Он помолчал, потом прибавил:
      - Уже светает. Сдается мне, надо бы сейчас пойти поискать его. Обоим, вместе.
      И вот Томас кое-как оделся, и оба лакея тихонько поднялись наверх и провели ряд тайных и стремительных налетов - в духе исторических налетов лорда Китченера в Трансваале - на величавые старинные покои, где, наверно, прятался Билби...
      Человек - самое неугомонное из животных. Им владеет вечная непоседливость. Он никак не может понять, что от добра добра не ищут. Вот и Билби стало невмоготу сидеть в своем сравнительно безопасном убежище под кушеткой. Прошло только двадцать минут, а ему казалось, что он сидит там целую вечность. Когда глаза его привыкли к темноте, он для начала с опаской высунул голову, потом вылез сам и с полминуты стоял на четвереньках, вглядываясь в темноту.
      Потом он поднялся на колени. Потом встал во весь рост. Вытянул вперед руки и, осторожно ступая, пустился обследовать комнату.
      Исследовательский пыл возрастает с каждым открытием. Билби скоро нащупал проход в голубую гостиную, а оттуда мимо затянутых гардинами и закрытых ставнями окон прошел в столовую. Его мысли были сейчас заняты одним: как найти убежище, более долговечное и менее доступное для горничных, чем эта кушетка. Он уже достаточно знал домашние порядки и понимал, что утром служанки учинят разгром в верхних комнатах. Оставив позади множество запутанных поворотов и неожиданных углов, он в конце концов очутился в столовой, в камине, и наткнулся на каминные щипцы. Сердце его учащенно забилось. Ощупав стену в камине, он в темноте обнаружил то, что никто не находил при дневном свете, - кнопку, отодвигавшую панель, позади которой скрывался проход в тайник. Он почувствовал, как отошла панель, и остановился в замешательстве. Ни луча света. Он долго пытался понять, что это за отверстие, и наконец решил, что это какая-то черная лестница. Так ведь он как раз и обследует дом! С большой осторожностью Билби ступил за панель и почти совсем задвинул ее за собой.
      Ощупав все вокруг, он смекнул, что находится в узком проходе, то ли кирпичном, то ли каменном, который тянулся шагов на двадцать и упирался в винтовую лестницу - она шла вверх и вниз. Он стал подниматься и скоро ощутил прохладный ночной воздух и сквозь узкую щель окна, заросшего плющом, увидел звезды. Вдруг, к его ужасу, что-то метнулось прочь.
      Билби не сразу оправился от страха, но потом опять стал взбираться по лестнице.
      Он очутился в тайнике - просторной квадратной келейке в шесть футов, со скамьей вместо постели и маленьким столом и стулом. Дверка на лестницу была отворена, в нише стоял шкаф. Билби на минуту остановился. Но любознательность толкала его вперед; он прополз еще немного по тесному коридору и тут попал в какой-то странный проход, одна стена которого была деревянная, другая - каменная. И вдруг - о счастье! - впереди забрезжил свет.
      Билби ощупью двинулся к нему и в страхе остановился. Справа, из-за этой деревянной стены, послышался голос.
      - Войдите! - сказал голос. Низкий мужской голос в каких-нибудь трех шагах.
      Билби замер на месте. Он выждал подольше и снова двинулся вперед тихо, как мог.
      Голос говорил с самим собой.
      Билби внимательно прислушался и, когда вновь стало тихо, прокрался чуть поближе к мерцавшему свету. То был глазок.
      Невидимый оратор разгуливал по комнате. Билби прислушался: к стуку его сердца примешивалось шлепанье комнатных туфель. Еще одно усилие - и глаз его прильнул к скважине. Стало тихо. На минуту Билби растерялся - под ним на темно-сером фоне вырисовывался огромный сияющий розовый купол. У основания купола рос какой-то редкий кустарник, бурый и голый.
      Да это чья-то лысина и брови! Больше ничего не видно...
      В ответственные минуты Билби всегда начинал громко сопеть.
      - Да что же это! - проговорил обитатель комнаты и внезапно встал (из ворота халата торчала длинная волосатая шея) и подошел к стене. - С меня довольно!.. - гремел голос. - Хватит с меня этих дурацких шуток!
