Бродяге казалось, что весь мир на его стороне, против человека с мотыгой. Все непобедимые силы человеческого общества, с которыми столько лет сражался бродяга, силы, чью мощь он отлично знал и боялся ее, как может бояться только тот, кто стоит вне закона, вдруг оказались с ним заодно. Правее, по клубничным грядкам, бежал даже полицейский, стараясь догнать передовых, а за ним - торговец, судя по виду, из самых почтенных и уважаемых. Бродяга на мгновение увидел себя таким же почтенным и уважаемым человеком: он храбро ведет других уважаемых людей на бой с нарушителями закона! Он откинул со лба космы грязных прямых волос и, размахивая руками, с диким воплем кинулся наперерез мистеру Беншоу. Фалды его набитого всякой всячиной сюртука развевались по ветру. И тут в воздухе просвистела мотыга, и бродяга мешком рухнул на землю.
      Но теперь мальчишке Шокса удалось сделать то, чего не успел сделать бродяга. Он уже давно потихоньку подбирался к мистеру Беншоу сзади и, когда мотыга опустилась, прыгнул на спину нашему герою и изо всех сил обхватил руками его шею; тот зашатался от неожиданного толчка - и оба свалились на землю, а Раймелл, привыкший управляться с быками и жеребцами, с таким же проворством схватил и вырвал из рук мистера Беншоу мотыгу и сцепился с ним чуть ли не прежде, чем тот упал. Первый из помощников мистера Беншоу, прибежавших на поле брани, увидел, что все уже кончено: хозяин прочно лежит на земле, а клубнику топчут все, кому не лень, широким кольцом окружив тех, кто пыхтя катается в драке по земле.
      Мистер Мамби, не столько пострадавший, сколько перепуганный, уже сидел на грядке, но бродяга с кровавой раной на скуле лежал и скреб руками землю, и лицо его выражало безмерное изумление.
      - Как вы смеете увечить людей своей мотыгой? - задыхаясь, выкрикнул мистер Раймелл.
      - А вы как смеете топтать мою клубнику? - простонал мистер Беншоу.
      - Да ведь мы гнались за тем мальчишкой.
      - Сколько убытков! Десятки фунтов... Злой умысел... Это все Мамби!
      Мистер Раймелл вдруг увидел все происшедшее в новом свете; он выпустил руки мистера Беншоу и приподнялся.
      - Послушайте, мистер Беншоу, да вы, кажется, думаете, что мы просто взяли и вторглись в ваши владения?
      Мистер Беншоу с трудом принял сидячее положение и не очень внятно, но гневно осведомился, как же еще можно назвать то, что произошло. Мальчишка Шокса поднял с земли шляпу с легкомысленно изогнутыми полями и молча, почтительно вручил ее садоводу.
      - Мы вовсе не собирались врываться к вам, - объяснил мистер Раймелл. Мы гнались за тем мальчишкой. Уж если хотите, это он вторгся в ваши владения... Да, кстати, где же он? Кто-нибудь его все-таки поймал?
      При этом вопросе внимание всех присутствующих, прикованное перед тем к мистеру Беншоу и его мотыге, вновь обратилось на первопричину всех волнений. В дальнем конце поля, там, где сверкали под солнцем стекла раскинувшихся на пол-акра теплиц, маячил маленький портной - он уже в третий раз осторожно останавливался, чтобы подобрать сваливавшиеся с ног красные шлепанцы; да и как им не сваливаться на такой мягкой, рыхлой земле? Все, кроме него, давно забыли погоню ради мистера Беншоу, а Билби... Билби нигде не было видно. Его и след простыл.
      - Что еще за мальчишка? - спросил мистер Беншоу.
      - Да такой злобный звереныш, он тут огрызался и отбивался, как крыса. Бродил по округе и столько дел натворил - ужас! За него и вознаграждение обещано, целых пять фунтов.
      - Лазил по садам? - испуганно спросил мистер Беншоу.
      - Вот именно, - подхватил мистер Раймелл.
      Мистер Беншоу медленно соображал. Взор его бродил по затоптанным, искалеченным кустикам клубники.
