Бог лабиринта

      – Твой друг спросил все, что хотел? Немного поколебавшись, я сказал:
      – У меня есть еще один вопрос, сэр. Об Эсмонде Донелли…
      – Донелли? Кто это?
      Клайв объяснил. Старик сказал:
      – Ах, да, теперь я вспомнил. Это тот, кто состоял в Секте Феникса.
      – Откуда это вам известно?
      – Дайте мне подумать… откуда я знаю? Ах… Да. Вайз сказал мне. В письме, которое я просил вас найти. Тот памфлет, который вы читали… он написан… совершенно выскочило из головы его имя. Он написан другим человеком, другом Донелли. Я не могу вспомнить его имя. У него еще есть титул.
      – Возможно, это Хорас Гленни?
      – Ах, да, вот именно. Лорд Хорас Гленни.
      – Но как Вайз узнал об этом?
      К сожалению, Бейтс расценил это как очередную атаку на Вайза, и принялся долго защищать своего старого друга. Я решил на этом закончить свой затянувшийся визит. Кроме того, я проголодался. Я поблагодарил его, обещал еще раз навестить и ушел. На улице Клайв Бейтс сказал извиняющимся тоном:
      – Вы понимаете, старик уже совсем того…
      – Вы читали дневник Босвелла, который я просматривал?
      – Ах, так вы знаете, что это дневник Босвелла! Конечно, я его прочел. Думаю, что это непристойность высшего класса. Я стараюсь убедить старика послать его копию тому парню, который издает дневники Босвелла, но он упрямо отказывается.
      – Естественно. Эта рукопись ему не принадлежит.
      – Вы уверены?
      Я коротко познакомил его с историей рукописей Босвелла. Он сказал:
      – Он всегда утверждал, что купил дневник Босвелла за пять фунтов. Он говорит, что леди Тэлбот наткнулась на эту рукопись и попросила мужа уничтожить ее. Тот обещал сделать это, а потом передумал и уступил рукопись деду за пятерку.
      – Возможно, что так оно и было. У него есть еще рукописи Босвелла?
      – Насколько мне известно, нет. Это единственная, которую я у него видел.
      Начался дождь, когда мы подъехали к «Шелбурну». Я сказал дежурную фразу:
      – Спасибо за то, что вы меня с ним познакомили. Он очень почтенный старик.
      – О, с ним нужно держать ухо востро. Вы его не знаете.
      Меня разбирало любопытство. Но я не стал давить на него. Особой нужды в этом не видел. Когда мы сидели в баре, потягивая красное вино, он сказал:
      – Должен вам признаться, что мой дед представляет собой наихудшее сочетание самых отвратительных качеств, которые вы только сможете найти во всем современном Дублине. Начать с того, что он – лжец. Он притворялся, что не помнит имя Донелли. Ерунда, конечно. Он знает его так же хорошо, как и вы.
      – Тогда почему…
      Он прервал меня:
      – Далее, он, вероятно, самый бесчестный человек в Ирландии…
      Затем в течение пяти минут он приводил примеры низости и подлости своего деда, которые действительно были убедительны. Возможно, у него был типично ирландский характер. Такой же персонаж выведен в начале романа «Мельмот-скиталец» Мэтьюрина: этот подлец испускал дух и умолял, чтобы его похоронили в могиле, как нищего. Затем Клайв поведал мне истории, свидетельствующие о мелочности родного деда:
      – Возьмите, к примеру, ту девушку, которая за ним ухаживает. Она еще только учится на медсестру, поэтому он платит ей совсем мало. Но он еще наставляет ее спать с собой, обещая за это оставить ей деньги в своем завещании. Конечно же, он даже и не помышляет сделать это.
      – Вы уверены!?
      – Я был просто поражен: он выглядел таким немощным и больным, что трудно было даже представить его в постели с такой молоденькой девушкой.
      – Конечно, она спит со мной в свободные от него ночи.
      Я чувствовал себя подавленным. Клайв Бейтс смаковал недостатки своего деда с таким злорадством, что я находил это довольно мерзким.