      Лорд-канцлер принялся простукивать панели в своей комнате.
      - Пустота! Везде пустота! По звуку слышно!
      Прошло еще немало времени, прежде чем он снова вернулся к Бесконечности.
      Всю ночь напролет эта запанельная крыса не давала покоя лорду-канцлеру. Едва он начинал говорить или двигаться, все стихало, но только он брался за перо, что-то начинало шуршать и тыкаться в стену. И еще - не переставая сопело, и до того несносно, сил нет! В конце концов лорд-канцлер оставил свои философские упражнения, лег в постель, потушил свет и попробовал заснуть, но его беспокойство только возросло - сопение приблизилось. Очевидно, "_Оно_" в темноте влезло в комнату и принялось скрипеть половицами и чем-то пощелкивать. "_Оно_" беспрерывно все тыкалось и тыкалось...
      Лорд-канцлер так и не смежил глаз. Когда в окно скользнули проблески зари, он сидел на постели, измученный и злой... Вдобавок он готов был поклясться, что сейчас кто-то идет снаружи по коридору.
      Ему ужасно захотелось кого-нибудь поколотить. Может, он сейчас схватит на площадке этого любителя изображать привидения. Это, конечно, Дуглас крадется к себе после ночных проделок.
      Лорд-канцлер накинул на плечи красный шелковый халат. Тихонько отворил дверь спальни и осторожно выглянул наружу. На лестнице слышались шаги человека в комнатных туфлях.
      Он прокрался по широкому коридору к красивой старинной балюстраде. Внизу он увидел Мергелсона - опять все того же Мергелсона! В неприличном неглиже тот прокрадывался в дверь кабинета, как змея, как вороватая кошка, как убийца. Ярость закипела в сердце великого человека. Подобрав полы халата, он стремительно, но бесшумно ринулся в погоню.
      Он последовал за Мергелсоном через маленькую гостиную в столовую и тут все понял! Одна из панелей в стене была отодвинута, и Мергелсон осторожно влезал в отверстие. Так и есть! Они допекали его из тайника. Травили. Занимались этим всю ночь и, разумеется, по очереди. Весь дом в сговоре.
      Встопорщив брови, как бойцовый петух крылья, лорд-канцлер в пять неслышных шагов догнал дворецкого и в ту самую минуту, когда тот собирался нырнуть в камин, схватил его вместо ворота за ночную рубашку. Так ястреб бросается на воробья. Почувствовав, что его схватили, Мергелсон обернулся и увидел рядом хорошо знакомую свирепую физиономию, пылавшую жаждой мести. Тут он утратил всякое достоинство и взвыл, как последний грешник...
      Сэр Питер спал тревожно и проснулся оттого, что скрипнула дверь гардеробной, которая соединяла его спальню со спальней жены.
      Он сел на постели и с удивлением уставился на бледное лицо леди Лэкстон, казавшееся почти мертвенным в холодной предрассветной мгле.
      - Питер, - сказала она, - по-моему, там опять что-то творится.
      - Опять?
      - Да. Кричат и бранятся.
      - Неужто же...
      Она кивнула.
      - Лорд-канцлер, - прошептала она в благоговейном страхе. - Опять гневается. Внизу, в столовой.
      Сперва сэр Питер как будто отнесся к этому спокойно. Но вдруг пришел в ярость.
      - Какого черта! - заорал он, соскакивая с постели. - Я этого не потерплю! Да будь он хоть сто раз лорд-канцлер!.. Устроил здесь сумасшедший дом. Ну, один раз - ладно. Так он опять начал... А это еще что такое?!
      Оба замерли, прислушиваясь. До них донесся слабый, но явственный крик; кто-то отчаянно вопил: "Спасите, помогите!" Никто из благородных и воспитанных гостей леди Лэкстон, конечно же, так вопить не мог.
      - Где мои штаны?! - вскричал сэр Питер. - Он убивает Мергелсона. Надо бежать на помощь.
      Пока сэр Питер не вернулся, ошеломленная леди Лэкстон сидела на постели, точно окаменелая. Она даже молиться не могла.
