ГЛАВА 18

Рейвен то приходил в себя, то вновь проваливался во тьму. Вместе с сознанием возвращалась боль и ощущение давления на шею. В такие моменты глаза слепило ярко-оранжевое пламя костра, в ушах стоял гул чьих-то возбужденных голосов. Всякий раз, приходя в сознание, Рейвен старался удержать поток ускользающих мыслей и образов. Однако боль была выше его сил, и он опять отступал под ее натиском в глухую и беззвучную темноту.

Он окончательно опомнился со светом дня, смутно вспомнив о случившемся с ним и его товарищами. Рейвен надолго закрывал глаза, пытаясь разобраться в своем нынешнем положении. Голова болела, однако тошноты он не чувствовал, а когда осторожно приподнимал веки, туманной дымки перед собой не видел. Значит, удар таана по голове ничего ему не повредил. Зато тело все было в ссадинах и царапинах. Во многих местах кожа была стерта, а то и полностью содрана. Рейвен вспомнил: его грубо волокли по земле. Сейчас даже малейшее движение заставляло его вздрагивать от боли.

Рейвен обнаружил у себя на шее железный обруч — это он сдавливал горло. Приоткрыв глаза пошире, тревинисский воин увидел железную цепь, тянувшуюся от обруча к столбу, вкопанному в землю. Превозмогая боль, заставившую его застонать, Рейвен протянул руку и дернул цепь. Увы, она оказалась толстой и прочной.

Обессилев, Рейвен повалился на спину и закрыл глаза. Им овладело отчаяние: взяли в плен! События минувшей ночи он помнил слабо, но предсмертные крики товарищей крепко врезались ему в память. Ну почему, почему его не убили вместе с ними? Для тревинисов не существовало более тяжкого позора, чем попасть в плен. В их представлении в плен попадал только тот, кто плохо или недостаточно мужественно сражался. Рейвен опозорил не одного себя, но и весь свой род. И, что еще хуже, он не выполнил долг перед племенем. Мертвому ему это еще простилось бы, но ведь он остался в живых. Теперь ему нет прощения.

Рейвену оставалось лишь надеяться, что кто-то из тревинисов все же уцелел и сможет предупредить соплеменников об опасности. Если это так, Рейвен уповал на то, что оставшиеся в живых товарищи не видели, как его волокли по траве, словно оленью тушу. И пусть они назовут его имя в числе погибших. Пусть уж лучше в родном селении его считают мертвым, чем пленным.

Рейвен не сомневался, что жить ему осталось недолго. Собственная жизнь его больше не волновала. Нет, он не собирался покончить с собой. Оборвать своей рукой жизнь, данную ему богами, означало бы серьезно оскорбить богов и вынудить их отвернуться от него. Рейвен утешался мыслью о смерти, но не такой, когда его убьют, как собаку. Нет, он умрет в сражении, и если богам будет угодно, то заберет с собой одного или нескольких чудовищ.

Мыслей о побеге у него не было. Он должен отомстить за бесчестье; не важно, что никто, кроме богов и его самого, об этом не знает. Отомстить — значит убить врага, взявшего его в плен.

Кое-как ему удалось сесть, хотя негнущуюся спину обожгло болью. Железный ошейник стискивал горло, а цепь врезалась в плечо. Он поморщился, представив, что к ночи все его тело станет сплошным комком боли. Ничего, он вынесет эту боль без звука. Таково его наказание за позор плена. Лучшей участи он не заслуживает.

Рейвен попытался разобраться, где он находится. Ага, его приволокли в лагерь таанов, и полузвери вокруг были, похоже, чем-то возбуждены. Внешняя граница лагеря обозначалась шатрами, поставленными в круг. Внутри круга было обширное открытое пространство. Центр его занимал меньший круг шатров. Возле них горели костры. Оттуда тянуло жареным мясом, отчего рот Рейвена наполнился слюной. Он уже не помнил, когда в последний раз как следует ел.

