Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Жемчужина Нила

ModernLib.Net / Приключения / Уайлдер Джоан / Жемчужина Нила - Чтение (Весь текст)
Автор: Уайлдер Джоан
Жанр: Приключения

 

 


Джоан Уайлдер

Жемчужина Нила

Посвящается самым дорогим для меня людям: Рене, Райану, Нэнси, Эду, Бобу, маме и отцу.

Глава 1

1815 год

Небо в этот ранний утренний час было расцвечено бледно-лиловыми, розовыми и голубыми полосами. Мягкий бриз шелестел в пышных кронах величественных пальм, выстроившихся в ряд вдоль пустынного берега. Морской прилив смыл все следы, оставленные животными и людьми на белом, как сахар, песке. Огромные белобрюхие чайки падали вниз, устремляясь в спокойно катящиеся волны. Выхватив из воды бьющуюся рыбу, они несли добычу в укромное место в скалах, где, примостившись на нагретых солнцем камнях, начинали свой пир. Они не обращали никакого внимания на двухмачтовую шхуну, стоявшую на якоре в нескольких сотнях ярдов от берега.

Это было красивое судно, сделанное из высокосортного тика, отлично выскобленное, выдраенное и в прекрасном состоянии. Один из матросов убирал фок, а двое других привязывали грот и кливер. Шхуна сильно осела, как будто имела на борту очень тяжелый груз.

В капитанской каюте Джоанна зачесала назад золотистые локоны, обрамлявшие лицо, и украсила волосы, приколов над ухом белую орхидею. На ней не было никаких драгоценностей — в такой обстановке они ни к чему, даже сегодня, в день ее свадьбы. Она надела белое платье из испанских кружев и принялась застегивать его.

Как бы ей хотелось, чтобы Матуй, ее служанка, была сейчас рядом. Джоанна знала, что гости уже ждут ее, а пока она справится со всеми этими пуговицами, пройдет вечность. Воздух в каюте нагревался все сильнее по мере того, как поднималось солнце. Вдруг Джоанне показалось, что стены сомкнулись вокруг нее; перехватило дыхание, она не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Лоб покрылся капельками пота, руки дрожали. Она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Быстро открыв иллюминатор, молодая женщина вдохнула воздух полной грудью.

Всякий раз, когда она думала о доме, о прошлой жизни, ее охватывало тревожное состояние. Сегодня был самый счастливый день в ее жизни, а в глазах стояли слезы, готовые пролиться в любой момент.

Джоанна повернулась и посмотрела в большое зеркало. «Платье выглядит очаровательно», — подумала она, расправив плечи. Ей нравились декольтированные платья, особенно теперь, в восемнадцать лет, когда было что показать. Она надела на шею густую гирлянду из красочных тропических цветов и улыбнулась, решив, что они прекраснее, чем все сапфиры, рубины и аквамарины, вместе взятые. Сунув ноги в белые сафьяновые туфельки, она закружилась перед зеркалом.

Джоанна взяла миниатюрную Библию, украшенную орхидеями; больше всего ей хотелось, чтобы отец был сейчас жив и шел рядом с ней. В тот момент, когда она взялась за дверную ручку, сильное волнение вновь охватило ее.

На сей раз она заставила себя успокоиться, отругав за слабость, которой не сумела противостоять. Несколько недель она горевала, оплакивая смерть отца и брата Жана, но теперь следовало взять себя в руки — любые страдания должны когда-нибудь кончиться. Умом она понимала это, но ничего не могла с собой поделать.

Больше ей не суждено увидеть их дом из белого камня в Порт-Ройяле. Канули в вечность пышный сад, прекрасные картины, синие шелковые шторы и привезенная из Франции мебель с позолотой. Матуй убежала, если вообще осталась жива, и никто из прислуги не появлялся в течение многих месяцев. Больше она никогда не сможет навещать могилу матери в крошечной часовне, построенной отцом. Мир, где она беззаботно жила, чувствуя себя защищенной от всех невзгод, и где ее все любили, ушел в небытие.

Джоанна уговаривала себя, что теперь она взрослая женщина, а через несколько минут станет замужней дамой. Но в глубине души она чувствовала себя беспомощным ребенком. Возможно, замужество поможет ей стать более зрелой; может быть, в этом и заключен смысл брака — ведь супруги должны поддерживать друг друга. Она надеялась, что ее переживаниям придет конец и все обернется к лучшему.

Выпрямившись, Джоанна открыла дверь. Она шагнула навстречу хлынувшим потокам солнечного света и посмотрела вверх, на палубу. К ней протянулась бронзовая от загара рука, облаченная в белый шуршащий шелк рубашки. Это была рука Жака — человека, которого она любила.

Жак был так красив, что она не переставала поражаться этому каждый раз, когда видела его. Как же глупо с ее стороны столько времени предаваться унынию!

Жак любил ее — она судила об этом по блеску его проницательных голубых глаз. Он взял ее за руку и улыбнулся. Вместе они прошли мимо своих немногочисленных друзей и членов команды и остановились перед священником французской миссии, который должен был обвенчать их.

Джоанна не могла скрыть улыбки. Бухта в Веджин-Марга была именно тем местом, где она всегда мечтала выйти замуж. Мечта сбылась, и теперь она стояла рядом с женихом около мачты его шхуны. Отныне она будет делить с ним все горести и радости жизни.

Она вспомнила, как впервые увидела Жака Лемара. Отец приказал отвезти себя и дочь в порт в открытом экипаже. В тот день он был в отличном настроении, и глаза его плутовски поблескивали.

— Папа, — сказала Джоанна, раскрывая зонтик из органди, чтобы спрятаться от солнца, — почему я должна ехать с тобой и смотреть на этот корабль? На сегодняшнее утро у меня назначен урок музыки. Теперь я увижу мсье Делапорта только через две недели. Ты же сам знаешь, что я все забываю, когда долго не занимаюсь с учителем.

— Мне казалось, ты уже поняла, что у тебя нет никаких способностей к музыке, — ответил отец, смеясь. Потом он нежно потрепал дочь по подбородку. — Признайся, дорогая, тебе ведь больше нравится встречаться с мсье Делапортом, а не играть на скрипке.

— Папа! — возмущенно воскликнула Джоанна. — Если бы мама была жива, она бы…

— Она бы согласилась со мной. Но, так или иначе, я прошу прощения за грубость. — Он наклонился к ней. — Разве я не прав?

Джоанна смотрела на склады и деревянные здания салунов, мимо которых они проезжали.

— Мсье Делапорт считает меня ребенком.

— В таком случае, он болван. Ну, да Бог с ним. Мне бы хотелось, чтобы ты обратила свои взоры на более достойный предмет, чем учитель музыки.

Джоанна вздохнула.

— В Порт-Ройяле особенно не из кого выбирать, — сказала она, наблюдая за пьяным матросом, выходившим из всем известного публичного дома.

— Ты права. Я виноват, что привез тебя сюда. Но я всегда жаждал приключений.., и богатства. Импортные поставки в Париж — совершенно бесперспективное дело, которое не давало мне ни того, ни другого. А в Порт-Ройяле, кроме всего прочего, мне удалось приобрести прекрасное имение, которое когда-нибудь станет твоим.

— И приключения тоже достанутся мне, папа? — спросила она, надменно вскинув голову.

— Да. И больше не будем говорить об этом, — отрезал он.

Джоанна знала о бизнесе своего отца, знала и то, что он имел дело с известными пиратами и преступниками.

Довольно часто он уходил из дома за полночь и возвращался перед самым рассветом. Она никогда не расспрашивала его об этих «ночах», понимая, что он не скажет ей правды.

Потому-то и показалось ей странным, что сегодня он взял ее с собой. До этого только однажды, когда ей было двенадцать лет, он позволил поехать с ним на пристань. Отец всегда хотел, чтобы Джоанна оставалась в каменном доме, обнесенном железной оградой и окруженном сторожами из местных жителей, вооруженными длинными саблями. Рассматривая докеров с гнилыми зубами, впалыми щеками и кровожадными искрами в глазах, она заметила, что они перестали работать и с вожделением глядели на нее. Неожиданно для себя она с огромной благодарностью подумала об охранниках, стерегущих дом, и о свирепых собаках, которые всюду их сопровождали.

Экипаж остановился, и Джоанна смотрела по сторонам, пока ее отец отдавал приказания одному из рабочих. Человек кивнул, давая знать, что понял приказ, снял панаму, приветствуя Джоанну, и побежал в конец пирса, где на якоре стояла вылизанная до блеска двухмачтовая шхуна. Команда убирала паруса и выносила груз на палубу. Джоанна приподнялась, чтобы получше разглядеть шхуну. Она прищурилась, потом рукой прикрыла глаза от солнца. На носу судна стоял светловолосый человек, который столь же пристально смотрел на нее.

Джоанна почувствовала, как у нее замерло сердце, и, потеряв равновесие, почти упала на сиденье. Это был самый красивый мужчина из всех, кого она видела в жизни. Она не сводила с него глаз, пока он спускался в шлюпку и плыл к пирсу. Он поздоровался с ее отцом так, словно они были родственниками. Джоанну не только удивило, но и потрясло поведение отца. Она быстро огляделась по сторонам, проверяя, не наблюдают ли за ними. Если кто-нибудь из шпионов Его Величества станет свидетелем того, как ее отец разговаривает, да еще и обнимается с пиратом — а в том, что это пират, она не сомневалась, — они окажутся в смертельной опасности.

Она смотрела, как они, улыбаясь, приближаются к экипажу. Джоанну охватило волнение. Когда отец подошел ближе, она наклонилась к нему и зашептала:

— Папа! Будь осторожен! В Порт-Ройяле найдется немало желающих избавиться от тебя. Он нежно чмокнул ее в щеку.

— Ты мне льстишь. Не такая уж я важная птица. К тому же, Жак — просто торговец. Почти, как я.

Джоанна внимательно посмотрела на Жака. Нет, он совсем не похож на пирата. Открытое лицо, светлая золотистая кожа и самые синие глаза на всех островах Карибского моря; полные чувственные губы обнажают в улыбке ряд ровных белых зубов. В нем не было ничего от хитреца, и когда он кончил разговаривать с отцом, она поняла, что звук его голоса заворожил ее.

— Ну как, ты согласна?

— Извините, я не слушала.

— Не хотите ли подняться на борт моего судна и осмотреть груз, прежде чем мы переправим его на берег?

— Не понимаю.

Ее отец с гордым видом широко улыбался.

— Мне хотелось на твое восемнадцатилетие подарить тебе что-нибудь совершенно необычное. Жак — сын одного моего парижского друга, антиквара. Я сообщил ему, что хотел бы приобрести для «моей принцессы» что-нибудь необыкновенное. Ну вот, Жак и привез некоторые вещи из будуара Марии-Антуанетты. Я хочу, чтобы ты пошла с ним и выбрала то, что тебе понравится больше всего. Остальное Жак продаст в Соединенных Штатах.

— Папа! Но.., я не заслужила этого. — Джоанна снова наклонилась, чтобы поцеловать отца, и тут заметила, что Жак не сводит глаз с ее груди. Она мгновенно выпрямилась, чувствуя себя победительницей.

— Глупости. Идите. А мне надо подписать кое-какие бумаги у моих адвокатов. — Отец посмотрел на часы. — Я уже опаздываю.

Он помог Джоанне выйти из экипажа, а затем сам сел в него.

— Я вернусь в два часа. Позаботься о ней, — сказал он Жаку.

— Конечно, сэр, — ответил Жак.

Когда экипаж уехал, Жак повел Джоанну в конец пирса к маленькой шлюпке, которая доставила их на шхуну.

Джоанна не могла решить, что ей нравится больше: зеленовато-голубоватое, украшенное необыкновенной вышивкой кресло или розовый комод для женского белья с ручной росписью. Громоздкую кровать с балдахином она сразу решила не брать: ее собственная была изящнее и нравилась ей больше.

Джоанна села в кресло и расправила на коленях белое льняное платье, расшитое по подолу цветами лаванды. Кресло было основательным, и, сидя в нем, она чувствовала себя принцессой.

— Мне нравится вот это. — Она улыбнулась, взглянув на Жака.

Жак пристально смотрел на девушку, от чего ее бросило в жар. Он не улыбался, и его серьезность стерла улыбку с ее лица. Его пронзительный взгляд буквально раздевал ее. Она вдруг ощутила себя совершенно беззащитной и в то же время необыкновенно сильной. Джоанна должна была бы чувствовать себя оскорбленной таким посягательством на ее честь. Ей следовало бы возмутиться и немедленно выйти из каюты.

Но вместо этого, она, не двигаясь, сидела в кресле, пока Жак приближался к ней. Его рубашка была расстегнута до пояса, — обнажая мощную грудь. Рыжевато-коричневые штаны так плотно облегали бедра, что при каждом шаге было видно, как двигаются мускулы. У нее пересохло во рту, ладони похолодели и стали влажными. Она ругала себя за то, что не может вымолвить ни слова, дабы разрядить напряжение, возникшее между ними. Она заметила, что он уже дважды пытался заговорить, но лишь облизывал губы. Этот чувственный жест заставил учащенно биться ее сердце.

Джоанна не понимала, что с ней происходит. Присутствие мсье Делапорта заставляло ее сердце лишь слегка трепетать. Теперь же, видя, как Жак склоняется над ней, не сводя с нее глаз, она чувствовала, как все обрывается внутри.

Он осторожно поцеловал ее и отошел. Она поняла, что он захотел увидеть ее реакцию. Джоанна еле сдержалась, чтобы не броситься в его объятия. Губы его были холодны, а она вся горела. В следующий момент, словно читая ее мысли, Жак обхватил ее руками и оторвал от кресла. Нежно обнимая девушку, он целовал ее уши, щеки, шею.

У Джоанны закружилась голова от охватившего ее желания. Она вся похолодела, но пламя, бушевавшее внутри, вырвалось наружу и вновь обожгло ее. Ноги подкосились, и она еще крепче прижалась к нему. Когда его губы, наконец, решительно прильнули к ее губам, ей захотелось кричать от восторга.

Она почувствовала, как рука Жака соскользнула вниз, углубилась в круглый вырез ее платья и замерла, нежно сжимая грудь. От этого прикосновения соски затвердели. Теперь она целиком и полностью принадлежала ему. Джоанна перестала себя контролировать, целиком отдавшись охватившей ее страсти.

Он осыпал ее поцелуями. В тот момент, когда они опустились на пол, Джоанна услышала его стон. У нее возникло ощущение, что в какой-то другой жизни она знала его. Поэтому ей не было страшно, и она спокойно положила руки на грудь Жаку. Ей хотелось слиться с ним, хотелось стать его частью.

Они стояли на коленях лицом друг к другу, он расстегнул и снял ее платье. Затем медленно спустил с плеч сорочку и стянул панталоны.

Он чуть не задохнулся от волнения, когда увидел ее обнаженной.

— Никогда не видел такой белой кожи. — Он погладил ее бедро. — И такой нежной, как лепестки белой розы.

Жак снова поцеловал ее и скинул с себя одежду.

Он ласкал ее, не отводя пристального взгляда.

Ей казалось, что он изучает ее, как какой-то незнакомый диковинный предмет. Она чувствовала, как были напряжены его мускулы и нервы, но он все еще сдерживался. Наконец, он в поцелуе раздвинул ей губы языком. Ничего более удивительного она в своей жизни не испытывала. Он целовал ее груди, ласкал языком живот и бедра. Каждый его поцелуй, каждое прикосновение заставляли Джоанну думать, что она больше не вынесет такого напряжения.

Он лежал рядом с ней, и вдруг она ощутила, как он весь напрягся. Жак перекатился и оперся на локти. Теперь она не видела ничего, кроме его глаз. Когда он овладел ею, она вскрикнула, но он закрыл ей рот поцелуем. Его медленные, размеренные движения заставляли забыть о боли, принося огромное наслаждение.

Джоанна открыла глаза, увидела его и поняла, что отныне они всегда будут рядом. Она зажмурилась, и все закружилось, словно она бежала с вертушкой против ветра.

Она казалась себе совсем маленькой, а окружающий мир представлялся огромным. Она приподняла бедра, чтобы совершенно слиться с ним, ибо считала, что он недостаточно глубоко погрузился в нее. Она не могла насытиться им, он был нужен ей весь, без остатка.

Ей казалось, она двигается так быстро, что вот-вот оторвется от пола. Вдруг каюту наполнил ее крик невиданного блаженства, и, прежде чем она успела перевести дух, Жак еще раз прильнул к ее губам.

Медленно открывая глаза, Джоанна услышала его стон. Она еще крепче прижалась к нему — если это вообще было возможно — и погладила по скользкой от пота спине.

— Джоанна, я рад, что я твой первый мужчина. Я всегда мечтал об этом

— стать для тебя первым и последним.

Она с удивлением посмотрела на него.

— Что? О чем ты говоришь?

— Ты забыла меня? А я решил, что помнишь и потому отдалась мне.

— Нет, не помню.

Он широко улыбнулся, показывая, что ответ ничуть не огорчил его.

— Возможно, ты была слишком мала, чтобы запомнить. Мне было восемь лет, когда я впервые увидел тебя в Париже. Ты приехала в экипаже своего отца — так же, как сегодня. На тебе было платье — он окинул взглядом полотняное платье с цветами лаванды — почти такое же, как это. Дело происходило в магазине моего отца. За несколько минут до вашего приезда я разбил очень дорогую вазу эпохи Мин. Отец уже готов был ударить меня, но ты вступилась. Я никогда не видел более красивой девочки, чем ты.

— Так это был ты? Да, но мне в ту пору было года четыре или пять. После этого, насколько я помню, мы больше никогда не встречались.

— Мы переехали в Лондон: мой отец вернулся в Париж всего шесть лет назад.

Джоанна обняла его и заглянула в глаза.

— Так это твои глаза я видела во сне каждую ночь. Я никак не могла разгадать свои сны о красивом мужчине, который однажды должен прийти и сказать, что любит меня.

Жак порывисто обнял ее.

— Да, я люблю тебя, Джоанна. Я всегда любил и буду любить только тебя. И никому не позволю отнять тебя.

«Жак сказал правду», — подумала Джоанна, глядя на священника. Ее любимый остался в Порт-Ройяле вместе со своей шхуной, чтобы они могли пожениться здесь. Она мечтала о пышной свадьбе, на которой должны были присутствовать все друзья ее отца и брат Жан. Но этой мечте Джоанны, как впрочем и другим, не суждено было сбыться…

Неожиданно Джоанна поняла, что священник обращается к Жаку и церемония началась.

— Берешь ли ты, Жак, эту женщину в законные жены и обещаешь ли ты любить и не разлучаться с ней до конца дней своих?

— Да, — ответил Жак, улыбаясь и сжимая руку Джоанны.

Джоанна почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Это чувство никогда не покидало ее в присутствии Жака, словно счастливое мгновение могло исчезнуть навсегда.

Священник обратился к ней:

— Берешь ли ты, Джоанна, этого мужчину в законные мужья и обещаешь ли почитать его и во всем подчиняться ему, пока смерть не разлучит вас?

Она сделала глубокий вдох.

— О да! — она запнулась. — Я хочу сказать.., да. Священник обратился к Жаку:

— Кольцо, пожалуйста.

— Что? — Жак был настолько увлечен Джоанной, что вопрос застал его врасплох. Тогда Филипп, прекрасный человек и друг Жака, слегка подтолкнул его локтем, подмигнул и вручил ему кольцо.

Священник взял кольцо, осенил крестом, окропил святой водой и, улыбаясь, вернул кольцо Жаку.

В тот момент, когда Жак собирался надеть кольцо на палец Джоанны, неизвестно откуда в воздухе появилась фехтовальная рапира, которая, вращаясь, летела прямо к руке Жака. От удара кольцо выскользнуло из руки и полетело. Рапира воткнулась в фок-мачту, уйдя на три дюйма в дерево. Джоанна широко распахнутыми глазами смотрела на свое сверкающее на солнце обручальное кольцо, которое крутилось на клинке оружия.

Услышав возбужденные, угрожающие крики, Джоанна обернулась и увидела банду пиратов, перелезавших через борт лодки. Быстрым взглядом она окинула море, но нигде не обнаружила корабля, с которого эта лодка была спущена. Должно быть, они приплыли с берега.

Их стальные шпаги, бриллиантовые серьги и золотые зубы сверкали на солнце. Пираты принадлежали к страшной породе людей, для которых не существовало ничего святого. Они не уважали мужчин, не защищали женщин и ничего не боялись. Они демонстративно выставляли напоказ свои глазные повязки, деревянные ноги и ручные крюки как боевые ордена. Несмотря на награбленные богатства, которые они прятали на острове Тортуга, они были одеты в лохмотья и насквозь прогнили от постоянных болезней. Джоанна считала, что грабеж служил всего лишь прикрытием для достижения истинной их цели — убивать и калечить.

Огромный, безобразного вида пират мгновенно оказался на палубе и схватил Анжелику, одну из местных жительниц, лучшую подругу Джоанны. От ужаса Анжелика пронзительно закричала, а пират, обхватив ее за талию, левой рукой больно сжал ей грудь. Эмиль, муж Анжелики, бросился на бандита, чтобы спасти жену, но тот хладнокровно поднял шпагу и вонзил ее прямо в сердце Эмиля. Анжелика снова закричала и попыталась вывернуться из его рук. Конечно, хрупкой женщине было не под силу справиться с могучим бандитом, но она продолжала вырываться и бить его кулаком.

Вдруг Джоанна услышала знакомый недобрый смех, от которого оцепенела. Овладев собой, она повернулась и увидела Левассора.

Это был гигант ростом в шесть с половиной футов, чье красивое смуглое лицо поражало угрожающим видом и чувственностью, вселявшей в окружающих беспокойство. Его волосы были чернее воронового крыла, а глаза напоминали две черные жемчужины, которые только самые опытные ныряльщики могут достать из смертоносной морской пучины. У него был прямой нос и квадратный подбородок, полные губы, великолепные зубы и кривая улыбка, выдававшая в нем дьявола, каковым он, по сути, и являлся. Джоанне не доводилось видеть другого человека с таким могучим телосложением: от малейшего движения руки напрягалась вся мускулатура. Для Джоанны Левассор был олицетворением зла и порока.

Она думала, что они навсегда избавились от него, когда он покинул Порт-Ройял, прихватив с собой все богатства, накопленные ее отцом за последние десять лет. Глупцы! Сегодня он вернулся, как и в прошлый раз, за ней. Левассор всегда желал обладать ею.

Джоанна вдруг вспомнила, как впервые увидела его. Хотя с тех пор не прошло и года, но верилось в это с трудом. Был день рождения Жана, которому исполнялся двадцать один год, и семья собралась на праздничный обед. В тот день брата переполняла радость, поскольку отец сделал его своим полноправным партнером.

Джоанна вспомнила, как красив был Жан, как сияние свечей отражалось и играло в его золотых волосах. Он был мягким, добрым парнем, слегка незрелым для своего возраста, но сердце его переполняла любовь к людям. Иногда он напоминал святых, о которых монахини рассказывали в школе. Джоанна знала, что участие Жана принесет немалую пользу бизнесу, поскольку он был сведущ в бухгалтерском и счетном деле. Однако она молила Бога, чтобы отец не втянул его в свои темные делишки. Джоанна надеялась, что ни ей, ни Жану никогда не придется встретиться с кем-либо из «деловых партнеров» отца.

Не прошло и пятнадцати минут с начала обеда, как ее надежды были разбиты в пух и прах.

Прежде чем дворецкий успел доложить, в комнату, тяжело ступая, шагнул Левассор, заслонив своим могучим торсом весь дверной проем.

— Моро! Я не потерплю, чтобы меня заставляли ждать — вы или кто другой!

Его глубокий, резонирующий голос заполнил комнату.

Джоанна впилась руками в кресло и посмотрела на хрустальную люстру над головой. Она могла поклясться, что слышала, как люстра зазвенела.

Жан тут же напустился на него.

— Кто вы? И как вы смеете врываться сюда и нарушать покой моей семьи!

Губы его дрожали от негодования.

— Я — капитан Левассор, и ваш отец это прекрасно знает.

— Простите, Левассор, но я отправил на ваш корабль сообщение с просьбой перенести встречу на завтрашний вечер. Моя дочь задумала праздничный обед по случаю дня рождения своего брата.

Левассор перевел свои черные глаза с Жана на Джо-анну, словно только теперь заметил ее присутствие. Он посмотрел на нее долгим изучающим взглядом, осматривая с ног до головы. С носков ее малиновых кожаных туфель его глаза скользнули по мягким складкам шелкового платья и, наконец, остановились на модном глубоком вырезе. Пока он разглядывал ее подобным образом, она почувствовала, что внутри у этого человека клокочет настоящий вулкан. Ощущение было такое, словно он глазами раздевал ее, снимая один предмет туалета за другим, пока она не осталась обнаженной. Его взгляд задержался на ее груди, наслаждаясь белизной кожи. Он настолько нагло разглядывал ее, что она физически чувствовала прикосновение его рук.

Изучая ее лицо, он облизнул губы. От отвращения у нее все сжалось внутри.

Увидев ее реакцию, Левассор отшатнулся. Его глаза сузились, превратившись в злобные щелочки, а улыбка, перекосившая рот, сделала его похожим на сумасшедшего.

— Я не принимаю ваших извинений. Мы заключили сделку, и вы нарушили слово, данное Левассору. Еще никто, поступивший подобным образом, не оставался в живых!

— Послушайте, — запротестовал отец в тот момент, когда Левассор повернулся и направился к двери. — Всего один день…

Джоанна и Жан последовали за отцом, продолжавшим упрашивать пирата. Джоанне ненавистно было наблюдать, как отец пресмыкается перед этим человеком. Она никогда не видела его таким униженным.

Левассор рванул дверь, за которой стояли четыре бандита из его команды.

— Мы могли бы обсудить наше дело здесь, в вашем доме.

— О нет! Это невозможно!

— Вы допустили непростительную ошибку, Моро, поставив себя выше меня!

Говоря это, он не сводил глаз с Джоанны. Она была уверена, что эти слова предназначались для нее.

— Пожалуйста, разрешите мне загладить вину… — бормотал отец, но Левассор стремительно вышел из комнаты и растворился в темноте.

Теперь, находясь на борту корабля Жака, она знала, что Левассор осуществит свою угрозу. Деньги интересовали его во вторую очередь, хотя он и присвоил их имущество, а то, что не смог унести, уничтожил. Здесь Левассору нужно было только одно — она.

Но сегодня день ее свадьбы. Жак не так слаб, как ее отец. Он любит ее, поэтому защитит и избавит остров от этого негодяя. «Какой позор, — думала она, — что капитан Левассор выбрал такой момент, чтобы вернуться».

Жак дернул Джоанну, заслонив ее от Левассора. Потом подал тайный знак одному из членов своей команды, и тот бросил ему шпагу, которую Жак перехватил на лету. Джоанна улыбнулась.

— Это очень похоже на него — пожаловать без подарка, — съязвил Жак.

— Сегодня я получу то, за чем пришел! — прорычал Левассор, пристально глядя на Джоанну.

Джоанна впилась в плечи Жака. Больше всего на свете она желала видеть Левассора мертвым. Он был подлецом, отпетым мерзавцем, этот Левассор. Он сжег Порт-Ройял, пытал ее брата, четвертовал ее отца, а теперь хочет помешать ее свадьбе. Она была уверена, что Жак покончит с ним.

Крики гостей и вопли пиратов слились в один нечеловеческий шум. Джоанне хотелось заткнуть уши, но она знала, что это не поможет. Пираты хлынули на палубу, черными пауками несущими погибель. Их шпаги мелькали в воздухе, как вертящиеся гильотины. Джоанна понимала, что ее со всех сторон обступила смерть.

Гости столпились позади Жака, понимая, как и Джоанна, что только он может их спасти. Его окружали люди, в глазах которых горели одновременно отчаяние и надежда. Он не мог разочаровать, он не разочарует их!

— Опасайся скорпиона, мой друг! — фыркнул Левассор, обращаясь к Жаку и поднимая шпагу.

Джоанна видела, с каким удовольствием пират предвкушает момент, когда кровь Жака обагрит его клинок. Крик отчаяния рвался с губ, но усилием воли она взяла себя в руки. Надо довериться Жаку и положиться на него.

— Прощайся с жизнью, ты, сукин сын, — ответил Левассору Жак.

Джоанна посмотрела вперед и увидела множество пиратов, взбирающихся на шхуну. Казалось, они возникали из воздуха. Она открыла рот, чтобы закричать, но ни один звук не вырвался из горла.

Жак схватил гик и стал размахивать им перед четырьмя пиратами, наступавшими на него слева. Мощный удар по груди швырнул их за борт, и громкий всплеск поглотил жалобные крики.

Джоанна повернулась и увидела Жака в окружении сверкающих клинков.

Шпага Жака мелькала, как молния. Она звенела, отражая удары смертоносной стали противника, обвивавшей ее подобно металлической змее.

Гости, съежившись от страха, в панике закрыли лица руками и перебежали на нос судна. Джоанна похолодела от ужаса, понимая, что Жак не может сопротивляться до бесконечности.

Спиной почувствовав на себе взгляд Левассора, она застыла в оцепенении. Потом, обернувшись, чтобы увидеть его лицо, в очередной раз прочла в его глазах вожделение и похоть. Она не ошиблась в своем предположении: Левассору была нужна только она, а этот налет был всего лишь игрой, точно так же, как убийство отца и брата было не более чем развлечением. Она задрожала от закипавшей внутри ярости, стиснула в негодовании зубы, и ее зеленые, цвета нефрита глаза сузились. — Он никогда не получит ее! Она скорее умрет, чем станет его наложницей!

Левассор поманил ее рукой. От одной мысли, что эта рука дотронется до нее, тошнота подкатила к горлу. Он зловеще и, что хуже всего, самоуверенно улыбался.

Джоанна замерла от страха. Жак по-прежнему бился с пиратами. В отчаянии она вцепилась в плечо миссионеpa. Этот человек был посланцем Бога, и он, конечно же, спасет ее от дьявола.

Как бы читая ее мысли, священник вынул четки и высоко поднял крест перед лицом Левассора. Но злодей не сгинул, а лишь фыркнул, давая понять, насколько глуп священник. Охваченный паникой, святой отец бежал, оставив Джоанну лицом к лицу с Левассором.

Она поклялась, что если ей суждено умереть, то он умрет вместе с ней, быстро выхватила горящий факел из гнезда на мачте и ткнула им Левассору в лицо. Он закричал и отпрянул назад. Вне себя от ярости, он снова попытался схватить ее, но Джоанна еще раз ткнула в него факелом, опалив ему бороду. Она осмотрелась вокруг, ища Жака.

Вытаскивая шпагу из тела последнего пораженного им пирата, Жак следил за Джоанной. Она отразила натиск Левассора, но ей нужна была помощь.

— Держись! Я иду! — крикнул он, вовремя увернувшись от кинжала, просвистевшего в воздухе. Кинжал вонзился в мачту, уйдя вглубь на целых четыре дюйма, отчего дерево треснуло. Вдруг откуда ни возьмись появился брошенный кем-то пиратский башмак и выбил шпагу из руки Жака. Он повернулся, ухватился за кинжал, но тот слишком глубоко засел в мачте. Он попытался еще раз с усилием вырвать его, но безуспешно. Жак обогнул кучу тюков, поставил ногу на перевернутую бочку и толкнул ее в сторону пирата, представлявшего в данный момент наибольшую угрозу, а сам устремился к другому пирату, схватившись с ним в рукопашную.

Пока Жак отчаянно дрался, бочка набрала скорость и с грохотом ударилась о стену, прижав к ней свою жертву. От полученного удара пират завопил. Бочка откупорилась, и из нее выплеснулось масло, которое, растекаясь, покрыло палубу толстым слоем.

Наконец, кулак Жака достиг своей цели, впечатавшись в лицо пирата, отчего тот потерял сознание.

Джоанна в очередной раз ткнула факелом в Левассора, но тот продолжал наступать на нее. Пламя почти потухло.

Видя, что Джоанна оказалась в трудном положении, Жак бросился к ней, но заскользил на масляной пленке.

Факел Джоанны, потрескивая, догорал. Зловеще посмеиваясь, Левассор оттягивал долгожданный момент и наслаждался ее страхом и беспомощностью.

Скользя поперек палубы, Жак набирал скорость. Он несся прямо на огромную фигуру пирата. Вылетев с верхней палубы, Жак сделал в воздухе сальто, целясь ногой в голову Левассора. От сильного удара тяжелых сапог Левассор потерял сознание.

Джоанна с распростертыми объятиями бросилась к Жаку, и он, вконец обессиленный, рухнул на нее. Ее единственный любимый отважно сражался…

Но, бросив взгляд в сторону, она поняла, что радоваться рано: через борт перелезало около дюжины пиратов — еще более страшные и жестокие, чем первые.

Силы Жака были на исходе. Он схватил догорающий факел и бросил его на корму, увлекая Джоанну на нос судна. Масляная пленка вспыхнула.

Джоанна посмотрела на воду, кишащую акулами, куда миссионер пытался спустить спасательную шлюпку, почти до отказа заполненную гостями. В шлюпке оставалось всего одно место — для ее любимого или для нее самой.

— Ты должен сесть в шлюпку, дорогой, — сказала она.

— Нет, я не позволю этому негодяю завладеть тобой, — Это продлится недолго. У меня туберкулез, и мне осталось жить всего год.

— Что? Почему ты мне не сказала?

— Я не хотела омрачать наше с тобой счастье.

— И будучи больной туберкулезом, ты собиралась выйти за меня замуж?

— Иди же. Ты должен жить, чтобы в один прекрасный день отомстить за всех нас, — сказала она, сжимая его руку и привлекая его к себе.

Жак посмотрел на Джоанну, на ее золотые волосы, развевавшиеся на ветру и словно ореолом обрамлявшие лицо. Ее взгляд был переполнен любовью и искренностью. Она была его мечтой, он ждал ее всю жизнь. Он любил ее всем сердцем.

Его глаза метнулись в сторону пиратов, которые сквозь пламя наступали на него. Надо было принимать немедленное решение — в случае замешательства им оставалось жить всего несколько секунд — однако любой выбор был страшен. Если он останется с Джоанной, то они погибнут оба. Если он покинет судно, то придется жить с сознанием того, что он бросил ее. Он понимал, что не переживет, если Джоанна достанется Левассору. В нетерпении пираты издали кровожадный вопль и подняли шпаги, готовясь убить его.

Жак обнял Джоанну.

— Хорошо, я подчиняюсь твоему решению.

Он крепко поцеловал любимую, перепрыгнул через борт и соскочил в шлюпку.

Она посмотрела вниз на его скорбное лицо, услышала сзади шаги Левассора и обернулась в тот момент, когда пират буквально вырос из пламени. Она нужна была ему не только для удовлетворения страсти, но и для отмщения. Он склонился над ней, и она поняла, что теперь ее уже ничто не спасет. Это означало конец свободе, счастью…

***

— Дорогая, посмотри на меня. Я тебе нравлюсь?

Голос Джека заставил Джоан оторваться от новой рукописи.

Она подняла глаза от пишущей машинки и посмотрела на ослепительно яркое средиземноморское солнце. Над золотистой раскаленной палубой «Анджелины» поднималось марево, похожее на языки пламени, поглотившего Жака и Левассора. До нее опять донесся голос Джека.

Он мастерски скользил за ревущим катером. Неужели прошла всего неделя с тех пор, как он первые встал на водные лыжи? Наслаждаясь жизнью и развлекаясь от всей души, он ничем не отличался от остальной толпы избранных, богатых туристов, наводнивших Монте-Карло в это время года. Исключение составляли лишь ужасные мешковатые гавайские купальные трусы. Тело его было покрыто загаром золотисто-бронзового цвета, а мокрые светлые волосы гладко зачесанные назад, открывали улыбающееся счастливое лицо. Он махнул рукой и выполнил изумительный поворот. Джоан никогда не видела столь красиво сложенного мужчины. Его мышцы играли от напряжения, с которым он держался за буксировочный трос и преодолевал кильватерную волну. Перепрыгивая с волны на волну, он поровнялся с элегантной черной, вытянутой, как сигарета, лодкой и, подняв большой палец вверх, сделал знак водителю катера, чтобы тот увеличил скорость. На обратном пути, проходя по дуге мимо «Анджелины», он помахал Джоан и послал ей воздушный поцелуй.

Даже на таком расстоянии взгляд его голубых глаз подействовал на Джоан, словно разряд тока; кожа покрылась мурашками. Неужели она так никогда и не научится контролировать эти юношеские порывы страсти, рожденные сексуальным влечением, подчинявшим себе в такие мгновения тело?

Неожиданно Джек повел лыжей чуть-чуть в сторону и проделал в воздухе настоящее сальто — превосходное сальто наподобие того, какое бы сделал Жак в ее рукописи. Наблюдая, как Джек шлепнулся в голубовато-изумрудную воду, она с интересом подумала: не стал ли ее роман пророческим?

Джек вынырнул и опять помахал рукой, давая понять, что с ним все в порядке.

С облегчением Джоан поправила толстый махровый халат, запахнув его на коленях. Она потянулась к откидному столику и взяла баночку с цинковой мазью. Энергичными движениями нанеся ее на свой весьма нежный и чувствительный нос и тонким слоем положив под глаза, она вытерла руки о полотенце и надвинула солнцезащитную шляпу с необъятными полями на лицо. Удивительно, как Джоан научилась ненавидеть солнце! За последние полгода, которые она провела с Джеком, бороздя моря и океаны, с нее уж точно пять шкур сошло. Плечи и руки были сплошь покрыты веснушками и пигментными пятнами. Две недели назад появились два ужасных коричневых пятна на обеих голенях. Если так пойдет дальше, то понадобится помощь специалиста по пластической хирургии раньше, чем ей исполнится тридцать, если, конечно, он не сочтет ее случай безнадежным.

Тело Джоан не было подготовлено для таких мучений. В детстве, когда она жила в Акроне, штат Огайо, за первые восемнадцать с половиной солнечных дней, что выпадали на радость жителям города, Джоан успевала лишь слегка порозоветь. Потом она переехала в Нью-Йорк, где поселилась вместе с Элейн и фактически жила за пишущей машинкой. Работа допоздна, и даже ночью, над очередной книгой, скорее, грозила ей слепотой от бесконечного напряжения, чем солнечными ожогами.

Джоан внимательно посмотрела на яхту, стоявшую на приколе у соседнего пирса. Из всех ее иллюминаторов неслась музыка, и на палубе, как всегда, было не менее двадцати гостей.

— Послушайте, нельзя ли потише? — крикнула она тонкой, как тростинка, юной особе, жарившейся на солнце. Поговаривали, что это какая-то принцесса. — Я работаю, пишу!

Та не обратила ни малейшего внимания на просьбу Джоан, зло сверкнувшей на нее глазами. Девушка, несомненно, принадлежала к типу людей, которые умели легко вызывать к себе ненависть. На ней был купальный костюм — плод фантазии какого-то дизайнера — с высокими вырезами, обнажавшими ее ноги до тазобедренных костей, и настолько декольтированный, что черная ткань едва прикрывала грудь. Было очевидно, что спина у нее совершенно голая. Девушка нанесла на кожу еще один тонкий слой итальянского масла для загара, содержащего каротин. Кожа принцессы была удивительно чистой: ни веснушек, ни пигментных пятен. Пожалуй, Джоан не доводилось видеть такой красивой кожи — гладкой как фарфор, — и самое отвратительное заключалось в том, что она равномерно покрывалась великолепным загаром.

Джоан посмотрела поверх носа «Анджелины» в сторону гавани Монте-Карло, Открывавшаяся панорама напоминала сцену из кинофильма. Громадные, многоэтажные клубящиеся облака стремительно неслись по лазоревому небу. Легкий бриз шелестел в пышных кронах пальм, устремляясь дальше — к сказочным экзотическим садам, где на террасах каменистых утесов благоухали и радовали взор тысячи тропических растений. С того места, где она находилась, Джоан видела парки с произрастающими в изобилии цветами, сверкающие на солнце отели и роскошные усадьбы, раскинувшиеся на самом краю обрыва. Там проводились кинофестивали, там располагалось знаменитое казино и находилась резиденция князя, взявшего себе в жены американку. Гавань кишела прогулочными яхтами, парусниками и катерами. На пляжах побережья и на террасах отелей мужчины и женщины в бикини плавились на солнце, поглощая ультрафиолет. Монте-Карло напоминало жемчужину, венчающую бриллиантовый пояс, протянувшийся между Италией и Францией. Единственное, что не устраивало Джоан в Монте-Карло и отравляло ей жизнь, — здесь насчитывалось триста солнечных дней в году.

Джоан посмотрела на машинку и вынула лист из каретки.

— «Неужели это конец моей свободе, моему спасению…» — прочитала она вслух. — И моей карьере?

Джоан нахмурилась от охватившего ее беспокойства. С этой книгой она возилась больше, чем с любой другой, но работа не клеилась, и она не могла понять, почему. Часами она читала и перечитывала текст, писала и переписывала. Неожиданно для себя она обнаружила, что Джоан Уайлдер, известная тем, что умеет ставить своих героев и героинь в самые затруднительные ситуации, теперь разучилась вызволять их оттуда. Она сломала голову, пытаясь понять, что же мешает работе.

Она закрыла глаза, стараясь сосредоточиться. На соседней яхте гремел оркестр, хотя песню «Обманутая сестра» можно было назвать, скорее, безумием, чем музыкой. Конечно же, обстановка совершенно не походила на нью-йоркскую, и, возможно, в этом и заключалось дело. Она всегда с удовольствием работала в своей квартире, была дисциплинированной, организованной, умела сосредоточиться, и сейчас ей очень не хватало привычного окружения.

Джоан потерла лоб. Она не понимала, что с ней происходило и почему не получалась книга. Не было ощущения счастья, во всяком случае, не было в той мере, какой можно было ожидать в этот период ее жизни. Каждый раз, пытаясь все объяснить их отношениями с Джеком, она понимала, что валила с больной головы на здоровую. Все эти годы она ждала такого человека, как Джек. Она мечтала о нем, писала о нем, рисовала свою будущую жизнь исключительно рядом с ним, причем задолго до встречи. Неужели с того дня, когда она сидела в баре с Глорией и убежденно говорила ей, что кто-то там, на улице, ждет ее, прошло чуть больше года?

Тогда Глория сочла ее чокнутой, решила, что она сходит с ума, но Джоан чувствовала, что с ума она сходит только сейчас. Возможно, она открыла новый тип старческого слабоумия! На сей счет у нее почти не оставалось никаких сомнений — она лишилась рассудка. Джек, конечно же, любит ее. Об этом говорил его взгляд, это чувствовалось в минуты близости. Значит, с Джеком все в порядке. А если так, то элементарная логика подсказывала, что ее депрессия связана с работой над книгой.

Пластинку сменили — теперь компания поставила «Принца». Это Джоан еще могла стерпеть. Она подняла глаза и увидела, как две лодки наперегонки пронеслись мимо. Двигатели громко ревели подобно сигналу воздушной тревоги. Одна из лодок, перестроившись вправо, окатила Джоан волной, переливавшейся всеми цветами радуги.

Оглушенная Джоан почувствовала, как соленая вода стекала с лица на машинку. То, что она написала, было уничтожено. Она попыталась спасти страницу, но вдруг услышала ужасающий грохот, и, вскинув голову, увидела громадный черный вертолет, зависший прямо над ней.

Поднявшийся ветер образовал на море настоящий водоворот. В одно мгновение лыжники оказались в воде, пловцы с трудом пробивались к пирсу, а лодки и суда разметало по всей гавани. Джоан ухватилась за ограждение «Анджелины», чтобы устоять, и посмотрела на грозную машину.

На вертолете были странные опознавательные знаки, возможно арабские, в чем Джоан, впрочем, не была уверена. Она заткнула уши, ругая себя за то, что еще минуту назад раздражалась таким пустяком, как громкая музыка. Интересно, что нужно здесь этому вертолету — ведь в гавани нет подходящей посадочной площадки? Она опять посмотрела наверх, желая только одного — чтобы он улетел и этот оглушительный грохот прекратился. Вертолет, как бы в ответ на ее невысказанную просьбу, стал удаляться и вскоре скрылся из виду за холмами.

Джоан посмотрела на свою промокшую насквозь машинку. Решительно все в этом мире против нее! От чувства безысходности ее охватило полное отчаяние. Прекрасно понимая, что она делает глупость, Джоан подняла свою «смит-корону» и швырнула ее за борт «Анджелины».

Это был конец Жака и Джоанны. Теперь уж их никто не спасет, даже Джоан Уайлдер.

Глава 2

Пишущая машинка опускалась на песчаное дно Средиземного моря, оставляя за собой длинный шлейф из пузырьков воздуха. Она погружалась тяжело и медленно, словно знала, что ее настоящее место было на борту яхты.

Непосредственно под корпусом «Анджелины» находился аквалангист в гидрокостюме, ластах и маске. Увидев, как мимо него проплывает машинка, он прекратил работу. У него был акваланг с двумя баллонами, который надевают при погружении на большую глубину или когда собираются провести под водой значительное время. Пловец поправил маску и восстановил спокойное, равномерное дыхание. Пузырьки воздуха, выдыхаемого им, смешались с цепочкой, тянувшейся за машинкой.

Аквалангист снова занялся корпусом «Анджелины». Из длинного цилиндрического контейнера он извлек замазку для подводных работ и положил ее во вспомогательный пояс. Затем вынул три провода — красный, зеленый и белый, — с помощью которых прикрепил три продолговатых заряда к маленькой квадратной коробочке. Выдвинув из коробочки миниатюрную антенну, он щелкнул серебряным выключателем. Крошечный красный глазок засветился и тут же погас. Если бы аквалангист был на суше, а не под водой, он бы улыбнулся, потому что выполнил данное ему поручение, уложившись в половину отведенного для этого времени.

Он как раз собирался отплыть от яхты, когда над самой головой услышал шипение пенящейся воды, возмущенной моторным катером, который шел на очень большой скорости. Пока не успокоилась вода, аквалангист держался за корпус судна, а затем быстро и без суеты, как ангел смерти, каковым на деле и являлся, растворился в лазурной воде.

— Джоан, берегись! — крикнул Джек издали.

Джоан внимательно всматривалась вдаль расширенными от ужаса глазами. Прямо на нее со скоростью восемьдесят миль в час несся Джек. Стоя на палубе, она видела, как дьявольски поблескивали глаза водителя катера. Она решила, что Джек, должно быть, сошел с ума. Когда, по мнению Джоан, катер должен был свернуть, чтобы не врезаться в «Анджелину», он этого не сделал. Напротив — он по-прежнему летел прямо на нее.

Джек неминуемо должен был погибнуть.

Потрясенная стремительным приближением катера, Джоан закрыла лицо руками, понимая, что Джек сейчас разобьется.

Джек крепко держался за буксировочный трос и отсчитывал секунды. Он пересек кильватерную волну, переместившись к ее внешней стороне. Восемь… Он балансировал, удерживая равновесие. Девять… Он согнул ноги в коленях, выбрав оптимальный угол. Десять! Джек с криком оторвался от гребня волны и перелетел через корму «Анджелины», гик и остальные снасти.

Джоан в отчаянии покачала головой. Полгода назад она обязательно вставила бы эту сцену в роман. Теперь же ее мучил вопрос: неужели это все, на что способны она и ее герой, — заниматься фигурным катанием на лыжах и выделывать различные трюки? Неужели в этом смысл жизни? Испытывать острые ощущения, как в цирке? Ей казалось, что она могла бы сделать нечто более важное и полезное, более серьезное. Она не могла презирать Джека за подвиги на водных лыжах: он всего лишь старался развлечь ее. А разве она не этим же занималась, когда садилась за пишущую машинку? Разве не развлечение было ее целью? Уж конечно, она сочиняла не ради получения Пулитцеровской премии. Джоан сокрушенно откинула назад голову. Что происходит с ней в последнее время? Почему она не может чувствовать себя счастливой, как Джек, которого приводило в восторг абсолютно все.

