– Открыть? – осведомился старший официант.
      – Ой, да! – взвизгнула Филиппа.
      – Да, пожалуйста, – кивнула Флер.
      Несколько секунд она вертела в руках карточку и внимательно ее разглядывала.
      – Ваш отец такой заботливый…
      – Знаете, я, пожалуй, все-таки выпью «Манхэттен», – объявила Филиппа. – А потом шампанское. В конце концов, я не за рулем!.. Что с вами, вам нехорошо?
      – Нет-нет, – нахмурилась Флер. – Просто задумалась.
      Официант откупорил бутылку – пробка выскочила почти беззвучно – и налил шампанское в бокал, а бокал ритуальным жестом подал Флер.
      – Обычно мужчинам сложно меня удивить, – проговорила Флер как будто про себя. – Но сегодня…
      Она отхлебнула шампанское.
      – Восхитительно!
      – Сегодня вас все-таки удивили! – с торжеством воскликнула Филиппа.
      – Сегодня меня все-таки удивили, – подтвердила Флер, отпила еще и мечтательно посмотрела на бокал. – Даже два раза.
      От звука ключа, поворачивающегося в замке входной двери, Ламберт так и подскочил. Пришла уборщица.
      Трясущимися руками он затолкал папки в ящик и, выскочив из кабинета, неторопливо спустился по лестнице. Проходя в прихожей мимо уборщицы, жизнерадостно ей улыбнулся, хотя сердце отчаянно колотилось и по спине бегали мурашки.
      Десять миллионов оборотных средств! Это деньги для доверительного фонда, не иначе. Тогда почему они лежат не на целевом, а на текущем счете Ричарда? Что происходит? Ламберт остановился возле своей машины, слегка задыхаясь и с трудом сдерживая панику. Деньги лежат не на целевом счете, значит, Филиппа вовсе не миллионерша. А у него чудовищный перерасход и никакой возможности его покрыть.
      Он открыл дверцу, рухнул на сиденье и уронил голову на руль, обливаясь холодным потом. Бессмыслица какая-то! Неужто Эмили его обманула? Обещала ведь, что Филиппа будет богата! Они, мол, все организуют, деньги положат на имя Филиппы, и, как только ей исполнится тридцать, она их получит. А что в реальности? Деньги все еще на счете у Ричарда. Похоже, Ричард собрался что-то с ними сделать. Но что? Передать Филиппе? Или вышвырнуть на хрен?
      Ламберт уже ничему бы не удивился. А самое ужасное, что от него совершенно ничего не зависело.
      Когда принесли десерт, Филиппа перегнулась через стол и заглянула Флер в глаза. Она выпила два «Манхэттена» и щедрую дозу шампанского, после чего стала крайне разговорчива, хоть и невнятно выговаривала слова. Растрепанная, с покрасневшими щеками, она, видимо, собиралась сказать нечто важное.
      – Я вам наврала.
      Слова вырвались как будто сами собой. Флер удивилась.
      – Прошу прощения?
      – Нет, это я прошу прощения. Вы же моя лучшая подруга, а я вам наврала. Вы моя лучшая подруга, – с жаром повторила Филиппа. – А я вам сказала неправду. Про Ламберта.
      Она схватила Флер за руку и сморгнула слезы.
      – В самом деле? А что такое вы мне сказали про Ламберта? – Флер высвободила руку и взялась за ложечку. – Ешьте пирожное, Филиппа.
      Та послушно взяла ложечку и принялась ковырять пирожное с заварным кремом. Вдруг она вскинула глаза.
      – Я сказала, что люблю его.
      Флер не спеша угостилась ложечкой шоколадного мусса.
      – А на самом деле не любите?
      – Иногда мне кажется, что люблю, но… – Филиппа задрожала. – На самом деле – нет.
      – Сложно вас за это винить.
      – Я попала в ловушку брака без любви, – изрекла Филиппа, глядя на Флер воспаленными глазами.
      – Ну так уходите.
      Флер зачерпнула еще ложечку мусса.
      – Вы считаете, мне нужно уйти от Ламберта?
      – Если вы с ним несчастны…
      – А может, мне стоило бы завести роман? – с надеждой спросила Филиппа.
      – Нет, – твердо ответила Флер. – Ни в коем случае.
      Филиппа неуверенно проглотила заварной крем, взяла еще. По щеке у нее покатилась слезинка.
      – А если я уйду от Ламберта, а потом… а по том пойму, что я на самом деле его любила?
      – По крайней мере, будете знать наверняка.
