Глава 2

Пишущая машинка опускалась на песчаное дно Средиземного моря, оставляя за собой длинный шлейф из пузырьков воздуха. Она погружалась тяжело и медленно, словно знала, что ее настоящее место было на борту яхты.

Непосредственно под корпусом «Анджелины» находился аквалангист в гидрокостюме, ластах и маске. Увидев, как мимо него проплывает машинка, он прекратил работу. У него был акваланг с двумя баллонами, который надевают при погружении на большую глубину или когда собираются провести под водой значительное время. Пловец поправил маску и восстановил спокойное, равномерное дыхание. Пузырьки воздуха, выдыхаемого им, смешались с цепочкой, тянувшейся за машинкой.

Аквалангист снова занялся корпусом «Анджелины». Из длинного цилиндрического контейнера он извлек замазку для подводных работ и положил ее во вспомогательный пояс. Затем вынул три провода — красный, зеленый и белый, — с помощью которых прикрепил три продолговатых заряда к маленькой квадратной коробочке. Выдвинув из коробочки миниатюрную антенну, он щелкнул серебряным выключателем. Крошечный красный глазок засветился и тут же погас. Если бы аквалангист был на суше, а не под водой, он бы улыбнулся, потому что выполнил данное ему поручение, уложившись в половину отведенного для этого времени.

Он как раз собирался отплыть от яхты, когда над самой головой услышал шипение пенящейся воды, возмущенной моторным катером, который шел на очень большой скорости. Пока не успокоилась вода, аквалангист держался за корпус судна, а затем быстро и без суеты, как ангел смерти, каковым на деле и являлся, растворился в лазурной воде.

— Джоан, берегись! — крикнул Джек издали.

Джоан внимательно всматривалась вдаль расширенными от ужаса глазами. Прямо на нее со скоростью восемьдесят миль в час несся Джек. Стоя на палубе, она видела, как дьявольски поблескивали глаза водителя катера. Она решила, что Джек, должно быть, сошел с ума. Когда, по мнению Джоан, катер должен был свернуть, чтобы не врезаться в «Анджелину», он этого не сделал. Напротив — он по-прежнему летел прямо на нее.

Джек неминуемо должен был погибнуть.

Потрясенная стремительным приближением катера, Джоан закрыла лицо руками, понимая, что Джек сейчас разобьется.

Джек крепко держался за буксировочный трос и отсчитывал секунды. Он пересек кильватерную волну, переместившись к ее внешней стороне. Восемь… Он балансировал, удерживая равновесие. Девять… Он согнул ноги в коленях, выбрав оптимальный угол. Десять! Джек с криком оторвался от гребня волны и перелетел через корму «Анджелины», гик и остальные снасти.

Джоан в отчаянии покачала головой. Полгода назад она обязательно вставила бы эту сцену в роман. Теперь же ее мучил вопрос: неужели это все, на что способны она и ее герой, — заниматься фигурным катанием на лыжах и выделывать различные трюки? Неужели в этом смысл жизни? Испытывать острые ощущения, как в цирке? Ей казалось, что она могла бы сделать нечто более важное и полезное, более серьезное. Она не могла презирать Джека за подвиги на водных лыжах: он всего лишь старался развлечь ее. А разве она не этим же занималась, когда садилась за пишущую машинку? Разве не развлечение было ее целью? Уж конечно, она сочиняла не ради получения Пулитцеровской премии. Джоан сокрушенно откинула назад голову. Что происходит с ней в последнее время? Почему она не может чувствовать себя счастливой, как Джек, которого приводило в восторг абсолютно все.

Она взяла стопку исписанных листков. Нет, за эту книгу не дадут Пулитцеровскую премию. И за ее жизнь тоже.

Он сделал это! Он с трудом дышал, натруженные мышцы болели, кости ныли, не говоря уже о нервах, которые были на грани срыва, но он сделал это! Описывая дугу, он улыбался как чеширский кот, затем подал знак водителю, чтобы тот отбуксировал его к «Анджелине».

Джек отпустил трос и подплыл к веревочной лестнице, перекинутой через борт, поднял на палубу лыжу, а затем и сам забрался на яхту.

Джек посмотрел на Джоан. По ее виду можно было понять, что она находилась под впечатлением пережитого. Черт возьми, разве такое зрелище могло оставить кого-либо равнодушным? Неужели не будет аплодисментов и радостного ликования? Где приз победителю? Где поцелуй в награду?