Она взяла стопку исписанных листков. Нет, за эту книгу не дадут Пулитцеровскую премию. И за ее жизнь тоже.

Он сделал это! Он с трудом дышал, натруженные мышцы болели, кости ныли, не говоря уже о нервах, которые были на грани срыва, но он сделал это! Описывая дугу, он улыбался как чеширский кот, затем подал знак водителю, чтобы тот отбуксировал его к «Анджелине».

Джек отпустил трос и подплыл к веревочной лестнице, перекинутой через борт, поднял на палубу лыжу, а затем и сам забрался на яхту.

Джек посмотрел на Джоан. По ее виду можно было понять, что она находилась под впечатлением пережитого. Черт возьми, разве такое зрелище могло оставить кого-либо равнодушным? Неужели не будет аплодисментов и радостного ликования? Где приз победителю? Где поцелуй в награду?

Она стояла с несчастным выражением лица, уставившись на рукопись, на свою неоконченную книгу. Он достал полотенце из шкафчика, вытер лицо и подошел к ней. В последнее время Джоан все воспринимала слишком серьезно. Ему хотелось подбодрить ее. «Принцесса-несмеяна» — так Джек назвал ее две недели назад, когда они отплыли из Лиссабона. Все это время он безжалостно подтрунивал над ней, водил по магазинам, замучил купанием, брал с собой в казино Монте-Карло — в общем, делал все, чтобы поднять ей настроение, однако безрезультатно. Джек никогда не пасовал перед трудностями и теперь тоже не собирался отступать.

— Ну что, прелесть моя?

Ее глаза сузились, когда она посмотрела на его руку.

— Ты поранился.

Он мельком взглянул на глубокую рану, которая причиняла нестерпимую боль.

— Ничего, это не смертельно. Дорогая, у тебя, часом, не было времени…

— Нет, — ответила она раздраженно. — У меня не было времени рыскать по Монте-Карло, разыскивая «Хайнекен».

У нее были более важные дела, чем поиски его любимого пива и потакание всем его прихотям. Она украдкой бросила взгляд за борт: вот, бросила машинку в воду.

Джек обнял ее за талию:

— Думаю, его можно достать только в Америке. Он посмотрел на стопку бумаги, лежавшую на столе. Она не увеличилась с тех пор, как он видел ее в последний раз сегодня.., или накануне.., или за неделю до этого.

Джек практически ничего не знал о писательском труде и писателях, но жизнь его уже многому научила. Так, выяснилось, что с ними трудно ужиться. Не раз случалось, что ночью он не находил Джоан рядом с собой: она, выскользнув из постели, спешила к столу, чтобы записать внезапно пришедшую в голову мысль. Бывало, он рассказывал ей о чем-то и обнаруживал, что у нее совершенно отсутствующий взгляд и она в мыслях за тысячи миль от него. «Обдумываю сюжет», — говорила Джоан в таких случаях. Впервые в жизни Джек понял, что можно сходить с ума от ревности к неодушевленному предмету. Он знал, что, скорее всего, ему придется ревновать Джоан не к соперникам, а всего лишь к нескончаемому роману с пишущей машинкой. Ему уже хотелось, чтобы эта машинка стала мужчиной, тогда можно было бы, по крайней мере, рассчитывать на честный поединок.

— Как продвигается работа? — Он кивнул на рукопись.

— Никак.

— Неудивительно. Зачем ты их поженила?

— А что плохого в женитьбе? — спросила Джоан, озадаченно глядя не него зелеными глазами.

«Ох, уж эти зеленые глаза», — подумал он. Он просто таял под их взглядом. Лучше бы она не смотрела на него вот так: Джек становился податливым, как воск, и она могла делать с ним все, что угодно.

— Это старомодно, — запинаясь, проговорил он.

— Но это же 1815 год, — парировала она своим страстным, волнующим голосом.

— Это мешает развитию сюжета, — ответил Джек, теряя прежнюю уверенность. Краем махрового халата он стер с ее лица цинковую мазь, спустил халат с ее плеч и, любуясь, посмотрел на них. Ее кожа по-прежнему была бело-розовой, как у новорожденного младенца, и это нравилось Джеку. Его радовало, что она не похожа на загорелых, почти обуглившихся женщин с пляжа, а сохраняет нежную, душистую кожу. Он наклонился, поцеловал ее в гладкое плечо и вдруг замер, не зная, что делать дальше. В такие мгновения он всегда становился нерешительным.

Ему хотелось посмеяться над собой за мысли о пишущей машинке, которая похитила у него Джоан. Может быть, он неправильно вел себя в последнее время? Джек понимал, что с ним тоже нелегко ужиться. Ему не следовало мешать ее работе, он должен быть более внимательным к ней. Следовало бы больше читать и походить на ее нью-йоркских друзей.

— Хорошо, Джек, — сказала Джоан, — они не поженятся. В этом вся идея. Она мне не очень нравится, но сейчас мне вообще ничего не нравится. О, Джек, — простонала она.

Он почувствовал легкие прикосновения языка на своей шее, что всегда сводило его с ума, и притянул ее к себе.

Возможно, не стоило долго ломать голову над тем, что можно делать, а что нельзя, — надо просто действовать.

— Джек, — прошептала Джоан.

Она жадно и страстно поцеловала его, а это Джека всегда озадачивало. Несмотря на славу и популярность, Джоан была человеком очень искренним и естественным. Она чувствовала себя, как дома, и в джунглях Колумбии, и во дворцах Монако. Она воспринимала людей такими, как они есть, и это особенно нравилось в ней Джеку. Во многом он считал ее ребенком, поскольку она выкладывала правду в глаза, не задумываясь о последствиях. Ей никогда не приходило в голову скрывать свои чувства; она никогда не сдерживала себя и получала от Джека то, что ей было нужно, сама отдавая взамен все, что могла дать.

Бывали мгновения, когда он днем занимался лодкой, возился с мотором или следил за парусами, и вдруг ее образ всплывал у него перед глазами, а тело, откликаясь, следовало за мыслями. Тогда он бросал все и устремлялся к ней. Вот и сегодня он мог бы дольше кататься на лыжах, но, зная, что Джоан наблюдает за ним и волнуется.., он просто обязан был прекратить свои рискованные развлечения!

Иногда ему казалось, что он сам ведет себя, как ребенок. Он уже никогда не сможет жить так, как живет большинство людей, и обходиться без нее по восемь или десять часов в день. Ему необходимо постоянно быть рядом с нею, тешить себя тем, что она любит его.

Джек расстегнул ее красную хлопчатобумажную блузку и медленно провел руками по спине. На ней были прелестные шорты, которые изумительно подчеркивали красоту ног. Он положил руки ей на бедра, не спеша погладил по ягодицам, сжимая мягкую, упругую плоть. Она опять застонала, обмякла и прильнула к нему, боясь упасть.

Он осыпал ее поцелуями с головы до ног, чувствуя, что она нуждалась в нем, и это придавало ему уверенности.

— Я знаю, знаю, — говорил он, глядя на нее, хотя не имел ни малейшего представления, как помочь ей. — Джоан, посмотри туда… — Он кивнул на горизонт. — Знаешь, что там?

В зеленых глазах Джоан засветилась надежда: «Что?» В глубине души она понимала, что ключом к решению мучившего ее вопроса владел Джек и что только он был в состоянии помочь ей вновь обрести силу и поверить в себя. Она ждала от него слов, которые положат конец ее замешательству.

— Греция, — ответил он. Она вырвалась из его рук.

— Греция?

Он что, сошел с ума? Какой такой таинственный смысл был в его ответе? Джоан расстроилась еще больше. Никакой романтики. Она забыла, что Джек был реалистом.

— Да, Миконос, Родос, Парфенон…

Это обязательно сделает ее счастливой. Подумать только, они смогут увидеть древние места, которые послужат для нее источником вдохновения, опять заставят работать мысль, дадут новый толчок к творчеству. Ему хотелось вновь увидеть огонь в ее глазах, он совершенно терялся, когда видел потухший взор Джоан.

— Мне казалось, ты говорил, что мы вернемся в Нью-Йорк на время.

— Да.., в конце лета. Разве мы не договорились? О чем она думает? О Нью-Йорке? Ей хочется домой, она скучает? Может быть, ей не терпится увидеть сестру? Он надеялся, что она стремится в Нью-Йорк из-за какого-нибудь пустяка.

Джоан отстранилась от него и взяла бутылочку со средством против загара. Согласие на поездку в Грецию равносильно гибели Помпеи. Ей захотелось немедленно покинуть эту яхту, спрятаться от этого солнца. Она желала…

— Я не хочу, не могу больше ждать. Мне не нужны ни Греция, ни Родос. Я не расположена в настоящий момент созерцать живописные руины. Джек, время стремительно летит. Неужели мы не можем заняться чем-то более стоящим?

— Чем? Чем еще? Только представь себе, мы отправимся на «Анджелине» на греческие острова, увидим Парфенон… Понимаешь — Парфенон! Кто знает, сколько времени он еще простоит?

Почему она не понимает его и не чувствует того же, что и он? Это же так просто — относиться к жизни легко и воспринимать ее такой, какова она есть. Он был счастлив, что она рядом и что они вместе могут наслаждаться дивными местами, путешествуя по всему миру. Но для Джоан этого было недостаточно. Ее преследовало ощущение, что она кружится на карусели и не может остановиться. Она жила его интересами, привычками, желаниями, смотрела на мир его глазами, теряя себя и свою индивидуальность.

— Все это великолепно, но мне нужна передышка на берегу или что-то в этом роде. Продолжительный отпуск на берегу. Дело в том, что я надеялась во время плавания закончить книгу, но у меня ничего не получается. Я в тупике и ничего не могу придумать.

Конечно, он все понимал. У нее были обязательства перед издателем. Миллионы читателей ждали выхода очередного романа Джоан Уайлдер. Они зависели от нее, рассчитывали на нее, а получалось, что она их всех подводит. У Джека было иное представление о мере ответственности. Он жил так, словно все свое носил с собой, и как только что-то взбредало ему в голову, он тут же на всех парусах отправлялся бороздить синюю гладь морей и океанов. Возможно, именно с этим Джоан и не могла примириться.

Он был обязан понять ее, но не мог. Джека не покидало ощущение, что перемена в их отношениях произошла с тех пор.., с каких же это пор? И какая перемена? Он ломал голову, пытаясь понять, что повлияло на Джоан.

Она выглядела такой счастливой в начале их путешествия, когда они посещали места, о которых она лишь читала когда-то. Он тоже был счастлив, открывая перед ней мир. Это было, как сказочный сон, их общий сон, разве не так?

— Я думал, тебе хотелось попутешествовать вместе со мной по свету.

— Да, хотелось. Но нельзя же все увидеть за одну неделю. У меня все смешалось и перепуталось — экзотические порты, роскошные приемы, живописные закаты.

Джек не верил своим ушам! В Лиссабоне у нее было совсем другое настроение. Он никогда не забудет ночь отплытия. В минуты близости ему казалось, что они совершали полет на Луну и обратно. А теперь было очевидно, что они настроены на совершенно разные волны. У Джека было такое чувство, будто его вывернули наизнанку, будто Джоан выхватила оружие и выстрелила в него. Уж лучше бы она его действительно застрелила

— больнее не будет. Ему хотелось встряхнуть ее, привести в чувство. Почему она больше не чувствует себя счастливой, как это бывало прежде? Он знал это наверняка, потому что она не раз говорила об этом. Что же случилось, почему она так переменилась?

Джек стал копаться в памяти, стараясь припомнить хоть один эпизод, который приоткрыл бы завесу. Они ели дары моря в местных прибрежных кафе и бродили, взбираясь и петляя по крутым, уходящим вверх улочкам, таким узким, что по ним не могла проехать машина. Они танцевали на площади около дворца Белем, где сочеталась браком юная пара. Джоан была очень красива в тот день. Он купил ей белую кружевную мантилью. Помнится, он даже сказал, что мантилья напоминает свадебную фату. Он вспомнил, что, посмотрев на Джоан, был поражен ее печальным взглядом.

Да! Именно тогда! Она не была счастлива в Лиссабоне, она была грустна. Он не донимал ее расспросами, а сама она ничего не говорила. Теперь, размышляя обо всем пережитом, он понял, что Джоан изменилась после отплытия из Португалии.

В разговорах Джоан никогда не касалась многих тем, в частности никогда не говорила о браке. Он тоже хранил молчание, хотя на этот счет у него были свои соображения. В прошлом, когда у него появлялись серьезные намерения относительно какой-либо девушки, она или удирала от него в горы, или начинала перевоспитывать его. Ему не хотелось пережить то же самое с Джоан — пусть их роман длится вечно. Не к чему спешить и принимать какие-либо решения. Они прекрасно проводили время — так ему казалось, во всяком случае, и она с удовольствием принимала его правила игры. Если он хотел поднять якорь, она не возражала, никогда не спорила, и он думал, что так и надо. Он был уверен, что все делал ради ее удовольствия.

Сегодня, когда Джоан рассказывала о сцене свадьбы в романе, она впервые произнесла это слово в его присутствии. Он был страшно растерян, когда отвечал ей. В тот момент он почувствовал себя загнанным в ловушку и испугался: отвечал, как бы защищаясь. И теперь, когда он смотрел на нее, слушал, то чувствовал, как вокруг него опять вырастает защитная броня. Черт! Она не на шутку перепугала его.

— Да, тяжелая работа, — ответил он, стараясь скрыть неуверенность в голосе.

— Джек, это.., это и много, и мало. Это… Она не верила своим собственным словам, своим чувствам. Произошло что-то непоправимое, чего она не понимала. Ей не хватало чего-то, что она не могла получить. Ей нужен был четкий курс, направление. Она была не в состоянии и дальше бесцельно плавать, заходя то в один порт, то в другой, не имея даже таможенного пропуска, в котором фиксируется время и маршрут.

Джоан сама не верила своим словам о том, что по горло сыта этой экзотикой. Она собрала достаточно материала для новых сюжетов, которых хватило бы на три жизни, но теперь ощущала потребность исследовать мир на бумаге, а не сидя на носу яхты. Разве не в этом смысл жизни: совершенствование через самовыражение? Ее таланту нужен выход, и она чувствовала определенные обязательства перед читателями.

— Мало?

В полной тишине слова Джека прозвучали резко. О чем она говорит? Почему быть с ним — мало для нее? Может быть, все это время он жил с сумасшедшей? Ради нее он был готов на все. Из-за нее он чуть жизни не лишился в Колумбии. Они плыли туда, куда она хотела. Может быть, все писатели такие сумасшедшие? Возможно, она желала того, чего вообще не существовало.

Джоан отвернулась от него. Он знал, что это — дурной знак. Так больше не могло продолжаться, он должен был положить этому конец, должен был сделать все, чтобы вернуть ее. Но как?

— Это.., это… — бормотала она, чувствуя, что вот-вот расплачется. Как ему объяснить все так, чтобы он не почувствовал себя виноватым? Ведь проблема была не в Джеке, а в ней самой. Это она переживала творческий кризис, а не он, черт возьми! Джоан совершенно запуталась. Она дрожала и еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

— Что это? — решительно спросил Джек уже на повышенных тонах от одолевавших его страхов. — Разве ты не этого хотела?

Джек шагнул в сторону, чтобы видеть ее лицо. Он показал на залив, «Анджелину» и, наконец, на себя. Неужели она может отказаться от всего этого?

— Ты получила, что хотела, а теперь отказываешься от того, что имеешь?

Он запнулся — не слишком ли он давит на нее? Может быть, нужны другие слова? Он всегда спотыкался в подобных ситуациях, пытаясь подавить гнев, вместо того, чтобы дать ему выход. Но ему необходимо было знать, любит ли она его.

— Работа — вот что для меня главное. Я должна писать серьезные вещи вместо… Я хочу сказать: сколько женщина может писать приключенческие и любовные романы? — Джоан понимала, что жизнь, населенная выдуманными персонажами, больше не удовлетворяла ее. Она хотела писать о реальных людях, реальных героях.

Она облокотилась на ограждение и посмотрела вниз, на то место, куда бросила свою машинку. Может быть, ей вообще не стоит больше писать?..

Неожиданно перед ее лицом вырос огромный, сказочной красоты букет роз.

— Мисс Уайлдер? — услышала она голос, говоривший с очень сильным акцентом.

В сверкающем бело-голубом катере из стеклопластика стоял огромный неуклюжий араб в тунике и тюрбане. Его кожа цвета красного дерева мерцала в лучах заходящего солнца. Через все лицо от виска до подбородка шел широкий шрам. Джоан успела заметить, что его туфли, одежда и драгоценности стоили огромных денег. Почему же, в таком случае, он не воспользовался услугами пластической хирургии? Любой состоятельный обитатель Монте-Карло — и не с таким страшным рубцом — давно бы уже сделал это.

— Белые розы из священного сада, — сказал араб. Джек спросил сдавленным голосом:

— Священного сада? Чьего?

Араб показал на берег. Больше он не произнес ни слова, не сделал ни единого жеста, а водитель неожиданно включил мотор. Араб по-прежнему стоял в катере и, удаляясь, не сводил глаз с Джека и Джоан.

Джоан осмотрела прибрежные скалы. Там, утопающее в зелени деревьев, буйно цветущих вьющихся растений и продуманно рассаженных однолетников, возвышалось величественное здание из белого камня. В его затемненных, отливающих бронзой стеклах отражалось заходящее солнце, отчего казалось, что склон холма охвачен пламенем. Наверху, на искусно огороженном балконе роскошного покоя, выходившего окнами на крышу, стояла одинокая фигура. Джоан, прикрыв рукой глаза от солнца, разглядела лишь, что на человеке был тюрбан и длинные, ниспадающие до пола одежды. Это тоже был араб. Она посмотрела на розы, потом снова перевела взгляд на человека, но тот уже исчез. Все было на удивление странно и очень романтично.

Отметив про себя, что она слишком увлекается романтикой, Джоан быстро открыла карточку.

Джек заглянул ей через плечо и прочитал: «Увидимся сегодня вечером.., в подходящий момент». Сегодня вечером? Он взглянул на Джоан, которая, казалось, впала в транс. Она никогда раньше не видела этого человека, но уже была заинтригована. Джек чувствовал, как почва уходит у него из-под ног. «Ну нет», — подумал он. Любовная лодка всего лишь накренилась, но не перевернулась. Джоан любит его. Ему нечего опасаться — он посмотрел на скалу — какого-то нефтяного шейха.

— Должно быть, это один из тех, кто приглашен на мой вечер, — сказала Джоан, находя единственно возможное объяснение.

— Но вечер будет, лишь в следующий вторник, — сказал Джек, предполагая худшее.

— А это уже сегодня! — ответила она и ушла, понимая, что теперь они получат таможенный пропуск.

Глава 3

В середине прошлого столетия тогдашний правитель крошечного княжества Монако Карл III был поставлен перед дилеммой. По договору с Францией княжество уступало ей большую часть своей территории и львиную долю доходов, по существу соглашаясь на французский протекторат. У Карла III остался совсем маленький участок земли, но он был потрясающе красив и живописен. Для привлечения в свою страну иностранцев, где, как он надеялся, они будут охотно оставлять деньги, князь решил построить самое роскошное в мире казино, которое выкачивало бы из игроков сумасшедшие суммы. В своих планах он пошел еще дальше и вокруг комплекса казино Монте-Карло разбил постоянно цветущие парки, а также возвел великолепные и очень дорогие отели.

С поздней осени до весны Зал Гарнье, названный так в честь Шарля Гарнье, архитектора, приглашенного Карлом III для проектирования комплекса, становился сценой, на которой давались пышные оперы и балеты, проводились концерты. Для выступления в Монте-Карло отбирались лучшие труппы мира, здесь исполнялись произведения самых известных и прославленных композиторов.

Монте-Карло гордился всем лучшим из лучшего.

Поскольку Джоан была знакома с историей города и знала, какой репутацией он пользовался, она понимала, какой чести удостаивало ее издательство «Эйвон букс», организуя авторский вечер писательницы в бальном зале. Она понимала также, что по такому случаю ей нечего надеть.

Когда Джоан получила известие из нью-йоркского офиса Глории Хорн о том, что в ее честь будет устроен вечер, она тут же начала перетряхивать свой гардероб. У нее было платье для коктейля из тяжелой ткани, которое она приобрела два года назад в «Ломанэ», платье из черного крепа, присборенное на бедрах, — это вообще исключалось — и платье из набивного шифона с оборками, которое ее заставила купить Элейн.

Джоан сунула в кошелек пачку франков, пытаясь представить, сколько может стоить действительно дорогое платье, и отправилась за покупками.

Она не нашла ничего ни в местных магазинах, ни в магазине готового платья «Лоуз» в отеле «Монте-Карло». Но в магазинчике отеля «Палас» Джоан застыла в изумлении, глядя на себя в зеркало, уверенная в том, что видит кого-то другого.

— Это платье от Сен-Лорана, — сказала продавщица.

— Я вижу, — ответила Джоан уверенно.

Ей было все равно, кто его создал, просто платье выглядело необыкновенно красиво. Женщина назвала его «бюстье» — прилегающий лиф без бретелек, плотно драпированный по талии. Джоан поразило, как модельеру удалось заложить такое количество шелка цвета лаванды в крошечные, мягкие складки, образующие юбку.

Джоан купила это платье — неужели оно на самом деле стоит таких денег? — и туфли от Феррагамо, а также серьги, браслет и ожерелье от Диора. Вообще-то, украшения были дешевыми, но с платьем они смотрелись великолепно.

Пока продавщица подсчитывала стоимость ее покупок и заворачивала их, Джоан снова подошла к витрине с украшениями и засмотрелась на сказочные рубины и изумруды. Интересно, что сказал бы этот коротышка с тонкими губами, стоящий за прилавком, если бы знал, какой изумруд у нее был когда-то. Она усмехнулась, чем привлекла его внимание.

Он окинул ее внимательным, придирчивым взглядом с головы до ног, должно быть, решил, что она — нестоящий покупатель, и занялся своими делами. Джоан пожала плечами и перешла к другой витрине. В ней были выставлены кольца с бриллиантовыми солитерами самой различной огранки: овальные, квадратные, круглые, грушевидные, маркизы.

Рассматривая кольца, Джоан вдруг почувствовала, как на нее накатила необъяснимая грусть. Она взглянула на левую руку и представила, как прекрасно бриллиантовое кольцо смотрелось бы на ее среднем пальце. Подняв глаза, она увидела, что маленький продавец тоже пристально смотрит на ее руку. Он сочувственно покачал головой и быстро отвел глаза.

Джоан почувствовала, что более секунды не сможет находиться здесь и видеть эти кольца. Она поспешно вернулась в отдел платьев, взяла свои покупки, оплатила счет и стремительно вышла. Только оказавшись на «Анджелине», она вздохнула с облегчением. Ей захотелось заново пережить то волнение, которое было связано с платьем и предстоящим вечером. Она вела себя глупо! Украшения будут выглядеть великолепно, и ей совершенно ни к чему бриллиантовое кольцо.

Спускаясь в каюту, — чтобы переодеться к вечеру, Джоан вспомнила, что не рассказала Джеку об инциденте. Собственно, и рассказывать-то было нечего.

Джек наблюдал, как она спускается по лестнице. Он посмотрел на еще видневшуюся полоску заходящего солнца. Сегодня ее вечер, и, может быть, встреча с Глорией приободрит ее.

Джек стал спускаться вниз и чуть не сбил с ног Джоан. Она рассматривала снимки, висевшие на стене, которые он сделал во время их круиза, и вежливо улыбнулась, словно он был простым пассажиром судна, совершавшего морское путешествие. Он прижался к стене, чтобы пропустить ее.

Что на нее нашло в последнее время? Этот узкий проход обычно служил им поводом для шуток, и он пользовался им, чтобы лишний раз обнять ее. Он посмотрел на фото, где они были запечатлены в рыбацкой деревушке к югу от Марселя. Он многое помнил…

Помнил, как они голышом ныряли с освещенных лунным светом скал около Мальорки, как Джоан училась плавать с аквалангом, как она учила его делать бисквиты, как он все больше и больше влюблялся в нее. Теперь, по ее словам, ей хотелось чего-то другого — ей хотелось перемен. Но ему Джоан нравилась такой, как есть, его все устраивало в их отношениях. Временами Джека мучили ощущения, что вокруг него рушатся стены, что все изменилось — против его воли и согласия.

Он посмотрел на Джоан, пробирающуюся через каюту, где все было перевернуто вверх дном. Джек еще раз посмотрел на фотографии: он должен был что-то сделать, чтобы снова заставить ее улыбаться — радостно и счастливо. Должен!

Джек отправился принять душ и побриться, а Джоан забралась на его доску для серфинга. Он утверждал, что это очень ценная реликвия. «Последнее, что у меня осталось от тех дней, которые я провел в средней школе в Калифорнии». Доска с большим трудом помещалась в каюте, и Джоан предпочла бы, чтобы она осталась в Калифорнии, где ей и было место. Осторожно двигаясь по доске, она чуть не споткнулась о его баскетбольный мяч. Она никак не могла взять в толк, почему все это хозяйство нужно возить с собой. Они не заглядывали в эту кунсткамеру со дня отплытия из Нью-Йорка. Здесь валялись баллоны к аквалангам, гидрокостюмы, грязная одежда, заплесневевшие мокрые полотенца — она понюхала одно из них и бросила обратно на пол — и две колонки без штепсельных вилок к его неработающей стереосистеме. И повсюду бросались в глаза сувениры, приобретенные за время путешествия: они свисали с потолка, были прикреплены к стенам и расставлены по полкам. Бывая в каком-нибудь месте, Джек не мог не купить что-нибудь на память, и Джоан удивляло, почему ему недостаточно одних лишь воспоминаний.

В Испании он заказал особые часы, по форме напоминавшие «Анджелину». Теперь они стояли, никому не нужные.

— Джек! — крикнула она. — Нам надо поторапливаться.

Джоан подошла к комоду, выдвигая один переполненный ящик за другим и тихо ругаясь про себя. Она регулярно аккуратно раскладывала вещи, но Джек умудрялся опять все перепутать в переворошить. В ящике с его теннисками она нашла свои купальники. Здесь же ей попались банка сардин, пакет сухой смеси для приготовления сдобных булочек, пара сломанных очков и недоеденный сэндвич. Странно, что все это не уничтожили тараканы!

В поисках новых колготок и бежевой комбинации Джоан попыталась открыть еще один ящик, но он не поддавался. Упершись ногой в основание комода, она потянула сильнее. Наконец ей удалось открыть его, и оттуда выскочил пучеглазый аллигатор. Схватившись за сердце и повторяя собственное имя, чтобы не выругаться, Джоан взяла маленькое чучело рептилии. Она погладила крокодила по голове и вспомнила, как они покупали его в Колумбии.

Почему-то теперь ей казалось, что все это случилось с другой Джоан. Тогда она была счастлива, и они с Джеком были как одно целое. Они нуждались друг в друге и во всем зависели друг от друга. О чем это она? Разве сейчас они не нуждаются друг в друге?

В этот момент из ванной появился Джек. Она быстро собрала свои вещи и прошла мимо него в узкий коридор. В Колумбии они понимали друг друга с полуслова, а теперь этого не удавалось достичь даже во время продолжительных бесед. Что-то, связывавшее их, ушло, но она знала, что именно работа загнала ее в тупик и она слишком озабочена этим. Джек вежливо улыбнулся ей. Он вел себя так, словно она была чужой! Джоан повернулась к снимкам, чтобы он не видел слез, стоявших у нее в глазах.

Она бросилась в ванную.

Джек подошел к комоду и осторожно выдвинул ящик, в котором лежали его носки, ремень и пара скатанных белых брюк. Он вытряхнул их из ящика, и облако пыли окутало его. Закашлявшись и повернувшись в другую сторону, он заметил галстук, висевший прямо перед носом. Ослеп он, что ли, что не заметил его! Он взял галстук и посмотрел в сторону ванной.

Конечно, это Джоан достала галстук для него. Он не носил их с тех пор, как перестал бывать на Уолт-стрит. Но для нее он готов был на все, даже на галстук. Сегодня особый вечер. Она увидит, что он умеет обращаться с этой высокомерной публикой не хуже, чем кататься на водных лыжах.

Джек закончил свой туалет и вышел на палубу, чтобы выкурить сигарету перед уходом.

Джоан, одетая, появилась из крошечной ванной. Ей и самой было странно, что удалось туда втиснуться со всем своим хозяйством, включая термобигуди, фен, полный набор косметики, накладные ногти и одежду. Она невесело подумала, что, может быть, это дает ей слабую надежду претендовать на получение Пулитцеровской премии.

Джоан грациозно перелезала через доску для серфинга, стараясь не зацепить колготки, когда Джек спустился вниз. Она посмотрела на него.

— Галстук! — воскликнула Джоан, явно удивленная и польщенная. Она никогда не видела его в галстуке и знала, что он надел его, чтобы доставить ей удовольствие.

— Для тебя… — сказал он, улыбаясь.

Всякий раз, когда она смотрела на Джека, он все больше казался ей похожим на одного из ее героев, но сегодня это особенно бросалось в глаза. Он подал Джоан руку и, немного поколебавшись, привлек ее к себе.

Джек не мог оторвать от нее глаз. Бесспорно, она была самой красивой женщиной, какую он когда-либо встречал. С тех пор как они познакомились, он уже не мог смотреть ни на одну женщину. Стоило ему только подумать о Джоан, как его охватывало волнение. И теперь, когда она стояла так близко от него, он подумал: а не могут ли они «немного опоздать», как это принято в светских кругах? «Нет, — решил он. — Лучше не спрашивать». Для Джоан сегодняшний вечер был особенным, и именно он хотел подарить его ей.

Они повернулись, чтобы подняться на палубу, и тут Джек неожиданно ударился головой о висящий баллон акваланга. Он потер ушибленное место, все поплыло у него перед глазами. Словно сквозь туман он увидел Джоан, которая улыбалась ему своей очаровательной улыбкой, украшавшей ее щеки ямочками. При виде этой улыбки он терял всю свою уверенность и становился податливым, как воск. Она дотронулась до его головы, в глазах появилась тревога. На сей раз Джек не смог удержаться: он заключил ее в свои объятия и крепко поцеловал.

***

Джоан стояла, прижавшись к Джеку. Ими по-прежнему владела страсть, и этого нельзя было отрицать. Неожиданно она пожалела, что им надо идти на вечер. Она хотела, чтобы он обнимал ее, хотела принадлежать ему. Интересно, догадывался ли он, как на нее действовали его поцелуи?

Голова Джоан покоилась на его плече, и она с наслаждением лежала в его объятиях, чувствуя себя в полной безопасности. Наконец, они покинули яхту и прошли в конец пирса, где одиноко стояло единственное транспортное средства — мотоцикл.

Джоан в растерянности посмотрела на свое платье от Сен-Лорана, потом на Джека.

— Я думала, ты возьмешь машину.

— Извини, дорогая, я упустил это из виду. Джоан покорно вздохнула, смирившись с судьбой. Джек был неисправим.

— Ладно.

Джек сел на мотоцикл.

— Это как машина, только места меньше. Джоан не так представляла себе свое прибытие в отель сегодня вечером. Она игриво села на мотоцикл боком, как в дамское седло, чтобы не испортить дорогое платье.

— Я же сказала, что все в порядке.

Джек завел мотоцикл, но не сразу, поскольку мотор глох трижды, прежде чем они тронулись с места. С оглушительным ревом мотоцикл понесся по улице.

На пристани, всего в двадцати пяти футах от стоянки «Анджелины», в три ряда возвышались контейнеры с провизией и другими необходимыми вещами. В первом ряду стояли коробки с пивом и закусками. Во втором ряду хранились новые пеньковые канаты, моторное масло и запасные части к «Анджелине». В третьем ряду размещался один большой деревянный контейнер без какой-либо маркировки.

В тот момент, когда Джек и Джоан скрылись из виду на своем мотоцикле, со стороны контейнеров донеслось негромкое рычание. Это было по меньшей мере странно — на территорию пирса не допускались никакие животные, да и тех, что обитали в окрестностях, можно было пересчитать по пальцам. Раздавшийся затем кашель дал недвусмысленно понять, что необычные звуки принадлежали человеку. «Анджелина» мерно покачивалась на воде, прокалывая ночное небо высокой мачтой. Минуты шли, но больше ни один странный звук не нарушил ночной тишины.

Глава 4

Темно-синее небо над Монте-Карло было усеяно мерцающими звездами. Вечерний воздух дышал теплом, был наполнен шелестом листвы и напоен ароматом множества благоухающих цветов. Море замерло в спокойном ожидании, а все улицы города были запружены дорогими спортивными машинами, седанами и лимузинами, направляющимися к казино и отелям. Их фары заливали ослепительным светом деревья, цветы, парки, отели и рестораны.

Проезжая мимо казино Монте-Карло, Джоан подумала, что оно высечено из золотого монолита. Как вдовствующая королева, казино возвышалось над своими подданными, поскольку ни одно здание в городе не выглядело столь величественно и царственно. Между двумя изысканными куполами на крыше второго этажа красовались часы, украшенные затейливой резьбой. Три пары стеклянных дверей были распахнуты настежь, и роскошный красный ковер устилал лестницу до самого тротуара.

Расположенный рядом Отель-де-Пари являл собой не менее впечатляющее зрелище. Его архитектура в стиле «belle Epoque» заставила Джоан совершить путешествие во времени. «Он просто подавляет своей красотой»,

— подумала она, глядя на позолоченные зеркала, хрустальные люстры и богато отделанные стены. И повсюду — в садах и игорных комнатах — виднелись потрясающе одетые женщины, шедшие под руку с богатыми американцами, дипломатами, иностранными знаменитостями и французскими военными при полном параде.

Никогда ранее Джоан не доводилось видеть такого количества изысканных туалетов от знаменитых кутюрье и великолепных драгоценностей. Здесь она поняла, что как нельзя кстати купила себе это платье — ведь на своем вечере она должна быть неотразима. Ее поглотило море шифона, крепдешина и органди всех цветов радуги. По одежде гостей — по мундирам почтенных чиновников и послов, сверкавших и переливавшихся, как драгоценные камни, и новомодным тканям лилово-фиолетовых оттенков, в которые были облачены их дочери (неужели это их дочери?) — Джоан научилась распознавать авторство некоторых дизайнеров. Вот это шелковое, лимонного цвета платье

— от Оскара де ла Ренты, гладкое, черно-белое, ниспадающее — от Валентине, а малиновое с широкими плечами — явно от Нолан Миллер.

Посещение магазинов оказалось для Джоан более поучительным, чем она думала.

Дружески обняв Глорию, Джоан напустила на себя светский вид. Джек обвел взглядом толпу, чувствуя себя явно не в своей тарелке. Здесь были герцоги, лорды и леди, маркиз и махараджа с махарани. Все были разодеты в пух и прах. Джек засунул палец за тугой воротник в надежде ослабить его. Галстук-то он надел, но все присутствующие — в отличие от него — были в смокингах. Он посмотрел на Глорию, которая наблюдала за ним. Было видно, с каким злорадством она следила за его тайными мучениями.

Джек хотел ответить ей злым взглядом, но единственной причиной, которая мирила его с Глорией и со всем происходящим, была Джоан, а для нее этот вечер имел огромное значение.

Он посмотрел на Джоан. Она была ослепительна. Ее атаковали читатели, и она всем улыбалась, надписывала книги и отвечала на вопросы.

Появились официанты с подносами, уставленными бокалами с шампанским. Взяв один из них, Джек сразу же осушил его. Официант, стоявший с бутылкой, вновь наполнил бокал. Внимание Джека привлек седовласый барон, который поднял бокал, призывая к тишине.

— Предлагаю тост за здоровье женщины, которая не перестает наполнять нашу жизнь романтикой и любовью, особенно мою нудную, никчемную жизнь. Пожелаем Джоан Уайлдер написать еще тысячу романов!

Джоан охнула.

— Тысячу… — пробормотала она про себя, надеясь, что до этого дело не дойдет. — Большое спасибо.

Джек поднял бокал и тоже выпил за Джоан. Он гордился ею, хотя давно не говорил ей об этом. Может быть, у Джоан сложилось впечатление, что он не ценит ее творчество? Конечно, она нуждалась в гораздо большей поддержке с его стороны. Подумать только, он прочел всего один ее роман, хотя за это время должен был прочитать все, что она написала. Вместо этого он почти все свободное время уделял «Анджелине» и предавался развлечениям — взять хотя бы этот прием.

«Я обязан загладить свою вину перед ней», — подумал он и направился к Джоан. Неожиданно в комнату ворвалась новая группа людей, которые окружили Джоан. Джеку показалось, что они ее просто поглотили. Умом Джек понимал, что это не та публика, с которой Джоан привыкла иметь дело в Нью-Йорке. По натуре она была замкнутым человеком и, скорее, любила одиночество.

В то же время он чувствовал, что с этими людьми у нее было больше общего, чем у него. Вокруг нее была особая атмосфера. В ней было что-то загадочное: она казалась окутанной тайной, которую ему никогда не разгадать. Такой уж, она уродилась. «Это — порода», — всегда говорила его мать, а Джек только смеялся над ее словами. Теперь ему было не до смеха. Всем сердцем желая стать частью происходящего торжества — ради Джоан, конечно, — он все больше чувствовал себя чужим здесь, отчего становилось скверно на душе. Подошел официант и наполнил его бокал — в очередной раз.

Через час Джоан уже казалось, что ее улыбка стала натянутой и постепенно сползала с лица. По словам Глории, она поздоровалась с более чем тремястами гостями и потому чувствовала себя, как выжатый лимон.

— Ты получила столько комплиментов, дорогая, — обняла ее Глория.

— Ты задала им жару, мой ангел, — пробормотал Джек невнятно.

Джоан присмотрелась — его галстук был перекошен. Она пожалела, что они не успели поесть перед отходом.

Слева от Джоан стоял итальянский виконт, рассказывающий о том, что читает ее книги исключительно во время продолжительных переездов с одной виллы на другую. Его особняки, в количестве шести штук, были разбросаны по всему миру. Справа ее осаждала матрона из Нью-Йорка, которая приехала в Европу на праздник, чтобы навестить свою дочь, маркизу. Джоан понимала, что они ждут, когда их представят Глории и Джеку.

— Это — мой издатель Глория Хори.., а это — Джек Коултон.

— Ах, издатель, очень приятно… — Виконт повернулся к Джеку и пожал ему руку. — А вы — чем вы занимаетесь?

— Завсегдатай казино. — Джеку не понравилось, как итальянец, не отрываясь, смотрел на грудь Джоан. Он устал от этих неискренних людей. Джек засунул руку в карман пиджака, куда положил несколько фишек для рулетки, купленных ранее.

— Пойду отмечусь за столом, — сказал он Джоан.

Не надо портить ей праздник, если он в плохом настроении.

— Джек… — Джоан попыталась удержать его, но было уже поздно. Он вышел из бальной залы и направился в игорные комнаты.

Матрона повернулась к виконту.

— Чем он занимается?

— Думаю, играет в рулетку, — ответил тот напыщенно.

Джоан это задело, ей захотелось глотнуть свежего воздуха. Она поспешно направилась к дверям, ведущим на террасу, прошла мимо скрипача, буфетной стойки, заставленной всякой всячиной, но ей казалось, что двери все время удалялись от нее. Что с ней творилось в эти дни? Между нею и Джеком все изменилось, но почему? Она во всем винила себя. В последнее время она слишком дала волю своим эмоциям, и ей явно не хватало уравновешенности, бросало из одной крайности в другую. Вот почему-то охватила необъяснимая тоска, когда она смотрела на бриллиантовые кольца. Теперь, думая об этом, она решила, что просто подвержена депрессии. И хуже всего было то, что это сказывалось на работе.

Она подбежала к балконному ограждению и вздохнула полной грудью.

С балкона открывался великолепный вид. Огни Монте-Карло представляли собой эффектное зрелище. Почему теперь Джек был не с ней? Ведь он знал, как этот вечер важен для нее. Сколько людей пришли сюда исключительно ради Джоан Уайлдер, так почему же он не хочет быть вежливым и учтивым хотя бы сегодня? Ей одновременно хотелось и расплакаться, и вправить ему мозги.

Следом за Джоан, запыхавшись, на террасу быстрым шагом вышла Глория.

— Не паникуй, Джоан. Он не виноват. Эти сумасшедшие читатели… Я хочу сказать, что любимый писатель Джека — тот, что обычно пишет на упаковках:

«Потяните, чтобы открыть».

Голос Джоан дрожал от напряжения.

— Да будет тебе известно, Глория, его любимый писатель — я. По крайней мере, была.

— До сих пор? — спросила Глория, заметив, что лицо Джоан стало мертвенно-бледным, а голос звучал уже не так уверенно.

Даже Глория сообразила, что у них с Джеком нелады. Ей не хотелось ничего объяснять Глории, главным образом потому, что Джоан сама ничего не понимала.

К ним подошел официант.

— Что желаете выпить, сударыни?

Джоан в недоумении посмотрела на него. Она никак не ожидала увидеть официанта-араба. Чувствовалось, что униформа мешает ему, сковывая движения. Он выглядел почти комично, но Джоан отметила, как почтительно он поклонился ей.

— Водку с тоником, — сказала Глория.

— Текилу note 1 , — ответила Джоан. Глория ошеломленно выслушала заказ Джоан. Официант еще раз поклонился и ушел.

— Текилу? Она же очень крепкая.

— Да нет, просто хочется вспомнить вкус, с которым я познакомилась в Колумбии. Вот были дни, — ответила Джоан, вспоминая, как они с Джеком впервые встретились. Неужели то волшебство ушло, и в этом все дело?

— Если тебя мучают ностальгические воспоминания о днях, когда ты находилась на волосок от смерти и тебя чуть не съел крокодил, то я могу себе представить, чем ты занималась последнее время. — Глория на мгновение умолкла, вспомнив, какими «любезностями» обменялись Джек и виконт. Было очевидно, что дела у счастливой пары обстоят неважно и ничем не напоминают блаженство в Раю.

Глория продолжала:

— В самом деле, чем ты занималась? Неужели ты думаешь, что я проехала три тысячи миль, чтобы спорить с тобой? Я здесь потому, что ты уже три месяца задерживаешь книгу.

Джоан ненавидела начальственный тон Глории, который звучал так, словно она читала приговор.

— Я на последней главе, — Джоан попыталась улыбнуться.

Глория покачала головой.

— Какая-то жалкая у тебя улыбка. Что ты делала? Предавалась любовным утехам с Питером Пэном на сказочном леденцовом корабле?

Джоан кусала губы, но молчала. Появился араб-официант с напитками. Он протянул неразбавленную текилу Глории. Джоан обратила внимание, как он окидывал глазами террасу. Было видно, что его голова занята чем угодно, но только не работой, — Нет, это не мое, — сказала Глория. — Я заказывала водку с тоником.

— О, извините, — сказал он с поклоном. Затем взял напиток у Глории, поставил его на серебряный поднос, после чего легким движением подбросил в воздух; поднос перевернулся вверх дном и снова очутился у него в руке в прежнем положении.

Джоан дважды зажмурилась, думая, что этого не может быть. Но бокалы с напитками действительно поменялись местами. Она предположила, уж не джинн ли это, но любезно приняла из его рук свой бокал.

Вдруг официант опять занервничал, ища глазами кого-то.

— Благодарю вас, — сказал он, затем отступил назад и неожиданно исчез. Логика подсказывала Джоан, что он был где-то рядом, среди толпы, но если верить глазам, человек испарился, растаял в воздухе, как маг и чародей.

Джоан и Глория чокнулись. Они не обратили внимания на пятерых арабов-телохранителей, которые прокладывали себе дорогу через толпу, не увидели огромного человека с широким багровым шрамом, пересекавшим лицо.

— Хорошо, вернемся к последней главе, — улыбнулась Глория.

— Глория… — Джоан собрала все свое мужество. — Я не закончу ее.

Глаза Глории стали размером с блюдце. Пораженная, она спросила, заикаясь:

— Что.., что? Почему не закончишь?

— По одной простой причине: написав семнадцать книг, я вдруг поняла, что не знаю, где и как закончить восемнадцатую.

Джоан собралась было продолжить объяснения, как вдруг перед ее глазами возникла белая роза.

— Тогда позвольте мне подсказать вам, как это сделать.

Джоан подняла глаза и увидела самого красивого араба, какого ей приходилось встречать в жизни. Он был со свитой, включая посыльного со шрамом на лице, которого она видела сегодня днем. Высокий, в красивых шелковых одеждах и тюрбане, он был похож на видение из «Тысячи и одной ночи». Джоан легко представила, как он несется по Сахаре на вороном жеребце, размахивая ятаганом и врезаясь в ряды противника.

У него был мелодичный завораживающий голос.

— Ваша книга не заканчивается.., а только начинается заново вашим путешествием на Нил… — Он замолчал, глядя на нее пытливым взглядом, в котором читалось желание, — ..вместе со мной.

Джоан, остолбенев, смотрела, как он протягивает ей розу.

— Омар Халифа, не сойти мне с этого места, — выдохнула Глория.

Джоан посмотрела на Глорию, которая не сводила восторженного взгляда с удивительно красивого Омара, и не поверила своим глазам: она никогда не видела Глорию такой. Эта холодная, рассудительная деловая женщина, которая с ходу вычисляла своего собеседника и менее чем за три секунды (иногда она укладывалась в две) приклеивала ему ярлык, лучшая подруга Джоан, была ослеплена.

— Это вы послали цветы?

— Они бледнеют рядом с вашей красотой.

— Мне нравится этот парень, — прошептала Глория, склоняясь к самому уху Джоан.

— Я читала все, что написано о вас, — сказала Джоан, думая, что еще никому не удалось передать словами обаяние этого человека. Вокруг него была аура, обладающая непреодолимой силой. В одно мгновение он выбил Глорию из привычной колеи. Джоан чувствовала, как попадает под его влияние, словно ее затягивает в мощный водоворот.

— Да, — ответил он ей. — Но обо мне редко писали правду. Я могу рассказать историю невиданную и неслыханную. И вы, Джоан Уайлдер, должны последовать за мной и записать ее.

— Вы знакомы с моими книгами, моим творчеством?

— Я знаю о вас все, — ответил он бархатным голосом, убедившим Джоан, что он знает даже размер ее нижнего белья. Она не осмелится противоречить ему, что бы он ни сказал. Он взял ее руку и нежно погладил большим пальцем. В глазах недвусмысленно читалась затаенная страсть. Джоан удивилась: неужели все арабские мужчины смотрели на женщин такими глазами? Может быть, в этом — их вторая натура? Она была уверена, что, если бы Джек посмотрел на нее вот так, они оказались бы в постели через десять секунд.

Когда разговор вновь зашел о книгоиздании, расчетливый ум Глории вернулся к реальности.

— Тогда вы должны знать, что Джоан — не сочти это за обиду, — обратилась она к подруге, — не журналист.

Джоан отпарировала:

— А я и не собираюсь становиться журналистом. Омар улыбнулся.

— Вот именно. Мисс Уайлдер понимает меня.

— В самом деле?

— Никто не сделает это лучше вас. По вашим талантливым произведениям чувствуется, что вы любите людей и видите в них самые лучшие качества. Обо мне распространяют слишком много лжи, и мне просто необходима ясность вашей мысли.

Деловой ум Глории подсказывал, что ситуация выходит из-под контроля.

Омар сразу же уловил ее скептический взгляд.

