Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Мужчина ее мечты

ModernLib.Net / Детективы / Угрюмова Виктория / Мужчина ее мечты - Чтение (стр. 9)
Автор: Угрюмова Виктория
Жанр: Детективы

 

 


– Не так уж и мало, – скупо улыбнулся Сторожук. – Спасибо, Миша. Большое дело сделали.

– А что нам до этого типа? – спросил стажер.

– Знал бы, начал бы действовать. Это как в анекдоте: сердцем чую, а доказать не могу. Ты иди, иди домой. У меня завтра выходной, так что я сам этим Семеновичем займусь.

Стажер уже ушел, а Павел так и остался сидеть на лавочке под домом Ники Казанской.

Эх, поспрошать бы тебя, Петр Семенович, со всей строгостью, что ты высматриваешь да вынюхиваешь, но невозможно. Что инкриминировать такому приличному человеку? Что он квартиру снимает неофициально? Так полгорода таких «нарушителей». Повод поговорить действительно имеется, но это дело участкового, а не опера.

А что он под парадным каждый божий день делает? «Влюбился, гражданин начальник. Влюбился на старости лет по самые уши и любуюсь предметом своей страсти издали. И казните меня за это, если хотите».

Придется поверить несчастному влюбленному, ибо вреда никакого он не нанес. Присутствие любви или ее отсутствие – факт недоказуемый. И смотреть не запретишь. Даже кошка может смотреть на короля, не то что какой-нибудь задрипанный Петр Семенович на Веронику Валентиновну. На нее, рыжую и зеленоглазую, просто грех не смотреть.

* * *

Прошлое – как наемный убийца.

Оно догоняет тебя, подкрадывается исподтишка и наносит удар в спину.

Можно, конечно, пытаться спрятаться, убежать, но всю жизнь не побегаешь. В конце концов, это просто скучно и глупо. Гораздо проще остановиться и подождать своего преследователя. Возможно, удастся от него отбиться. А если нет, то хотя бы встретить лицом. В этом есть что-то достойное. И когда дела кажутся совсем безнадежными, то стоит вести себя хотя бы достойно, чтобы после не жалеть. Я свято верю, что там, за порогом, кто-то есть. Я не всегда согласна с Ним, и по многим вопросам у нас серьезные расхождения. Но в конечном итоге не только я буду спрашивать с Него, но и Он с меня. Говорят даже, что у Него преимущество.

Это и неудивительно. У Него самое высокое служебное положение изо всех известных.


Совершенно зря пытается Павел натолкнуть меня на мысль о том, что не все так просто. Я это знаю гораздо лучше, чем он может себе вообразить. И в какой-то момент у меня даже возникло искушение сложить чемоданы и постараться исчезнуть из этого города. Помотаться по стране – тьфу ты, прошу прощения – странам бывшего СНГ. А потом осесть где-нибудь и начать новую жизнь. Жить тихо, не высовываться, завести приличного недалекого мужа, троих детей и маленькую собаку (не люблю маленьких собак!) с авитаминозом. И чтобы муж регулярно не получал скромную инженерскую зарплату, дети орали и не слушались, а собака чесалась и линяла. Ко всему тому – нацепить еще на нос очки без диоптрий и сделать прическу дулькой. Ноги, правда, искривить не удастся. Зато вполне возможно носить простые колготы, чтобы постоянно сползали и пузырились на коленках, сутулиться и редко улыбаться. И тогда меня точно никто не узнает.

Одно из двух: или все равно узнают и достанут, или я повешусь, не выдержав этой «спокойной» жизни.

Хрен редьки не слаще.