      - А, чтоб тебе! - воскликнул он. - Вы только посмотрите на мою клубнику! - Голос его звучал все громче, все яростней. - А этот-то олух! Да он просто разлегся на ней! Это тот самый негодяй, что чуть было меня не убил!
      - А здорово вы ему съездили по скуле! - ухмыльнулся Макколум.
      Бродяга перекатился на другой бок, подминая под себя еще не тронутую клубнику, и жалобно застонал.
      - Ему изрядно досталось, - сказал мистер Мамби.
      Бродяга подергался немного и затих.
      - Принесите воды! - приказал Раймелл, поднимаясь на ноги.
      Услыхав слово "вода", бродяга судорожно вздрогнул, перевернулся на живот и сел, ошалело моргая глазами.
      - Не надо воды, - сказал он слабым голосом. - Не надо больше воды. - И, поймав на себе взгляд мистера Беншоу, живо поднялся на ноги.
      Все, кто лежал и сидел, начали подниматься с земли, и каждый старался осторожно сойти со смятой клубники, на которую ненароком наступил в пылу битвы.
      - Вот кто набросился на меня первым! - провозгласил мистер Беншоу. Что ему здесь нужно? Кто это?
      - В самом деле, кто вы такой? И с какой стати вы бежали по этому полю? - спросил мистер Раймелл.
      - Я только помогал, - объяснил бродяга.
      - Хороша помощь! - буркнул мистер Беншоу.
      - Я думал, мальчишка что-нибудь украл.
      - Ну да, и поэтому вы накинулись на меня.
      - Нет, что вы, сэр, я... я думал, вы ему помогаете удрать.
      - Что бы вы там ни думали, убирайтесь-ка отсюда вон! - сказал мистер Беншоу.
      - Да, да, убирайтесь! - подхватил мистер Раймелл.
      - Выход здесь, - продолжал мистер Беншоу. - Тут вам делать нечего. И чем скорее мы от вас избавимся, тем лучше для всех нас. Вот тропинка, и не вздумайте с нее сходить.
      И бродяга удалился, обуреваемый острым чувством отверженности.
      - Какие убытки! На десятки фунтов! - возмущался мистер Беншоу. Разорение, да и только! Нет, вы только взгляните вон на те ягоды. Они не годятся теперь даже на джем! И все из-за какого-то паршивого мальчишки!
      В глазах мистера Беншоу сверкнул злобный огонек.
      - Ну, ничего, предоставьте его мне и моим молодцам. Если он спрятался между сараями, мы с ним за все рассчитаемся. А вам всем хватит топтать мои ягоды. Так вы говорите, он лазает по садам?
      - Такие, как он, летом только тем и кормятся, - вставил мистер Мамби.
      - Знаю я их, - добавил мистер Беншоу. - А собирать фрукты их не затащишь ни на один день.
      - За него уже объявлена награда, пять фунтов, - сказал булочник.
      Теперь вы видите, как самые гуманные побуждения могут иногда принести совершенно обратные результаты; во всяком случае, самые благие намерения леди Лэкстон, обещавшей вознаградить того, кто вернет ей Билби, послужили ему только во вред. Вышло все наоборот: вместо того, чтобы выручить мальчика, она невольно помогла превратить его в запуганного и загнанного зверька. Хоть это было совершенно нелепо и невозможно, Билби был твердо убежден, что за него обещали вознаграждение и гонятся за ним только потому, что он забрался в дом на той ферме, и если его схватят, то сразу посадят в тюрьму, будут судить и сурово накажут. Теперь им владела одна мысль: удрать! Но отчаянная гонка по землям мистера Беншоу совсем измучила его, надо было где-то укрыться и немного отдохнуть, прежде чем двинуться дальше, хотя оставаться здесь было опасно. В самом глухом уголке огорода, за теплицами, он увидел заброшенный сарай и, согнувшись в три погибели, пробрался туда вдоль живой изгороди, никем не замеченный. Сарай, в сущности, не был заброшен - в хозяйстве мистера Беншоу ничего не пропадало зря, - а просто завален всякими кольями и подпорками, банками из-под удобрений, сломанными тачками и приставными лесенками, ожидающими ремонта, кое-как обструганными досками и запасными рулонами толя для крыш. У задней стенки сарая стояло несколько дверей, снятых с петель, и вот сюда-то осторожно протиснулся Билби, и замер, радуясь хоть такой передышке от погони.