      Солнце все еще не взошло. Комнату наполнял тот тусклый и холодный лиловатый свет, который вползает к нам на заре; это свет без тепла, знание без веры, Жизнь без решимости. Леди Лэкстон ждала. Так дожидается своей участи жертва, обреченная на заклание.
      Снизу донесся хриплый крик...
      Ей вспомнилось ее счастливое детство в Йоркширской долине, когда она еще и думать не думала о пышных приемах. Вереск. Птички. Все такое милое. По щеке ее сбежала слеза...
      А потом перед нею вновь появился сэр Питер - он был цел и невредим, только еле дышал и пылал гневом. Она прижала руки к сердцу. Надо быть мужественной.
      - Ну, говори, - сказала она.
      - Он совсем рехнулся, - проговорил сэр Питер.
      Она кивнула, чтоб он продолжал. Что гость помешан, она знала.
      - Он... кого-нибудь убил? - прошептала она.
      - Похоже, собирался, - ответил сэр Питер.
      Она кивнула и плотно сжала дрожащие губы.
      - Пускай, говорит, Дуглас уедет, иначе он не останется.
      - Дуглас?! Почему?!..
      - Сам не понимаю. Только он ничего и слушать не хочет.
      - Но при чем тут Дуглас?
      - Говорю тебе, он совсем рехнулся. У него мания преследования. Кто-то к нему всю ночь стучался, чем-то звенел над ухом - такая у него мания... Совсем взбесился. Говорю тебе, он меня напугал. Он был просто страшен... Подбил Мергелсону глаз. Взял и стукнул его. Кулаком. Поймал его у входа в тайник - уж не знаю, как они его сыскали, - и накинулся на него как бешеный.
      - Но в чем виноват Дуглас?
      - Не пойму. Я его спрашивал, он даже не слушает. Совсем спятил. Толкует, будто Дуглас подучил весь дом изображать привидение, чтоб его напугать. Говорю тебе, он не в своем уме.
      Супруги посмотрели друг на друга.
      - Словом, Дуглас бы очень меня обязал, если бы тут же уехал, - сказал наконец сэр Питер. - Магеридж бы немножко успокоился, - пояснил он. - Сама понимаешь, как все это неприятно.
      - Он поднялся к себе?
      - Да. Ждет ответа - выгоню я Дугласа или нет. Ходит взад и вперед по комнате.
      Оба некоторое время сидели совершенно подавленные.
      - Я так мечтала об этом завтраке! - сказала леди Лэкстон с грустной улыбкой. - Все графство... - Она не могла продолжать.
      - Одно я знаю наверняка, - сказал сэр Питер. - Больше он у меня не получит ни капли спиртного. Я сам за этим прослежу. Если надо, обыщу его комнату.
      - Что мне сказать ему за столом, ума не приложу, - заметила она.
      Сэр Питер немного подумал:
      - А тебе вовсе не надо в это вмешиваться. Делай вид, будто ничего не знаешь. Так с ним и держись. Спроси его... спроси... как, дескать, вам спалось?..
      3. КОЧЕВНИЦЫ
      Никогда еще исполненный прелести восточный фасад Шонтса не был так хорош, как наутро по приезде лорда-канцлера. Он весь точно светился, будто озаренный пламенем янтарь, а обе его башни походили на колонны из тусклого золота. Покатые крыши и парапеты заглядывали в широкую долину, где за туманной дымкой поднимались свежие травы и серебряной змейкой струилась далекая река. Юго-западная стена еще спала в тени, и свисавший с нее плющ был таким темно-зеленым, что зеленее и не бывает. Цветные стекла старой часовни отражали восход, и казалось, что внутри нее горят лампады. По террасе брел задумчивый павлин, волоча по росе свое скрытое от глаз великолепие. Из плюща несся птичий гомон.
