Глава 5. ВРАТА СМЕРТИ. ЧЕЛЕСТРА

Сознание вернулось к Эпло. Боль раздирала тело на части, но в то же мгновение он осознал, что цел, и боль понемногу оставила его. Он вернулся на круги бытия. Но пока что этот круг был довольно непрочным.

Обычное движение руки казалось почти, что непосильным трудом, но Эпло все-таки справился с ним и поднес руку к груди. Начав с руны, лежащей напротив сердца, Эпло медленно, с остановками, стал восстанавливать и усиливать каждый знак, начертанный на его теле.

Он начал с руны имени, первого знака, который ставится напротив сердца извивающегося и орущего ребенка почти сразу после того, как он выходит из материнского лона. Обряд совершает мать ребенка или любая другая женщина племени. Имя выбирает отец, если он жив и находится в племени note 16. В противном случае это делает глава племени.

Руна имени не дает ребенку серьезной магической защиты. Большая часть этой защиты впитывается, как говорится, с материнским молоком, от матери или кормилицы. И все-таки руна имени самая важная, ведь именно с нее начинается рунный круг и к ней присоединяются остальные знаки.

Эпло провел пальцами по руне имени, вспоминая ее очертания. Память вернула его в детство, в одно из редких мгновений мира и покоя, к мальчику, которому объясняли его имя и учили чертить руны..

— … Эпло — единственный, одинокий. Это твое имя и твоя судьба, — произнес отец. Его загрубевшие пальцы прикасались к груди мальчика. — Мы с твоей матерью уже исчерпали все наши возможности. Теперь каждые новые Врата мы проходим вопреки судьбе. Но придет час, когда Лабиринт поглотит нас, и мы исчезнем, так исчезают все, кроме самых сильных и удачливых. А удачливые и сильные всегда одиноки. Повтори свое имя.

Эпло торжественным движением начертил на своей худой груди руну имени.

Отец кивнул.

— А теперь руны защиты и исцеления Эпло принялся трудиться над ними, начав с прикосновения к руне имени. Затем он распространил защиту на всю грудь, живот, пах и спину. Мальчик повторил руны наизусть, как повторял уже множество раз за свою недолгую жизнь. Он делал это так часто, что сейчас позволил себе думать о другом — как бы успеть обойти кроличьи ловушки, которые он сегодня поставил, и как обрадуется мама, если он принесет к обеду кролика

— Нет! Не правильно! Все сначала!

Резкий удар розгой, который отец нанес по незащищенной, не покрытой рунами ладони, вернул Эпло к действительности. От боли на глазах выступили слезы, но он быстро смахнул их. Способность терпеть боль была такой же составной частью обучения, как и заучивание рун.

— Ты сегодня слишком беспечен, Эпло, — сказал отец, похлопывая по земле розгой — тонкой, гибкой, очень колючей веткой растения, которое называлось ползучей розой. — Это было бы позволительно в дни нашей свободы, до того, как враги бросили нас в ту проклятую тюрьму… Кто наши враги, сын?

— Сартаны, — ответил Эпло, стараясь не обращать внимания на жгучую боль от шипов, впившихся в тело.

— Говорят, что в дни нашей свободы дети вроде тебя ходили в школу, а руны были всего лишь упражнениями для тренировки ума. Но теперь это вопрос жизни и смерти. Когда мы с твоей матерью умрем, Эпло, эти знаки будут залогом твоей силы, силы, необходимей для того, чтобы вырваться из Лабиринта и отомстить врагам за нашу смерть, Назови руны силы и могущества.

Рука Эпло потянулась к знакам, обвивающим его руки и ноги. Их он знал куда лучше, чем руны защиты и исцеления. Те «детские» руны вытатуировали ему, еще, когда отнимали от груди. А эти, «взрослые», ему позволили нанести самому. Это был торжественный момент, первый обряд вступления в жизнь, которая наверняка будет тяжелой, жестокой и недолгой.

Эпло выполнил задание без единой ошибки и заслужил одобрительный кивок отца.

— А теперь вылечи свои раны, — отец указал на располосованные ладони мальчика.

Эпло зубами повытягивал шипы, сплюнул и сомкнул руки, образуя круг исцеления, как его учили. Постепенно кровоточащие царапины исчезли с ладоней. Мальчик показал ладони отцу. Отец проворчал что-то, поднялся и ушел.