      Он дождется сумерек, а потом выберется задами на луга и пойдет... куда? Он и сам не знал. Теперь он уже никому не доверял в этом огромном и чужом мире. Внезапно его охватила острая тоска по чистенькому, уютному домику садовника в Шонтсе. Как это, в сущности, получилось, что он оттуда ушел?
      Надо было получше стараться в Шонтсе.
      Надо было хорошенько слушать, что ему говорят, а не кидаться с вилкой на Томаса. Тогда он сейчас не был бы вором, за которым гонятся и за голову которого объявлена награда в пять фунтов стерлингов, а в кармане не лежали бы всего лишь три пенса, да колода засаленных карт, да коробка серных спичек и еще всякие предосудительные предметы, к тому же вовсе ему не принадлежащие.
      Если бы можно было начать все сначала!
      Такие здравые мысли одолевали Билби до тех пор, пока наступающие сумерки не напомнили ему, что пора отправляться в путь.
      Он тихонько выбрался из своего убежища и расправил руки и ноги - они совсем затекли оттого, что он боялся шевельнуться, - и уже хотел осмотреть путь от двери сарая, как вдруг снаружи послышались крадущиеся шаги.
      С быстротой ящерицы он юркнул назад, в свой тайник. Шаги затихли. Кто-то невидимый долго стоял, не двигаясь, будто прислушивался. Быть может, он слышал Билби?
      Потом этот кто-то пошарил по стене сарая, ощупью отыскал дверь, она отворилась, и все замерло: незнакомец медлил на пороге, опасливо озираясь.
      Наконец он ввалился в сарай, волоча ноги, и тяжело опустился на кучу рогож.
      - А, черт! - послышался голос.
      Голос бродяги!
      - Не мальчишка, а сущее наказание! - бормотал бродяга. - Вот свиненок!
      После этого сравнительно кроткого вступления он еще добрых две минуты честил Билби на все лады. Впервые в жизни Билби узнал, какое неблагоприятное впечатление он может произвести на ближнего своего.
      - Даже спички унес! - горестно воскликнул бродяга и еще некоторое время разрабатывал эту тему. - Сначала тот старый дурак со своим опрыскивателем... - В приступе ярости бродяга заговорил громче: - Под самым его носом умираешь от эпилепсии, а он окатывает тебя холодной водой! Умнее не придумал! Холодной водой! Да ведь эдак и убить человека недолго. А потом еще говорит, что хотел мне помочь! Хороша помощь! Скажи спасибо, что я не разбил твою дурацкую рожу! Старый ублюдок! Кто же это согласится, чтобы его за один шиллинг окатили водой, да так, что хоть выжимай! Я ж промок насквозь! Нитки сухой не осталось. А тут еще этот проклятый мальчишка дал стрекача...
      - И что это теперь пошли за мальчишки! - укоризненно продолжал бродяга. - А все новомодные закрытые школы. Прибрал к рукам все, что мог, да и был таков. Тьфу ты! Ну, попадись он мне только, уж я его проучу. Я ему...
      Некоторое время бродяга упивался планами будущей мести, вдаваясь подчас в чисто хирургические подробности.
      - И еще та собака... Кто его знает, чем это кончится? Но уж если я взбешусь, то черт меня побери, если я их всех не перекусаю! Водобоязнь... Визжишь истошным голосом, изо рта пена. Нечего сказать, приятная смерть для человека, да еще в расцвете сил! Буду лаять, как собака... Лаять и кусаться...
      - Вот он, ваш мир, - продолжал он. - Ткнете человека в эту яму я еще хотите, чтобы он был счастлив...
      - А хорошо бы укусить того обормота в дурацкой шляпе! Я бы с удовольствием. Конечно, потом пришлось бы плеваться, но уж клок мяса я бы у него выдрал. Подумаешь, размахался своей мотыгой! Убирайся, мол, отсюда! Вот тебе тропинка! Сволочь! Засадить бы тебя куда следует!