      Но вот у подножия восточной башни, из плюща, вынырнуло что-то маленькое, желтовато-бурое, как будто кролик или белка. То была голова всклокоченная человеческая голова. С минуту она не шевелилась, оглядывая мирный простор террасы, сада, полей. Потом высунулась побольше, повертелась во все стороны и осмотрела дом над собой. Лицо мальчика было насторожено. Его природную наивность и свежесть несколько портила огромная зловещая полоса сажи, шедшая через все лицо, а с маленького левого уха свисала бахрома паутины - вероятно, подлинной древности. То была мордочка Билби.
      А что, если убежать из Шонтса и никогда больше не возвращаться?
      И вскоре он решился. Следом за головой показались руки и плечи, и вот Билби весь в пыли, но невредимый кинулся в угол сада - в кусты. Он пригибался к земле, боясь, что сейчас стая гнавшихся за ним дворецких заметит его и подаст голос. Через минуту он уже пробирался сквозь чащу расцветающих рододендронов, а потом вдруг исчез из глаз. После странствий по грязным переходам он упивался свежестью утра, но был голоден.
      Олени, что паслись в парке, поглядели на бегущего мимо Билби большими, добрыми и глупыми глазами и снова принялись щипать траву.
      Они видели, как он на бегу рвал грибы, проглатывал их и летел дальше.
      На опушке буковой рощи он замедлил шаг и оглянулся на Шонтс.
      Потом глаза его задержались на группе деревьев, за которыми чуть виднелась крыша садовничьего домика и краешек ограды...
      Какой-нибудь физиономист прочел бы в глазах Билби заметную неуверенность.
      Но он был крепок духом. Медленно, быть может, не без грусти, но с мрачной решимостью приставил он руку к носу - этим доисторическим жестом юность испокон веку отстаивает свою духовную независимость от гнетущих житейских условностей.
      - Ищи ветра в поле! - сказал Билби.
      Мальчик ушел из Шонтса около половины пятого утра. Он двинулся на восток, привлеченный обществом своей тени - она поначалу очень забавляла его своей длиной. К половине девятого он отмахал десять миль, и собственная тень порядком ему наскучила. Он съел девять сырых грибов, два зеленых яблока и много незрелой черники. Все это не очень ужилось в его желудке. Вдобавок оказалось, что он в комнатных туфлях. Это были шлепанцы, хотя и сшитые из прочной ковровой ткани, - в таких далеко не уйдешь. На девятой миле левая разошлась снаружи по шву. Билби перебрался через изгородь и очутился на дороге, срезавшей край леса, и тут ему в ноздри ударил запах жареного сала - душа его наполнилась желудочным соком.
      Он остановился и принюхался - казалось, шипел весь воздух.
      - Ух ты!.. - сказал Билби, обращаясь, очевидно, к Мировому духу. - Это уж слишком. Как же я раньше не подумал!..
      Тут он увидел за живой изгородью что-то большое, ярко-желтое.
      Оттуда и доносилось шипение.
      Ничуть не таясь, он направился к изгороди. Возле громадного желтого фургона с аккуратными окошечками стояла крупная темноволосая женщина в войлочной шляпе, короткой коричневой юбке, большом белом фартуке и (не считая прочего) в гетрах и жарила на сковородке сало с картофелем. Щеки ее раскраснелись, а сковородка плевала на нее жиром, как это всегда бывает у неумелых поварих...
      Билби, сам того не замечая, пролез сквозь изгородь и придвинулся поближе к божественному аромату. Женщина с минуту внимательно его разглядывала, а потом прищурилась, отвернулась и опять занялась стряпней. Билби подошел к ней вплотную и, как завороженный, уставился на сковородку, где весело плевался и лопался пузырями кипящий жир, а в нем плавали кусочки картофеля и лихо крутились ломтики ветчины...
      (Если мне судьба быть изжаренным, то пусть меня жарят с маслом и картошкой. Пусть жарят с картофелем в лучшем сливочном масле. Не дай бог, чтоб меня варили, заточив в котелок с дребезжащей крышкой, где темным-темно и бурлит жирная вода...)
      - По-моему, - произнесла леди, тыча вилкой в кусок сала, - по-моему, ты называешься мальчиком.
      - Да, мисс, - отвечал Билби.
      - Тебе приходилось когда-нибудь жарить?
      - Приходилось, мисс.
      - Вот этак же?