Через два дня он и мать Эпло погибнут. Эпло останется один, Удачливые и сильные чаще всего одиноки..

Сознание Эпло туманилось от боли и слабости. Сперва он чертил знаки по приказу отца, потом его отец стал окровавленным бездыханным телом, а потом его отцом стал владыка Нексуса, тоже не жалевший для него розог.

Эпло скрипнул зубами, сдерживая крик, и заставил себя сосредоточиться на рунах.

Его правая рука двигалась вдоль левой по знакам, которые он чертил еще ребенком и повторял мужчиной, и чувствовал, как возрастает его сила.

Теперь надо было сесть и дотянуться до знаков на ногах. От первой попытки у Эпло потемнело в глазах. Но все-таки ему удалось разогнать туман перед глазами, подавить тошноту и сесть почти прямо. Дрожащая от слабости рука заскользила по ногам.

В эту минуту он не удивился бы, если бы услышал окрик: «Нет! Не правильно! Все сначала!» Но он все сделал правильно.

Эпло снова улегся на палубу, чувствуя восхитительное тепло, которое из руны имени шло прямо в сердце, а оттуда растекалось по всему телу.

Эпло спал.

Когда Эпло проснулся, он все еще чувствовал слабость, но эта слабость была вызвана голодом и жаждой, и ее нетрудно было излечить. Он поднялся на ноги и подошел к окну — посмотреть, где очутился. Он смутно помнил, что снова прошел сквозь ужасы Врат Смерти, но эти воспоминания были слишком болезненными, и он прогнал их.

Непосредственной опасности не было — сейчас, по крайней мере. Руны на коже едва мерцали, недвусмысленно указывая, что сейчас ему ничто не угрожает. За бортом не было видно ничего, кроме бескрайней синевы. Эпло присмотрелся, силясь понять, что это — небо, вода, твердая поверхность или еще что-нибудь. Сказать было трудно; кроме того, слишком хотелось, есть, чтобы пытаться думать обо всем сразу.

Эпло повернулся и пустился в утомительное путешествие через весь корабль до трюма, где хранились все запасы. Он съел немного хлеба с вином, памятуя заповедь: «Никогда не переходи от поста к пиру».

Немного восстановив силы, Эпло вернулся на мостик. Он надел белую рубашку с длинными рукавами, кожаные брюки, сапоги и таким образом скрыл все знаки, которые могли выдать в нем патрина тем, кто помнил уроки истории. Он оставил неприкрытыми только кисти рук, потому что ему нужно было управлять судном, используя руны рулевого камня.

По крайней мере, он полагал, что нужно будет управлять судном. Эпло всматривался в синее нечто, окружавшее его, и пытался понять, что оно такое, но это с одинаковым успехом мог оказаться небесный купол, раскинувшийся насколько хватал глаз, а могла быть и стена, выкрашенная в синий цвет, в которую недолго было врезаться. «

— Пойдем-ка мы на верхнюю палубу и посмотрим вокруг, а, малыш? — сказал Эпло. Не услышав восторженного лая, которым всегда встречалось подобное предложение, Эпло оглянулся.

Собаки не было. Тут Эпло понял, что не видит пса вот уже… в общем, давно. Эпло свистнул. Ответа не было. Раздраженный Эпло решил, что пес устроил налет на колбасу — такое время от времени случалось, — и спрыгнул обратно в трюм. Он ждал, что собака выскочит навстречу с самым невинным видом и мордой, блестящей от жира.

Но собаки там не оказалось. Колбаса была целехонька.

Эпло свистнул еще раз. Ответа не было. Тогда он понял, что собака исчезла, и неожиданно остро ощутил нахлынувшее одиночество. Эту ноющую боль было едва ли не труднее терпеть, чем жгучую боль пыток, но она исчезла почти так же внезапно, как и появилась. Эпло почувствовал облегчение. Его словно вымело сквозняком, холодным, пронизывающим, «т которого все его чувства и сомнения покрылись коркой льда.

Эпло почувствовал себя обновленным, посвежевшим и пустым. И пустота, как он обнаружил, была предпочтительнее, чем беспорядок, совсем недавно царивший у него в душе.

Собака, Костыль, как выражался его повелитель. Удачливые и сильные обычно бывают одиноки. Но собака иногда бывала полезна.