Большинство таанов были воинами, облаченными в доспехи и вооруженными. Внутри малого круга находились безоружные тааны. Они стряпали еду и присматривали за детьми. Судя по росту и по тому, как непоседливо вели себя эти существа, то были именно таанские дети.

Рейвен оказался не единственным пленником. Остальных людей — мужчин и женщин — тааны загнали на узкий пятачок, окружив его кольями. Пленные были дункарцами, и по их виду Рейвен понял, что их притащили сюда недавно. Из шатров доносились отчаянные крики — скорее всего, там истязали людей. Рейвен повернулся в сторону городских стен, находившихся примерно в миле от него.

Он не услышал звуков сражения. Только шелест травы на равнинах. Осадные орудия по-прежнему стояли там, где он видел их вчерашней ночью. Цепи вражеских солдат направлялись в город. Массивные ворота были открыты настежь.

Дункар пал.

Услышав крики, Рейвен повернулся в сторону пленников. Большинство из них составляли женщины и девушки, однако было и несколько мужчин, одетых в форму Дункарганской армии. К загону для пленных приблизился один из таанов, вся одежда которого состояла из набедренной повязки. Он тащил за собой женщину. Лицо ее покрывали синяки и царапины, от одежды практически ничего не осталось. Лохмотья были густо залиты кровью. Жизнь едва теплилась в несчастной. Загон с пленными стерегли двое таанов. Поглядев на женщину, они что-то сказали, отчего ее мучитель ухмыльнулся. Раздвинув колья, он пихнул свою добычу внутрь. Потом он стал разглядывать других пленных женщин, как торговец скотом оценивающе разглядывает коров.

Очередной жертвой таана стала девушка, которой на вид было не более шестнадцати лет. Она пронзительно закричала и попыталась вырваться. Дункарганский солдат заслонил ее собой и, объясняясь жестами, стал умолять пощадить девушку. Таан жестоко ударил его наотмашь и сбил с ног. Намотав себе на руку длинные черные волосы упиравшейся жертвы, он поволок девушку к себе в шатер. Теперь Рейвен понял, чьи крики неслись из шатров.

Несколько пленниц решили помочь окровавленной женщине. Каждая сняла с себя что-то из одежды. Потом они осмотрели ее раны. Едва ли она понимала, что происходит вокруг. Тело ее не подавало никаких признаков жизни. Видя это, солдат выругался. Выхватив из-за голенища нож, он протиснулся сквозь колья и бросился вслед за тааном.

Двое стражников отнеслись к этому более чем спокойно. Они даже успели переброситься несколькими словами и оскалить в ухмылке зубы. Затем один из них лениво поднял свое копье и метнул в солдата. Копье ударило его между лопаток. Солдат вскрикнул и повалился на землю. Таан, тащивший девушку, равнодушно оглянулся и продолжил путь к шатру, находившемуся, как увидел Рейвен, во внутреннем круге.

Два таана, на которых не было доспехов, поспешили к трупу солдата. Они вопросительно поглядели на стражников, один из которых махнул рукой в сторону очага. Тааны потащили труп туда. Рейвен посмотрел на труп, потом на жарившееся мясо и понял, какая участь уготована убитому солдату. Запах, от которого еще недавно его рот наполнялся слюной, теперь вызывал в нем тошноту. Рейвен напрягся и рыгнул, ожидая, что его сейчас вырвет.

Эти звуки сразу привлекли к нему внимание. Стражники повернули голову в его сторону. Рейвена почему-то поместили одного, и от загона с пленными его отделяло около шести футов. Один из стражников громко, во все горло, заорал. Какой-то таанский воин, что находился внутри лагеря, поднял голову и посмотрел в сторону Рейвена.

Потом воин махнул рукой и что-то сказал стражникам. Все трое подошли к Рейвену и встали напротив. Воин, блестя глазками, осмотрел пленника с ног до головы. Рейвен напрягся, беспокойно глядя на них. Что же они решили с ним сделать? Воин заговорил, и вскоре Рейвен догадался, что тот рассказывает историю его пленения. Свой рассказ таан дополнял жестами, показывая, как Рейвен сопротивлялся и как перекинул его через голову. Воин ничуть не был ошеломлен этим обстоятельством; похоже, он искренне восхищался храбростью Рейвена.