До дивана я все-таки доползла, что свидетельствует о моей невероятной выносливости. А то, как я об этом рассказываю, говорит еще и о душераздирающей, редкой, можно сказать, скромности. Ничего не скажешь, я отношусь к себе со вполне понятной симпатией, – простите меня, если можете, за эту маленькую слабость. Одним словом, не буду я убегать и прятаться. Бесполезное и хлопотливое это дело. Кроме того, я не собираюсь изменять себе. И единственного раза вполне хватит на всю оставшуюся жизнь. А сколько ее осталось, меня волнует, но не так, чтобы слишком. Потому что хоть я и успела сделать не все, что намеревалась, но и не так мало, как кажется. И каждый новый день жизни представляется мне весьма щедрым подарком.

Вы скажете: безрассудство. Эта девочка не нюхала пороху, вот и хорохорится. Когда ей наступят на хвост, она-то поймет, но будет уже поздно.

Но вы окажетесь не правы. Никогда в жизни не рассуждала я настолько здраво и не представляла себе последствий более четко. Желая отвлечься от грустных мыслей, принялась думать о мужчине своей мечты. И тут же запуталась – потому что их, как ни крути, двое. И очень трудно выбрать кого-то одного. Да и нужно ли?

Когда-то давно моя мудрая бабушка твердила: «Женщина, как кошка. Жить может с любым. Так что ищи не того, с кем будет хорошо жить, а того, без кого будет плохо умирать».

Даже если представить, что я уже собралась умирать, то почему-то все равно у своего смертного одра желаю видеть обоих сразу: и шикарного и загадочного Владимира Ильича, и открытого, добродушного Игоря Разумовского.

* * *

– Я предупреждал, – прошелестел старый Шу, смешно задирая голову, чтобы увидеть глаза любимого ученика, – я говорил, что великое Дао оставит тебя, когда женщина поселится в твоем глупом сердце.

Володька хотел брякнуть что-то вроде конкретного адреса, куда преспокойно могло отправляться великое Дао оптом и в розницу, но осекся, ужаснувшись подобному кощунству. Неужели и вправду не ошибался тацудзин? Неужели все, чему отданы долгие годы жизни и упорнейшего, изматывающего труда, он предаст сейчас ради женщины? И если окажется, что она не стоит того, – каким же пустым и бессмысленным станет его дальнейшее существование. Впрочем, это только минута слабости. Он набрал полную грудь воздуха и выдохнул:

– Она должна жить. Все остальное сейчас не имеет значения.

Старик внезапно повеселел:

– Такая целеустремленность радует меня. В конце концов, великое Дао – во всем. Кто сказал, что оно не может стать женщиной? Говори, чем я могу помочь тебе.

Абессинов бессильно опустился на пол и привалился спиной к стене.

– Прежде всего придется свернуть дело. Перевести в наличные максимальную сумму – сколько сможешь. Остальное останется. У меня, Шу, нет времени аккуратно выяснить, кто хочет убить мою женщину. Придется рисковать. И я почти уверен, что меня очень быстро вычислят. В запасе есть всего несколько дней, и за эти дни ты должен собраться. Меньше всего я хочу, чтобы ты пострадал из-за меня и моего смятения чувств. Ты слишком дорогой мне человек.

– Я буду готов.

– Посади кого-нибудь в мою машину, пусть поездит по городу. И пусть не просто катается, а изображает осмысленные действия. И обязательно побывает вот по этому адресу. – Володя пробормотал несколько цифр и название улицы. – Постоит недалеко от дома, затем подъедет к фирме. Правильно пускай ездит, дабы доставить удовольствие тому, кто будет внимательно следить за его действиями.

– Не учи старого филина ловить мышей.

– И если ты дашь мудрый совет, как спасти ее…

– Пока не буду знать, в чем дело, мой совет не будет мудрым.

– Верно, учитель. Ну, благослови меня. – И Володя Абессинов склонился перед старым китайцем.

– Ступай, мальчик, – прошептал тот.

* * *

– О чем, о чем они говорили? – бушевал Н. Н., нервно нарезая круги по толстому иранскому ковру, устилавшему пол в его кабинете.

– Они говорили по-китайски, – еле слышно ответил Константин Григорьевич. – Ничего не понятно.