      – Почему же вы не скажете ей, что он не намерен завещать ей деньги?
      Он хитро подмигнул:
      – Она может его оставить. Это не пойдет на пользу ни ему, ни мне.
      Я предложил взять с собой вино в обеденный зал. Он сказал:
      – Вы не против, если мы пообедаем в большом баре внизу?
      – Нет, если вам так хочется.
      Мы нашли свободный столик возле окна, выходящего на улицу. Я спросил:
      – Кто наследник вашего деда?
      – Думаю, что я.
      – Тогда почему вы его так не любите?
      – Одно другого не касается. Он – старая свинья. В любом случае, мне его деньги не нужны. Я сам довольно богат. Именно поэтому он назначил меня своим наследником. Его племянник Джим… Джим Хард… нуждается в деньгах больше, чем я…
      Он прервал разговор, не закончив фразы, и уставился в окно. Дождь лил, как из ведра, а с улицы на нас смотрела девочка, одетая в лохмотья. Они уставились друг на друга, затем он ухмыльнулся. Я спросил:
      – Вы ее знаете?
      – Нет.
      Тем не менее, он поманил ее пальцем. Она отрицательно покачала головой. Он встал и вышел сам. Я ожидал, что она сбежит, не дождавшись его. Но она продолжала стоять на месте – продрогшая, мокрая и довольно грязная. Он ей сказал что-то. Она снова отрицательно покачала головой. Затем он взял ее за плечо и повел впереди себя. Через минуту они сидели за нашим столом. Он сказал:
      – Вы не возражаете против нашего общества?
      Я ответил, что нет. Но я больше боялся того, как на это посмотрит хозяин бара. Она оказалась старше, чем выглядела через окно – возможно, ей было лет четырнадцать или пятнадцать. Ее неопрятные волосы свисали, как крысиные хвосты, и с носа у нее текло. На ней была короткая кофточка с наплечниками, застегнутая на одну пуговицу, остальные были оторваны. Дождь размазал грим на ее лице. Она выглядела так, будто не умывалась, по крайней мере, недели две. И честно говоря, дождь, казалось, усилил неприятные запахи, подтверждающие ее неопрятность. Клайв спросил у нее:
      – Как тебя зовут?
      – Флоренс.
      – Тебя зовут Фло?
      – Да.
      У нее был ярко выраженный акцент кокни. Она вся съежилась, потирая холодные руки, выглядела она как воплощение нищеты и убожества. Наш официант поглядывал на нее неодобрительно, и я ожидал, что вот-вот подойдет хозяин и попросит нас из бара – он уставился на нас строгим взглядом. Клайв сказал:
      – Ты хочешь рыбы с жареной картошкой?
      Она кивнула, но продолжала выглядеть немой и безжизненной. Клайв подозвал жестом официанта и сделал заказ надменным и высокомерным тоном. И испытывал противоречивые чувства. Если он пригласил ее из-за доброты, тогда я могу понять его поступок, хотя лично я предпочел бы привести ее в какое-нибудь более спокойное и тихое место. Но у него был такой странный и сложный характер, что трудно было судить об истинных мотивах его поступков. Я подумал, что девочке здесь явно не по себе. Наконец, я предположил, что нам лучше было бы подняться в мой номер и заказать свой обед там.
      – Нет, нет. Почему мы должны уходить? Нам и здесь неплохо.
      Я сидел рядом с девочкой, но предпочел бы держаться от нее подальше. Я снял с нее кофточку и повесил на спинку свободного стула, но от кофточки так несло вонью, будто ее нашли на помойке или использовали для завертывания рыбы. У меня необычайно чувствительное обоняние, но даже если бы не это, мы поступали несправедливо по отношению к своим соседям.
