12. Клизма

У Роя глухо застучало сердце, когда в прижатой к уху трубке раздались гудки. Дверь в отдел полиции нравов была заперта, и он знал, что по меньшей мере в течение получаса сюда не забредет никто из тех, что выйдут сегодня в ночную смену. Чтобы сэкономить на междугородном тарифе, он решил позвонить Дороти по служебному телефону. Совсем непросто вносить квартирную плату сразу в двух местах, отсылать ежемесячно Дороти алименты и при этом еще что-то выкраивать себе на жизнь. Если к тому же тебе нужно рассчитаться за купленную в рассрочку машину. Становилось все более очевидным, что очень скоро ему придется продать свой «буревестник» и пересесть в автомобиль подешевле, а ведь машина — одно из немногих удовольствий, что у него остались.

Решив, что ее нет дома, он почти обрадовался и уже собирался было повесить трубку, когда услышал вдруг ни на что не похожие нотки ни на что не похожего голоса, так часто умудрявшегося обычное приветствие превратить в вопрос.

— Алло?

— Привет, Дороти, надеюсь, не помешал?

— Это ты, Рой? Я была в душе.

— О, извини, я перезвоню.

— Не нужно. Все в порядке. Я уже надела халат. Что-нибудь случилось?

— Тот самый золотистый халат, что подарил я тебе на прошлый день рождения?

— К тому времени, Рой, мы уже разошлись. А золотистый халат ты подарил мне годом раньше, короче, на мне сейчас другой халат.

— Хм, как Бекки?

— Ты же видел ее на прошлой неделе. С тех пор она ничуть не изменилась.

— Черт возьми, Дороти, неужели нельзя хоть раз ошибиться и сказать мне доброе слово!

— Можно, Рой, только прошу тебя не заводить больше этих разговоров. Еще каких-нибудь восемьдесят девять дней, и с разводом будет все окончательно улажено. Обратно мы не вернемся.

У Роя застрял комок в горле, глаза наполнились слезами. Несколько секунд он молчал, пока не удостоверился, что ему удалось с собой совладать.

— Рой.

— Да, Дороти.

— Это бесполезно, Рой.

— О Господи, я все-таки кое-что скажу тебе, Дороти. Вернись домой. Прошу тебя. Не надо искушать судьбу.

— Мы уж столько раз проходили через это…

— Мне ужасно одиноко.

— Такому красавцу, как ты? Златокудрому синеглазому Аполлону Рою Фелеру? Пока мы были вместе, у тебя не возникало никаких трудностей с тем, чтобы разделить с кем-нибудь свое общество.

— Бог с тобой, Дороти, это случилось лишь раз или два. Я же тебе объяснял.

— Знаю, Рой. Не в том штука. Конечно, ты был не самым неверным из мужей. Только мне уже все равно. Мне больше нет до тебя никакого дела, можешь ты это понять или нет?

— Пожалуйста, Дороти, отдай ее мне. — Он судорожно всхлипнул и тут же, словно в груди прорвало плотину, зарыдал в трубку, боязливо косясь на дверь и опасаясь, как бы кто из полицейских не вошел в нее раньше срока. Оттого, что не может остановиться и что все это слышит Дороти, он сгорал от стыда и унижения.

— Рой, прекрати. Рой, я знаю, как ты страдаешь без Бекки.

— Отдай ее мне, Дороти, — сказал Рой, шмыгая носом и отирая лицо рукавом оранжевой спортивной рубашки в клетку, которую носил навыпуск, пряча под ней ремень, пистолет и наручники.

— Рой, я ее мать.

— Я заплачу тебе сколько угодно, Дороти. В своем завещании отец отказал мне кое-какие деньжата. Карл намекнул мне как-то, что, если я когда-нибудь изменю свое решение и войду в семейное дело, возможно, я смогу прибрать их к рукам. Я так и сделаю. Я тебе все отдам. Что только пожелаешь, Дороти…

— Я не продаю своего ребенка, Рой! Когда, черт тебя дери, ты повзрослеешь?

— Я перееду к родителям. Пока я на работе, за Бекки могла бы присматривать мама. Я уже с ней говорил. Ну пожалуйста, Дороти, ты даже представить себе не можешь, как я ее люблю. Я люблю ее больше, чем ты.