      - Где же справедливость? - взывал бродяга. - Какой в этом смысл, и какое у них право? Что я такого сделал, чтобы меня всегда топтали ногами? И почему мне всегда так не везет? Да куда ни глянь, всюду найдутся и похуже меня люди, а ведь как живут!.. Судьи всякие... Отъявленные мерзавцы. Священники и другие прочие... Читал я в газетах про ваши делишки...
      - А кто козлы отпущения? Мы, бродяги. Кому-нибудь приходится страдать, чтобы полиция могла выставлять напоказ свою храбрость... Черт! Ну, погодите, я еще вам покажу... Я еще покажу. Доведете вы меня... Говорят вам...
      Он вдруг умолк и прислушался. Билби неосторожно шевельнулся, скрипнула доска.
      - А, черт, ничего не поделаешь! - снова заговорил бродяга после долгого молчания.
      И, продолжая бормотать что-то невнятное, принялся ощупью готовить себе ложе на ночь.
      - Выгонят и отсюда, я уж знаю, - бормотал он. - А ведь нежатся на пуховиках всякие, кто мне и в подметки не годится... Да, в самые дрянные подметки...
      Последовавший за этим час Билби провел в мучительном, напряженном ожидании.
      Прошло, казалось, бесконечно много времени, и вдруг он заметил три тоненьких лучика света. Он уставился на них с каким-то недоумением и ужасом, но тут же сообразил, что это сквозь щели в досках проникает лунный свет.
      Бродяга метался и что-то бормотал во сне.
      И вдруг... Шаги?
      Да, сомнения нет. Шаги.
      И голоса.
      По краю поля, осторожно ступая, шли люди и тихонько переговаривались.
      - Уф! - произнес бродяга, чуть слышно прибавил: - Это еще что? - И опасливо затих.
      Билби чуть не оглох от стука собственного сердца.
      Люди подошли уже к самому сараю.
      - Сюда он не полезет, - послышался голос мистера Беншоу. - Не посмеет. Во всяком случае, проверим сначала теплицы. Если только я его замечу, тут же влеплю ему полный заряд овса. Удрать он не мог, его бы поймали на дороге...
      Шаги удалились.
      Из угла, где засел бродяга, раздался осторожный шорох, потом слышно было, как он мягко зашлепал босыми ногами к двери сарая. Сперва он никак не мог ее отворить, затем рывком приоткрыл немного - и полоса лунного света ворвалась сквозь щель и протянулась по полу сарая.
      Билби бесшумно приподнялся и вытягивал шею до тех пор, пока не увидел неясное темное пятно - спину бродяги, высунувшего голову наружу.
      - А ну... - шепнул бродяга и открыл дверь пошире. Потом пригнул голову и по-заячьи метнулся прочь, оставив дверь открытой.
      Не побежать ли за ним? Билби уже сделал несколько шагов, но тут же отпрянул: из дальнего конца сада послышался крик.
      - Вот он удирает! - кричал кто-то. - Вон там, у изгороди!
      - Берегись, Джим!
      _Бац_! Короткий вопль.
      - Отойди! У меня есть еще заряд!
      _Бац_!
      Недолгая тишина - и вновь шаги приближаются к сараю.
      - Теперь будет знать, - сказал мистер Беншоу. - Первым я ему здорово всыпал, да и второй, кажется, задел его немного. Плохо было видно, но раз он заорал - значит, попало. Будет меня помнить, уж поверьте моему слову. Для этих охотников до чужих фруктов заряд овса - лучшее лекарство. Закрой-ка сарай, Джим. Вот он где прятался...
      Прошла еще целая вечность, пока Билби решился выползти в летнюю лунную ночь, и чувствовал он себя очень маленьким, жалким и отверженным Билби.
      Только теперь он начал понимать, что значит стать отщепенцем, которого уже не ограждают законы и обычаи человеческого общества. У него больше не было близких, не было друзей, он остался совсем один...
      Ему стало так жаль себя, что он чуть не всхлипнул, но вовремя сдержался.
