещё меньше вашего интересовались тем, что мы тут делаем, – и те вели себя куда осторожнее! Все думают, что вы устроили ловкую аферу и что это было обдумано заранее. Но я-то знаю, что это вовсе не так.

– Очень рад, что хоть вы это понимаете.

– О, я слишком долго работал с вами, поэтому не верю, что вы на это способны. – На его покрытом шрамами лице вдруг появилось выражение горькой злобы. – Я-то знаю – вы даже не понимали, что делаете. Я давно уже жду случая сказать вам это. Те, кто пытается разгадать ваши планы, всегда остаются в дураках, потому что и разгадывать-то нечего – у вас не бывает никаких планов. Вас просто заносит то в одну, то в другую сторону, а так как вы при этом всегда располагаете большими деньгами, то неизбежно наживаетесь на любой своей затее. Вы не особенно умны и не особенно глупы. В этом всё дело. Вот что я хотел вам сказать.

Дуг поглядел в свой наполовину опорожненный стакан.

– Мне очень жаль, Мэл. Я, конечно, должен был предупредить вас, чтобы вы успели вовремя продать свои акции.

– Боже, до чего вы бываете глупы! Четыре года назад, когда вы подобрали меня на Брайант-сквер и я рассказал вам о своей идее насчет нового самолета, – слышали вы от меня тогда хоть слово насчет денег? Я придумал, как построить самолет усовершенствованной конструкции, и говорил только об этом. Вот и всё. А наживать на этом деньги – это уж вы придумали.

– Давайте я куплю все ваши акции по тридцать долларов за штуку. По такой цене я продавал свои.

– Теперешняя цена им – тридцать центов, и то никто не берет. Только за эту цену я и могу их продать. Если я получу с вас по тридцать долларов за штуку, я не смогу смотреть в глаза двумстам человекам в этом городе, хотя со многими я даже не знаком. А, да ну их к черту, эти акции! Вы даже не понимаете, о чём я говорю. – Он залпом выпил свое виски и налил ещё. – Как идут ваши голливудские дела?

– Неплохо, только я этим больше не занимаюсь.

Мэл поднял на него глаза.

– Вы уже кончили картину?

– Её ещё только начинают. Но всё в порядке. Я продал свой пай.

– С немалой выгодой? – любезно спросил Мэл.

– Как всегда, – улыбнулся Дуг.

– А что Карл? Он тоже участвовал в сделке?

– Нет, его там куда-то пристроили – так я думаю. Во всяком случае, они сказали, что попытаются. Вы же знаете, какие теперь времена.

– Уж будьте уверены, знаю. А что если его никуда не пристроили?

– Пожалуйста, не распускайте нюни, Мэл. Ни один человек не работал у меня только из любви ко мне. Все работали потому, что я платил, и платил хорошо. А когда работа кончена, какой ещё может быть разговор?

– Разумеется, только дело тут не в работе. Если человек вам нужен, вы высасываете его мозги и вынимаете душу, потому что вы покупаете не его труд, вы покупаете его мечту.

Дуг покраснел, но улыбка не сошла с его лица.

– Ну что ж, тем лучше!

– Для вас – да, но не для тех, кто имеет с вами дело. Вон идут братья вашей жены. Это что, очередной трамплин для нового разбега? Я слышал, они вполне для этого созрели.

– Трудно сказать наперед, Мэл. – Дуг встал и направился к двери. – Ну что ж, повторяю – мне очень жаль. Насколько я понимаю, теперь я должен просить у вас разрешения оставить мой самолет на поле.

– Можете оставить, – сказал Мэл, тяжело поднимаясь со стула – начинало сказываться действие виски. – Пусть себе стоит сколько угодно.

Дуг всё ещё медлил у двери.

– Может быть, я всё-таки могу для вас что-нибудь сделать? Куда-нибудь рекомендовать? Имейте в виду, я всерьез предлагаю купить ваши акции по тридцать долларов за штуку.

Мэл словно не заметил протянутой руки.

– Нет, благодарю. Постойте, у меня есть к вам просьба. Одна-единственная. Пожалуйста, никогда ничего для меня не делайте. Ни хорошего, ни плохого. Просто оставьте меня в покое. Раз и навсегда. Идет?

Впервые за всё время Дуг взглянул на него с некоторым смущением.

– Вы как будто боитесь меня, Мэл. И здорово боитесь.