Сила и сметливость врага, естественно, возвышали таана в глазах соплеменников. Так он добрался до конца рассказа. Судя по жестам, речь шла о том, как он набросил на Рейвена сеть. Стражники восхищенно слушали, похлопывали его по спине и с нескрываемой завистью смотрели на пленного.

Рейвен отвечал своему поработителю яростным и свирепым взглядом, но таан ничуть не рассердился. Наоборот, он казался необычайно довольным собой и в таком настроении удалился.

Рост таанского воина был около шести с половиной футов. Темно-серая шкура вся была в шрамах и каких-то вздутиях. Поначалу Рейвен принял их за нарывы или рубцы. Однако, приглядевшись, он немало удивился: вздутия были искусственного происхождения. Некоторые из них вспыхивали и переливались на солнце. Оказалось, тааны специально запихивали себе под кожу блестящие камешки. Волосы у его поработителя были густыми и длинными, цвета обожженной глины. Во рту у таана недоставало трех передних зубов. На его металлическом нагруднике Рейвен заметил какой-то символ.

Рейвен не спускал с него глаз. Подойдя к шатру, таан обратился к соплеменнику ростом пониже и без доспехов. Воин махнул рукой в направлении Рейвена. Другой таан быстро кивнул и сжался, словно боялся, что его ударят. Схватив миску, этот таан плеснул туда какого-то варева из кипящего котла и направился к Рейвену.

Подойдя к пленнику, таан остановился с миской напротив. Сначала Рейвен даже не обратил на него внимания. Он продолжал следить за своим главным врагом. Когда же тот скрылся в шатре, Рейвен перевел взгляд на таана, который присел на корточки и молча терпеливо ждал, будто пес, когда его заметят.

Приглядевшись к таану, Рейвен сделал ошеломляющее открытие. Оказалось, что перед ним… женщина, о чем недвусмысленно свидетельствовали ее неприкрытые груди. На ней вообще не было ничего, кроме набедренной повязки. Рейвена поразило ее лицо. Хотя у нее вместо носа было такое же рыло, как и у остальных таанов, кожа этой странной женщины отличалась гладкостью и имела коричневый оттенок. Глаза, рот, уши и строение тела были такими же, как у людей. Похоже, она была совсем молода, лет шестнадцати. Она держала в руках грубую миску, наполненную дымящейся жидкостью, и ведерко.

— Есть будешь? — спросила она, протягивая Рейвену миску.

Рейвен с удивлением услышал, что эта странная таанка говорит на эльдерском языке. Он заглянул в миску и увидел кусочки мяса, плававшие в дымящемся супе. Он отвернулся, чувствуя, что вот-вот упадет в обморок.

— Оленье мясо, — пояснила таанка. Видимо, она поняла, о чем подумал Рейвен. — Рабов вроде тебя не кормят сильной пищей. Рабам дают слабую пищу. Сильную пищу едят только воины. Ку-ток обязательно съел бы тебя, — поспешно добавила она, словно испугавшись, что Рейвен может обидеться, — поскольку ты победил его в сражении. Но ты очень ценный. Наш бог Дагнарус разгневался бы на Ку-тока.

Девушка поставила миску и ведро так, чтобы Рейвен мог до них дотянуться, но сама осталась на недосягаемом расстоянии.

— Вода, — сказала она, показывая на ведерко.

— Постой, — попросил Рейвен. Голова нестерпимо болела. Язык во рту распух и не желал шевелиться. — Не уходи.

Ведерко было деревянным. Морщась от боли, Рейвен потянулся к черпаку. Девушка внимательно смотрела на него. Подняв черпак, представлявший собой половинку пустой тыквы, он понюхал воду и с опаской попробовал. Вода была тепловатой, но не имела никакого привкуса и пахла только ведерком. Рейвен с благодарностью припал к черпаку, делая большие глотки. Когда он утолил жажду, девушка придвинула к нему миску.

