— Мне бы не стоило этого говорить, — сказал Джакович. — Но на деле Руби Шэннон я проверил дюжину оперативников, и вы, ребята, оказались единственными, от кого хоть изредка был какой-то толк.

— Ну что ты ноешь, Джейк, мы же завели на нее дело, ведь так? — просиял Ранатти.

— Так-то оно так, — сказал Джакович, бросив осторожный взгляд сперва на Ранатти, а потом на Симеоне. — Только вот она сообщила мне, что вы ее накололи. Вам известно, что наш лейтенант не желает связываться с арестами по ложному обвинению.

— Ф-уф, никакое оно не ложное, Джейк, — сказал Симеоне, — просто она не устояла перед стариной Россо.

Он ткнул пальцем в сторону ухмыляющегося Ранатти.

— Да, выглядит и впрямь смешно, — сказал Джакович. — Обычно ей ничего не стоит за целый квартал унюхать полицейского, а вот Ранатти, видите ли, ее одурачил. Чушь, посмотрите-ка на него: чистый легавый, только что вернувшийся с патрулирования.

— Нет, ты послушай, Джейк, — сказал Ранатти. — Мы в самом деле подцепили ее на крючок совершенно законным образом. Честно говорю. Я обработал ее в своем неподражаемом стиле: прикинулся лощеным молоденьким итальяшкой, не вылезающим из бильярдных, она и клюнула. Думать не думала, что я из «нравов».

— Настораживает и кое-что еще: совсем не похоже на Руби идти по шесть-сорок-семь-А, — сказал Джакович. — Эй, Россо, она что, тебя потискала?

— Клянусь, как перед Богом, она поиграла моей бибикалкой, — сказал Ранатти, вздымая в небеса короткопалую и толстую десницу. — Прежде чем я одел ее кулачки в железо, она своими пальчиками — большим и указательным — успела дважды заставить ее продудеть.

— Ни одному из вас, мерзавцев, не верю, — сказал Джакович хихикающим юношам. — На прошлой неделе мы с лейтенантом Фрэнсисом объезжали тусовки местных шлюх, а на углу Пятой улицы и Стэнфорд-стрит остановились и поболтали с Руби. В разговоре она упомянула «миловидного итальяшку», «глазастого легаша», что оформил ее по ложному обвинению. Она утверждает, что положила тебе руку на колено, а ты в момент арестовал ее за распутное поведение.

— Послушай, босс, я распутен от колена и выше. Разве не слышал про горячую кровь латинян?

Все рассмеялись, и Джакович обернулся к Рою.

— Я пытаюсь втолковать этим парням, чтобы они прекратили пробавляться ложными обвинениями. Наш лейтенант очень щепетилен и не признает ничего, кроме самых что ни на есть законных арестов. Если проститутка не говорит тех нужных слов, после которых ты мог бы действовать решительно, или если в ее потискиваниях да щекотке нет должного непотребства, в таком случае нет и основания для законного задержания.

— А что, если она трясет тебя за ствол, Джейк? — спросил Симеоне, закуривая толстую сигару, которая смотрелась комично в пухлых детских губах. — Если она это делает, я говорю, что она заслуживает ареста за распутное поведение. Рапорт можно чуточку и приукрасить.

— Черт тебя подери, Сим, никаких приукрашиваний! Это я и стараюсь вбить тебе в башку. Послушайте, я ведь тоже не гвоздь цирковой программы, а всего лишь один из клоунов. Босс говорит, чтоб мы выполняли полицейскую работу честно и не сворачивали с прямой дорожки.

— О'кей, Джейк, но «нравы» — это особая полицейская работа, — сказал Гэнт, впервые вступая в разговор.

— Послушайте, — сказал Джакович в раздражении. — Вы что, и вправду хотите пересажать всех шлюх? Коли так, тогда лезьте вон из кожи, чтобы состряпать фальшивый рапорт, и потом лжесвидетельствуйте в суде, добиваясь обвинения. Но такая игра не стоит свеч. Проститутки неистребимы. Они будут всегда. Зачем же рисковать своей работой из-за паршивого вранья, к тому же уголовно наказуемого? И раз уж я об этом заговорил, босс иногда бывает малость не в себе и может защемить тот хвост, что вы, к примеру, выставляете под окном у гнездышка, где проститутка будто бы за десять монет предлагает парню сеанс на французский манер, а ваши уши умудряются про то прослышать.