Минуту трубка молчала, и по спине Роя поползли холодные мурашки от испуга, что Дороти отключила телефон, затем она сказала:

— Может, так оно и есть, Рой. Может, ты ее и любишь по-своему. Только не думаю, чтоб ты любил ее ради нее самой. Здесь что-то другое. А то, кто ее любит больше, не имеет никакого значения. Главное, что ребенку, в особенности маленькой девочке, нужна мать…

— Но есть же моя мать…

— Будь ты проклят! Хоть бы раз в жизни заткнулся и подумал о ком-нибудь, кроме себя! Я пытаюсь втолковать тебе, что Бекки нужна мать, настоящая мать, так уж случилось, что эта мать — я. И мой адвокат, и я сама объяснили тебе, что посещать ее, и даже чаще, чем положено, — твое право. Ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится, естественно, не выходя за рамки разумного. В этом отношении я буду очень либеральна. Не думаю, чтобы и мои требования были несправедливы. И конечно, не так уж это для тебя и трудно — заработать лишний доллар на грошовые алименты.

Рой трижды набрал полную грудь воздуха, его пронзила острая боль от собственного унижения. Этого он и опасался, потому и решил в конце концов высказать последнюю мольбу по телефону, и слава Богу, что решил. Из-за этого развода он совсем обезумел, так что теперь едва мог контролировать простейшие эмоции.

— Ты очень великодушна, Дороти, — наконец вымолвил он.

— Желаю тебе всего наилучшего, и воздай мне за это Господь!

— Благодарю тебя.

— Могу я дать тебе маленький совет, Рой? По-моему, никто тебя не знает лучше, чем я.

— Почему бы и нет? Сейчас так легко поязвить на мой счет. Посоветуй мне рухнуть замертво, и я, скорее всего, так и сделаю.

— Нет, Рой, не сделаешь. С тобой будет полный порядок. Послушай, приди в себя и поезжай куда-нибудь. Ты хватался то за одно, то за другое, пока не начал изучать криминологию. Ты говорил, что поработаешь в полиции какой-то годик, но прошло уже два с лишним, а до диплома тебе так же далеко, как до луны. Если быть полицейским — именно то, чего тебе хочется, — что ж, прекрасно. Только не думаю, что это так. По-настоящему тебе ведь это никогда не нравилось.

— По крайней мере это лучше, чем вкалывать ради куска хлеба.

— Прошу тебя, Рой, кончай дурачиться. Это последний совет, который я даю тебе бесплатно. Возьми себя в руки. Пусть даже ради этого тебе придется вернуться в отцовское дело. Ты можешь кончить куда хуже. Не думаю, что ты станешь удачливым полицейским. Тебя вечно что-то не устраивало в твоей работе, ты расстраивался из-за всякого пустяка.

— А может, у меня не имелось другого выхода, как быть несчастным? Может, и не будет…

— Может, и так, Рой. Может быть. Но в любом случае поступай, как считаешь лучшим для себя. Я уверена, что видеться нам придется часто, если, конечно, ты будешь заезжать за Бекки.

— Вот в этом можешь не сомневаться.

— Будь здоров, Рой.

Он присел на заваленный бумагами стол и закурил, невзирая на мучившее его несварение и подозрения на открывающуюся язву. Закончив первую сигарету, он прикурил от тлеющего окурка вторую. Он знал, что огонь принесет желудку лишь новые страдания, ну так что ж, чем хуже — тем лучше. На миг в голове мелькнула мысль о новеньком, необстрелянном «смит-вессоне», который покоился на его бедре и не давал ни на секунду забыть о том, что он, Рой, впервые за свою карьеру полицейского выполняет задание, переодевшись в штатское, словно шпик. Только сейчас он осознал, до чего жаждал такого назначения, и, когда командир патрульной службы поинтересовался, нет ли у него желания выручить коллег и поработать месяц в полиции нравов, он тут же ухватился за предложение шефа.

Немного полегчало, и он решил, что глупо — просто дурной вкус! — погружаться в размышления о «смит-вессоне», как он позволил это себе минуту назад. Все не так уж плохо. У него еще есть надежда.

Ключ в замке повернулся, дверь резко распахнулась, и в комнату вошел незнакомый Рою лысеющий, кричаще одетый человек. Ремень с кобурой свисал через плечо, в руке бумажный пакет.

— Привет, — сказал Рой, вставая и надеясь, что с лица его исчезли следы недавних слез.