— Мои боги рассердятся, если я буду есть человеческое мясо, — объяснил он.

— Я знаю, — ответила девушка, вновь опускаясь рядом с ним на корточки. — Мать рассказывала мне про людей. Я знаю, что они не едят своих соплеменников, даже если бы их мясо давало очень большую силу. Тааны считают это признаком слабости и смеются над людьми. Но наш бог говорит, что верования людей надо уважать, и потому тааны поступают так, как велит наш бог. Тебе бы они все равно не дали сильной пищи, поскольку ты раб.

Суп и в самом деле пах олениной. После того как Рейвена вытошнило, есть ему совсем не хотелось. Однако тело нуждалось в пище, и он заставил себя сделать глоток. В нем сразу проснулся голод, и он съел все, что было в миске. Пережевывая мясо, он спросил девушку:

— Тебя как зовут?

— Дур-зор, — ответила она. — А тебя?

— Рейвенстрайк.

— Ты не такой, как они.

Она бросила взгляд на дункарганцев, потом снова повернулась к нему.

— Я — из племени тревинисов, — сказал Рейвен. — Я был не один. Нас было много, тревинисских воинов. Ты не знаешь, что случилось с ними? Может, их тоже взяли в плен?

Дур-зор задумалась.

— Вряд ли. Наверное, все они погибли. Ку-ток и другие говорили о битве с настоящими воинами, а не со скулящими щенками вроде этих. — Она презрительно указала глазами на дункарганцев. — Крок говорил, что они убили очень-очень много врагов. Ку-току посчастливилось захватить в плен такого сильного воина.

Рейвен не скорбел о своих соплеменниках; они погибли достойно, как и подобает воинам. У него шевельнулся было лучик надежды: а вдруг кому-то из тревинисов все же удалось бежать? Но надежда почти сразу же угасла, ибо никто из тревинисов не побежит от врага.

— Ты называешь ваших воинов таанами, — сказал он, осторожно произнеся это слово. — Так называется весь ваш народ?

— Да.

— А ты, Дур-зор? — он с запинкой выговорил ее имя. — Ты же не таанка.

— Я — полутаанка, — ответила она.

— А вторая половина у тебя от кого?

— От людей.

Хотя глаза давно сообщили это Рейвену, он все еще не верил услышанному. Он покачал головой.

— Люди не скрещиваются ни с эльфами, ни с дворфами. Это так же невозможно, как дать потомство от змей. А тааны и люди… — Рейвен сердито посмотрел в сторону лагеря. — Как это может быть?

— Этого я не знаю, — ответила девушка. — Я только знаю, что сейчас это так и всегда было так. Тааны рассказывают, что очень давно в их мире, который называется Ильтшуц-стан, человеческие женщины-рабыни иногда рожали детей, не похожих ни на таанов, ни на людей. В Ильтшуц-стане полутаанов убивали, но здесь наш бог запрещает их убивать. Он говорит, что такие, как я, очень нужны, потому что мы умеем говорить и на языке таанов, и на языке людей.

— Значит, тааны не могут говорить на человеческих языках? — спросил Рейвен, подумав, что эти сведения стоит запомнить.

— Нет. Некоторые таанские шаманы понимают язык людей и умеют писать на нем. — Дур-зор показала на свой рот. — Рот таанов не позволяет им выговаривать человеческие слова, а у людей их рот не позволяет выговаривать слова таанов. Эльдерский язык — язык нашего бога Дагнаруса и многих людей, которые сражаются вместе с ним. И потому нужны те, кто может передать слова от одной армии к другой, чтобы их поняли.

Бог, говорящий на эльдерском языке, — мысленно произнес Рейвен. Как-то раньше он не задумывался о том, на каком языке говорят боги. Ему представлялось, что у богов вообще нет необходимости говорить. Они способны слышать слова сердца, песни души. Боги могут передать свою волю шепотом ветра или раскатами грома. Бог, низведший себя до человеческих слов, едва ли может считаться настоящим богом. Так думал Рейвен. Он не стал высказывать эти мысли вслух, боясь оскорбить девушку. Он радовался тому, что может хоть с кем-то здесь поговорить и хоть что-то узнать.