— Ну и что? — спросил Симеоне, теперь уже без улыбки. — На прошлой неделе мы так одну и застукали. Что-нибудь не так?

— Лейтенант рассказал мне, что не поленился подрулить к одному из жилых домов, где какая-то команда вот таким же образом словила какую-то девицу. Он не говорил, что это был ты, Сим, зато сказал, что чертов дом с той самой стороны, откуда, как предполагается, подслушали ее наши доблестные полицейские, не имеет окон. Сплошной бетон.

— Проклятье, — сказал Гэнт, внезапно поднявшись и широко зашагав через всю комнату к свертку с ленчем, из которого вытащил новую сигарету. — Он что, этот трахнутый мальчишка-лейтенант, считает, что здесь у нас дискуссионный клуб при колледже с расписанными раз и навсегда вшивыми правилами игры? Я никогда прежде на него не капал и не жаловался, Джейк, но знаешь, как-то ночью он спросил меня, не пил ли я спиртного? Нет, ты слышишь?! Спросить у «нрава», не пил ли он! Я ответил, да, лейтенант, мать твою, как по-вашему, чем это я должен заниматься, когда промышляю в каком-нибудь баре? Тогда он меня спрашивает, всегда ли мы платим за выпивку и не принимаем ли бесплатных сандвичей от тех владельцев баров, которым известно, что мы из легавых? Он хочет видеть здесь стадо благочестивых трезвенников, прикалывающих денежки на обед к нижнему белью. Если этот хрен не уймется, я увольняюсь из команды.

— Да успокойся ты. О Боже, — произнес Джакович, с опаской косясь на дверь. — Он наш босс. Надо проявлять хоть немного лояльности.

— Этот парень своего не упустит, Джейк, — сказал Симеоне. — Пуп готов себе надорвать, лишь бы стать самым молоденьким капитаном в нашем деле. Бутончик расцветает. За такими вот бутончиками нужен глаз да глаз, иначе они используют нас заместо навоза, чтоб сподручней цвести было.

Джакович беспомощно взглянул на Роя, и тот уже абсолютно точно знал, что позже сержант будет увещевать его хранить полное молчание и не выносить из этой комнаты прозвучавшие в ней жалобы и сетования. Несчастный же он будет начальник, если позволит всему вот так закончиться, подумал Рой. Ему не следовало доводить до такого, но, уж коли довел, сейчас он должен поставить их на место. Нравится это или нет, но лейтенант был здесь старшим офицером, командиром. Поменяйся Рой вдруг с ним местами — и спаси Господь сержанта, разрешающего оскорблять своего командира.

— Эй вы, мятежники, давайте поговорим о чем-нибудь другом, — нервно объявил Джакович, срывая с носа очки и принимаясь их протирать, хоть в этом не было ни малейшей необходимости.

— Слыхали, скольких морячков повязали за эти выходные «нравы» из Голливудского? — спросил Симеоне, и Рою показалось, что Джакович испытал истинное облегчение, когда беседа перешла в иное русло.

— А что у них там, в Голливуде? — поинтересовался Гэнт.

— А что всегда? — спросил Симеоне. — Местечко кишмя кишит гомиками. Я слышал, за этот уик-энд двадцать морячков арестовали по голубому делу. Собираются уведомить генерала в Пендлтоновской учебке.

— Сейчас обмочу себе штаны, — сказал Гэнт. — Я тоже служил в армии, но в то время все было иначе. А нынче даже морские пехотинцы сделались другими.

— Точно. Я слыхал, там уже стольких голубей словили, что самые толстые шишки в Пендлтоновском лагере боятся, как бы их кто не засек жующими бананы, — сказал Ранатти. — И теперь они грызут их боком, все равно что кукурузные початки.

— Кому-нибудь из вас посчастливилось уже работать по иску в «Риджент армз»? — спросил Джакович.