— Здорово, — сказал человек, протягивая руку. — Должно быть, ты из новеньких.

— Рой Фелер. Я здесь всего на месяц, кого-то замещаю. Сегодня только третье мое дежурство.

— Вот как? А я Фрэнк Гэнт. С понедельника был в отгулах. Да, я слыхал, что мы одолжились у патруля. — Кисть у него оказалась тяжелой, а рукопожатие — крепким. — Не знал, что тут кто-то есть. Обычно тот, кто приходит на дежурство первым, отпирает дверь.

— Моя вина, — сказал Рой. — В следующий раз так и сделаю.

— Вот и ладно. С остальными уже перезнакомился?

— Да. С тобой лишь не встречался.

— Выходит, отложил сливки напоследок, — улыбнулся Гэнт и положил бумажный пакет поверх металлического ящика с картотекой. — Мой ленч, — указал он на сверток. — А ты с собой не носишь?

— Нет, обе ночи выкладывал за него денежки.

— Лучше, пожалуй, приносить с собой, — сказал Гэнт. — Работая у нас, лишаешься массы преимуществ, ты еще убедишься в этом. Сняв свой синий костюмчик, ты сразу теряешь все дармовые кормушки. Приходится платить за жратву или таскать ее с собой. Я вот таскаю. Работать в «нравах» довольно накладно.

— Похоже, я перейму твой опыт. Выбрасывать на ветер кучу денег — сейчас это не по мне.

— Кучу не кучу, а кое-что придется, — сказал Гэнт, садясь за стол и раскрывая вахтенный журнал, чтобы внести в него запись за третье августа. — Нам вручают несколько монет в неделю и хотят, чтоб мы укладывались в эту сумму — слышишь, эта мелочь у них «суммой» называется, — только обычно мы спускаем ее в первый же вечер. Ну а после тратишь собственные бабки, иначе ведь и работа не выгорит. Что до меня, то я стараюсь тратить их как можно меньше. У меня пять малышей.

— Полностью с тобой согласен, — сказал Рой.

— Тебе еще ничего не выдавали?

— Вчера в баре работали, копались в нарушениях закона по отпуску спиртного, — ответил Рой. — Заказал на два доллара, но фактически истратил пятерку. Недодали сдачу — три доллара.

— Такова уж наша судьба, — вздохнул Гэнт. — Работенка, конечно, что надо, и, коли ты не привык сидеть сложа руки, тебе она придется по душе, беда только с этими негодяями, что не желают раскошелиться ровно настолько, насколько оно для пользы дела необходимо.

— Остаться здесь на постоянку я б не отказался. Может, появился бы шанс показать, на что гожусь.

— Это уж точно, — сказал Гэнт, открывая пухлую картонную папку и перелистывая какие-то бланки, в которых Рой научился уже узнавать заявления о нарушении общественной морали. — Долго работаешь в Центральном? По-моему, я тебя раньше не видал.

— Всего несколько месяцев. Пришел туда из Ньютонского.

— Из самых джунглей, а? Держу пари, ты рад, что вырвался оттуда.

— Хотелось перемены, чего-то нового.

— Когда уносишь ноги из Ньютона, любая перемена — к лучшему. Прежде я тоже там работал, только до того, как началась эта возня за гражданские права. Раз уж ниггеру обещают рай на земле, там уже по-человечески не поработаешь. Никогда туда не вернусь.

— Это очень сложная проблема, — сказал Рой, закуривая новую сигарету. Он потер ладонью пылающий желудок и выпустил через нос облачко дыма.

— В Центральном у нас тоже есть свои наседки, но не слишком много. Большей частью они толкутся по Ист-Сайду и новостройкам, да еще кое-кто слоняется поблизости. А в деловой части города им неинтересно: многовато бизнеса и индустрии.

— Если хочешь, я помогу тебе с писаниной, — сказал Рой, начиная раздражаться и чувствуя себя не в своей тарелке. Так всегда с ним случалось, когда кто-то принимался рассуждать в том же духе о неграх.

— Да нет, ни к чему. Это старые заявления, подошла очередь проверить, что по ним предпринято. Обычно ума не приложишь, что тут писать. Ты лучше просмотри регистрационную книгу по проституции. С клиентурой ознакомиться не помешает. Или почитай рапорта, чтобы знать, за что у нас тут арестовывают. Успел уже словить какую-нибудь шлюшку?