«Пес исчез. — Эпло пожал плечами и тут же забыл о нем. — Альфред. Этот жалкий сартан. Теперь-то я все понимаю. Он одурачил меня своей магией, так же, как когда-то до Разделения одурачили весь наш народ. Но мы еще встретимся, сартан, и тогда ты от меня не уйдешь».

Эпло содрогнулся, вспомнив, как низко он пал — он попытался обмануть своего господина!

Повелитель. Повелитель вернул ему свободу от сомнений и это ощущение легкости.

«Повелитель наказал меня так же, как в детстве наказывал отец. Я принял наказание. Я благодарен ему. Я получил урок. И я больше не подведу тебя, господин», — поклялся Эпло, прижав руку к сердцу. А потом он вышел на верхнюю палубу эльфийского корабля по имени «Драконье крыло».

Эпло ходил по палубе, смотрел на высокие мачты с прикрепленными к ним чешуйчатыми драконьими крыльями, наклонялся над перилами в попытке заглянуть под киль, потом проходил вперед, стараясь рассмотреть, что виднеется за носовым украшением — оскаленной головой дракона. Всего-то навсегр темное пятно среди бескрайней синевы, но по легкому жжению рун и по подступающему ощущению смерти, от которого скручивало внутренности, Эпло понял, что видит Врата Смерти.

Очевидно, он прошел через Врата и, следовательно, находился не на Нексусе. Должно быть, это повелитель отправил корабль в путь.

— И раз я готовился к путешествию в Челестру, мир воды, то это должен быть именно он, — произнес Эпло, разговаривая сам с собой. Окружающая его тишина, безграничная, как эта синева начинала тяготить его.

Корабль двигался; Эпло оглянулся на Врата Смерти и увидел, как они уменьшаются, тают за кормой. Эпло стоял на открытой палубе и всей кожей ощущал усиливающийся ветер.

Воздух был холодным и влажным, но Эпло рассудил, что в мире воды и должно быть сыро, и снова зашагал по палубе, стараясь понять, где он находится и куда направляется.

Мир воды. Эпло попытался нарисовать его в воображении, хотя был вынужден признать, что предыдущие три мира ему не удавалось представить заранее. Эпло вообразил себе острова, плывущие среди бескрайнего моря, и, раз представив это, он уже не мог вообразить ничего другого. Все прочее не имело бы смысла.

Но где же тогда эти самые острова? Возможно, он плыл над ними по воздуху. Но где в таком случае водная гладь, сверкающая под солнцем?

Эпло вернулся на нижнюю палубу в надежде, что руны рулевого камня помогут найти ключ к этой загадке.

Но тут он получил возможность узнать, как устроена Челестра. Корабль врезался в стену воды note 17.

Сила удара отшвырнула Эляо назад. Рулевой камень соскочил со своей подставки и покатился по палубе. Эпло вскочил и оцепенел, услышав треск и глухой стук. Это сломалась главная мачта Эпло бросился к иллюминатору — посмотреть, кто напал на корабль.

Никого. Никаких врагов, вокруг лишь вода. Что-то упало на окно, закрыв обзор. Эпло узнал часть драконьего крыла. Теперь оно беспомощно трепыхалось в воде, как подбитая птица. Снова раздался треск, и на мостик стала просачиваться вода, принесшая с собой неожиданное открытие — никакого нападения не было.

— Чертов корабль разваливается! — Эпло выругался, не в силах в это поверить.

Это было невозможно. Весь корабль, до мельчайшей детали, был защищен рунной магией. Ничто не могло повредить ему.

«Драконье крыло» без повреждений прошел между солнц Приана. Он уцелел в вихрях Ариануса. Он проплыл по лавовому морю Абарраха. Его защита оказалась не по зубам сильнейшим некромантам-сартанам и живым мертвецам. «Драконье крыло» и его капитан преодолели все. Но вода, обычная вода разнесла корабль вдребезги.

Корабль начал заваливаться. Балки трещали и стонали, потом медленно подались под напором воды. «Драконье крыло» медленно разваливался на части.

Эпло не мог в это поверить. Он просто отказывался в это верить. Он продолжал стоять на кренившейся палубе, по щиколотку в воде, с трудом удерживая равновесие.

Патрин оглянулся, чтобы взглянуть на рулевой камень, и снова удивился: как он мог слететь со своего места, ведь он же тоже был защищен рунами? Если он сумеет отыскать камень и вернуть его на место, то можно будет вывести корабль из воды обратно в воздушное пространство.