— Может, используем нашего одолженного? — сказал Ранатти, кивая на Роя. — По-моему, забраться в этот притон — единственный выход. Мы уже раз туда прокрались. Я приставил лестницу к балкону второго этажа и поглядел на комнату, где забавляются те две шлюшки, только вот не смог подобраться близко к окну.

— Беда в том, что им подавай особеньких, — сказал Симеоне. — Думаю, какой-нибудь посыльный, а может, даже двое работают с ними заодно и засылают к ним наверх девчонок. Зарегистрируйся, Рой, в гостинице, и мы сумеем что-нибудь подстроить.

— Рой слишком молод, — сказал Гэнт. — Нам нужен старичок, вроде меня, да только я там уже столько времени кручусь, что какая-нибудь из тех шлюх меня узнает почти наверняка. Как насчет тебя, Джейк? Ты уже не юн и выглядишь вполне состоятельно: преуспевающий мужчина. Устроим тебе загородное развлечение и что-нибудь выясним между делом.

— Было бы неплохо, — сказал Джакович, пробежав пальцами по редеющим черным волосам. — Но босс не любит, когда сержанты слишком часто выходят на охоту. Придется разведать, что у него на уме.

— В меблированных комнатах Кларка дело тоже кипит вовсю, — сказал Ранатти. — В номерах шестом, седьмом и восьмом кровати превратились в парники. Вчера мы с Симом отметились там, пробыли меньше часа, но за это время бригада из трех проституток пропустила то ли дюжину, то ли чертову дюжину клиентов. Клиенты шли один за другим, а поскольку они еще прежде, чем попасть в парничок, регистрировались как постояльцы, местечко стало золотым дном.

— Один парничок — уже золотое дно, — кивнул Джакович. — Из него еще много чего может вырасти.

— Эта тройка и в самом деле трудится в поте лица. Даже не побеспокоятся сменить простыни, — сказал Ранатти.

— А раньше была такая тихая заводь — мечта обывателя, — сказал Гэнт. — Всякий раз, когда мне везло, я назначал там после работы свидание. Ужасно, что проституция проникла и туда. Хозяин притона — милый старичок.

— Слишком много денег кроется в пороке, — сказал Джакович, обегая взглядом каждого из них. — Кого угодно могут развратить.

— Эй, а вы слыхали, ребята, что натворил Харуэлл в уборной Гартуэйтского театра? — спросил Симеоне.

— Харуэлл — это полицейский дневной смены, — пояснил Джакович Рою. — Такой же псих, как Симеоне и Ранатти. У каждого из нас свой крест.

— Что он сделал на сей раз? — спросил Гэнт, заканчивая терзать каракулями желтый лист стандартной бумаги.

— Он работал в уборной по поступившей от тамошнего директора жалобе. Так вот, просверлил он, значит, по новенькой смотровой дырочке в стенках между туалетами, а сам плюхнулся, не спуская штанов, толстым задом на последний стульчак, просто сидел там и покуривал свою огромную сигару. Не успел он докурить ее до конца, как входит какой-то голубь и идет прямиком к дыре, что тот расковырял, и сует в нее под нос старине Харуэллу свой конец. Лопес наблюдал за происходящим, спрятавшись за решеткой кондиционера, что в восточной стене, и, поскольку мы добились от директора оставлять в сортире все двери нараспашку, отбивая у голубей охоту устраивать там насест, Лопес видел все, как на ладони. Он сказал, что, когда тот парень пропихнул шланг в дыру, старина Харуэлл стряхнул пепел с сигары, подул на ее кончик и, стоило тому раскраснеться, сунул тому типу куда следует. Говорит, когда они оттуда уходили, голубь валялся на полу и визжал благим матом.

— Этот выродок настоящий псих, — проворчал Джакович. — То был его второй поход на дело. Не вызывает он у меня доверия. Выродок и псих.

— Слыхали про дырку в дамской гардеробной в универмаге Блумфильда? — спросил Ранатти. — Ну, в которую один болван, мнящий себя остряком, воткнул свою штуку, а она возьми да вылези с той стороны, где как раз переодевалась какая-то старушенция. А та, не долго думая, всадила в нее шляпную булавку, так что сукин сын покорно ждал, приколотый к собственной веселой штуке, пока не приехала полиция.