— Дур-зор, что меня ожидает? — спросил он.

— Тебя вместе с другими ценными рабами отдадут нашему богу. За тебя наш бог даст Ку-току много замечательных подарков, которые поднимут его в глазах племени. По этой причине он тебя и не убил. То есть пока не убил, — последние слова она произнесла совершенно небрежно.

— А когда это случится? — настоятельным тоном спросил Рейвен, боясь, что это может произойти в любое мгновение и он не успеет отомстить за себя.

— Когда наш шаман решит, что пора праздновать день бога. В такой день мы делаем приношение нашему богу, и, если наши приношения ему угодны, он появляется среди нас. Тогда Ку-ток подарит тебя ему.

— И когда наступит день бога? Скоро? — спросил Рейвен.

Девушка пожала плечами.

— Может, скоро, а может, и нет. Мы не знаем. Все решает шаман.

Рейвену стало немного легче дышать. Значит, какое-то время у него есть.

— А что будет с ними?

Он указал на огороженный пятачок, где томились пленные дункарганцы. Оттуда доносились безутешные рыдания изнасилованной тааном девушки. Одна из женщин положила ее голову к себе на колени и пыталась хоть как-то успокоить.

— Женщин сделают рабынями в лагере, чтобы они родили новых полутаанов. Так угодно нашему богу. Мужчин оставят для военных забав, и, если они поведут себя храбро, тааны окажут им честь и съедят их мясо. Если же они умрут трусливо, их мясо выбросят собакам.

Рейвен запомнил эти слова.

— А твоя мать, Дур-зор? Что с ней? Она еще жива?

— Нет, но она жила дольше, чем многие рабыни, — с гордостью ответила девушка. — Она была сильной и родила много полутаанов. Знаешь, человеческие женщины обычно умирают, родив всего одного. Ее убили за то, что она непочтительно ответила воину. Мне тогда было восемь лет. Этот воин проломил ей череп.

Из лагеря донесся голос, прокричавший что-то невразумительное. Дур-зор оглянулась. По ее лицу пробежала гримаса страха. Девушка проворно вскочила на ноги. Не сказав Рейвену ни слова, она помчалась назад. Там она, вся сжавшись и съежившись, встала перед каким-то воином. Рейвен узнал в нем своего поработителя Ку-тока. Ку-ток ударил девушку по лицу, вероятно за то, что недостаточно быстро отозвалась. Она без единого звука снесла удар, приняв это как должное.

Потом Ку-ток ткнул пальцем в сторону Рейвена. Наверное, слова Дур-зор удовлетворили его, ибо он поглядел на Рейвена и ухмыльнулся, обнажив острые зубы. После этого Ку-ток скрылся в своем шатре. В толпе таанов и полутаанов Рейвен потерял Дур-зор из виду. Когда она вернулась, он заметил у нее на спине шрамы от ударов плеткой.

Один из дункарганских солдат стал что-то кричать Рейвену, но тревинис даже не повернулся. Он ничем не мог помочь пленным дункарганцам. Жаль, конечно, что они попали в плен, но у них своя судьба, а у него своя. Он лег на землю, попытавшись придать телу такое положение, чтобы железный ошейник меньше давил на шею.

Рейвен был сыт и не испытывал жажды. Теперь ему требовался отдых. У него была лишь одна цель — убить Ку-тока, повергшего его в бесчестье. Для этого он должен остаться в живых. Разум Рейвена получил новый приказ: выжить.

Рейвен прекрасно знал, чем все это кончится. Он достаточно насмотрелся на таанов, чтобы понимать: если он убьет их воина, следом убьют его самого, и вряд ли просто убьют. Но когда Ку-ток будет мертв, Рейвен охотно примет смерть. Он лишь надеялся, что его мясо заставит таанов изрядно помучиться животом, если вдруг они решатся его съесть.