— Нет, вчера сели на хвост одной парочке, но потом упустили. Пока что в основном по барам промышляем. Взяли какого-то бармена за то, что обслужил алкаша, вот и все аресты за два дня.

— Не печалься, Гэнт опять с вами, так что теперь поработаем.

— Ты случаем не сержант? — спросил Рой, отчетливо понимая, что все еще не может с точностью определить, кто тут простые полицейские, а кто начальство. Атмосфера здесь была совсем непринужденной и отличалась от той, к которой он привык в патруле.

— О дьявол, да нет же, — рассмеялся Гэнт. — Конечно, мне следовало им стать, да вот не сдал проклятого экзамена. Вот уже четырнадцать лет валяю дурака и никак не сподоблюсь повыситься. Я такой же обыкновенный полицейский, как и ты.

— Никак не разберусь в здешней структуре, — улыбнулся Рой.

— Сколько времени служишь?

— Три года почти, — ответил Рой и тут же испугался, что Гэнт припрет его к стене, заставив считать месяцы: два года и три месяца явно не дотягивали до «почти трех лет».

— В «нравах» все иначе, правда? Зовешь сержанта по имени и все такое. Большая разница, если сравнивать с патрулем, а? У нас тут все равны. Работа того требует. А она у нас тонкая. Приходится якшаться с самым разным людом. Видишь грех во всех его разновидностях, какие только мог вообразить, и даже в таких, которых себе и представить-то прежде не мог. Обычный срок работы в этом дерьме — полтора года. Слишком много сучьей грязи да подлости — в том, что видишь, и в том, какую жизнь ведешь. Слоняешься всю ночь по барам, пьянствуешь и увиваешься за бабьем. Ты женат?

— Нет, — сказал Рой, и резкий спазм заставил его вновь схватиться за живот.

— Сами проститутки никого не прельщают, по крайней мере вряд ли это им удастся, когда ты успел уже покрутиться в их обществе и узнать их достаточно хорошо. Но по тем же барам шныряет множество сексапильных смазливых задниц, одинокого бабья в поисках приключений, ну, знаешь, просто любительниц-дилетанток и разных подстилок, ну а мы, ясное дело, тоже там вечно околачиваемся. Тут уже попахивает соблазном. Единственное, что требует от нас сержант Джакович, — не заводить любовных интрижек во время работы. Если уж встретилась какая-нибудь очаровашка, назначать свидание следует только на дни отгулов. Джейк говорит, что, если подловит кого в пивной болтающимся с красоткой, уж лучше пусть она окажется профессиональной шлюхой, не то он вышвырнет нас из отдела коленкой под зад.

— Я как раз сейчас развожусь, так что мне пока не до женщин, — сказал Рой и понадеялся, что Гэнт спросит его, когда намечается последнее разбирательство, или выскажет хотя бы на сей счет какое-либо соображение. Рой вдруг ощутил страстное желание говорить об этом — с кем угодно, с любым, — возможно, что и Гэнту доводилось проходить через все это. Среди полицейских таких людей хватает.

— Округ хорошо знаешь, Рой? — спросил Гэнт, вызвав у него разочарование.

— Еще бы.

— Тогда можешь изучить вон ту карту со значками, — сказал Гэнт, неопределенно махнув рукой на стену и начиная заполнять отчет, который позже, Рой это знал, будет перепечатан и подшит к исковому заявлению.

— Чем мы сегодня займемся, шлюхами?

— Ага, ими самыми. Надо бы обстряпать несколько арестов. Давненько что-то нам ничего стоящего не попадалось. Может, какие голубые объявятся. Когда в журнале недостает записей, мы промышляем по этим мальчикам. Так проще всего.

Рой услышал голоса, и в дверь вошел Филлипс, смуглый юноша с непокорными волосами и жесткими колючими усами.

— Всем привет, — объявил он, швырнув на стол футляр из-под бинокля. Под мышкой он держал «болтушку» — переносную рацию.

— Ты что, прямо из торговой палаты? Или из кабельного телевидения? — спросил Гэнт. — Намечается крупная сделка?

— Может быть, — сказал Филлипс, кивая Рою. — Вчера, когда мы уже собирались разойтись по домам, сюда позвонил тот головорез-стукач, с которым работает Зигги, и сказал, что в «Пещере» сегодня будут крутить порнуху. Не мешает проверить это гнездышко.