– Мне самому понятно, что непонятно! – рявкнул Н. Н. – Переводчика нашли?

– Одного нашли, но он говорит, что это не то наречие, не то древний диалект…

– Короче, не фурычит!

– Так точно. Ни слова не понял, Николай Николаевич.

– Идиоты! Чему их в институтах учат?! – Он метнул гневный взгляд на съежившегося помощника. – А вам, дегенератам, я за что деньги плачу?!! Найдите специалиста-синолога!

Константин подумал, что синологи, кажется, занимаются собаками. И его счастье, что не решился довести эту мысль до своего разъяренного шефа, а то бы еще и головы лишился из-за незнания разницы между кинологами и синологами (впрочем, он так же был уверен, что кинологи занимаются кино).

– Ищем, ищем, – торопливо заговорил он. – Только загвоздка в том, что теперь ведь институты не работают. Специалисты «челноками» крутятся. Нам назвали фамилию, но вычислить пока…

– Уничтожу!!! – завизжал Н. Н., и помощник, как нашкодивший кот, опрометью кинулся из кабинета.

Как только дверь за ним захлопнулась, хозяин потряс головой. С лица его будто стерли гримасу ярости – оно снова стало безмятежным и спокойным.

– Не погонишь – не поедешь, – довольно промурлыкал он. – Главное, что «маячок» работает.

«Хаммер» – заметная машина. Однако водитель за рулем сидел крутой: быстро оторвался от его наблюдателей. Впрочем, он действительно профессионал, а Н. Н. приходится работать с придурками, как ни горестно это сознавать.

Но профессионал или нет, а техника не подведет. Хозяин кабинета довольно разглядывал компьютерную карту, по которой довольно быстро передвигалась яркая малиновая точка. «Вот, адресок совпадает. Поехал посмотреть, что к чему. А молодец парень – времени зря не теряет. Предложить ему, что ли, место? Четко работает, вызывает доверие. Правда, доверять нельзя никому, можно только робко надеяться. Если, конечно, соблюдать главное правило: на Бога надейся, а верблюда привязывай».

Если бы кто-то спросил Н. Н., зачем он приказал поставить «маячок» на машине киллера, зачем прослушивал его разговоры со старым китайцем, зачем тратил на это время и значительные средства и отвлекал своих людей, тот бы затруднился аргументирование ответить. Но, по сути, причина только одна: Н. Н. с незапамятных времен привык все держать под своим контролем. Единственный раз он изменил этому правилу, и последствия приходится расхлебывать до сих пор.

* * *

– Откуда это у тебя? – спросил Макс.

– Из архива. – Разумовский поставил на плиту чайник, вытащил из кухонного шкафчика едва початую бутылку «Хеннеси», который привык называть на французский лад, по имени производителя – «Эннеси». Затем сгреб фотографии в кучу и отодвинул в конец стола. – Я потому и говорю, что ты пришел очень вовремя. Мне тошно и страшно, Макс. И мы нашли даму фигуранта…

– Я догадался, – кивнул Одинцов. – И даже догадываюсь теперь, кто твой фигурант. Черт! Знали бы коллеги, что можно отыскать в наших пыльных и заплесневевших архивах, тут бы очереди желающих выстраивались… Хорошо еще, Бог милует. Но причем тут я и мои блестящие догадки? Ты-то сам все понимаешь?

– Не совсем, дружище. Только сообразил, что это и есть легендарная возлюбленная твоего японца.

– Да. Это она. Легендарная, как ты метко изволил выразиться. Представляешь, он называл ее «лунной хризантемой». Правда, красиво?

– Невероятно красиво, Макс… Мы с тобой никогда всерьез и подробно не говорили о твоем иэмото, и теперь я очень жалею об этом. Странным образом мне мешает жить не то, что я знаю, а то, чего я не знаю. И мне придется просить тебя рассказать все, что ты помнишь, чтобы я хоть в чем-нибудь разобрался.