ГЛАВА 19

Шакуру было приказано разыскать родное селение того тревинисского воина. Дагнарус рассчитывал, что таким образом удастся напасть на след Камня Владычества. Шакур без промедления направился на север, в земли тревинисов. Он надеялся оказаться там раньше посланных им наемников либо одновременно с ними. Но прошло уже две недели, а он все еще не добрался до места.

Вины самого Шакура в этом не было. Не прошло и нескольких часов после его встречи с Дагнарусом, как он передал капитану Грисгелю приказ возглавить отряд наемников и выехать на поиски деревни. Шакур также сообщил ему все, что удалось выведать у одурманенного тревиниса насчет ее местонахождения. Деревня лежала в двух днях пешего пути от Дикого Города. Дополнительным ориентиром служило озеро, расположенное в нескольких часах ходьбы от нее. И не просто озеро, а озеро, где находился один из магических Порталов. Учитывая все эти сведения и особую восприимчивость баака к магии Портала, поиск селения казался довольно легким делом.

Грисгель и его обученный баак давно действовали сообща. До вступления в армию Дагнаруса Грисгель очень успешно промышлял разбоем на дорогах. Пять лет назад Шакур случайно повстречался с ним и пообещал ему более надежный источник дохода, чем грабеж торговых караванов. Грисгель с бааком выполнили для Шакура несколько важных поручений, результаты которых превзошли все ожидания врикиля. Отдавая Грисгелю последний приказ, Шакур особо подчеркнул:

— Всех жителей селения не убивать. Несколько человек, предпочтительно старейшин, понадобятся мне для допроса.

Грисгель пообещал в точности исполнить приказ. Вместе с небольшим отрядом отборных наемников он покинул Дункар в то самое время, когда силы Дагнаруса приближались к городу. Грисгеля снабдили охранной грамотой, однако всегда могло случиться так, что кто-то сначала выпустит стрелу и лишь потом прочтет грамоту. Желая избежать встреч с частями Дагнаруса, Грисгель и его отряд двинулись на восток. Грисгель сказал Шакуру, что рассчитывает добраться до земель тревинисов за двадцать дней.

Сам Шакур намеревался вскоре двинуться вслед за ними. Но вначале он хотел удостовериться, что грозное зрелище армии Дагнаруса надлежащим образом впечатлило, испугало и привело в замешательство слабовольного короля Моросса. К тому же Шакуру нужно было найти вескую причину, позволявшую ему покинуть Храм. Он знал, что вряд ли когда-нибудь вернется в Дункар, однако за свою недолгую человеческую жизнь и продолжительную жизнь врикиля Шакур научился мудрому правилу не сжигать за собой мосты. И еще он должен был убрать кое-какие препятствия на пути войск Дагнаруса. Шакур приказал убить Онасета — единственного человека в Дункаре, который мог бы предотвратить падение города, а также дал Лессерети и ее магам Пустоты распоряжения, исполнение которых обещало нанести предательский удар по обороне Дункара. После этого Шакур тронулся в путь.

Задержка в Дункаре не помешала ему двигаться быстрее Грисгеля и наемников и опередить их. Живые люди, даже самые выносливые, уставали; врикили, не имевшие плоти, усталости не знали. Они могли безостановочно ехать целыми сутками. Единственной помехой для них являлись лошади. Каждому врикилю вначале требовалось найти лошадь, которая его повезет, а это было делом нелегким, ибо животные ощущали присутствие Пустоты и моментально убегали. Поэтому врикиль должен был подчинить себе лошадь и особым образом заколдовать ее. Существовали заклинания, превращавшие обыкновенную лошадь в «коня теней». Однако «конь теней» не подходил для Шакура. Ему требовался живой и вдобавок — боевой конь. «Кони теней» годились лишь для перевозки поклажи. Но Шакур нашел выход из положения.