      - Получше.
      - Тогда берись за ручку - мне все лицо опалило. - С минуту она, как видно, размышляла и прибавила: - Вконец.
      Билби молча схватил за ручку этот усладительный запах, взял из рук поварихи вилку и почти уткнулся жадным и голодным носом в кипевшее лакомство. Тут было не только сало, тут был еще и лук - это он дразнил аппетит. Прямо слюнки текли. Билби готов был расплакаться, так ему хотелось есть.
      Из окошка фургона позади Билби раздался голос почти столь же пленительный, как этот запах.
      - Джу-ди!.. - звал голос.
      - Ну что?.. Я здесь, - отвечала леди в войлочной шляпе.
      - Джу-ди, ты случайно не надела мои чулки?
      Леди в войлочной шляпе весело ужаснулась.
      - Тсс-с, негодница! - вскричала эта особа (она принадлежала к тому распространенному типу симпатичных женщин, в которых сильнее, чем надобно, чувствуется их ирландская горячность). - Тут какой-то мальчик.
      И в самом деле, здесь был почти до раболепия усердный и услужливый мальчик. Спустя час он уже превратился из "какого-то мальчика" просто в Мальчика, и три благосклонные дамы глядели на него с заслуженным одобрением.
      Поджарив картошку, Билби с удивительной ловкостью и проворством раздул затухавший огонь, быстрехонько вскипятил их давно не чищенный чайник, почти без всякой подсказки приготовил все нужное для их несложной трапезы, правильно расставил складные стулья и восхитительно вычистил сковородку. Не успели они разложить по тарелкам это соблазнительное кушанье, как он помчался со сковородкой за фургон; когда же он, повозившись там, вернулся, сковорода сияла ослепительным блеском. Сам он, если это возможно, сиял еще ослепительней. Во всяком случае, одна его щека пылала ярким румянцем.
      - Ведь там, кажется, оставалось немного сала с картошкой, - заметила леди в войлочной шляпе.
      - Я думал, оно не нужно, мисс, - ответил Билби. - Вот и вычистил сковороду.
      Она взглянула на него понимающе. Что она хотела сказать этим взглядом?
      - Давайте, я помою посуду, мисс, - предложил он, чтобы как-то преодолеть неловкость положения.
      И вымыл - чисто и быстро. Точь-в-точь, как требовал мистер Мергелсон, а ведь раньше он никак не мог ему угодить. Потом спросил, куда прибрать посуду, - и прибрал. Потом вежливо осведомился, что еще надо сделать. А когда они удивились, добавил, что любит работать.
      - А любишь ты чистить обувь? - спросила леди в войлочной шляпе.
      Билби объявил, что любит.
      - Да это какой-то добрый ангел, - произнес пленивший Билби голос.
      Значит, он любит чистить обувь? Кто б мог поверить, что это сказал Билби! Впрочем, за последние полчаса с ним произошла разительная перемена. Он сгорал желанием трудиться, выполнять любую работу, самую грязную, и все ради одной особы. Он влюбился.
      Обладательница чарующего голоса вышла из фургона, минуту задержалась на пороге и стала спускаться по ступенькам, и душа Билби мгновенно склонилась перед ней в рабской покорности. Никогда еще не видел он ничего прелестнее. Тоненькая и стройная, она была вся в голубом; белокурые, чуть золотящиеся волосы были откинуты с ясного лба и падали назад густыми локонами, а лучезарнее этих глаз не было в целом свете. Тонкая ручка придерживала юбку, другая ухватилась за притолоку. Красавица глядела на Билби и улыбалась.
      Вот уже два года, как она посылала свою улыбку со сцены всем Билби на свете. Вот и сейчас она по привычке вышла с улыбкой. Восхищение Билби было для нее чем-то само собою разумеющимся.
      Затем она огляделась, желая узнать, все ли готово и можно ли спускаться вниз.
      - Как вкусно пахнет, Джуди! - сказала она.
      - А у меня был помощник, - заметила женщина в гетрах.
      На сей раз голубоглазая леди улыбнулась именно Билби...