      Может быть, в конце концов еще не так поздно? Кое-где в окнах еще светились огни, и ему выпала честь увидеть, как неторопливо, с достоинством готовился отойти ко сну мистер Беншоу. Он надел фланелевую ночную сорочку и, прежде чем потушить свечу, долго читал молитву. Но тут Билби испуганно повернулся и кинулся прочь через изгородь, - где-то залаяла собака.
      Вначале в Крейминстере светилось с десяток окон. Потом одно за другим они стали гаснуть. Билби долго со страстной надеждой вглядывался в последнее светлое окно, но в конце концов и оно, мигнув, погасло. Тут он чуть не заплакал. Потом спустился на болотистые луга у реки, но вода уж очень жутко кружилась воронками в неверном свете луны, да еще он вдруг заметил, что над призрачными травами, шагах в сорока от него, возвышается неподвижная фигура огромной белой лошади; и он поспешно ушел оттуда, пересек шоссе и побрел вверх по склону холма, к садовым участкам, - там куда уютнее, там множество сараев, найдется где приклонить голову.
      Где-то совсем близко, в живой изгороди, пронзительно вскричал крольчонок и точно захлебнулся. Отчего бы это? Потом словно коротенькая змейка быстрым зигзагом вильнула в траве...
      Потом ему почудилось, что за ним, прячась в кустах смородины, бесшумно крадется бродяга. Не сразу он понял, что это ему просто померещилось...
      А потом уже никто за ним не гнался, совсем никто. Пустота, бездна окружила его... Бесплотная, безликая, бесформенная - в ночи людей часто преследуют злые духи...
      Каким холодным и враждебным может быть лунный свет! Точно чей-то неотступный взгляд подстерегает тебя...
      Хорошо бы прислониться к чему-нибудь крепкому, надежному... Вон у того сарая свалена куча соломы для скота. Билби сел на нее и привалился спиной к прочным просмоленным доскам - тут уж хоть никто не подкрадется к тебе сзади. Ну, теперь только ни за что не закрывать глаза...
      Это была бы гибель...
      Он проснулся от веселого птичьего гомона, когда было уже совсем светло.
      И все началось снова - бегство и погоня.
      Поднявшись на холм за Крейминстером, Билби увидел человека, который стоял, опершись на лопату, и глядел ему вслед, а когда Билби потом еще раз обернулся, человек уже шел за ним. Вот что наделали пять фунтов, которые посулила за Билби леди Лэкстон!
      Он уже почти готов был сдаться и покончить со всем этим, но ведь в тюрьме так страшно - каменные стены, темнота... Нет, надо попробовать еще один, последний раз. И Билби двинулся по краю поля, потом пересек его, продрался сквозь кусты дрока и очутился на обсаженной дроком дорожке, бегущей по густо заросшему холму. Он с трудом спустился по крутому склону. У подножия холма, не замечая Билби и не обращая ни на что никакого внимания, сидел человек. Опустив голову и яростно сжимая кулаки, он громко чертыхался. В одной руке у него была скомканная карта графства. Рядом стоял мотоцикл.
      - Черт побери! - крикнул человек, швырнул карту на землю и в бешенстве пнул ее ногой.
      Билби поскользнулся, невольно сбежал вниз с холма и скатился на дорогу всего в нескольких шагах от бело-розовых щек и сердитых глаз капитана Дугласа. Увидев капитана, Билби понял, что и тот его узнал, и хлопнулся наземь, - он понял, что уж тут-то ему пришел конец...
      Он появился как раз вовремя, чтобы прервать неудержимый и достойный всяческого порицания приступ отчаяния у капитана.
      Капитан воображал, что приступ этот тайный. Он считал, что он здесь совсем один и никто его не видит и не слышит. Поэтому он и дал себе волю, кричал и топал ногами, чтобы разрядить нервное напряжение, выносить которое он был уже не в силах.