— Моя жизнь сопряжена с немалым риском, что требует большого мужества, и все это — ради удивительной цели. И я даю шанс вашей очень популярной писательнице записать мою историю.

Его слова ласкали слух Джоан, как музыка. Вот, наконец, возможность развить свои способности и найти им новое применение. Теперь она действительно сможет что-то сделать. Джоан была уверена, что мучившее ее недовольство жизнью, которую они ведут, творческие неудачи и даже сомнения относительно Джека, — все это было как будто специально подстроено, чтобы подвести ее к встрече с Омаром, готовым перевернуть и ее жизнь, и творчество. Она не упустит этой возможности. «Мы сами куем свое счастье», — сказал однажды ее агент. Может быть, счастье — это готовность встречаться с возможностью? Она помнила, что эти слова принадлежат Бенджамену Франклину, многие изречения которого стоило бы выучить наизусть.

Джоан приняла руку, предложенную ей Омаром, и повернулась к Глории.

— Ты не возражаешь?

— Поступай как знаешь, Джоан, а что будет с книгой? — голос Глории звучал напряженно, и Джоан видела, как та стиснула зубы.

Джоан была слишком возбуждена новым поворотом судьбы, чтобы думать о чем-то еще. Когда у Глории будет время поразмыслить, она согласится, что Джоан приняла правильное решение.

Джоан посмотрела на нее через плечо.

— Я позвоню тебе.

Глава 5

Пробка вылетела из бутылки шампанского, на которой красовалось гордое имя «Дом Периньон». Джек знал, что казино гудело новостями о его сегодняшних подвигах за игорным столом. Всего за час с небольшим он выиграл шестьдесят тысяч франков, но надеялся, что до Джоан еще не дошел слух, как он тут же спустил их за десять минут. Да, сегодня судьба была на редкость переменчива к нему. Хоть убей, но он не понимал, почему не бросает играть. Может быть, острые ощущения? Нет! После того как колесо рулетки завершило свой последний круг, Он был рад, что начинал со ставки менее ста долларов. Подсчитав деньги и дав на чай крупье, Джек обнаружил, что не досчитался всего двадцати пяти долларов — стоимости бутылки хорошего вина, какое всегда можно купить в Нью-Йорке. Это не потеря.

Отойдя от игорного стола, он стал протискиваться сквозь толпу завсегдатаев, вдыхая аромат дорогих духов, задевая за роскошные, изысканные туалеты от известных кутюрье, ослепнув от блеска драгоценностей — авторских работ знаменитых ювелиров.

Он устал от этого места и этих высокомерных людей. Может быть, Джоан разделяет его чувства? Как ему хотелось, чтобы они вновь оказались на «Анджелине» и уплыли подальше от этих ненавистных берегов!

В этот момент Джек увидел Джоан. Подойдя, он обнаружил, что она сидит рядом с потрясающе красивым арабом, отчего у него заныло сердце.

«Какой-нибудь нефтяной шейх», — подумал Джек. Араб был окружен многочисленными телохранителями в тюрбанах. На нем не было никаких драгоценностей, что несколько удивило Джека. Он слышал, что эти ребята любят бахвалиться своими миллионами при любом случае, особенно перед американцами, поскольку французов трудно чем-либо удивить.

Джек посмотрел на Джоан. Она была полностью поглощена тем, что говорил этот тип. Взгляд, которым Джоан смотрела на араба, испугал его: он знал этот взгляд. Джек почувствовал, как все его тело — каждой косточкой, каждым мускулом, каждой клеточкой — приготовилось к защите.

С равнодушной, деланной улыбкой Джек склонился над Джоан и положил перед ней пробку от шампанского.

— Какое радостное событие мы отпразднуем на этот раз?

Джоан встала и схватила его за руку.

— Нил! — воскликнула она.

Араб медленно поднялся, придирчивым взглядом изучая Джека с головы до ног. Джек также оценивающе посмотрел на своего противника.

— Нил? — Джек не понимал, что происходит, хотя, возможно, просто не хотел понять.

— Нас пригласили в Северную Африку, — пробормотала Джоан и представила их друг другу:

— Джек Коултон, Омар Халифа.

Джек пожал арабу руку с притворным радушием.

— Он попросил меня.., меня.., записать его историю! — выдохнула Джоан.

Джек воспринял эту новость скептически. Он никогда не видел, чтобы Джоан из-за кого-то вела себя подобным образом, — ни разу!

— И что же это за история?

Омар дружески улыбнулся, но Джек не поверил его улыбке.

— Это история человека, который был избран для объединения племен, живущих по берегам Нила, с тем чтобы положить конец бесконечной вражде, заливавшей кровью нашу землю с древнейших времен.

— Избранного, гм? Кем?

— Народом и Провидением. Меня посетил дух, святой дух, который наставил меня на путь истинный. Я уверен, что человек ваших религиозных убеждений оценит это.

Но Джек не купился на льстивый тон и взял Джоан под руку.

— Извините, мы отлучимся ненадолго.

— Пожалуйста, — сказал Омар подчеркнуто вежливо и затем добавил с особой интонацией:

— Господин Уайлдер.

Теперь Джек был уверен, что Джоан была нужна Омару не только и не столько как писательница. Этот парень был просто прирожденным артистом. Но дело было не в этом, а в том, что Джоан смотрела на него такими глазами, словно он был воплощением ее мечты.

Отходя с Джоан в укромное место, скрытое папоротниками, Джек хотел быть уверенным, что Омар не видит их: его бы не удивило, если б выяснилось, что араб умеет читать по губам.

— Какой Нил? Мне казалось, ты хотела вернуться в Нью-Йорк?

— Все изменилось.

— Так скоро?

Как она могла так быстро перемениться? Он вдруг почувствовал, что вся его жизнь завертелась, как черный шар рулетки, и он проиграл этот ход.

— Джек, это то, что я искала все время. Я хочу написать биографию, что-то настоящее.

Как бы получше объяснить ему, не раня его чувств? Речь шла о ее карьере, а не об увеселительной прогулке. До этого она никогда ни на чем не настаивала. Они всегда плыли туда, куда и когда он хотел. Почему же он не может уступить хоть один раз? И сделать ее счастливой.

— Очнись, Джоан. Духи? Божий избранник? Этот парень, должно быть, перегрелся на солнце.

— Но мне именно это и нужно. — Она произнесла это так убежденно, что сама почти поверила в свои слова. Ей казалось, что она поступает правильно.

— Итак, ты собираешься отправиться в путешествие по Нилу с этим сабеем note 2?

— Мне предоставляется удивительная возможность; ты тоже приглашен. Это может быть очень интересно — настоящее приключение. Африка, Нил.

Джек в недоумении уставился на Джоан. Последние две недели они с трудом находили общий язык; Джоан была подавлена, и вдруг она в одночасье сговаривается с каким-то незнакомцем, который теперь руководит ее действиями… Теперь он понял, почему все его существо так протестовало против этого человека. Джоан больше не принадлежала ему! Он остался в дураках! Может быть, она просто согласилась с ним развлечься, а теперь Омар увлек ее более заманчивым предложением? На протяжении нескольких недель Джек испытывал терпение Джоан, стараясь подчинить ее себе, но безуспешно. А он хотел и дальше давить на нее, вероятно полагая, что она все равно останется с ним. Глупец!

— Ну что ж, тогда можешь всем сердцем стремиться к Нилу.

Она кивнула, думая, что он согласен ехать.

— А я буду мечтать о Греции.

Джоан была потрясена. Сколько раз она думала о том, чтобы попутешествовать одной, без него. Но какой толк пробовать свои силы в новом деле, если Джек не сможет разделить с ней успех или поддержать в случае провала? Она не была уверена, что справится с этой работой, но надеялась на удачу. Она должна попробовать, разве не так?

Джек заглянул в глаза Джоан.

— Итак, ты едешь. Когда?

— Сегодня.., сегодня вечером. У него свой реактивный самолет и… — У Джоан пропал голос.

— А, частный реактивный самолет. — Джек посмотрел на нее, снял с себя галстук и надел ей на шею. Он через силу улыбнулся, надеясь, что Джоан не заметит дрожи в голосе.

— Тебе больше идет.

Джоан потеряла дар речи. Как он мог позволить ей ехать одной? Ведь он любит ее. Любит ли? Она уверяла себя в этом, и он сам говорил ей о своей любви. Но что он сделал за последнее время, чтобы доказать это? Доказать на деле. Значит, ей нужны были доказательства его любви? Значит, поэтому ее угнетало чувство пустоты, одиночества, даже когда они были вместе? Что с ними случилось? Все свои мечты она связывала с Джеком. Она жила, во всем подчиняясь ему, и лишь для того, чтобы быть рядом с ним. Разве он не знал об этом?

Что ж, раз она ему больше не нужна, то так тому и быть. Она не собиралась ползать у него в ногах, унижаться, умолять… И не потому, что была слишком горда. Просто ей никогда не удастся оправиться от боли, если он снова отвергнет ее. Джоан не терпелось бросить все, убежать от него и дать волю слезам.

— Послушай, у нас ведь все так хорошо шло, мы так славно путешествовали. — Он пытался уговорить ее, желая, чтобы она поехала с ним.

— Джек, экспедиция займет всего четыре-пять недель.

Она что, упрашивает его?

— Хорошо. Может быть, именно это нам сейчас и необходимо — небольшая разлука и передышка.

— Я знаю, наши с тобой отношения в последнее время не совсем клеились.

— Это ты так считаешь.

Время, проведенное с ней, было для него самым счастливым. До того как появился этот араб, у него не было и половины теперешних проблем. Прищурившись, Джек посмотрел на Омара, глаза которого победоносно сверкали. Как удалось этому типу так быстро и так далеко продвинуться с его девчонкой? Должно быть, она не очень сопротивлялась.

— Возможно, я присоединюсь к тебе в Греции. — Джоан судорожно искала компромисс. Она должна быть уверена, что это не конец. Но почему он не борется за нее? Неужели она так мало для него значила и все время была всего лишь балластом?

Слова с трудом давались Джеку. Намерения Джоан ранили его, как удары кинжала, но внешне он старался сохранять спокойствие. Он безразлично пожал плечами, чувствуя себя опустошенным, но нельзя было ее отпускать вот так, не сказав ни слова.

— Да, конечно. Или, может быть, я приеду на Нил…

— Хорошо, — сказала Джоан едва слышно. Теперь она знала правду. Какая она была дура, что пыталась навязаться ему. Она больше не нужна. Все, что было между ними, что связывало их, рассыпалось и превратилось в пепел прямо у нее на глазах. Что ему нужно было от нее? Она прошла вместе с ним через муки ада в Колумбии, ждала его возвращения в Нью-Йорке, на его яхте они вместе обошли полмира. Ей следовало бы знать, как дать ему понять, от чего он отказывается, но решение не приходило. Она стояла молча, слезы жгли глаза; она любила его, несмотря на то, что он отверг ее.

— Хорошо, — сказал он спокойно. — Встретимся или в Греции, или на Ниле.

— Я напишу тебе.

— Напишешь? — переспросил он. — Куда?

Джоан подумала, что они похожи на двух детей, которые расстаются после летних каникул, проведенных в лагере, и пытаются убедить друг друга, что останутся друзьями, понимая, что этого не будет.

— Напишешь? Но куда? — повторил Джек. Пытаясь изобразить небрежную ухмылку, проглотив комок, от волнения застрявший в горле, он улыбнулся ей в последний раз и вспомнил тот день, когда они впервые встретились в Колумбии. Она насквозь промокла под проливным дождем, светлые волосы облепили лицо, красивое лицо с ямочками. Тогда он смеялся над ней; она чуть не угробила себя, волоча огромный рюкзак и стараясь не отставать от него. Без всякой жалости он сбросил рюкзак со скалы, но потом, в Париже, он купил ей новые вещи, разве не так? Неизвестно почему ему захотелось узнать, возьмет ли она что-нибудь из них с собой.

— Знаешь, пойду попытаю счастья в рулетку в последний раз.

Джек наклонился и быстро прикоснулся к ее губам, обжигая их поцелуем. Ему не хотелось устраивать сцены, но пусть она запомнит…

— Джек, будь осторожен, хорошо? Она чувствовала, как почва уходит из-под ног, словно рушится весь мир.

— Я всегда осторожен. Береги себя.

Проходя мимо Омара и чувствуя на себе взгляд Джоан, Джек пристально посмотрел на него. Почему Джоан пожертвовала его любовью ради этого типа? Она не принадлежала к числу золотоискателей. Значит, ее привлекли не деньги? Может быть, власть? Он всмотрелся в сверкающие глаза Омара, совершенно черные. Он не доверял таким глазам.

Омар заговорил:

— Почему-то мне кажется, что вместо «Добро пожаловать на борт самолета» мне следует сказать вам «Счастливого пути».

Джек считал, что сделал все возможное. Он шел прочь, — втайне надеясь, что она догонит его. Надежда не покидала его, пока он выбирался из отеля и выходил на улицу. Он окликнул такси.

Бросив последний взгляд на изысканно украшенный отель, Джек понял, что за игорным столом он потерял больше, чем деньги. Он потерял свою любовь.

Глава 6

«Феррари», «мерседесы» и «роллс-ройсы» притормозили, чтобы пропустить черный вытянутый лимузин, который остановился перед Отель-де-Пари. В ослепительно ярком свете всеми цветами радуги переливались усыпанные блестками наряды гостей, глазевших на Омара и Джоан, выходивших из отеля. Вся обстановка напоминала Джоан торжественную церемонию вручения «Оскаров», присуждаемых Американской академией киноискусства. Ей очень хотелось, чтобы ее настроение соответствовало окружающей атмосфере, но она словно окаменела. Омар галантно пропустил ее, и Джоан скользнула в лимузин.

Когда она повернулась к своему спутнику, перед ее глазами пронесся яркий луч света, словно промелькнула молния. Она вдруг поняла, что это был нож, направленный прямо в сердце Омара. Араб тяжело опустился, фактически плюхнулся в лимузин. Джоан увидела, как сквозь толпу метнулась чья-то темная тень. Она хотела получше разглядеть, что произошло, но телохранители захлопнули дверцу и бросились в погоню за покушавшимся.

К ним присоединились другие люди, что создало страшную суматоху. Затем прозвучал выстрел. Инстинктивно Джоан отпрянула назад. Шофер включил зажигание, и машина резко тронулась, отчего Джоан буквально вдавило в заднее сиденье.

Джоан с трудом ухватилась за дверную ручку, чтобы не упасть, и не могла видеть, что телохранители уже почти настигли свою добычу.

Сжимая окровавленное плечо, араб-официант, подававший Джоан и Глории напитки, пробирался сквозь элегантно одетую толпу. Женщины кричали, а мужчины в ужасе шарахались от него. Официант, по-прежнему преследуемый тремя телохранителями Омара, побежал по террасе, перемахнул через ограждение, сделав в воздухе идеальное сальто, приземлился на ноги двумя этажами ниже и растворился в темноте, как настоящий маг и чародей.

Широко раскрытыми глазами наблюдая за Омаром, который рванул одежду в том месте, где нож рассек тонкий шелк, Джоан охнула, увидев под костюмом металлический жилет, похожий на кольчугу и целиком прикрывавший его спину и грудь.

— Не пугайтесь, — сказал он. — У дальновидного человека много врагов, и, как видите, случается всякое.

Он улыбнулся и ободряюще потрепал ее по руке.

Она улыбнулась в ответ и кивнула, теряясь в догадках, к какому типу праведников его можно отнести. Она не слышала, чтобы папа Римский или Ганди носили пуленепробиваемые жилеты. Омар восхищал ее и.., пугал.

Джек видел, как рванул с места лимузин. Тяжелые удары его сердца заглушили рев двигателя такси, которое стремительно покинуло пристань.

Он бросил взгляд на Монте-Карло, на берег, усеянный огнями, всмотрелся в черноту ночи. Теперь все выглядело иначе, не так, как днем, при солнечном свете. Все кругом казалось безжизненным.

— Что ж, «Анджелина», моя крошка. Теперь мы остались вдвоем — ты и я.

— Он глубоко вздохнул. — Черт возьми, твою фотографию я носил с собой задолго до того, как появилась эта женщина.

Джек стоял пошатываясь. По всей видимости, он был не так трезв, как ему казалось. Джек спустился по сходням на пристань и подошел ко второму ряду ящиков. Покопавшись в съестных припасах, он извлек пакет с солеными крендельками, хрустящую жареную кукурузу и сладкие кукурузные хлопья, а также тюбик с сырной пастой, бросил взгляд на упаковку с пивом, но решил отказаться от этой затеи. Ему надо поесть, а по выпивке он уже выполнил норму. Осмотрев свое меню, он с надеждой подумал, что все это не вызовет изжоги.

Что касается сердечной изжоги — ревности, — то он испытал ее сполна.

— Как прежде, будем заходить в порты, отплывать на заходе солнца, по-прежнему будет весело.., вот только…

Джек ударил ногой по пустому деревянному ящику, который отлетел далеко в сторону.

— ..проблема заключается в том, что нельзя спать с яхтой.

— Чучело! — обругал он себя. — Ты же сам ее отпустил.

Понурив голову, с поникшими плечами, Джек побрел на яхту.

Кого он хотел обмануть? Без Джоан ничего, как прежде, не будет. Почему она его не любит? Не такой уж он плохой парень, хотя и не герой ее книг. Он обыкновенный человек, но он любил ее. Действительно любил.

Едва Джек ступил на палубу, как открылась крышка самого большого контейнера. Сверкнула пара глаз, и затем оттуда появился Ральф. Его знакомый белый костюм превратился в лохмотья. Ральф наставил на Джека большой пистолет.

— Не хныч, подонок. Я составлю тебе компанию. Джек решил, что выпил слишком много шампанского. Этого не могло быть. Но оружие было настоящее, и Джек мог поклясться, что оно было заряжено. Джек поднял руки.

— Колумбия! Картахена! — сказал он, почти радуясь, что Ральфу тоже удалось выбраться оттуда.

— Ты скучал по мне? Я-то по тебе очень скучал. Последние шесть месяцев я только и думал, что о тебе. Все время, пока я прятался среди крыс в этой занюханной стране, я не переставал думать о тебе. И когда одна из них укусила меня и мне десять недель делали уколы от бешенства, вливая вот по такому шприцу, — он расставил руки на два фута, — я тоже думал о тебе. Даже когда меня бросили в вонючую тюрьму Спико, где каждая сволочь претендовала на роль моего проктолога, я думал о тебе. Только о тебе.

— Я польщен, но сегодня я отваливаю. С удовольствием вручу тебе сто долларов.

— Сто долларов? А прямой билет на тот свет не хочешь? Я тебе тоже с удовольствием его выдам.

Ральф попытался выбраться из контейнера, но его ноги запутались в пеньковой веревке. Он приподнял правую ногу и потряс ею, в результате чего веревка еще туже обвила лодыжку. Не теряя Джека из виду, он решил вытащить другую ногу, но как только сделал это, споткнулся и упал на пристань. Оружие выстрелило с оглушительным грохотом. Да, на этот раз Ральфу повезло: по счастью, он не прострелил собственную ногу. Все еще лежа на спине, но сохраняя самообладание, Ральф снова навел револьвер на Джека.

— Я нахожусь здесь не для того, чтобы шутки шутить. Что ты сделал с ним?

— С кем?

— С камнем, идиот! Давай, спускайся сюда! — Ральф махнул револьвером, приказывая Джеку спуститься на пристань и подойти ближе.

— Его нет, — сказал Джек, спускаясь по сходням.

— Учти, курок взведен. — Ральф взглядом показал на оружие.

— Я продал его. Купил эту яхту, плавал по всему миру, хорошо жил, немного играл. У меня ничего не осталось.., кроме яхты.

— А двадцать тысяч наличными, которые ты спрятал в переборке?

Джека охватила паника. Этот негодяй не мог… Он повернулся к яхте. Надо было проверить.., эту сумму он отложил на будущую жизнь: на покупку дома, если Джоан захочет, или на приобретение большего судна, если она опять пожелает совершить морское путешествие. Эти деньги предназначались ей.

— Не беспокойся. Я позволил себе перепрятать их в более надежном месте.

— Ты мерзавец, — взорвался Джек.

Ему хотелось свернуть шею этому вонючему хорьку. Как теперь, без этих денег ему тягаться с могущественным арабом?

— Прекрасный способ молить о пощаде, — фыркнул Ральф. Он снова пригрозил Джеку оружием: это насекомое должно понять, наконец, что с Ральфом шутки плохи. Когда Ральф брался за дело, то доводил его до конца.

— Где остальные?

— Это все. Клянусь.

Ральф не поверил ему. Он вспомнил, как в последний раз кто-то, кажется Золо, потребовал у Джека свою долю, однако уломать его удалось только тогда, когда крокодил чуть не оттяпал руку его белокурой подруге. Ральф мог пустить в ход более убедительные средства воздействия на господина Джека Т. Коултона.

— Разве я не говорил тебе, что подцепил малярию в тюрьме? У меня до сих пор бывают приступы.., и палец, лежащий на курке, дрожит.

Джек стал пятиться назад. Может быть, он недооценивал Ральфа? Тот с жестокой решимостью, не оставляющей никаких сомнений относительно его намерений, смотрел на Джека. Может быть, Ральф прошел через такие круги ада, о которых Джек и представления не имел? Палец Ральфа начал медленно сгибаться, давя на курок.

— Эй, ладно, подожди, — крикнул Джек умоляюще.

— Твоим благословенным временам наступает конец.

Джек сделал еще шаг назад, но спасения уже не было. Ральф, казалось, лишился рассудка и вот-вот убьет его.

Все те долгие месяцы, которые ему пришлось провести в тюрьме, Ральф думал только о громадном изумруде и о том, как он убьет Джека. Видя неподдельный страх в его глазах, Ральф ощутил новый прилив сил: ему хотелось жить, чтобы отомстить. Он так долго мечтал об этом дне, что хотел насладиться каждым его мгновением. Он наслаждался властью, развязавшей ему руки и давшей возможность распоряжаться человеческой жизнью, причем человек, которого он держал на мушке, прятал самый большой в мире изумруд.

Ральф уже нажал было на спусковой крючок, когда, неизвестно откуда появившись, один за другим в воздухе просвистели семь арабских кинжалов, пригвоздивших его пиджак к контейнеру. Ральф непроизвольно дернул рукой, и вылетевший из нее револьвер упал на пристань. Джек остолбенел.

— Что, черт возь…

Из-за другого ряда контейнеров выпрыгнул араб-официант из казино. Его плечо кровоточило, а черные, как бусинки, глаза горели безумием. Джек не понял: хотел ли араб убить Ральфа или специально промахнулся.

Араб повернулся к Ральфу.

— В следующий раз тебе так не повезет, ничтожный ты человек.

— Дерьмо! — воскликнул Ральф, потрясенно глядя на ореол из клинков. — Дерьмо!

Араб обратился к Джеку. Он говорил спокойно и серьезно:

— Меня зовут Тарак. Я видел вас и вашу женщину в казино Монте-Карло с Омаром Халифой. Сегодня вечером я пытался убить его, не мне не удалось. Поэтому я пришел к вам. Вы должны пойти со мной, сейчас же!

— И не подумаю, приятель.

— Но вы должны! Омар организовал похищение нашего Алмаза!

Ральф сразу расползся в улыбке и весь обратился в слух: «Алмаз?». Может быть, теперь судьба улыбнется ему? Потерял один камень — нашел другой. Он гордился своим решительным, несгибаемым характером, гордился тем, что нашел Джека Коултона, проделав длинный, нелегкий путь. Ральф жил только ради отмщения, а к нему, возможно, прибавится и еще кое-что приятное.

— Вы и ваша женщина получили приглашение, поэтому можете проникнуть во дворец, а мои люди не могут. Вы должны это сделать! — неистово проговорил араб.

— Подождите, подождите минутку.

— Вы должны помочь нам в поисках Алмаза! — прокричал Тарак как безумный.

— О каком алмазе идет речь? — поинтересовался Ральф. Какого черта этот араб тратит столько времени на всякую сентиментальщину, рассказывая о девчонке Джека, вместо того, чтобы перейти прямо к делу!

— Об Алмазе, или Жемчужине Нила. О нашем священном Алмазе.

— Понятно, — сказал Ральф с умным видом, ухмыляясь. — Ну, конечно, я слышал об этом камне. И его украли?

Ральф вопросительно посмотрел на Тарака. На этот раз он не упустит Джека. Если Джек отправится на Нил, он последует за ним. В любом случае, он не собирался возвращаться домой с пустыми руками. Однажды такое уже было, и кузен Айра смешал его с грязью. На сей раз все будет иначе. Он проделал весь этот путь, прошел сквозь огонь и воду не для того, чтобы из него делали шута.

Джек в изумлении покачал головой. Его преследовал рок: сначала выскочил из контейнера гангстер-недомерок, а теперь еще явился этот Али-Баба, попутно демонстрируя искусство метания кинжалов. Мало того, что у него трещала голова от выпитого шампанского, он в довершение всего потерял свою даму. Что за несчастный день выдался!

Джек повернулся к Тараку.

— Послушайте, я не знаю, откуда вы и что вам надо. Но я знаю одно — я отплываю. Сегодня.

Тарак настойчиво схватил Коултона за руку. В его суровом тоне сквозила холодность.

— Ваша подруга в опасности, так же, как мои соотечественники. Омар — лжепророк, который торгует жизнями людей ради получения власти, а если Алмаз останется в его руках, его ничто не остановит.

— Плевать я хотел на этого подонка, — сказал Ральф. — А вот что касается алмаза, говорите, куда ехать, и мы вернем его вам.

Ральф не собирался упускать свой шанс, блестящую возможность нажиться. С Джеком или без него.

Джек отмахнулся от них обоих. Он не хотел больше иметь ничего общего ни с арабами, ни с драгоценными камнями. В своей жизни он достаточно поохотился за драгоценностями. И все, что ему осталось, — утешать свое разбитое сердце. Теперь ему хотелось одного — забыться.

— Послушайте, Тарак. Я с радостью готов помочь вам. Может быть, через месяц. Свяжитесь со мной.

Джек повернулся, чтобы уйти, но Тарак схватил его за плечо. Он оказался сильнее, чем Джек ожидал.

— Нет, сейчас! Через три дня он будет официально провозглашен святым!

Джек стряхнул его руку.

— Ну, «Анджелина», мы отплываем.

Джек двинулся к своей яхте, и в то же мгновение прозвучал мощный взрыв. В воздух рванулось пламя, лизнувшее языками ночное небо. Джек, Ральф и Тарак нырнули за контейнеры.

Раздался еще один взрыв, и в воздух полетели тиковые доски, щепки, горящие паруса, обломки. Все было охвачено пламенем.

Джек ошарашенио смотрел, как кусок борта с золотыми буквами «Анд» скользил по воде. Его мечта рассыпалась, и обгоревшие обломки ее падали на него, словно дождь, разбрасывая повсюду пепел и пламя. Все это напоминало кошмар. Его «Анджелина»! Неужели Джоан накликала на него беду, и судьба отвернулась от него? Она ушла и унесла с собой все. Теперь у него не осталось даже «Анджелины».

— Не может быть. «Анджелина»… — скулил он. Как такое могло случиться? Он не мог допустить какой-нибудь оплошности, которая стала бы причиной этого несчастья. Когда дело касалось «Анджелины», он был крайне осторожен и предусмотрителен. И Джоан тоже. Теперь все стало бессмысленным. Джек посмотрел на небо, окутанное черным дымом. С берега доносились возбужденные голоса, на палубы других яхт высыпали люди, чтобы поглазеть на такое зрелище. «Анджелины» больше не существовало. Ральф был потрясен.

— Лодка взлетела на воздух! Взорвалась! — Он схватил Джека. — Я мог погибнуть!

Джек оттолкнул его и встал. Он смотрел на то, что осталось от яхты, чувствуя себя совершенно опустошенным.

— Кто… Кто мог это сделать?

— Это сделал Омар, на тот случай, если вы будете мешать.., или не будете мешать. Впрочем, для него не имеет значения, будете вы ему мешать или нет. Если бы писательница отказала ему, он бы и ее не оставил в живых.

Джек подошел к краю пристани и наблюдал, как остатки погибшей яхты погружаются в воды гавани. Надо было довериться своей интуиции. Он не ошибся насчет Омара. Тот был не просто артистом, нет. Если он оказался способен на такое злодейство без всякой видимой причины, то что же он мог сделать в гневе? Джек надеялся, что ему удастся спасти Джоан.

— Я приведу вас к Омару, — сказал Тарак.

— Я с вами, — раздался голос Ральфа.

— Иди ты к черту!

— Коултон, ты забываешь, что все твое состояние у меня.., компаньон. Куда ты, туда и я. Итак, куда мы направляемся?

— В Африку.

Глава 7

Джоан из вертолета смотрела на растянувшуюся цепочку африканских женщин, одетых в традиционные одежды, — длинный кусок хлопчатобумажной ткани, который служил одновременно накидкой и головным убором. На головах они несли огромные вязанки хвороста. На грязной узкой дороге не было видно ни легковых машин, ни грузовиков, и ничто не говорило о том, что здесь хотели хоть как-то осовременить этот древний способ переноски грузов. Женщины двигались очень медленно и напоминали Джоан змею, выползающую из-под куста. Они не обращали внимания на вертолет, который рокотал над ними.

Пока он» кружили в воздухе, Джоан успела разглядеть несколько деревьев, землю, покрытую красной глиной и небольшие скопления крошечных хижин, крытых соломой. Когда вертолет повернул налево, Джоан замерла в изумлении. Внизу был город, обнесенный стенами, похожими на огромные мраморные плиты. Верхняя их часть была резной, у крашеной древними символами, а в самом центре возвышались два сверкающих медных купола, в которых отражалось солнце. Ветер, дождь, песчаные бури и время стерли значительную часть росписи с городских ворот, но даже с такой высоты Джоан видела, что она изумительна.

Пока вертолет плыл над городом, звонили колокола и раздавались какие-то странные хлопки, возвещавшие об их прибытии. Джоан видела, как одетые в бурнусы мужчины высыпали из кафе и домов на улицы и показывали на небо. Ее удивило, что вертолет миновал город и для посадки направился к его северной окраине.

Пилот получил указание от наземной службы и начал снижаться.

Длинная полоса с современным покрытием, обрамленная многочисленными огнями, вполне могла соперничать со взлетной полосой аэропорта «Ла-Гуардия» в Нью-Йорке. По обеим ее сторонам простирались необъятные поля, уставленные рядами военной техники. Здесь были джипы, грузовики «шевроле», пожарные машины, фургоны «форд», бронемашины и колесно-гусеничный транспорт, предназначенная для передвижения по пустыне. Джоан видела также советские танки Т-62, о которых впервые узнала из передачи «60 минут», и она решила, что лояльность Омара можно было легко купить.

Она проверила свой фотоаппарат, повесила его на шею и обеими руками ухватилась за сиденье. Вокруг вертолета поднялся вихрь песка и пыли, который слепил ее. Пока они шли к «мерседесу» с откидным верхом, Джоан подумала, что седан с кондиционером оказался бы более кстати — она уже успела вдоволь наглотаться пыли.

— Это все ваше?

— Да, — ответил Омар.

Джоан посмотрела в конец взлетной полосы, где стоял совершенно новый сверкающий истребитель F-16. Она могла биться об заклад, что его только что доставили. Она подняла фотоаппарат, но Рашид, телохранитель со шрамом на лице, встал перед ней, загородив самолет.

Опустив фотоаппарат, она глуповато улыбнулась. Рашид смотрел на нее леденящим, свирепым взглядом. Омар положил руку на плечо Джоан.

— Зачем акцентировать внимание на негативном? Через несколько дней во всем этом не будет необходимости. — Твердой рукой он спокойно подвел ее к машине. — Ну, поехали, я хочу показать вам настоящую деревню.

Через каменную арку они въехали на Сук — главный рынок, состоящий из нескольких торговых рядов, заполненных торговцами и деревенскими жителями. С первого взгляда это напоминало Джоан сцену из ее романа «Касабланка», где она описывала, как местные жители обменивались товарами. Здесь были латунные и медные подносы с филигранью, тазы и урны, украшенные растительным орнаментом, красиво расписанная черепица и глиняная посуда. Платья, туники и шали всех цветов радуги были развешаны вдоль всей нагретой солнцем глиняной стены. Дети сидели на корточках, уткнув подбородки в колени.

Шофер головной машины непрерывно сигналил, возвещая о приезде Омара, и Джоан увидела, как жители расступались, выстраивались по обеим сторонам улицы, пропуская колонну машин. Они нараспев повторяли имя Омара низкими, монотонными голосами. Джоан заметила, что, когда машина проезжала, улыбки на лицах исчезали, а глаза становились печальными. Всматриваясь в толпу, она увидела свирепого вида солдат в маскировочной полевой форме песочного цвета с оружием в руках. Телохранитель в головной машине кричал, отдавая приказания солдатам. Неожиданно пение стало громче.

На глиняных стенах над лавками, крытыми соломой, висели портреты Омара. Чем дальше они ехали, тем больше плакатов и портретов она видела.

Омар помахал своим подданным, самодовольно улыбаясь.

— Мой народ любит меня. Я счастлив. Джоан опять посмотрела на одного из солдат, который прикладом винтовки толкал в спину какого-то старика.

— Да, они выглядят очень.., радостными. Тут Омар показал на маленького мальчика, одетого в лохмотья, чьи карие глаза отсутствующе смотрели по сторонам. Казалось, только они и были на его лице, — настолько малыш был худ. Его мать сунула ему в руки плакат с фотографией Омара.

— Вот, хороший снимок для вас. Маленький мальчик держит мою фотографию.

— Да, чудесный кадр.

Джоан не хотела, чтобы он заметил ее напряжение. Она дрожала и решила, что снимок не получится.

— На Сук надо приходить в четверг, в базарный день, — сказал Омар.

Раздался взрыв. Джоан показалось, что это барахлит автомобильный двигатель. Омар, моментально согнулся в, свернувшись клубком, лег на пол автомобиля. Джоан окинула взглядом толпу и увидела, как солдаты расталкивали людей в поисках покушавшегося. Ее поразило их количество.

Машина была немедленно окружена людьми в форме. Глядя в щели между ними, она увидела, как толпа стихла и умолкла. Наступила продолжительная пауза, в течение которой — в этом она могла поклясться — все стояли, затаив дыхание.

В этот момент водитель автомобиля, замыкавшего кортеж, что-то закричал. Она подметила, что спины солдат расслабились и они облегченно забубнили что-то Друг другу. Как она и предполагала, дал вспышку двигатель внутреннего сгорания, и никакой опасности не было.

Омар быстро поднялся и сел, как ни в чем не бывало продолжив прерванный разговор. Джоан открыла рот, видя, как он продолжает махать толпе, возобновившей заунывное пение.

— В четверг сюда съезжаются люди со всей округи продавать свои товары. Рынок выглядит очень живописно. — Омар протянул руку вперед. — А вот мой дом.

Джоан прищурилась, стараясь разглядеть дворец. В воображении она представляла его окруженным ажурными решетками, оштукатуренными башнями и буйно цветущими садами. Вместо этого перед ней стояло невзрачное, почти бесформенное сооружение, огороженное двумя рядами стен, одна из которых была пристроена к старой башне. Строение выглядело новым, но башня, будучи недостроенной, уже явно нуждалась в ремонте. Она выглядела как бесформенная куча глины, ожидавшая гончаров. Создавалось впечатление, что все это строили деревенские ребятишки, а не специалисты-строители.

Миновав грубо сколоченные ворота, кортеж приблизился к дворцу.

— Я могу только догадываться о привычках такой известной писательницы, но мы сделали все возможное, чтобы вам было удобно. — Омар сделал особое ударение на последнем слове.

«Мерседес» остановился перед простой деревянной дверью с железной ручкой. Омар помог Джоан выйти из машины, и она почувствовала, что он сжал ее руку так же, как в отеле.

Солдаты встали по стойке «смирно». Он небрежным жестом поприветствовал их. Когда он пропускал Джоан в дверь, его рука легла ей на талию.

Джоан чувствовала, что эта рука прожигает ее насквозь. И все-таки во взгляде, брошенном на нее, читалось нечто больше, чем желание. Чувствовалось, что она нужна была Омару не только как женщина: он смотрел на нее, как на собственность.

Как только Джоан переступила порог, она оказалась в другом мире. За стенами дворца царили запустение, голод и нищета, а здесь все сверкало золотом, полы выложены розовым мрамором, стены украшены изысканной росписью, комнаты обставлены бесценной антикварной мебелью. Двери главного зала были украшены лепным карнизом и колоннами в итальянском стиле. На каждом шагу Джоан наталкивалась на свидетельства прошлого — тех дней, когда Африкой правили Франция, Италия и Британская империя. Она узнала гобелен одиннадцатого века, висевший на длинной стене: он был украден из храма Нарга Селасси на озере Тана, принадлежавшего эфиопской православной церкви. Здесь были также австрийские зеркала в стиле рококо, шкафчики из красного дерева, украшенные тонким венецианским стеклом. В главном зале висели три пары бронзовых люстр, увешанных тысячами хрустальных подвесок в форме слезинок. Вдоль стен стояли мраморные статуи тринадцатого-четырнадцатого веков, и Джоан заметила, что все они были слегка повернуты вправо, как бы подчеркивая почтение и уважение к особе, царившей в этом зале.

Джоан посмотрела прямо перед собой и увидела черные мраморные ступени, ведущие на подиум, где был установлен написанный маслом портрет Омара, освещенный направленным светом. Джоан была поражена окружающей роскошью и напугана этим человеком.

Она взглянула на Омара, чьи черные глаза светились от предвкушения. Он хотел произвести на нее впечатление. Теперь его поведение казалось еще более загадочным, чем раньше. Она была всего лишь романисткой и не понимала, почему ее мнение об этом доме так важно для него. Чем больше она всматривалась в его глаза, тем сильнее укреплялась в своем убеждении: для него была очень важна ее реакция. Она почувствовала, что не имеет права обмануть его ожидания.

— У меня есть подлинный Дега, который висит в библиотеке. Когда вы приведете себя в порядок, можете пойти посмотреть картину. Вы знакомы с творчеством импрессионистов?

— Импрессионисты… Да, они великолепны. Если бы он прочитал хоть что-нибудь из написанного ею, то знал бы, что она любила импрессионистов. Без всякого сомнения, Омар пытался завоевать ее расположение, однако было непонятно, зачем ему это нужно.

— Это льстит моему самолюбию — владеть крупнейшим собранием импрессионистов за пределами Европы.

Джоан вскинула брови: интересно, купил он их или украл, как тот гобелен?

— Где находится священный сад? — спросила она.

— Священный сад? В моем воображении. Джоан заметила страсть в его глазах. Господи! Как же она сглупила, что попалась на удочку. Омар подошел к ней, взял за руку и подвел к сказочной красоты изогнутой лестнице, которая напоминала лестницу в отеле «Риц». Следовало бы убедиться, что она не украдена.

В тот момент, когда она поставила ногу на первую ступеньку, зал наполнился ужасающим, пронзительным криком, который несся из внутренних комнат дворца.

— Что это? — Нервы Джоан напряглись. Омар медлил с ответом. Он вскинул голову, ожидая повторения крика.

— Я не знаю, — произнес он наконец. Джоан посмотрела на него пристальным недобрым взглядом. Ему не следовало говорить, что это ветер, как делал ее отец, когда она просыпалась среди ночи, жалуясь на странные звуки.

— Пойдемте, — сказал Омар, поднимаясь по лестнице. — Вам нравится ковер? Его недавно постелили.

Они миновали просторный зал, стены которого были обиты камчатой тканью, и остановились у третьей двери справа.

— Надеюсь, вам здесь понравится. — Омар отворил дверь.

«Боже мой», — подумала Джоан, глядя на окружающее ее великолепие.

В отеле «Плаза» такая комната стоила бы тысячу долларов за ночь. На драпировку огромной кровати с балдахином ушло не менее сотни ярдов хлопка, но, дотронувшись до материала, она поняла, что это шелк. Покрывало, гофрированные накидки для подушек, занавеси — все было из белого шелка.

Даже в «Плазе» не найдешь подлинного «чиппендейла», а здесь эта мебель стояла. Тумбочки, приставная лестница к кровати и туалетный столик были сделаны из гондурасского красного дерева. По ее предположению, они датировались примерно концом восемнадцатого века и, вероятно, были вывезены с Багамских островов. Джоан регулярно читала журнал «Мир старины», поэтому была хорошо осведомлена в подобных вопросах. Невероятно: ведь всю жизнь она мечтала именно о такой кровати! Она посмотрела на Омара — как он догадался об этом?

В противоположном конце комнаты стоял журнальный столик времен королевы Анны, на котором громоздился компьютер. Окно выходило во двор, красиво засаженный цветами. В горшках, ящиках и на клумбах цвели розовые герани, азалии, жасмин и белые камелии. Большего и желать было нельзя.

— Да, все.., хорошо.., прекрасно.

Омар пересек комнату и подошел к столу.

— А здесь вы создадите свой шедевр.

— У меня… У меня есть вопросы.

— Писательница уже за работой? Отлично. Изучайте новый для себя мир, осваивайтесь. Вы вольны идти куда угодно, смотреть что пожелаете, беседовать, с кем сочтете нужным. Рад видеть вас здесь, Джоан. Вместе мы создадим историю.

Омар повернулся и вышел из комнаты, оставив ее одну.

Джоан окинула взглядом богато убранный покой. Это была самая роскошная камера, о какой только могла мечтать женщина. Она ощущала себя узницей, но больше всего ее напугали последние слова Омара. Ему нужно было не только ее тело; ему требовался человек, способный запечатлеть его версию истории, которая отнюдь не была правдивой. Теперь она знала наверняка, что ей не дадут написать истину. Джоан должна была создать легенду об Омаре, сделать из него героя, бога.

Джоан подбежала к двери и открыла ее. Пять телохранителей Омара вытянулись в струнку. Их оружие ярко сверкало, отчего казалось непомерно большим и устрашающим. Закрыв дверь, он подумала, что все это ей привиделось.

Джоан подошла к столу и впервые заметила с десяток или около того фотографий в рамках, висевших на стене. На всех был изображен Омар в разные периоды своей жизни. В раннем детстве он был несимпатичным ребенком; чуть постарше он напоминал маленького мальчика, которого она видела сегодня на площади: был очень худ и одет почти в лохмотья. Ее поразила третья фотография, на которой ему было лет пять. Тогда впервые стала заметна его необыкновенная красота, хотя нос был широковат, что было видно и на последних снимках, где он был запечатлен подростком и юношей. «Неужели ринопластика?» — удивилась Джоан. Изменили же нос Майклу Джексону, сделав его уже. Но внимание Джоан привлек не столько нос Омара, сколько его глаза. В них светились желание, решимость, которые уловила даже фотопленка. Такой же огонь в глазах она видела на фотографиях Корнелиуса Вандербильта, молодого Говарда Хьюза и Поля Гетти. По снимкам, она поняла, что Омар родился в бедной семье и с детства мечтал разбогатеть. Все правильно, если не считать того, что он избрал очень опасный путь к деньгам и власти.

В следующий момент комната наполнилась нежной, завораживающей мелодией. Древняя арабская флейта звучала очень печально, и это заставило Джоан подойти к окну. Она выглянула во двор, надеясь увидеть музыканта, но там не было никого, кроме садовника, обрывавшего увядшие листья с гераней. Он выпрямился и серьезно посмотрел на нее, затем прошел к дальней стене, взял шланг и начал поливать растения.

А мелодия все лилась. Джоан высунулась из окна, опершись подбородком на руки. Она поняла, что музыка доносилась из башни, расположенной на противоположной стороне. На самом ее верху, сбоку, виднелось квадратное оконце с вертикальными прутьями. Окно не было застеклено, поэтому ничто не заглушало инструмент.

Печальная мелодия нагнала на нее еще большую тоску. Она посмотрела на компьютер, обдумывая, как писать историю Омара. Он оказался умнее, чем она предполагала. Он сыграл на ее тщеславии и минутной слабости, надеясь заставить написать еще один роман, а не проводить журналистское расследование. Если она напишет правду, она не выберется отсюда живой; а какой будет ее судьба, если она выполнит заказ? Об этом оставалось только гадать.

Джоан не могла не думать о Джеке и «Анджелине». Слава Богу, что он не поехал с ней. Достаточно того, что она позволила втянуть в эту авантюру себя. Она никогда не простила бы себе, если бы Джек из-за нее подвергся опасности.

Она думала, что он, должно быть, уже отплыл из Монте-Карло и направлялся в Грецию. Ей следовало бы послушать его и остаться, но в любом случае это не спасло бы их отношений. Он дал ясно понять, что не нуждается в ней. Он, должно быть, посмеивался над ней всякий раз, когда, увидя его, она, как дурочка, замирала и чуть не падала в обморок. Он имел над Джоан огромную власть — власть любви. Она с радостью дарила ему свое чувство, а он не знал, что с ним делать. Его интересовали только незнакомые порты, а относительно нее не было никаких серьезных намерений и никаких планов на будущее. Он тратил больше времени на свое любимое пиво «Хайнекен», чем на нее.

Джоан больше не могла сдерживать слезы. Она стукнула кулаком по подоконнику, надеясь, что поселившаяся в ней боль выйдет наружу. Нет, так быстро это не пройдет.

— Будь ты проклят, Джек Коултон!

Глава 8

Серебристый «Боинг-727» компании «Пан Америкой» совершал посадку в международном аэропорту Судана. Служащий наземной команды направил огромный авиалайнер на отведенное ему место рядом с одноэтажным зданием вокзала. Человек в синей ветровке, оранжевой шапочке и наушниках сидел за рулем машины, тянувшей трейлер с переносным трапом для пассажиров. Последними из самолета вышли Ральф, Тарак и Джек.

Терминал был переполнен чернокожими мужчинами и женщинами, одетыми в национальные костюмы и несшими дорогие кожаные чемоданы. Джек осмотрел сравнительно современный аэропорт. Скорее всего, он появился лет восемь назад и был возведен меньше чем за неделю какой-нибудь американской нефтяной компанией для своих рабочих и служащих. Стены аэропорта светились плакатами фирмы «Херц и Авис», рекламировавшими «Хоуст интернэшнл» и «Макдональдс». Джек увидел американский кондитерский бар и автоматы, продающие сигареты, а также кафе, где были в избытке горячие сосиски с булочками. Все это больше напоминало Аризону, чем Африку.

Джек вышел на улицу, где такси, автобусы и лимузины ждали пассажиров. Темнокожие старики в фесках наблюдали, как местные жители и пассажиры проходили через терминал. Водитель автобуса, суданец в красной феске, держал табличку, на которой было написано «Г-н Тортелли». По мере того как пассажиры проходили мимо, лицо его становилось все более озабоченным и встревоженным, и Джек решил, что господин Тортелли не прилетел.

Джек, Тарак и Ральф пробирались сквозь шумную толпу.

Ральф расстегнул пуговицу на вороте рубашки.

— Жарко. Почему в этих дырах «третьего мира» всегда так жарко?

Услышав английскую речь, к ним подбежал водитель автобуса.

— Господин Тортелли? — справился он у Ральфа. Ральф оттолкнул табличку.

— Пошел к черту, болван! Джек повернулся к Тараку.

— Где ваши братья?

— Должны быть здесь, — обнадежил его араб. Тарак встал как вкопанный, закинул голову и издал высокий, пронзительный крик дервишей. Джек закрыл уши руками, чтобы не лопнули барабанные перепонки. На крик Тарака откликнулось несколько голосов.

Группа пустынных дервишей, одетых в традиционные халаты, бросилась к Тараку. Их лица светились от радости, когда они кинулись обнимать друг друга, задевая лицо Ральфа разноцветными накидками.