Игорь плеснул коньяка в широкобедрые бокалы, и само собой вышло, что порция оказалась неприлично больше, чем положено по этикету. Друзья чокнулись и так же не по правилам ухнули янтарную душистую жидкость залпом.

– Грех такую красоту, как водку, на грудь принимать, – заметил Макс. – Я готов все, что помню и знаю…

– Подожди, – поспешно перебил его Игорь, – не говори сейчас ничего. У тебя-то многое встало на свои места, и ты вроде готов излагать свою версию. Но ты же еще не знаешь самого главного.

Одинцов вопросительно уставился на друга. Повисла неловкая тяжелая тишина, постепенно становившаяся все значительнее и трагичнее. Во взгляде Макса мелькнула безумная догадка.

– Ты хочешь сказать…

– Да. Если ты все еще собираешься выяснить, что собой представляет моя Ника Самофракийская, то вот тебе целая кипа ее портретов. Дерзай!

Макс ошарашенно повертел головой. Вытянул наугад из кучи фотографий одну, на которой загадочно улыбался его учитель-японец и заразительно хохотала, закинув голову, юная женщина. Он внимательно вгляделся в ее лицо:

– Знаешь, Игореш… Ты, конечно, влез в какое-то совершенно сумасшедшее болото по самые уши, но я тебе завидую. Правда-правда, искренне и честно говорю, что завидую. Женщина Уэсуги – это не просто длинноногая красотка с большими глазками. Это личность. Не могу утверждать, что знал ее, как самого себя, но я очень уважал ее. Наверное, был чуточку влюблен, – впрочем, кто из нас не был чуточку влюблен в нее? Она никогда не была похожа на других девушек, и после я не встречал подобных женщин. Может, на самом деле это тот редкий случай, когда ты нашел свою судьбу.

– Если она меня любит, конечно.

– Любовь нужно заслужить, что бы там ни говорили поэты о спонтанности и непредсказуемости этого чувства. Любви достойны только достойные.

– Ого, как ты заговорил – улыбнулся Разумовский.

Макс рядом, Макс готов помочь, и это вселяло надежду.

* * *

Мы были разные. Совсем разные, просто невыносимо. Нас трудно представить вместе. Так что неудивительно, что нас тянуло друг к другу, как магнитом.

Здесь все сложилось в одну кучу. И мое невозможное, на грани бреда и боли, увлечение средневековой Японией, ее традициями, культурой, мифами и легендами. Это давало мне возможность понимать Нобунага, как никто другой, а ему представляло редкое счастье быть по-настоящему понятым.

И наше одиночество – звенящее, заполнившее собой все пространство – тоже сказалось.

Жорж отдалялся от меня стремительно. И дело вовсе не в его частых и долгих отлучках – я умела ждать и прежде ждала терпеливо. Кроме того, я всегда руководствовалась в жизни мудрым заветом великого Тамерлана: «В конечном итоге победа достается не самому сильному и не самому хитрому, а самому терпеливому».

Но оказалось, что нам уже не сложить эту головоломку.

Огромную роль в том, что мы перестали быть по-настоящему близкими, сыграла все та же политика. Как случилось бы и во времена революции, мы оказались по разные стороны баррикад. Естественно, что перемены в стране представлялись мне важными, естественными и бесконечно необходимыми, а Жорж не мог их принять. Он стал похож на человека, пережившего смерть своих детей, и по-человечески я его жалела.

Может быть, я повзрослела и очерствела, вполне это допускаю. Но что-то хрупкое и ажурное внезапно сломалось с отчетливым хрустом. Самым страшным казалось то, что страстная и нежная любовь осталась, но не осталось возможности быть вместе. От этого впору сойти с ума. Нобунага появился как нельзя кстати.

Человек из другого мира, из мечты, из преданий о падении дома Тайра и легендах о Ёсицунэ.