      Тем временем незаметно появилась и третья обитательница фургона; ее совсем затмило очарование ее подруги. Билби даже не сразу ее увидел. Она была без шляпы, в простом сером платье и спортивной жакетке; из-под черных локонов глядело миловидное белое личико с правильными чертами. Она отзывалась на имя Уинни.
      Красавица звалась Мадлен. Они обменялись какими-то шуточками и принялись восхищаться утром.
      - Это самое красивое место, - объявила Мадлен.
      - За всю ночь ни одного москита, - прибавила Уинни.
      Все три женщины ели с аппетитом, нисколько этого не стесняясь, и с одобрением принимали услуги Билби. Прекрасная вещь одобрение! Здесь он с радостью, гордостью и настоящим рвением исполнял ту самую работу, которую делал из-под палки и кое-как для Мергелсона и Томаса...
      Они с явным удовольствием поглядывали на Билби и вот, посовещавшись вполголоса - что доставило ему несколько тревожных минут, - подозвали его и велели рассказать о себе.
      - Мальчик, - начала леди в войлочной шляпе, которая явно была за старшую и, уж несомненно, за оратора, - подойди-ка сюда.
      - Да, мисс. - Он отложил туфлю, которую чистил на ступеньке фургона.
      - Во-первых, знай, я замужем.
      - Да, мисс.
      - Поэтому не называй меня "мисс".
      - Понятно, мисс. То есть... - Билби запнулся, и тут в его памяти, по счастью, всплыл обрывок наставлений, слышанных им в Шонтсе. - Понятно, ваша милость, - докончил он.
      Лицо речистой леди так и засияло.
      - Пока нет, детка, - сказала она, - пока нет. Мой муж еще не позаботился раздобыть мне дворянство. Зови меня просто "сударыня".
      Билби понимающе молчал.
      - Скажи: да, сударыня.
      - Да, сударыня, - повторил Билби, и все весело рассмеялись.
      - А теперь, - продолжала леди, любившая поговорить, - да будет тебе известно... Кстати, как тебя звать?
      Билби почти не смутился.
      - Дик Малтраверс, сударыня, - выпалил он и чуть не добавил: "Удалец-молодец Рыцарь алмазного коня" - это был полный его титул.
      - Хватит и Дика, - заметила леди, звавшаяся просто Джуди, и вдруг весело добавила: - Прочее оставь про запас.
      (Билби любил шутников. Правильные люди.)
      - Так вот. Дик, мы хотим знать, был ты когда-нибудь в услужении?
      Этого Билби не ждал. Но его не поймаешь врасплох.
      - День или два, мисс... то есть сударыня... просто надо было пособить.
      - Ну и как, пособил?
      Билби стал вспоминать, но в памяти его возникла лишь физиономия Томаса с вилкой в подбородке.
      - Я старался, как мог, сударыня, - сказал он беспристрастно.
      - А теперь ты свободен?
      - Да, сударыня.
      - Живешь дома, ни у кого не служишь?
      - Да, сударыня.
      - Близко ваш дом?
      - Нет... но и не так чтоб далеко.
      - С отцом живешь?
      - С отчимом, сударыня. Я сирота.
      - А не хочешь ли ты поездить с нами несколько дней? Будешь нам помогать. За семь шиллингов шесть пенсов в неделю.
      Билби так и просиял.
      - Твой отчим согласится?
      Билби задумался.
      - Наверно, - сказал он.
      - А все-таки лучше пойди спроси его.
      - Ну... ладно, - сказал он.
      - И захвати свои вещи.
      - Вещи, сударыня?
      - Да, воротнички и прочее. Большой чемодан не бери: мы проездим недолго.
      - Понятно, сударыня...
      Он медлил в сомнении.
      - Беги прямо сейчас. Скоро придет наш человек с лошадью. Долго мы тебя ждать не сможем...
      И Билби тотчас пошел прочь.
      Выходя с полянки, он почти неприметно замедлил шаг и поглядел в сторону по-воскресному тихой деревни.
      На лице его была полная растерянность. Разрешение отчима - дело не хитрое, но как быть с чемоданом?
      Сзади его окликнули.