      Попросту говоря, капитан был по уши влюблен в Мадлен. Влюблен безумно, сверх всякой меры, установленной для это опасной страсти утонченными и добропорядочными людьми. Первобытный дикарь, что таится в очень многих из нас, явно взял в нем верх. Его любовь не была ни деликатной, ни изящной; это была пылкая, неистовая любовь. Он жаждал быть с Мадлен, с ней, и только с ней, он жаждал один владеть ею и чтобы никто другой к ней даже подойти не смел. Он так пылал, что в эту минуту ничто в мире больше его не занимало, - важно было лишь то, что помогает или мешает осуществлению его желаний. Несмотря на огонь, бушевавший в крови, он заставил себя покинуть Мадлен и пуститься в погоню за Билби, но теперь горько раскаивался в своей решимости. Он надеялся поймать Билби в одну ночь и с торжеством привести его в гостиницу. Но Билби оказалось не так-то легко поймать. А она осталась там, далеко, оскорбленная, разгневанная, брошенная!
      - Растяпа в любви, трус на войне! Бог ты мой, я сбежал от всего и от всех! Сначала сбежал с маневров, потом удрал от нее. Тот, кто изменчив, как вода, никогда не сможет победить... Вода! На что мне сдался этот проклятый мальчишка! На кой он мне черт?
      - А она там. Одна. И, конечно, начнет флиртовать... разумеется. И поделом мне. Сам во всем виноват. Выдались считанные дни, когда мы могли наконец побыть вместе, а я бросил ее одну. Болван, растяпа, трус несчастный! Еще и карту взял с собой!
      Капитан умолк, чтобы перевести дух.
      - Черта с два я найду этого поросенка по такой карте! - снова закричал капитан. - А ведь два раза я чуть было его не поймал.
      - Ни решительности, ни хватки! Грош цена такому солдату. Грош мне цена, если случай сам лезет мне в руки, а я не умею им воспользоваться. Надо было бежать за мальчишкой еще прошлой ночью, когда тот дурак палил в него овсом. Тогда еще можно было его догнать...
      - Бросить все к чертям! Наплевать на все. Бежать к ней. Стать на колени, целовать ее, заставить все забыть и простить!
      - Воображаю, как она меня теперь примет!
      Капитан яростно подхватил и стиснул в руке смятую под ногами карту.
      И вдруг с неба свалился Билби, прямо к его ногам, растрепанный, весь перепачканный землей, но Билби, собственной персоной.
      - Силы небесные! - закричал капитан и вскочил на ноги, сжимая в руке карту, точно рукоять мяча. - Что тебе нужно?
      Мгновение Билби являл собой молчаливое страдание.
      - У-у-у, есть хочу-у-у! - вырвалось у него наконец, и он заревел в голос.
      - Да ты не Билби ли? - И капитан схватил его за плечо.
      - Они за мной гонятся! - рыдал Билби. - Если поймают, засадят в тюрьму, а там совсем есть не дают. А это вовсе и не я, я не виноват, я ничего не ел со вчерашнего дня...
      Капитан мигом принял решение. Довольно колебаний! План ясен. Надо действовать стремительно, как разящий меч.
      - Ну-ка! Прыгай в седло позади меня! - скомандовал он. - Да держись крепче!
      В эти минуты в капитане проснулись прямо-таки наполеоновские быстрота и натиск. Когда человек, гнавшийся за Билби, добрался до кустов, ограждавших нижнюю дорогу, тут не было ни Билби, ни капитана - ничего и никого, только в дорожной пыли валялась смятая, изорванная карта, в воздухе еще носился легкий запах бензина да издалека долетал слабый стук мотора, словно где-то работала жнейка... А мотоцикл уже мчался за милю от этого места по дороге в Бекинстоун. Восемь миль, восемь довольно тошнотворных миль до Бекинстоуна Билби проделал за одиннадцать минут; и здесь, в маленьком кафе, он получил наконец завтрак - яичницу с ветчиной и самый лучший мармелад! Он воспрянул духом, а капитан между тем совершил набег на велосипедную мастерскую и нанял подержанный, но вполне удобный прицеп, сплетенный из проволоки. И - в Лондон, по утреннему солнцу, прочь от бродяг, преследователей, полицейских, от объявлений о поимке и награде, от булочников, садоводов, прочь от ночных страхов - все это осталось позади на дороге и отодвигалось все дальше и дальше, таяло и мельчало и наконец совсем кануло в вечность...
      Капитан удостоил его всего лишь нескольких слов объяснения.