Я учила эти волшебные строки наизусть, я отчетливо видела каждую из тысяч криптомерий и холмы в медно-красных кленах, я знала все тропинки к храму Тодайдзи с садом вокруг пруда, из которого торчат зеленые замшелые камни и где лениво шевелят плавниками тусклые мельхиоровые карпы, я любовалась горой Фудзи, вечно скрытой в дымке, и рыдала над павшими в битве при Минатогава.

Сын букэ* Уэсуги стал моей наградой за эту верность. Первый раз мы столкнулись в коридоре, уже темном и плохо освещенном, потому что постперестроечные проблемы добрались даже до нашего ведомства и выразились в первую очередь в хроническом отсутствии лампочек. Он шагал мне навстречу, и я помню, как, еще не увидав лица, поразилась тому, что в таком нехитром действии, как ходьба, участвовало все его тело.


* Букэ – самурайский род.


Он шел всем телом, и даже под одеждой было видно, как перетекают и переливаются под гладкой кожей его мышцы и мускулы. Я не знала, кто это, но понимала, что встреченный случайно человек явил мне высочайшее искусство.

А Нобунага (чудесное свойство всех японцев – замечать детали и жить, останавливая мгновения) оценил мою способность смотреть и видеть. Он говорил, что уже тогда принял решение учить меня иначе, нежели остальных курсантов. Можно считать, что я, сама того не ведая, успешно выдержала испытание, которое обязаны проходить желающие стать учениками.

И еще он говорил, что увидел меня, выплывающую из полусумрака, как бледную лохматую хризантему, оброненную кем-то на темную гладь пруда. И что ему захотелось подобрать одинокий цветок и навеки сохранить его свежую красоту.

А теперь скажите, может ли женщина, всю жизнь ощущавшая некое неудобство оттого, что она не в состоянии коня на скаку остановить или войти в горящую избу (как того требовало советское воспитание, основанное на углубленном изучении отечественной классики), остаться равнодушной к подобным словам? Если бы Уэсуги не покорил меня в первые же минуты знакомства, то, несомненно, добился бы моего расположения потом. Мы были обречены друг на друга.

Это не значит, что все произошло сразу и вдруг. Судьба не любит повторяться – она придирчивый художник, и наша с Нобунага история развивалась совсем иначе.

Он очень быстро завоевал любовь и уважение своих учеников, продемонстрировав им настоящие чудеса выдержки, хладнокровия и владения своим телом. Помню, кто-то из курсантов высказал недоверие к вычитанному недавно факту, что стрелы можно ловить руками. Утверждал, что это все голливудские штучки и прекрасная операторская работа, но на самом деле человек не может обладать такой реакцией. Уэсуги оставил это выступление без ответа, и я уж собралась во всеуслышание поведать, что мне известно о технике ядомэ-дзюцу (отбивание стрел), но вовремя прикусила язык. Кто я такая, чтобы нарушать приказ учителя? И что с того, что приказ не был облечен в слова?

Быть может, вам покажется странным, что я проявила несвойственную мне покорность. Но ничего удивительного в том нет. В спортивном зале, где мы овладевали искусством рукопашного боя, и в тире, где нас учили метко стрелять, я не делила человечество на женщин и мужчин. Если в реальной жизни ни одному мужчине не позволила бы я приказывать, то когда речь заходила об отношениях учитель – ученик, мое мировоззрение кардинальным образом менялось.

Я хотела добиться многого. И если мне представился такой редкий, похожий на новогоднее волшебство, случай обучаться у настоящего виртуоза, то я просто обязана играть по его правилам. Тем более что справедливость требует признать: это были даже не его правила, а непреложные законы таинственного и загадочного мира, в котором он только и мог чувствовать себя полноценным человеком. И он сам следовал им неукоснительно.

Я заслужила уважение иэмото тем, что, желая учиться у него, разделила и его убеждения.

Что же до крохотного конфликта по поводу ядомэ, то через несколько дней Уэсуги принес на занятия несколько арбалетиков. В отличие от европейских аналогов они оказались маленькими, компактными, и их можно было легко удержать в одной руке.