      - Да, сударыня? - отозвался он почтительно и с надеждой. Может, все-таки вещей не надо...
      - Непременно захвати башмаки. Тебе придется идти рядом с фургоном. Для этого, сам понимаешь, нужна пара крепких ботинок.
      - Хорошо, сударыня, - ответил Билби упавшим голосом. Он еще капельку помедлил, но больше ему ничего не сказали. И он пошел - медленно-медленно. Про башмаки-то он и забыл.
      Это был последний удар... Не попасть в рай из-за какого-то узелка с бельем и пары дорожных башмаков!..
      Билби совсем не был уверен, что сможет вернуться. А ведь ему так этого хотелось...
      Возвратиться босым будет глупее глупого, а он не желал, чтобы красавица в голубом сочла его за дурака.
      "Дик, - уныло шептал про себя, - Дик-Удалец (видели бы вы этого разнесчастного удальца!), ничего не выйдет, дружище. Нужно принести узелок, а его, хоть умри, негде взять".
      Билби шел по деревне, ничего не замечая кругом. Он знал - здесь никаких узелков нет. Почти не думая, куда он идет, он выбрал боковую тропинку; она привела его к почти пересохшему руслу маленькой речушки, и здесь он уселся под ивами прямо на заросшую сорной травой землю. Это была какая-то свалка - один из тех заросших крапивой и неприглядных даже в сиянии утреннего солнца уголков, куда люди сваливают старые котелки, битые склянки, осколки камня, поломанные косилки, ржавое железо, рваные башмаки...
      Сперва Билби разглядывал все это без особого интереса.
      Потом он вспомнил, как еще недавно, играя однажды на такой свалке, подобрал рваный башмак и соорудил из него волшебный замок.
      Он поднялся, подошел к куче хлама и с живым любопытством стал разглядывать ее сокровища. Поднял какой-то овдовевший башмак, взвесил на руке.
      Вдруг он швырнул его наземь и помчался обратно в деревню.
      У него родилась мысль, вернее, две: как достать узелок и как быть с башмаками... Только бы удалось! В сердце мальчика мощными крылами забила надежда.
      Воскресенье! Магазины закрыты. Новая помеха. Об этом он позабыл.
      Только дверь трактира была стыдливо приотворена, будто совсем и не приглашала, а так, приоткрылась воскресным утром, чтоб вскоре окончательно захлопнуться. Но - увы! - в трактиры мальчикам доступа нет ни в воскресенье, ни в будни. Да там и не сыщется то, что ему нужно; это есть в магазине, в обыкновенном магазине. Вот он как раз перед ним, и дверь не заперта! Желание раздобыть хоть какой-нибудь сверточек заставило Билби переступить порог. Ставни в лавке были по-воскресному закрыты, и в помещении царили сумрак и прохлада; даже самый воздух - обычный воздух бакалейной лавки, пропитанный запахом сыра, сала и свечей, тихий и мешкотный, тоже был напоен воскресной прохладой, точно вздумал отдохнуть здесь денек в праздничном наряде. Добродушная женщина, облокотясь о прилавок, разговаривала с другой женщиной, худощавой и изнуренной, державшей в руке узел.
      Они явно говорили о чем-то важном и сразу же смолкли при появлении Билби. Ему так хотелось получить необходимое, что он совсем перестал глядеть букой. Казался добрым и кротким, услужливым и почтительным. Значительно моложе своих лет. Умиленно смотрел. Вел себя, как полагается благовоспитанному мальчику.
      - Мы нынче не торгуем, мальчик, - сказала добродушная женщина.
      - Ах, пожалуйста, сударыня... - умоляюще проговорил он.
      - Сам знаешь, сегодня воскресенье.
      - Ах, пожалуйста, сударыня, дайте мне какой-нибудь старый лист бумаги, пожалуйста.
      - Для чего тебе? - спросила добродушная женщина.
      - Кое-что завернуть, сударыня.
      Она подумала немножко, и природная доброта взяла верх.
      - Большой тебе кусок? - спросила она.
      - Да, пожалуйста, сударыня.
      - Оберточной?
      - Да, пожалуйста, сударыня.
      - А бечевка у тебя есть?
