Он побывал во многих городах. Путешествовал и на западе, добравшись до Мерроэ и Тевера, посетил Сараган, где ему предлагали целое состояние за того злобного демона, на котором он странствовал. Видел он и Хадрамаут, где ему сообщили о том, что необъятная земля, по которой он странствует, не одна в этом мире, а есть еще несколько континентов: Имана, Джемар, Алан и Гобир. Из них Имана равна по величине Варду, ну разве что немного меньше. А остальные сильно отличаются по величине. Вард гуще всех населен, а самый безлюдный – Гобир. Но это еще ни о чем не говорило страннику.

Наконец он попал в государства востока – и его потрясли богатства Бали, Эреду и Сихема. А еще он стал свидетелем тому, как у этого мира появился новый владыка – молодой фаррский завоеватель, аита Зу-Л-Карнайн. Успехи юного полководца, за короткий срок создавшего целую империю и сумевшего удержать ее от распада, не давали покоя Самаэлю. И он вспомнил, что ему самому было нужно.

С тех пор у гиганта не было ни минуты покоя: он искал способы претворить в жизнь свою мечту. Пока наконец не достиг в своих странствиях земель варваров. Это были бесконечно богатые земли, и населяли их бесконечно разобщенные племена. Искусные охотники, следопыты и рыболовы, красивые, могучие, здоровые люди прозябали в невежестве и нищете, поклоняясь стихиям и духам животных. И Самаэль решил, что именно они станут основой основ его империи. Законы, которым подчинялись дикари, были ему только на руку. Ему ничего не стоило победить их вождей и занять первое место. Ему легко удалось объединить этих людей под своей рукой.

Он и сам не понимал, отчего назвался сыном Ишбаала. Если бы его спросили, кто такой Ишбаал, гигант бы только пожал плечами. Он придумал этого бога, придумал ему и целое царство – Царство Смерти. Но Самаэль был уверен в том, что этот бог не более чем плод его воображения. Просто он успел немного разобраться в людях и понимал, что им всегда приятнее подчиняться кому-то, кто по устройству мира стоит выше их. И тогда многие неприятности сами собой устраняются. Там, в пещере, он не вспоминал про своего вымышленного отца. Однако кто-то словно вложил эти слова ему в уста, и они были произнесены им без особых раздумий. Сам урмай-гохон был слишком разгорячен боем с Мэлором и страдал от действия яда, так что и не заметил тогда, что сказал поверженному демону.

Единственная странность до сих пор не давала гиганту покоя. Если он смирился со своим беспамятством и безродностью, то никак не мог согласиться с тем, что ему не дается в руки оружие. Ни один из мечей или боевых топоров, которые он намеревался не раз и не два купить, не удовлетворяли его. А он словно был противен им. Спустя какое-то время Самаэль отказался от бесплодных попыток. Благо на него никто и никогда не нападал, справедливо полагая, что эта гора мышц способна за себя постоять.

И вот наконец он держит в руках свое оружие! И вот он исполнил задачу, которая не давала ему покоя многие ночи напролет. Он достиг пещеры, получил то, что было предназначено ему, отвоевал свое наследство в бою с армией мертвецов и теперь имеет полное право идти дальше по избранной им дороге.

Урмай-гохон вернулся к народу танну-ула с победой. Он привел обратно всех воинов, которые уходили с ним в поход. И не беда, что некоторые были ранены, зато они привезли с собой огромную добычу. И хотя сама добыча была бесполезна для подданных урмай-гохона, на нее можно было выменять множество вещей. Повелитель щедро одарил тех, кто сопровождал его. А всю степень его щедрости они смогли оценить после того, как отправились в Аруз, на ярмарку.

Никогда еще недавние варвары не получали столько сокровищ от торговцев и менял. Даже если бы они привезли им по сто сотен шкур, то и тогда не выторговали бы такого количества еды, тканей, украшений и оружия, как за крохотные вещицы из белого и желтого металла. Некоторые, правда, и самим воинам казались приятными на вид, особенно те, что были щедро украшены цветными блестящими камешками. Но они уже твердо усвоили, что урмай-гохон прав всегда и во всем. Во время голода и холода ни камешки, ни желтые фигурки не накормят и не согреют. А вот те груды вещей, которые вываливали перед ними улыбающиеся жители города, всегда были и будут полезны.