– Пожалуй, да, – ответил человек, который хотел только одного: делать самолеты как можно лучше. – Я боюсь вас до смерти.

Послеполуденный зной, казалось, остановился и повис в воздухе перед самыми окнами дома Дуга Волрата, не решаясь проникнуть внутрь. Длинные занавеси то слегка надувались от легкого, еле заметного ветерка, то бессильно опадали снова. Кен и Дэви ещё никогда не бывали в этом доме; они сидели вместе с Дугом у огромного, облицованного гранитными плитами камина, в которых как бы скопилась вся оставшаяся в мире прохлада – прохлада нежилых домов. Сторож открыл окна только сегодня утром. Артур, который должен был навести в доме порядок, ещё не приехал – он перегонял сюда с побережья новый «дьюзенберг». Мебель стояла в чехлах, а ковры были свернуты.

Три молодых человека приехали сюда прямо с заводского аэродрома и сидели в ожидании вестей от Марго – долетев до Чикаго, она должна была позвонить или дать телеграмму, чтобы Дуг вылетел в Милуоки и встретил её на городском аэродроме. Несмотря на прохладу, в комнате стояла гнетущая атмосфера невысказанных вопросов и беспокойных мыслей, Дэви думал о том, что мог сказать Мэл Дугу, пока тот ждал их на заводе. Дуг то и дело погружался в угрюмое молчание, которое прерывал только, чтобы обратиться к Кену или Дэви с каким-нибудь не относящимся к делу вопросом. Ответов он, казалось, даже не слышал. Такое невнимание возмущало Кена, ибо, несмотря на вчерашнюю стычку с Дэви, он был не в состоянии скрыть свои истинные чувства к Волрату. В присутствии зятя он инстинктивно прикрывался своей защитной броней. Он с чопорным видом сидел в покрытом белым чехлом кресле, как бы считая ниже своего достоинства глазеть по сторонам то время как Дэви, внутренне более настороженный, чем Кен, даже не пытался скрыть удовольствие, оглядывая просторную и уютную комнату.

– Да, это славный дом, – сказал Дуг, обращаясь к Дэви. – Впрочем, на расстоянии мне казалось, что он хорош только по сравнению с другими домами в Уикершеме. – Легонько встряхивая бокал, где лежали кусочки льда, он обвел глазами комнату. – Но сейчас он оказался для меня приятным сюрпризом. Налить вам ещё?

– Нет, спасибо, – сказал Дэви и приподнял бокал, показывая, что он наполовину полон.

– А вам? – Дуг повернулся к Кену, и Дэви понял, что назвать Кена по имени ему так же трудно, как Кену произнести имя Дуга. Дуг нарочно выждал, пока Кен встретится с ним взглядом. – Налить вам ещё?

– Немножко, – ответил Кен.

– Ладно.

Дуг склонился над бутылками и, смешав коктейль, протянул бокал Кену.

– Вам, должно быть, интересно услышать об этих изобретателях на Западном побережье, о которых меня просила разузнать Марго, – сказал Дуг.

– Я навел самые подробные справки – кто они, откуда, какого рода делом занимались прежде. Внешне эта группа производит хорошее впечатление. Их финансируют солидные, консервативные в своих убеждениях люди. Юридическая сторона дела поставлена хорошо, так что заявка на патент, должно быть, солидно обоснована.

– Всё это нам уже известно, – категорическим тоном сказал Дэви, желая прекратить разговор, но Дуг ухватился за его слова:

– Значит, вы уже сталкивались с ними?

– Нам ничего не стоит одолеть их, – угрюмо сказал Кен, словно решив ради делового разговора побороть острую неприязнь к зятю.

Дуг, почувствовав это, заколебался, но счел за лучшее пока ни на что не обращать внимания.

– Скажите откровенно, стоящая это работа – с технической точки зрения?

– Очень стоящая, – ответил Кен. – Но наша ещё лучше.

– По крайней мере пока, – спокойно добавил Дэви.

Дуг перевел взгляд с одного на другого, ища признаков скрытого несогласия между ними, но ни Кен, ни Дэви не стали распространяться на эту тему.

– Кроме изобретателей из Сан-Франциско у вас нет других конкурентов? – спросил Дуг.

– Налейте мне ещё, – сказал Дэви. – Нам повезло, что эти бутылки не сперли в ваше отсутствие.