      Еда показалась мне самой невкусной из всех, которые я когда-либо ел, и я заказал еще одну бутылку вина, чтобы хоть немного отвлечься и забыть неловкость ситуации. Я не могу понять, почему она согласилась прийти сюда. Она отвечала на вопросы односложно, явно боясь говорить в полный голос, и сидела скорчившись, будто ей все еще холодно. Клайв, казалось, не обращал никакого внимания на напряженную атмосферу, царившую вокруг нашего стола. Он разговаривал весело и громко, сыпал анекдотами о Каннском кинофестивале, рассказывал о последнем фильме Бергмана, который не вызвал во мне никакого интереса. Я пытался заговорить с девочкой, но было совершенно ясно, что она предпочитает, чтобы ее оставили в покое. Я почувствовал некоторое облегчение, когда люди, сидевшие за соседним столом, вышли из зала. Когда ей принесли рыбу и жареную картошку, она залила рыбу томатным соусом и уксусом, и ее собственный влажный, рыбный запах стал менее слышным. Девочка, к счастью, отказалась от сладкого. Я намеревался записать наш обед на мой гостиничный счет, но вместо этого выложил наличные, к тому же еще оставил большую сумму официанту на чай. Мне не хотелось признаваться, что я остановился в этом отеле.
      Клайв сказал своим громким и очень аристократическим голосом:
      – Итак, если мы больше здесь ничего брать не будем, мы можем отправиться ко мне и закусить там еще сыром с пирожными.
      Я был рад, что обед закончился, и не стал возражать. Кроме того, я ожидал, что теперь девочка покинет нас. Вид ее несчастного лица портил мне настроение. Радость официанта от больших чаевых была моей маленькой победой.
      На улице Клайв сказал:
      – Итак, я не знаю, как мы все вместимся в мою спортивную двухместную машину?
      Я подумал, что это намек ребенку, но она как ни в чем не бывало продолжала стоять рядом. Он сказал:
      – Ну, хорошо, как-нибудь вместимся. Поехали. Он крепко взял девочку за руку. Я сказал:
      – Разве твои родители не ждут тебя дома? Она безразлично пожала плечами и ответила:
      – Не-е-е.
      В автомобиле она уселась у меня на коленях. В замкнутом пространстве – хотя Клайв Бейтс попросил меня открыть окно – рыбный запах ощущался еще сильней. Она вынуждена была прижаться ко мне, чтобы вошли в машину ее колени. Клайв похлопал ее по коленке, приговаривая:
      – Мы скоро приедем домой… Ого, да у тебя дырка в чулке. – Затем он подмигнул мне и сказал:
      – Я тебе завидую.
      Я посмотрел на него с немым удивлением. Не думает ли он, что это промокшее насквозь, без конца шмыгающее носом дитя может у кого-нибудь вызвать сексуальное желание? Возможно, он просто не чувствует запахов?
      Меня поражала ее странная пассивность. Когда мы остановились перед его домом, я ожидал, что она заартачится, не захочет идти с нами. В конце концов, откуда она знает, может быть, мы собираемся ее изнасиловать? Но она стояла безразличная, пока Клайв не взял ее за руку и не подвел к двери.
      Она выглядела еще больше не к месту в его хорошо обставленной комнате. Она швырнула пальто на диван, прошла и склонилась над горящим камином. Она казалась совершенно безучастной к окружающему. Клайв сказал:
      – Давайте включим музыку, как вы на это посмотрите? Вы знаете «Кантату мусорного фургона» Джеймса Освальда? Нет? Вы обязательно должны ее послушать. Она просто восхитительна!
      Неужели, подумал я, этот сатирический намек относится к девочке? Но он достал пластинку с этим названием и поставил ее на проигрыватель. Он предложил ей выпить, но она отказалась. Он притащил из кухни сыру, пирожные и фаршированные маслины.
      Она отказалась и от этого угощения. Но когда он предложил ей большую пачку печенья ассорти, она ее взяла, не сказав ни слова, и принялась жевать печенье, широко раскинув в стороны ноги, роняя крошки на модерновое кресло и на белый ковер. Я сел в кресло по другую сторону камина, но Клайв передвинул меня поближе к ней. Я уже подумал, что она наглоталась наркотиков: ее острое личико нельзя было даже назвать грустным – оно казалось полностью отрешенным и безучастным. Когда он заговорил с ней, она или отвечала односложно, или просто кивала и качала головой. Когда она справилась с невероятно огромным количеством печенья, то попросила попить. Он пошел на кухню и принес ей бутылку «Кока-колы». Когда закончилась «Кантата мусорного фургона», она попросила с мягкой строгостью:
      – Неужели вы не можете поставить чего-нибудь приличного?