— Я так давно слышу этот анекдот, что готов подстричь ему бороду, — сказал Филлипс. — По-моему, его в свое время сочинил какой-то легавый-балагур.

— Не знаю, не знаю, но история с Харуэллом — чистая правда, — сказал Симеоне. — Ее мне Лопес рассказал. Говорил, еле ноги унесли. Харуэлл хотел еще окольцевать того голубя. Нет, вы можете себе это представить: чуть было к чертям собачьим не спалил парню конец, так еще хочет засадить его в тюрягу? Лопес сказал ему: «Давай-ка лучше отсюда сматываться, чтобы голубок никогда не дознался, что это его полицейский клюнул».

— В один прекрасный день выродка просто уволят, — не унимался Джакович.

— Послушай, на такой работе необходимо сохранять чувство юмора, — осклабился Ранатти. — В противном случае спятить лете легкого.

— А хотел бы я увидеть ту сценку, — сказал Гэнт. — Голубь был белый? То бишь сизый?

— Почти, — сказал Симеоне. — Он был итальянец.

— Ах ты, задница, — сказал Ранатти.

— Напоминаю, ребята, сегодня у нас мусорная ночка, — сказал Джакович.

— Как серпом по одному месту, — сказал Симеоне. — Я и забыл. Господи-Господи, и оделся, как назло, прилично.

— Мусорная ночь — это ночь, когда мы помогаем дневной смене, — объяснил Джакович Рою. — Согласились рыскать в отбросах, проверяя затемно ящики перед еженедельным наездом мусорщиков, собирающих все это дерьмо. Дневная смена снабжает нас адресами, где, по их подозрению, происходят сходки букмекеров, а мы копаемся там в мусорных баках.

— Могу говорить всем своим приятелям, что я работаю в ФБР, — пробурчал Ранатти, — во Ф-шивой да Б-лошиной Р-адости.

— Пока что это здорово срабатывало, — сказал Джакович Рою. — Уже в трех местах бочки с мусором оказались набиты списками сделанных ставок. Так что и дневная смена без дела не остается.

— А в благодарность за все я иду домой, воняя не хуже кучи мусора, — сказал Ранатти.

— Как-то ночью мы ковырялись в ящиках, что за рестораном «Рыжий Кот Сэма», — сказал Симеоне, улыбнувшись Джаковичу, — и нашли там голову здоровенного хряка. У этого чертова борова башка была все равно как у льва. Старый Рыжий Кот — тип еще тот, специализируется на негритянской кухне. В общем, мы захватили голову с собой и принесли сюда вот, к Джейку, сунули в его настенный шкаф и пошли по домам. А на следующий вечер явились на работу пораньше, чтобы не прозевать момент, когда он его откроет, да только в тот самый вечер наш новый лейтенантик получает сюда перевод, и никто из нас его еще в глаза не видал. А ему предоставляют шкафчик Джейка. Он отворяет дверцу и… не говорит ни слова. Ничего! А вслед за ним молчат и остальные. Мы все, как один, уткнулись носом в писанину или в свои ящики и ничегошеньки не сказали!

— Он потом признался мне, что принял это за посвящение в командиры, — произнес Джакович, закурив сигарету и хрипло закашлявшись. — Может, потому и взял нас в оборот.

— Давайте больше о нем не заговаривать. Меня это приводит в уныние, — сказал Гэнт. — Ну что, ребята, готовы накинуться на работу?

— Прежде чем двинетесь, обождите минутку, — сказал Джакович. — На сегодня у нас намечается большая заварушка. Ровно в час ночи идем брать «Пещеру». Полагаю, до вас, парни, уже долетел об этом слушок, в такой компашке просто невозможно что-либо утаить. Короче, из надежного источника нам стало известно, что вечером в «Пещере» готовится солидное жульничество: демонстрация непристойного фильма. Ума не приложу, в чем тут причина, разве что дела Фриппо, хозяина заведения, идут из рук вон плохо. В общем, слово сказано, и дьявольское местечко будет набито сегодня до отказа. Что-нибудь знаешь о «Пещере», Рой?

— Немного, — кивнул тот.