      – А если он уже не примет меня обратно? Я останусь одна!
      Флер пожала плечами.
      – Ну и что?
      – Как – что? Я не могу одна! – Голос Филиппы поднялся до крика. – Вы знаете, как трудно в наше время с кем-нибудь познакомиться?
      – Я-то знаю. – Флер позволила себе сдержанную улыбку. – Просто нужно уметь искать.
      – Я не смогу одна, – упрямо повторила Филиппа.
      Флер досадливо вздохнула.
      – Так оставайтесь с ним. Филиппа, вы слишком много выпили…
      – Нет, вы правы, – перебила Филиппа. – Я уйду от него. Он мерзкий человек.
      – Не могу с этим не согласиться.
      – Я не хотела за него выходить, – всхлипнула Филиппа.
      Слезы с новой силой полились на скатерть.
      – Теперь вы от него уйдете, – сказала Флер, сдерживая зевок. – Значит, все в порядке. Попросим счет?
      – А вы мне поможете пережить все это?
      – Конечно.
      Флер подняла руку, и два официанта с совершенно одинаковыми белокурыми волосами подлетели к столику.
      – Счет, пожалуйста, – сказала Флер. Филиппа посмотрела на часы.
      – Вам, наверное, пора на панихиду? – тускло спросила она.
      – Пожалуй, я туда все-таки не пойду, – подумав, проговорила Флер. – Мы с Хетти не были близкими подругами. Кроме того, я сегодня не в настроении. Все это довольно сложно…
      Филиппа не слушала.
      – Флер, – объявила она, утирая слезы, – вы мне очень нравитесь.
      – В самом деле, дорогая?
      Флер ласково улыбнулась. И как только у такого человека, как Ричард, могла родиться эта безвольная плакса?
      Филиппа шмыгнула носом.
      – Вы с папой поженитесь?
      – Он мне пока не предлагал, – быстро ответила Флер, сверкнув улыбкой.
      Подали счет в кожаной папочке. Флер, не глядя, положила в папку золотую карту Ричарда. Дамы проводили глазами уносившего ее безликого официанта.
      – А если предложит? Вы согласитесь?
      – Что ж…
      Флер откинулась на спинку стула. Десять миллионов, подумала она. Эта мысль перекатывалась в сознании, словно громадный сверкающий шар. Десять миллионов фунтов стерлингов. Превосходное состояние по любым меркам.
      – Кто знает? – сказала, наконец, Флер и одним глотком осушила бокал.
 
      – Думаешь, мой папа с твоей мамой поженятся? – спросил Энтони, плюхнувшись на безупречно ровную травку грина.
      – Откуда я знаю? – раздраженно ответила Зара. – Перестань спрашивать одно и то же. Я не могу сосредоточиться!
      Она наморщила нос, глубоко вздохнула и ткнула мяч клюшкой. Мяч прокатился несколько дюймов по направлению к лунке и замер.
      – Ну вот, все из-за тебя! Отвратный удар.
      – Нормальный удар, – возразил Энтони. – Ты быстро учишься.
      – Ничего не быстро. Дурацкая игра.
      Она со злостью стукнула клюшкой о землю. Энтони тревожно оглянулся: вроде никто не видел. Вокруг почти никого и не было. Они находились на детском грине, здесь всегда было безлюдно, а сосны загораживали вид. Энтони половину утра отрабатывал удары, готовясь к Кубку клуба – главному соревнованию летнего сезона. Оставшееся время он занимался тем, что подбирал мячи, которые у Зары то и дело улетали в кусты.
      – По мячу надо бить осмысленно. Вот представь себе…
      – Нечего тут представлять! – огрызнулась Зара. – Я знаю, что нужно делать – загнать дурацкий мяч в дырку. Просто у меня не получается!
      Она швырнула клюшку на землю и уселась рядом с Энтони.
      – Не понимаю, как ты можешь играть в эту тупую игру. На ней даже калории не сжигаешь!
      – Она вроде как затягивает, – сказал Энтони. – А куда уж тебе худеть?
      Зара словно не слышала – сидела молча и нахохлившись. Несколько минут было тихо.
      – Чего ты злишься? – спросил, наконец, Энтони.
      – Я не злюсь.
      – Нет, злишься. Весь день сегодня психуешь. С тех пор, как твоя мама уехала. – Он замялся. – Это потому, что…
      – Почему?
      – Ну, я просто подумал, может, ты знала ту женщину, по которой панихида, и…
      – Нет, – перебила его Зара. – Дело совсем не в том.