Он отыскал камень под переборкой. Верхушка камня едва выступала из воды. Эпло наклонился за камнем, но рука застыла на полпути. Эпло потрясение уставился на камень.

Его поверхость была абсолютно гладкой и чистой. Знаки исчезли.

Снова раздался треск. Вода стала прибывать быстрее.

Это могло быть только скверной шуткой ошалевшего от страха сознания. Знаки были глубоко врезаны в камень при помощи магии. Их нельзя было убрать никакими мыслимыми способами. Потянувшись за камнем, Эпло опустил руки в воду. Он вытащил камень и стал произносить руны, пробуждающие магию.

Ничего не случилось. С таким же успехом он мог бы сжимать в руках первый попавшийся камушек из сада его повелителя. И тут, в беспомощном гневе глядя на камень, Эпло обратил внимание на свои руки.

В тех местах, где кожа соприкоснулась с водой, руки были такими же гладкими и чистыми, как поверхность рулевого камня.

Эпло выронил камень. Забыв о воде, доходящей ему до колен, о треске и грохоте гибнущего «Драконьего крыла», он с отчаянием глядел на свои руки, напрасно пытаясь отыскать надежные, внушающие уверенность линии рун.

Знаки исчезли. Борясь с подступающей паникой, Эпло поднял правую руку. Струйки воды потекли по покрытому татуировкой предплечью. С изумлением и ужасом патрин следил, как капли скользят по телу, и под этими каплями исчезают, тают руны.

Так вот что случилось с кораблем! Вода смыла руны, а с ними и всю магическую силу.

Эпло не мог найти этому никакого объяснения, а значит, не мог найти выхода из создавшегося положения. Он был охвачен смятением, мысли смешались. Он всю жизнь полагался на магию, а теперь оказался беспомощным, как менш.

Вода уже поднялась Эпло до пояса. Эпло испытывал странное нежелание покинуть корабль, лишиться его привычной защиты, хотя умом он понимал, что скоро останется вообще без какой бы то ни было защиты. Его собственная магия была уничтожена точно так же, как магия корабля. Эпло подумал, что лучше умереть, чем жить подобно меншу. Нет, хуже, чем менш, — они все-таки владеют магией, хоть и на примитивном уровне.

Но искушение закрыть глаза, позволить воде накрыть себя с головой и тем самым покончить со всем быстро прошло. Эпло был в бешенстве от случившегося, и его гнев требовал выхода. Он должен узнать, кто повинен в этой катастрофе, и заставить виновников заплатить за все. А если он умрет, то никогда уже этого не сделает.

Эпло стал вглядываться, пытаясь определить, где поверхность воды. Над головой был виден просвет, тогда Эпло бросил последний взгляд на останки «Драконьего крыла», набрал в грудь побольше воздуха и бросился в воду.

Эпло плыл, рывками продвигаясь вперед и избегая столкновения с обломками. Вверху совершенно определенно был свет, а внизу, под ногами, сгущалась темнота, но никаких признаков поверхности не наблюдалось

Легкие Эпло горели, в глазах темнело. Он не мог больше сдерживать дыхание. Панический страх продолжал толкать его вперед.

«Я больше не могу. Я умираю. И никто не узнает… повелитель никогда не узнает…»

Боль становилась невыносимой. Поверхность воды если и существовала, то была слишком далеко от него. Сил для борьбы больше не было. Казалось, что сердце вот-вот разорвется.

Тело вышло из-под контроля сознания. Эпло сделал вдох. Вода хлынула в нос и в рот. Эпло почувствовал странное тепло, растекающееся по телу, и решил, что умирает.

Но он не умер, хотя сам этому удивился.

Эпло имел смутное представление о том, как тонут. Сам он никогда прежде не тонул и не встречался ни с кем, кто пережил бы что-то подобное и мог бы поделиться впечатлениями. Но он видел тела утопленников и знал, что когда легкие заполняются водой, они перестают работать. К его глубокому удивлению, с ним этого не произошло.

Если бы это не казалось таким невероятным, Эпло мог бы поклясться, что дышит водой с той же легкостью, с какой прежде дышал воздухом.