Она стояла с несчастным выражением лица, уставившись на рукопись, на свою неоконченную книгу. Он достал полотенце из шкафчика, вытер лицо и подошел к ней. В последнее время Джоан все воспринимала слишком серьезно. Ему хотелось подбодрить ее. «Принцесса-несмеяна» — так Джек назвал ее две недели назад, когда они отплыли из Лиссабона. Все это время он безжалостно подтрунивал над ней, водил по магазинам, замучил купанием, брал с собой в казино Монте-Карло — в общем, делал все, чтобы поднять ей настроение, однако безрезультатно. Джек никогда не пасовал перед трудностями и теперь тоже не собирался отступать.

— Ну что, прелесть моя?

Ее глаза сузились, когда она посмотрела на его руку.

— Ты поранился.

Он мельком взглянул на глубокую рану, которая причиняла нестерпимую боль.

— Ничего, это не смертельно. Дорогая, у тебя, часом, не было времени…

— Нет, — ответила она раздраженно. — У меня не было времени рыскать по Монте-Карло, разыскивая «Хайнекен».

У нее были более важные дела, чем поиски его любимого пива и потакание всем его прихотям. Она украдкой бросила взгляд за борт: вот, бросила машинку в воду.

Джек обнял ее за талию:

— Думаю, его можно достать только в Америке. Он посмотрел на стопку бумаги, лежавшую на столе. Она не увеличилась с тех пор, как он видел ее в последний раз сегодня.., или накануне.., или за неделю до этого.

Джек практически ничего не знал о писательском труде и писателях, но жизнь его уже многому научила. Так, выяснилось, что с ними трудно ужиться. Не раз случалось, что ночью он не находил Джоан рядом с собой: она, выскользнув из постели, спешила к столу, чтобы записать внезапно пришедшую в голову мысль. Бывало, он рассказывал ей о чем-то и обнаруживал, что у нее совершенно отсутствующий взгляд и она в мыслях за тысячи миль от него. «Обдумываю сюжет», — говорила Джоан в таких случаях. Впервые в жизни Джек понял, что можно сходить с ума от ревности к неодушевленному предмету. Он знал, что, скорее всего, ему придется ревновать Джоан не к соперникам, а всего лишь к нескончаемому роману с пишущей машинкой. Ему уже хотелось, чтобы эта машинка стала мужчиной, тогда можно было бы, по крайней мере, рассчитывать на честный поединок.

— Как продвигается работа? — Он кивнул на рукопись.

— Никак.

— Неудивительно. Зачем ты их поженила?

— А что плохого в женитьбе? — спросила Джоан, озадаченно глядя не него зелеными глазами.

«Ох, уж эти зеленые глаза», — подумал он. Он просто таял под их взглядом. Лучше бы она не смотрела на него вот так: Джек становился податливым, как воск, и она могла делать с ним все, что угодно.

— Это старомодно, — запинаясь, проговорил он.

— Но это же 1815 год, — парировала она своим страстным, волнующим голосом.

— Это мешает развитию сюжета, — ответил Джек, теряя прежнюю уверенность. Краем махрового халата он стер с ее лица цинковую мазь, спустил халат с ее плеч и, любуясь, посмотрел на них. Ее кожа по-прежнему была бело-розовой, как у новорожденного младенца, и это нравилось Джеку. Его радовало, что она не похожа на загорелых, почти обуглившихся женщин с пляжа, а сохраняет нежную, душистую кожу. Он наклонился, поцеловал ее в гладкое плечо и вдруг замер, не зная, что делать дальше. В такие мгновения он всегда становился нерешительным.

Ему хотелось посмеяться над собой за мысли о пишущей машинке, которая похитила у него Джоан. Может быть, он неправильно вел себя в последнее время? Джек понимал, что с ним тоже нелегко ужиться. Ему не следовало мешать ее работе, он должен быть более внимательным к ней. Следовало бы больше читать и походить на ее нью-йоркских друзей.

— Хорошо, Джек, — сказала Джоан, — они не поженятся. В этом вся идея. Она мне не очень нравится, но сейчас мне вообще ничего не нравится. О, Джек, — простонала она.

Он почувствовал легкие прикосновения языка на своей шее, что всегда сводило его с ума, и притянул ее к себе.

Возможно, не стоило долго ломать голову над тем, что можно делать, а что нельзя, — надо просто действовать.

— Джек, — прошептала Джоан.

Она жадно и страстно поцеловала его, а это Джека всегда озадачивало. Несмотря на славу и популярность, Джоан была человеком очень искренним и естественным. Она чувствовала себя, как дома, и в джунглях Колумбии, и во дворцах Монако. Она воспринимала людей такими, как они есть, и это особенно нравилось в ней Джеку. Во многом он считал ее ребенком, поскольку она выкладывала правду в глаза, не задумываясь о последствиях. Ей никогда не приходило в голову скрывать свои чувства; она никогда не сдерживала себя и получала от Джека то, что ей было нужно, сама отдавая взамен все, что могла дать.