Иэмото расставил пятерых курсантов полукругом и, наскоро обучив их пользоваться арбалетами, приказал стрелять в него так быстро, как они только смогут. Вообразите себе квадратные глаза наших доморощенных скептиков, когда они увидели, с какой ошеломительной легкостью японец перехватывает на лету короткие арбалетные стрелы и отбивает металлическим наручем те, которые перехватить не успел. В скобках отмечу, что не успевал он только изредка.

– Человек должен оставаться невредимым под ливнем стрел, – невозмутимо сообщил он, когда упражнение закончилось. – А попутно нам удалось выяснить, что стреляете вы из рук вон плохо. Вам нужно учиться стрелять не только из огнестрельного оружия, и не только из современного, а из любого, из какого придется.

Больше никто и никогда не высказывал сомнений по поводу его невероятного мастерства. Конечно, мы понимали, что нам подобных успехов уже не добиться – слишком поздно мы начали тренироваться (лет по двадцать пять каждый профукал). Да и не хватило бы нам, с нашим европейским образом мышления, выдержки и терпения, чтобы достичь подобной гармонии. И все же под чутким руководством Нобунага мы становились незаурядными бойцами.

* * *

КГБ при ближайшем рассмотрении оказался очень неоднородной структурой. Большую часть его сотрудников составляли программисты, психологи, аналитики, шифровальщики, переводчики, бухгалтеры и масса обычных клерков. Собственно, на них и лежала львиная доля работы. Силовиков было не так уж и много в процентном отношении. Их отбирали сразу и подготавливали по принципиально другой программе. Разумеется, я не говорю о пограничных войсках, которые хоть и считались официально войсками КГБ, особой роли в жизни ведомства не играли. Это было как жизнь на другой планете.

Наша группа готовилась для последующей отправки за рубеж. Постепенно выявлялись предпочтения каждого из курсантов. Вопреки широко распространенному мнению, из нас не готовили фанатиков и не расходовали человеческий материал попусту, слишком много времени и средств было вложено в его подготовку.

Хотя мы и не питали иллюзий. Мы действительно были «человеческим материалом» – и это вовсе не жестокость и чудовищно исковерканное мировосприятие. Это холодное и рассудочное деловое отношение. Эмоции и чувства исключались и не принимались в расчет. Тут недавно стали показывать сериал «Никита». Девяносто процентов того, что там напридумывали, – чепуха на постном масле, хоть и интересная чепуха. Но принцип работы этого загадочного отдела мне слишком хорошо знаком. Какой-то суррогат человеческих отношений, когда всем ясно, что человек не может по мановению волшебной палочки сделаться бесчувственным истуканом (тогда уж проще делать лоботомию), но и учитывать его интересы и потребности никто не собирается. Работа превыше всего.

При этом во время подготовки нас не нагружали идеологическими бреднями. Если и были вольнодумцы в Советском Союзе, а после в СНГ, то они сосредоточивались в соответствующей «конторе». Там никто всерьез не предполагал, что мы станем отдавать все и еще чуть-чуть исключительно ради торжества коммунизма и объединения пролетариев всех стран. Да и в мир во всем мире слабо верилось – слишком регулярно мы читали газеты и смотрели телевизор (преимущественно каналы СНН и Франс Интернасиональ). Надо же отчетливо представлять, что происходит на планете.

Часть моих сокурсников была отобрана для спецподготовки и последующей работы в экспериментальном отряде. В него же включили и ребят из других групп, показавших особые достижения в боевых искусствах. Новый проект носил название «Фудо-мёо», и одно это вызывало тревогу и опасения.

Фудо-мёо – божество непоколебимости, вечного покоя и постоянной готовности к сопротивлению. Это, конечно, верно. Но это также божество тех, кто в любую минуту готов умереть. И между борьбой за выживание и почетной смертью выберет, увы, последнее. Это какой-то нерусский подход к делу. Я имею в виду не японское происхождение божества, а абсолютную неготовность европейца взять и умереть с бухты-барахты в точно назначенный день, час и миг.