Они купили также повозки и быков и теперь не уставали восхищаться изощрениями человеческого разума, которые так облегчили им жизнь, – впервые люди танну-ула не тащили ношу на себе и не портили грузом спины своих коней; а еще они с восторгом рассматривали могучих животных, покорных их воле, которые без видимого труда влекли их добро по направлению к селению.

Далеко по степи растянулась цепочка повозок и всадников. Скрипели колеса, мычали быки, ржали лошади и курилась желтая пыль.

Так обычно начинается отсчет новой эпохи, именно так чаще всего зарождается новая история, но летописцы не любят таких прозаических картин и предпочитают описывать великие сражения, забывая, однако, о том, что сами сражения зачастую бывают выиграны задолго до начала.

Урмай-гохон Самаэль выиграл свою первую битву с Сихемом именно в этот день, что бы там ни говорили ученые мужи...

Когда сотня дикарей вернулась из Аруза после ярмарки, не было среди народа танну-ула ни одного человека, который не прославлял бы нынешнего владыку.

Женщины получили такие ткани и украшения, о которых и мечтать не смели, дети вдоволь наелись и теперь лакомились диковинными сладостями, которых отродясь не видели. Воины примеряли удобную одежду и вертели в руках блестящие клинки.

Сам владыка и повелитель в Аруз не ездил. Вместо себя он отправил двух гохонов – Архана и Хоу-и. Сейчас они спешили в алый шатер, чтобы отчитаться о своей поездке и рассказать Самаэлю все, что он захочет услышать.

Уже при входе в шатер их ждал новый сюрприз. Вокруг жилища урмай-гохона стояли неподвижно пятьдесят отборных воинов. В руках они держали копья и топоры, добытые в битве у Онодонги. Стражи осмотрели подходящих с головы до ног, наконец один из них молвил:

– Вас велено пропустить не мешкая.

– А остальных? – заинтересовался Архан.

Страж только первый день выполнял свою почетную миссию, поэтому не привык к своему особенному положению. И считал себя обязанным подробно ответить на вопрос гохона:

– Мы обязаны испрашивать дозволения у Самаэля, пускать ли к нему тех, кто хочет говорить с ним.

– Мудро, – одобрил Хоу-и.

– Урмай-гохон повелел не беспокоить его по пустякам, дав старейшинам право решать споры женщин с женщинами и женщин с мужьями. Только в тех случаях, когда старейшины не могут договориться, дозволено беспокоить повелителя, – доложил воин, понизив голос.

– И это мудро, – сказал Хоу-и.

– И еще приказано, чтобы гохоны не занимались спорами, тяжбами и обидами, но ведали оружием, воинами, а также едой и лошадьми. Им никто не указ, кроме урмай-гохона.

– И это очень мудро, – согласился Архан.

– Тогда нам надо поторопиться, – обратился к своему спутнику Хоу-и. – Самаэль может разгневаться, что мы заставляем его ждать.

Он откинул полог шатра и вошел внутрь.

– Приветствую тебя, могучий сын Ишбаала.

– Рад видеть тебя здоровым и сильным, – сказал Архан.

Самаэль обернулся к ним. Он сидел на мягких шкурах, рассматривая какие-то свитки. Это были купленные им еще в Хадрамауте подробные карты Варда и отдельных государств. Сейчас он занимался изучением карты Сихема и Бали.

– Какие новости вы привезли? – спросил он.

Архан задумался, предоставив Хоу-и возможность говорить с владыкой. Что-то странное чудилось ему в выражении лица Самаэля, будто прибавилось в нем жестких черт, да и голос звучал резче и грубее, чем он уже привык.

– Мы сделали все, что ты велел, божественный, – склонился перед владыкой гохон. – Мы купили быков и повозки, оружие и еду, а также воины на подаренную им добычу обменяли себе и своим женам множество вещей – и теперь весь народ славит тебя.

– Вы будете славить меня еще больше, когда я подарю вам все страны этого мира. Архан, а что скажешь мне ты?

Архан получил от своего повелителя особое задание. Нельзя сказать, чтобы оно ему нравилось, но он не обсуждал приказы Самаэля, считая, что его господину виднее.

– Ворота города охраняются четырьмя стражниками. А высота стен – в три человеческих роста. Но зато сами стены сложены из грубых камней – мы поднимемся по таким с легкостью. Это не составит труда воинам Великого. Мы оставили твои заказы кузнецам и тем, кто делает упряжь для коней. Нам сказали приехать через четверть луны.