— О, Коултон, — фыркнул Ральф, — вижу, мы поставили себе высокую цель.

— Мы направляемся к Омару, — неожиданно объявил полный энергии Тарак, позабыв о раненом плече. Дервиши заспешили. Ральф посмотрел на Джека.

— Хорошо бы этот камень стоил целое состояние. Когда пассажиры заняли места в автобусах и такси, погрузив свой багаж, и многочисленные африканцы разъехались, Джек заметил, что водитель-суданец нашел наконец своего Тортелли. Автомобили последних моделей, припаркованные на крытой стоянке возле аэропорта, тоже разъезжались, увозя американских бизнесменов, наслаждавшихся кондиционированным воздухом.

— Представляю, как эти психи водят машины, — сказал Ральф, гадая, где же Тарах оставил свою.

Дервиши миновали последний автобус. Джек сошел с дороги, услышав, как водитель запустил чихающий двигатель. Ветхая колымага пофырчала и со скрежещущим звуком тронулась.

Увидев, как дервиши пересекли парковочную площадку и подошли к группе ожидавших верблюдов, Джек положил руку на плечо Ральфа.

— Держись. Путешествие обещает быть не из легких.

Под палящим солнцем, заливавшим Сук, Джоан пробиралась от лавки к лавке. Она рассматривала отрез синего китайского шелка с золотой каймой и подумала, что Элейн он очень понравится и подойдет к ее глазам. Она попробовала торговаться с продавцом, но тот не знал языка. Заплатив за покупку, она по выражению его лица поняла, что могла бы купить материал значительно дешевле. В следующей лавке торговали красивыми зелеными нефритовыми и жадеитовыми бусами. Женщина, продававшая их, жестами объяснила Джоан, что она может сама придумать рисунок ожерелья и выбрать понравившиеся ей камни, а женщина нанижет их и приделает застежку. Джоан потратила немало времени, тщательно отбирая камни. Для застежки она выбрала самоцвет, который напомнил ей тот изумруд. Протягивая камень, она подумала о Джеке.

Ей хотелось, чтобы он сейчас был с ней. Ему бы здесь понравилось. Сук привел бы его в восторг, поскольку он обожал экзотику. Она не верила своим глазам, не верила, что находилась здесь, покупала сувениры, предаваясь его любимому занятию, которое считала банальным и таким.., сентиментальным.

Кафе на Суке располагались в зданиях без окон, и монотонность их сплошных стен нарушалась лишь дверным проемом, над которым красовалась надпись, выполненная вязью. Рано утром владелец выставлял на улицу два-три небольших круглых стола и стулья. На них усаживались старики в ярких халатах и пили кофе. Это был крепкий, густой напиток, который официант наливал из медного длиниогорлого кофейника с высоты почти четырех футов. Все его действия смотрелись как представление.

Бродя по рынку, она видела заклинателя змей, мастера по плетению корзин, гравера, наносившего рисунок на стекло, и повсюду ей бросались в глаза подозрительные, настороженные лица. Она не знала, объяснялось ли это недоверием к американке, или тем, что ее видели вместе с Омаром. Люди просто шарахались в сторону, если только она не подходила к продавцу с явным намерением купить что-то. Некоторые даже поворачивались спиной, чтобы не разговаривать. Никогда в жизни она не чувствовала себя таким изгоем.

В толпе не было других американцев или белых, но она была уверена, что национальная принадлежность ни при чем. Повернувшись, Джоан увидела, что местные жители со страхом смотрят на пятерых телохранителей, сопровождающих ее.

Она не могла шагу ступить без них. Однажды она встала среди ночи в надежде найти кухню во дворце, чтобы поесть. Когда она подошла к двери, один из охранников предложил принести ей все, что надо.

Она объяснила, что хотела бы заглянуть в холодильник, но он не понял. Не понял и того, что она голодна, но не знает, что именно хотела бы съесть, что она не собирается стоять перед раскрытым холодильником и созерцать его содержимое, словно это ее любимое занятие. В конце концов, голодная и разочарованная, она вернулась в постель.

Утром она решила пройтись по двору — они последовали за ней; она села завтракать в полном одиночестве и молчании — они наблюдали за ее трапезой.

Джоан повернулась к охранникам. Зачем им в таком количестве ходить за ней? Неужели одного недостаточно?

— Вы не возражаете, если я пройдусь по рынку одна? Один из охранников махнул рукой, показывая, что она может идти, и радушно улыбнулся.

— Спасибо, — сказала Джоан, тоже улыбнувшись и вздохнув с облегчением от того, что вся эта свора не будет висеть у нее на хвосте.

Она подошла к лавке, где торговали медными изделиями, и стала рассматривать их, позабыв о времени. Джоан взяла масляную лампу необычной формы и подняла ее к солнцу, отчего та напомнила лампу Аладдина. Вдруг она поняла, что охранники все-таки не оставили ее без присмотра, положила лампу и пошла дальше.

Джоан свернула за угол — телохранители не отставали от нее ни на шаг. Впереди она увидела мальчика лет двенадцати, который, разбрызгивая из баллона желтую фосфоресцирующую краску, выводил что-то на глиняной стене. Джоан не смогла прочитать надпись, поскольку никогда не была сильна в арабской графике.

Неожиданно один из охранников закричал что-то мальчику. Тот обернулся и увидел устрашающую форму и блестевшее оружие. Мальчик тут же уронил баллон с краской и бросился бежать.

Вопреки ожиданиям Джоан охранники не кинулись вслед за ним, а встали на одно колено, подняли свои автоматические винтовки, прицелились и открыли огонь по исписанной стене.

В воздухе засвистели пули, от ударов которых глиняная стена разлетелась на куски. Джоан вздрогнула от неожиданности. Она хотела закричать, но не смогла произнести ни звука и стояла, зажмурившись, пока рядом трещало и грохотало оружие. Она слышала, как деревенские жители пронзительно закричали от ужаса и бросились бежать, стараясь укрыться за столами, коробками и повозками, запряженными волами.

Стрельба велась непосредственно вокруг Джоан, но спрятаться ей было негде. Она была уверена, что какая-нибудь пуля рикошетом обязательно попадет в нее.

Глядя на стену, она поняла, что от той скоро ничего не останется.

Джоан зажала уши руками.

— Прекратите! — закричала она охране. — Что вы делаете? Остановитесь!

Но они не слышали или не хотели слышать. Кусок глины ударил ее по лицу. Джоан дотронулась до щеки и ощутила на пальцах кровь.

Наконец охранники прекратили стрельбу. К этому времени вся улица была окутана огромным облаком дыма. Не спеша люди вышли из своих укрытий и вновь занялись работой как ни в чем не бывало. Все происшедшее казалось Джоан невероятным: ведь это их деревня, так почему же они позволяют солдатам запугивать себя?

Джоан решительно подошла к старшему из охраны. Оказавшись с ним лицом к лицу, она не испытала страха.

— Почему вы стреляли по стене? Что он написал? Что значит эта надпись?

Лицо солдата сохраняло жестокую холодность и бесстрастность. Не проронив ни слова, он ушел.

Джоан схватила за руку старую женщину, продававшую манго.

— Почему они расстреляли надпись? Что она означает?

Но старуха лишь покачала головой и вывернулась из ее рук, притворившись, что не понимает. Но Джоан видела выражение ее лица, она заметила страх в глазах старой женщины.

Джоан не собиралась сдаваться. Она схватила молодого крестьянина лет тридцати. Он производил впечатление человека семейного, ответственного и основательного.

— Что он написал? — настойчиво спрашивала у него Джоан. — Что он написал?

Человек отшатнулся от нее и скрылся. Ярость в его взгляде боролась со стыдом. Джоан чувствовала, что подбирается к истине. Может быть, он скажет ей потом, когда не будет охраны?

Позади нее из гущи толпы раздался голос.

— Требуем возвращения Алмаза!

Джоан повернулась в тот момент, когда голова старика, произнесшего эти слова, скрылась в толпе, и она не разглядела его.

— Алмаза? Какого Алмаза? — вопрошала она толпу и вдруг поняла, что никакого языкового барьера не существует.

Охрана подошла к Джоан и подхватила под руки. Они приподняли ее и понесли.

— Эй, что вы делаете? Пустите, пустите меня! Я же гость!

Один из охранников прокладывал дорогу сквозь толпу, орудуя прикладом, а другие двигались сзади, неся Джоан. Чем энергичнее она отбивалась, тем сильнее ей сжимали руки: порой казалось, что еще немного — и у нее захрустят кости. Джоан стала вырываться, требуя опустить ее на землю, но они не ослабили железной хватки.

***

Омар не отрываясь смотрел на свое отражение в освещенном зеркале. Он наблюдал за работой гримера, который осторожно наложил слой темной тональной пудры под высокие скулы, а затем плоской кисточкой из верблюжей шерсти покрыл все лицо бронзовым блеском. Омар придирчиво осмотрел себя: кожа сверкала, но выглядела естественно. Очень важно, чтобы макияж не был заметен. Его народ не поймет этого: они вообще не допускают мысли, что мужчина может пользоваться косметикой. Но он хитрее их. Омар улыбнулся, глядя на свое отражение, и остался доволен, решив, что сегодня красив как никогда.

Гример подчеркнул рисунок бровей, затем наложил краску для век вокруг огромных круглых глаз, после чего кисточкой из верблюжей шерсти убрал лишнее. Трудными в работе оказались густые черные ресницы.

Он открыл глаза.

— Достаточно. Я не Валентине.

Гример поклонился и снял с Омара полиэтиленовую накидку, которая защищала его форму — очень дорогую и искусно сшитую. Второй такой формы не существовало во всем мире. Омар заказывал ее у Ива Сен-Лорана.

Материал, из которого были сшиты брюки и китель, отличался изумительной чистотой синего цвета и был изготовлен из смеси хлопка и шелка. Необычайный цвет напоминал синеву темных ночей над Сахарой или небо во время заката. В центре каждой пуговицы, сделанной из куска золота, сверкал сапфир. На талии мундир перечеркивал огненно-красный пояс, а плечи украшали золотые эполеты. Омар никогда не служил в армии, но был уверен, что многочисленные войны, которые он вел в юные годы на улицах родного города, дают ему право носить ордена и медали, красовавшиеся на груди. По сей день он не уставал поражаться, что никто так и не спросил его, откуда эти награды и за что они получены. Но если бы такое произошло, он бы их — любопытствующих, а не ордена — убрал.

Закрыв шею Омара полотенцем, гример осмотрел свою работу, пробормотал: «Так, так», — повернулся и обмакнул тоненькую кисточку в баночку с коричневыми тенями. Легкими движениями он нанес тени, отчего глаза Омара стали казаться еще более проницательными. Омар снова придирчиво осмотрел себя. Он был доволен своим видом, однако боялся, что грим будет все же заметен.

В следующий момент постучали, и, обернувшись, Омар увидел Джоан.

Она была одета в свободный комбинезон, перехваченный малиновым поясом. У нее оказалась очень тонкая талия, и Омару понравилось, как красиво лежит ткань на ее бедрах. Белокурые волосы были распущены и рассыпались по плечам. Ему импонировала манера западных женщин одеваться, но, в то же время, он усматривал угрозу в развитии своей страны по западному образцу, желая одного: чтобы его народ — и мужчины, и женщины — оставался тем, чем был — его собственностью.

Джоан выглядела взволнованной, когда решительными шагами подошла к Омару. Тот почувствовал недоброе.

— Проходите, Джоан, садитесь. Мне накладывают макияж перед выступлением по телевидению. Мой народ желает знать о моих делах и мыслях. Как вам кажется, у меня не очень затемнены глаза?

— Нет… — ответила она, посмотрев на Омара. До этого ей не приходило в голову, что он пользуется косметикой. — Они прекрасны.

— Отлично. Вы хорошо проводите время? — спросил он вежливо. Его сверкающие глаза смотрели с заботливым участием, давая понять, что она должна чувствовать себя как дома и что все ее желания будут исполнены.

Джоан показалось, что он говорил, скорее, как управляющий отелем, а не Божий избранник. Нехорошо если он заметит ее огорчение. В жизни она наделала немало ошибок, но никогда не была столь глупа. Поддавшись очарованию Омара, она позволила заманить себя в ловушку и теперь подвергалась огромной опасности.. Он сыграл на ее чувствах, как на музыкальном инструменте, воспользовавшись замешательством из-за книги, и заманил сюда. Все это было так не похоже на нее: Джоан никогда не принимала скоропалительных решений. Все знали, что она несколько дней обдумывала, какой фильм посмотреть во время уик-энда, а тут меньше чем за два часа приняла предложение Омара.

Инцидент, произошедший днем, лишь подтвердил ее ночные предчувствия. Может быть, Шана Александер и могла бы получить удовольствие от такой работы, но для Джоан лучше убраться с этой земли притворства и обмана.

У нее еще оставалась слабая надежда выбраться отсюда.

— О да, все.., замечательно, поэтому не сочтите меня невежливой. Я вдруг вспомнила, что в четверг вечером должна быть в Нью-Йорке. Вы понимаете, что, путешествуя и встречаясь со множеством людей, и все такое.., в общем, я перепутала все назначенные встречи, и двадцать третьего должна присутствовать на книжной ярмарке. Она проводится всего раз в год, и от этого зависит, как будут расходиться мои книги. Как бы я ни хотела присутствовать на вашем торжественном провозглашении, боюсь, мне придется уехать.

Джоан старалась, чтобы ее слова прозвучали искренне, непринужденно и в них не чувствовалось страха.

— Вы не можете уехать, — ответил он спокойно.

— Но мне нужно. Если вы пришлете мне необходимую информацию, я с радостью напишу эту книгу.

Она старалась не задеть его самолюбия. В конце концов, этот человек только что спросил ее, не слишком ли сильно подведены его глаза.

— Сожалею.

— Поймите мои чувства, — засмеялась она, но улыбка быстро сползла с лица: ей не удалось обмануть Омара.

— Вам придется остаться.

— Если уж там должны присутствовать Мейлер, Беллоу и Апдайк, то мне сам Бог велел. — Она сделала еще одну попытку, понимая, однако, что играет со смертью.

Омар встал и взял Джоан за руку. Он опять был прежним обаятельным Омаром — спокойным, улыбающимся, страстным.

— Джоан, я не похож на тех людей, с которыми вы привыкли иметь дело. Я избран Небом, чтобы стать Спасителем. Через два дня вы все увидите.

— Я не могу. Мне бы очень хотелось, но… Вдруг его глаза сузились и налились кровью — она зашла слишком далеко.

— Если вы расспросите окружающих, то поймете, что я не признаю слова «нет».

Значит, это — сделка, от которой она не может отказаться? Как же он собирался поступить с ней в противном случае?

Омар снял с шеи полотенце и бросил его — скорее, швырнул — на стул. Заговорив, он тоном дал понять, что гневается на Джоан.

— Теперь, если вы позволите.., мой народ должен услышать меня.

Он развернулся и направился к двери.

— Что такое алмаз? — выдохнула Джоан. К своему огромному удивлению, она произнесла это вслух. Она просто обязана была это сделать: поскольку Омар и без того был зол на нее, терять было нечего.

Он остановился и повернул к ней голову. Глаза смотрели сурово, губы не улыбались.

— Алмаз, вы сказали? Алмаз — это легенда. А я — живой, настоящий.

***

В Мексике, когда полуденное солнце нещадно палит, накаляя рыночную площадь, жители и торговцы имеют обыкновение отдыхать. В деревне Омара, когда торговля на Суке полностью замирала, наступало время просмотра американского телесериала «Династия». На всех базарах включались американские и японские телевизоры, настроенные на дублированный фильм, в котором Алексис Каррингтон выяснял отношения с Кристаль. Жуя фрукты, шоколад «Херши» и хрустящие кукурузные хлопья с острыми специями, подданные Омара, не отрываясь, смотрели на экран, поглощенные разворачивающимися на нем событиями. Женщины рассматривали платье Кристаль из серебряного ламе от Нолан Миллер, одобряя широкие подложенные плечи. Молодая женщина поправила свое покрывало, чтобы было лучше видно, а женщина постарше отметила, что американки позволяют себе много вольностей в одежде.

В тот момент, когда Алексис бросился на Кристаль и, как предполагалось, собирался сцепиться с ней в рукопашную, экран потемнел. Вместо драки между Алексисом и Кристаль — события, которого селяне ждали не одну неделю, — появилось улыбающееся лицо Омара.

На всех базарах, из каждой палатки и лавки раздались стоны, вопли, злобные выкрики. Народ Омара не жаждал услышать речь своего правителя.

***

Мириады песчинок, укладываясь в продолговатые барханы и разбегаясь волнами, образовывали великолепные золотые горы Сахары. В лучах огромного заходящего солнца, которое, казалось, вот-вот поглотит Землю, пустыня походила на хамелеона, постоянно меняющего свою окраску и пламеневшего огненно-красным, оранжевым и красновато-коричневым. По раскаленному песку, над которым плавился воздух, шел караван более чем из дюжины верблюдов. Снаряжение, манера передвижения, повадки животных сформировались и дошли до наших дней от древних цивилизаций.

Неожиданно первый верблюд остановился и окинул необъятные пески торжественным высокомерным взглядом: при этом золотые кисточки и уздечка мерно покачивались вокруг его серьезной морды. Наездник откинул голову назад и издал пронзительный крик дервишей. Тишина Сахары рассыпалась, нарушаемая раскатистым, долгим эхом, но никто из каравана не отреагировал на это, кроме двух человек, ехавших на последнем — самом маленьком — верблюде.

Джек ударил пятками по бокам животного, надеясь, что движение возобновится, но это не сработало. Видимо, следовало прихватить с собой шпоры. Вот уже несколько часов они ехали по пустыне, сделав всего одну остановку у оазиса около полудня. Раньше Джеку как-то не доводилось много размышлять об оазисах. Даже в Колумбии он старался не слишком удаляться от деревни, где всегда мое достать пива. Поэтому, достигнув наконец крошечной территории, поросшей травой и окруженной пальмами, он решил, что попал в рай. Никогда еще вода не казалась такой вкусной. Они отдыхали почти два часа. Тарак предупредил, что скоро полуденный зной станет нестерпимым. Джек дотронулся до своего носа: он обгорел и уже покрылся коркой, хотя голову и лицо прикрывала шляпа. Тут он снова вспомнил о Джоан и о защитных кремах, которыми она мазала нос.

Джек снова ударил пятками верблюда. Он думал о ночах любви под звездным небом, о том, как она смеялась над безделушками, которые он покупал в различных рыбацких деревушках. Он вспомнил, как они были в Париже, как она примеряла платья «от кутюр», как ели рогалики в крошечном кафе на левом берегу Сены. Он вспомнил, как она любила наблюдать за его утренним туалетом и как щекотала ему пятки. Но чаще всего он вспоминал, как обнимал Джоан, ощущая биение ее сердца, тепло ее тела, чувствуя, что она принадлежит ему. И на протяжении всего путешествия он слышал ее голос, который говорил, что любит его. Когда-нибудь, возможно, он и забудет, как она выглядит, но голос ее будет постоянно его преследовать.

***

Уже после захода солнца они прибыли на стоянку дервишей. Лагерь был большой, в нем насчитывалось более полудюжины разноцветных шатров, возведенных прямо посреди пустыни. Самый большой был украшен красивыми золотыми и черными кисточками, свисавшими с зубчатых навесов. Джек предположил, что этот шатер принадлежит Тараку и его братьям, поскольку они были вождями племени. Гудели гигантские костры, выбрасывая в ночное небо длинные языки пламени. Потрескивая, в воздух взлетали искры, которые кружились над лагерем, как светлячки.

Путешественники слезли с верблюдов, и Джек обратил внимание, что бежавшие к ним женщины и дети были одеты в набивные покрывала и туники из натурального шелка. На женщинах было много золотых украшений, даже с шарфов свисали медальоны.

Он слышал звуки флейты, тамбуринов, барабанов и деревянных духовых инструментов. Со всех сторон высыпали танцоры, жонглеры и исполнители танца с саблями. Молодые мужчины в тюрбанах, одетые в шаровары и обнаженные до пояса, размахивая в воздухе длинными сверкающими клинками, начали исполнять древний ритуальный танец, к которому присоединились все, даже дети.

Джек видел, как все, кланяясь, приветствовали Та-рака, пока он шел от своего верблюда к лагерю. Один из его братьев спрыгнул на землю, и к нему бросились красивая женщина и мальчик. Брат Тарака взял свой рюкзак и достал переносной стереоприемник и кассетный магнитофон. Мальчик завизжал от восторга и замахал руками, подзывая своих. Подбежали еще шесть ребятишек и стали обнимать отца. Дети взяли стереоприемник, магнитофон и убежали. Брат Тарака посмотрел на красивую женщину, поднял прозрачное покрывало и крепко поцеловал ее. Джек отвел глаза. В этот момент Тарак подошел к Джеку и Ральфу.

— Пойдемте, подкрепим наши силы.

— А туалет? — полюбопытствовал Ральф. Тарак оставил его вопрос без внимания и повернулся к племени.

— Эти люди — наши друзья из Америки. Они помогут нам возвратить Алмаза.

Слова Тарака вызвали радостное ликование толпы. Люди бросились к верблюду, чтобы помочь Джеку и Ральфу спуститься на землю.

Несколько девушек с закрытыми лицами взяли Джека за руки.

— Вот так. Очень трудное путешествие. Теперь самое время размяться, — саркастически заметил он, растирая свой зад. Он надеялся на продолжительный отдых, прежде чем опять придется сесть на верблюда.

Девушки хотели помочь и Ральфу, но тот отмахнулся от них.

— Пошли прочь! Не троньте меня! Не хватало только, чтобы мне опять делали уколы!

Ральф последовал было за толпой, но с каждым шагом все больше убеждался, что его зад не просто болел — он был стерт. Потребуется целая неделя отдыха и лечения, чтобы он зажил. Но у него нет этой недели, если он хочет получить заветный алмаз. Неожиданно на него фыркнул верблюд. Ральф посмотрел вокруг, убедился, что никто не видит его, и ударил верблюда по голени.

— А это вам, господин главный редактор.

Верблюд не стал дожидаться, когда обидчик уйдет, а плюнул ему прямо в лицо. Рыча, Ральф достал носовой платок и вытерся. Этот камень должен компенсировать все мучения, через которые ему пришлось пройти.

В лагере царило оживление, звучала ритуальная племенная мелодия, сопровождавшаяся ритмичным пением Чака Кана, страстный голос которого доносился из стереоприемника.

Повскакали дети и начали исполнять кочевой вариант брейк-данса. Несколько братьев Тарака схватили ярко раскрашенные мячи и биты и начали жонглировать ими в такт музыке.

Тарак пригласил Джека и Ральфа в свой шатер, стены которого изнутри украшали шелка и золотые цепи. Ночи в пустыне были холодными, поэтому Тарак дал Джеку шерстяную полосатую накидку. Вокруг переносной латунной жаровни сидели старейшины племени. Хотя они были представлены Джеку, он не запомнил имен, но оказалось, что все они отзывались на обращение «сэр».

Тарак хлопнул в ладоши, и в шатер вошли красивые женщины в шароварах, которые внесли огромные медные подносы, полные еды. Здесь были финики, начиненные орехами пекан, сыр, фрукты, дыни, ягоды и орехи, мясо, приправленное сказочными специями, так что Джек не мог разобрать, свинина это или баранина, запеченное мясо, а также мясо, обваленное в муке и зажаренное, необыкновенные колбасы, козий сыр и много вина.

Неожиданно в воздух взвились кинжалы, ножи, фрукты и куски мяса. Сначала Джек не понял: то ли он попал в очередной переплет, то ли это была застольная драка. Потом до него дошло, что эти люди не передавали друг другу еду, а перебрасывались ею. Он присоединился к всеобщей забаве, хватая фрукты, куски мяса и овощи, чтобы тоже приготовить себе шиш-кебаб. Нанизав все на кинжал, он положил его на жаровню и протянул золотой кубок девушке, которая наполнила его вином.

Тарак беседовал с мужчинами и женщинами. В комнате появились танцующие девушки, которые аккомпанировали себе на тамбуринах и флейтах. Джек ошалело наблюдал, как перед его носом летала различная посуда и как танцовщицы начали сбрасывать с себя одно покрывало за другим.

Подвыпивший Тарак нагнулся к Джеку.

— Мы танцуем, мы поем, мы празднуем наше единство с Небом. Это — путь дервишей. Ральф толкнул локтем Джека.

— Посмотри на этих ребят. Сегодня ни одна овца не может чувствовать себя в безопасности.

Тарак отпил большой глоток вина, и неожиданно протрезвел.

— В пустыне живет много племен, которые придерживаются различных традиций. Однако до того, как люди Омара организовали похищение нашего Алмаза, мы все жили дружной семьей. Теперь же нас разделяют подозрение и несправедливость.

Джек лишь кивнул, внимая каждому слову Тарака, который продолжил:

— Мы с братьями доставим вас на окраину деревни. Дальше идти нельзя: мы считаемся врагами, и, если попадемся, нас застрелят. Помогите нам, и мы отдадим вам все, что у нас есть.

— Слышишь, Коултон? — зашептал Ральф Джеку. — Ну и влипли. Мы находим их булыжник и в награду получаем набор ножей для мяса.

— Ты лучше будь начеку. Если эти ребята поймают тебя с камнем, то разорвут пополам и будут преследовать на протяжении следующих шести жизней.

Ральф грубо засмеялся и отмахнулся от Джека. Кто такой этот Коултон, чтобы пугать его всякими дурацкими россказнями? Ральф прекрасно помнил дни, проведенные в Колумбии с Золо. Там были враги пострашнее, чем кучка арабских невежд. Размышляя над этим, он решил, что страх Коултона — весьма кстати. Это увеличивало его шансы смыться с камнем, прихватив еще и двадцать тысяч Джека.

Ральф достал сигарету.

— Предоставь мне самому беспокоиться об этом. Он поискал зажигалку, но карманы были пусты. Черт возьми! Неужели он обронил ее у оазиса? Он еще раз проверил карманы пиджака.

Араб, сидевший рядом, повернулся к нему и дунул на сигарету. Изо рта дервиша вырвалось гигантское пламя, которое зажгло сигарету Ральфа.

***

В ночном воздухе над головой Джека поднимались идеально правильные кольца дыма. Он жадно затянулся, выпустил еще несколько колец и взглянул на луну. Они находились близко от экватора, поэтому луна была похожа на планету, стремительно приближающуюся к нему. Он слышал о том, как выглядит луна в пустыне, но всегда скептически относился к рассказам о ее размерах, считая их преувеличенными.

Джек окинул взглядом затихший лагерь. Все удалились в полосатые шатры. Костры догорали, потрескивая угольями. Кругом царило безмолвие, изредка нарушаемое похрапыванием верблюдов.

Джек никогда не считал себя героем, но эти люди смотрели на него как на человека, который вернет им их драгоценный камень. Он покачал головой. Как же он оказался в нынешнем положении?

Он занимался кладоискательством в Колумбии, пока не влюбился в Джоан. Теперь он опять гнался за сокровищем, хотя знал наверняка, что не получит его. На сей раз ему не достанется ни цента. Он был очень серьезен, когда говорил Ральфу, что случится, если тот попытается смыться с драгоценным камнем дервишей. Его разорвут на куски. Джеку не хотелось, чтобы с Ральфом что-нибудь случилось. Забавный парень Ральф. Джек почему-то считал своим долгом защитить его.

Джек подумал, что в последнее время в нем что-то перевернулось. Всего два дня назад он избегал всяких разговоров о необходимости жениться на Джоан. А теперь здесь, в пустыне, взял на себя роль старшего брата Ральфа, а заодно — спасителя кочевников, которых едва знал, и своей Джоан.

Если только она останется с ним… Из бумажника Джек достал ее фотографию. Это было все, что осталось от «Анджелины». На снимке, освещенном лунным светом, лицо Джоан выглядело рельефно. Он — чокнутый, если отпустил ее. Он должен был воспротивиться этому прямо там, перед Омаром, Глорией и всеми этими литературными снобами. Неужели ей нужны были лишь приключения, которых с лихвой хватало в Колумбии? Неужели ей их не хватило? Он должен был спросить, почему она его отвергает.

Он не хотел выглядеть героем ни в глазах дервишей, ни перед Джоан. Он хотел быть обыкновенным человеком. Но может быть, в этом и было все дело: Джоан мало обыкновенного мужчины, просто Джека.

Теперь его не интересовали ее желания. Она ему просто нужна, и Джек был полон решимости вернуть ее. Из слов Тарака он понял, что это рискованное дело. Ему не составит труда проникнуть во дворец: куда сложнее будет выбраться оттуда.

Джеку очень хотелось надеяться, что с Джоан все в порядке, что Омар не причинит ей вреда… Рука сжала снимок. Если хоть один волос упадет с ее головы…

Джек снова посмотрел на луну. Теперь ему оставалось одно — молиться.

Глава 9

Джоан с восхищением смотрела на мерцающую серебристую луну, от которой шел необыкновенно яркий отраженный свет. У нее было странное чувство, что точно такую же луну она видела в детстве, но с тех пор, как она встретила Джека, луна почему-то изменилась и теперь казалась ей самым грустным и печальным творением из всех, что она видела. Что бы только она ни отдала сейчас за объятия Джека и его голос! Но это было невозможно. Она была не нужна Джеку. Слава Богу, ей не пришлось пережить унижение и выслушать признание в том, что он больше ее не любит. Если бы он произнес эти слова, они бы преследовали ее всю жизнь.

Сколько же ночей потребуется, чтобы избавиться от воспоминаний? Она обнаружила, что не может спать в постели. Всякий раз, поворачиваясь, она протягивала руки, думая, что Джек рядом. Но его не было. Прошлую ночь она спала в кресле, возможно, и сегодняшнюю придется провести там же. И завтрашнюю ночь, и много других ночей, пока не будет написана книга для Омара.

Сейчас ей не выбраться отсюда, и поэтому следует максимально использовать ситуацию в своих интересах. Пути для побега перекрыты: у ее двери Омар поставил еще одного охранника, как будто пятерых тупиц было недостаточно.

Джоан облокотилась на подоконник и еще раз посмотрела на луну, прежде чем лечь спать. Тут она услышала звук работающего двигателя, и на площадь, расположенную прямо перед окнами, с грохотом вкатил грузовик. Джоан подбежала к тумбочке и выключила лампу — пусть все думают, что она спит. Затем вернулась к окну и посмотрела вниз на площадь.

Большой джип влетел на площадь, взвизгнул тормозами, остановился и сразу же погасил фары. Вокруг дворца не горело ни одного фонаря, но Джоан увидела в лунном свете, как из машины выпрыгнули двое мужчин. Они повернулись в ее сторону, и она смогла разглядеть, что это были белые мужчины лет сорока, одетые в комбинезоны и бейсбольные шапочки. Они были совершенно не похожи на всех, с кем ей пришлось встречаться во дворце Омара.

Внизу отворилась дверь, и появились двое охранников с явным намерением помочь вновь прибывшим. Они обошли джип сзади и начали выгружать оборудование. Сначала извлекли огромную, с кухонный стол бобину с намотанной на нее тонкой проволокой, затем — еще одну, потом коробки и ящики.

Один из мужчин в комбинезоне уронил гигантскую катушку, чуть не отдавив ногу своему товарищу.

— Черт возьми, Дж.Т., протри глаза, приятель! — закричал тот.

Эти двое были американцами. Джоан от радости чуть не захлопала в ладоши. Мужчины подняли бобины и занялись своими делами.

Неожиданно у Джоан созрело важное решение. Перед ней стояла дилемма:

— или сидеть в комнате с мрачным видом, думая о Джеке и отказываясь писать книгу для Омара, или все-таки попытаться проследить историю, ради которой она приехала.

Омар хотел, чтобы она написала книгу о Божием избраннике. Из того, что она видела и что происходило здесь, действительно можно было многое извлечь, однако совсем не рассказ о духовном могуществе Омара.

Омар был обманщиком, но, как ей подсказывала интуиция, не примитивным громилой. Сегодня, наблюдая за тем, как ему накладывают макияж, она почувствовала, что если не подчинится ему, то погибнет. Но у Джоан не было на руках фактов, а вот журналист, настоящий журналист нашел бы их. Если она пойдет по этому пути, то сможет найти способ выбраться из дворца и разоблачить Омара перед всем миром.

Она никогда не занималась журналистикой, но теперь случай представился. Если ее подозрения подтвердятся, она сможет не только поведать миру правду, но и повлиять на ход событий.

Джоан подошла к двери и выглянула. Все шестеро охранников вытянулись по стойке «смирно». Она быстро закрыла дверь. Хорошо бы изучить обстановку, но она уже потерпела неудачу, пытаясь избавиться от опеки охраны.

Искать следовало в другом направлении. Она взяла фотоаппарат, надела его на шею, выбралась через окно на карниз и встала, прижавшись спиной к стене. До земли было значительно дальше, чем это казалось из комнаты. Она осторожно двинулась по карнизу и, шаг за шагом, добралась до другого окна. Голоса, доносившиеся оттуда, принадлежали Омару и Рашиду. Они смеялись.

Джоан заглянула в комнату, которая оказалась вдвое больше ее собственной. Стены были увешаны фотографиями Омара; в углу на мраморном постаменте стоял его бронзовый бюст, подсвеченный снизу. Не комната, а храм.

Мебель была китайской: повсюду стояли черные, покрытые лаком комоды, столы и шкафчики. Кровать смотрелась как настоящее чудовище, возвышавшееся над полом на целых десять футов, и тоже была явно восточного происхождения. На противоположной стене висела большая карта Судана и долины Нила: некоторые места вверх и вниз по течению реки были отмечены флажками.

Омар сидел за столом и рассматривал фотографии, лежавшие перед ним в трех пачках, но Джоан не было видно, что на них изображено. Рашид заглянул Омару через плечо.

— Красиво, — сказал Омар, переворачивая снимок. — Красиво. — Он взял следующее фото. — А вот — моя любимая. Если бы ты не сказал, что это Рашид бен Амар, я бы его никогда не узнал, — добавил он с довольным видом.

Рашид засмеялся вслед за хозяином.

Омар встал и со снимком в руках подошел к стене. Джоан заметила, что там висят не только изображения Омара. Присмотревшись, она зажала рот рукой, чтобы не закричать.

Рядом с другими черно-белыми глянцевыми снимками Омар прикрепил фотографию повешенного человека. Зрелище было страшным.

Дальше висела фотография горящей машины, затем — обугленного тела. Омар был не только инициатором политических убийств, но еще и любил запечатлевать свои злодеяния. Это был не чудак, а сумасшедший, олицетворяющий собой зло и порок.

— Рашид, наших врагов больше не существует. Поэтому пора начать действовать и заняться душами людей.

Раздался стук в дверь, и Омар приказал войти; появился охранник.

— У американцев все готово? — спросил Омар и в ответ получил утвердительный кивок.

— Я сейчас приду.

Когда охранник ушел, Омар еще раз посмотрел на свою страшную галерею.

— И все-таки эта мне нравится больше всего, — сказал он Рашиду.

Затем оба вышли из комнаты.

Джоан переждала некоторое время, и, убедившись, что никого нет, забралась в комнату и подошла к карте. Города, помеченные флажками, должны были что-то означать. Вблизи фотографии выглядели еще страшнее, чем издали. Ее чуть не стошнило, но, подавив приступ, она сняла крышку с объектива и сфотографировала как можно больше участков карты и фрагментов фотогалереи, затем выглянула из дверей и, убедившись, что охраны нет, прошла через холл.

Повернув за угол, Джоан вошла в большую комнату. Омара нигде не было видно. Она почти пересекла ее, когда с противоположной стороны послышались голоса.

Джоан быстро юркнула за колонну, и в этот момент в комнату вошли, звонко смеясь, около двенадцати женщин в красивых шифоновых и атласных одеждах.

Джоан была уверена, что ее присутствия не заметили. Одна из женщин, одетая особенно ярко, подбежала к дальней стене и дернула за шнур. Длинные струящиеся занавеси раздвинулись, обнаружив стену, сплошь покрытую зеркалами. Женщины начали раздеваться. Их платья падали вниз, образуя у ног разноцветную гору ткани. Под экзотическими одеяниями скрывались колготки и трико — костюм, предназначенный для репетиций и разминки, — явно американского происхождения. Женщина в колготках цвета фуксии и сером трико открыла внушительный деревянный шкаф.

Она нажала на кнопку, и оттуда выкатился огромный телеэкран. Выбрав кассету, женщина вставила ее в видеомагнитофон и включила систему.

Суперкинозвезда Джейн Фонда целиком заполнила непомерно большой экран. Зазвучала музыка, перекрываемая голосом актрисы, проводящей занятия со своими ученицами.

Джоан подождала, пока женщины разогреются и перейдут к энергичным упражнениям, после чего решила выбираться отсюда. Когда женщины с головой ушли в разминку, Джоан перебежала к другой колонне, потом к третьей и так до тех пор, пока не выскользнула из комнаты.

Выбравшись из репетиционного зала, Джоан осторожно, чтобы ее никто не заметил, пересекла двор. Стояла мертвая тишина, и нигде не было видно ни Омара, ни Рашида. Джоан осмотрелась: вокруг ни души. В этот момент из высокой башни снова донеслась странная мелодия, исполняемая на флейте, которую она слышала накануне ночью.

Сгорая от любопытства, она пошла по направлению к башне. Поначалу Джоан думала, что все это не связано с Омаром — просто грустная мелодия манила ее. Однако в следующее мгновение она решила, что башня все же имеет прямое отношение к нему.

Она не сделала и пяти шагов, как услышала очень странное жужжание, доносившееся откуда-то снизу. Она свернула за угол и пошла вдоль стены. Гудение становилось громче по мере того, как она приближалась к решетке, расположенной на уровне цокольного этажа. Опустившись на колени, она увидела подвал. Теперь жужжание было просто оглушительным. Джоан заглянула через решетку.

В поле ее зрения попала часть какой-то хитроумной машины. В этой причудливой конструкции вращались диски, колеса, вспыхивали лампы, торчали провода. Куда шли эти провода, не было видно, но их были сотни. Красные, синие, зеленые и фиолетовые лампочки вспыхивали и гасли. Джоан осмотрела комнату: она была в три раза больше репетиционного зала дворца.

Над этим чудовищем трудились трое американских техников. Двоих она узнала: это были те, из джипа, а третьего они звали Коулт. Он возился с проводами. Сняв бейсбольную шапочку, американец надел наушники и продолжал колдовать над черными и красными проводами.

Человек, которого Джоан знала как Дж.Т., держал в руках пульт дистанционного управления.

— Как вы себя чувствуете, господин Омар? Вам удобно?

Джоан обвела взглядом комнату, но не увидела Омара, хотя голос его слышала.

— Машина очень гудит, — пожаловался Омар.

— При всеобщем ликовании и веселье ее не будет слышно, — успокоил Коулт Омара.

— Ну что ж, мне кажется, все в полной боевой готовности, — сказал Рой, третий американец.

— Вы должны полностью доверять нам, господин Омар. Мы готовили аналогичные эффекты для нескольких художественных фильмов. Например, Стив Маккуин не мог бы работать без нас, — при этих словах Коулт гордо выпрямил грудь.

Джоан прищурилась, чтобы лучше рассмотреть помещение, ведь Омар был где-то здесь. Если бы она увидела его, то, возможно, поняла бы, что происходит. Ей никогда не доводилось видеть систему столь внушительных размеров, напоминавшую огромные компьютеры двадцати— и тридцатилетней давности, но это был не компьютер. Что же это такое?

— Вы когда-нибудь встречались с Маккуином? — как можно непринужденнее Коулт спросил Омара.

— Не отвлекайтесь, продолжайте работать, — неторопливо прогудел Омар.

Коулт поправил что-то на пульте дистанционного управления.

— Отлично, Рой. Возьми его. Рой повернул на пульте диск. Дж.Т, следил за происходящим придирчивым взглядом: «Спокойно, спокойно…»

— Неплохо, неплохо, — проговорил Коулт, приободрившись.

Вдруг раздался громкий треск. Джоан от неожиданности вздрогнула.

— А, черт! — Рой ударил рукой по диску и отключил машину.

— Господин Омар, это очень сложный эффект. Чтобы отработать его, необходимо время. Клянусь, что он выполнялся сотни раз.

Внезапно появился Омар.

— Рашид! Я хочу немедленно видеть его! — завопил он.

Джоан быстро поднесла к решетке фотоаппарат и сделала наобум с полдюжины снимков. Времени для наведения на резкость не было, но она надеялась, что хоть один получится. Она слышала грохочущие шаги Омара и Рашида, которые поднимались по какой-то близкой лестнице. Джоан встала и прижалась спиной к стене как раз в тот момент, когда из подвала появились Омар и Рашид. Джоан стояла, затаив дыхание, пока они проходили мимо нее и пересекали двор по направлению к башне, откуда доносились звуки флейты.

Она видела, как они вошли в проем в стене, расположенный у основания башни. Раньше она как-то не замечала этой узкой дверцы, а теперь бегом бросилась к ней. Она осторожно вошла внутрь и притворила за собой дверь.

Было очень темно, и Джоан дважды споткнулась, прежде чем добралась до первой ступеньки. Она была уверена, что Омар и Рашид не слышат ее, так как они продолжали разговаривать между собой. Она медленно шла за ними по узкой винтовой лестнице, стараясь держаться на безопасном расстоянии. Ей не терпелось узнать, куда они шли, но при этом следовало соблюдать осторожность и оставаться незамеченной.

Поднявшись по лестнице, она попала в тесный коридор, который вел к большой деревянной двери с крошечным решетчатым окном. Это напоминало своего рода тюремную камеру. Кого же Омар мог посадить сюда? Кем бы он ни был, это была очень важная персона. Джоан была свидетелем того, как Омар уничтожал всех, кого считал своими врагами, уничтожал как паразитов. Послышались голоса.

Омар и Рашид, должно быть, вошли в камеру. Джоан решила ближе не подходить. Она обогнула лестницу, спряталась в темноте и, напрягая слух, пыталась понять, о чем шел разговор.

Голос Омара звучал взволнованно и зло.

— Скажи мне, как это делается! — потребовал он. Ответа не последовало. Раздался звук удара, затем еще одного. По-видимому, Рашид занимался своим любимым делом — избивал беззащитных.

— Это чудо. Ему нельзя научить, — послышался напряженный, но спокойный голос.

— Моему терпению приходит конец! — проревел Омар.

Послышалось шарканье ног, и дверь в камеру открылась. Джоан охватила паника. Спрятаться было негде, а момент, когда можно спуститься вниз незамеченной, был упущен. Единственное, что ей оставалось, прижаться к стене, пользуясь темнотой, и молить Бога, чтобы ее не увидели.

Джоан буквально слилась с глиняной стеной. Из своего укрытия она наблюдала, как Омар и Рашид вышли из камеры, закрыли дверь и направились к лестнице. Она прислушивалась к их шагам, пока не убедилась, что они спустились вниз.

Она медленно приблизилась к двери, поднялась на цыпочки и заглянула в решетчатое окно. В камере сидел чернокожий человек в очках. Он был очень худ. Обнаженные коричневые руки выглядывали из грязной крестьянской рубахи. Мешковатые штаны были завязаны веревкой на тонкой талии. На вид ему было далеко за сорок, хотя полной уверенности в этом не было. С таким же успехом ему можно было дать и сто. У него были тонкие, вьющиеся волосы, которые давно не видели расчески. Он сидел, скрестив ноги, и играл на флейте, напомнив Джоан многочисленных заклинателей змей, которых она видела на рынке минувшим днем. И, конечно, он не выглядел человеком, который мог представлять угрозу для Омара.

Джоан подняла фотоаппарат, чтобы сделать снимок. Этот узник, должно быть, обладал каким-то могуществом. Возможно, он был похищен у враждебного племени, и Омар собирался потребовать за него выкуп. Джоан прониклась искренним сочувствием к этому несчастному — ведь кем бы он ни был, он станет следующей жертвой Омара.

В тот момент, когда она собиралась щелкнуть затвором, на ее плечо опустилась огромная темнокожая рука, которая больно стиснула его.

Напуганная, Джоан обернулась и увидела возвышавшегося над ней Рашида. Он скрежетал зубами, отчего рубец на его лице казался шире, и свирепо смотрел на нее ненавидящим, жестоким взглядом.

Рядом с ним стоял Омар.

— Джоан, я привез вас сюда не за тем, чтобы вы рассказали об этом.

Рашид сорвал с ее шеи фотоаппарат и разбил о стену.

— Послушайте» я сейчас, же уеду и никому ничего не скажу. — Она знала, что на сей раз пощады ей не будет.

Злые глаза Омара были переполнены разочарованием. Она поняла, что если бы приняла его правила игры, то смогла бы выбраться отсюда и вернуться домой, в Нью-Йорк.

Вдруг выражение лица Омара изменилось, словно он впал в шоковое состояние. Он смотрел поверх нее через крошечное окно. Любопытство заставило Джоан заглянуть в камеру.

От удивления ее глаза стали, как плошки, — камера была пуста. Узник исчез. Сначала она решила, что это сумерки сыграли с ней шутку, но человека действительно нигде не было. Джоан задрожала, когда Омар встал перед ней, отпер замок и широко распахнул дверь. Оказавшись так близко от него, она почти физически ощущала его растущую ярость. От напускных манер не осталось и следа.

— Где Алмаз? — набросился он на Джоан.

— Алмаз? Я не…

Она была в замешательстве и напугана ненавидящим взглядом Омара. Не сказав больше ни слова, он замахнулся и ударил ее по лицу.

От удара голова Джоан запрокинулась назад. Ей было очень больно. Первой реакцией было желание ответить ему. Слезы жгли глаза и текли по щекам, но она не зарыдала в полный голос, а сжала кулаки, думая, как хорошо было бы стукнуть его. В конце концов она лишь зло посмотрела на Омара и прикусила губу, чтобы та не дрожала.

— Алмаз. Жемчужина Нила. Не выводи меня из терпения.

Джоан, не отрываясь, смотрела на Омара и отказывалась отвечать. Она не понимала, о чем он говорил, ее не волновало, что он думает, — она хотела успокоиться. Если бы рядом с ним не было телохранителя, Омар не чувствовал бы себя так уверенно.

Словно читая ее мысли. Омар отошел в сторону, оставив Джоан лицом к лицу с безобразно скалящимся Рашидом.

Джоан сжалась, приготовившись к ударам, которые неминуемо должны были посыпаться на нее. Рашид занес кулак: она закрыла глаза.

— Не тронь ее, Омар, — произнес чей-то голос с британским акцентом.

Джоан открыла глаза, поворачиваясь к узнику, который вышел из-за двери. Он улыбался Джоан, но его глаза смотрели вызывающе дерзко. Когда он говорил, его речь звучала властно и повелительно. Джоан, сама не зная почему, побаивалась его. Она перевела взгляд на Омара, который пытался побороть ярость и.., страх?

Джоан с любопытством посмотрела на пожилого человека.

— У вас есть алмаз?

Омар зашелся нервным смехом.

— Мисс Уайлдер, это и есть Алмаз.

Человек галантно поклонился Джоан, приложив руки ко лбу. Этот ритуальный поклон она видела много раз за короткое время пребывания здесь. С каждой минутой она все больше запутывалась. Человек был камнем или камень был человеком? Но кем бы он ни был — человеком или камнем, — он не мог исчезать и вновь появляться по своему усмотрению. Джоан растерянно покачала головой. Должно быть, она грезит. Она уставилась на Рашида, который выхватил и поднес к ее лицу нож.

Омар садистски улыбался.

— Разве я похож на дурака?

Джоан замерла: ее окружали маньяки и волшебники.