— Дьявол, да ведь тамошний бармен, Микки, знает любого из нас как облупленного. Особо там не поработаешь. Я успел у них стольких повязать, что меня они признают, даже если я явлюсь туда переодетый гориллой.

— Для притона, где посетители если не психи, так чокнутые, костюм гориллы — наряд идеальный.

— Бывал в «Пещере»? — спросил Гэнт у Роя.

— Тот голубой бордель, что на Главной? — Рой вспомнил, как в первую же ночь в Центральном ездил туда усмирять драку.

— Да, только там не одни голубые. Хватает и лесбиянок, и садистов, и мазохистов, и наркош, и шлюх, и мошенников, и темных личностей, от проституток-карманщиц до убийц, — уголовнички на любой вкус, причем у каждого свои причуды. Кто бы потрудился там заместо нас, а, Филлипс?

— А ты не догадываешься? — сказал тот и улыбнулся Рою.

— Вот-вот, — сказал Гэнт. — Тебя в здешних краях никто покамест опознать не может.

— Однажды я уже заглядывал туда в форме, — сказал Рой, отправляться в одиночку в «Пещеру» ему отнюдь не улыбалось.

— В форме ты просто безликий самец, выкрашенный в синий цвет, — сказал Гэнт. — А в цивильной одежде никто тебя и не узнает. Послушай, Филлипс, я думаю, старина Рой прекрасно с этим справится.

— Угу, голубенькие пупсики кинутся на такого блондинчика, как мухи на мед, — сказал Филлипс и издал смешок.

Вошли остальные члены дежурной команды. Симеоне и Ранатти были не только напарниками, но и соседями, а потому ездили на работу вместе. Сержант Джакович появился последним. Пока все рассаживались за длинным столом в кабинете, где царил полный хаос, и занимались писаниной, Рой на правах профана, не свыкшегося с установившейся практикой службы в команде «нравов», почитывал рапорты по произведенным арестам. За исключением Гэнта и Джаковича, которых можно было без особого преувеличения назвать людьми пожилыми, его новые коллеги были сплошь молодыми ребятами, немногим старше его самого. Одевались все примерно одинаково: яркие хлопчатобумажные рубашки навыпуск и удобные брюки тоже из хэбэ. Такие не обидно испачкать или разорвать, когда лезешь, к примеру, на дерево или ползешь вдоль темной ограды. Рой это испробовал прошлой ночью, преследуя проститутку с клиентом до дома последнего, где они надеялись пошалить, но только Рой с напарником их все равно упустили: едва те исчезли в подъезде тусклого и выцветшего жилого дома, как какой-то длинный негр с химической завивкой, без сомнения выставленный там в качестве дозорного, вычислил обоих полицейских. Рой обратил внимание, что у всех его товарищей туфли на мягкой резиновой или рифленой подошве, с такой подметкой легко подкрасться, подглядеть или по самый лоб засунуть нос в чужие дела. Рой так до конца и не уверился в том, что хотел бы получить сюда назначение на целых восемнадцать месяцев: он уважал чужие тайны. И подозревал, что от такой секретной слежки попахивает фашизмом. И полагал, что люди, черт бы их побрал, заслуживают доверия и что среди них, о чем бы там ни твердили циничные полицейские, паршивцев — ничтожная малость. Тут он вспомнил замечание — или предостережение? — Дороти о том, что ему никогда по-настоящему не нравилась его работа, но, дьявольщина, чего ж ему еще нужно? — подумал он, работа в «нравах» обещает быть просто захватывающей. По крайней мере с месяц.

— Рой, неси-ка сюда те рапорта, — позвал его Джакович, отодвигая в сторонку свой стул. — Может, тебе будет полезнее сесть вот тут и заодно с чтением этого вранья послушать и другую муть.

— Что еще за вранье? — спросил Ранатти, красивый юноша с глазами с поволокой, носивший поверх тенниски перевернутую вверх тормашками кобуру. Его темно-синяя рубашка с длинными рукавами аккуратно висела на спинке стула, и Ранатти частенько проверял, не сползла ли она на пол.

— Сержант думает, что мы иногда преувеличиваем при составлении рапортов, — пояснил Симеоне Рою. Розовощекий, чуть лопоухий, он выглядел еще моложе Ранатти.