      Он достал запись Мантовани с оркестром, и это, кажется, удовлетворило ее, хотя она ничего не сказала.
      Интересно знать, неужели он надеется, что я пойду домой и оставлю его наедине с ней? Но когда я сказал, что уже поздно, он немедленно возразил, что еще детское время, и включил телевизионные новости. Я остался сидеть, попивая бренди, сознавая, что я опьянею, и все же чувствовал себя так, будто весь день пил одну воду.
      После новостей показали программу о политических волнениях в Северной Ирландии. Клайв тронул меня за руку и молча указал на девочку. Она спала. Он мягко сказал:
      – Довольно приятная, как вы думаете?
      Я сразу не нашелся, что ему ответить. Наконец, я сказал:
      – Ее нужно хорошенько выкупать в ванне.
      Он взглянул на нее неожиданно грустно и опустил глаза:
      – Да, бедняжка…
      – Не думаете ли вы, что ее пора отправить домой? Ее родители могут поднять тревогу.
      – О, я не думаю. Она может спать здесь, если ей захочется.
      Я уступил. В конце концов, это его дело: он лучше знает, как ему поступать.
      Она заснула, закинув одну ногу через спинку кресла, а другую вытянула к огню. Ее юбка задралась выше колен. Клайв усмехнулся мне, наклонился вперед и осторожно приподнял ей юбку повыше и заглянул между ног. Я ожидал, что она проснется, но девочка по-прежнему спала. Он повернулся ко мне:
      – Хотите взглянуть?
      Я отрицательно покачал головой:
      – Нет уж, спасибо.
      – Ну, посмотрите же!
      У него было такое выражение на лице, будто он собирался показать мне нечто очень важное. Я чуть передвинулся в кресле и заглянул ей под юбку. Грубошерстные чулки были все в дырках и заплатах. На ней были хлопчатобумажные трусики, настолько изодранные, что ничего не скрывали. Я быстро отвел взгляд – нет, не из ханжества, но потому что мне было бы стыдно, если бы она внезапно открыла глаза. Я сказал:
      – Ну, и что?
      Он снова стал задумчивым и печальным.
      – Очевидно, она из бедной семьи. Ничего удивительного, что она такая грязная. – Он тронул ее за плечо. – Ты хочешь спать здесь? – Она шевельнулась, но не открыла глаз, и мне внезапно стало любопытно, не притворяется ли она. Он пощупал ткань ее юбки. – Она может простудиться, если будет носить такую одежду. – Он встал, подложил одну руку ей под спину, а другую – под ее колени и поднял ее. Она замотала головой и что-то пробормотала. Мне только теперь пришло в голову: или она притворяется, что спит, или он подложил ей что-то в питье. Если так, то, должно быть, это хлорал гидрат, который дает такой сильный эффект.
      Я последовал за ним в спальню – было бы глупо спрашивать, что он собирается делать с девочкой. Там было тепло и уютно. Он уложил ее на большую двуспальную кровать, затем снял с нее башмаки. После этого он осмотрел ее юбку и нашел замок. Я спросил:
      – Это разве разумно?
      – Я не собираюсь класть ее в свою постель одетой. Вы же сами сказали, что от нее воняет.
      Он нащупал замок и неловко потянул его вниз, затем снял ей юбку через голову. Она была без нижней юбки – только чулки на подвязках и трусики, резинка которых свисала совершенно свободно.
      – Хорошенькая фигурка, – заметил он.
      Это было явным преувеличением: она была худая, и небольшой животик был таким плоским, что набедренные косточки выпирали наружу. Он взялся за нижний край тонкого свитера – он был какого-то неопределенного зеленовато-грязного цвета – и поднял его, а затем перевернул ее на бок, чтобы удобнее было стянуть свитер через голову. Она носила лифчик, который когда-то был белым, и бретельки на спине были соединены с помощью кусочка черной резинки, наглухо привязанной к остаткам бюстгальтера. Я почувствовал, как автоматически среагировал мой мужской орган, когда я смотрел на нее. Он оторвал резинку одним рывком. Маленькие груди были плоские и неразвитые. Он посмотрел на меня:
      – Хотите ее?