— Пожалуйста, — она умоляюще посмотрела на Омара, потом на нож. — Вы все неправильно поняли, но я уверена, что вам нужна помощь специалиста. Я знаю в Нью-Йорке отличных терапевтов…

Джоан еще не представляла, как ей удастся выпутаться из этой ситуации, но в одном была уверена — пока она говорит и слышит собственный голос, она жива.

— Жаль, — прорычал Омар, — а я с таким нетерпением ожидал нашей совместной работы.

— Не делайте этого. Мои книги разошлись пятимиллионным тиражом. Если вы убьете меня, вас разыщут. Будет скандал.

— Кто будет разыскивать? Может быть, ваш Джек? Джоан судорожно глотнула воздух. Из всех, кого она знала, только Джек наверняка будет искать ее. Так или иначе, он узнает, что случилось.

— Да, Джек, — Джоан уверенно улыбнулась.

— Мне следовало бы сказать вам раньше, что Джек мертв.

Джоан почувствовала, что нервы сдали: ей хотелось кричать, визжать, вопить, ее трясло. Это была истерика.

— Не смешите меня. Джек никогда не посмеет умереть, не сказав мне об этом.

— И тем не менее я позаботился о нем еще в Монте-Карло.

Джоан не поверила Омару. Он блефовал: так поступают все мошенники, видя, что терпят поражение. А ведь он потерпел поражение, не так ли?

— Нет.., вы не могли…

Омар кивнул. Его глаза победоносно блестели. Джоан больше не могла выносить этого. Накопившийся гнев, страх и печаль взорвали ее. Не задумываясь о последствиях, она подняла руку и ударила Омара по лицу.

— Негодяй!

Омар даже бровью не повел. Он улыбался, скрежеща зубами, глаза его налились кровью.

— Может быть.., но это останется между нами.

Прежде чем Джоан успела открыть рот, Рашид схватил ее за руку и швырнул в камеру.

Она споткнулась о кирпич, выступающий из пола, упала лицом вниз и смогла подняться только в тот момент, когда дверь захлопнулась и послышался злобный хохот Рашида, запиравшего замок. Омар бросил на нее взгляд через окошко и ушел.

Почувствовав вкус крови, Джоан поняла, что при падении разбила губу. Обернувшись, она увидела узника в очках, который сидел, скрестив ноги, и спокойно разглядывал ее. Он ничего не говорил, и лицо его ничего не выражало. Джоан почувствовала себя амебой под микроскопом — настолько придирчиво он изучал ее.

— Здравствуйте. Вы очень красивы. Ваши волосы натурального цвета?

— Простите?

— Извините меня. Я слишком быстро перехожу на личности.

— Кто вы?

— Узник, — ответил он гордо, широко улыбаясь при этом. Его глаза оживились.

— Сколько вы здесь находитесь?

— Около пяти лет. Мне здесь начинает надоедать. Размышлять и считать вшей можно лишь до тех пор, пока не начинаешь ненавидеть свободное время. Как вас зовут?

— Джоан Уайлдер. А вас?

— Аби аль-Рас… Но большинство людей знает меня под именем Алмаз.

Глава 10

На следующий день солнце взошло и стремительно поднялось, накаляя земли Омара. На Суке было многолюдно как никогда, поскольку в город пришли пастухи продавать скот. Лавочники начали торговлю раньше обычного, надеясь, что пастухи и члены их семей — первые покупатели на рынке — проявят интерес к товарам. Кафе были переполнены; у прилавков с фруктами, около продавцов хлеба и сыра толпился народ, Баранина, приправленная шалфеем и карри, готовилась на решетке прямо на открытом воздухе. Аромат жареного мяса смешивался с нестерпимой вонью, шедшей от стада овец, немытых человеческих тел и навоза.

Когда Джек и Ральф вошли в широко открытые ворота, им пришлось протискиваться сквозь толпу.

Последний раз Джек видел такое скопление людей на параде в честь Дня благодарения в Мейси в 1978 году. Смрад стоял тошнотворный. Многие годы Джек мечтал о том, чтобы побывать в таком экзотическом месте, и, с трудом прокладывая себе путь через толпу, с интересом рассматривал разноцветные платки, медные изделия, вязаные шали, корзины, сказочной красоты украшения. Откуда-то доносились выкрики суданца-аукционера, вынуждавшего пастухов продавать свой скот по объявленной цене. Повсюду посетители рынка, пастухи и продавцы, громко спорили о ценах. Он уже начал понимать несколько арабских слов. Проходя мимо лавки с глиняной посудой, Джек с удивлением услышал, как торговец ругается по-английски. Однако он не мог понапрасну терять здесь время, не мог думать ни о живописном базаре, ни о сувенирах. Все его мысли были только о Джоан.

Ральфу довелось побывать во многих странных, сомнительных местах, но хуже этого он не видел. От ужасного смрада не только тошнило, но и кружилась голова. Даже Колумбия показалась ему раем. Думая о своих впечатлениях, он чуть не угодил в кучу верблюжьего навоза. Куда только смотрит санитарная инспекция в этой стране? Ничего удивительного, что они вымирают здесь как мухи от многочисленных болезней и эпидемий.

Ральф посмотрел вокруг себя, потом — на Джека.

— Ничего себе местечко. Ну и дыра. Может быть, удастся купить здесь роскошную богадельню с двумя спальнями за пять-шесть долларов? Послушай, у меня такой план: ты находишь свою девчонку, я беру на мушку Омара, он показывает, где алмаз, и мы разбегаемся.

— Делай что хочешь и поступай как знаешь. Я хочу только найти Джоан и

— будь что будет, — сказал Джек.

Он позволил Ральфу поехать вместе с ним лишь по одной причине — ему надо было вернуть свои деньги. Ральф мог еще лет двадцать гоняться и за Жемчужиной Нила, и за Звездой Индии или еще за какими-нибудь драгоценными камнями. Единственное, что тревожило Джека во всей этой истории, было то, что Ральфу не удастся найти этот камень и он не пожелает расстаться с двадцатью тысячами.

— Конечно, — отозвался Ральф. — Можешь считать, что я тебе почти поверил.

— Как я тебе.

— В устах такого подонка это звучит почти как комплимент.

Джек ускорил шаг. Если они и дальше поползут в таком темпе, то будут добираться до дворца целый день.

***

Джоан печально посмотрела из окна и смахнула еще одну слезу. Она проплакала всю ночь, но и теперь никак не могла остановиться. Ей не хотелось верить в смерть Джека, но, зная, на что способен Омар, она допускала такую возможность. Джоан была всегда уверена, что почувствует утрату: сработает своего рода внутренний сигнал тревоги, который сообщит, что любимого больше нет. Но это была всего лишь романтическая уловка, которую она любила использовать в своих книгах. А в реальной жизни существует Омар, жестокий убийца, настоящее чудовище, которое не остановится ни перед чем. После того, как Джоан видела страшное досье в его комнате, она не сомневалась в реальности его угроз.

Она скрестила руки на груди и прислонилась к стене. Следовало бы поплакать о себе, поскольку Омар не бросал слов на ветер. Бессмысленно скорбеть о кончине Джека, если скоро она сама присоединится к нему.

Джоан посмотрела на своего соседа по камере. Алмаз играл на флейте, как делал это каждый день в течение последних пяти лет. Складывалось впечатление, что его абсолютно не волновала собственная участь. Он спокойно ждал, готовый ко всему. Джоан подумала, что оба они напоминают овец, которых гонят на бойню.

Ее бесило собственное бессилие, но более всего она ненавидела Омара — за то, что он убил Джека. Омар украл у нее шанс загладить вину перед любимым, объяснить ему, как глупо она себя вела. Как можно было все то время, что они провели вместе, думать о работе? Ей следовало больше времени посвящать ему. Да, она много чего натворила.

Джоан ударила кулаком по стене. Омару это так просто не сойдет. Если уж ей суждено умереть, она доставит себе удовольствие за его счет. Если он убил Джека, то заплатит за это. Может быть, ей не удастся уйти далеко, но ему придется попотеть, бегая за ней.

Джоан прошла в конец камеры, подняла маленькую табуретку и разбила ее о стену, затем взяла отломанную ножку, внимательно осмотрела ее. Ножка прекрасно подходила для задуманного. Джоан подошла к окну и начала долбить стену.

Заинтригованный ее странным поведением. Алмаз перестал играть на флейте.

— Что вы делаете? — спросил он наконец.

— В одной своей книге я устроила побег главной героине из старой тюрьмы в Тумстоуне, найдя в стене шатающийся камень. Она вынула его и с помощью пилки для ногтей расковыряла известковый раствор, скрепляющий кирпичи. Постепенно образовалась большая дыра, через которую она выбралась.

— И сколько на это ушло времени? Двадцать два года?

— Две страницы. — Джоан продолжала простукивать кирпичи. Работая, она кусала себе губы и спешила найти подходящий кирпич. — Но даже если это займет сто лет, я все равно выберусь отсюда и убью его голыми руками.

Чем больше Джоан думала о мести, тем сильнее она распалялась, представляя себя в образе суперженщины, которая душит Омара с силой десятерых мужчин. Она ясно видела, как он молит ее о пощаде, как его глаза вылезают из орбит и… Она застучала с утроенной энергией.

Алмаз обдумывал ее слова.

— У меня есть план.

Джоан остановилась и посмотрела на него.

— Он может не сработать, но мы попробуем. Мне нужна будет ваша помощь.

— Все, что угодно. — Джоан знала, что Алмаз сидел здесь длительное время и, может быть, раскрыл какие-нибудь секреты этой камеры. Возможно, здесь есть люк?

— Отлично. Встаньте, прижмитесь к стене, а пальцы держите вот так.

Алмаз показал, чего он хотел от Джоан, поднеся к носу указательные пальцы кончиками друг к другу на расстоянии нескольких дюймов. Джоан это напомнило тест, который полицейские предлагали пройти пьяным водителям, но она справилась с заданием.

С молниеносной скоростью Алмаз извлек неизвестно откуда рулон туалетной бумаги и повесил ее на пальцы Джоан.

Джоан посмотрела на туалетную бумагу, потом на Алмаза.

Он громко и заразительно хохотал, даже схватился за живот.

— Я все искал место, куда ее повесить, — произнес он, наконец, все еще смеясь. — Если бы у меня был карандаш, то я написал бы «Помогите».

Джоан было не до смеха. Ничего забавного она в этом не нашла и швырнула рулон в Алмаза.

— Простите меня. Мне не следовало шутить подобным образом. Но просидев здесь пять лет, чего только не придумаешь, чтобы развлечься.

Джоан промолчала, подняла ножку от табуретки и вновь принялась за работу. По крайней мере, она надеялась когда-нибудь увидеть результаты своего труда.

Алмаз опять сел, скрестив ноги, и взял флейту. Он сыграл несколько нот и опустил инструмент.

— А вашей героине не приходило в голову расшатать прутья решетки?

Он поднялся, подошел к окну, затем дернул за последний прут, и тот оказался у него в руке.

Джоан была ошеломлена. Ей не терпелось подробнее расспросить Алмаза.

— Просто невероятно! И вы просидели здесь пять лет?

— Возможно, до настоящего времени я не был готов к побегу.

Он добродушно улыбнулся, взмахнул в воздухе руками и в них появилась роза. Он протянул ее Джоан. Она приняла цветок, не отрывая взгляда от Алмаза, и понюхала его. Роза была настоящей, она пахла свежестью и была необыкновенного персикового цвета. Так кто же он, этот Алмаз, Аби аль-Рас? Что он за человек, если провел в тюремной камере пять лет, зная, что в любой момент может убежать? Больше всего ее поражало то, что все годы он терпел жестокое обращение Омара. Этому должно быть объяснение. В одном Джоан была уверена: Алмаз, больше чем волшебник, гораздо больше.

Он улыбнулся Джоан и показал на окно:

— Попробуем?

Джоан кивнула, и они вместе начали вытаскивать прутья.

***

Оказалось, что Джек весьма кстати поинтересовался у Тарака, где находится дворец Омара, потому что ему бы и в голову не пришло счесть это невзрачное, ничем не примечательное сооружение резиденцией одного из самых могущественных, богатых и опасных людей на Ближнем Востоке.

Дойдя до ворот, Джек постучал, но ответом ему была тишина. Он постучал еще раз, потом подергал дверь. Наконец, на уровне лица открылось маленькое окошко, в котором показалась пара злющих желтых глаз.

— Привет. Меня зовут Коултон. Я друг Джоан Уайлдер. Передайте ей, что я приехал и хочу видеть ее.

На лице Джека играла беззаботная улыбка, но охранника она не тронула. Тот пристально смотрел на Джека, желтые глаза его все больше сужались. Затем он перевел взгляд на Ральфа.

— А я ее брат, — сказал Ральф.

Окошко захлопнулось. Джек и Ральф ждали. Они слышали гул голосов и шарканье ног, но к двери никто не подходил. В животе у Ральфа урчало от голода. Он переступил с ноги на ногу и вопросительно посмотрел на Джека.

— Давай не будем спешить. Может быть, сначала Омар покормит нас?

Джек вздохнул с отвращением. Надо было быть последним идиотом, чтобы взять с собой Ральфа. Он то и дело жаловался: то сигареты не те, то еда не та. То он терпеть не мог вина, то ему срочно нужен был сортир. Ноги у него болели от хоть бы, а задница — от езды на верблюде. Джеку с трудом верилось, что Ральф отсидел шесть месяцев в тюрьме. Это больше походило на вранье.

Прошло не менее десяти минут, прежде чем охранник вновь появился у дверей.

— Мне ведено передать, что она не желает видеть вас. Всего хорошего,

— процедил он сквозь зубы и захлопнул створки.

Джек недоуменно смотрел на закрытое окошко.

— Эй, послушайте! Что значит «всего хорошего»? Джек навалился на дверь и начал барабанить по ней кулаком. Им не удастся так легко от него отделаться.

Он стучал, пока не отбил руки.

— Отличная работа, мой влюбленный мальчик. Они знают, что говорят. Женщина, которая встретила на своем пути святого, не возвратится к простому смертному.

Джек свирепо глянул на Ральфа. Он не нуждался в его ехидных замечаниях. Теперь он еще больше укрепился во мнении, что Джоан в опасности. Это не Джоан не пускала его во дворец, а Омар.

— Послушай, здесь должен быть еще один вход.

— Ну конечно, господин оптимист. У меня есть идея. Мы находим черный ход, оборачиваемся котами и просим блюдце молока.

— Заткнись ты, — огрызнулся Джек. Его терпению приходил конец.

Ральф сделал вид, что это его задело.

Ярость и чувство безысходности начали овладевать Джеком.

— Ты оказался здесь исключительно благодаря мне, — напомнил он Ральфу.

— Да, и за это мне следует прикончить тебя прямо на месте.

Ральф всегда без обиняков излагал свои мысли и намерения. Он устал от людей, которые постоянно стремились помыкать им. Сначала это был Айра, его кузен. Одному Богу известно, где он сейчас находится, но когда Ральф доберется до камня, встреча с Айрой станет тем семейным торжеством, которое пройдет по его, Ральфа, плану. Если бы не этот алмаз, Ральф давно бы прикончил Джека, и был бы отомщен. То, что им приходилось мириться друг с другом и терпеть присутствие друг друга, раздражало обоих. Джеку следовало бы зарубить себе на носу — впрочем, как и Айре — обидчиков Ральф не прощает.

Джек шел вокруг дворца, пытаясь заглянуть в окна и двери. Но двери были заперты, а большинство окон закрыто ставнями.

— Она, должно быть, за одним из этих окон. Завернув за угол, он увидел еще окна. Они были открыты, как предположил Джек, для доступа свежего воздуха.

Ральф внимательно оглядывал дворец и некоторые прилегающие к нему здания. Затем бросил взгляд на высокую башню в конце дворцовой стены.

— Вот она! — закричал он Джеку, показывая на башню.

***

Джоан выбралась из окна на неровный выступ и посмотрела вниз. Если бы она находилась сейчас на высоте нескольких сот этажей, то и тогда не была бы больше напугана. Закинув голову, она прижалась спиной к стене и впиваясь пальцами в бороздки между кирпичами, медленно скользила по выступу. Она двигалась влево, туда, где ее не сможет увидеть Омар, если посмотрит из дворцового окна. Под ногами Джоан лежала узкая улица, на противоположной стороне которой располагались многочисленные здания. Все они были ниже башни, но ближайший дом был пятиэтажным. От некоторых строений тянулись бельевые веревки, которые сначала крепились к башне, а затем шли к пятиэтажному дому. Там, по всей видимости, жило несколько семей, поскольку от него шло не менее дюжины веревок, и все на разной высоте. Джоан это напомнило Нью-Йорк.

Джек наблюдал, как Джоан и какой-то тощий человек — просто кожа да кости — двигались по выступу башни. Джоан чуть не потеряла равновесие, наступив на шатающийся кирпич, отчего тот полетел вниз.

— Эй, Джоан Уайлдер, ты опять пытаешься удрать от меня?

Джоан замерла, услышав его голос. Что это? Ей почудилось? Нет, это он…

— Джек, ты жив! — радостно закричала она, глядя вниз. Ей следовало больше доверять своей интуиции — если бы он умер, она бы это обязательно почувствовала. Значит, это не из области фантастики: его привели сюда узы любви, связывающие их.

Он улыбнулся ей, кивнув в знак подтверждения.

— Да, вопреки желанию твоего идола. Он вдруг сообразил, что она была не в помещении, а стояла на карнизе. И вместе с ней какой-то тип.

— Какого черта ты там делаешь?

— Не кричи. Мы спасаемся бегством, — ответила она спокойно.

— От кого?

— От Омара.

— Разве я не предупреждал тебя?

Он улыбнулся. Это была его Джоан. Омар, должно быть, решил, что надежно упрятал ее за решетку, но Джек мог бы немало порассказать ему о Джоан. Ее ничто не способно остановить. Видя, как она за дюйм за дюймом нащупывая дорогу, бесстрашно двигалась вперед, он вспомнил, как они перебирались через ущелье в Колумбии. Тогда Джоан ухватилась за лиану и, раскачавшись, перелетела на другую сторону ущелья. Теперь он снова восхищался ею.

— Джек! — крикнула Джоан. В голосе ее звучал упрек. Она стоит на узком карнизе и, как канатоходец, балансирует на одной ноге, стараясь не потерять равновесие и не упасть, а Джек опять выпендривается, пытаясь доказать, что лучше нее разбирается в людях. Вот они, мужчины!

Ральф фыркнул, слушая, как обмениваются любезностями Джек и Джоан. К тому моменту, когда они закончили пикироваться, Ральфа уже душил хохот.

Джек посмотрел на него, на его рот, искривившийся в отвратительном рычании.

— Что ты гогочешь?

— Вы оба — неудачники!

Джек отмахнулся от Ральфа и снова повернулся к Джоан.

— Держись. Я помогу тебе спуститься.

— Интересно будет посмотреть, — засмеялся Ральф. Поистине этот шут со своей шутихой стоили друг друга. Удивительно, как это в Колумбии им удалось смыться, прихватив изумруд. Но, к счастью, после Латинской Америки их умственные способности явно ослабли, стало быть, ему не составит труда удрать от Коултона и его девчонки и залечь в берлогу где-нибудь на Таити. Нужно будет найти тихое местечко… И желательно подальше.

В этот момент Джоан услышала пронзительный крик, донесшийся с дворцовой стены. Поднял тревогу один из охранников, стоящих на карауле у ее дверей. Он предупреждал других, что была предпринята попытка к бегству. Джоан слышала глухие удары своего сердца. Она попыталась двигаться быстрее, но под тяжестью каждого шага старые кирпичи крошились, грозя обвалиться, поскольку раствор уже плохо держал их. Сколько еще времени она сможет простоять здесь? Очевидно, они с Алмазом оказались непомерной ношей для древнего карниза.

Джоан посмотрела в сторону дворцовой стены. Несколько охранников бежали туда по лестнице. Их оружие блестело на солнце, и было слышно, как клацают затворы, кричат люди и топают ноги.

Раздался еще один предупредительный окрик, после чего действия солдат заметно активизировались.

Джек повернулся к Ральфу.

— Достань револьвер и прикрой меня.

— Что? Мы собираемся штурмовать дворец? Нет, приятель, поступай как знаешь, а я сам по себе.

Ральф бросил оружие и двинулся через площадь. Он еще раньше приметил небольшое кафе за углом и теперь направлялся туда. Поскольку он больше не собирался подвергать себя опасности без особой необходимости, то решил в этом симпатичном местечке переждать события, в которых Коултон отвел себе роль Джона Бэрримора. Ему, конечно, нужен был алмаз, но не ценой жизни.

Джек проводил Ральфа взглядом. Вот дерьмо! Ему давно следовало понять, что Ральфа волновала только собственная персона. Каким же надо быть идиотом, чтобы беспокоиться о безопасности этого недомерка! Джек нагнулся, поднял револьвер и заткнул его за пояс Он посмотрел на Джоан. Все его несчастья происходили оттого, что он всегда был слишком сентиментален.

На площадь выбежали люди Омара, вооруженные до зубов; у всех были автоматические винтовки последнего образца, ленты с патронами, ножи и револьверы.

Джек был уверен: все, что на них было, включая материал, из которого сшита форма, и даже козырьки фуражек, помечено клеймом «Сделано в США». Поистине, они жили в безумном мире, который политики сделали еще более безумным.

Поднялся страшный шум, пока солдаты обшаривали каждый уголок в поисках врагов из близлежащих деревень, которые должны были скрываться где-то здесь. Но поскольку солдаты оказались без руководства, бедные вояки как-то быстро сникли и растерялись. Однако в следующий момент Джек услышал громкий голос человека, который выбежал на площадь, отдавая приказы.

Джек бросился к повозке, запряженной волами и груженной сеном. Обернувшись в последний раз в бросив взгляд на приближающихся солдат, он попытался запрыгнуть с нее на крышу одноэтажного дома, однако, неверно определив расстояние, чуть не промахнулся. Ухватившись за край крыши, он повис, став отличной мишенью и легкой добычей для стрелков Омара.

Первая пуля рикошетом отскочила от стены и просвистела почти рядом с лицом Джека. Он повернул голову и попытался сосредоточиться на том, чтобы забраться на крышу. Он не выспался накануне ночью, и это теперь чувствовалось: тело будто налилось свинцом, и, как он ни силился, руки не слушались его. Позади он услышал крики солдат: «Американец!»; затем снова началась стрельба и засвистели пули.

— Ну давай, давай, Джек, — подгонял он себя, — если ты мог выделывать такие головокружительные трюки на водных лыжах, то неужели не покоришь эту чертову крышу?

Одна из пуль угодила рядом с рукой Джека, и он инстинктивно отдернул ее. Не выдержав нагрузки, вторая рука тоже начала соскальзывать. Он вновь быстро ухватился за крышу.

Сделав глубокий вдох и собрав все силы, Джек подтянулся одним рывком и, наконец, выбрался. Солдаты прицелились в тот момент, когда он перекатился на живот. Огнем автоматов они изрешетили край крыши и всю стену, срезав ее примерно на дюйм.

Между тем на площади поднялся шум, крики, началась паника. Торговцы, дети и животные беспорядочно метались. Овцы, напуганные стрельбой, бросились бежать, сметая все на своем пути: они опрокидывали лавки, сносили палатки, переворачивали повозки, груженные товарами, фруктами и овощами. На землю летела глиняная посуда, тут же превращающаяся в черепки, медные и латунные лампы. Пара волов, запряженных в большую повозку, поддалась всеобщему смятению и рванула. Ослепленные страхом волы изо всех сил пробирались сквозь толпу, давя цыплят и сминая клетки с голубями. Остановить их было нельзя, и они топтали все, что попадалось на пути.

Дети пронзительно кричали и плакали, зовя матерей. Торговец шелком делал отчаянные попытки спасти драгоценные рулоны тканей, когда овец понесло на его лавку. Они выбили опоры из-под полосатого навеса, и тот рухнул. Две овцы запутались в толстой ткани и никак не могли выбраться. Обезумев от страха, они бились в панике, то и дело задевая беднягу продавца. Его крики о помощи потонули в общем хаосе, воцарившемся на рынке.

***

Расположившись на гребне очень высокого бархана, Тарак и его братья ждали сигнала от Джека. Все утро Тарак мерил бархан шагами, то и дело поднося к глазам бинокль. Однако на горизонте ничего не было видно, хотя они занимали самую выгодную — насколько позволяла местность — позицию.

Этого момента Тарак ждал пять лет и уже начинал терять терпение. Омар столько времени держал в плену драгоценного Алмаза, что мусульманские племена больше не могли жить в раздоре и вражде. Он сильно сомневался в том, что американцы смогут помочь, и не исключал возможности, что Коултон только все усложнит. Но Тарак отчаялся, поэтому был рад любой помощи.

Он видел, как пастухи и жители окрестных деревень направлялись на рынок. Лучше бы эти люди делали свои дела в другом месте. Ему было ненавистно думать, что все они находились под властью Омара. Это был неудачный год для скотоводов, пастухов и фермеров. Засуха принесла неисчислимые страдания, и Тарак лелеял надежду, что с освобождением Алмаза племена объединятся, будут делиться пищей и водой, облегчая жизнь друг другу. Тарак знал, что Алмаз научит их заботиться не только о душе, но и о теле.

В очередной раз Тарак достал бинокль и посмотрел в сторону деревни. Неожиданно ружейная пальба разорвала безмолвие Сахары. Он услышал вопли боли и отчаяния. Тарак схватил винтовку, поднял ее над головой и издал клич дервишей.

В ответ на этот сигнал его братья и сподвижники вскочили на ноги и разом закричали. Наконец-то для них наступил день избавления!

Дервиши ринулись к своим лошадям и верблюдам, а один из них стал раздавать оружие. Воинственно потрясая винтовками над головами и вопя что есть мочи, дервиши поскакали вдоль бархана. Кочевники неслись, как туча, напоминая завоевателей из старинных сказок. Их яркие разноцветные бурнусы и платки развевались по ветру. Предводительствуемые Тараком, они летели к стенам ненавистного дворца.

Они летели навстречу своей судьбе.

Глава 11

Ральфу, в разгар упомянутых событий пересекавшему двор, так и не удалось добраться до кафе, где он предполагал дождаться Джека. Джек уже забрался на крышу и перелез через стену, а Ральф все стоял, будучи не в силах сдвинуться с места. Он во все глаза смотрел на несущихся овец, которых было так много, что они напоминали белое шерстяное одеяло. Впервые в жизни Ральф заметил, что у впавшей в ярость овцы дикие красные глаза.

Ральф попытался открыть рот, чтобы позвать на помощь, но не мог издать ни звука. Овцы с оглушительным топотом неслись во двор. Ральф повернулся и побежал. В следующий момент он был сбит и затоптан обезумевшим стадом.

***

Положение Джоан в полном смысле слова становилось настолько шатким, что она выбрала другой путь спасения — бельевую веревку. Услышав крики, стрельбу и топот овец, она посмотрела вниз: Джека нигде не видно. Ей казалось, что он забрался в воловью повозку, но теперь не было ни повозки, ни Джека.

Она медленно перебирала руками веревку, огибая белье, которое билось на ветру. Что-то белое хлопчатобумажное, по-видимому, нижнее белье, хлестнуло ее по лицу, больно задев глаза. На мгновение она ослепла, затем переставила правую руку, стараясь не смотреть вниз.

Для человека, который испытывал панический страх перед высотой, она провела слишком много времени в воздухе, по крайней мере с момента ее знакомства с Джеком. Но куда же он делся?

Опять раздалась стрельба. Это обнадеживало и означало, что Джек жив, в противном случае они перестали бы стрелять. До сих пор по ней не было произведено ни единого выстрела. Джоан уже стерла руки о веревку, и это причиняло ей мучительную боль. Всякий раз, отпуская одну руку, она боялась сорваться. Руки дрожали от напряжения, но собрав всю свою волю, она заставляла себя двигаться дальше.

Она подбадривала себя, повторяя, что Джек жив, и это поддерживало угасающую надежду. Не будет надежды — она не доберется до другого конца веревки.

А Джек был уже на крыше и смотрел на Джоан. Он забрался на ближайшее к ней здание, но все же был довольно далеко.

— Давай, давай! — крикнул он.

Джоан открыла глаза и посмотрела вниз — туда, где он ждал ее! Он замахал руками, показывая, чтобы она пошевеливалась. Джоан положила одну руку поверх другой — они, должно быть, уже кровоточили — а Джек все покрикивал на нее, сгорая от нетерпения.

— Ты бы сам попробовал! — огрызнулась она в ответ. Ей оставалось преодолеть еще двадцать футов, чтобы добраться до крыши, где стоял Джек. Нужно проделать этот путь, сказала она себе, и двинулась дальше. Превозмогая ужасную боль в руках, продвинулась еще на пять футов и вдруг услышала пронзительный крик дервишей, которые под предводительством Тарака влетели в деревню. У некоторых поводья были зажаты между зубами, в одной руке они сжимали саблю, в другой винтовку.

Последние овцы пробежали через базар, оставив затоптанного Ральфа в полубессознательном состоянии. Убедившись, что все овцы разбежались, он с трудом поднялся на ноги и оглядел свой разорванный в клочья костюм, весь в земле, песке и навозе, которые буквально въелись в ткань. Ральф поднес рукав к носу, и его чуть не вывернуло наизнанку. Он отряхнул от пыли шляпу и обернулся.

Его глаза округлились, когда он увидел, что прямиком на него с воплями и гиканьем несутся дервиши. Ральф отчаянно замахал руками и стремительно нырнул во фруктовые ряды, перевернув повозку и нарушив стройность пирамиды, сложенной из авокадо, манго и гранатов. Открыв глаза, он увидел лица трех разъяренных торговцев, изрыгавших проклятья. Ругаясь по-арабски, они набросились на него, размахивая кулаками. Отражая их удары и пинки, Ральф не обращал внимания на топот конских копыт: дервиши пронеслись мимо.

Миновав Сук, они устремились к внутреннему дворику дворца. С высоты своего неудобного и опасного положения Джоан сравнила их с конницей, которая спешила на выручку. Она не знала, кто были эти всадники, но они налетели на солдат Омара как чайки, камнем падающие в море за своей добычей. Завязался рукопашный бой, в котором кочевники явно теснили противника. Мелькавшие в воздухе длинные мечи опускались на головы солдат, которые вскинули винтовки, но так и не успели открыть огонь, поскольку наездники атаковали их сзади.

Джоан висела прямо над Джеком.

— Прыгай! — крикнул он ей, надеясь, что она услышит, несмотря на грохот.

— Ты поймаешь меня?

— Поймаю!

Джоан сделала глубокий вдох и разняла руки. Пока она летела, мелькнула мысль, что следовало бы поинтересоваться у Джека, как приземляться — сначала на ноги, упасть и покатиться или сразу на пятую точку. Она выбрала второй способ, надеясь, что Джек все-таки поймает ее.

Она приземлилась в его расставленные руки, но сила ускорения опрокинула их обоих и швырнула на крышу. Джек застонал, и она решила, что он разбился из-за нее.

— Ну, как? — произнес он, улыбаясь. Джоан бросилась ему на шею.

— О, Боже! Ты жив!

Она осыпала его поцелуями, провела рукой по его волосам и снова обняла. Да, она не ошиблась — он пришел, чтобы спасти ее, а это значило, что он по-прежнему пусть немножко, но любит ее.

Тут она вспомнила, что Джек был с каким-то человеком.

— Чумазый коротышка, которого я видела с тобой, — это тот тип из Картахены?

— О, это длинная история. Бежим отсюда, — сказал он, поднимаясь и помогая ей встать.

— Нет, я не уйду без моего друга.

— Какого друга?

— По камере. Вон он, — Джоан показала на бельевую веревку, с которой только что спрыгнула.

И тут они увидели, что Алмаз шел по веревке, как канатоходец. У него не было в руках никакого балансира, однако двигался он совершенно непринужденно, словно шел по Мейн-стрит. Сделав пять легких широких шагов, он добрался до противоположного конца и стоял на веревке, глядя вниз на Джека и Джоан и широко улыбаясь. Неизвестно откуда Алмаз извлек зонт, который быстро открыл, и, оторвавшись от веревки, плавно опустился на крышу.

Глядя на худого темнокожего человека, Джек онемел от удивления.

— Кто вы? И откуда у вас зонт?

— С озорной улыбкой, хорошо знакомой Джоан, Алмаз помахал в воздухе руками.

— Оттуда же, откуда и это.

Он поклонился Джеку и из пустоты извлек букет цветов.

Джоан подмигнула Алмазу, своему личному волшебнику. Но тут снова послышалась стрельба, напомнившая им, что момент был явно неподходящим для демонстрации фокусов.

— Пойдемте. Я знаю, где стоит техника. Алмаз, Джоан и Джек, замыкавший их трио, пробежали по крыше и перепрыгнули на другую.

В тот момент, когда Джек и Джоан собирались совершить прыжок, из дворца выбежал Омар. Он посмотрел на дерущихся солдат и дервишей. Ничего не случилось бы, если бы Алмаз надежно сидел под замком. Омар слишком хорошо знал Тарака: тот никогда не стал бы штурмовать его резиденцию, если бы не был уверен в том, что ему удастся освободить и увезти с собой Алмаза. Приставив ладонь ко лбу, чтобы солнце не слепило глаза. Омар внимательно посмотрел на башню. Прутьев в окне не было! Он быстро перевел взгляд на соседнее здание. Вот! На крыше он увидел Джека, Джоан и Алмаза!

— Алмаз! С ними Алмаз! — крикнул Омар своей охране.

Тарак, услышав крики Омара, остановился и проследил за его взглядом. Омар был прав.

— Алмаз! — воскликнул Тарак с благоговением. Лавируя между торговыми рядами и пробираясь боковыми проходами, Джек и Джоан, миновав Сук, бежали туда, где стояла военная техника. Поскольку солдаты бились с людьми Тарака на территории рынка, машины они оставили без присмотра.

— Вон, смотри, — Джоан показала на море военной техники и грузовиков.

Увидев такое впечатляющее зрелище, Джек невольно остановился. Чего здесь только не было! Его первым порывом было завладеть одним из джипов, однако вездеход, приспособленный для передвижения по пустыне, выглядел надежнее. Он побежал вслед за Джоан, которая направлялась к грузовикам. Неожиданно Джек притормозил.

В конце взлетной полосы стоял F-16, вокруг которого возились трое техников. Его двигатель работал, и Джек мог поклясться, что самолет заправлен и подготовлен к взлету.

— К черту машины! Что скажешь об этой птичке? Джоан открыла рот.

— Но ты же не умеешь летать!

— Откуда тебе это известно? — отозвался Джек.

— Что, разве умеешь?

— В некотором роде.

— Что значит «в некотором роде»?

Вопросы Джоан возмутили Джека: вечно она стремится вызнать всю подноготную человека, все его анкетные данные. Ну что ж, на этот раз она получит их.

— Я совершил несколько контрабандных перелетов в Мексику. Теперь очередь за реактивным самолетом. — Он решил, что Джоан теперь заткнется.

Техник, руководивший работами, приказал помощникам принести дополнительные инструменты. Они уже скрылись в ангаре, когда техник заметил Джека, Джоан и Алмаза, направляющихся к истребителю. Он слез с крыла, вытер лоб рукавом и приказал им убраться с поля, однако троица настойчиво приближалась к нему. Разъяренный наглостью этой компании, старший техник подошел к Джеку.

Джек широко улыбнулся, но в следующий момент как-то незаметно выбросил руку, которая молниеносно достигла подбородка противника, словно атакующая кобра. Техник рухнул как подкошенный.

— Прошу меня извинить, — сказал Джек.

Он забрался в кабину, а Джоан помогла Алмазу подняться на крыло.

Джек уставился на приборную доску, Джоан заняла место второго пилота и пристегнула свой ремень. На мгновение она сильно засомневалась, что они взлетят.

Джек довольно потер руки.

— Ну, что ж.., кажется, нет проблем.

Он запустил двигатель. Щелкая тумблерами и крутя ручки, Джек продемонстрировал, на что способен. Он нажал на красную мигающую кнопку, и выхлопные газы, вырвавшиеся с оглушительным свистом, буквально сдули расположенный сзади ангар.

Джоан издала победоносный крик.

— Ну, птичка моя! — воскликнул Джек и развернул самолет.

Взгляд Джоан был прикован к взлетной полосе. Пока все шло хорошо. Джек осторожно развернул самолет, описав идеальную дугу. Джоан посмотрела на него, и он уверенно подмигнул ей.

«Да, — подумала она. — Он знает, как управлять самолетом».

Джек был их спасителем.

Глава 12

Двигатели ревели, шасси визжали, а солдаты Омара к этому моменту уже забрались в джипы, бронемашины и вездеходы и неслись в конец взлетной полосы, чтобы опередить Джека. Выкрикивая приказы и ожесточенно размахивая руками, лейтенант давал указания своим людям перегородить полосу техникой. Машины одна за другой выстраивались в ряд, образуя стальной заслон. В джипах и открытых кузовах грузовиков стояли солдаты, нацелив винтовки на F-16.

Темноглазый лейтенант поднял руку, готовый отдать приказ открыть огонь. Его люди были вооружены современными полуавтоматическими мини-винтовками М-14. Они пробивали стальной лист толщиной четверть дюйма с расстояния трех тысяч шестисот футов. В отличие от винтовок М-16, которыми были вооружены люди Омара и выстрелы из которых причиняли ужасные увечья и страдания жертве, поскольку производились пулями со смещенным центром тяжести, М-14 была предназначена для ведения огня на поражение противника. Лейтенант предпочитал оружие новейшего образца.

Полоса была перекрыта, истребитель не мог разбежаться, и следовало заглушить двигатели. Лейтенант мысленно уже примерял орден на ярко-красной с золотом ленте, которым Омар наградит его за поимку американцев. Он повесил свою винтовку на плечо.

Но Джек продолжал нажимать на рычаги, поворачивая самолет то вправо, то влево. Истребитель дергало; он подпрыгивал, но взлететь не мог. Рев работающих двигателей был просто оглушительным, однако Джек был не в силах остановить их.

Джоан сидела, вцепившись в кресло, чтобы не вылететь в лобовое стекло. Ей все же не следовало доверять Джеку. Он летал только на одномоторной «Сессне». Истребитель F-16 — она читала об этом в «Ньюсуике» — был фактически ракетой, закамуфлированной под самолет. При его взлете летчики испытывают колоссальные перегрузки, кровь отливает от головного мозга, что порой приводит к потере сознания даже у тренированных людей, не говоря уже о таких неподготовленных пассажирах, как она. Джоан наблюдала за Джеком, который с бесстрастным видом нажимал на кнопки и щелкал переключателями. Все его поведение говорило о том, что он не читал этой статьи.

— Черт! Если я вырулю на взлетную полосу, то смогу взлететь!

— Не надо! — закричала Джоан, помня о перегрузках.

— Ты хочешь просто ехать на нем?

От собственного бессилия Джек ударил ногой по тормозам. Истребитель резко дернуло и развернуло на сто восемьдесят градусов. Когда он ослабил давление на тормоз, F-16 двинулся на скопление военной техники. Между Джеком и механизированным подразделением находилось три ряда палаток. Джек как безумный давил на тормоза, пытаясь вернуть самолет обратно на взлетную полосу, но у него ничего не получалось.

Благодаря стараниям Джека и его знаниям в области пилотирования и самолетовождения они вклинились в ряды палаток. Самолет все крутило, хотя Джек был уверен, что заглушил двигатели. Маленькая зеленая лампочка продолжала подмигивать, хотя давно должна была погаснуть. Крылья истребителя рвали парусину, оставляя от нее одни лохмотья, а уцелевшие палатки, несмотря на все маневры Джека, загорелись от выхлопа реактивных двигателей.

Джоан закричала, увидев сзади и по обеим сторонам от них пожары. На фоне пронзительно синего неба они были похожи на гигантские пылающие спички. За несколько минут от палаток остались одни дымящиеся головешки.

Будучи не в силах направить самолет на взлетную полосу, Джек увидел, что его несет прямо на Сук. Ворота главного входа были широко открыты. Джек расставил руки, словно измеряя расстояние, посмотрел на левое, затем на правое крыло и торжественно объявил:

— Наверное, пройдем впритирку!

Джоан посмотрела на Джека, силясь понять, о чем он говорит. Джек нажал на газ и отпустил тормоза. На этот раз самолет не завертелся, а стремительно, как стрела, двинулся прямо на Сук. Джоан закрыла лицо руками, затем медленно опустила их.

Ревя реактивными двигателями, истребитель со свистом пронесся через ворота рынка. Когда нос самолета был уже на площади, Джек понял, что ошибся в расчетах — левое крыло было полностью и безнадежно искорежено. Он высунулся из кабины и увидел изуродованный металл, болтающиеся провода и разлетающиеся во все стороны искры.

***

Дервиши оказывали достойное сопротивление людям Омара. Тарак занес свою саблю над противником, который пытался отбиться от него прикладом винтовки, и одним махом отсек руку, державшую оружие. Пронзительно вопя и сжимая окровавленный обрубок, солдат упал на колени. В этот момент на Тарака набросился другой солдат, прыгнув ему на спину с высокой площадки. Тарак перебросил его через плечо, швырнул на землю и вонзил в живот саблю. Вытащив оружие, он окинул взглядом поле боя. Люди Омара все подходили и подходили со стороны дворца. Он слышал свист сабель дервишей, поражавших противника. Возможно, люди Омара и были вооружены новейшими винтовками и гранатометами, но люди Тарака были настоящими воинами.

Дервиши не давали солдатам возможности не то что выстрелить, но даже прицелиться. На стороне дервишей было само Провидение; Тарак знал, что Омар — лжепророк и поэтому никогда не победит.

Омар бешеным взглядом посмотрел вокруг. Его люди с трудом сдерживали натиск дервишей, а он до сих пор не знал, где Джек и Джоан. Он подбежал к дворцовым дверям в тот момент, когда очередной взвод солдат прогрохотал через холл.

— Посмотрите в тех домах! Обшарьте улицы! — приказал он, показывая в противоположную от дворца сторону, но внезапно остолбенел, открыв от изумления рот.

По направлению к главной площади двигался F-16 — его F-16 с оторванным левым крылом! Набирая скорость, самолет с воем пронесся через Сук. Хотя размах крыльев стал теперь меньше, он по-прежнему не мог проехать по узким улицам, не причинив разрушений.

Сдирая глиняные навесы с домов, сбивая и переворачивая овощные ряды и полки с глиняной посудой, истребитель уничтожал все на своем пути. Джек завопил от восторга, когда увидел прямо перед собой искаженное злобой и отчаянием лицо Омара.

Джоан, подпрыгивая на кресле, обняла Алмаза. Теперь она была уверена в Джеке. Ему незачем уметь летать на самолете, раз он так прекрасно управляется с ним на земле! Она никогда не забудет выражение лица Омара. Он оказался в их власти. Интересно, что должен чувствовать человек, уничтоживший стольких людей, в момент собственного поражения? F-16 с ревом и свистом двигался вперед, таща за собой бельевые веревки, небольшие повозки, парусину и изуродованные корзины. Люди разбегались с криками, овцы метались как безумные. Все происходившее напоминало кромешный ад. Джоан снова взглянула на Омара. Этот момент был торжеством справедливости, о котором так любят писать поэты в своих произведениях.

Тарак слышал доносившийся сзади оглушительный рев, но поскольку его противником оказался здоровенный и очень сильный солдат, он был всецело занят им.

Когда солдат упал, потеряв сознание, Тарак обернулся и увидел, как мимо него проплыл истребитель. Он посмотрел на кабину, увидел Джека, его американскую подругу и…

— Алмаз! Я вижу Алмаза! За ними, он увозит Алмаза!

Ральф продолжал отбиваться от торговца фруктами, который по-прежнему молотил его здоровенными кулачищами. Вдруг он услышал голос Тарака. Это придало ему сил и решимости: он стал защищаться с утроенной энергией, нанес противнику два сильнейших удара и смог подняться на ноги.

— Алмаз?

Мимо Ральфа пронесся истребитель. У него округлились глаза, и все, казалось, поплыло, когда в кабине пилота он разглядел Джека.

— Коултон! Ты грязный обманщик, мошенник, сукин сын! Ты опять обвел меня вокруг пальца!

С полдюжины бронемашин и джипов влетело на Сук, преследуя F-16.

Тарак издал древний клич и подал знак своим людям. Нанеся последние сокрушительные удары по солдатам, дервиши бросились к своим лошадям и верблюдам. Тарак сел на вороного жеребца и поднял над головой винтовку. Конь под ним заржал и галопом понесся вслед за самолетом.

Ральф с трудом отделался от продавца фруктов, выбежал на улицу и попытался остановить нескольких дервишей, цепляясь за уздечки, но это было невозможно.

— Эй, ребята, подождите меня!

Дервиши не обращали на Ральфа никакого внимания, так как все их мысли были заняты Алмазом.

Джек выполнил прекрасный поворот, и теперь F-16 двигался обратно — к въезду в деревню. Люди Омара преследовали самолет на джипах и строчили по нему из автоматов. Джек увидел, что солдаты закрывают въездные ворота. Черт возьми! Жаль, что он только слегка повредил стену. Ворота сделаны из железа и дерева, а он не может нормально разбежаться, набрать скорость и протаранить их. Если он врежется в ворота, то убьет себя, Джоан и ее друга.

Джоан обезумела от страха.

— Поворачивай самолет! Поворачивай!

— Куда? — крикнул Джек. Узкая улица превратилась в западню.

— О неееет! — закричала Джоан и зажмурилась, осознав, что сейчас они погибнут.

Алмаз улыбался. Он смотрел из окна с мечтательным видом, словно любовался достопримечательностями.

— Знаете, я впервые в жизни нахожусь в самолете. Джек обернулся и взглянул на него. Что за тип? Следовало срочно что-то предпринять. Коултон еще раз внимательно изучил приборную доску и нашел большую красную кнопку.

— Вот она! — воскликнул он.

Джек выпустил одну из ракет, закрепленных под крыльями. Мгновенно от ворот ничего не осталось, и уже в следующую секунду истребитель пронесся через охваченный пламенем пролом и вырвался на спасительное пространство пустыни.

Видя, что самолет оказался на свободе. Омар отдал приказ преследовать его, затем крикнул что-то Рашиду, и они оба заспешили во дворец.

Дервиши с оглушительными воплями и гиканьем пролетели через главные ворота и последовали за войском Омара.

Наконец, из дымящихся ворот на совершенно обессилевшем осле появился Ральф. Он кашлял, задыхаясь в клубах дыма и пыли, погонял осла, постукивая ногами по его бокам, и в сотый раз за последние пятнадцать минут проклинал Джека Коултона.

***

Черный вертолет Омара, как смертоносный тарантул, полз по небу. Рашид держал курс на восток. Он наблюдал в бинокль за длинным шлейфом песка и пыли, поднятым F-16. Хотя истребитель двигался достаточно быстро, солдаты не отставали. Американцу пора понять, что эта мощная современная штуковина была ему не по зубам. По всему видно: авиация — не самая сильная сторона Джека Коултона. Омар надеялся, что его солдаты не будут стрелять без разбора и не убьют Джека и Джоан. Они нужны ему живыми. Насчет Джоан у него были свои планы. Она украсит его тайный гарем — не тот, что состоит из законных жен, а гарем из белых женщин, за который он заплатил непомерно высокую цену. Он подал знак Рашиду, и тот, увеличивая скорость, направил вертолет к истребителю.

Джек вел самолет по проложенной в пустыне дороге. Он уверенно чувствовал себя за штурвалом. Единственное, чего он не знал, — как взлететь. Чем больше он думал об этом, тем сильнее укреплялся во мнении, что от этой машины будет больше пользы на земле, чем на небе.