– Ты хорошо справился, – сказал Самаэль. – Я доволен тобой. Говори, чего хочешь.

– Хочу, чтобы ты и впредь был мной доволен, – склонился Архан.

Владыка небрежным жестом отпустил своих военачальников, и они вышли из его шатра, полные самых разнообразных предчувствий.

– Как ты думаешь, скоро будет война? – спросил юноша у умудренного годами Хоу-и.

– Не знаю, – ответил тот. – Иные бы вожди уже бросились на этот город, но наш владыка чего-то ждет. И не только оружия. Посмотрим...

В ту ночь Самаэлю не спалось. Он вышел наружу из душного шатра, переполошив этим своих охранников-багара. Те только начинали привыкать к особенностям своей службы.

Гигант обвел взглядом пространство, на котором разбили шатры его люди. Повсюду горели костры, и казалось, что это просто в голове что-то перепуталось, что звездное небо лежит на темной земле, вспыхивая искрами небесных светил. Народ танну-ула был многочислен, и его огромная армия могла завоевать любое государство.

Утром следующего дня начались тренировки. Самаэль учил воинов всему, что знал сам: искусству верховой езды и сражению на мечах, обращению с копьем и боевым топором. А главное – воинской дисциплине. Его солдаты непрестанно выстраивались в боевые порядки, переформировывались на ходу, соединялись и разбивались на небольшие группы.

Небольшие мишени из шкур были грубо раскрашены охрой и сажей. Лучники танну-ула без устали посылали в них одну стрелу за другой. Каждый хотел обратить на себя внимание вождя и удостоиться его похвалы.

Копейщики старались проткнуть насквозь туго набитые соломой мешки. Несколько человек возились с переносной кузней, постигая сложное искусство изготовления подков. Варвары только сейчас узнали, что жители городов подковывают своих коней. Тут же два десятка женщин варили еду в громадных котлах и раздавали ее тем воинам, которых командиры отрядов отпустили на краткий отдых.

Лагерь шумел: отовсюду неслось шипение пара, звон мечей и булав, глухие удары стрел, втыкающихся в деревянные доски, стук топоров и звон молотов по наковальне. Высокими птичьими голосами кричали дети, басовито рявкали гохоны, понукая нерадивых и щедро раздавая пинки и затрещины. Голосили женщины, которых молодые воины успевали притиснуть к стогу сена. Сено собирали в копны подростки, чтобы кормить им вьючных и тягловых животных. Быки ревели, кони ржали, несколько коров мычали, требуя, чтобы их подоили, и женщины танну-ула опасливо пытались к ним подступиться. А над всем этим жужжали шмели и сновали в знойном воздухе...

Вместе с ними вилось в воздухе и предощущение грядущих великих сражений.

Аруз отчаянно сопротивлялся вот уже третьи сутки, посылая гонца за гонцом в столицу с просьбами о помощи. Но жители пограничья прекрасно понимали, что если даже на их крик отчаяния и отзовутся, то, пока соберут армию, способную отразить нашествие варваров, пока снарядят ее и отправят в путь, их уже не будет на свете. Но тем не менее они слали гонцов, чтобы предупредить Сихем о надвигающейся опасности. Страшной, неотвратимой, жестокой, которую они во многом взлелеяли своими руками. Вот когда вспомнили недобрым словом жители Аруза золотой караван, купивший не только их изделия, но, очевидно, и разум.

Своими руками выковали они те стрелы, которые сейчас свистели у них над головами, те мечи, которые сейчас безжалостно сносили головы защитников на стенах... И так можно продолжать до бесконечности.

Правителем Аруза был некий Керемет, в прошлом – могучий воин и талантливый военачальник, опальный вельможа, едва оставшийся в живых при прошлом правительстве, но так и не удостоившийся почестей при нынешнем. Впрочем, он был уже стар, мечтал спокойно дожить на границе свой век и ни к чему особенно не стремился, довольствуясь тем, что имеет. И вот все его благополучие, все благополучие его подданных, а главное – их жизнь и безопасность всего государства поставлены на карту, и теперь все грозит лопнуть как мыльный пузырь в течение нескольких дней.