— За последнее время мы здорово их потрепали, — сказал Джакович. — Еще один хорошенький налет, и, я думаю, отберем лицензию на торговлю спиртным. По всей видимости, сегодня это и случится. Ближе к полуночи вы, ребята, бросаете все свои дела, встречаемся здесь. Займем у патруля с дюжину одетых по всей форме полицейских, нам собираются помочь и две бригады из административного отдела. Сеанс должен начаться около часу, мы зашлем внутрь Роя. Как только фильм начнется, ты, Рой, будто бы случайно пройдешь к уборной. Осведомитель сообщил нам, что после часу никто больше через парадный вход не войдет и не выйдет. Выставь в окно сигарету и нарисуй ею круг. Мы будем сидеть снаружи и следить за окном. Ну а затем откроем ключом дверь и явимся через парадное.

— У вас есть ключ? — спросил Рой.

— А как же, — ухмыльнулся Ранатти. — Вон там, в углу.

Он указал на металлическую подпорку в четыре фута длиной. К краю ее была приварена тяжелая стальная плита с приделанными к ней со всех сторон ручками, чтобы при необходимости четыре человека, взявшись разом, могли ее раскачать.

— С этим проблем не будет, — сказал Джакович. — Не думаю, что у тебя возникнут какие-то трудности, но, если все же они возникнут, к примеру, случится нечто непредвиденное — вычислят в тебе «нрава» или попадешь в какую беду, — хватайся покрепче за табуретку, кружку пива или что-нибудь еще и швыряй прямо в переднее окно. Тут-то мы и подоспеем. Да только никаких проблем у тебя не будет.

— Значит, я просто сижу там и глотаю пиво? — спросил Рой.

— Вот именно. Закажи пиво и соси себе из бутылки, — сказал Ранатти. — В этой гнусной норе ни к чему соблюдать приличия и тянуть его из стакана. Эй, Сим, а Доун Лавере по-прежнему околачивается у «Пещеры»?

— На прошлой неделе видел ее у входа, — кивнул Симеоне. — Последи, Рой, за этой сучкой. Самая сметливая из всех шлюх, которых я когда-либо видел. Вмиг умеет раскусить легавого. Стоит ей заподозрить, что ты из «нравов», она тут же примется за свой номер. Присядет рядом с тобой, обнимет за талию и насквозь ощупает в поисках оружия и наручников, а чтобы занять тебя на время, упрячет тебе под мышку огромный сосок. Будет шарить по тебе, пытаясь найти кольцо от ключей, или вцепится в него руками — если, конечно, сможет, — чтобы проверить, нет ли у тебя при себе ключей от телефонной будки или от браслетов. И будет рыскать в поисках пары бумажников: ей не хуже нашего известно, что большинство полицейских в одном бумажнике носят деньги, а в другом — свой значок. Перед тем как туда войти, советую тебе передоверить Гэнту и значок, и пушку, и что там еще у тебя есть — тоже.

— Не знаю, нужно ли, — сказал Джакович. — Лучше уж пусть будет вооружен. Не хочу, чтобы его обижали.

— Револьвер может изгадить все дело, Джейк, — запротестовал Ранатти. — Не мешает ему свыкнуться с тем, что возможности у нас не слишком широки. Всем нам нужно с этим свыкнуться, если мы желаем работать в полиции нравов.

— Не знаю. Я подумаю над этим, — сказал Джакович.

— И еще, не дозволяй старушке Доун себя целовать, — хихикнул Ранатти. — Она от души любит потереться о мальчиков, которых ей удается заманить. Очень страстная шлюшка, только вот больна триппером да туберкулезом.

— Течет с обеих дырок, — кивнул Симеоне. — И постоянно.

— Выжирает по двадцать порций за ночь, — сказал Ранатти. — Как-то Доун поведала мне, что уже даже не трахается. Мальчики большей частью предпочитают ее голову, а не все остальное, оно и для нее гораздо легче: не нужно раздеваться.

— Она лесбиянка? — спросил Гэнт.

— Еще бы, — ответил Ранатти. — Живет где-то там, в районе Альварадо, с какой-то жирной и злющей буйволихой. Однажды призналась мне, что больше не может заставить себя спать с мужиками.