      Я решительно ответил:
      – Нет. Оставьте ее в покое.
      Он внезапно вытянул вперед руку и положил ладонь на мои брюки. Я испуганно отпрянул, как будто он собирался меня ударить. Клайв оскалил в ухмылке зубы:
      – Не притворяйтесь, что вы не возбуждены. Я сдержался, чтобы не ударить его, и сказал:
      – Почему бы вам не уложить ее в постель и дать ей выспаться!
      – Нет. Она будет разочарована.
      Он стащил трусики и скользнул рукой между ее бедрами.
      – Потрогайте.
      – Нет уж, спасибо.
      – Видите! – Он протянул свою ладонь ко мне. Ладонь была влажная. Он сказал:
      – Я думаю поиметь ее.
      Он снял пояс с брюк и опустил их вниз. Меня обуревали сложные чувства. Я был почти уверен, что она не спит. Но если она спит, тогда я буду соучастником ее изнасилования, ведь она не даст добровольного согласия. Я наклонился и тронул ее за плечо. Она даже не пошевелилась. Клайв Бейтс хихикал… как сумасшедший. Он ткнул пальцем в ее груди:
      – Скажи ему, что ты не спишь, милая!
      Он склонился над ней, будто собирался ее поцеловать, но вместо этого взял ее нижнюю губу в рот и начал ее покусывать. Со своей огромной голой задницей, повернутой ко мне, он выглядел непристойно. Затем он раздвинул ей бедра в сторону и ринулся на нее. Он направил пенис рукой, сделал выпад и вошел в нее одним толчком. Потом обернулся ко мне и произнес:
      – А-а-а… ах!
      Я повернулся и вышел из комнаты. Перед тем, как скрыться за дверью, я услышал, как он бросил мне вдогонку:
      – Ну, входи, мой дорогой Джерард, не будь таким ханжой. Ты знаешь, что это просто восхитительно. Почему бы тебе не посмотреть на нас, а потом я буду наблюдать за вами?
      – Она не в моем вкусе. Я не хочу ее оскорбить, но она не слишком чиста.
      – Ты прав, я знаю. – Его лицо порозовело и блестело от пота, а глаза сверкали лихорадочно и возбужденно. – Мы можем искупать ее, если ты хочешь.
      – Ты сошел с ума?
      – Ты просто жалкий ханжа, Джерард.
      – Я бы не сказал.
      Он подошел и взял меня за руку – эрекция у него не уменьшилась, и я обнаружил, что мне трудно отвести глаза в сторону. Он сказал умоляюще:
      – Я оказал тебе сегодня услугу. Послушай, когда старик умрет, я унаследую его рукописи. Я разрешу тебе взять любую из них.
      Ситуация внезапно напомнила мне о полковнике Донелли, но это уж было слишком. Я ответил:
      – Послушай. Если ты хочешь трахнуть ее, иди и трахай. Я не буду тебе мешать. Но я не хочу с ней заниматься любовью. И я не хочу купать ее. – Я проговорил все это быстро, так как понял, куда он метит: он хочет устроить оргию – любовь втроем.
      – Ты не уйдешь?
      – Нет, я подожду.
      – Я оставлю дверь открытой.
      Сломя голову, он бросился в спальню, и я увидел, как он накинулся на нее снова. Мне показалось, что она подняла колени, чтобы принять его. Я пошел, отыскал в шкафу бутылку вина, налил себе большой стакан. Звуки из спальни не оставляли сомнения в том, что он наслаждается любовью с ребенком. Они перемежались стонами и комментариями, такими как: «О-о-о… Ох, маленькая шлюшка…» Наконец, шум прекратился. Я продолжал жевать сыр с маслинами и читал «Братство Розового Креста» Уэйта, что нашел на книжной полке. Меня клонило ко сну. Было бы неправдой сказать, что я не был до определенной степени сексуально возбужден. Чрезвычайная пассивность девочки вызывала но мне любопытство, а это любопытство близко связано с желанием снять с нее одежду. Теперь, когда я сидел в удобном кресле, воспоминания о ее порванных трусиках и выставленных напоказ гениталиях все время возвращались ко мне и вызывали но мне возбуждение. При других обстоятельствах я смог бы заняться с ней любовью. Удерживала меня прежде всего отвратительная личность самого Клайва Бейтса и его попытки вовлечь меня в преступление, сделать меня соучастником совращения малолетней.