С помощью таанских шаманов, весьма сведущих и могущественных в магии Пустоты, Шакур обзавелся особой попоной, наделенной магической силой Пустоты. Достаточно было накинуть ее на лошадь, как животное сразу же подчинялось врикилю. Вдобавок попона делала лошадь намного выносливее, а время ее служения врикилю удлинялось. Это позволяло Шакуру ехать несколько дней без передышки, прежде чем лошадь выбьется из сил.

Но у магической попоны был один недостаток: она всегда убивала лошадь, и Шакуру приходилось тратить время на поиски новой. Или же он должен был щадить лошадь и давать ей отдых, снимая попону. Без попоны животное довольно быстро оживало.

Попону соткали из шелка рабыни-полутаанки. Она была удивительно красивой — алого цвета с золотой каймой, причем кайма была выткана так, что напоминала языки пламени.

Первые две недели Шакур двигался очень быстро, покрывая за день куда большее расстояние, чем Грисгель с наемниками. Но когда он добрался до ничейных, спорных земель, лежащих к северу от Дункарги, то был вынужден уменьшить скорость, поскольку не был уверен, что в здешних безлюдных местах сможет найти другую лошадь. Ему приходилось останавливаться и давать своему скакуну отдых. Шакур ненавидел ночь, ненавидел длинные тягостные часы, когда ему не оставалось ничего, кроме как расхаживать взад-вперед под деревьями, прислушиваться к дыханию спящей лошади и терзаться мыслями о безмятежном сне. Такого сна Шакур не знал уже более двухсот лет.

В ту ночь к этим мукам прибавились муки голода. Шакур рассердился: потребность в пище еще более замедляла его продвижение вперед. К приступам голода примешивались приступы страха. Когда-то Дагнарус обещал Шакуру, что, став врикилем, он будет жить вечно. Он жил уже третью сотню лет, но совсем не так, как ожидал.

Шакур заметил, что теперь его силы убывают быстрее. Быстрее разлагался и его труп. Чтобы поддерживать мертвую плоть, ему требовалось все больше и больше чужих жизней и чужих душ. Если он не найдет очередную жертву, и притом быстро, может иссякнуть сила, поддерживающая его мертвое тело. И тогда он погрузится в Пустоту, в ничто, где его будет терзать вечный голод. Он только сейчас осознал, что никогда по-настоящему не умрет. Да, может полностью сгнить его тело, но останется душа, которая будет мучиться, а он не сумеет ее напитать. И надо же случиться, что голод одолел его именно здесь, в этих пустынных местах, где поблизости — ни одной крестьянской усадьбы.

На следующее утро Шакур оказался перед тяжким выбором. Он мог, не обращая внимания на голод, как можно быстрее ехать дальше в надежде добраться до селения тревинисов, прежде чем силы его покинут. Там он насытится вдоволь. Однако до селения было еще несколько дней пути, а силы убывали с каждой минутой. Можно, конечно, не торопиться и обследовать окрестные равнины: вдруг ему удастся набрести на следы карнуанского дозора или тревинисских охотников.

Шакур мучительно раздумывал над своей проблемой, когда по его мертвому телу пробежала судорога. Где-то в другом месте один из врикилей оборвал чью-то жизнь. Он почувствовал удовольствие, испытываемое другим врикилем, который всасывал через кровавый нож душу своей жертвы. Когда любой из врикилей кого-то убивает кровавым ножом, все остальные врикили ощущают это. На мгновение всех их связывают узы зловещего наслаждения.

Приятное состояние Шакура сменилось удивлением, а потом и беспокойством. Перед его мысленным взором встал образ Ланы. Шакур ясно увидел ее лицо; столь же ясно, как в тот день, когда Кинжал врикиля нашел ее достойной стать врикилем и забрал у нее жизнь.

Но сейчас Ланы уже «не было в мертвых» (не скажешь ведь про врикиля — «не было в живых!»). Значит, ножом, который Лана сделала из собственной кости, воспользовался кто-то другой.

Кто-то нашел этот нож и только что оборвал им чью-то жизнь. С помощью Пустоты, являвшейся его сущностью, Шакур попытался увидеть того, в чьих руках оказался нож Ланы. Но он промешкал; образ ускользнул раньше, чем врикиль сумел что-либо разглядеть.