— Мы выслушиваем исповеди обо всех девчоночьих трудностях, — сказал Рою Филлипс. — Мы обязаны знать этих задниц вдоль и поперек.

— Хочешь, чтобы Рой поработал со мной? — спросил Гэнт у Джаковича.

— Хочу, чтобы сегодня все четверо работали заодно, — сказал тот. — И не хочу, чтобы вы застряли на чем-нибудь другом, когда подоспеет время отправляться в «Пещеру». Все четверо выходят отсюда вместе. Можете взять две машины, но прежде решите, чем будете заниматься до полуночи, но занимайтесь этим опять-таки вместе. Филлипс поработает со мной.

— Поедем-ка на Шестую и посмотрим, сумеет ли Рой обстряпать дела с какой-нибудь проституткой, — предложил Гэнт Ранатти и Симеоне, достававшим из ящика картотеки маленькие фонарики.

— Мусорная ночка, а я нацепил новенькую рубашку, — заворчал, жалуясь, Ранатти, осторожно застегивая все пуговицы. Рой заметил, что была она ему как раз впору, а кобура, подвешенная к плечу, оказалась совсем невидимой. Не стоит ли и мне разжиться такой кобурой, подумал Рой, но решил обождать. Пока что он в «нравах» лишь на какой-то месяц, и может пройти много времени, прежде чем он получит сюда настоящее назначение. Но он непременно им понадобится, и даже скоро. Спецмашина, полиция нравов… Кто-нибудь обязательно им заинтересуется. Он был уверен, любому очевидно: полицейский он исключительно хороший, но работа здесь — это лишь временно. Он знал, что нужно думать об экзаменах, которые предстоит сдавать в текущем семестре. Похоже, тут он сбился с курса. Возможно, подумал он, в этом семестре я возьму отпуск.

Они расселись по двум машинам. Гэнт расположился за рулем зеленого «шевроле» весом в две тонны, на кузов которого сзади «нравы» прикрепили огромные покрышки, выказав максимальное старание в маскировке. Кто-то подвесил на зеркало пушистого зверька, и Гэнт сказал Рою, что всю ответственность за налепленные на заднее стекло переводные картинки несет Симеоне. И все же, думал Рой, она, машина, похожа на ободранный, упавший в цене, «переодетый» полицейский автомобиль. Судя по тому, что утверждал Гэнт, управление выказало неприличную прижимистость в выделении средств на финансирование своей секретной оперслужбы.

Гэнт подвез Роя к автостоянке, на которой ждала его собственная машина.

— Послушай, Рой, — сказал он. — Мы будем на пустыре за желтым домом, что севернее Шестой, прямо у въезда на Таун-авеню. Совершишь мимо прогулку и там нас увидишь. Потом прокатишься несколько кварталов по Шестой улице и постараешься, несмотря на столь раннее время, найти какую-нибудь проститутку, а может, и парочку. Если приколешь, тащи обратно к месту встречи.

— Ладно, — сказал Рой.

— Ты уверен, что прошлой ночью отчетливо понял, что требуется для ареста шлюхи? — спросил Гэнт.

— Получить от нее предложение заняться сексом за деньги, — ответил Рой. — По-моему, достаточно просто.

— О'кей, Рой, действуй, — сказал Гэнт. — Если встретишь шлюху, очень похожую на переодетого бабой мужика, не кидайся на него. Пропусти и попытай счастья с другой. Мы не расставляем силки голубкам в одиночку. Это самые опасные и непредсказуемые ублюдки в целом мире. Так что промышляешь только по женщинам — настоящим женщинам.

— Ладно, — сказал Рой, горя желанием поскорее начать. Ночь была темной, и находиться здесь, на городских улицах, облаченным в гражданское платье было почти то же самое, что впервые выйти сюда из домашних стен. Было это одновременно жутко и волнительно. У Роя глухо застучало сердце.

— Действуй, малыш, — сказал Гэнт. — Только будь спокоен.