      Она отвернулась, насупившись еще сильнее.
      – Здорово, что ты поедешь в Нью-Йорк, – бодрым тоном произнес Энтони.
      – Еще неизвестно, поеду или нет.
      – Конечно, поедешь! Твой друг Джонни тебя отвезет.
      Зара пожала плечами.
      – Как-то я себе это плохо представляю.
      – А почему?
      Она опять пожала плечами.
      – Не представляю, и все тут.
      – Просто ты хандришь, – с умным видом изрек Энтони.
      – Я не хандрю! Мне хочется…
      – Чего? – встрепенулся Энтони. – Чего тебе хочется?
      – Хочется знать, что будет, понял?
      – У моего папы с твоей мамой?
      – Ага, – чуть слышно ответила она.
      – Я думаю, они поженятся. – Энтони был полон энтузиазма. – Спорим, папа скоро сделает ей предложение. И тогда вся эта история с золотой картой… – Он понизил голос. – У мужа и жены все равно все общее.
      Зара посмотрела на него.
      – Как ты хорошо все разложил по полочкам!
      – А что?
      Энтони покраснел и подергал пучок коротко подстриженной травы.
      – Энтони, ты такой порядочный, ё-моё!
      – Неправда! – возмутился он.
      Зара вдруг расхохоталась.
      – Да это же неплохо!
      – Ты так говоришь, как будто я… примерный мальчик. А я не такой! Я тоже делал… разные вещи.
      – Какие? – подначила Зара. – По магазинам тырил?
      – Ты что! Нет, конечно.
      – Играл в азартные игры? А как насчет секса?
      Энтони густо покраснел. Зара придвинулась ближе.
      – Энтони, ты когда-нибудь занимался сексом?
      – А ты?
      – Не говори чушь. Мне всего тринадцать.
      Энтони сразу полегчало.
      – Ну, мало ли… С тебя сталось бы. В смысле, ты же куришь травку?
      – Это совсем другое, – ответила Зара. – И вообще, если слишком рано начать заниматься сексом, будет рак шейки матки.
      – Рак шеи? – озадачился Энтони. – Это как?
      – Шейки матки, дубина! Ты хоть знаешь, что такое матка? Это вот здесь. – Она показала куда-то в районе застежки своих джинсов. – Там, внутри.
      Энтони проследил взглядом за ее пальцем и почувствовал, как застучала в висках кровь. Рука сама собой взлетела к родимому пятну.
      – Чего ты его прикрываешь? – спросила Зара.
      – Что? – придушенно просипел Энтони.
      – Да я про твое родимое пятно. Не надо его закрывать.
      – Тебе, что ли, нравится?
      – Ну да. А тебе разве нет?
      Энтони в растерянности отвел глаза. Никто никогда не говорил с ним о его отметине; он привык делать вид, что пятна не существует.
      – По-моему, очень сексуально.
      Голос Зары одновременно и ласкал, и царапал слух.
      Энтони задышал чаще. Никто никогда не называл его сексуальным.
      – Мама его видеть не могла.
      – Не может быть, – утешила Зара.
      – Может! Она… Неважно, – оборвал Энтони.
      – Еще как важно!
      Несколько секунд Энтони молча смотрел в землю. Верность матери боролась в нем с внезапным отчаянным желанием выговориться.
      – Она хотела, чтобы я носил повязку на глазу. Чтобы этой штуки не было видно.
      – Повязку?
      Энтони рывком обернулся и натолкнулся на недоверчивый взгляд Зары.
      – Я помню. Она спросила, как я считаю – правда, мол, было бы весело носить повязку на глазу. Как у пиратов. И достала такую… жуткую черную пластиковую нашлепку на резинке.
      – А ты?
      Энтони зажмурился, вспоминая взгляд матери – отвращение, прикрытое бодрой неискренней улыбкой. От боли сдавило грудь.
      – Я эдак посмотрел на нее и сказал: я же через повязку не смогу видеть. А она засмеялась и сделала вид, что пошутила. Только… – Он проглотил комок в горле. – Не шутила она. Я и тогда уже знал. Она хотела прикрыть пятно.
      – Черт, ну и сволочь!
      – Она не сволочь! – Голос Энтони сорвался. – Она просто…
      Он закусил губу.
      – А, по-моему, смотрится сексуально! – Зара придвинулась еще ближе. – Ну очень сексуально!
      Наступила короткая пауза. Зара смотрела Энтони прямо в глаза.