Керемет повздыхал, кликнул телохранителя и с его помощью втиснулся в доспехи, которые вот уж два десятка лет благополучно пылились на стене оружейной. Пока старый Пак – такой же старый и тучный, как его господин, – затягивал ремни, ремешки и ремешочки на панцире, правитель Аруза думал о том, что и доспехи имеют привычку усыхать от времени: ишь как уменьшились за двадцать лет. Ему пришлось сильно втянуть живот, чтобы как-то в этом панцире уместиться. Затем он водрузил на голову стальной шлем с серебряными бляхами и, кряхтя, двинулся к стенам.

Уже на довольно большом расстоянии от них он услышал шум сражения. Оно не прекращалось ни на минуту вот уже третьи сутки, а правитель Аруза все никак не мог поверить глазам и ушам – он надеялся, что проснется утром следующего дня и ему доложат, что варваров нет, что они растаяли как дым в своей пыльной и дикой степи. Но его надеждам не суждено было сбыться.

Бережно поддерживаемый Паком, он стал карабкаться по узеньким ступенькам, чтобы добраться до самого верха. Керемет отдувался, пыхтел, получил несколько увесистых оплеух и пинков от тех защитников, которые его не признали. А старик путался у них под ногами, мешал поднимать на стены камни, которые сбрасывали на головы нападающим, и даже наступил на руку раненому воину. Тот и отозвался с присущей восточным людям энергией и фантазией. Керемет уже одолел половину лестницы, а вслед ему все еще неслось полное и подробное жизнеописание его предков. Пострадавший как раз перешел к прадеду.

Правитель не обижался. Это был безобидный и беззлобный человек, который никогда и ни на ком не срывал своего зла и не вымещал своих обид. Он был бы только рад расплатиться всеми неприятностями самому, чтобы город уцелел и выстоял, но он понимал, что это невозможно.

Защитников на стенах катастрофически не хватало. Ранеными была переполнена городская больница, и теперь стонущих, окровавленных людей спускали вниз и укладывали рядами на городской площади, недалеко от главных ворот, под импровизированными навесами.

Со вчерашнего дня варвары стали пускать в город зажженные стрелы. Это было опасно, потому что большинство зданий в Арузе было крыто соломой. Нагретая, высушенная солнцем, она моментально вспыхивала от малейшей искры, и в городе то и дело занимались пожары. А воды у осажденных осталось не так уж и много. Обычно они пользовались не только колодцами в черте города, но еще и несколькими источниками, которые находились за его стенами. Лишенные этой возможности, жители Аруза уже начали страдать от жажды. Они прекрасно понимали, что еще одна-две атаки варваров – и крепость падет.

С этой стороны никто не ждал нападения, поэтому Аруз был пограничной крепостью лишь по названию. Даже стены его давно уже требовали ремонта. А что касается войск, находящихся на этом рубеже, то об их числе лучше вообще не вспоминать. Сихем был весьма и весьма беспечным государством, основным развлечением в котором были правительственные перевороты. В таких условиях дело редко доходит до серьезного укрепления обороноспособности.

То, что произошло в степи за последние несколько месяцев, просто не поддавалось объяснению. Разрозненные и малочисленные дикие племена, не знавшие колеса и плуга, в мгновение ока превратились в могучий народ, носивший имя танну-ула, а его правитель и военачальник обладал несомненными талантами полководца и организатора. Ведь это он создал в считанные недели грозную и дисциплинированную армию, которая осаждала сейчас Аруз, это он нашел где-то огромное количество золота, чтобы заплатить жителям Сихема за оружие, и все понимали, что одним только пограничьем он не удовлетворится.

Керемет опасливо выглянул из-за высокого зубца, и в него тут же полетели стрелы. Одна из них, коротко свистнув, вонзилась в горло стоявшего рядом воина в кольчуге, и тот с хрипом свалился вниз, прямо в толпу осаждавших.

– Несите смолу! – крикнул правитель.

– Нету! – ответил кто-то безнадежно.

Голос был хриплый, сорванный и смертельно уставший.

– Закончилась смола, сиятельный, – сказали слева.

И Керемет поразился тому, насколько похожи были голоса – пропыленные какие-то, измученные, бесцветные.

– Так оловом их!

– Плавить не на чем. Солома жару не дает, а все остальное уже спалили. Олова еще немного есть, но толку...

– Пак! – крикнул правитель. – Возьмите мебель из моего дома!

– Я, – откликнулся старый слуга, – по скудоумии своему, конечно, еще давеча все деревянное отдал. Только и осталось, что не горит.

Правитель пожал плечами:

– Как это я сам не заметил?

– До того ли тебе, сиятельный? – спросил голос.