      Было уже заполночь, и я стал подумывать о возвращении в свой отель. В спальне продолжалась возня, но я туда больше не смотрел. Я уже начал потихоньку засыпать, когда вдруг открыл глаза и увидел перед собой Клайва Бейтса, который стоял на белом коврике совершенно голый и держал на руках девочку.
      – Я принес ее тебе.
      – Очень мило, но мне пора уходить.
      – О, нет, не уходи.
      Он опустился на колени и осторожно положил ее на коврик из шкуры белого медведя у моих ног. Теперь она была совершенно обнаженная. Волосы на ее холмике были рыжевато-золотистого цвета, а некоторые из них прилипли от влаги к ее телу. Затем он вышел из комнаты. Я наклонился над ней и коснулся ее руки. Я спросил:
      – Ты спишь?
      Она не пошевелилась. В ванной слышался шум воды. Несколько минут спустя из ванны вышел Клайв Бейтс, неся перед собой пластиковую бадью, из которой поднимался пар.
      – Что ты делаешь?
      – Я собираюсь ее помыть.
      От воды приятно пахло дорогими духами. Он вытащил оттуда губку, отжал ее, а затем намылил большим куском мыла лимонного цвета. Он раздвинул ей бедра и начал тщательно ее мыть, не обращая внимания на то, что вода стекает прямо на коврик. Затем он взял полотенце и вытер ее насухо. После этого он тщательно вымыл ей груди, затем живот, бедра и колени. Потом он перевернул ее лицом вниз, раздвинул ягодицы и повторил всю операцию. Вытерев ее всю насухо полотенцем, он наклонился и поцеловал ее, затем поднял глаза на меня и сказал:
      – Вот, чище быть не может.
      – Все, что сейчас ей нужно, – это чистая одежда.
      – О, я надеюсь, это мы сможем раздобыть. Он встал.
      – Вот, теперь она твоя.
      Он повернулся и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь в спальню. Это было испытанием. Наблюдая, как он ее ласкает губкой, я почувствовал, что у меня наступает эрекция. Я наклонился и коснулся ее груди. Она была прохладная. Я встал и направился к книжному шкафу, а затем на цыпочках осторожно подошел к двери в спальню и резко толкнул ее – от неожиданного удара Клайв Бейтс очутился на ковре, выглядел он смущенным – эрекция снова вернулась к нему. Я сказал:
      – Извини меня. Я только хотел взять что-нибудь, чтобы укрыть ее.
      Я подошел к постели, взял пуховое стеганое одеяло и вернулся к девочке, по-прежнему спящей на каминном коврике. Когда я укрывал ее одеялом, мне показалось, что ее губы слегка раздвинулись в улыбке.
      Я услыхал, как заскрипели пружины в соседней комнате. Я снова сел в кресло и раскрыл книгу Уэйта. Потом меня потянуло ко сну, и я, должно быть, задремал. Я проснулся, когда книга соскользнула с моих колен, и посмотрел на часы. Половина третьего. Внезапно Флоренс привстала и посмотрела на пуховое одеяло.
      – Очень любезно с вашей стороны.
      – Пожалуйста.
      Мы оба говорили вполголоса.
      – Ну, я пожалуй пойду, – сказала она.
      – Тебе нравится то, что ты делала с Бейтсом?
      – Нет.
      Она подошла к старинному комоду в углу комнаты, вытащила один из ящиков и начала прямо на пол выбрасывать нижнее белье. Затем она открыла самый нижний ящик и взяла оттуда пару туфель. Я спросил:
      – Ты здесь когда-нибудь раньше была?