– Есть ещё одна группа, – ответил Кен, – и, пожалуй, самая сильная из всех – она работает в фирме «Вестингауз».

Дуг задумчиво нахмурился. Он словно и не замечал явных стараний Дэви перевести разговор на другое.

– Значит, есть уже три разные системы. Скажите мне вот что: могут ли все три развиваться самостоятельно или одна из них должна вытеснить остальные?

– Может, мы поговорим об этом в другой раз? – нетерпеливо приподнялся Дэви. – С минуты на минуту позвонит Марго, и, кроме того, слишком жарко, чтобы обсуждать деловые вопросы.

– Мы не обсуждаем никаких вопросов – мы просто выясняем обстановку, – возразил Кен и повернулся к Дугу – Хорошо, я отвечу на ваш вопрос о трех системах. Я убежден, что могут существовать все три, если договориться об общем типе передачи. Могу добавить, что, по мнению Дэви, какая-нибудь система рано или поздно вытеснит другие.

– В результате соревнования за качество или посредством финансового давления?

Дэви со злостью взглянул на брата. Ещё не так давно он беспрекословно признал бы главенство Кена, даже если бы ему пришлось подавить внутренний протест. Сейчас он вспыхнул от возмущения, чувствуя, что Кен его предал, но разговор зашел так далеко, что отмалчиваться было неловко.

– Дело вот в чём, – сказал он. В техническом отношении каждую из трех систем можно усовершенствовать, заимствуя кое-что у других. Но если судить по тому, что происходит в промышленности, то вряд ли можно себе представить, чтобы три разных синдиката дружески объединили свои силы и сообща добивались патента. Ведь всё это связано с очень большими затратами. В результате после длительной борьбы один синдикат поглощает другие. И трудно угадать заранее, который из них победит – тот ли, у кого больше прав на патент, или тот, у кого больше денег.

– Да, конечно, тут можно только получить всё или ничего, – согласился Дуг. – Но боже мой, ставки так велики, что стоит пойти на риск. Однако вы неправы, считая, что победа зависит только от патентов или денег. Есть ещё один фактор – участвующие в борьбе люди. В конце концов каждый синдикат или корпорация состоит из живых людей, и до какой-то степени фирма является отражением личности директора, его достоинства и недостатков. Взять хотя бы эту группу из Сан-Франциско. Я сказал – внешне они производят хорошее впечатление, но, по моим сведениям, у них идут трения – трения личные, и если их не зажмет в кулак суровая рука какого-нибудь энергичного директора, то дело непременно кончится плохо. Но мне кажется, никто их в кулак не зажмет и в конце концов эта группа распадется. Так мне подсказывает чутье.

– А у вас верное чутье? – спросил Дэви.

Дуг развел руками.

– Такое же, как всегда, – просто ответил он и взглянул на ручные часы, повернув их к себе циферблатом. – Марго должна уже приближаться к Чикаго. Осталось ждать минут пятнадцать. Хотите отложить разговор или будем продолжать, пока она не позвонит?

– Давайте продолжать, – сказал Кен.

– Ладно, тогда каковы же будут наши деловые взаимоотношения?

– Может, вы нам это скажете? – предложил Дэви.

– Всё зависит от ситуации, – пожал плечами Дуг, не совсем удачно пытаясь скрыть свою настороженность. – Скажу вам прямо: меня это очень интересует. Но давайте начнем с фактов. Кому сейчас принадлежит пай вашей компании?

– Нам, – ответил Кен. – Акции мы выкупили все до одной. Да ещё десять процентов принадлежат Бэннермену, но это по частному соглашению.

– Бэннермену? – протянул Дуг, как бы с трудом припоминая это имя. Дэви сразу ощутил прилив неприязни к Дугу – всего за несколько дней Бэннермен стал в его глазах таким же ничтожеством, как и Мэл Торн. – Вы говорите о Карле Бэннермене? Что ж, это важная деталь. Насколько я понимаю, вам понадобятся поддержка и средства какой-нибудь крупной корпорации…

– Мы никому не уступим руководства, – резко заявил Дэви. – И вы правы: сейчас не время для такого разговора.

– Вам ничего не придется уступать, – сказал Дуг. – Вы сольетесь с группой, которой вы нужны как гарантия на будущее. И ничто не мешает вам сохранить свою индивидуальность в пределах этого объединения.

– Точнее, – потребовал Кен.