– Не до того, – согласился Керемет. – Что делать будем, дети?

– Умирать, – спокойно ответил ему первый собеседник. – Вот только женщин жалко да детишек. Нам-то что – достаточно пожили в мире и спокойствии. На границе ведь так и не бывает никогда – мы своей работы дождались. Другое дело, что выполнить ее ну никак...

– Сильны варвары? – спросил Керемет, словно надеялся услышать от своих измученных солдат хоть что-нибудь обнадеживающее.

– Так какие же эт варвары? Эт уже не варвары, – ответил молодой паренек, глотая торопливо концы слов. – Страх какой-то да гнев божий, но никак не дикари прошлые. Я их, сиятельный, хорошо помню, как торговаться приезжали. Шкуры там всякие привозили. Да они лишнюю лепешку чудом считали. Храбрые были, правда, всегда, но неумелые и неуклюжие. А тут чего деется? Тут как рыцари настоящие атакуют против нас – деревенщины.

– В том-то и беда, – сказал правитель.

Он уже третий день приходил на стены, к защитникам. Третий день со все возрастающим ужасом наблюдал, как они гибнут во множестве и стены все оголяются. У них закончились стрелы, и они подбирают вражеские, вот только стрелять ими из сихемских луков неудобно – стрелы длинные и предназначены для луков невиданного в Арузе размера.

Каменных построек тоже практически не было. А те, что были, уже поразбирали, забрасывая осаждающих импровизированными снарядами.

Самым выматывающим и страшным оказалась даже не сама война, не смерть солдат и ни в чем не повинных мирных жителей, даже не предчувствие скорой гибели всех – самым страшным был непрерывный рокот барабанов. Глухие мерные удары не давали думать и дышать, нарушали ритм биения сердец, парализовывали волю и исключали даже самый краткий отдых. Смертельно уставшие защитники, валясь с ног от слабости, все равно не могли заснуть. Даже сквозь забытье, куда они проваливались на время, окончательно обессилев, врывался этот стук. Люди вставали с постелей и импровизированных лежанок вконец разбитыми.

Керемет думал о надоевших барабанах и вдруг обратил внимание на то, что ритм боя изменился. Удары следовали один за другим гораздо чаще, и, похоже, самих барабанов стало больше.

– О Шуллат! – крикнул кто-то из солдат, призывая на помощь Огненного бога, покровителя Сихема. – О Шуллат Пламенеющий! Они идут на приступ!

– Ну и что? – равнодушно откликнулся седой бородач, стоявший по правую руку от Керемета. – Можно подумать, что прежде они к тебе в гости ходили.

– Но они же совсем не так идут!

Правитель высунул голову из-за круглой башенки, венчавшей надвратную постройку. Кажется, воин прав. Шли действительно не так, как обычно, хотя он и не мог сообразить, чем именно это зрелище отличалось от ставшего привычным за последние трое суток.

И тут Пак тихо произнес за спиной своего господина:

– Вот это великан!

И Керемет понял, что изменилось.

Длинная цепь варваров в ногу шагала по направлению к городским стенам. Они шли молча, только барабаны рокотали за их спинами. Барабанщиков правитель тоже успел разглядеть. Их огромные инструменты стояли на повозках, запряженных быками. А впереди всех на исполинском черном коне ехал воин, равного которому старый вельможа не видел ни разу за всю свою долгую жизнь. Могучий, мускулистый, со смоляными длинными волосами, связанными в тугой пучок на макушке, обнаженный по пояс исполин в золотом венце с драконьими крыльями по бокам, сияние которого слепило глаза. У него был длинный широкий меч, и он вез его, положив на плечо кверху острием. Он был страшен, и Керемет понял, что это едет Смерть Аруза...

До ближайшего леса было часов десять пути верхом, если коней не пускать шагом. Однако урмай-гохон гневался, и, кажется, даже скакуны чувствовали это. Может, именно по этой причине два десятка всадников преодолели указанное расстояние в рекордно короткий срок. В лесу они выбрали и свалили, как и приказал их повелитель, самое мощное дерево, какое только смогли отыскать. Они трудились над ним много часов подряд, сменяя друг друга, чтобы не упасть от усталости, и наконец очистили толстый ствол от веток и сучьев. Затем при помощи волосяных веревок затащили гигантское бревно на две повозки, стоявшие впритык одна к другой, и пустились в обратный путь. Он занял гораздо больше времени, ибо кони не в состоянии были быстро везти такую тяжесть. И вот трое суток спустя отряд прибыл к стенам Аруза.