По этой же дороге в противоположном направлении шел старый автобус-развалюха. Это был одиннадцатичасовой рейс, и, как всегда, автобус был набит местными жителями, детьми и даже животными. Он ужасно дребезжал, в салоне стояла невыносимая вонь, но водителю до этого не было никакого дела. Он хорошо зарабатывал и не мог пожаловаться на жизнь.

Время, по всей видимости, приближалось к двенадцати, поскольку жара стала нестерпимой. Водитель вытер шею платком и посмотрел вдаль. От раскаленного песка поднимались волны горячего воздуха, создавая страшный мираж. Водитель смахнул пот с глаз. У него определенно начались видения, так как прямо на автобус неслась настоящая ракета.

Неожиданно водитель понял, что рев, стоящий у него в ушах, исходит от истребителя: парень достаточно поездил по пустыне и знал, что миражи не издают звуков. В тот момент, когда автобус и самолет должны были столкнуться, водитель резко бросил машину вправо, очистив путь для F-16.

Пассажиры ликовали и дружески похлопывали его по спине. Обалдевший водитель во все глаза смотрел на поток бронетехники, преследовавшей истребитель. Ничего подобного не значилось в его расписании.

Джоан вздохнула с облегчением, когда они пронеслись мимо автобуса. Он возник как бы ниоткуда. Неужели они так быстро едут?

Пока они пересекали пустыню, поднялся ветер, создавая крошечные вихревые потоки, в которые втягивался песок. Постепенно завихрения разрастались и становились мощнее, приобретая воронкообразную форму и ударяя в борт истребителя. Под натиском ветра, каждую минуту менявшего направление, самолет трясло. Джоан потуже затянула свой ремень и стала молиться.

Самолет несся вперед, легко преодолевая неровности, скользя по песку и буквально перепрыгивая через барханы. Джоан казалось, что от такой тряски ей выбьет все зубы. Прыгая по руслам высохших ручьев и рек, самолет дергался из стороны в сторону, при этом они заметно теряли скорость.

Джипы и вездеходы уже перегнали истребитель и теперь неслись по дороге, выжимая из двигателей все, на что те были способны. Перелетая через каменистые выступы и маневрируя между высохшими деревьями, люди Омара замкнули круг. Лейтенант приказал по рации машинам, идущим сзади самолета, приступить к захвату. Он проверил свою мини-винтовку и убедился, что она полностью заряжена.

Джек видел, что один из джипов несется слева от него. Это означало, что истребитель теряет скорость. Коултон включил форсаж, двигатели взорвались оглушительным ревом, и самолет вытолкнуло далеко вперед на барханы. Теперь истребитель и преследователей разделяло значительное расстояние, да и по песку он мог двигаться значительно быстрее.

Инерции отбросила Джоан назад и вдавила в кресло. Они неслись по пустыне с невероятной скоростью.

— Куда мы?

Джек обернулся и насмешливо посмотрел на нее.

— Ты что, смеешься? Я даже не понимаю, что делаю!

— Джек… — сказал Алмаз спокойно.

— Да, — отрывисто произнес Джек.

— Джоан говорила, что вы знаете кое-что о тропических птицах. Может быть, потом у нас будет возможность посидеть и поговорить об этом. Я никогда не был в тропиках и с удовольствием послушаю ваш рассказ.

Изумленный неожиданной попыткой этого человека пошутить в самый неподходящий момент, Джек всем корпусом повернулся к нему и уставился на Алмаза.

— Что?

Вдруг Джоан закричала, показывая вперед:

— Джек!

Нос самолета то поднимался, то опускался, словно он качался на качелях.

— Что ты делаешь?

— Ничего! — огрызнулся он, но еще раз посмотрел на приборы, чтобы перепроверить себя. Нет, никаких лишних кнопок он не нажимал. Возможно, это следствие включенного форсажа.

— Почему самолет так ведет себя? — требовательно спросила она.

Алмаз показал вперед.

— Хабо'об.

— Ха.., что? — переспросила Джоан.

— Песчаная буря. Это серьезно, — объяснил Алмаз. Огромное крутящееся коричневое облако поднялось из-за необъятного бархана, как восходящее солнце. Даже сквозь оглушительный рев двигателей было слышно нараставшее устрашающее гудение. В считанные секунды облако окутало небо и землю. Солнце скрылось, и все погрузилось в сумерки.

— Боже мой! — закричал Джек, когда буря накрыла их.

— Вовремя подоспела, — произнес Алмаз. Джоан с любопытством посмотрела на него. Должно быть, в медитации был какой-то смысл, поскольку складывалось впечатление, что Алмаза буквально ничто не волнует: сейчас он был так же спокоен, как в камере.

Неожиданно у Джоан возникло чувство, что она катится по «русским горкам». Самолет резко набрал высоту, потом затормозил, на мгновение повиснув в воздухе, и, раскачиваясь, полетел вниз. Затем F-16 оторвался от земли.

— Мы взлетаем! — в страхе закричала Джоан, думая о перегрузках.

Джек совершенно не знал, как управлять этим самолетом. Ему необходимо было затормозить, пока окончательно не пропала видимость. Джоан уже прощалась с жизнью, понимая, что спасения нет. Если они не разобьются из-за бури, то наверняка погибнут от перегрузок.

***

Черный вертолет Омара прожужжал над войсками. Рашид налег на штурвал и повернул машину, направив ее немного севернее. Вдруг Омар выронил бинокль. Его глаза наполнились ужасом — он увидел песчаную бурю.

— Поворачивай! Поворачивай!

— Поздно! — воскликнул Рашид, борясь с взбесившимся штурвалом, но ураган взял верх.

Вертолет начало трясти, и это не позволяло Рашиду посадить машину. Он пытался обуздать рычаги управления, но его болтало и бросало в разные стороны несмотря на привязные ремни. Выбившись из сил, он плюнул на все предосторожности, и вертолет понесло прямиком навстречу урагану.

Цепочка джипов и вездеходов Омара полным ходом двигалась к горизонту. Лейтенант смотрел на надвигающуюся бурю. Они шли со скоростью девяносто километров в час и, даже если бы теперь повернули от нее в противоположную сторону, то не успели бы опередить стихию. Их судьба была предрешена.

Когда песчаная буря поглотила F-16, вертолет и джипы, всем показалось, что они, как пророк Иона, оказались во чреве кита.

Глава 13

Над Сахарой простиралось безоблачное синее небо, словно не было никакой песчаной бури. Ветер стих, и на песок в поисках добычи выбралось множество насекомых и рептилий. Два желтовато-коричневых скорпиона не торопясь ползали по кускам черного покореженного металла, высматривая поживу.

Встретив маленького паука, они окружили жертву и нанесли смертельный удар, после чего разделили добычу. Насытившись, скорпионы сползли обратно на песок и устремились прочь от двоих мужчин, стоящих около груды металла.

Грязный, заляпанный, растрепанный Омар вознес руки к небу.

— О, Господи! Мой вертолет, мой новый реактивный самолет! Все уничтожено в одно утро. Нет, их мало убить. Мне необходимо знать, кто их родственники, друзья, знать всех, с кем они хоть раз встречались.

Рашид отвернулся, его холодные глаза осматривали пустыню.

— Мы найдем их.

***

Недалеко, за тремя барханами, F-16 уткнулся носом в песок так, что снаружи торчал только хвост. Со стороны он напоминал огромного металлического страуса. Джек лихорадочно осматривал аварийный комплект. В кабине, оказавшейся глубоко внизу, было жутковато. Изо всех окон был виден один лишь песок. Пассажиры чудом уцелели, но на борту не нашлось почти ничего, что могло бы им помочь.

— Этот ас летает налегке. Вода, оружие и коврик для молитв.

Джек пожал плечами, гадая, что на этой пустынной земле может оказаться полезным. Гадай не гадай, а определить это мог только случай.

Джоан сидела в тени от крыла, однако большого облегчения от этого не испытывала. Она чувствовала себя совершенно опустошенной, словно каждая косточка тела стонала под тяжестью только что пережитого испытания. Они оказались в пустыне, лишенные каких-либо средств передвижения Во всех направлениях простирались одни пески. Золотое солнце заливало их ярким светом, золотые лучи отражались в золотых песках. Этот цвет стал ей ненавистен. Никогда б не видеть его! Она бы все сейчас отдала за один дождливый месяц в Нью-Йорке с его чудесным серым небом. Джоан провела рукой по грязным спутанным волосам. У нее не было ни расчески, ни щетки, и, что хуже всего, ей нечем было прикрыть нос.

Рядом с Джоан сидел Алмаз, спокойный и абсолютно невозмутимый. Ей тоже хотелось бы проникнуться вселенским безразличием ко всему окружающему, а вместо этого она продолжала бороться с тошнотворным страхом, который поселился в ней в момент побега, не отпускал во время прыжка в объятия Джека и сопровождал в течение всего «полета». Сейчас ей особенно не хватало успокоительных таблеток — даже больше, чем защитного крема.

Посмотрев на бесконечные барханы, Джоан подумала, что, наверное, это и называется вечностью. У нее было чувство, что она смотрит в лицо смерти, медленной, мучительной смерти, когда кожа становится пергаментной и человек погибает от обезвоживания организма. Потом налетят стервятники и разберут ее по косточкам. Джоан содрогнулась.

— Куда мы теперь направимся? Алмаз показал на заходящее солнце.

— Туда. На запад. Так вы придете к Нилу. Это займет день-полтора пути. У хамаров есть колодец. Давайте прощаться.

Джоан посмотрела на запад. Полтора дня? Неужели ей придется провести столько времени под солнцем Сахары? Сколько она сможет пройти, прежде чем упадет от солнечного удара? Неужели ее нежная розовая кожа покроется волдырями, которые лопнут и будут кровоточить? А что если хамары не позволят напиться из их колодца? Во всем этом был риск куда более значительный, чем перегрузки.

Она посмотрела на Алмаза. Джоан начала привязываться к этому забавному человеку. У нее екнуло сердце при мысли, что им придется расстаться, а ведь именно это предстояло сделать. Джоан считала его залогом своей удачи. Он был ее другом, а с друзьями так не расстаются.

— А вы куда пойдете?

Алмаз указал противоположное направление.

— Я пойду через горы в город Хадир. Ведь остался всего один день до провозглашения Омара. Теперь, с вашей помощью оказавшись на свободе, я смогу остановить его.

— Вы хотите это сделать один?

— Вы можете пойти со мной, но я не смею принуждать вас. До свидания, Джоан.

Джоан чуть не заплакала, но все-таки улыбнулась Алмазу. Он сжал ей руку, не произнеся ни слова, но она поняла все, что он хотел сказать. Она вспомнила слова матери о том, что дружба, прошедшая через большие испытания и опасности и выдержавшая их, — самая крепкая и надежная. Теперь Джоан понимала это. С самой первой минуты, когда она увидела его в камере, Джоан знала, что он — необыкновенный человек. Он был святым, и в жизни у него была великая цель. Они вместе бежали от смерти и бросили вызов Омару. Еще два дня назад она сказала бы, что такое невозможно. Джоан не хотела, чтобы Алмаз уходил: если это случится, они никогда не встретятся снова.

Алмаз поднялся, открыл свой зонтик, улыбнулся, подмигнув ей, и пошел через пустыню Сахару, через это смертоносное пространство, каким его считала Джоан.

— У него же целая армия. Вы не сможете остановить его зонтиком! — закричала она Алмазу, но тот не отреагировал на ее слова и не обернулся, продолжая свой путь.

Из пилотской кабины показался Джек и просунул голову в люк.

— Хорошо, пошли.

Он спрыгнул с крыла самолета и встал рядом с Джоан.

— Да, леди, вы просто мастер подцеплять ухажеров. А этот Омар — ну просто душка, замечательный, благородный человек. Я не говорил тебе, что он взорвал мою яхту?

Джоан не отрываясь смотрела вслед удаляющемуся Алмазу. На фоне громадных барханов его фигура выглядела миниатюрной и очень хрупкой. Он, должно быть, сошел с ума. Конечно, чем-то она могла помочь ему, но их было всего лишь двое — праведник и женщина — против целой армии Омара. Джоан посмотрела на Джека. От него было не больше толка, чем от нее.

Что он сейчас пробубнил? Что-то об «Анджелине». Омар взорвал яхту? Джоан снова перевела взгляд на Алмаза.

Неужели Омар его убьет?

—  — Нет… — наконец, выдохнула она. — Мне очень жаль.

— Ну что ж, теперь надо накрыть Омара прямо у него в доме. Дервиши, что привезли нас сюда, рассказывали о драгоценном камне, алмазе, Жемчужине Нила, который он украл. Это какой-то священный камень.

Джек улыбнулся ей, полный решимости. Теперь, когда Джоан не угрожала опасность и она была вместе с ним, настало время подумать о мести. Омар уничтожил его мечту — «Анджелину». Если представится шанс сквитаться, он не упустит его. А если удастся найти этот алмаз, они смогут начать жизнь заново, и, может быть, Джоан снова полюбит его…

Джоан слушала Джека и не верила своим ушам. За сегодняшнее утро они просто чудом дважды избежали смерти, впереди их ждал опасный переход через пустыню, а Джека волновали ворованные алмазы. Нет, его ничто, видимо, не изменит… Значит, он лишь хотел воспользоваться ею для поисков очередного сокровища.

— В самом деле? — спросила она, не скрывая сарказма в голосе.

— Да. Я вернусь и найду его. Когда алмаз будет моим, я куплю «Анджелину-2» и отправлюсь в Грецию. Если хочешь, можешь присоединиться, но предупреждаю, что жизнь обещает быть беспокойной.

Джек хотел, чтобы слова прозвучали безразлично, но у него это получилось жестко. Теперь он жалел о сказанном, хотел выразить свою мысль иначе, но как всегда, когда он собирался изложить то, что чувствовал и думал на самом деле, слова с трудом давались ему.

Ну почему ему так трудно сказать, что он любит Джоан? Или прямо спросить, почему он ей больше не нужен? Правда, теперь он считал свои колебания оправданными, поскольку у него не было ни гроша за душой, ни яхты, а для женщин большое значение имеют собственность, положение в обществе и тому подобное. Ему хотелось дать ей все лучшее — ведь Джоан сама была лучшей из лучших.

Джоан чуть не задохнулась от возмущения. Слова Джека прозвучали так, словно он делал ей одолжение, приглашая с собой в Грецию. И на какой срок? Пока не решит отправиться на поиски очередных сокровищ, изумрудов, алмазов, сапфиров? Из его слов она поняла, что главное для него — найти камень, а уж она — дело десятое. Она ненавидела себя за то, что по-прежнему смотрит на него печальным, умоляющим взглядом. Не хватало еще, чтобы он догадался о ее истинных чувствах, чувствах отверженной женщины. Пусть себе думает, что она сильная и стойкая, как он.

— Нет, спасибо, — ответила Джоан, собрав всю свою решимость и показывая на Алмаза. — Я пойду с ним.

— Куда?

Джоан отряхнула песок со своей одежды. Она сверкнула на Джека глазами

— ее взгляд был жестоким и холодным. К удивлению Джоан, Коултон выглядел жалким и беззащитным, словно хотел получить от нее что-то. Ему всегда удавалось добиться своего, когда он смотрел на нее вот такими томными голубыми глазами. Она часто поддавалась этому взгляду. Джек был прирожденным артистом и всегда, в любой момент мог разбить ей сердце. Для него она была не более, чем кусок сырой глины, из которого он лепил все, что хотел. Она могла биться о заклад, что он стремится вернуть ее по одной-единственной причине — он потерял любимую игрушку. Какая же она была дура! Джоан поспешила уйти, чтобы не расплакаться у него на глазах.

— В священный город, чтобы остановить Омара.

— Подожди! Ты с ума сошла! Ты не представляешь, что с тобой сделает Омар!

Джек потерял всякое терпение. Что на нее нашло, если она с такой легкостью пренебрегает всякой осторожностью? Чем она будет отбиваться от Омара, имеющего вооруженную до зубов армию и огромное количество современной техники? Неужели она ненавидит Джека до такой степени, что предпочитает рисковать жизнью, только бы не оставаться с ним? Неужели они так отдалились друг от друга? Он должен был сделать что-то ужасное, чтобы она так его возненавидела. Может быть, на нес подействовала жара? В ней ничего не осталось от прежней Джоан. Неужели она не понимает, что с ним она будет в безопасности: он будет защищать ее, заботиться о ней. Что ж, ее слова по крайней мере выявили истину. А у него не было сейчас ничего кроме одежды на нем и сердца, переполненного любовью к этой женщине.

Джоан не изменила своего решения и стала догонять Алмаза.

— Спасибо, что приехал. Ты очень помог, — бросила она Джеку на ходу.

— Уверена, что ты найдешь свой алмаз и получишь все что хочешь, тем более, что только это тебе и надо.

В туфли Джоан набился горячий песок, поэтому она успела отойти всего футов на двадцать. Все было кончено. Она должна выбросить Джека из головы и из своей жизни. Ей нужен другой человек, который думал бы не только о деньгах, а вспоминал иногда о ней.

Джек смотрел ей вслед. Когда Джоан уехала с Омаром, он объяснил это тем, что она не смогла устоять перед арабом. Омар был так красив, богат, обаятелен и всемогущ, что ни одна женщина, даже Джоан, не могла сопротивляться его очарованию. А Джек был обыкновенным человеком — просто Джеком Т. Коултоном. Теперь же все представало в ином свете. Если до этого у него были сомнения, то теперь они полностью рассеялись: Джоан отвергла именно его.

Все ясно как Божий день, и только слепец может не видеть этого. Джоан была немножко авантюристкой. Ей нравилось играть со смертью, она не желала пропускать ни одного крутого поворота в жизни и получила свою порцию удовольствия, видя, как он рисковал ради нее. Он слышал, что Хемингуэй прожил жизнь подобным образом: корриды, пьяные драки и ссоры, уик-энды в тюрьме. Писатели. Может быть, Джоан считает, что на собственной шкуре должна испытать все мерзости, чтобы потом в подробностях описать их. Если это так, то она ненормальная.

Джоан уходила. Как Джек ни старался, он все же не мог отрицать, что любит ее и жаждет взаимности.

— Подожди! Неужели ты хочешь уйти с этим старикашкой, которого подцепила в тюрьме? Ну, хорошо. Если тебе нужны необыкновенные приключения, тогда пошли со мной!

Джоан не остановилась, хотя слышала, как он кричал ей вслед. Слезы ручьями бежали по ее щекам, но жаркий ветер пустыни высушивал их раньше, чем они достигали подбородка. Хорошо, что Джек не видит ее лица, иначе бы он понял, как много для нее значит. Ей казалось, что после их разрыва в Монте-Карло его слова и поступки не будут так больно ранить, но он опять ее одурачил. В этой жизни ей требовалось немного: нужно было лишь, чтобы ее любили ради нее самой. Если она вернется к нему, то только оттянет неизбежный момент, который когда-нибудь все равно наступит. Рано или поздно он кончит гоняться за сокровищами и перестанет нуждаться в ней.

У Джека было такое чувство, что он лишился половины самого себя.

— Хорошо, прекрасно! Иди! Я приехал сюда не из-за тебя! — закричал он, зная, что это ложь. — Я приехал, чтобы разбогатеть! Я приехал за этим алмазом!

Он потряс ей вслед кулаком. Ему хотелось схватить Джоан и вытряхнуть из нее душу.

Услышав последние слова Джека, Алмаз остановился и повернулся к нему.

— Если вам нужен алмаз, то лучше идите с нами. Я знаю, где он.

Ошарашенный Джек от удивления открыл рот. Оказывается, этот человек знал не только, как заставить Джоан следовать за собой, но и где находится драгоценный камень. Он не верил своим ушам, но слова Алмаза кое-что прояснили. Может быть, Джоан вовсе не бросила его, а тоже охотится за Жемчужиной Нила? Конечно! Именно так! И пусть сейчас она не очень довольна им, но у него появилась надежда; он постарается исправиться. Многие горы на этой планете были покорены благодаря одной лишь надежде. Джек Коултон не принадлежал к числу тех, кто добровольно отказывается от представившейся возможности, особенно если она приближает к заветной цели. И на сей раз он точно выяснит, любит его Джоан или нет. Эта мысль не давала ему покоя.

— Черт возьми! — выругался Джек, надевая на плечо полевую сумку с аварийным комплектом. Хотел он этого или нет, но снова шел навстречу смерти, словно какой-то мазохист. Нормальные мужчины не поступают подобным образом из-за женщины. Правда, он не был уверен, что все те, кого он знал, были по-настоящему влюблены. Джек двинулся следом за Джоан и ее другом, но вдруг остановился, обернулся и посмотрел на самолет, хвост которого торчал в воздухе. Впоследствии ему может не подвернуться случай отомстить Омару, а этот истребитель, его любимая игрушка, как нельзя более кстати подходит для задуманного.

— Что ж, отличная идея!

Джек открыл полевую сумку и достал кольт сорок пятого калибра. Он тщательно прицелился и положил палец на спусковой крючок, предвкушая то удовольствие, с каким он выпустит из ствола посланцев мести. Он покажет Омару, как увозить чужих женщин и взрывать чужие яхты.

Во весь голос Джек крикнул:

— Эй, Омар, получай, мать твою!

Он нажал на курок и попал точно в цель. F-16 мгновенно охватило пламя. С секунду Джек стоял, наблюдая, как огонь распространяется по фюзеляжу, а потом быстро побежал, догоняя Джоан. Он повалился на песок в тот момент, когда самолет взорвался.

***

Вездеходы, танки и джипы ползли по серповидному бархану, как ядовитые пауки. Возглавляли колонну советские танки Т-62, вооруженные стопятнадцатимиллиметровыми скоростными пушками. Легкие танки не ехали, а буквально летели по пустыне.

Омар наблюдал за своей техникой. Ему очень хотелось приобрести американский танк М-60. Если бы у него была эта машина с воздушным охлаждением двигателя, равной которой по скорости передвижения в условиях пустыни не было, да к тому же вооруженная английской стодвадцатимиллиметровой пушкой с непревзойденными баллистическими характеристиками, он без труда остановил бы Джека. Сегодня ему не хватило скорости, поэтому следует подумать о приобретении более быстрого вертолета и более современного вооружения. Джеку Коултону, причинившему ему столько неприятностей, несдобровать. Теперь, как никогда, Омар понимал, насколько был прав, когда противился распространению образования среди своего народа. Более того, надо запретить также трансляцию всех американских телепрограмм. Его народу незачем знакомиться с западной технологией: чем меньше они знают, тем легче ими управлять.

Омар раздумывал, как убедить американских военных в том, что он заслуживает их доверия. С тех пор как он заплатил марокканским ворам сумасшедшие деньги за кражу для него «мерседеса», он ничего так не желал, как танк М-60.

Рашид услышал шум подъезжающего конвоя, доносившийся сзади, но не обернулся. Он всматривался в пустыню, внимательно изучая каждый дюйм горизонта. Где-то там должен быть Коултон.

Рашиду не терпелось встретиться с ним. Он оттянул свою разорванную тунику. Она была испачкана кровью, сочившейся из глубокого пореза, который он получил при падении с вертолета. Рашид терпеть не мог шрамов. Ему хватало одного, а того противника, который оставил этот след на его лице, он разрубил на четырнадцать кусков — сам сосчитал. Он дотронулся до шишки на голове и чуть не закричал от пронзительной боли. Рашид прищурился и задержал взгляд на одной-единственной точке, видневшейся на горизонте. Он вытянул свою кривую руку, указывая на эту точку.

— Вон они!

Омар остановился и обернулся на крик Рашида. Его взгляд последовал за указующей рукой. Из-за самого дальнего бархана тонкой струйкой поднимался столб черного дыма. Ничего лучшего Коултон не мог придумать, чтобы обнаружить себя. Омар улыбнулся: неизбежная смерть Коултона станет радостным событием.

Глава 14

Песок въелся во все поры лица, набился в бороду и проник во все складки одежды. Тарак был похож на песчаного мутанта, какие могут появиться только в Сахаре. Он глубоко затянулся трубкой, выдохнул дым, после чего передал трубку одному из братьев, сидевших рядом с ним на песке. Поднявшись на самый высокий бархан, Тарак видел пол-Сахары. Его люди выстояли против песчаной бури, правда, не самой страшной из тех, что им приходилось видеть. Глядя на своих братьев, чья одежда тоже была в полном беспорядке, Тарак думал о том, что дервиши — сильные люди, поскольку в этой жизни им приходится противостоять многим трудностям. Они сидели полукругом, внимательно всматриваясь в горизонт и ища глазами хоть какую-нибудь зацепку — блеск металлического крыла, двигающийся предмет, — которая вновь дала бы им надежду.

Тарак не верил в смерть Алмаза. Для него, его братьев и других племен Судана было жизненно важно вернуть духовного лидера, истинного пророка, который поможет им в борьбе против гнета Омара. У дервишей не было русских танков, американских истребителей и французских патронов, но было крепкое здоровье и отважные сердца. Когда Алмаз защитит их своим благословением, у Тарака будет самая сильная армия в мире.

Неожиданно один из братьев встал и закричал, показывая на горизонт, над которым поднимался столб черного дыма.

— Это знак! Он жив! — торжественно объявил Тарак.

Все как один запрыгали, крутясь и издавая радостные крики. Тарак затянул песню, обнимая братьев и вознося хвалу Провидению. Он завертелся в ритуальном танце, а братья аккомпанировали ему, хлопая в ладоши. Потом все упали на колени и начали бить поклоны, молясь Всевышнему, после чего распластались на песке.

Тарак поднялся, призывая воинов сесть на боевых коней. Он вскочил в седло, ухватившись за гриву своего вороного жеребца, и вскинул над головой винтовку, широко и победоносно улыбаясь. Он обернулся, чтобы убедиться, что все его люди были в седле, и тут остановился, всматриваясь в даль.

По бархану брел маленький человек, направляясь прямо к ним. Его разодранная в клочья одежда была покрыта песком. Он с трудом взобрался на гребень бархана, шатаясь из стороны в сторону, на мгновение замер, потом ноги его подкосились, и он упал. Он пытался закричать, но рот его был забит песком, впрочем как и каждая пора и складка на теле. Голова откинулась назад. Тарак решил, что у незнакомца солнечный удар. Чело-пек скатился по бархану и распластался у ног дервишей.

Это был Ральф.

***

Останки F-16 все еще дымились, когда к ним подъехал Омар. Он приказал водителям вездеходов и другой техники держаться подальше, пока они с Рашидом обследуют самолет. Омару не хотелось терять ни одного своего драгоценного танка, если произойдет взрыв.

От истребителя, которым он так гордился, мало что осталось. Повсюду валялись куски металла и дымящиеся обломки. Кабина пилота была практически цела, поскольку по-прежнему находилась в песке.

Омар вспомнил, сколько лет ушло на то, чтобы где хитростью, где уговорами, получить этот самолет у американцев. Он дал им клятвенные обещания не иметь дела с русскими, хотя всего за три месяца до этого договорился с теми о поставке танков. А теперь американец захватил самолет и уничтожил его.

Рашид вылез из кабины, где надеялся найти тела убитых. Его лицо было перекошено от злости, а глаза налились кровью.

— Их нет.

Омар был оглушен этим известием. Это было невероятно. Алмаз, Коултон, Джоан — все убежали? Он посмотрел на догорающие обломки. Это не Коултон спас всех, а Алмаз и его сверхъестественная сила. Пять лет Омар продержал Алмаза в башне, надежно заперев его. За это время он создал армию и утвердился как правитель. Алмаз всегда знал, что его ждет смерть, но мог только догадываться, когда это произойдет. За пять лет никто не осмелился бросить Омару вызов. И теперь, когда он был в двух шагах от абсолютной духовной и политической власти над всеми племенами, его планы рушились. Его власть и могущество были поставлены под угрозу. Ни разу за пять лет Алмаз не предпринимал никаких действий, чтобы помешать Омару. Значит, Коултон и Джоан подтолкнули его к этому?

Если бы Алмаз погиб при крушении самолета, то это несколько усложнило бы дело и сделало инаугурацию Омара менее торжественной, но, в конце концов, смерть Алмаза можно использовать в своих интересах, убедив народ в том, что такова воля Всевышнего. Он, Омар, был истинным мудрецом.

Вмешательство Джоан и Коултона изменило ход событий, поэтому для Омара было жизненно важно найти их. Если он собирался стать правителем, то не следовало оставлять в живых никого из этого трио.

Омар размышлял недолго. Планы Алмаза было нетрудно разгадать.

— Он отправится в город. Рашид кивнул в знак согласия.

— Тогда он пойдет через горы, и к ночи мы схватим его.

— Доставь их ко мне в Хадир.

Рашид направился к вездеходам, поскольку они более всего подходили для передвижения по каменистой и сильно пересеченной местности, разделявшей пустыню и город. Прежде чем занять место в головном вездеходе, он отдал распоряжения водителям других машин, велев проверить комплектность боеприпасов, а солдатам приказал осмотреть винтовки и убедиться, что обоймы полны. Сюрпризы не нужны, во всяком случае, не теперь. Он подал сигнал, и двигатели были запущены.

Омар забрался в танк Т-62 и в последний раз кинул взгляд на дымящийся фюзеляж истребителя. Будучи уроженцем долины Нила, он в минуты опасности так же верил в предрассудки, как и большинство его неграмотных соотечественников. Может быть, гибель F-16 была знамением? Не исключено, что оно предвещало в будущем суровые испытания. Глаза Омара сузились. Он не имел права поддаваться опасениям. Если он будет сомневаться в своих убеждениях, в своей силе, то, бесспорно, потеряет все.

Омар в нетерпении отдал приказание водителю. Он вернется в Хадир и будет ждать Рашида вместе с пленниками.

***

Перейдя, словно в кино, от одной декорации к другой, Джек, Джоан и Алмаз оставили пустыню позади себя и начали опасный переход через горы.

Проходя мимо фантастически причудливого растения с широкими, плоскими зелеными листьями, Джоан подумала, что оно напоминает об Эдеме. Алмаз объяснил, что растение это называется «кат» и местные жители жуют его, используя в качестве мягкого тонизирующего средства.

— Этим стимулятором широко пользуются те, кто работает в поле, — усмехнулся он.

По пути им попался марах — дерево с голыми и гибкими ветвями, без листьев и шипов, — а также более сотни видов различных трав. У воды шелестел испанский тростник. Алмаз показал ей акацию с очень красивыми оранжевыми и ярко-красными цветами и эвкалипт с ароматными листьями.

Алмаз уверенно вел их через предгорья, не забывая обращать внимание Джоан на чудеса его родной земли. Несколько раз она останавливалась, чтобы получше рассмотреть какое-нибудь растение, о котором он рассказывал, а потом с трудом догоняла спутника. Джек медленно тащился сзади.

Он вытер пот со лба. «Ну только посмотрите на них», — подумал он. Джоан и ее новый приятель вели себя так, словно были на воскресной прогулке в парке. С каких это пор Джоан стала интересоваться природой? Джек перекинул сумку с аварийным комплектом на левое плечо и вздохнул с облегчением, когда, наконец, пустыня кончилась. Песок стал ненавистен ему до такой степени, что он представить себе не мог, что еще хоть раз в жизни будет по нему ходить.

Слава Богу, они избавились от Омара, так как Джоан это знакомство не предвещало ничего хорошего. Может быть, теперь, после ее рискованного побега из башни, она согласится с этим, хотя, когда дело касалось Джоан, он ни в чем не был уверен. Иногда она вела себя настолько неосмотрительно, что казалась умственно отсталой.

По-видимому, это было следствием ее врожденного оптимизма и безрассудной храбрости, которые заставляли девушку очертя голову бросаться в самые опасные предприятия, ни на секунду не задумываясь, чем все может закончится. Она была самым страшным своим врагом.

Джек увидел, как Джоан наклонилась и сорвала какой-то странный цветок. Она ни разу не обернулась, но он чувствовал, что она рада его присутствию. Джек тоскливо смотрел на ее бедра, покачивающиеся при ходьбе, и размышлял о том, сколько времени сможет обходиться без нее. Он был уверен, что надолго его не хватит. А она — думала ли о нем? Нужен ли он ей, хотя бы, как мужчина? Джек вздохнул, понимая, что об этом лучше не думать и надо поберечь силы на будущее.

Он остановился.

— Куда, черт возьми, мы идем? Вы знаете? Алмаз, не замедляя шага, бросил через плечо:

— Знаю. Мы идем через горы.

— Отлично. Это, конечно, многое проясняет.

— Джек, не отставай, — сказала Джоан и обернулась, чтобы посмотреть, насколько они продвинулись. Джек сердито глянул на нее.

— Послушай, оставь меня в покое и не беспокойся обо мне, хорошо? — Он был уверен, что это лишь улучшит ее настроение.

Он споткнулся о камень и почувствовал острую боль в ноге. Пот струился по шее, спине и груди. Теперь он мог с уверенностью сказать, что путешествие по джунглям Колумбии было просто удовольствием, настоящим раем в сравнении с этой преисподней.

— Идем через горы, — пробормотал он про себя, повторяя слова Алмаза.

— Неудивительно, что эта страна так чертовски отстала от всего мира.., за три тысячелетия здесь никто ни разу не удосужился дать вразумительный ответ.

Целый час они шли по предгорьям, прежде чем подошли к подножию гор. Джоан посмотрела вверх: там должно быть значительно холоднее. Ее комбинезон прилип к телу, и казалось, что она никогда не избавится от песка, скрипящего на зубах. Она отдала бы все за возможность принять сейчас ванну! Джоан изо всех сил старалась не думать о жаре и опасности, но темы деревьев и цветов были исчерпаны. Она, кажется, уже все узнала о скальных и осадочных породах, а также о почвах, которые встречаются в Африке.

Джоан посмотрела на Алмаза. Его ничто не беспокоило — ни жара, ни слепящее солнце, ни Омар.

Да, на этот раз она сплоховала. Было глупостью приезжать сюда. Надо было послушать Джека и остаться на яхте. Возможно, он и не любил ее, но следующий Новый год она встретила бы живой и невредимой. Теперь ее мучило предчувствие, что они обречены. Рано или поздно Омар накроет их своими вертолетами и ухлопает на вершине какого-нибудь бархана. И Джека он тоже убьет.

От таких мыслей ее охватила дрожь. Единственное, что заставляло идти дальше, это уверенность в удаче и спасении. Она не знала, как это удастся, но твердое убеждение, что они не погибнут, подталкивало ее вперед. Ей нужно было во что-то верить, хотя в данный момент она не понимала, где же путь к спасению.

В любовь она больше не верила благодаря Джеку. Она знала, что утрата надежды на такую любовь, о которой она мечтала всю жизнь, губительно сказалась на последней работе. В этом была причина ее творческой неудачи, и вряд ли она сможет начать писать снова. Она была внутренне опустошена, у нее не было ни идей, ни сюжетов, ни любви — ее душа умерла. Она никогда не будет такой, как прежде, и все это — по вине Джека.

Идти по скалистым горам оказалось не таким простым делом, как Джек думал поначалу. Они шли медленно, так как по пути не встречалось ни кустов, ни травы, за которые можно было бы ухватиться. Местность была каменистой и пустынной. Они продвигались по наветренному склону горы, где выпадало мало осадков.

Джек остановился, чтобы в очередной раз вытереть лоб. Ему никогда не приходилось лазить по горам в таком темпе; он окончательно выдохся и был не в состоянии идти дальше. Он взглянул на часы. Они шли уже несколько часов, а ему казалось, что еще и одного не прошло. Он потерял чувство времени, хотя всегда гордился своей способностью ощущать его. Он бросил сумку, достал фляжку и, сделав большой глоток и утерев рот, посмотрел на бескрайнюю пустыню, простиравшуюся под ними. От обломков самолета их отделяло уже много миль. Казалось невероятным, что они проделали этот путь. Джек посмотрел на Алмаза. Что-то было в этом тощем человечке, которого он не посмел бы и пальцем тронуть. Он походил на колдуна или волшебника, и, может быть, это он сделал так, что Джек потерял чувство времени. Вероятно, этот Алмаз был правнуком Аладдина.

Джек закрутил фляжку, бросил последний взгляд на пустыню и увидел, что по направлению к горам движется длинный шлейф клубящейся пыли. Он непроизвольно подался вперед и прикрыл глаза рукой, чтобы понять, что происходит.

— Эй, посмотрите туда! — крикнул он Джоан и Алмазу.

Они остановились и посмотрели, что так встревожило Джека. Джоан сразу поняла, что это Омар. Наблюдая за движением колонны, они слышали скрежет вездеходов, нарушавший тишину пустыни.

— Что ты сделала с этим парнем? — вскричал Джек. — Почему он так гоняется за тобой?

Ему не очень хотелось услышать ответ на этот вопрос, и, ощутив новый прилив сил, он схватил полевую сумку и стал спускаться по тропе, которая вела к очередному скалистому уступу.

Джоан решительно карабкалась по скалам. Она оглянулась, чтобы понять, насколько вездеходы сократили расстояние между ними, после чего торопливо продолжила путь.

Джек сокрушенно покачал головой.

— Это я виноват. Когда ты впервые обмолвилась о том, что хочешь поехать сюда, мне следовало привязать тебя к мачте и сразу же отплыть. Пару дней ты побесилась бы, но у меня было достаточное количество пива, чтобы спокойно пережить это.

Джоан фыркнула.

— Может быть, ты перестанешь ныть? Мог и не идти с нами.

Зачем она сказала это? Почему ей непременно нужно связать его какими-то обязательствами? Она не упускала ни единой возможности, чтобы уязвить Джека, и он то и дело отбивался.

— Я здесь для того, чтобы защищать свои интересы, — ответил он, решив, что сейчас не время признаваться в том, что — его единственный интерес — она. — И не злись на меня. Все-таки я спас тебя.

— У нас все шло прекрасно, пока не явился ты, вопя на всю округу.

— Ну, извините, что остался жив!

— Знаете, — произнес Алмаз, — найти свою любовь — все равно что карабкаться по горам. Это очень трудное восхождение, но когда вы доберетесь до вершины, то увидите, какой огромный путь проделали.

— Что? — не понял его Джек.

— Эта мысль пришла мне в голову неожиданно, но теперь, когда я произнес ее вслух, сам не понимаю, что сказал.

В следующий момент они услышали грохот, доносившийся снизу. Вездеходы почти добрались до предгорий.

Джек повернулся к Джоан.

— Твой дружок умеет бегать?

***

Сидя в головной машине, Рашид держался за приборный щиток, пока техника карабкалась вверх, преодолевая камни. Он достал бинокль, чтобы уточнить, где находятся американцы, и дал указание водителю держаться левее, чтобы обойти узкую тропу. Широкая выглядела надежнее, хотя и была завалена валунами, которые были помехой для вездеходов. Рашид проверил свой револьвер. Коултона он хотел убить сам, лично, хотя Омар и приказал ему этого не делать. Их смерть будет медленной, страшной и мучительной. От одной только мысли об этом Рашид заулыбался. Он с удовольствием насладится этим зрелищем.

***

Джек схватил Джоан за руку и притянул к себе. Теперь они двигались быстрее, чем прежде, но вездеходы неумолимо приближались. Даже приятель Джоан семенил на пределе своих возможностей. Опираясь на руку Джека и заставляя себя быстрее переставлять ноги, Джоан поднялась по крутому склону. Ее не покидало ощущение, что это сражение они проиграли.

Джек ухватился за выступ и попытался подтянуться, но сорвался. Вездеходы шли прямо на них.

— Почему бы вам не вытащить нас из этой переделки?

— Я уверен, что мой час еще не настал, поскольку мне на роду написано умереть не в горах, — сказал Алмаз.

— А как насчет нас? — поинтересовалась Джоан.

— Гммм.., теперь игра как-то круто изменила свой ход.

Джек, наконец, забрался на выступ, опоясывающий гору. Он подал руку Джоан, потом Алмазу и помог им подняться.

Выступ был узким, не более фута в ширину, и сильно завален камнями. Ноги Джоан соскальзывали то с одного камня, то с другого. Наконец, она приноровилась осторожно ставить ногу, прежде чем полностью опереться на нее. Одно неловкое движение — и она полетит вниз.

Задыхаясь от волнения, она посмотрела в сторону предгорий и увидела, что вездеходы остановились. Джоан подняла голову и прижалась к скалистой стене, пальцами впиваясь в камни, чтобы удержаться. Теперь, когда Джек стоял впереди нее, а Алмаз сзади, она должна была бы чувствовать себя в безопасности, но волнение не покидало ее. Им следовало обвязаться веревками, как это делают альпинисты. Господи! О чем это она? Ей никогда и в голову не приходило, что когда-нибудь придется лазить по горам. Она даже не знала, что в Северной Африке они есть.

Джоан медленно двигалась за Джеком, который шел первым. Она внимательно следила за тем, как он ставит ноги, и старалась делать так же. Когда ей показалось, что у них появился шанс на спасение, сверху один за другим начали сыпаться камни. Она не решалась посмотреть вверх, опасаясь, что один из камней угодит ей в глаз.

***

Рашид стоял рядом с вездеходом и в бинокль смотрел на преследуемое трио. Он должен преградить им путь, так как в противном случае упустит их, поскольку уступ, на котором они стояли, опоясывал горы и вел к проходу с противоположной стороны. Судьба давала Рашиду шанс, который он был обязан использовать.

Рашид обошел вездеход сзади, открыл люк и достал противотанковый гранатомет, на необходимости приобретения которого он настоял лично. Гранатомет был сделан в Германии, отличался надежностью и был удобен в обращении. Но больше всего Рашиду нравилось то, что из него можно было вести огонь на поражение противника. Он зарядил длинный цилиндр шириной в три дюйма, очень напоминавший реактивную противотанковую базуку, прицелился в уступ, на котором стояли трое беглецов, но стрелять с занимаемой позиции было неудобно. Он откинулся немного назад, чтобы получше прицелиться, и замер, приставив гранатомет к плечу.

Теперь угол прицела был идеальным. Схватить их живыми, как требовал Омар, ему не удастся. Положение стало безвыходным, и он вынужден прибегнуть к крайним мерам.

Рашид выстрелил и улыбнулся, представив, как доставит тела хозяину и заслужит похвалу.

Джоан посмотрела вниз в тот момент, когда от плеча Рашида отделилась какая-то ракета и устремилась к горам. К ней! Джоан пронзительно закричала, когда ракета с грохотом врезалась в гору под ними и взорвалась.

Она осталась жива!

Вдруг послышался гул, и горы как будто содрогнулись. Из-под ног Джоан посыпались камни, а стена за ее спиной задрожала. Снизу доносился ужасающий грохот, но ей не было видно, что произошло. Грохот все нарастал, и уступ затрясся еще сильнее. В следующий момент она поняла, что это сошел оползень и гора под ними оказалась полностью разрушенной.

Огромные каменные глыбы, куски горной породы и тонны гальки летели вниз, к предгорьям, откуда доносились крики солдат, которые залезли в вездеходы в надежде спастись. Некоторые даже успели отогнать машины на безопасное расстояние.

Джек кричал от восторга. Таких радостных минут ему еще не пришлось, переживать.

Он повернулся спиной к Рашиду и крикнул ему:

— Эй, Омар, поцелуй меня в зад!

Выглядывая из-за вездеходов, Рашид, который умудрился не получить ни одной царапины, свирепо смотрел на Коултона. Он не слышал, что тот кричал, но прекрасно догадывался о смысле слов. Пусть Омар получит своего Алмаза, но Коултоном он займется лично. Больше всего на свете ему хотелось схватить этого американца за горло и медленно, по капле выдавливать из него жизнь.

Джек посмотрел на злобное лицо Рашида. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, о чем думает этот уродливый сукин сын. Но Джека душил смех. Уже не первый раз потерпели поражение и Рашид, и Омар. Джек наслаждался чувством победы, которое полностью овладело им. В него вновь вселилась уверенность, что весь мир принадлежит ему. Ничто не может остановить Джека Т. Коултона!

Джоан не понравилось, как Джек смеялся в лицо Рашиду. Она была уверена, что это принесет беду. Ведь Рашид остался жив и будет по-прежнему преследовать их. Она посмотрела вперед и увидела, что уступа, открывавшего им путь к спасению, больше не существует. Должно быть, его снесло при обвале.

— Ну и что нам теперь делать? — спросила она Джека.

— Лезть дальше в горы, дорогая.

— Какие горы?

Джек повернулся и увидел, что путь отрезан. Всю веселость как рукой сняло. Им оставалось одно — повернуть назад и оказаться в объятиях Рашида, а это было не менее опасно, чем идти по разбитому уступу.

— Что ж, — сказал Алмаз, — думаю, нам придется найти другой способ подняться в горы.

Джек вопросительно посмотрел на приятеля Джоан:

«Кого он пытается обмануть?»

Однако в следующий момент откуда-то сверху упала веревка, которая повисла прямо перед Джоан. Она дважды зажмурилась, полагая, что видит мираж.

Алмаз схватил веревку:

— Вот один из них, — сказал он спокойно, словно давно ожидал появления веревки.

Джоан недоверчиво покачала головой, пытаясь осмыслить этот.., необыкновенный волшебный трюк Алмаза. Сначала он неизвестно откуда извлекает туалетную бумагу, потом цветы, зонт, заменяющий ему парашют. Ну почему бы, в таком случае, ему не раздобыть и веревку?

Она посмотрела на Джека: может быть, он понимает, что происходит.

Джек пожал плечами.

— Хватайся, — сказал он.

Джоан недоверчиво протянула руки и взялась за веревку. Она подергала за нее — веревка держалась крепко. Поразительно! Ее удивлению не было конца. Миражи Алмаза обрели реальность.

Понимая, что это единственный путь к спасению, Джоан начала карабкаться по веревке. Перебирая руками, она дюйм за дюймом поднималась вверх. Неожиданно веревка начала подниматься. От страха Джоан чуть было не разжала руки. Что это за чудо — веревка, которая поднимается сама?

— Держись! — закричал ей Джек.

Следом за Джоан за веревку ухватились Джек и Алмаз: все трое были медленно подняты по горному склону.

Это был самый сумасшедший побег в жизни Джека. А приятель Джоан его просто заинтриговал. С тех пор, как он познакомился с этим человеком, произошло слишком много неожиданных совпадений. Возможно, он был недалек от истины, считая его родственником Аладдина, и все эти истории о волшебниках, волшебных лампах и коврах-самолетах — не такая уж выдумка? Он верил в волшебство, а эта веревка…

— Как вы сказали, кто вы? — поинтересовался Джек у Алмаза.

— Я ничего не говорил.

Широко раскрыв глаза, Джоан смотрела на своих спасителей: черные как смоль лица, обрамленные копнами курчавых волос, намазанных навозом, уложенных в причудливые завитки и страшно спутанных. Некоторые лица были разрисованы белым мелом или глиной, что придавало им еще большую экзотичность. Они пристально смотрели на Джоан ввалившимися темными глазами, изучая ее одежду, украшения и волосы. Они дотрагивались до ее руки и отскакивали в сторону, перепуганные встречей больше, чем она сама. Затем они перешли к Джеку и стали разглядывать его. Они были почти голые — набедренные повязки непонятного цвета, обнаженный торс и многочисленные ожерелья из костей и зубов. Двое самых сильных юношей держали копья, украшенные перьями.

Выглядели они устрашающе, но вели себя как дети. Джоан затаила дыхание, когда один из них поднял ее руку и с интересом посмотрел на накрашенные ногти. Едва заметная улыбка говорила об одобрении.

— Это — нубийцы, — сказал Алмаз. — Народ, о котором все забыли.

Глава 15

С наступлением сумерек на пустыню опустилась прохлада, и Ральф зашевелился во сне. Он видел себя в огромных апартаментах отеля «Пласа»; в номер только что подали роскошный ужин. На кровати возлежала блондинка и сквозь пламя свечей смотрела на него. Они готовились отправиться в ночной клуб на собственном лимузине с личным водителем.