Остановив лошадь, Шакур задумался о возможных последствиях и о том, какую роль они могут сыграть в его поисках Камня Владычества. Шакур не ощущал Камня Владычества, поскольку никогда не видел и не касался его. Зато он безошибочно ощущал кровавый нож.

Теперь у Шакура появилась возможность найти того, кто похитил нож Ланы. Когда в следующий раз похититель им воспользуется, Шакур окажется наготове и сумеет его рассмотреть. Через силу Пустоты он восстановит связь с ножом. Как только это произойдет, Шакур получит доступ в сны человека, похитившего нож.

Сотканные из ткани теней, сны были превосходным орудием для владевшего магией Пустоты. Необходимо только научиться находить нужный сон, взламывать скорлупу мимолетных образов и бессмысленных видений, чтобы отыскать в сердце спящего крупицу правды. Проникнув в сон нового владельца кровавого ножа, Шакур сможет немало узнать о нем. Если этот человек не имеет никакого отношения к Камню, Шакур не станет напрасно тратить время и разыскивать его. Если же, наоборот, новый владелец окажется тревинисом, да еще каким-то образом связанным с умершим Владыкой, тогда Шакур будет готов последовать за ним хоть на край Лерема.

Шакур вновь ощутил голод, но выбор перед ним уже не стоял. Он вполне мог задержаться и утолить свой голод. Теперь ему незачем торопиться к селению тревинисов. Надо лишь подождать, когда нож Ланы снова «заговорит» в руках нового владельца.

Шакур продолжил путь, но ехал достаточно неспешно. Его терпение оказалось вознаграждено. Он увидел на дороге следы конских копыт. Судя по отпечаткам, на копытах были железные подковы. Значит, карнуанский дозор. Следы были свежими. Дозорные не успели отъехать далеко. Довольный Шакур почувствовал облегчение. У него будет возможность не только утолить голод, но и найти себе другую лошадь.

Назавтра солдаты карнуанского дозора, проснувшись ранним утром, обнаружили, что одного из их товарищей ночью убили. Они застыли от удивления, поскольку никто из них ничего не слышал. Солдат был убит ударом кинжала в сердце; лезвие оставило лишь небольшую рану, и крови вытекло совсем немного. Должно быть, солдат умер мгновенно. Но он явно видел приближавшуюся смерть, ибо панический ужас исказил черты его лица до неузнаваемости. Карнуанцев вдруг охватил такой неописуемый страх, что они поспешно похоронили мертвеца и даже никак не обозначили его могилу. Вскочив на коней, они ехали весь день и большую часть ночь, боясь остановиться. Прошло еще много, очень много ночей, прежде чем к ним вернулся сон.

Утолив наконец голод, Шакур принял вид карнуанского солдата и в таком обличье проехал через Дикий Город. Там он узнал, что отряд наемников проезжал здесь всего два дня назад. Торговец снадобьями показал ему дорогу, по которой солдаты отправились дальше. Шакур двинулся по ней и вскоре добрался до места, где отряд свернул в сторону. Огромные следы баака безошибочно указывали ему направление.

Шакур подъехал к озеру. Он постоял на берегу, вглядываясь в воду и пытаясь увидеть хоть какой-то признак Портала, скрытого на дне. Он так ничего и не увидел и мог бы усомниться в существовании Портала, если бы не следы баака. Они вели прямо в воду. Значит, баак почуял магию.

В этот момент Шакур заметил дым.

Струйки дыма, закручиваясь, поднимались вверх. День стоял тихий и безветренный. И дым этот явно шел не от домашних очагов селения.

Шакур пришпорил лошадь и на полном скаку подлетел к селению тревинисов.

Он резко осадил лошадь и огляделся по сторонам. Он не заметил ничего необычного, во всяком случае, так ему сначала подумалось. Все деревянные лачуги, которые эти дикари называли домами, были сожжены дотла. В нескольких местах еще тлели обугленные бревна, дым которых он и заметил от озера.