Город все еще не сдавался, но Самаэль предвидел и подобный вариант, хорошо понимая, что его армия еще ни разу не была в настоящем сражении.

Несколько часов подряд возились самые искусные старики над тем, чтобы приладить к огромному бревну колеса, снятые с многочисленных повозок, закруглить один из его концов, а затем запрячь по нескольку быков с каждой стороны этого сооружения. Получился таран, подобный которому урмай-гохон видел во время своего путешествия по Мерроэ.

Пропитав жиром длинные кнуты, воины подожгли их и этими огненными бичами погнали обезумевших от страха животных прямо на ворота города.

Защитники Аруза беспомощно смотрели со стен, как неумолимо катится, набирая скорость, громадный ствол дерева. Взбешенные быки, ослепленные болью и ужасом, неслись с непривычной для них скоростью. Колеса тарана скрипели и трещали, но выдержали – ни одно не сорвалось. Как в кошмарном сне замедлились движения, и осажденные проживали каждый следующий шаг, каждый локоть, на который становился ближе неизбежный конец.

Аруз был очень старым городом, и стены его тоже были старые, и ворота... Они разлетелись от первого же страшного удара, который сотряс и надвратную башню, обрушившуюся внутрь проема. Она погребла под собой несколько защитников города. Раздались крики и стоны, брызнула из-под камней темная густая струя крови.

И с громкими воплями, под бешеный рокот барабанов ринулись в город варвары.

А умирать оказалось не страшно. Керемет часто думал о смерти и все спрашивал себя, сумеет ли он достойно встретить ее, когда придется. Но то ли от старости, то ли по свойству своего характера он принял конец собственной жизни гораздо спокойнее, нежели предполагал. Оказалось, что люди серьезно преувеличивают значимость и торжественность этого момента. Ничего особенного – день как день.

Он встал во главе маленького отряда измученных, изможденных людей против бесчисленной толпы хорошо вооруженных могучих воинов – смуглых, белозубых, в плащах из шкур, с развевающимися по ветру длинными волосами. Они ворвались в город кто пеший, кто верхами. Впереди всех несся всадник в золотом венце – таинственный урмай-гохон народа танну-ула, отведя руку с длинным клинком далеко назад. Вот он наскочил на солдата Аруза и распорол ему кольчугу и живот страшным и жестоким ударом снизу, не прилагая видимых усилий. Несчастный упал с протяжным воплем, зажимая смертельную рану обеими руками, а всадник стоптал его копытами своего бешеного коня и оказался перед следующей жертвой.

Это был старый Пак, который трясущимися, слабыми руками держал перед собой большой овальный щит в человеческий рост. Он заслонял собой правителя Керемета, потому что всю жизнь официально считался его телохранителем, – вот и пришла пора выполнять свою работу. Урмай-гохон развернул коня боком и с плеча рубанул по щиту. Тот развалился на две половины, как будто так было задумано. Пак неловко отскочил, вытаскивая свой меч, однако замешкался, запутавшись в перевязи. Великан не стал трогать его, понукая своего скакуна приблизиться сквозь образовавшуюся свалку из человеческих потных, израненных тел к застывшему на месте правителю. Орлиным глазом он высмотрел его богатые доспехи и теперь стремился уничтожить Керемета, чтобы разом подавить сопротивление защитников города. Без предводителя любое войско начинает делать грубые ошибки.

Однако, когда враг находился уже в нескольких шагах от замершего вельможи, дорогу ему снова преградил верный Пак. Неуклюжий старик угрожающе размахивал мечом – и видно было, что в прошлом он был не из последних воинов. Смуглый великан усмехнулся, высоко вздернул голову в золотом венце. Керемет не мог не признать, что выглядит он величественно и прекрасно, как молодой и жестокий бог, но сохрани нас судьба от таких богов... Коротко свистнул меч, и телохранитель, хрипя, повалился прямо под ноги своему хозяину, все пытаясь что-то сказать. Но кровь шла горлом, мешая словам, грузное старческое тело несколько раз судорожно вздрогнуло и затихло.