      - Не бойся, - сказал он твердо. - Ничего не бойся. Просто расскажи им начистоту все как было, что ты делал, как ты в это впутался, и как выпутался, и как все это случилось.
      - Вы повезете меня к судье, сэр?
      - Я повезу тебя к самому лорду-канцлеру.
      - И тогда они мне ничего не сделают?
      - Никто ничего тебе не сделает, Билби. Ты положись на меня. Все уладится, только говори чистую правду.
      Ехать в прицепе было довольно тряско, зато очень интересно. Если держаться обеими руками и сидеть прямо, никуда не сползая, то, в общем, ничего страшного не происходит, да и, кроме того, тебя ведь пристегивают ремнем. И - летишь! Все по сторонам так и мелькает. Капитан обгонял всех на дороге и только басовито гудел своим огромным гудком, если ему казалось, что кто-нибудь может загородить им путь. А что до кражи на ферме и всего прочего, то это наверняка уладится...
      Капитан тоже был в восторге от этого путешествия в Лондон. По крайней мере он теперь больше не топчется на месте, а явно приближается к цели. Он сможет наконец вернуться к Мадлен - а он всей душой жаждал вернуться - не с пустыми руками, он сможет похвастать своими успехами. Во-первых, он нашел мальчика. Во-вторых, он поедет прямиком к дорогому дядюшке Чикни, а дядюшка Чикни, конечно, сразу же все уладит с лордом Магериджем: мальчишка расскажет все, как было, Магеридж убедится, что Дуглас не виноват, и все опять будет хорошо. Сегодня же вечером он будет возле Мадлен. Он вернется, она увидит, как мудро и энергично он действовал, поднимет свое прелестное личико, и улыбнется своей прелестной улыбкой, и протянет ему руку для поцелуя, а радужные блики света будут играть на ее сильной, нежной шее...
      Они с шумом проносились мимо бесконечных пастбищ и лугов в четких рамках зеленых изгородей, мимо лесов и фруктовых садов, мимо уютных придорожных гостиниц и сонных деревень, мимо оград и сторожек загородных поместий.
      Поместий становилось все больше, и вскоре мотоцикл промчался по окраине какого-то городка; и снова дорога, еще и еще деревни, и вот уже наконец заметно, что Лондон близко: дома стоят теснее, чаще попадаются гостиницы, замелькали афиши, объявления, фонари, покрылся асфальтом тротуар; проехали газовый завод, прачечные, целый квартал пригородных вилл, пригородный вокзал, наконец, старый городок, давно превратившийся в предместье столицы, - а вот и омнибус и первая трамвайная станция; потянулись городские парки, пестреющие досками объявлений, появилась широкая мостовая, какая-то широкая площадь, окаймленная рядами магазинов...
      Лондон.
      8. КАК БИЛБИ ВСЕ РАЗЪЯСНИЛ
      Лорд Чикни был ненамного старше лорда Магериджа, но сохранился далеко не так хорошо. Он плохо слышал, хоть и не признавался в этом, а потеря нескольких зубов делала его речь довольно невнятной. Из этого можно было бы сделать общий вывод, что стряпчие духовно и физически сохраняются куда лучше, чем солдаты. Армия старит человека сильнее, чем право или философия; она куда меньше защищает его от микробов, которые подрывают и совсем губят здоровье, - и тщательней ограждает от благодатной и животворной привычки мыслить.