Ральф улыбнулся во сне, но неожиданно проснулся. Он сел и посмотрел по сторонам, сообразив, что все это было лишь сладкой грезой, а он — по-прежнему в пустыне, и «Пласа» — недостижимая мечта.

Вокруг него полукругом сидели дервиши. Он приподнялся на локте. Они смотрели на Ральфа с отсутствующим выражением лица. Ему было страшно неуютно в этом окружении и казалось, будто он — главное блюдо, поданное им на обед. Судя по всему, дервиши были не очень довольны тем, как шли дела.

Ральф попытался изобразить слабую улыбку. Вероятно, они расположились на ночлег, так как верблюды и лошади были привязаны неподалеку. Ему надо бы сделать еще одну попытку подружиться с кочевниками, особенно теперь, когда они смотрят на него так, словно он — главная причина всех несчастий.

— Спасибо вам. Я думал, что из меня уже сделали отбивную котлету. Я ваш должник. Когда будете в Нью-Йорке — возьмите такси и скажите, чтобы вас отвезли в Бронкс. Моя мама готовит такие колбаски с перцем, что пальчики оближешь.

Он опять улыбнулся, но выражение их лиц не изменилось. Он не смог завоевать их доверие. Один из дервишей потянулся к его кинжалу, вынул из ножен и стал жонглировать. Ральф с трудом проглотил обиду. По-видимому, следовало действовать умнее.

— Ну что, этот Коултон надул нас и смылся с алмазом? Он собирается продать его за сумасшедшие деньги. Он смылся, ребята, но мы поймаем его. Мы вместе отправимся на его поиски. Все. Братья! Я чувствую себя здесь как дома, как будто я один из вас.

Братья рассмеялись.

Он ничего не понимал. Ему казалось, что слова прозвучали искренне. Они должны прислушаться к нему, но с этими глупыми обитателями пустыни всегда одни проблемы. Они не способны уловить смысл делового предложения.

— Что тут смешного? — требовательно спросил Ральф.

— Ты думаешь, что сможешь стать одним из нас?

— А что, это привилегированный закрытый клуб? — съязвил Ральф. — Может быть, для вступления в него, надо пройти церемонию посвящения? Или сдать тест? Отлично, испытайте меня. Для меня очень важно вернуть вам ваш алмаз.

Ральф улыбнулся братьям, и они улыбнулись ему в ответ. Наконец-то, они согласились с ним. Любопытно, трудно ли пройти их испытание?

***

Более тысячи лет назад нубийцы обосновались у подножия гор, защищавших их от нападения со всех четырех сторон, и создали здесь колонию. Горы давали им чистую питьевую воду, пастбища, где паслись волы и овцы, а многовековой опыт предков позволял племени выращивать обильные урожаи фруктов и зерновых. Они поливали свои земли, используя воду из круглых колодцев, которые сами вырывали в пустыне. На границе Сахары они перегораживали соляные озера для получения соли, которую добавляли в рацион своего скота. Когда вода испарялась, оставались настоящие залежи соли, которая со временем спрессовывалась в лепешки. Эти лепешки можно было свободно транспортировать.

Хижины нубийцев имели сложную конфигурацию и предназначались для больших семей. После первой женитьбы, устраиваемой родителями, нубийский мужчина мог в течение жизни взять еще трех жен. Первая жена всегда занимала привилегированное положение и жила в лучшей хижине, сделанной из глины и переплетенных прутьев. Вокруг нее по кругу располагались меньшие по размеру хижины остальных жен; таким образом, мужчина создавал свою собственную «семью».

Джоан, Джека и Алмаза провели к вершине горы, где собрались все жители деревни, чтобы приветствовать их. Джоан поразила их одежда. На женщинах были блузки, сплошь покрытые вышивкой, и полосатые запахивающиеся юбки. Головные уборы состояли из многочисленных скрученных шарфов, которые обвивали головы и были украшены бусами. В каждом ухе висело по восемь огромных золотых колец. Все они были высокие и стройные. Джоан удивило также, что самые красивые мужчины и женщины стояли впереди, а остальные — сзади.

Алмаз объяснил, что у нубийцев существуют очень строгие критерии красоты, поэтому они тратят долгие часы на украшение своих тел, изготовление ритуальных одежд, украшений и головных уборов, причем мужчины озабочены этим больше, чем женщины.

По мере приближения к лагерю Джоан заметила, что нубийцы, встречая их, радостно улыбались. Значит, напрасно она боялась враждебного приема.

Нубийцы окружили их; ярко раскрашенные лица светились радостью, когда они дотрагивались до Джоан. По-видимому, все были поражены ее белой незагорелой кожей. Мужчины и женщины гладили ее по руке и заглядывали в лицо. Она почувствовала себя польщенной и решила, что больше никогда не будет пользоваться средством для загара.

Алмаз говорил с нубийцами на их родном языке, а они рассматривали пояс Джоан, ее туфли и серьги на винтиках. Джоан вынула из уха серьгу и протянула ее ближайшей из девушек. Та радостно завизжала и воткнула ее в одну из восьми дырочек, проколотых в ухе.

Алмаз закончил говорить с красивым мужчиной, на котором было больше всего украшений и богатейший головной убор из белых перьев.

— Удивительно, — сказала Джоан Алмазу. — Где вы научились говорить на их языке?

— Живя в Судане, необходимо знать много языков. Куда удивительнее то, что я говорю по-английски.

Джек широко улыбался, вздохнув с облегчением оттого, что теперь они вне опасности. Рядом с ним стояли четверо мужчин. Его ровесники, они были дюймов на шесть повыше. Говорили все разом, и ему казалось, что их интересуют подробности его путешествия в Африку. Нубийцы с любопытством рассматривали аварийный комплект: он отдал им полевую сумку, попытался объяснить, что в ней находится, но незнание языка явно не способствовало взаимопониманию. Ему пришлось прибегнуть к международному языку знаков и жестов; это возымело свое действие.

— Поблагодарите их от нашего имени, — попросил Джек Алмаза. — Вы замечательные, потрясающие люди. Я люблю вас, нубийцы!

Безудержное веселье Джека передалось одному из юношей, и он протянул руку для традиционного рукопожатия. Джек ударил по руке своей пятерней, как-то упустив из виду, что он не в Нью-Йорке.

— Дружище!

Нубиец посмотрел на руку, совершенно сбитый с толку этим жестом. Джек улыбнулся и увидел, как лицо молодого человека расплылось в ответной улыбке.

Несколько женщин болтали между собой, затем повернулись к Джоан и опять затарахтели.

— О чем они говорят? — спросила она Алмаза.

— Они хотят знать, женаты вы с Джеком или нет. Джоан опешила от его слов. Почему бы им не спросить что-нибудь попроще, например, где она купила свой комбинезон? Осознав всю сложность стоящего перед ней вопроса, она поняла, что проблемы, которые не давали покоя, были отнюдь не в том, что она не могла дописать роман. Для этого не нужно было чье-то покровительство или бурные события. Ущербность, которую она ощущала, объяснялась тем, что в глубине своего сердца она уже давно была замужем за Джеком. Она пыталась быть современной и казаться довольной их неофициальным союзом, но в действительности это не удовлетворяло ее. Она никогда не смогла бы уйти от Джека, потому что любит его и будет предана ему до конца своих дней. Оказывается, подсознательно ей не давало покоя одно простое обстоятельство — их союз не был узаконен.

Чем дольше длилась их связь, тем более она становилась для Джека необходимым, но привычным предметом, а этого ей было мало. Ей хотелось быть с ним всегда. Это — справедливое требование, при условии, конечно, что он любит ее. В последнем она уверена не была.

Джек сказал, что пришел сюда за алмазом и с желанием отомстить, а не ради нее. Джоан не очень верила этим словам. Слишком часто он моляще смотрел на нее и казался беззащитным, позволяя заглянуть ему в душу. Он думал, что поступает очень мудро, не поддаваясь Джоан и держа ее на расстоянии.

Теперь Джоан понимала, почему она заключила «сделку века», согласившись написать книгу для Омара. Ей хотелось, чтобы Джек сам принял решение и силой уволок ее на «Анджелину», несмотря на все протесты. Она хотела, чтобы он заявил о своих правах на нее и дал ей свое имя. Она хотела принадлежать ему, и ей нужен был только он. Она не допускала мысли, что, проснувшись однажды утром, вдруг обнаружит, что он уплыл — один, без нее.

Джоан посмотрела на нубийскую женщину, ждавшую ответа, и с грустью отвела глаза: к сожалению, то, чего она жаждала всей душой, так и осталось неосуществленной мечтой.

Она ответила едва слышно:

— Нет, едва ли.

Больше Джоан не произнесла ни слова, но тут самый высокий и красивый нубиец схватил ее за руку. Он улыбнулся, а Джоан охватила паника.

— Подождите, что он делает?

Нубиец говорил что-то Алмазу, и Джоан ждала, когда он переведет ей. Когда беседа затянулась, она начала нервничать. Нубиец крепко держал ее за руку — как свою собственность. Алмаз снова заговорил. Нубиец кивнул головой. Алмаз улыбнулся. Все это напоминало мирные переговоры о сокращении стратегических ядерных вооружений.

— Боюсь, если вы не женаты, то вождь племени — этот человек — может претендовать на вас.

Джек расхохотался, но Джоан было не до смеха: она перепугалась насмерть. Поделом ей; не надо было бросать его в Монте-Карло. Полные ужаса глаза говорили ему, что она отнеслась к этому инциденту более серьезно.

— Мы женаты, женаты! Джек, скажи им! Джек делал вид, что не замечает умоляющего взгляда ее зеленых глаз.

— Ну, мы шесть месяцев плавали вместе…

— Джек! — Джоан просто вышла из себя. Она ему припомнит это.

Джек по-прежнему улыбался: он знал, что ей ничто не угрожает и ей не придется стать женой вождя, — но все-таки решил, что с нее хватит.

— Мы женаты, — сказал он.

Алмаз рассмеялся вместе с Джеком. Он обратился к вождю, который смотрел на Джоан широко открытыми выразительными глазами. Алмаз перевел ему ответ, показывая на Джека. Нубиец удрученно отпустил Джоан, но не сводил с нее глаз. Он протянул руку и дотронулся до ее щеки. Джоан слабо улыбнулась, вся дрожа.

Она с раздражением посмотрела на Джека, который подсмеивался над не». Она знала, что он любит шутки, но следует выбирать для этого подходящее время и место. Они совершенно не знали этих людей и их обычаи. Одно неосторожное движение или слово — и ей придется до конца дней своих пасти скот и плести корзины.

Вдруг нубиец отвернулся от Джоан, схватил за руку Джека и резко сказал что-то Алмазу.

— В чем дело? — воскликнул Джек, поскольку поведение парня показалось ему не очень дружелюбным.

— Раз вы женаты, то у него остается единственная возможность получить вашу женщину, — бороться с вами и свернуть вам шею, — перевел Алмаз, улыбаясь.

Джоан тоже улыбнулась, с удовольствием наблюдая замешательством Джека. Они поменялись местами — это справедливая игра.

— Вы, должно быть, шутите, — нервно произнес Джек, глядя снизу вверх на разрисованного нубийца, возвышающегося над ним на восемь дюймов. По всему было видно, что парень не шутил.

Алмаз пожал плечами, улыбнулся нубийцу, а затем наклонился к Джеку.

— Они обожают борьбу.

Нубиец потащил Джека за собой; Джоан крикнула вслед:

— Удачи, дорогой!

В центре деревни на сухой земле был нарисован ритуальный круг, внутри которого размещался еще один круг, поменьше, где и проходили схватки борцов. Джек подумал, что драться следовало бы, соблюдая правила Федерации борьбы.

Жители деревни бросились к борцовскому кругу и окружили соперников. Они с нетерпением ждали, когда верховный жрец Макао даст сигнал к началу поединка.

— Хорошо, — сказал Джек, — но по лицу не бить.

Издав протяжный, по-птичьи высокий крик, Макао ударил украшенным перьями копьем о землю. Поединок начался.

Джек согнулся и обошел вокруг противника, но тот стоял неподвижно, выпрямившись в полный рост. Неожиданно нубиец набросился на него и, дав подножку, уложил на землю.

Джоан стояла сбоку, и Джек упал прямо к ее ногам. Она услышала, как воздух со свистом вырвался у него из легких. Джек упал лицом вниз, поэтому в глаза ему попали грязь и песок. Он попытался протереть глаза, но нубиец схватил его за руки. Практически ничего не видя, Джек не мог нанести хороший удар. Он попытался действовать лежа на земле, но все приемы оказались неэффективными. Джоан не знала, куда девать руки, которые она то скрещивала, то выпрямляла; потом она начала нервно кусать ногти.

С каждым движением Джек все больше закручивался, пока не стал похож на крендель. Джоан не могла понять, то ли нубиец был хорошим борцом, то ли Джек — никудышным. Она слышала, как Джек стонал и скрежетал зубами, стараясь вырваться из захвата, а когда, обхватив Джека за шею, нубиец резко рванул его голову назад, послышался отчетливый хруст. Толпа бесновалась, точно на чемпионате по борьбе. Зрители ликовали и пели, потрясая в воздухе кулаками.

Джек разбил себе губу, и кровь струилась у него изо рта. Нубиец вцепился ему в волосы и несколько раз ударил лицом о землю. У Джека закружилась голова, и он не мог сообразить, что делать дальше. Он напряг мышцы ног, пытаясь вывернуться и уйти от болевого приема, но ничего не получалось. Он опять почувствовал, как его голова врезалась в землю и в ушах зазвенело.

Джоан с трудом сдерживала слезы, впав в отчаяние.

— Он убьет его, — сказала она Алмазу — Ну, думаю, ваш Джек — парень что надо, не так ли?

Джоан в недоумении посмотрела на него — ей было не до смеха.

— Остановите их!

— Именно это я и собираюсь сделать, глупая женщина.

Алмаз взял за руку мальчика лет восьми, вытащил его из толпы, и они вместе подошли к борцовскому кругу. Он поднял мальчика на руки и начал подбрасывать его в воздухе, крутя вокруг своих плеч и корпуса. Он подкидывал его и ловил в самый последний момент, не давая упасть на землю. Джоан, да и вся толпа, словно завороженные, смотрели, как Алмаз подкидывал и швырял парнишку, словно резиновую дубинку. Мальчик заливался хохотом, визжал от восторга.

Зрители потеряли всякий интерес к борцам и от души смеялись над новым представлением. Они всплескивали руками, когда юный акробат пролетал у Алмаза между ног, затем взлетал над его плечом, после чего опять устремлялся вниз.

Нубиец высоко поднял кричавшего Джека, развернулся и собирался швырнуть его на землю, когда вдруг тоже увидел Алмаза. Он остановился, замер и разразился хохотом.

В эту минуту Джоан видела только испуганное лицо Джека. Если бы нубиец не остановился, он запросто мог сломать ему позвоночник. Нубиец трясся от смеха и уже больше не мог держать соперника, потому и бросил его, как мешок с картошкой.

Джек с глухим звуком ударился о землю, но, к счастью, серьезных повреждений не получил. Пока его противник заливался громким смехом, Коултон подошел к нему сзади и нанес удар в голову. Нубиец рухнул как подкошенный.

С видом победителя Джек упал на одно колено, с трудом переводя дух, и улыбнулся Джоан.

— Я победил… Я победил.

Убедившись, что Джеку ничто не угрожает, Алмаз закончил свое представление. Он стал раскланиваться перед зрителями, которые бурно его приветствовали.

Джоан подбежала к Джеку и обняла его. Она обернулась и посмотрела с благодарностью на Алмаза, который уже не первый раз спасал их. Она никогда не забудет этот день и этого человека.

Глава 16

Полночную тишину синей ночи, опустившейся на пустыню, нарушали далекие завывания шакалов, вышедших на охоту. Их жалостный плач терялся и замирал среди песчаных барханов.

В ослепительно ярком костре трещали сухие ветки, выбрасывая в небо миллион искр. Один из дервишей подкинул в огонь еще полено, загородил лицо от нестерпимого жара, после чего отошел в сторону.

Тарак стоял перед Ральфом с серьезным видом: когда дело касается ритуала, легкомыслие недопустимо. Стать дервишем — огромная честь.

За всю свою жизнь Тарак только дважды столкнулся с тем, что семья допустила постороннего к испытанию на звание дервиша. В течение нескольких столетий о тех, кто прошел через это испытание и остался жив, слагались красивые легенды. Те же, кто не выдержал, в былые времена осыпали дервишей проклятиями, но, как правило, эти проклятия оборачивались против самих хулителей. Дервиши владели тайнами волшебства. Чужестранцы были неверующими, а пройти через этот обряд мог только сильный человек, сильный душой и телом. От него требовалось огромное желание и вера в то, что он хочет стать дервишем. Только необыкновенный человек способен на такое.

Ральф твердо высказал свое желание, но у Тарака были сомнения на его счет, и испытание должно было подтвердить или опровергнуть их.

Он встал перед Ральфом.

— Чтобы стать одним из нас, ты должен видеть не только глазами, но и сердцем.

Ральф кивнул. Это было довольно просто.

— Понял.

Тарак повысил голос, чем напомнил Ральфу одного телепроповедника.

— Твое сердце не будет знать страха или боли, если ты познаешь наш путь.

«Ах, вот в чем дело», — подумал Ральф, По-видимому, под словом «путь» Тарак подразумевал волшебство, о котором часто говорил. Ну, этого он уже достаточно насмотрелся, видал, какие колдовские штучки откалывали чокнутые кочевники. Неожиданно уверенность покинула его.

Тарак выглядел очень довольным.

— Ты должен научиться доверять только своему сердцу.

Затем один из братьев запалил от костра факел и пошел в темноту к тому месту, где собрались остальные. На земле они сделали дорожку, сложив ее из дерева, камней, травы и веток. Тарак шепнул, что это — «огненный путь». Ральф чуть не задохнулся от страха, когда дервиш нагнулся и факелом поджег траву. За несколько секунд огонь распространился по дорожке более чем на пятнадцать футов.

— А это к чему? — требовательно спросил Ральф.

— Ты смотришь глазами, — ответил Тарак.

Братья впали в настоящий экстаз, распевая ритуальные песни и прыгая через охваченную пламенем дорожку. Некоторые из них бросились к верблюдам и вернулись со своим реквизитом. Они вопили и пели, жонглируя мечами и перебрасывая их через пламя, затем выхватили сабли и стали размахивать ими над головами, испуская крик дервишей.

Ночь над пустыней наполнилась пением и торжественными молитвами. Шакалы прекратили свой плач и поспешно скрылись.

Один из братьев подвязал свой бурнус и босиком двинулся по горящей дорожке, в то время как другие размахивали перед ним саблями. Когда он прошел ее до конца, они радостно приветствовали его, похлопывая по плечам и целуя в щеки. Он был настоящим дервишем.

— Подавитесь вы этим чертовым алмазом, — отвернувшись, произнес Ральф. Он не позволит им сделать из себя шиш-кебаб.

Тарак выхватил кинжал, ярко сверкавший в свете костра, и приставил его к горлу Ральфа — ведь все это было устроено ради него.

— Ты боишься?

— Конечно боюсь! Я всегда боялся.

— Ты веришь своим страхам. Если ты будешь верить, что что-то причинит тебе боль, тебе действительно станет больно.

Ральф посмотрел на огонь, потом на нож. Тарак вел с ним честную игру, но Ральф был здравомыслящим городским жителем и не мог верить в такую чушь. Он не вчера родился и знал, что за всем этим кроется нечто еще.

— Это трюк, да? Вы что-то надеваете на ноги? Что? В чем секрет?

— Секрет? — Тарак склонился над Ральфом и зашептал заговорщически:

— Не говори «ой».

Ральф с трудом улыбнулся, видя, как Тарак острием кинжала указывает на огонь и, положив свою сильную руку на спину Ральфу, слегка подтолкнул его. Ральф неохотно двинулся за Тараком к горящей дорожке.

Он слышал, как стучало его сердце. Если бы его колени и дальше так дрожали, то они, наверняка, покрылись бы синяками. Ему и раньше доводилось испытывать чувство страха, но такого — никогда. Однако внутренний голос подсказывал, что он выкарабкается.

Братья выстроились по обе стороны дорожки. Их лица освещало пламя; глаза безумно блестели от предвкушения того, что должно произойти; они пели. Четверо продолжали жонглировать. Неужели все это — неотъемлемая часть предстоящего испытания? И ему тоже придется учиться жонглировать? Почему бы, в таком случае, для начала не заняться этим, а уж потом ходить по огню?

Он посмотрел на Тарака.

— Что самое худшее ждет тебя?

— Справлю собственный кровавый юбилей.

— А самое лучшее?

— Останусь жив и найду алмаз. Тарак кивнул:

— Так сделай свой выбор.

Ральф посмотрел на огонь — его верную гибель. Он всегда считал, что самая страшная смерть — сгореть в огне, а самая легкая — утонуть. Ну почему он встретил пустынных, а не прибрежных дервишей? Он сделал глубокий вдох и занес ногу над горящими угольями, но тут же отдернул ее. Жар был нестерпимым.

Он снова посмотрел на Тарака и его сверкающий нож. Что он сказал? Верь — и все получится. Смотри только своим сердцем. Ральф решил, что ничего не потеряет, если попробует.

За всю свою жизнь Ральф ни во что не верил, и меньше всего — в себя. Отец всегда говорил ему, что он неудачник, и Ральф был согласен с этим. Его жизнь лишь подтверждала эти слова, но теперь Тарак давал ему возможность изменить мнение о себе.

Ральф посмотрел на две смертельные опасности, из которых ему предстояло сделать выбор, — огонь или сталь. Он ничего не потеряет, если попробует пройти путем Тарака. Он закрыл глаза и постарался сосредоточиться на мысли, что ему надо жить. Если он умрет, то не найдет алмаза и никогда не разбогатеет, а ему стать богатым очень хотелось.

Ральф зажмурился и, думая о гигантском алмазе, прыгнул на раскаленные угли. Он скакал по ним настолько быстро, насколько короткие ноги могли донести его до конца дорожки. Он кричал во все горло, но глаз не открывал. Он продолжал кричать, прыгать и верить, пока не добрался до конца своего «огненного пути», после чего сразу нырнул в песок и завертелся — на тот случай, если загорелись брюки.

Ральф обхватил свои ноги и стал дуть на них, как вдруг понял, что они не пострадали. Ступни были красными, но на них не было ни малейшего признака ожога. Он остался жив. Он прошел испытание!

— Я прошел испытание! — воскликнул он. Это была самая незабываемая ночь в его жизни. Он достиг чего-то невозможного, и, хотя результат нельзя было потрогать руками, это не могло уменьшить значимость события. Он гордился собой — первый раз в жизни.

— Я сделал это! Я верую! Верую!

Глава 17

Джоан выяснила, что маагани — это знание секретов, с помощью которых нубийцы подчеркивают и усиливают свою красоту. Одни племена страшились дара маагани, другие жаждали похитить этот могущественный дар у нубийцев. Чудодейственные снадобья готовились из листьев дерева ееди и семян роого. Одни из них могли вызывать сумасшествие, другие отгоняли злых духов.

В ночь, когда нубийцы готовились к исполнению ритуального танца любви, разговоры о злых духах не велись. Сидя в хижине, Джоан наблюдала, как молодые девушки посыпали лица бледно-желтой пудрой, чтобы кожа выглядела светлее. Они подвели глаза сурьмой, очертили контуры губ, дабы зубы казались еще белее, от лба — через переносицу — к подбородку провели длинную желтую линию.

Они надели весьма замысловатые головные уборы и много серег с драгоценными камнями, натерли друг другу грудь, спину, руки и плечи различными благовониями. Все девушки были обнажены по пояс и одеты лишь в юбки, сплошь украшенные вышивкой и завязывающиеся низко на бедрах.

Девушки дали Джоан ритуальное белое запахивающееся платье из тончайшей хлопчатобумажной кисеи. Облачая ее в новый наряд, они крутили Джоан из стороны в сторону. Платье подвязывалось под грудью полосой из золотой ткани, очень напоминавшей шелк, которая была расшита темно-розовыми и темно-красными цветами. Более изящной и восхитительной работы Джоан в своей жизни не видела. Талию подчеркивал пояс, украшенный древними символами, удивительно похожими на египетские иероглифы.

Когда девушки закончили одевать ее, Джоан выглянула из хижины и увидела, что празднество уже началось. Трое нубийцев на ходулях танцевали у огромного костра. Они выкрикивали что-то и распевали песни своего народа; их тела сверкали в отблесках огненно-красного пламени. Под ходулями развевалось море красных перьев, которые медленно двигались волнами в такт музыке. Неожиданно под громкие радостные крики перья рассыпались, и всеобщему взору предстали другие танцоры, в роскошных головных уборах из перьев, и начавших прыгать вокруг костра.

Когда музыка достигла наивысшего напряжения, нубийские девушки стремительно выбежали из хижины, увлекая за собой Джоан. Исполняя явно эротический танец, они боком двинулись к танцорам на ходулях. В свете костра их раскрашенные лица изменили цвет, а натертые ароматическими маслами тела блестели и, казалось, парили в воздухе.

Джоан видела, что мужчины, сидевшие полукругом, были загипнотизированы красотой своих девушек. Джоан с восхищением смотрела, как те соблазнительно крутили бедрами и грациозно вскидывали руки над головами. Эти люди практически ничего не знали о цивилизованном мире. Они перевозили воду на волах, обогревали жилища теплом костров и сами ткали. По всем меркам они были отсталым, неграмотным народом. Но Джоан поняла, что они знали и понимали о жизни больше, чем она. Если нубийским женщинам нужен был мужчина, они сами брали его, не дожидаясь, пока он созреет для этого. Они не играли в глупые, пустые игры, которым столько времени отдали Джоан и Джек. Они были не только смелее и решительнее ее, но и мудрее, умнее, хитрее.

Джоан увидела Джека сидящим в центре полукруга и направилась к нему, но неожиданно обнаружила, что идет рядом с Алмазом. Она заморгала недоуменно, поскольку ей показалось, что он появился ниоткуда.

Пока они шли, нубийцы доброжелательно улыбались и приветливо кивали Джоан.

— Теперь они дружелюбны… — сказала она, вспоминая давешний борцовский матч. Она опасалась, что нубийцы захотят убить Джека.

— Нубийцы — безнадежные романтики. Это был не бой.., а всего лишь выражение любви, — Алмаз улыбнулся Джоан.

Мимо них проплыл на ходулях нубиец, крутя перед собой длинным зажженным факелом. Он развернулся, рассмеялся и затем прошел очень близко от Джоан и Алмаза. У Джоан было такое чувство, что она шла под движущейся лестницей. Когда он стал удаляться от них, она увидела, как с факела посыпались красные тлеющие угольки. Один — самый большой — плавно опустился на руку Алмаза.

Джоан вскрикнула, поспешно смахнула его и втоптала в землю. Она посмотрела на руку Алмаза, ожидая увидеть сильный ожог, но с удивлением обнаружила, что кожа на руке даже не покраснела. Это было невероятно!

— У вас на коже нет ожога!

— Это пустяки. В будущем всех нас ждут серьезные испытания.

Джоан не поняла, о чем он говорит. Со дня знакомства она считала его не обычным человеком, а святым и теперь воочию видела силу его могущества. Может быть, он был духом, но ей не хотелось знать это наверняка, чтобы не чувствовать себя безнадежно, окончательно ненужной и никчемной.

— В таком случае, разве не следует сказать об этом Джеку?

Алмаз прервал ее.

— Всему свое время, — сказал он и ушел.

Джек сидел в середине полукруга и смотрел на танцующих. Молодые люди переговаривались между собой, жестикулируя. Джек был обнажен до пояса и его грудь была натерта теми же маслами, которыми пользовались все нубийцы, талию повязывал яркий пояс.

Он взглянул на Джоан и обратил внимание, что она не села рядом с ним. Их разделяло расстояние, слишком большое, по мнению Джека. Ему хотелось, чтобы она была близко.

Он любовался ее красотой, бликами костра на нежной коже. Волосы Джоан сверкали, переливаясь в свете яркого пламени. Она посмотрела на него и замерла, не в состоянии отвести взгляд. Он был очарован ею и, как всегда, проклинал эти зеленые глаза, которые делали с ним все, что хотели. Временами Джек бывал абсолютно уверен, что Джоан владела его душой. Она обладала удивительной способностью читать его мысли, предвосхищать его желания прежде, чем он успевал подумать о них. Пусть Бог поможет ему сохранить все, как есть, ибо он не желал себе другой участи. Единственное, чего он хотел, — быть нужным Джоан. Джек приподнялся, чтобы придвинуться к ней, но в этот момент между ними сел Алмаз.

Джек зло посмотрел на него и готов был сказать какую-нибудь дерзость, когда раздались звуки барабанов, духовых инструментов и деревянных трещоток, слившиеся в едином ритме.

В центр нарисованного круга выбежали девушки. Стоя плечом к плечу, они двигались в такт набиравшей темп музыке. Изгибаясь и извиваясь, они на цыпочках прошли вперед, после чего стали корчить самые невероятные гримасы. Алмаз объяснил, что мужчины будут оценивать их обаяние, привлекательность и проявление индивидуальности в танце: при этом выражение лица считается чуть ли не самым важным фактором.

Джоан видела, как они закатывали глаза и как сверкали их белые зубы. Лица девушек искажались дикими гримасами и улыбками. Неожиданно один из старейшин прокричал что-то и танцовщицы остановились.

Зазвучала новая экзотическая мелодия, девушки медленно перестроились и грациозно заскользили по кругу.

Джоан украдкой посмотрела на Джека. Звучавшая музыка успокаивала ее, и напряжение, в котором она пребывала все это время, стало спадать. Ей очень хотелось сесть рядом с ним, дотронуться до него, почувствовать прикосновение его руки на колене, хотелось прижаться к нему и сказать о своей любви. Всем сердцем она хотела быть нужной ему.

Но тут Джоан словно очнулась и стала отгонять одолевавшие ее мысли, считая их очередной фантазией, во власти которой она и так пребывала слишком долго. Джек никогда не свяжет свою жизнь с ней. Он боится женитьбы, как дурной болезни. Ей следовало бежать от него, но она была не в силах это сделать, потому что он прочно обосновался в ее сердце.

Алмаз заметил грусть в ее глазах и, подмигнув, дал знак нубийским девушкам. Они подбежали, окружив Джоан, и стали уговаривать ее станцевать вместе с ними.

Джоан была в нерешительности. О том, что она совершенно не умеет двигаться, знали все Соединенные Штаты. Но тут она вспомнила одну ночь, исключительно романтическую ночь в Колумбии, когда Джек учил ее танцевать. Она вспомнила, как он держал ее. Тогда они впервые поцеловались. Она помнила все его поцелуи, которыми он одаривал ее на протяжении нескольких месяцев. Но в Лиссабоне все изменилось. В Лиссабоне она поняла, насколько сильно любит его. Когда она увидела ту юную пару на площади, то осознала, что очень хочет стать невестой Джека. Но он буквально уволок ее со свадьбы, причем так быстро, что она даже не успела сообразить, как это произошло. Они провели бурную ночь, которую Джоан никогда не забудет. Казалось, с этого момента в их отношениях должен был начаться новый этап, но он ни разу так и не обмолвился о свадьбе, да, судя по всему, и не собирался заводить разговор об этом. Джоан не пришлось читать между строк, поскольку намерения Джека были просты и определенны. Он не был создан для семьи.

Громко смеющиеся девушки схватили Джоан за руку и вытащили в середину круга.

Джоан завертелась в танце, и Джек стал хлопать вместе со всеми в ладоши. Он смотрел как бы сквозь Джоан и заметил, что старший сын вождя, с которым он боролся, лежавший за пределами круга, проснулся и стал проявлять интерес к происходящему. Все это время он спал, растянувшись на земле и не обращал внимания на музыку и всеобщее веселье. Джек видел, как нубиец сел, осмотрелся, с удивлением обнаружив, что праздник в полном разгаре, затем медленно закрыл глаза, опять упал на землю и отключился.

Джек улыбнулся и выпрямил грудь. Никто и никогда не посмеет сказать, что Джек Т. Коултон не смог противостоять нубийцу.

Алмаз подтолкнул Джека локтем и дал ему странный черный корень. Он принялся жевать его, и Джек последовал его примеру.

— Что это такое? — спросил он Алмаза.

— Корень мокассы.

Джек откусил еще и с жадностью продолжал жевать.

— Действительно вкусно.

— Да.., а нубийцы считают, что этот корень усиливает потенцию у мужчин.

Джек согласно кивнул, чувствуя, что его повело. Он смотрел на Джоан, которая кружилась перед ним. Она очень соблазнительно покачивала бедрами и закидывала руки за голову. Блики костра играли на ее золотых волосах, придавая им живой блеск. В свете пламени сверкали и переливались синие, зеленые, желтые бусы, украшавшие на бедрах ее юбку, которая закручивалась вокруг ног и напоминала воздушное белое облако. По мере того как юбка поднималась все выше и выше, он видел ее ступни, лодыжки, колени, бедра. Джоан кружилась, как мотылек.

Лоб Джека покрылся испариной. Он вытер лицо. Даже если бы он танцевал сам, то не чувствовал бы себя более разгоряченным. Он не мог сдержать довольной улыбки, видя, что Джоан двигается точно в такт музыке.

От сознания того, что Джек смотрит на нее, Джоан точно током пронзило. Ей не терпелось подойти к нему, но она ждала какого-нибудь знака, говорящего, что она нужна ему. Она не хотела быть только лишь средством, с помощью которого Джек Коултон собирается раздобыть свой алмаз. Она впервые поняла это еще в Колумбии, и с тех пор сомнения неотступно преследовали ее. Она не была уверена до конца, что нужна ему, пока он не появился в Нью-Йорке. Но теперь все было иначе, и сегодняшняя ночь должна окончательно определить отношения. Если сегодня ночью он не придет к ней, то все будет кончено. Будущее, которое она представляла себе только с Джеком, не состоится.

Джек смотрел на Джоан. Ее тонкое кисейное платье просвечивало на фоне костра, обрисовывая грудь, бедра и длинные ноги. Никогда она не была столь красивой и желанной. Но его по-прежнему мучил страх, что она не любит его и не будет принадлежать только ему. Что нужно сделать, чтобы она вновь не отвергла его? Пока они бежали от преследователей, ему казалось, что он все-таки нужен ей, хотя все ее слова свидетельствовали об обратном. Так любит она его или нет?

Перед его лицом промелькнуло платье Джоан. Она смотрела на него, и он видел, что ее взгляд был наполнен любовью. Может быть, прежде он вел себя, как последний дурак, и все эти дни и ночи прожиты им зря? Он чувствовал, что не может устоять перед ее взглядом. Она имела над ним власть, однако до сегодняшнего дня для него было важно не подчиниться ей. Сейчас же все это казалось ненужным. Он не знал, то ли корень мокассы повлиял на него, то ли очарование Джоан, но оставалось только признаться, что больше всего на свете он боялся не Джоан, а жизни без нее.

Джоан сделала последний поворот и остановилась. Тяжело дыша, она уставилась на Джека. Он не шевельнулся и лишь ответил ей продолжительным взглядом.

Джоан слышала глухие удары своего сердца и чувствовала, как ее глаза наполняются слезами. Мысленно она умоляла Джека подойти к ней и сказать, что он любит ее. Она четко осознавала, что готова сделать для него все, о чем бы он ни попросил. Но Джек, скорее всего, не понимает, как она любит его. Столько лет она мечтала о большой настоящей любви, но и представить себе не могла, что это причинит ей такую боль.

Понимая, что сегодняшняя ночь станет решающей для них, Джоан медленно и соблазнительно опустила руки. Она откинула назад копну белокурых волос и улыбнулась ему, кокетливо опустила глаза, приоткрыла рот и облизала губы кончиком языка. Подобрав юбку, Джоан повернулась к Джеку спиной. Выбегая из круга, она подняла юбку еще выше, полностью обнажив длинные, стройные ноги. Джек вскочил, швырнул корень мокассы Алмазу и устремился вслед за Джоан. Ему не требовалось никакого тонизирующего средства, когда рядом с ним была эта женщина.

Внутри стены хижины были задрапированы красивыми нубийскими декоративными тканями. В дрожащем свете свечи Джек снял с Джоан пояс, набедренные бусы и кисейное платье. Он дотронулся до ее плеч и груди, наслаждаясь белизной и бархатистостью кожи, поцеловал в ямку на шее.

У Джоан подкосились ноги, что случалось каждый раз, когда он целовал ее. Она прижалась к Джеку, коснулась губами его уха, потом развязала пояс у него на талии и, расстегнув молнию на брюках, стянула их вниз. Она обняла его за шею и еще крепче прижалась к нему. Джоан кожей чувствовала, как учащенно бьется его сердце. Она млела от блаженства, пока он гладил ее по спине, бедрам и ягодицам. Джоан тихо усмехнулась — наконец-то она вернула его. Ей хотелось навсегда остаться в этой хижине, хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась и они никогда не расставались.

Они лежали обнаженные на матрасе ручной работы, и Джек не торопясь и с наслаждением ласкал Джоан, не оставляя без внимания ни дюйма ее тела. Она задрожала, когда его рука коснулась живота и замерла.

Ее пьянил острый запах мускуса нубийских масел; ее руки легли ему на грудь и соскользнули на сильные плечи. Ей казалось, что сердце вот-вот разорвется — до такой степени она желала его. Джек должен понять, наконец, что никто и ничто в этой жизни не нужны ей, кроме него. Единственное, что имело значение, — его любовь; без него жизнь была бессмысленной. Он поцеловал ее снова, и Джоан почувствовала, как внутри запылал огонь. Его жалящий язык касался ее губ и подбородка, а прикосновение отзывалось в каждой клеточке ее тела. Заражаясь его страстью, Джоан возвратила поцелуй с той жадностью, какую мог вызвать только Джек. Для него же время сомнений кончилось в тот момент, когда он заключил ее в свои объятия. Всем своим поведением Джоан доказывала, что всецело находится в его власти. Теперь его действия были проникнуты решимостью, которая за ним никогда не водилась. В его поцелуях ощущались права собственника: раньше Джоан этого не замечала. Джоан положила руки ему на затылок и притянула к своей груди. Джек не торопил время и события, он дразнил ее, впиваясь в нее губами, пока она не закричала от восторга. Она вся задрожала и затрепетала, охваченная жгучим настойчивым желанием. Впервые в жизни ей казалось, что она погибнет, если не возьмет от него все, что можно… Какой-то далекий внутренний голос говорил ей, что именно ее любовь делает его сильным и отважным. Джоан пылко поцеловала его, стараясь вложить в поцелуй всю свою любовь.

Он осторожно перекатился на нее и увидел огромные зеленые глаза, нежно смотревшие на него с невысказанной любовью. В этом взгляде было все, на что он надеялся и о чем мечтал; этот взгляд говорил, что Джоан безумно любит его и никогда не расстанется с ним, если только сам Джек не оттолкнет или не прогонит ее.

Он поцеловал ее в ложбинку у шеи, где кожа была необыкновенно нежной и душистой. Она застонала и стиснула руки на его спине. Он был безнадежным глупцом, полагая, что смог дать Джоан все, потому что не дал ей самого главного — уверенности в том, что он несет за нее ответственность, отвечает за нее, имеет перед ней определенные обязательства. Они были не обычной парой, а особенной. Их любовь была необыкновенной, и он чуть было не потерял ее по собственной глупости.

— Неудивительно, что Джоан бросила его. Он был ослом, слепцом, самовлюбленным эгоистом.

Он вновь обнял Джоан и поцеловал в шею. Без всякого усилия Джек овладел ею, она охнула, резко глотнув воздух, отчего возбуждение полностью захлестнуло его.

Как всегда, Джоан приподнялась, чтобы он глубже проник в нее. Она не могла сдержать слез от нахлынувших на нее любви и страсти, которые буквально разрывали грудь. Ей никак не удавалось отдышаться.

Вместе они оторвались от земли и полетели к звездам. Ее подбрасывало вверх и швыряло вниз, пока она, наконец, не окунулась в водоворот, затягивающий в бездну. В момент наивысшего блаженства она закричала и впилась губами в плечо Джека. Он неожиданно вздрогнул, застонал и, обессилев, упал на нее.

Измученные, они молча лежали, будучи не в силах оторваться друг от друга и не говоря ни слова, но еще никогда они не понимали друг друга так хорошо, как сейчас.

***

Джек проснулся ночью, сообразив, что свеча по-прежнему горит. Он встал и уже собирался задуть ее, когда увидел в углу несколько бутылочек и банок. Думая, что это прохладительные напитки, он проверил их содержимое и обнаружил краски для лица и тела, которыми пользовались нубийцы накануне праздника. Он взял одну из них и посмотрел на спящую Джоан.

Джек отобрал цвета и вернулся в постель. Он обмакнул палец в желтую краску и стал рисовать миниатюрные цветочки на ее животе. Она шевельнулась.

— Что ты делаешь?

— Делаю тебя еще более красивой, только в нубийском стиле.

Джоан посмотрела на желто-зеленое растение, которое он изобразил у нее на бедрах и животе. Улыбаясь, она взяла одну из баночек и начала разрисовывать лицо Джека зеленой флюоресцирующей краской.

Нарисовав на его груди бабочек, пчел, корабли и волны, она начертила два соединенных сердца и на одном из них написала свое имя. Джек последовал ее примеру: изобразил два таких же сердца на ее груди и написал свое имя.

Он посмотрел ей в глаза, понял, насколько она была беззащитна, и отложив баночки, обнял ее.

— Всегда… Джоан.

— Навсегда, — прошептала она и поцеловала его.

Их тела вновь переплелись, соприкасаясь грудью и бедрами, при этом краски размазались и перемешались в причудливом рисунке.

Стиснув Джоан в своих объятиях, он осыпал ее поцелуями. Переполненная счастьем, Джоан заплакала. Джек целовал ее глаза, уши, нос. Он развеял ее страхи, пообещав, что они никогда не расстанутся. Наконец-то удалось доказать, что она — единственное сокровище в его жизни.

Они проговорили несколько часов, жадно вглядываясь друг в друга и строя планы на будущее. Засыпая, Джоан заметила, что пот смыл все их художества кроме двух сердец с именами — Джека на ее груди и Джоан — на его.

Глава 18

Рассвет разбрызгал по небу ярко-оранжевые, розовые и красные пятна. Проснувшиеся птицы призывали своих сородичей присоединиться к ним и устремлялись к долине в поисках добычи. Зашевелились волы и другие домашние животные нубийцев; их мычание, блеяние, фырканье и лай смешались с громкими голосами женщин, болтавших между собой за приготовлением завтрака.

Утреннее солнце коснулось лица Джоан своим теп-, лом, она вытянула руки над головой и, повернувшись, увидела, что Джек смотрит на нее. Судя по его сонным, ошалевшим от счастья глазам, он проснулся совсем недавно. Она поцеловала его и уткнулась в плечо. Никогда еще она не смотрела уверенно и спокойно в будущее и хотела, чтобы это чувство не покидало их.

Обнявшись, они выглянули из просторной хижины. Плодородная долина Нила, простиравшаяся под ними, многообразием красок напоминала калейдоскоп. Горные склоны, поросшие буйно цветущими деревьями, пестрели желтовато-коричневым, малиновым и оранжевым цветами, словно кто-то вылил на землю огромные банки с красками. Глаза разбегались, будучи не в состоянии охватить и различить все оттенки зеленого — от изумрудного до бирюзового и халцедонового, — которых насчитывалось не меньше ста.

Сколько раз Джоан мечтала о Ниле, читала о нем, изучала в школе! До этого момента ей ни разу не довелось испытать такого восторга — ведь на берегах именно этой реки появился человек и зародилась великая цивилизация. Эта долина была хранительницей всех чудес Древнего Египта и величия «Черной Африки» девятнадцатого века.

Удивительно, что сохранилось это небольшое племя нубийцев. Считается, что, начиная с тысяча пятьсот двенадцатого года нубийская культура во всем ее многообразии была поглощена египетской, когда Тутмос I завоевал Северный Судан. Джоан была рада, что нубийцы обособились от остального мира. В противном случае, они никогда не помогли бы им убежать от Рашида.

Джоан дотронулась до груди Джека и поцеловала его в щеку.

— Только в Колумбии мы были так же счастливы, как сегодня ночью.

Джек обнял Джоан и положил голову ей на плечо. Он был счастлив как никогда; казалось, он заново вернулся к жизни.

— Получилось, что военные действия помогли нам вернуть былое, — сказал он. По-видимому, им обоим требовалась сильная встряска, чтобы все увидеть в истинном свете.

— Но мы не похожи на обычную пару, — сказала она, думая о том, что ни одна женщина в мире не любила мужчину так, как она Джека.

Он улыбнулся и притянул ее к себе.

— Благодаря тебе я вновь чувствую себя молодым, Джоан Уайлдер.

Джоан поцеловала Джека — они снова были одним целым. Больше всего она сожалела о том, что столько дней и ночей было потрачено впустую из-за бессмысленной борьбы, исход которой был предопределен. Им следовало быть умнее и мудрее. «Что за глупцы эти простые смертные», — подумала Джоан.

Джек еще крепче прижал ее к себе, понимая, что теперь они едины душой и сердцем, но, к сожалению, не телом. Ему хотелось плясать от радости: отныне он владел самым ценным сокровищем — Джоан.

Вдыхая свежесть ее волос, Джек думал о том, куда же они отправятся теперь. У них больше не было «Анджелины», не было дома в Коннектикуте или виллы в Риме. Они должны были как-то жить, но для этого нужны были немалые деньги.

Игриво он слегка шлепнул ее.

— Что ты скажешь, если мы попросим твоего друга закруглиться здесь со своими делами и отправиться за алмазом.

— Джек, ты должен узнать кое-что об Алмазе…

— Да?

Неожиданно снаружи раздался какой-то шум. Послышались яростные крики нубийцев, лай и визг собак, кудахтанье кур, оружейная стрельба.

Джек вскочил, схватил брюки и устремился к выходу.

— Подонки!

Джоан поспешно схватила длинное запахивающееся платье, с которым легко управиться. Через несколько секунд она была одета.

Джоан остановила Джека в тот момент, когда он собирался выбежать из хижины.

— Подожди, сначала я найду Алмаза.

Джек в замешательстве последовал за Джоан. Неужели все это время Джоан знала, что алмаз находился здесь? Неужели всех их приключениям придет конец в этой деревне? И снова самое главное он должен доверить Джоан. В очередной раз она удивила его.

Повсюду царили паника и неразбериха, создаваемые солдатами Омара, шарившими по деревне в поисках Алмаза. Из-под ног то и дело вылетали куры и фазаны, повсюду метались плачущие ребятишки, которые звали родителей. Матери хватали детей и спешили спрятаться от солдат в ненавистной форме. Большинство никогда не видело винтовки, тем более автоматической, но они знали, что эти длинные узкие цилиндры несли смерть. Все нубийские мужчины, как молодые, так и старые, стояли под прицелом. Тех, кто пытался бежать, убивали на месте.

Джоан бегала по деревне, пытаясь найти в этой неразберихе Алмаза. Она увидела застреленного юношу. Им оказался тот парень, с которым боролся Джек. Наткнувшись на тело, она зажала себе рот рукой, чтобы не закричать. Джоан заглядывала то в одну хижину, то в другую.

Джек следил за солдатами, прочесывающими деревню, но не выпускал Джоан из поля зрения.

— Алмаз здесь?

— Да, — ответила она.

— Где?

— Не могу найти его, — сказала Джоан, проверяя одну из двух последних хижин.

— Этого человека?

— Алмаза.

— У него алмаз?

— Да он и есть Алмаз.