      – А… а если люди целуются, от этого бывает рак шейки матки? – спросил Энтони и сам удивился, каким хриплым стал у него голос.
      Сердце колотилось как сумасшедшее.
      – Вроде нет, – сказала Зара.
      – Это хорошо.
      Он медленно и неловко обхватил Зару за костлявые плечики и притянул к себе. Ее губы пахли мятой и диетической колой, язык мгновенно нашел его язык. Она уже целовалась раньше, как в тумане подумал Энтони. Много целовалась. Уж наверное, больше меня.
      Когда они разъединились, он посмотрел на нее настороженно: вдруг смеется? Сейчас возьмет и скажет что-нибудь обидное.
      Нет. К его изумлению и ужасу, она смотрела куда-то вдаль, и по щеке Зары ползла слезинка. В голове у Энтони замелькали картины обвинений и беспомощных оправданий.
      – Зара, прости! Я не хотел…
      – Не волнуйся, – тихо ответила она. – Это не из-за тебя. Совсем даже не из-за тебя.
      – Значит, ты не против?
      Он смотрел на нее, слегка задыхаясь.
      – Конечно, не против. Я хотела, чтобы ты меня поцеловал. Ты же и сам понял. – Она вытерла щеку, подняла глаза и улыбнулась. – Знаешь что? Поцелуй меня еще.
      К тому времени как Филиппа пришла домой, у нее страшно разболелась голова. Флер взяла такси и уехала на вокзал Ватерлоо, а Филиппа отправилась дальше по магазинам в одиночку. Она обошла магазинчики подешевле, куда постеснялась бы заглянуть с Флер, хотя втайне предпочитала именно их. Теперь туфли жали распухшие ноги, прическа потеряла всякую форму, на коже, казалось, осела вся лондонская пыль. Входя в квартиру, Филиппа услышала в кабинете незнакомый голос, и сердце забилось быстрее. Ламберт привел кого-то в гости? Можно будет устроить импровизированный ужин! Как удачно, что на ней розовый костюм – пусть думают, будто она каждый день так одевается!
      Филиппа промчалась через прихожую, заглянула по дороге в зеркало, сделала утонченное и в то же время приветливое лицо и распахнула дверь кабинета.
      Ламберт был один – сидел, сгорбившись, в кресле у камина и слушал автоответчик. Незнакомый Филиппе женский голос говорил:
      «Необходимо срочно встретиться и обсудить сложившуюся ситуацию».
      – Какую ситуацию? – спросила Филиппа.
      – Никакую! – рявкнул Ламберт.
      Филиппа посмотрела на красный огонек автоответчика.
      – Она вот сейчас звонит? Почему ты не снимешь трубку и не поговоришь с ней?
      – Почему ты не заткнешься? – прорычал муж.
      Филиппа посмотрела на него. После ланча с Флер она уже снова начала думать, что ее брак, возможно, не настолько ужасен, может быть, есть еще надежда. Решение расстаться с Ламбертом постепенно растаяло, оставив привычное горьковатое ощущение неудавшейся жизни.
      А теперь вдруг решимость вернулась. Филиппа набрала в грудь воздуху и сжала кулаки.
      – Какого черта ты мне все время хамишь! – закричала она.
      – Что-о?
      Ламберт медленно повернул голову, глядя на жену с непритворным изумлением.
      – Все, хватит, надоело! – Филиппа шагнула вперед, заметила, что все еще держит сумки с покупками, и плюхнула их на пол. – Ты обращаешься со мной как с прислугой! Как с какой-то дурой! Я требую уважения!
      Филиппа топнула ногой, жалея, что никто их сейчас не видит. Великолепные реплики сами просились на язык, сцены бурных объяснений из тысяч любовных романов кружили в голове. Она сама чувствовала себя доведенной до точки героиней одного из таких романов.
      – Я вышла за тебя по любви, Ламберт. Я хотела разделить с тобой твою жизнь. Твои мечты, твои надежды. Но ты отстранился от меня, ты меня игнорируешь…
      – Я тебя не игнорирую! – возразил Ламберт. – О чем…
      – Ты вытираешь об меня ноги! – Филиппа гордо встряхнула волосами. – Что ж, достаточно. Больше не хочу.
      – Что? – повысил голос Ламберт. – Филиппа, что за дурь на тебя нашла?
      – Задай себе тот же вопрос! Я ухожу от тебя.
      Она вздернула подбородок, подхватила сумки и повернулась к двери.
      – Я ухожу, и ты меня не остановишь.

14