Русские особенно славятся своей неукротимой любовью к жизни. Тот, кто заставлял наших ребят играть в эту игру, заведомо собирался распорядиться их жизнями и судьбами по собственному усмотрению, а они об этом не знали.

Уэсуги постепенно переключился на тренировку отряда «Фудо-мёо» и остальным курсантам уделял не так уж много времени. Его все чаще и чаще заменяли другие инструкторы.

Но меня это уже не слишком волновало.

Уэсуги Нобунага принадлежал мне и душой, и телом.

* * *

Макс нервно барабанил тонкими длинными пальцами по гладкой столешнице.

– Куда идем мы с Пятачком, большой-большой секрет. И не расскажем мы о нем, о нет, и нет, и нет…

– Душераздирающее исполнение, – сообщил Игорь, прихлебывая коньяк. – Слушатели рыдают, тронутые до глубины души. И куда идем мы с Пятачком?

– На фиг, – вяло отреагировал подполковник Одинцов. – Свинья ты, Пятачок. Всю божественную жидкость вылакал самостоятельно.

– Не пыхти. Тебе тоже досталось.

– Я не пыхтю, я думу думаю.

– И есть какие-нибудь сдвиги или достижения, которые с натяжкой можно было бы назвать успехом?

– Сдвигов нет. Есть глубокая убежденность в том, что мне нужно повидаться с твоей Вероникой Валентиновной и задать ей несколько вопросов. Думаю, она должна знать, куда делся Нобунага, что произошло с отрядом «Фудо-мёо», почему я выжил и что вообще, черт возьми, творится?!

– А откуда такая уверенность в том, что она это все знает?

– Давай рассуждать логически, Ватсон. Во-первых, если бы она ничего не знала, тебе бы не платили дикие деньги, чтобы ее найти. Во-вторых, я не подозревал, конечно, что она близко знакома не только с Уэсуги, но и с твоим мистером Икс, но нужно учитывать, что я тогда был никто и ничто – курсант. Только доброе расположение Нобунага меня как-то выделяло из общей массы.

А этот седой джентльмен – из очень больших начальников. Во всяком случае, директор учебного центра при его появлении делал стойку на задних лапках и служил, преданно заглядывая в глаза. Что есть признак огромной власти, коей был облечен наш загадочный господин. И только рыжая красавица Ника может поведать тебе, за кем охотятся твои клиенты.

– Допустим, ты прав. Но почему она должна сказать нам правду? Я бы на ее месте опасался даже собственной тени.

– А мы выложим все карты на стол. Я склонен доверять ей и собираюсь играть по тем правилам, которые она предложит. Ну а если ошибемся, то по уши увязнем в дерьме. Но в таких делах риск неизбежен. В конечном итоге это часть и твоей, и моей профессии. И все-таки я надеюсь на то, что она вспомнит, как мы дружили, как нам было вместе весело и как я изливал ей душу после каждого неудачного романа. Кстати, она давала весьма мудрые советы, другое дело, что я никогда им не следовал…

Ты помнишь, как часто и упорно я твердил, что заплатил бы очень высокую цену за то, чтобы узнать правду. Случай представился. Более того, возможно, ее жизнь зависит от моего решения. Имею ли я право отступать?

– Нет, – вздохнул Игорь. – К тому же я обязан рассказать ей, что получилось в результате выполнения очередного рутинного заказа, и помочь, чем смогу.

– Решился все-таки?

– Куда деваться.

– А про этого, как его… Абессинова, станешь докладывать?

– Пока сомневаюсь. Не хотел бы выглядеть ревнивцем, который фискалит на удачливого соперника. Она же не слепая – видит, как он состоятелен.

– Я имею в виду не его деньги, а возможный род занятий.