      – Я бываю здесь почти каждую неделю.
      Без всякого стеснения она надела на себя пояс с подвязками – на этот раз новый и модный – а затем натянула чулки. После этого она надела трусики и скользнула в лифчик, который она попросила меня застегнуть сзади. Я подкрался к двери спальни и заглянул в нее: на этот раз сомнений не было: Клайв крепко спал. Флоренс надела нейлоновую нижнюю юбку такого же пастельного оттенка, как лифчик и трусики. На мой непросвещенный взгляд, все это выглядело шикарно и дорого. Она подошла к шкафу возле двери и вытащила оттуда длинный пластиковый пакет на вешалке, в который, как оказалось, был упакован светло-зеленый костюм – жакет и юбка. Она направилась к зеркалу над камином и расчесала волосы щеточкой, которую тоже достала из ящика комода. Теперь у нее волосы высохли, и причесанные они имели такой же рыжевато-золотистый оттенок, который я уже видел в интимном месте ее тела. Она припудрила себе лицо двумя взмахами пуховки и подкрасила губы несколькими мазками помады. Когда она повернулась, я с трудом узнал ее. Она все еще выглядела юной, но сейчас ей можно было бы дать лет двадцать. На ней была модно скроенная одежда, сидевшая элегантно и изящно, и было по всему видно, что именно такая одежда для нее более привычная, чем вчерашний наряд нищенки.
      – Готовы?
      Гм… да матери, что собирается удочерить девочку. Мать, конечно же, догадывалась, что происходит, но за свое молчаливое согласие получала хорошие деньги.
      – Клайву очень не нравится, что она тратит много денег на одежду. Это было его пунктиком: он любил, чтобы она выглядела грязной и неопрятной, как уличный мальчишка. Он обычно обходил прилавки старьевщиков на набережной и скупал там грязные платья, потом посылал ей по почте, вкладывая в посыл.
      Из шкафа в прихожей она достала плащ, который подходил к костюму, и зонтик того же цвета. Наконец, ее наряд завершил берет, который она кокетливо сдвинула набок. Она выключила электрический камин, затем верхний свет, и мы вышли, осторожно закрыв за собой двери.
      – Где вы живете? – спросил я.
      – О, я пока еще не собираюсь домой. Вы остановились в «Шелбурне»?
      – Да.
      – Я пойду с вами туда и, может быть, сниму там номер. Мне не хочется сейчас ехать домой в Малахид.
      Ее акцент выдавал в ней жительницу Лондона, но уже совсем не походил на вчерашний «кокни» – язык простолюдинов.
      Дождь уже прекратился, и мы шли по пустынным утренним улицам. Я спросил, знакома ли она с дедом Клайва Бейтса.
      – О, да. Он раньше жил в Малахиде. Именно гам я встретила Клайва. Старик такой же отвратительный, как и его внук.
      – В каком смысле?
      – Ему нравятся молоденькие, неопытные девушки. Он посматривал на меня с вожделением, когда мне было всего девять лет.
      Казалось, она расположена была поболтать, говорила она со мной доверчивым, деловым тоном, отнюдь не собираясь исповедываться или раскрыть слою душу. Клайв соблазнил ее в двенадцать лет. Он предложил ей дать денег на покупку дорогого велосипеда, если она будет забегать к нему домой на полчасика после школы в течение нескольких дней. Ей очень хотелось тогда заполучить велосипед, о котором она мечтала. Денег на его покупку у нее не было, так как жила она в постоянной нужде у приемной матери – автобусной кондукторши, плохо одевалась и недоедала. Клайв ее пригрел, утешал и ласкал ее, приучил, чтобы она относилась к нему доверчиво. Хотя она прямо не говорила об этом, но я понял, что Клайва в ней привлекли, прежде всего, ее порванная одежда и сопливый нос. Однажды, после того, как он раздел ее полностью и смазал оливковым маслом, Клайв внезапно набросился на нее и лишил девственности одним мощным толчком. Потеря невинности была для нее болезненным ударом. Целых полчаса она визжала и плакала, пока он не сходил в магазин и не принес ей обещанный велосипед. Свидания в комнате у Клайва продолжились, а вскоре и старик стал ее любовником. Они платили ей хорошо, а старик говорил ее ку записку, где указывал время и место их следующего свидания. Он должен был ее как бы случайно встретить, а ей следовало вести себя так, будто она видит его в первый раз. Если предоставлялась возможность, он брал с собой приятеля и искусно разыгрывал перед ним сцену изнасилования, свидетелем которой я и оказался вчера вечером. Я поинтересовался, принимают ли его приятели приглашение переспать с ней, когда она находится в явно бессознательном состоянии.