      Стряпчий должен знать назубок все законы и идти в ногу со временем, иначе ему тотчас намекнут, что пора в отставку; генерал же и понятия не имеет, что он невежда и отстал от века, пока не разразится катастрофа. После великолепного отступления от Бонди Сатина в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году и пятинедельной обороны Бэрроугеста (со всеми последующими операциями) лорд Чикни так и не имел случая проявить свои таланты. Но подкупающая простота в обращении и высокая сутуловатая фигура поседевшего в боях ветерана придавали ему живописность и внушали уважение, а его длинные седые усы привлекали внимание на всяких официальных сборищах, и его узнавали, не замечая деятелей гораздо более достойных. Любители автографов его просто обожали. Каждое утро он не менее получаса посвящал автографам, проникнутым патриотическими чувствами, и так к этому привык, что по воскресеньям, когда лондонская почта не работает и вообще заниматься чем-нибудь грешно, он заполнял время тем, что переписывал проповеди и евангелие на день. На всяческих приемах и собраниях он любил быть на виду и по возможности при всех регалиях. Помимо автографов, он еще трудился (и нередко часами) на ниве патриотизма и исправления нравственности и состоял в различных обществах, преимущественно в таких, что боролись против социализма в любом его виде, и в таких, которые стремились оградить трудящийся люд и в особенности трудящихся девушек от соблазнов, подстерегающих на каждом шагу тех, кому нечем заполнить свой досуг. Лорда Чикни одолевал темный ужас перед социализмом, в котором, на его взгляд, смешались воедино безбожие, республиканизм, порок, плесень, корь и все самые чудовищные проявления распущенности, отличающие развратный континент.
      Он писал для всех этих обществ и вообще трудился в поте лица на их благо, но из-за отсутствия зубов не мог выступать с речами. Ибо у него была - увы! - одна маленькая слабость: столько раз смотревший в лицо смерти, он так и не решился остаться наедине с зубным врачом. Одна мысль о зубном враче приводила его в такой же безмерный ужас, как мысль о социализме. Но он очень горевал, что не может высказать свои взгляды вслух.
      Лорд Чикни был бездетный вдовец и в личной жизни человек безупречный. К старости он убедил себя, что некогда был страстно влюблен в свою кузину Сьюзен, которая вышла замуж за этого шалопая Дугласа; ни ее, ни Дугласа уже не было в живых, но генерал сохранил трогательную привязанность к их двум сыновьям - юношам скорее резвым, нежели благонамеренным. Он называл их племянниками, неизменно проявлял к ним нежную любовь и в конце концов сделался их признанным дядюшкой. Он радовался, когда они приезжали к нему со своими бедами, и любил показываться с ними на людях. Братья Дугласы относились к нему с доверием и уважением, но всегда чувствовали себя немножко виноватыми перед ним: ведь их ответные чувства были куда слабее, чем он заслуживал. Но что поделаешь - в любви всегда есть доля неравенства.
      Генерал от души обрадовался, когда получил от менее беспутного из двух талантливых племянничков телеграмму, гласящую: "Остро необходим ваш совет. Надеюсь изложить свои затруднения лично сегодня двенадцать".
      Лорд Чикни, естественно, пришел к выводу, что мальчик попал в беду из-за своей несчастной страсти к Мадлен Филипс, и был польщен доверием юноши. Он решил проявить деликатность, но в то же время и мудрую осмотрительность, быть благородным, - конечно же благородным! - но терпеливо и твердо попытаться их разлучить. Он даже позабыл о своей обычной утренней работе и, шагая взад и вперед по просторному кабинету, повторял про себя коротенькие изречения, которые могут пригодиться в предстоящем разговоре. Наверно, мальчик будет очень волноваться. Сам немного взволнованный, он потреплет племянника по плечу и скажет: "Я понимаю, мой мальчик, я все понимаю. Не забывай, я ведь и сам когда-то был молод".
      Он будет растроган и полон сочувствия, но главное - надо всегда оставаться светским человеком. "Есть вещи совершенно невозможные, мой мальчик, вещи, которых свет никогда тебе не простит. Жена солдата должна быть женой солдата, и только... Твой долг - служить королю, а не... не какой-нибудь знаменитости. Конечно, она прелестна, я этого не отрицаю, но пусть уж она будет прелестна на афишах... Не кажется ли тебе... не лучше ли... Ведь есть же на свете какая-нибудь девушка, милая, чистая, нежная, как лесная фиалка, свежая, как утренняя заря... Она ждет тебя. Понимаешь, юная, скромная, робкая, а не... как бы тебе сказать... не светская женщина. Она очень хороша, это верно, но... и очень опытна. Привыкла к вниманию публики. Дорогой мой мальчик, я знал твою мать, когда она была милой, нежной девушкой, чистой, как росинка. Ах, я никогда ее не забуду. Все эти годы, мой мальчик... Нет, ничего... Это тяжко...".