– Так ведь за руку я его не хватал. Не уверен, что смогу предъявить что-то более серьезное, нежели смутные подозрения. Да бог с ним, главное – ввязаться в бой, а там видно будет, как говаривал Наполеон Бонапартович… Ты вот лучше скажи, шафером на свадьбе будешь?

– Если доживем, то ты просто от меня не отвертишься, – рассмеялся Макс, и кожа возле его носа собралась смешными морщинками. – Тут главное – невесту уговорить.

Когда он вот так смеялся, то ужасно походил на того третьеклассника, с которым Игорек Разумовский подрался в первый раз на школьном дворе.

– И еще, – продолжил Макс, внезапно становясь серьезным. – Может, ты и не понял, но для меня это вопрос жизни и смерти. Интуиция подсказывает, что если заново всплыла старая история, то очень скоро возьмутся и за твоего покорного слугу. Хотя бы для того, чтобы подчистить все «хвосты». Ты же знаешь, как в нашей конторе любят аккуратность…

Глава 11

Очень смешно, когда японец пытается говорить по-русски. Только тогда осознаешь, сколько слов с буквой «Л» есть в нашем языке. Японцы ведь вместо «л» произносят «р». Не дай вам бог услышать как-нибудь нежное признание «Я тебя рюбрю». Тут перед вами стоит сверхзадача: сохранить нежное и восторженное выражение лица и не рухнуть со смеху куда-нибудь под ложе любви.

В зале Уэсуги работал с переводчиком. Мы с ним говорили по-японски.

Язык хранит такие тайны человеческой души, какие невозможно представить умозрительно.

В японском языке нет слова «ложь». Оно им не нужно – ведь японцы никогда не лгут. Отсюда знаменитая недоговоренность японских стихов и картин, застывшее великолепие их храмов и маленькая вечность, спрятанная в карликовом деревце – бонсаи. Бонсаи живет бесконечно долго, это своеобразное обещание бессмертия. Европейской женщине нужно знать и помнить это, когда она слышит слова: «мои чувства к тебе – это карликовое деревце». Произведение искусства, которое никогда, по определению, нельзя завершить. Можно только бесконечно ухаживать. И он ухаживал терпеливо и нежно, и около него я расцветала, как диковинный цветок, нашедший наконец пристанище в этом мире.

Мы понимали друг друга без слов. Это был человек, которому не страшно доверить всю себя – от края и до края, не оставляя запасных аэродромов на крайний случай. С ним не могло возникнуть этого крайнего случая, ибо он умел слушать и никого не судил. Был предан, но не требовал взамен такой же преданности, был мастером, но не кичился этим, а лишь полагал себя обязанным учить тех, кто не столь умея. Он принимал на себя ответственность за все, он защищал и оберегал, – наверное, именно так выглядит настоящее, подлинное величие. Уэсуги Нобунага подарил мне совершенно иной мир, нежели тот, в котором я жила до него. Это нельзя передать на словах, потому что главным было молчание. Как изобразить молчание на бумаге? Оставить чистый лист?

У меня сохранилось только одно его письмо. Оно похоже на пересказанную фотографию, внезапно остановленное мгновение. Торопилось мгновение куда-то по своим делам, а один безумный японец поймал его за хвост, распластал на листке бумаги, засунул в конверт и отправил своей возлюбленной. Это ли не подвиг во имя любви?

Я перечитываю письмо Нобунага так же редко, как смотрю в холодные бледно-голубые глаза Жоржа на единственной сохранившейся у меня фотографии.

Жорж глядел в объектив фотоаппарата, а не на меня, и потому во взгляде его нет даже тени того прекрасного чувства, которым он столь щедро одаривал меня на протяжении многих лет. Уэсуги любил меня так неистово, что считал смешным писать об этом, – как передать на бумаге бесконечность? Прислать тонну пустых листов? Поэтому ни слов любви, ни любящего взгляда не осталось мне. Осталась прекрасная и светлая память. И все равно это гораздо больше того, на что может рассчитывать любой человек.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15