      – О, да! Вы только второй мужчина, который отказался.
      – Что происходит потом?
      – О, вы будете удивлены. Порой они так заводятся, наблюдая друг за другом, что мучают меня целую ночь. Иногда мне посчастливится, и двое мужчин так увлекутся друг другом, что оставляют меня в покое.
      – Разве Клайв гомосексуалист?
      – Он занимается всем, – ответила она.
      Портье, по-видимому, знал ее и предоставил ей номер без особых проблем. Она взяла ключ, и мы поднялись по лестнице вместе. На втором этаже, где наши пути расходились, она сказала:
      – Можно, я пойду с вами?
      Я понял, что она имеет в виду, и ответил:
      – Думаю, вам следует хорошенько выспаться. У нас была тяжелая ночь.
      Она мне улыбнулась:
      – Вы очень милый. Я бы не возражала…
      Она встала на цыпочки и обняла меня за шею. Я поцеловал ее и почувствовал внезапное возбуждение. Она сказала:
      – Доброй ночи.
      Флоренс повернулась и пошла по коридору в свой номер. Я с трудом подавил желание броситься за ней и отправился к себе в комнату. Перед тем, как лечь в постель, я принял дюжину таблеток витамина «В» и выпил целую пинту воды. Но и это не помогло. Когда я наутро проснулся, во рту сушило, и голова трещала и гудела, как динамомашина.
      Две чашки кофе и немного горячего, поджаренного на масле хлеба привели меня в чувство. Я сидел на постели, откинувшись на подушки, и просматривал утренние газеты. Я раздумывал, стоит ли потерянного времени и энергии поездка в замок Малахид. Но больше всего мне хотелось в то утро повесить на дверях номера табличку «Не беспокоить» и выспаться всласть. Зазвонил телефон, напоминая звук циркулярной пилы. Мне показалось, что это звонит Клайв Бейтс, и у меня появилось искушение не поднимать трубки. Но телефон настойчиво продолжал трезвонить. Я снял трубку. Мужской голос спросил:
      – Мистер Сорм?
      – Слушаю.
      – С вами говорит Аластер Гленни. Вы мне писали. Я воскликнул:
      – Боже милостивый! Здравствуйте! Очень хорошо, что вы мне позвонили.
      – Ваша жена сказала мне, что вы остановились в «Шелбурне». Послушайте, вы случайно не собираетесь приехать в Лондон?
      – Вполне возможно. А что бы вы хотели от меня?
      – Довольно долго объяснять по телефону. Но меня захватила эта история с Эсмондом. У меня возникла идея, что я смогу вам помочь. Вы знаете, мы продали свое имение Голспи?
      – Нет, этого я не знал.
      – К сожалению, это правда. Два года назад. Ваше письмо опоздало. Мой старший брат трагически погиб в Швейцарии – утонул во время прогулки на лодке по озеру. Нахлынуло неожиданно много дел – похороны и связанные о ними хлопоты. И мы решили продать Голспи. Его новый владелец – канадец, его зовут Миллер. Я знаю, что там осталось много сундуков, заполненных старыми бумагами. И конечно же, они все еще принадлежат мне.
      – Вам разрешен доступ к ним?
      – Да. Этот Миллер оказался неплохим парнем. Если вы будете в Лондоне, мы вместе смогли бы туда поехать.
      Я быстро все прикинул в уме.
      – Когда вы свободны?
      – В любое время. Сейчас я ничем не занят.