Бывали мгновения, когда он днем занимался лодкой, возился с мотором или следил за парусами, и вдруг ее образ всплывал у него перед глазами, а тело, откликаясь, следовало за мыслями. Тогда он бросал все и устремлялся к ней. Вот и сегодня он мог бы дольше кататься на лыжах, но, зная, что Джоан наблюдает за ним и волнуется.., он просто обязан был прекратить свои рискованные развлечения!

Иногда ему казалось, что он сам ведет себя, как ребенок. Он уже никогда не сможет жить так, как живет большинство людей, и обходиться без нее по восемь или десять часов в день. Ему необходимо постоянно быть рядом с нею, тешить себя тем, что она любит его.

Джек расстегнул ее красную хлопчатобумажную блузку и медленно провел руками по спине. На ней были прелестные шорты, которые изумительно подчеркивали красоту ног. Он положил руки ей на бедра, не спеша погладил по ягодицам, сжимая мягкую, упругую плоть. Она опять застонала, обмякла и прильнула к нему, боясь упасть.

Он осыпал ее поцелуями с головы до ног, чувствуя, что она нуждалась в нем, и это придавало ему уверенности.

— Я знаю, знаю, — говорил он, глядя на нее, хотя не имел ни малейшего представления, как помочь ей. — Джоан, посмотри туда… — Он кивнул на горизонт. — Знаешь, что там?

В зеленых глазах Джоан засветилась надежда: «Что?» В глубине души она понимала, что ключом к решению мучившего ее вопроса владел Джек и что только он был в состоянии помочь ей вновь обрести силу и поверить в себя. Она ждала от него слов, которые положат конец ее замешательству.

— Греция, — ответил он. Она вырвалась из его рук.

— Греция?

Он что, сошел с ума? Какой такой таинственный смысл был в его ответе? Джоан расстроилась еще больше. Никакой романтики. Она забыла, что Джек был реалистом.

— Да, Миконос, Родос, Парфенон…

Это обязательно сделает ее счастливой. Подумать только, они смогут увидеть древние места, которые послужат для нее источником вдохновения, опять заставят работать мысль, дадут новый толчок к творчеству. Ему хотелось вновь увидеть огонь в ее глазах, он совершенно терялся, когда видел потухший взор Джоан.

— Мне казалось, ты говорил, что мы вернемся в Нью-Йорк на время.

— Да.., в конце лета. Разве мы не договорились? О чем она думает? О Нью-Йорке? Ей хочется домой, она скучает? Может быть, ей не терпится увидеть сестру? Он надеялся, что она стремится в Нью-Йорк из-за какого-нибудь пустяка.

Джоан отстранилась от него и взяла бутылочку со средством против загара. Согласие на поездку в Грецию равносильно гибели Помпеи. Ей захотелось немедленно покинуть эту яхту, спрятаться от этого солнца. Она желала…

— Я не хочу, не могу больше ждать. Мне не нужны ни Греция, ни Родос. Я не расположена в настоящий момент созерцать живописные руины. Джек, время стремительно летит. Неужели мы не можем заняться чем-то более стоящим?

— Чем? Чем еще? Только представь себе, мы отправимся на «Анджелине» на греческие острова, увидим Парфенон… Понимаешь — Парфенон! Кто знает, сколько времени он еще простоит?

Почему она не понимает его и не чувствует того же, что и он? Это же так просто — относиться к жизни легко и воспринимать ее такой, какова она есть. Он был счастлив, что она рядом и что они вместе могут наслаждаться дивными местами, путешествуя по всему миру. Но для Джоан этого было недостаточно. Ее преследовало ощущение, что она кружится на карусели и не может остановиться. Она жила его интересами, привычками, желаниями, смотрела на мир его глазами, теряя себя и свою индивидуальность.

— Все это великолепно, но мне нужна передышка на берегу или что-то в этом роде. Продолжительный отпуск на берегу. Дело в том, что я надеялась во время плавания закончить книгу, но у меня ничего не получается. Я в тупике и ничего не могу придумать.

Конечно, он все понимал. У нее были обязательства перед издателем. Миллионы читателей ждали выхода очередного романа Джоан Уайлдер. Они зависели от нее, рассчитывали на нее, а получалось, что она их всех подводит. У Джека было иное представление о мере ответственности. Он жил так, словно все свое носил с собой, и как только что-то взбредало ему в голову, он тут же на всех парусах отправлялся бороздить синюю гладь морей и океанов. Возможно, именно с этим Джоан и не могла примириться.