Эпло неподвижно завис в воде и попытался осмыслить это необыкновенное явление. Рассудочная его часть отказалась это принять, а когда он думал о том, что дышит водой, он невольно задерживал дыхание и его охватывал ужас. Но потом он упокоился, и дыхание восстановилось. Это было необъяснимо, но это было. А другая его часть нашла в этом смысл. Его давным-давно забытая часть.

«Ты вернулся к тому, что было. К самому началу твоей жизни». Эпло подумал и решил, что он будет ломать над этим голову как-нибудь попозже. Сейчас значение имело только то, что он каким-то сверхъестественным образом остался жив. И жизнь была полна проблем.

Вода могла служить воздухом для его легких, но не более того. Живот у Эпло подвело от голода, а морская вода не могла ни насытить его, ни утолить жажду. И не могла поддержать его тающие силы. Ему могла бы помочь магия, но магии он лишился. Теперь он выживет, только если найдет еду и место для отдыха.

В голове у него прояснилось. Избавившись от страха надвигающейся гибели, Эпло стал изучать окрестности. Патрин понял, что свет, который он принял за солнечный, шел не сверху, а откуда-то сбоку Теперь он уже сомневался в том, что это было солнце, но это был свет, а там, где был свет, должна была быть жизнь.

Поймав проплывающий мимо обломок «Драконьего крыла», Эпло избавился от сапог и большей части одежды, делавшей его тяжелым и неповоротливым. Потом он печально взглянул на свое тело. Ни малейшего следа рун.

Эпло решил отдохнуть и устроился на доске поудобнее. Вода не была ни горячей, ни холодной, примерно той же температуры, что и его тело.

Он расслабился, отбросил все мысли и стал отходить от пережитого потрясения. Вода поддерживала его. Эпло заметил, что в море есть течение, которое движется именно в ту сторону, куда ему надо. Это и определило его выбор Проще было плыть по течению, чем против него.

Эпло отдыхал до тех пор, пока не почувствовал, что силы понемногу возвращаются. Тогда, используя доску как опору, он поплыл по направлению к свету.

Глава 6. ЗАЛ СНА. ЧЕЛЕСТРА

Первые слова, которые услышал Альфред, придя в себя после обморока, мало способствовали улучшению самочувствия. Самах обращался к собравшимся сартанам, которые столпились вокруг упавшего брата (Альфред попытался представить, сколько времени он так валяется) и изумленно его рассматривали.

— Мы многое потеряли во время Разделения. Смерть унесла тогда многих наших братьев, но здесь, я боюсь, мы имеем дело с жертвой иного рода. Очевидно, этот несчастный лишился рассудка.

Альфред замер, притворяясь, что он все еще без сознания, и отчаянно желая, чтобы так оно и было.

Он чувствовал, что вокруг стоят люди, слышал их дыхание, шорох одежд, но никто ничего не говорил. Альфред все еще лежал на холодном мраморном полу, но кто-то подложил подушку ему под голову — наверно, принесли из какой-нибудь комнаты.

— Посмотри, Самах, кажется, он приходит в себя, — произнес женский голос.

Самах, сам великий Самах! Альфред едва сдержал стон.

— Остальные отойдите. Не надо его пугать, — приказал мужской голос, явно принадлежащий Самаху.

Альфред услышал в этом голосе сострадание и жалость и чуть не расплакался. Ему страстно захотелось припасть к коленям Самаха и признать его Отцом и Повелителем.

«Но что удерживает меня?» — удивился Альфред, дрожа от холода. — Почему я обманываю их, своих братьев и сестер, притворяюсь бесчувственным, шпионю за ними? Это же ужасно!» Он затряс головой: «Так мог бы поступить Эпло, но не я!»

И осознав это, Альфред громко застонал. Он знал, что изменяет себе, но сейчас он был просто не в состоянии общаться с этими людьми. Он вспомнил слова Самаха: «Я могу и должен задавать вам вопросы, и не из праздного любопытства, а по необходимости, принимая во внимание нынешние неспокойные времена».

«А что я ему отвечу?» — подумал Альфред, чувствуя себя глубоко несчастным.

Его голова качнулась из стороны в сторону, словно по собственной воле: Альфред не смог ее остановить, руки судорожно дернулись, глаза открылись сами собой.

Только что разбуженные сартаны стояли вокруг и таращились на него, но никто даже не шелохнулся, чтобы помочь. Они были в изумлении. Они никогда не видели никого, кто вел бы себя таким странным образом, и понятия не имели, как ему помочь.