Сворачивая на восток к Шестой улице, Рой обратил внимание, что руки его стали липкими и холодными, а руль сделался скользким. Причина была не в том, что он один, да один он, по сути, и не был: от Гэнта, Ранатти и Симеоне его отделяли лишь несколько кварталов. Но в первый раз разъезжал он по городу в качестве полицейского, не имеющего при себе ни значка, ни синего мундира, — полицейского, лишенного их защиты, и пусть он знал эту улицу как свои пять пальцев — все ему казалось чем-то странным и незнакомым. Сотрудник полиции нравов теряет это удобство — носить большой медный знак на груди, подумал он. Зато обретает подлинность. Без синего мундира он превращается в рядового человека, обязанного действовать так же, как любой другой житель, вышедший на улицу. Его уверенность явно пошла на убыль. Что это, нервозность или нечто серьезнее? Он положил руку себе на грудь и сосчитал гулкие удары. Неужели страх?

Первую проститутку Рой увидел на углу Пятой и Стэнфорд-стрит. Тощая негритянка с прямыми ногами; по ее алчущему взгляду он догадался: наркоманка. Он поравнялся с ней, и она улыбнулась.

— Привет, блондинчик, — сказала она, подходя справа к его машине и заглядывая внутрь.

— Привет-привет, — сказал Рой и выдавил ответную улыбку, мысленно отругав себя за дрожь в голосе.

— Я тебя тут раньше не встречала? — спросила та, не стирая с лица не слишком аппетитной ухмылки, обнажившей плохие зубы, и внимательно осматривая машину. Сразу заподозрила неладное, подумал Рой.

— Никогда здесь раньше не бывал, — ответил он. — Один дружок рассказывал про это местечко. Говорил, при желании я мог бы неплохо тут поразвлечься.

— Чем зарабатываешь на хлеб, малютка? — улыбнулась она.

— Я страховой агент.

— Забавно, а по-моему, похож на легавого, — сказала та, буравя его глазами.

— Легавый? — Он судорожно рассмеялся. — Только не я.

— Похож на молодого легаша, ну прямо копия, — произнесла она не мигая.

Он совсем сник.

— Слушай, своей глупой болтовней ты действуешь мне на нервы, — сказал Рой. — Могу я тут поразвлечься или нет?

— Может, да, а может, и нет, — сказала она. — А что у тебя на уме?

Рой вспомнил вчерашнее предупреждение Джаковича остерегаться всяческих ловушек. Он знал, что девица пытается вынудить его самого сделать ей предложение.

— А то не догадываешься, — сказал он, стараясь изобразить на лице застенчивую улыбку, но не ручаясь за конечный результат своих стараний.

— Дай-ка мне свою карточку, малютка, может, когда и захочу оформить у тебя страховку.

— Карточку?

— Визитку. Дай мне свою визитную карточку.

— Послушай, я человек женатый. И не хочу, чтоб ты узнала, как меня зовут. На что она тебе? Собираешься меня шантажировать, так, что ли? — сказал Рой, поздравляя себя по поводу собственной находчивости и отмечая на будущее, что хорошо бы позаимствовать несколько визиток в каком-нибудь страховом бюро.

— Ну ладно, — спокойно улыбнулась та. — Тогда сотри с нее свое имя или зачеркни вон той ручкой, что торчит у тебя из кармана рубашки. Только дай мне убедиться, что она у тебя имеется, эта твоя визитка.

— Да у меня и нет при себе, — сказал Рой. — Будь смелее, давай лучше перейдем прямо к делу.

— У-гу, — произнесла она, — давай перейдем, только мое дело — забота о собственной фирме. Коли у страхового агента бумажник не набит миллионом карточек, выходит, он нищ, этот страховой агент.

— Пусть я буду нищим страховым агентом, ну и что с того? — сказал Рой без всякой надежды, глядя, как она поворачивается, чтобы уйти.

— Да из тебя даже легаш никудышный. — Она одарила его через плечо презрительной усмешкой.

— Ах ты, сучка, — сказал Рой.

— Ирландская харя, онанист голубоглазый, мать твою… — парировала проститутка.