Он был обязан понять ее, но не мог. Джека не покидало ощущение, что перемена в их отношениях произошла с тех пор.., с каких же это пор? И какая перемена? Он ломал голову, пытаясь понять, что повлияло на Джоан.

Она выглядела такой счастливой в начале их путешествия, когда они посещали места, о которых она лишь читала когда-то. Он тоже был счастлив, открывая перед ней мир. Это было, как сказочный сон, их общий сон, разве не так?

— Я думал, тебе хотелось попутешествовать вместе со мной по свету.

— Да, хотелось. Но нельзя же все увидеть за одну неделю. У меня все смешалось и перепуталось — экзотические порты, роскошные приемы, живописные закаты.

Джек не верил своим ушам! В Лиссабоне у нее было совсем другое настроение. Он никогда не забудет ночь отплытия. В минуты близости ему казалось, что они совершали полет на Луну и обратно. А теперь было очевидно, что они настроены на совершенно разные волны. У Джека было такое чувство, будто его вывернули наизнанку, будто Джоан выхватила оружие и выстрелила в него. Уж лучше бы она его действительно застрелила

— больнее не будет. Ему хотелось встряхнуть ее, привести в чувство. Почему она больше не чувствует себя счастливой, как это бывало прежде? Он знал это наверняка, потому что она не раз говорила об этом. Что же случилось, почему она так переменилась?

Джек стал копаться в памяти, стараясь припомнить хоть один эпизод, который приоткрыл бы завесу. Они ели дары моря в местных прибрежных кафе и бродили, взбираясь и петляя по крутым, уходящим вверх улочкам, таким узким, что по ним не могла проехать машина. Они танцевали на площади около дворца Белем, где сочеталась браком юная пара. Джоан была очень красива в тот день. Он купил ей белую кружевную мантилью. Помнится, он даже сказал, что мантилья напоминает свадебную фату. Он вспомнил, что, посмотрев на Джоан, был поражен ее печальным взглядом.

Да! Именно тогда! Она не была счастлива в Лиссабоне, она была грустна. Он не донимал ее расспросами, а сама она ничего не говорила. Теперь, размышляя обо всем пережитом, он понял, что Джоан изменилась после отплытия из Португалии.

В разговорах Джоан никогда не касалась многих тем, в частности никогда не говорила о браке. Он тоже хранил молчание, хотя на этот счет у него были свои соображения. В прошлом, когда у него появлялись серьезные намерения относительно какой-либо девушки, она или удирала от него в горы, или начинала перевоспитывать его. Ему не хотелось пережить то же самое с Джоан — пусть их роман длится вечно. Не к чему спешить и принимать какие-либо решения. Они прекрасно проводили время — так ему казалось, во всяком случае, и она с удовольствием принимала его правила игры. Если он хотел поднять якорь, она не возражала, никогда не спорила, и он думал, что так и надо. Он был уверен, что все делал ради ее удовольствия.

Сегодня, когда Джоан рассказывала о сцене свадьбы в романе, она впервые произнесла это слово в его присутствии. Он был страшно растерян, когда отвечал ей. В тот момент он почувствовал себя загнанным в ловушку и испугался: отвечал, как бы защищаясь. И теперь, когда он смотрел на нее, слушал, то чувствовал, как вокруг него опять вырастает защитная броня. Черт! Она не на шутку перепугала его.

— Да, тяжелая работа, — ответил он, стараясь скрыть неуверенность в голосе.

— Джек, это.., это и много, и мало. Это… Она не верила своим собственным словам, своим чувствам. Произошло что-то непоправимое, чего она не понимала. Ей не хватало чего-то, что она не могла получить. Ей нужен был четкий курс, направление. Она была не в состоянии и дальше бесцельно плавать, заходя то в один порт, то в другой, не имея даже таможенного пропуска, в котором фиксируется время и маршрут.

Джоан сама не верила своим словам о том, что по горло сыта этой экзотикой. Она собрала достаточно материала для новых сюжетов, которых хватило бы на три жизни, но теперь ощущала потребность исследовать мир на бумаге, а не сидя на носу яхты. Разве не в этом смысл жизни: совершенствование через самовыражение? Ее таланту нужен выход, и она чувствовала определенные обязательства перед читателями.

— Мало?

В полной тишине слова Джека прозвучали резко. О чем она говорит? Почему быть с ним — мало для нее? Может быть, все это время он жил с сумасшедшей? Ради нее он был готов на все. Из-за нее он чуть жизни не лишился в Колумбии. Они плыли туда, куда она хотела. Может быть, все писатели такие сумасшедшие? Возможно, она желала того, чего вообще не существовало.