      - Тесемка, - отвечал Билби, роясь в кармане штанов. - Вся в узлах. Ничего, я обойдусь.
      - Возьми-ка лучше кусок крепкой бечевки, детка, - сказала добродушная женщина, теперь ее щедрость не знала границ. - И сверток у тебя получится красивый и аккуратный...
      Когда, к радости кочевниц, Билби вернулся, в фургон была уже впряжена белая лошадь и Уильям, тугоухий и нескладный субъект неопределенного возраста с большим, похожим на клюв носом, втаскивал корзину с чайной посудой и тихонько ворчал, что путешествовать в праздник нечестиво и безнравственно.
      - Я же говорила, что он придет, - объявила неприметная леди.
      - Взгляните, какой у него крохотный сверточек, - промолвила актриса.
      Сверток его и впрямь был невелик - ведь, по чести сказать, в нем только и было, что жестянка, пара старых башмаков да пучок травы, аккуратно сложенные и тщательно завернутые, но все равно торчавшие углами; Билби нес свой пакет с большой осторожностью.
      - Послушай, - начала было леди в войлочной шляпе и осеклась.
      - Дик, - сказала она, когда он подошел к ней поближе, - где же твои башмаки?
      - Ах, пожалуйста, сударыня... - проговорил Удалец-молодец, - их отдали в починку. Отчим думает, что, может, вы все-таки согласитесь взять меня. Говорит, башмаки я смогу купить себе из жалованья...
      Леди в войлочной шляпе поглядела на Билби с каким-то сомнением, очень его встревожившим, и он с трудом поборол отчаяние.
      - А мамы у тебя нет. Дик? - спросил вдруг чарующий голос. Его обладательнице были свойственны приступы внезапной любознательности.
      - Она... в прошлом году...
      Матереубийство всегда было трудным делом. К тому же, поймите, он так старался, а синяя птица все равно ускользала из рук. Да еще в этом милом голосе было столько жалости, столько сочувствия! Билби закрыл лицо рукавом и залился горючими слезами...
      Всех трех кочевниц охватило желание приласкать мальчика и помочь ему забыть свое горе...
      - Все обойдется. Дик, - сказала леди в войлочной шляпе, похлопывая его по плечу. - Какие-нибудь башмаки мы тебе завтра достанем. А сегодня придется тебе посидеть рядом с Уильямом, поберечь ноги. Будешь заезжать с ним на постоялые дворы...
      - Как легко утешается юность! - сказала пять минут спустя неприметная леди. - Поглядеть сейчас на мальчика, так и в голову не придет, что он видел горе.
      - А теперь лезь на козлы, - сказала леди, которая была у них за старшую. - Мы пройдем полем, а потом присоединимся к вам. Уильям, ты понял, где нас ждать?
      Она подошла ближе и прокричала:
      - Ты понял, Уильям?
      Уильям как-то загадочно кивнул.
      - Чай, не пень, - буркнул он.
      Женщины удалились.
      На прощание актриса ласково бросила мальчику:
      - Не горюй, все будет хорошо. Дик.
      Он уселся на козлах и после всего, что было, старался сохранить вид Дика-сиротки.
      "Знаком ли вам запах вересковых полей? Жили вы когда-нибудь кочевой жизнью? Случалось ли вам во время странствий заводить разговор с цыганами в овеваемых ветрами вересковых пустошах дома и на чужбине? Случалось ли вам бродить широкими большаками, а на закате раскидывать палатку у быстрого ручья и готовить себе ужин при свете звезд на костре из сосновых веток? Ведом ли вам крепкий, без сновидений, сон бродяги, который в ладу с самим собой и со всей вселенной?"
      Кто из нас ответит утвердительно на эти вопросы Клуба любителей туризма?
      Между тем каждый год зов дорог и обаяние книг Борроу [Борроу, Георг (1803-1881) - английский писатель и путешественник] выманивает на лоно природы из благоустроенного, но сложного мира цивилизации какое-то число фантазеров, и они живут в палатках, и разъезжают в фургонах, и порой возятся с хитроумными приспособлениями для готовки на свежем воздухе.