– Пожалуйста. Я говорю о новом объединении, центром которого будет радиокомпания «Стюарт – Джанни». её продукция имеет хороший сбыт, и акции её за последние три года поднялись с семнадцати до пятидесяти четырех пунктов. В прошлом году в радиокомпанию влились фирмы «Радиолампы Диксона» и «Морган-радио». В этом году она рассчитывает поглотить целую сеть мелких и несколько крупных самостоятельных радиостанций. Полгода назад они спрашивали, не хочу ли я войти в долю. Я не захотел. А теперь, может, и захочу. Захочу, если мы – в первый раз говорю «мы» – придём к какому-нибудь соглашению.

Кен взглядом попросил у Дэви совета, но тот не пришел к нему на помощь и промолчал. Кен понял этот безмолвный упрек, лицо его стало суровым, и он упрямо повернулся к зятю.

– Какое соглашение вы имеете в виду? – спросил он.

Дуг на секунду задумался, потом нетерпеливо передернул плечами, как бы отмахиваясь от вопроса, который сам же задал.

– Дэви прав. Поговорим об этом после, когда приедет Марго. Я не хочу начинать подробное обсуждение и потом прерывать его на середине. Она может позвонить с минуты на минуту. – Он снова взглянул на часы. – Наверно, её сейчас соединяют с нами.

Кен откинулся на спинку кресла, не в силах скрыть ощущение, что его попросту отпихнули в сторону. Между обоими братьями и зятем возникла отчужденность, и каждый чувствовал, что остальные нанесли ему обиду. Это враждебное чувство было неглубоким, но не мимолетным. Их ничто не связывало, кроме Марго.

– Просят вас, – сказал Дэви Дугу. – Лично. Вызывает Хилсайд, штат Пенсильвания.

– Хилсайд? – недоверчиво усмехнулся Дуг. – Кто может звонить мне из Пенсильвании? Держу пари, что это Марго. Нашла же место, где приземлиться, – добавил он, вставая. Он улыбался, но, видимо, был недоволен, и братья молча глядели на него, когда он взял аппарат из рук Дэви.

Дуг выслушал какое-то сообщение, и вдруг лицо его побелело – он был ошеломлен, словно не веря, что с ним может произойти такая невероятная вещь. Дэви подумал, что никогда ещё не видел такого трагического, помертвевшего от ужаса лица, какое было у Дуга в эту минуту, а потом, когда до него стал доходить смысл вопросов, которые задавал Дуг прерывающимся, глухим голосом, та же боль, что он увидел в глазах Дуга, хлынула в его сердце – гнетущая, нестерпимая боль, – и затем он уже перестал думать о том, как выгладит сейчас каждый из них – он, Кен или потрясенный горем человек у телефонного аппарата.

Та же убийственная жара, что стояла в Уикершеме, больше недели держалась в Восточных штатах, захватив Мичиган, Иллинойс, пенсильванские сталеплавильные города и даже дачные места в Поконосе. В Атлантик-Сити на набережной скоплялись толпы народа, а океан был гладким, как стекло. Даже на севере, в Огенквисте, говорили, что штат Мэн не запомнит такого лета. Тяжелая духота нависла над материком, от Каталины до Бермудских островов. В Нью-Йорке термометры показывали девяносто четыре градуса по Фаренгейту, и в воздухе не чувствовалось ни малейшего ветерка. Две судоходные реки и океанский залив, окружающие узкий стальной город, посылали в него тонны пара, от которого всё становилось клейким на ощупь. Однако Марго не замечала никаких неудобств – она была в таком восторге от своей первой вылазки в Нью-Йорк, что не чувствовала ничего, кроме пьянящей радости.

Она так долго мечтала об этой поездке, так долго жаждала её, что могла заранее разработать во всех деталях программу предстоящих удовольствий. Ещё задолго до приезда она предвкушала посещение магазинов, театров, тайных кабачков, отелей – даже отеля «Плаца», где она сейчас укладывала вещи, готовясь к отъезду. Она могла представить себе, как ослепительно хороша и элегантна Пятая авеню в свете солнечного дня, но совсем не ожидала, что Нью-Йорк окажется городом тропического блеска, и в то время как измученные нью-йоркцы томились и сникали от жары. Марго, свежая и бодрая, вихрем носилась по сверкающим, как драгоценности, улицам, которые являются сердцем Нью-Йорка. Она была Северной принцессой, попавшей в Багдад.