Рой свернул направо, проехал к югу до Седьмой улицы, затем вернулся на Шестую и остановил машину, загасив фары, в полуквартале от того места, где тормозил перед тем, и принялся наблюдать за проституткой, болтавшей с длинным негром в серой фетровой шляпе. Тот кивнул ей и быстро направился вниз по улице к жирной девке в зеленом атласном платье. Рой ее прежде не встречал. Она кинулась в дом и заговорила о чем-то с двумя женщинами, столкнувшись с ними у входа. Рой включил зажигание и поехал к месту встречи, Гэнта он нашел сидящим на заднем сиденье той машины, в которой прибыли сюда Ранатти и Симеоне.

— Лучше попытать счастья где-нибудь еще, — сказал Рой. — Я засыпался.

— Что случилось? — спросил Гэнт.

— Одна тощая кляча в коричневом платье узнала меня: скорее всего, видела тут как-то в форме, — солгал Рой. — Уставилась на меня, а потом побежала и растрезвонила об этом всем местным шлюхам. Здесь торчать бесполезно. Я засыпался.

— Давайте прошвырнемся к парку и повяжем какого-нибудь бойкого голубка, — предложил Ранатти. — Давненько мы их не ловили.

Оставив свою машину на стоянке рядом с участком, Рой вновь пересел в казенный автомобиль к Гэнту, и они отправились в парк. Рой был удручен тем, что до сих пор так и не сумел никого арестовать, но решил, что позже вечером, в «Пещере», он наконец наверстает упущенное. Тут вдруг его осенило, что он ни малейшего понятия не имеет о том, как арестовывать гомосексуалиста.

— Расскажи-ка мне в деталях, как можно подцепить на крючок голубого, — попросил он.

— Это проще, чем вязать шлюх, — сказал Гэнт, небрежно ведя машину по вечернему городу. — Достаточно ему в публичном месте сделать непристойное предложение. Или начать тебя щупать. Но, насколько я понимаю, совсем не обязательно дозволять ему мять твои причиндалы. Как только почудится, что он потянулся почесать тебе яйца, хватай его сразу за лапу, вот и весь арест. А в рапорте напишем: он трогал тебя за наружные половые органы. А то, что говорит Джакович о незаконных арестах да привирании в отчетах, — всю эту муть я даже на свое дерьмо не обменяю. Я никому не позволю касаться моего инструмента, пока не удостоверюсь, что этот «кто-то» носит платье и что под ним млеет женское тело.

— Выходит, вполне хватает одного только устного предложения, — сказал Рой.

— Да, вот именно. Но кое-кто из гомиков по-настоящему агрессивен. Не успеешь сказать «привет» — бац! — а он уж огрел тебя по загривку. Я не настаиваю, чтобы ты принимал всю эту чушь на веру, просто скажу, что расставлять силки для голубков — занятие не из приятных. Может, нам удастся словить их в капкане.

— Только и разговоров, что о капкане. Что это такое? — спросил Рой, начиная ощущать легкий дискомфорт от перспектив «голубиной охоты».

— То, что мы зовем «выгодной позицией», — ответил Гэнт и за Центральной приемной больницей прибавил скорости, поднимаясь по Шестой улице. — Голуби сшиваются в самых разных местах, к примеру в общественных туалетах. Ну и в некоторых из них имеются вентиляционные отверстия, заделанные тяжелой решеткой или чем-нибудь еще. Сквозь них можно подглядеть за всем, что происходит внутри. К тому же почти везде для нас оставляют нараспашку сортирные двери. Вот мы, стало быть, садимся в капкане, как его у нас окрестили, и подсматриваем за тем, что творится в уборной. Конечно, есть здесь и юридические тонкости типа предполагаемых мотивов и пробного осмотра, но я расскажу тебе о них, когда будем составлять рапорт по аресту — если, разумеется, кого-то поймаем. Порой мы используем электронику и запускаем в капкан какого-нибудь парня с рацией, если он засекает в сортире непотребство, то шепчет нам в микрофон, тут-то мы и являемся. Хочу предупредить тебя насчет голубых. Не знаю, кого ты рассчитываешь увидеть, но могу сообщить тебе, что голубь частенько не отличается от обычного мужика. Он может быть здоровенным лбом с мужественной физиономией, собственной женушкой, детьми и отличной работой, может быть интеллигентом, профессиональным спортсменом, адвокатом и военным, священником и даже полицейским.