— Либо он приходит в себя, либо у него припадок, — сказал Самах. — Кто-нибудь из вас, — он указал на небольшую группу юношен-сартанов, — побудьте с ним. Возможно, его придется удерживать.

— В этом нет необходимости! — возразила женщина, стоявшая на коленях рядом с ним, Альфред присмотрелся и узнал в ней женщину, лежавшую на месте Лии.

Она взяла его руки в свои и успокаивающе погладила. Как обычно, его руки поступили по собственному разумению. Уж он-то точно не приказывал им сжимать ее пальцы. Но ее прикосновение было ему очень приятно. Ее руки были сильными и теплыми.

— Я думал, Ола, что время раздоров уже позади, — произнес Самах.

Голос главы Совета был мягким, но в нем сквозили такие стальные нотки, что Альфред побледнел от страха. Он услышал, как сартаны вокруг него беспокойно зашевелились, словно дети, которые боятся, что родители сейчас поссорятся.

Женщина крепче сжала руки.

— Да, Самах. Я тоже так думаю.

— Совет принял решение. Ты входишь в Совет. Ты подала свой голос, так же как и все остальные.

Женщина ничего не ответила. Но внезапно ее слова зазвучали в сознании Альфреда, соприкоснувшись с ним, как соприкасались их руки.

— Ты сам знаешь, что я голосовала за тебя. Но я не только твоя жена, но и член совета.

И вдруг Альфред понял, что он не должен был слышать этих слов. Сартаны действительно могут разговаривать мысленно, но обычно этим пользуются только очень близкие люди, например, муж и жена.

Самах словно ничего не услышал. Он отвернулся и перенес внимание на другие дела, явно более важные, чем больной брат, лежащий на полу.

Женщина продолжала смотреть на Альфреда, но не видела его. Казалось, у нее перед глазами стоят какие-то события, случившиеся давным-давно. Альфреду не хотелось вмешиваться в ее воспоминания, и без того печальные, но пол был невыносимо жестким. Он по-

Пытался шевельнуть ногой, которую свело судорогой. Это движение привлекло внимание женщины.

— Как вы себя чувствуете?

— Н-не очень хорошо, — от волнения Альфред стал заикаться.

Он попытался напустить на себя самый болезненный вид в надежде, что Самах и все эти сартаны уйдут и оставят его в покое.

Ну, или не все. Он обнаружил, что все еще сжимает руку женщины. Видимо, ее зовут Ола. Прекрасное имя, хотя и навевает печаль.

— Можем ли мы вам чем-нибудь помочь? — Голос Олы звучал беспомощно.

Альфред понял. Она знала, что он не болен. Она знала, что он притворяется, и это расстраивало и смущало ее. Сартаны не обманывают друг друга. Сартаны не лгут друг другу. Сартаны не боятся друг друга. Возможно, Ола начала разделять мнение Самаха о том, что у них на руках оказался безумец Альфред со вздохом закрыл глаза.

— Не обижайтесь на меня, — тихо сказал он. — Я знаю, что мое поведение кажется вам странным. Я знаю, что вы меня не понимаете. Я даже не могу надеяться, что вы меня поймете. Но если вы захотите, я как-нибудь расскажу вам свою историю.

С помощью Олы ему удалось сесть. Потом он сумел поладить с ногами, встал и с достоинством встретил взгляд Самаха.

— Вы — глава Совета Семи. Присутствуют ли здесь остальные члены Совета? — спросил Альфред.

— Да. — Взгляд Самаха скользнул по залу и выхва-гил из толпы еще пятерых сартанов. Напоследок его глаза остановились на Оле. — Да, все члены Совета здесь.

— Тогда, — смиренно сказал Альфред, — я прошу, чтобы Совет оказал мне честь и выслушал меня.

— Ну конечно, брат, — с изящным поклоном ответил Самах. — Это ваше право. Совет выслушает вас, как только вы будете в состоянии предстать перед ним. Возможно, через день-два…

— Нет-нет, — запротестовал Альфред. — Время не ждет. Я имею в виду.. Я думаю, лучше вам прямо сейчас услышать то, что я собираюсь сказать, прежде… прежде чем… — он замялся.

У Олы перехватило дыхание. Она встретилась глазами с Самахом, и какие бы разногласия ни существовали между супругами, сейчас все они были забыты.