Керемет перестал воспринимать происходящее. Звуки стихли, шум битвы доносился откуда-то из невероятного далека, в глазах посерело, словно перед ними повесили влажную тряпку. И только лицо Пака в мельчайших подробностях стояло перед его взором. Знакомое с юности, с озорных проказ в столице Сихема лицо друга и наперсника тайн и всяческих проделок, за которые так доставалось иногда обоим. Лицо верного спутника, последовавшего за своим хозяином в изгнание, променявшего столицу на пограничный маленький городок, в котором время застыло раз и навсегда. Лицо человека, заплатившего своей единственной и оттого бесценной жизнью за несколько кратких минут бытия для своего господина и товарища. А, да при чем тут вообще господин?

Старый вельможа опустился на одно колено, с трудом приподнял безумно тяжелое и неповоротливое тело друга. Клинок варвара вошел ему под левое ребро, и несчастный умер быстро. Что он хотел сказать напоследок? Наверное, что-то хорошее. Пак всегда умел сказать что-нибудь очень хорошее, когда это было крайне необходимо, когда именно это и было нужнее всего.

Странная это была картина. Вокруг шумело сражение, падали со стонами и криками умирающие и тяжело раненные люди, легко раненные продолжали сражаться, не обращая внимания на свои царапины. Повсюду звенели клинки и глухо ударялись в податливую человеческую плоть тяжелые боевые топоры. Грохот, визг, лязг... И посреди этого ада, сошедшего на землю, стоял на коленях грузный седой старик в богатых доспехах и бережно прижимал к себе голову такого же старого, как и он сам, мертвеца. Но глаза его оставались сухими, возможно из-за жары...

Самаэль не питал ненависти ни к одному из безжалостно уничтоженных им людей. Просто так повелось, что одни убивают, а другие умирают. Наоборот было бы точно так же – просто среди мертвых оказался бы он. Возможно, что ему было даже слегка жаль двух стариков, защищавших свой город от нашествия врагов, – он тоже повел бы себя именно так. Но правила игры были установлены уже слишком давно, чтобы пытаться их изменить. И старики знали, на что шли. Они были достойны уважения, а поэтому о пощаде речь не шла. Он только подождал, пока вельможа обнажит свой клинок, чтобы не нападать на него – безоружного.

Керемет не собирался сражаться с великаном. Он видел, как тот владеет мечом. Даже в молодости правитель не смог бы тягаться с урмай-гохоном, как ни неприятно признавать подобный факт. Только не погибать же стоя на коленях. И вельможа вытащил меч, приготовившись к последнему в своей жизни сражению. Гигант в золотом венце взмахнул своим клинком, и Керемет в последний миг смог рассмотреть это прекрасное оружие – явное произведение искусства мастеров глубокой древности. И подивился еще, откуда это у варвара такое чудо.

А то, что говорят, будто напоследок перед глазами проносится вся предыдущая жизнь, оказалось ложью. Керемет хотел еще раз увидеть лицо одной женщины, которую, как выяснилось, любил, но такого подарка никто из богов ему не сделал. Он увидел только падающий на него сверху, из бездонного белого неба, сноп огня, похожий на прямую молнию...

Было, правда, очень больно в груди. А в остальном ничего, нормально.

Умирать оказалось вовсе не страшно.

Победоносная армия урмай-гохона Самаэля в несколько недель завоевала Сихем и теперь стояла в одном кратком переходе от столицы государства – Файшана. Файшан считался неприступной крепостью, потому что был выстроен на одной из небольших и немногочисленных гор страны, которая по преимуществу была равниной. С трех сторон крепость защищали отвесные скалы, а с четвертой – довольно быстрая и глубокая река, носившая смешное имя Ленточка.

Сам Файшан, конечно же, был во много раз больше, чем оборонительная крепость, и раскинулся по обе стороны Ленточки. Причем на левом, пологом, берегу было разбито множество прекрасных садов, искрились под солнцем искусственные водоемы, в которых сновала серебристая рыба, были выстроены прекрасные виллы для знати и дома богатых ремесленников, составлявшие несколько отдельных кварталов. Бедняки жили ниже по течению, промышляя рыбной ловлей и перевозом.

Занятый постоянными дворцовыми переворотами, Сихем не придал серьезного значения отчаянному призыву о помощи, пришедшему из пограничного Аруза. Во дворце нынешнего правителя – Аламжи – посудачили, что тамошний правитель стар, безынициативен и глуп наверняка. Единственное его достоинство заключалось, по мнению придворных, в том, что он не был в милости у предыдущего государя, а значит, нынешнему должен быть верен и предан всем сердцем.