— Дорогая, не говори ерунды. В твоих словах нет смысла.

— Все потому, что ты не слушаешь меня, — прокричала ему Джоан. В это время они бежали, увертываясь от свистящих пуль и стараясь не задавить кур, метавшихся под ногами.

— Давай сначала, — сказал Джек, нырнув за хижину в тот момент, когда по нему была выпущена автоматная очередь.

Он притянул Джоан ближе к себе и заглянул в глаза, так ничего и не поняв из того, что она сказала.

В этот момент Джоан услышала голос Алмаза.

— Вот он! — показала она за хижину. Один из охранников Омара тащил его в вездеход. Это был здоровый, крепкий детина, и уж конечно, тщедушный Алмаз не мог сопротивляться.

— Пошли, — сказал Джек и припустился бежать.

Он налетел на солдата и сбил его с ног. Пока Джек боролся с ним, Джоан схватила Алмаза и побежала, увлекая его за собой, вниз по склону горы. Джек заехал кулаком в лицо уже оглушенного солдата, затем, не мешкая ни секунды, бросился вслед за Джоан.

Джоан нашла тропу, шедшую по склону, но та вряд ли подходила для ходьбы. Земля была каменистой, и при каждом шаге она скользила. Ощущение было жуткое — будто катается на роликовых коньках. Сам склон был покрыт более плодородной почвой, поэтому здесь чаще встречались длинные полоски зеленой травы. В конце концов, Джоан решила, что эти удобные для ходьбы островки специально расставлены на пути с тем, чтобы помочь ей и заставить поверить, что она твердо стоит на ногах. Как только она расслабилась, откуда ни возьмись из-под земли вырос острый камень, о который она споткнулась. За несколько минут она умудрилась упасть дважды. Джоан поднялась, пошла дальше, но тут же снова поскользнулась, упала и покатилась по склону.

Джоан порезала руку о траву; ее платье задралось почти до самых бедер. Падая вниз, она думала не о сломанных руках и ногах, а о соблюдении приличий, поэтому поймала свою юбку и старательно держала ее. Наконец, она перестала думать об этих глупостях и сосредоточилась на том, чтобы любой ценой остановиться. Ей удалось ухватиться за ветку дерева и притормозить свое падение. Когда она поднялась и обернулась, чтобы разыскать Джека и Алмаза, то заметила, что обе голени были порезаны, а ладони кровоточили.

Джек и Алмаз, которые шли, не теряя скорости, догнали ее. Джек буквально вонзал свои ноги в землю, мышцы ног болели и дрожали от перенапряжения, а до конца склона было еще далеко. Он по-прежнему был так озадачен словами Джоан, что они не шли у него из головы.

Он обратился к Алмазу:

— У вас алмаз?

Услышав вопрос, Джоан ответила:

— Это он — Алмаз.

— Совершенно верно, — ответил тот. — Это я.

— О чем вы говорите? Ведь Омар украл алмаз.

— Алмаз — не камень, — объяснила Джоан раздраженно. — Алмаз — это человек.

Джек повернулся к тщедушному человечку.

— Омар похитил вас?

— Я — Алмаз, — кивнул тот со счастливым видом и поскользнулся на мокрой траве.

Джоан посмотрела на сбитого с толку Джека, видя, как медленно до него доходит истина. Джоан рассмеялась, Алмаз присоединился к ней.

— Черт возьми! — воскликнул Джек, поскользнулся на том же месте, упал на спину и поехал вниз по склону горы. С поднятыми над головой руками он не мог ухватиться ни за что более солидное, чем цветы, и его душил безудержный хохот. Наконец, растительность стала гуще, и затормозить удалось. Он еще дважды перевернулся, прежде чем остановился около эвкалипта. Он встал, отряхнулся и посмотрел на Джоан, которая летела вслед за ним.

— Да, — бормотал Джек про себя. — Конечно же… Алмаз. Да.., какого же черта? Да, да… Алмаз. Как же это до меня не дошло? Эй, Омар, твой Алмаз со мной!

Алмаз бежал легко и быстро, почти не касаясь земли, и догонял Джека и Джоан. Глядя на него, Джоан вспомнила, как он шел по веревке. Волшебный зонтик сейчас оказался бы весьма кстати. Прыгая и подскакивая. Алмаз преодолел полсклона и, наконец, поравнялся с ними. Остаток пути они преодолели, держась за руки и смеясь.

Спускаясь с горы, Джоан не думала, куда они отправятся теперь. Ей было все равно — лишь бы подальше от Рашида и Омара.

Неожиданно до них донесся гудок паровоза. Джоан посмотрела на Джека, потом на Алмаза. Она достаточно времени провела с Алмазом, чтобы понимать, что по его желанию поезд мог возникнуть из ничего и появиться ниоткуда. Более того, он мог сделать так, что этот поезд появится точно в нужное время.

Глава 19

Вокруг подножия горы двигался состав, влекомый стареньким паровозом, который отчаянно пыхтел и дымил из последних сил своего изношенного двигателя. На нем лежал толстый слой копоти и песка, свидетельствовавший о том, что он слишком много времени проводит в пути и давно не видел мойки. Уцелевшие окна были открыты настежь, и через них в вагоны врывался горячий воздух пустыни, обдувавший лица детей и охлаждавший лбы измученных женщин. Поезд был переполнен суданцами, которые направлялись в Хадир на священное помазание Омара.

Джоан, Джек и Алмаз с интересом рассматривали древний состав, притормозивший на маленькой станции. Рядом с платформой располагалось скопление убогих глиняных строений, и Джоан решила, что это не город, а всего лишь небольшое селение — других, более солидных зданий поблизости видно не было.

Алмаз показал на состав.

— «Белый Нил» — так называется этот поезд. Он везет людей на встречу с новым Спасителем.

Все трое быстро побежали по склону горы. Джоан то и дело поскальзывалась на густой траве, но Джек поддерживал ее. У них было мало времени, поэтому Джоан на бегу рассматривала прилегающую к станции территорию. Нигде не было видно ни склада горючего, ни водонапорной башни. Значит, стоянка здесь будет кратковременной. Джоан побежала еще быстрее.

Поезд остановился на станции в тот момент, когда Джек, Джоан и Алмаз еще бежали по горе. Джоан задыхалась от этого кросса, а ее барабанные перепонки чуть не лопались от перенапряжения.

Первым на ровное пространство выскочил Джек, за которым неотступно следовала Джоан. Из высокой травы она вырвалась на пыльную дорогу, и тут мимо на полном ходу пронесся джип, чуть не сбивший ее. У Джоан сжалось сердце, когда она увидела и узнала водителя: это был один из подручных Омара. Она кинулась к Джеку, а мимо прогрохотал еще один грузовик.

Джек схватил Джоан за руку, и вместе с Алмазом они юркнули за огромный цветущий куст.

Джоан следила за солдатами Омара, которые обшаривали территорию. Ее удивило, что они так быстро добрались сюда.

Большая толпа деревенских жителей — как арабов, так и африканцев — пыталась втиснуться в уже переполненный поезд. Семья с шестью детьми, нагруженная самодельными баулами и тюками, пихалась и расталкивала всех, кто возникал на их пути. Дети оглушительно орали, ни в чем не уступая заносчивому и грубому отцу. Наконец, все нашли себе места. Усевшись, шестеро детей с сияющими чумазыми личиками ждали, когда разместятся раздраженные пассажиры.

Примерно в ста ярдах от станции дервиши у колодца поили своих верблюдов. Тарак с мрачным видом наблюдал за посадкой. Он двадцать минут лично изучал каждого мужчину, женщину и ребенка, но среди них не было ни их драгоценного Алмаза, ни американцев.

Тарак не падал духом. Ничто не могло помешать ему найти духовного лидера. Они слишком далеко зашли, слишком многим рисковали, чтобы сдаваться теперь. Всевышний поможет им и наставит на путь истинный. Тарак придержал свой бурнус, наклонился и медным ковшом зачерпнул холодную воду. Он верил, как верили его отец и дед. Он не был безгрешным, но всегда старался поступать по справедливости. Он равно верил и в то, что у него всегда будет в достатке вода, и в то, что Всевышний вернет Алмаза его народу.

Неожиданно Тарак услышал, как новый брат зовет его.

К колодцу подошел Ральф, одетый в традиционную одежду дервишей. Концы его скрученного тюрбана болтались на лице, хлеща по щекам и шее. Ральф то и дело отбрасывал их назад, но безуспешно. Бурнус все время путался у него в ногах, хотя он полночи учился ходить в этой хламиде, чтобы не упасть. Он уже не раз тыкался носом в землю и наелся досыта песка, поэтому был полон решимости до конца освоить этот вид одежды.

Увидев Ральфа, Тарак выпустил из рук ковш и выпрямился. Его глаза смотрели сурово.

Ральф пожал плечами и покачал головой.

— Их нет. Я изучил каждую физиономию, осмотрел каждую юбку. Ничего.

Джоан, Джек и Алмаз обошли поезд сзади и смешались с толпой. Из небрежно завязанного узла, который несла одна юная девушка, Джоан осторожно вытащила шарф и повязала им голову. Джек пригнулся немного, чтобы не выглядеть таким высоким и не выделяться из толпы. Алмаз свободно чувствовал себя среди этих людей, беззаботно и весело болтая со всеми подряд.

Пока они медленно пробирались к поезду, Джоан опустила голову. Она бросила взгляд в сторону Джека и обнаружила, что он исчез. В панике она стала осматривать толпу и увидела его слева — под одним из станционных щитов. Ее внимание привлек плакат, колыхавшийся на ветру. Джоан сделала шаг назад, чтобы получше разглядеть его, и чуть не задохнулась от ужаса, узнав на фотографии себя.

Это было фото с суперобложки ее книги; под ним были написаны арабские буквы. Она энергично пробралась к Джеку и Алмазу.

— Посмотрите, — сказала она, показывая на плакат. Джек натянул ей шарф на нос и рот, чтобы скрыть лицо, и осмотрелся.

Солдаты Омара проверяли каждого, кто садился на поезд.

— Не останавливайся, — шепнул ей Джек, надеясь, что пронесет.

С опущенными головами все трое стали выбираться из толпы, двигаясь в противоположную от поезда сторону.

Бросив взгляд на плакат, Джоан сказала:

— Я всегда ненавидела эту фотографию.

Выжимая всю до последней унции мощность из старых, давно отслуживших свой век поршней, паровоз тронулся. Пассажиры повысовывались из окон, любуясь утренним солнцем, поднимавшимся все выше. Дети сидели на коленях у матерей, так как на всех места не хватило. Проходы были уставлены корзинами с карами и другими домашними животными, поэтому двигаться по ним никто кроме кондуктора не мог. Перегруженный состав мотало во все стороны, и он тащился со скоростью черепахи.

Примостившись на каменном уступе горы, Джоан наблюдала, как паровоз тщетно пытается разогнаться. Она прикидывала в уме, сработает ли ее план. Когда поезд стал отходить от станции, она подала сигнал своим спутникам.

Они встали и побежали параллельно поезду по узкой дорожке, идущей выше железнодорожного полотна и переходящей в путепровод.

Все точно рассчитав, они достигли путепровода, и Джоан приготовилась.

— Прыгаем! — крикнул Джек и сделал это первым. Он приземлился на четвереньки и посмотрел на Джоан.

Задержав дыхание, словно перед прыжком в воду, Джоан прыгнула на крыши медленно катившегося состава.

Алмаз подбежал к краю путепровода, но заколебавшись, остановился. Джоан выпрямилась и улыбнулась Джеку.

— А ты говорил, что не получится. В следующий момент, ничего не подозревая, она зацепилась за ограничительную конструкцию моста.

— Джек! — закричала Джоан что было мочи. От полученного удара у нее перехватило дыхание: вся грудь болела. Она хотела еще раз позвать Джека, но не смогла. Широко открытыми от страха глазами она смотрела, как Джек медленно удаляется, потянулась к нему, но он был уже слишком далеко.

Джек вскочил и бросился к Джоан. Поезд шел со скоростью всего пять миль в час, но этого оказалось достаточно: расстояние между ними росло. Все напоминало страшный ночной кошмар, который мучил Джека в детстве: он бежал к заветной цели, но ужас заключался в том, что ему всегда не хватало нескольких дюймов, чтобы достичь ее. Он протянул руку Джоан, но их пальцы так и не встретились. Оба были перепуганы насмерть.

Наконец, Джоан вновь обрела голос и крикнула еще раз:

— Джек, помоги!

В этот самый момент машинист переключил скорость, и какое-то мгновение двигателя вообще не было слышно. В возникшей тишине голос Джоан разнесся бы на многие мили, но отразился от горных склонов. Пронзительное эхо рассыпалось по всей территории, прилегающей к станции.

Тарак, поивший верблюда, тут же уронил бурдюк и поднял глаза. Ральф бросил воевать с болтающимися концами тюрбана и прислушался. Он широко и обнадеживающе улыбнулся. Всякий раз, когда он забывал о Джоан Уайлдер, она неожиданно появлялась и напоминала о себе. Ральфу следовало понять это еще в Колумбии: эта женщина никогда не разочаровывала его и не обманывала его надежд.

Более десятка солдат одновременно подняли головы, и все как один увидели свою жертву, повисшую на ограничительной конструкции прямо над проходящим составом.

Поезд набирал скорость. От страшного напряжения Джек покрылся потом. Он бежал изо всех сил, желая только одного: чтобы ноги двигались еще быстрее. Он перепрыгивал с вагона на вагон, но с таким же успехом мог бы стоять на месте — он ни на йоту не приблизился к Джоан. Перепрыгнув на очередной вагон, Джек потерял точку опоры, поскользнулся и чуть не сорвался с крыши. Бедро пронзила острая боль, но он сумел устоять, не потерять скорость, и бежал, вытирая пот рукавом рубашки. Он должен был спасти Джоан.

Алмаз смотрел вниз на движущиеся вагоны. Ему не очень нравились двигавшиеся под ним предметы, поскольку они ассоциировались у него со змеями, которых он ненавидел. Он твердил себе, что если Джоан и Джеку прыжок удастся, то и он с ним справится.

Собрав все свое мужество, Алмаз закрыл глаза и прыгнул на крышу вагона. Приземлившись, он столкнулся с Джоан.

Бежавший к ней Джек набрал уже такую скорость, что не мог остановиться. Ноги сами несли его. Он видел, как Алмаз упал на крышу и налетел на Джоан. Джек попытался притормозить, но не смог и на полном ходу врезался в Джоан и Алмаза.

Отдавая приказания своим людям, лейтенант Омара вскочил в ближайший грузовик; водитель завел двигатель и рванулся за поездом.

В тот же момент по другую сторону поезда дервиши вскочили на своих верблюдов и лошадей, с шумом, криками и воплями пролетели станцию и быстро поровнялись с поездом. Ральф, ставший искусным наездником, мгновенно забрался на верблюда и несся, наступая на пятки Тараку. Дервиши торопились за своим драгоценным Алмазом и пронзительно кричали, как это делали их предки.

Шум привлек внимание пятидесятидвухлетнего машиниста. Тот поинтересовался, что такого необычного может произойти во время поездки, которую он совершал каждый год, начиная с пятнадцатилетнего возраста. Справа от состава он увидел кочевников верхом на верблюдах, а слева — солдат в современной защитной форме. От удивления машинист почесал в затылке: ничего подобного за все время своей работы он не видел. Он не любил, когда что-нибудь непредвиденное задерживало его в пути. У него отличный послужной список, и нет желания портить его. Машинист повернулся к охраннику, сидевшему рядом.

Охранник был одет в новенькую военную форму армии Омара. Он тоже высунулся из окна и посмотрел, что происходит вокруг поезда. На крыше вагонов и слева никого не было. Но направо американцы и Алмаз, спустившись с крыши, пытались через окно забраться в один из вагонов.

Охранник пробрался в следующий вагон, загруженный длинными столбами, потом ворвался в первый пассажирский вагон. Он заорал на солдат, стоявших в конце вагона. Те закричали что-то в ответ на родном языке, затем выскочили из вагона и пустились преследовать «преступников», чем немало удивили озадаченных пассажиров.

Полагая, что добыча скрылась в следующем вагоне, первый охранник театрально распахнул дверь. Он поднял винтовку, наслаждаясь властью, которую получил впервые за всю свою никчемную жизнь. Солдаты принялись обшаривать переполненный вагон.

Все места были заняты людьми, а проходы заставлены багажом. Здесь были африканцы, суданцы, арабы. Охрана осматривала багаж, который походил на людей, и людей, которые выглядели, как багаж. Куры кудахтали, свиньи хрюкали. В вагоне было жарко, пыльно, воняло потом — все это было в порядке вещей, но американцев они не нашли.

Разъяренный первый охранник выругался и начал срывать с сидящих в первом ряду головные уборы, чтобы разглядеть лица. Он поднимал покрывала на женщинах, чья кожа никогда не знала солнца. Один возмущенный муж занес руку, чтобы ударить солдата, но, увидев ствол его винтовки, решил, что сейчас не самый подходящий момент для защиты своей чести.

Солдаты продолжали осмотр, выслушивая язвительные замечания пассажиров, явно не желавших подчиняться им.

***

Джек не спускал глаз с приближающейся стражи и знаками показал Джоан и Алмазу, чтобы они прошли в следующий вагон. Поезд уже набрал скорость, и спрыгнуть теперь можно было, только попрощавшись с жизнью. Охранник шел по проходу к дверям.

Джек повернулся и вошел в следующий вагон. Это был специальный салон, весь белый, богато отделанный; стены были обиты полотном, окна закрывали бархатные портьеры, а в конце, по всей видимости, оборудовано спальное место. Работал кондиционер, звучала стерео-музыка, горел мягкий, приглушенный свет. Позолоченная французская мебель некогда украшала дворцовые интерьеры. Вагон был украшен композициями из искусственных цветов; здесь имелся бар с богатым выбором напитков и картина, написанная маслом.

Джек почувствовал, как кровь застыла в жилах. Он знал лишь одного человека в Судане, который мог позволить себе такую роскошь.

Джоан и Алмаз испуганно посмотрели на него. В следующий момент в вагон вошли двое охранников. Они встали за спиной у Джека и наставили на него винтовки.

Из-за белых бархатных портьер вышел Омар. — Спасибо, что вернули мне Алмаза, Жемчужину Нила.

Глава 20

Высокими колоннами, сохранившимися от прошлых времен, древний город Хадир, как руками, тянулся к заходящему солнцу. Последние золотые лучи солнечного света уступали место серебристой луне, отбрасывающей на руины таинственный холодный отблеск. В течение двух тысячелетий город Хадир был средоточием знания, культуры, искусства и торговли. Когда-то здесь размещались резиденции Рамзеса II, Нефертити, Александра Македонского и римских императоров. Город достиг наивысшего расцвета при правлении арабов в шестьсот тридцать девятом году. Именно в этот период исламская культура распространилась по всему Судану. Шли века, арабы покинули Судан, на смену им пришли турки, затем французы, англичане. Ученые и мыслители перебрались в Хартум, покинув Хадир, постепенно приходивший в упадок.

Омар неспроста избрал этот город для сотворения своего «чуда». Хадир был известен как духовный центр, как место, куда стекались представители всех верований и культур с целью обрести здесь мир и покой. В прежние времена, впрочем, как и сегодня, Судан избрал путь осмысления и синтеза исламской и африканской традиций. Омар решил использовать Хадир в качестве мистической декорации, на фоне которой докажет своему народу и убедит своих соотечественников, что он — истинный духовный лидер.

В центре города возвышались руины некогда величественного храма. Его стены до сих пор сохранились, но золотой купол больше не отражал лучей солнца. Синие стекла окон, расположенных на высоте около сорока футов, были выбиты. Гобелены, над созданием которых на протяжении нескольких поколений трудились тысячи искусных мастеров, разграблены, сожжены или уничтожены, и от них остались лишь отдельные фрагменты. Инкрустированные драгоценными камнями светильники, хрустальные люстры и золотые стулья были проданы на аукционах для покрытия расходов на содержание нескольких праведников в период правления турков. Храм постепенно приходил в упадок, в основном — из-за непочтения и неуважения.

Народные предания сохранили рассказы о праведниках, живших здесь в старые времена, а некоторые из них по-прежнему бродили по городу, моля о возвращении Спасителя. Их души не могли обрести покой, пока город Хадир покинут и заброшен. Поэтому находились люди, которые верили, что если Создатель вернется к ним, то стены Хадира больше не будут плакать душными ночами о заблудших.

В эту ночь тысячи паломников собрались в Хадире, чтобы присутствовать на провозглашении Омара своим духовным лидером. Они пришли сюда с берегов Белого Нила, Конго и холмов Красного моря. Они пришли пешком или прибыли на верблюдах, совершив неблизкий переход с плато Дарфур и Эфиопского нагорья. Здесь было семь племен земледельцев, приехавших сюда со склонов вулкана Джабал-Маррах со всеми своими женами, детьми и домашними животными. Из современных больших городов и отдаленных деревень паломники добирались в Хадир по железной дороге. Все они говорили на разных языках и жили, придерживаясь разных традиций. Внешне они мало походили друг на друга. Более разнородную нацию трудно представить себе и найти во всем мире. Но всех их объединяла вера в Спасителя.

За пределами города каждое племя разбило небольшой лагерь, состоявший из нескольких шатров, расположенных вокруг общего костра. Некоторые шатры были особенно красиво и искусно отделаны, напоминая о тех временах, когда Суданом правили воинственные шейхи.

В город стекались дервиши, в том числе Тарак, Сарак, Барак и Ральф, одетые так же, как остальные паломники. Ральф с любопытством озирался по сторонам, разглядывая толпу, монотонно и нараспев повторяющую молитвы. Проходя мимо охранников Омара, Ральф прикрыл лицо свободно болтавшимся концом своего тюрбана, боясь быть узнанным. Он не желал попасться в тот момент, когда вплотную приблизился к алмазу. Минуя арку, которая вела во дворец, он обратил внимание, что солдаты распределяли между собой оружие. И, возможно, впервые за все время, это заставило Ральфа призадуматься о том, что же действительно представляет собой этот алмаз.

Он видел изумруд «Эль-Корасон» и даже держал его в руках, но этот — он еще раз посмотрел на автоматические винтовки — должен быть величиной с целую тарелку! Или с огромный рубин. А, может быть, — не меньше автомобильной фары?! Ральф чуть не задохнулся от волнения. Если это действительно так, то ему придется изрядно попотеть, чтобы заполучить камень.

Войдя в храм, Тарак резко остановился, и Ральф чуть не сбил его с ног. Дервиш посмотрел на него сверху вниз и погрозил пальцем.

Ральф прикинул, что в храме собралось более пяти тысяч свирепого вида воинов, которые стояли, повернувшись лицом к огромной сцене, возведенной между разрушающимися колоннами и пыльными развалинами — свидетельствами исчезнувших цивилизаций. Над их головами висело гигантское изображение регалий Омара. Ральф нахмурился. Он и не подозревал, что у Омара было просто воспаленное самолюбие. У него даже руки зачесались от желания немного сбить с того спесь.

По мере того как солнце все ниже опускалось за горы и догорали его последние лучи, в толпе нарастало напряжение. Паломники пустились в ожесточенные споры и перебранку, грозившую перерасти в потасовку. Мужчины подняли оружие, потрясая им над головами и демонстрируя этим свою силу. Юноши то и дело подбрасывали кинжалы, жонглируя и бравируя своим мастерством в желании запугать противников.

Несмотря на то, что всех этих людей объединяла мечта о Спасителе, азарт и ожесточенность минувших войн, многие годы вражды и недоверия сделали их очень воинственными.

Взошла луна и осветила зеленовато-серебристым светом высокую стену храма, на которой работали двое мужчин.

Один из них, одетый в бурнус, достал бинокль и навел его на колыхавшуюся внизу толпу. Другой посмотрел на часы и нервно затопал ногой.

Первый мужчина отложил в сторону бинокль, задрал бурнус, сунул руку в карман комбинезона и достал пачку сигарет и зажигалку.

Прикурив, Дж. Т, глубоко затянулся и еще раз проверил провода, лежавшие у ног. Бросив последний взгляд на луну, они с Коултом поспешили скрыться из виду.

***

По многочисленным проходам сырого, мрачного подземелья храма шныряли крысы, постоянно занятые поисками добычи.

Черноту кромешной тьмы, царившей здесь, нарушило появление желтого огненного шара. Освещая крыс и останки узников минувших столетий, для которых эти катакомбы стали могилой, в подземелье поспешно вошел Рашид с факелом в руках. Он направился к камере, в которой находились американцы.

***

Джоан смотрела на веревку, которой были связаны ее руки, морщась от удушливого, гнилостного запаха, накопившегося здесь, по всей видимости, не менее чем за пять тысяч лет. Руки, вытянутые над головой, крепились к потолочной балке. Веревка глубоко врезалась в кожу, причиняя жгучую боль. Джоан старалась не шевелиться, но всякий раз, когда очередная крыса с красными глазами начинала обнюхивать ее ноги, непроизвольно вздрагивала.

При свете факела, укрепленного в стене, Джоан сумела разглядеть, что балка, к которой их привязали, достаточно крепкая, поэтому нечего надеяться, что она сломается. Она посмотрела на Джека, который висел рядом.

Джек следил за крысой размером с котенка, крадущейся к ним. Он тщетно сражался со своей веревкой, пытаясь развязать или ослабить ее, но лишь порезал кожу на руках. Не имея никакого оружия, Джек плюнул в крысу и попал точно в цель. Тварь поспешно скрылась.

Джоан была подавлена и испугана. Все произошло исключительно по ее вине. Она погубила и себя, и мужчин, а всего этого могло бы не случиться. В который раз она упрекала себя за то, что поддалась льстивым похвалам Омара, который воспользовался ее минутной слабостью, порожденной сомнениями в любви Джека. Омар сыграл на ее тщеславии, заставив поверить, что она может стать журналистом. Ей, конечно же, не следовало так уничижительно относиться к своему писательскому труду. Она хорошо знала дело, преуспевала в нем, поэтому не стоило ничего менять и пробовать себя на новом поприще. За свою жизнь она совершила немало ошибок, но никогда не сможет простить себе, что подвергла Джека (в этот момент она стукнула крысу, которая пыталась схватить ее за ногу) смертельной опасности.

Джоан посмотрела в его глаза, светящиеся любовью. Чего бы она только ни отдала сейчас, чтобы обнять его, утешить и вновь почувствовать себя сильной. Джоан попыталась улыбнуться.

— Вот тебе и Греция, — проговорила она сквозь слезы. — Прости меня.

— Не надо. Ты приехала сюда, чтобы описать происходящие события, и чуть было не изменила историю этой страны.

Железная решетка, загораживающая вход в камеру, медленно открылась. Вошел Рашид; в свете факелов его уродливый шрам казался багровым. Под злобным взглядом Джоан содрогнулась.

— Простите, — сказал Джек, — с кем можно обсудить вопрос нашего комфорта?

Рашид оставил его вопрос без внимания и забрался на площадку, расположенную над их головами. Джоан изогнулась, пытаясь увидеть, что он делает, но было слишком темно. Ей хотелось думать, что он развязывает веревки.

— Что он делает?

В камеру вошел Омар, и вместе с ним ворвался могильный холод. На его губах играла зловещая усмешка. Теперь Джоан казалось совершенно невероятным, что этого чудовищного человека, скорее походившего на умалишенного, она когда-то считала красивым. Теперь, узнав его получше, она видела, что скулы у него слишком высоки и это придает ему зловещий вид, что улыбка — слишком натянута, и глаза не черные, а налитые кровью и потемневшие от ненависти к людям. Он был воплощением дьявола.

— Рашид смачивает веревку господина Коултона овечьей кровью. Этот запах очень любят обитатели подземелья.

Джоан ужаснули его слова, убивающие всякую надежду на спасение.

Отовсюду доносился отвратительный звук жующих челюстей. Слышался писк крыс, которые дружно устремились по всем проходам к камере.

— Крысы… — произнес Джек, глядя на Джоан.

— Они съедят веревку и…

Омар саркастически улыбнулся Джоан, наслаждаясь безвыходностью ее положения. Он нагнулся к полу, раскидал ногой гравий и сдвинул деревянную крышку. Джоан посмотрела вниз и увидела под собой черную зияющую пропасть. Затаив дыхание, она следила за Омаром, который поднял камень и бросил его в яму. Все ждали, когда он упадет, ждали целую минуту, а камень все летел. Джоан посмотрела на Джека, который по-прежнему вел себя так, словно ему на все наплевать. Он хмыкнул, выражая таким образом свое явное пренебрежение.

— О, Джек… — горько вздохнула Джоан.

— Не волнуйся, — бодро ответил Джек, — я приземлюсь на ноги.

— Ну что вы, господин Коултон, вы будете не один. Сейчас Рашид установит банку с кислотой, которая будет медленно капать на веревку мисс Уайлдер.

— Только больной человек с извращенным воображением мог додуматься до этого, Омар. Почему бы тебе просто не застрелить нас?

— Джек… — прервала его Джоан. Но Джек не мог остановиться.

— Каким же нужно быть законченным психопатом, чтобы придумать это?

Лицо Омара расплылось в злобной усмешке. Он театрально кивнул в сторону Джоан.

Она вздохнула и умоляюще посмотрела на Джека.

— «Жесткий секрет»… — Джоан чуть не плакала от мучивших ее угрызений совести. Она кляла себя не только за то, что они оказались здесь, но и за то, что сама придумала когда-то этот способ убийства. — Мой бестселлер.

Ее слова заставили Джека содрогнуться.

— Ну и что, они оба остались живы? Джоан отвела взгляд.

— Только она.

Наклонив сосуд над веревкой Джоан, Рашид закончил выполнение своей страшной миссии, слез с площадки и встал рядом с Омаром. У Джоан перехватило дыхание от ужаса перед бездной, зиявшей у ног. Они так и не услышали звука упавшего камня. Ей хотелось надеяться, что он зацепился за какой-нибудь выступ. Она, не отрываясь, смотрела в черную дыру, когда Омар заговорил:

— Еще никому не удалось услышать звук удара камня о дно этого колодца.

Рашид закивал головой.

— Это будет ваше последнее приключение. Прощайте. Мой народ ждет меня.

Омар развернулся, чтобы уйти; послышалось шуршание, и раздался шелест белого шелка и золота его одеяний.

— Омар.., подожди! — крикнул Джек, но Омар не остановился.

— Обвенчай нас! — потребовал Джек.

Потрясенная Джоан открыла рот. Никогда еще она не была так взволнована. Она не могла сдержать слез, оплакивая их союз, заключенный перед смертью. Ей было жаль себя, своей молодости, своей житейской неопытности. Она мечтала о свадьбе с белым платьем и цветами. А еще хотелось испечь свой лучший творожно-тыквенный торт для Джека, заняться аэробикой, написать не меньше шестидесяти новых книг; ей хотелось иметь ребенка, а может быть, двоих; она хотела увидеть, как Джек будет учить их кататься на лыжах; ей хотелось прожить долгую жизнь с Джеком.., до глубокой старости.

Джек смотрел на свою любимую, на рыдающую Джоан. Она могла ничего не говорить, потому что и так ясно, что творится у нее на душе. Он знал, что она любит его. Ему следовало давно понять, что в вопросах любви она была такой же старомодной, как и он. Будучи романтической натурой, Джоан никогда бы не сделала первого шага. Ему следовало быть более решительным и давно сделать ей предложение. Он ждал хоть какого-нибудь намека с ее стороны, а она — с его. Если бы он вовремя сказал подобающие в таких случаях слова, они бы избежали всех этих мучений. Он чувствовал, что Джоан ругала себя за то, что они оказались в такой страшной ситуации, но был уверен, что ее вины в том нет. Виноват он. Если бы он до конца был откровенен с ней и с самим собой, он не довел бы Джоан до необходимости бросить его. Джоан была сто раз права, когда ушла — ему следовало дать хорошую встряску.

Джек повернулся к уходящему Омару.

— Пусть Алмаз обвенчает нас! — крикнул он в темноту.

Звуки шагов Омара неожиданно стихли. Джек почти не различал в темноте его белую фигуру. Омар шагнул на пространство, освещенное светом факела, но видна была только его голова и отвратительная циничная улыбка.

— Но ведь вы вот-вот умрете, и вы хотите обвенчаться?

Джек посмотрел на Джоан, отметая последние сомнения.

— Если она согласна.

Джоан не отрываясь смотрела на Джека. Даже при этом слабом свете в его голубых глазах читались любовь и искренность. Сколько раз она смотрела ему в лицо и видела это, но его напускное нежелание связывать себя узами брака, его слова, произнесенные тоном человека, пресыщенного жизнью, вводили ее в заблуждение. Сердце подсказывало ей, что он любит ее, может быть, даже больше, чем она его; но ум — та часть, что мыслила о мире с позиций бесстрастной науки, — убеждал, что Джек никогда не захочет жениться. У него была натура холостяка, он избегал каких-либо обязательств и ответственности, а ей нужен был совершенно другой человек. Неужели теперь он сказал это — перед лицом смерти?

Лицо Джека покрылось лихорадочным потом, пока он упрашивал Омара.

— Ради Бога.., пусть Алмаз обвенчает нас. Какая тебе разница?

Омар медлил, обдумывая слова Джека. Он посмотрел на дымящуюся веревку, разъедаемую кислотой. Пенька быстро разрушалась. Он громко отдал приказание Рашиду, после чего тот скрылся в темноте. Омар снова повернулся к Джеку и Джоан.

— Достойный конец для мисс Уайлдер. Сожалею, что не смогу лично присутствовать и передать невесту жениху.

Он поклонился им.

— Омар благословляет вас. — Он злобно улыбнулся и ушел.

Джоан видела, что запах крови привлекает все большее количество крыс. Их красные, как у Омара, глаза угрожающе сверкали в свете факела. Они бежали к балке, утыкаясь в нее носом и устремляясь к веревке. Звук перегрызаемых волокон сводил Джоан с ума. Когда она увидела, как веревка Джека ослабевает, не выдерживая острых зубов, ей хотелось закричать.

Джоан с ужасом подумала, что они могут не дожить до того счастливого момента, когда она сможет сказать:

«Я согласна».

Глава 21

Когда сгустились сумерки и Хадир почти погрузился в синюю ночь, стражники Омара зажгли множество факелов и укрепили их на древних стенах храма. Несмотря на то, что руины постепенно превратились в пыль, а резной орнамент на стенах, оставшийся в наследство от людей, населявших царства Нижнего Нила, почти стерся, паломники воздали должное своим предкам. Они рассказывали друг другу истории о былом величии и славе, наследниками которых они могут вновь стать под руководством Омара. Они говорили о дворцах из золота и серебра, которые построят для Омара, о том, что голоду и болезням будет положен конец, и о кадиллаках», которые они будут привозить себе из Америки. Омар создаст для них настоящий рай.

По мере того, как эти истории передавались от одного племени к другому, толпа начала волноваться и все больше возбуждалась. Они с нетерпением ждали провозглашения нового порядка, поскольку устали от прошлого с его ошибками и неудачами.

Люди Омара, переодетые в наряды различных племен, сновали в толпе и нашептывали вождям слова, которые Омар заранее тщательно отобрал, зная, как разжечь страсть своих подданных.

Низкими монотонными голосами они нараспев повторяли имя Омара. Этот напев подхватывало одно племя за другим, и он звучал все громче и громче. Люди Омара срывали голоса в воинственных выкриках, чем еще больше разжигали страсти в толпе.

— Омар! Омар! Омар!

Народ требовал своего Спасителя.

***

Путь в подземелье напомнил Ральфу лабиринт. В храм набилось столько людей, что он видел только море халатов и бурнусов. Наконец он добрался до входа, в гробницы.

Ральф заглянул в овальный зияющий проем, за которым открывались подземные галереи, проложенные под городом. Он слышал отголоски странных звуков и отчетливо различал шум текущей воды. Чем дальше ходы простирались, тем невыносимее становилось зловоние, от которого можно было потерять сознание. «Никакой санитарии», — подумал Ральф.

Тарак окинул взглядом возбужденную толпу. Из-под всех бурнусов выглядывало различное воинское снаряжение. В храме сосредоточено столько оружия, что с его помощью можно уничтожить пол-Судана.

Это был печальный день для народа Тарака, поскольку он знал, что если авантюра Омара удастся, то его власть будет безграничной. В отличие от своих соотечественников Тарак понимал, что, придя к руководству страной. Омар лишит их и личной, и политической свободы. Омара следовало остановить, и сделать это мог только Алмаз.

— Омар готовит племена к захватническим войнам против соседей.

Ральф подался вперед и страстно зашептал на ухо Тараку.

— Итак, мы должны найти алмаз?

— Чтобы обыскать все подземелье под храмом, потребуется целая жизнь. Но мы должны попытаться.

Тарак и дервиши уже вступили в подземелье, как вдруг Ральф застыл на месте. Как он не узнал этих звуков раньше? Как он мог забыть их?

Прямо перед ним сидела огромная крыса и преграждала путь.

Тарак в нетерпении прикрикнул на Ральфа:

— Двигайся!

— Я.., я не могу. Я плавал на корабле. Все, что угодно, только не крысы!

У Ральфа сердце ушло в пятки, когда он увидел, как Тарак достал кинжал и полоснул им по крысе. Кинжал вонзился с глухим ударом. Ральф в ужасе наблюдал, как раненый зверь повалился на бок с ножом в брюхе, но не умер.

Ральф вспомнил, что это дурной знак. Крыса была бессмертной. А что, если он нарвется на живую мумию в этом подземелье? Он учился в школе и читал, что египтяне насылали проклятия на тех, кто нарушал спокойствие священных гробниц. Он открыл было рот, чтобы запротестовать, но дервиши схватили его за руки и втолкнули в подземелье.

***

Джоан чувствовала, что смерть обступила ее со всех сторон. Крысы ожесточенно жевали веревку, на которой, как на волоске, висела жизнь Джека. Веревка надорвалась, завибрировала и слегка опустилась.

— Не падай раньше меня! — закричала она. Джек посмотрел вниз, в бездонную яму.

— Не волнуйся, я скорее умру своей смертью, чем разобьюсь в этом колодце.

Он посмотрел наверх и увидел, что все больше крыс подбирается к пропитанной кровью веревке. Твари, захватившие балку, сражались друг с другом, оттесняя противника со своей территории. Две особенно крупные особи уже довольно сильно покалечили друг друга. Надежды Джека таяли прямо на глазах. Если бы можно было продержаться до тех пор, пока крысы не перебьют друг друга…

Неожиданно Джоан пронзительно закричала. Кислота разъедала пеньку быстрее, чем делали свое дело животные. Стекавшая кислота сжигала не только веревку, но и балку — Джоан слышала разрушительное шипение и чувствовала характерный запах. Неожиданно ее веревка опустилась на два дюйма, и она оказалась ниже Джека.

Джоан пыталась казаться бодрой, но голос ее дрожал.

— Я очень быстро опускаюсь.

— Ты.., ты? — спросил Джек. В его голосе звучал страх, хотя он и старался держаться спокойно.

— Что я? — переспросила Джоан, не сводя глаз с ямы.

— Ты выйдешь за меня замуж? Я бы встал на колени…

Он ждал, но она лишь молчала и смотрела на него печальным любящим взглядом. Джоан попыталась улыбнуться, и в слабом свете он различил ямочки на ее щеках. Он улыбнулся в ответ.

— Я не жалею ни об одном дне, проведенном с тобой, Джоан Уайлдер.

А вот Джоан сожалела о многом. Было бы время, она бы записала все по пунктам: она сожалела о тех ночах, когда чувствовала себя одинокой лишь потому, что не решалась сказать ему о том, что было у нее на душе. Она сожалела о бегстве из Монте-Карло, где бросила Джека, считая, что работа важнее любви. Но она никогда не сожалела о том, что полюбила его. Он был самой большой отрадой ее жизни, единственным человеком, без которого она не могла существовать.

— Если бы я могла начать все с начала, я бросила бы все и отправилась с тобой в кругосветное плавание.

— Нет, нет! Это я все послал бы к черту. Кому нужна эта яхта? Я бы научился машинописи, переехал в Нью-Йорк и стал бы твоим секретарем!

Сердце Джоан разрывалось. Джек столько раз говорил об этом, но, как ей казалось, шутя. Теперь он был серьезен как никогда. Она была уверена, что если произойдет чудо и они спасутся, Джек сдержит обещание. Но Джоан не могла принять от него такой жертвы. Она любила Джека таким, какой он есть, и не хотела никаких перемен.

— Тогда ты не будешь Джеком Коултоном.

— А ты не будешь Джоан Уайлдер.

В этот момент дверь в камеру открылась, Рашид грубо втолкнул внутрь Алмаза и привязал его толстой веревкой к железному кольцу, торчащему из стены.

Джоан взглянула на Алмаза, который с ужасом смотрел на бездонную яму под их ногами. Естественно, он опасался за их жизнь. У Джоан свело руки, в которые впивались тысячи иголок.

Джек повернул голову к Алмазу.

— Надеюсь, у вас припасен фокус, с помощью которого вы освободите нас?

— Волшебство — это всего лишь надежда, появляющаяся перед лицом катастрофы, — ответил ему Алмаз, слабо улыбаясь.

Джоан с трудом сдерживалась, глотая слезы. Ведь она думала.., молилась.., что он святой, а он оказался обычным человеком, а не Богом.

— Поторопитесь и не затягивайте церемонию, — сказала она, слыша, как кислота с шипением уничтожала веревку, разъедая волокна. Веревка дернулась, и Джоан опустилась еще на один дюйм.

Лицо Алмаза сохраняло торжественное спокойствие, и он с восхищением смотрел на эту мужественную пару. Они стали его друзьями, и он всегда будет вспоминать о них с большой нежностью.

— Для меня это большая честь.

Глава 22

Облаченный в белый сверкающий бурнус, с золотым тюрбаном на голове Омар, казалось, впал в транс. Он закрыл глаза и некоторое время размышлял. Затем развел руки в торжественном жесте веры и любви и медленно сложил их на груди. Неожиданно его глаза широко открылись, и он посмотрел на себя в большое зеркало. Может быть, сначала возвести глаза к небу, а потом закрыть их? Он колебался в нерешительности, думая, что бы еще сделать, дабы выглядеть как можно убедительнее и достовернее.

Снаружи до него доносилось протяжное пение людей, повторявших его имя. Они пришли сюда издалека, и, когда он смотрел на тысячи своих адептов, то сам поражался той власти, которую имел над ними. Омар всегда знал, что его ждет необыкновенная судьба. Возможно, именно так Провидению угодно сообщить ему, что он избранник божий.

Размышления Омара о славе были прерваны голосами двух американских специалистов по эффектам, которых он пригласил. Дж.Т, был занят тем, что наносил на его одежды и тело огнестойкое покрытие. Запах шел отвратительный, но его заверили, что вонь исчезнет, как только покрытие высохнет.

Омар знал, что представители некоторых племен Судана заявляли о своей способности ходить по огню, но был уверен, что это либо сказки, либо обман. С древних времен кочевники и племена, жившие по берегам Нила, были просто загипнотизированы огнем. Египтяне поклонялись богу солнца и возводили в его честь храмы. В племенах бытовало мнение, что в пламени скрыт источник жизни и огромной власти. Огонь отпугивал ночных животных, на огне готовили пищу, он согревал людей холодными ночами. Они верили, что костер, горевший на земле, был посланцем бога Огня — Солнца.

Воспоминания о древних суевериях и религиозных верованиях натолкнули Омара на идею использовать огонь для сотворения собственного «чуда». Это простейший способ из всех, что он мог придумать. Дж.Т, и Коулт должны были помочь Омару вселить в народ благоговейный страх перед ним.

Дж.Т, закончил работу и отложил в сторону инструменты. , — Помните, что у вас всего тридцать секунд, — напомнил он Омару.

В комнату опять ворвались голоса, нараспев повторявшие его имя. Воздух был наэлектризован: чувствовалось нервное возбуждение, которое грозило перелиться через край. На губах Омара блуждала широкая улыбка сумасшедшего, а глаза остекленели, как у маньяка.

Неожиданно он забыл о жажде военного могущества, перестал думать об оружии, реактивных самолетах и танках — силе, необходимой для управления народом. Он представил себя таким, каким он был сейчас, — во всем великолепии своего неземного одеяния — не ординарным правителем, а небесным повелителем. Он был спасителем своего народа. Он всемогущ. Он сотворит чудо, на которое они пришли посмотреть. Он ниспошлет дождь на высохшую и потрескавшуюся землю, покончит с голодом, страданиями и нищетой. Всем своим подданным он дарует жилье, обеспечит им пропитание и создаст более достойную жизнь. Он, Омар, сделает все это. Он — Бог.

— Разве я не чувствую в себе эту силу? Я буду Алмазом. Не удивляйтесь, если я откажусь от ваших трюков.

Дж.Т, посмотрел на Коулта и в недоумении закатил глаза. Омар производил впечатление полоумного. Нет ничего хуже работать с актером, который вдруг возомнил себя режиссером. Если подозрения Дж.Т, подтвердятся, они еще хлебнут горя с этим Омаром. Момент был явно неподходящим, чтобы менять правила игры. Если Омар не будет следовать инструкциям, от него останется горсть пепла. Времени ни на что не оставалось. Они уже испробовали несколько трюков, стараясь сотворить «чудо» Омара. Вознесение не сработало, не получились и небесные взрывы. Придуманная ими комета взлетела недостаточно высоко и выглядела ненатурально, поэтому трюк с огнем оставался последней надеждой.

Коулт занервничал, когда увидел восторженный взгляд Омара, который с упоением прислушивался к голосам, повторявшим его имя. Такой же взгляд он видел на лицах рок-звезд перед выходом на сцену. Особенно это касалось тех, кто не умел петь и чьим единственным достоинством были световые эффекты, в создании которых Дж.Т, и Коулт не знали себе равных. Коулт терпеть не мог иметь дело с такими самовлюбленными эгоистами, как этот Омар. Но ничего не поделаешь — он платит хорошие деньги.

— Великолепно, прекрасно, но когда вы попадете в огонь, делайте все точно так, как мы сказали. Идите строго по середине, а мы будем ждать вас с огнетушителями, — напомнил ему Коулт.

Омар кивнул, но было очевидно, что его больше интересовали голоса, произносившие его имя и певшие в храме.

***

Освещая путь факелами, дервиши вошли в главную погребальную залу. Высокие колонны поднимались до самого потолка. На них были красиво высечены иероглифы и каллиграфические надписи. Из залы открывалось несколько ходов. Над тремя из них виднелись надписи, сделанные золотом, а над тремя другими были нарисованы синие фигуры, и розовые фризы были по краю расписаны серебром. Ральфу казалось, что все они ведут в никуда.

По выражению лица Тарака Ральф понял, что тот не знал, где следует искать алмаз. Дело было хуже некуда.

По одному дервиши разошлись по проходам. Тарак и Ральф пошли прямо, так как складывалось впечатление, что этим путем неоднократно пользовались. Если в конце они найдут драгоценный алмаз, то будет понятно, почему Омар столько раз спускался сюда — чтобы посмотреть на свое сокровище. Ральф поступил бы так же.

Чем дальше они шли, тем становилось темнее и зловоннее. Ральф вынул свою безотказную зажигалку. При свете ее пламени видно стало лучше, но вони не убавилось. Ральф старался задерживать дыхание.

Неожиданно Тарак остановился. Проход поворачивал и раздваивался.

— Дальше пойдешь один, брат. И не бойся, отбрось все страхи! — сказал Тарак и исчез в одном из коридоров.

Ральф всматривался в кромешную темноту. Задыхаясь от страха, он сделал шаг, потом другой, поднял зажигалку и увидел груду человеческих костей. Проходя мимо нескольких свисавших с потолка скелетов, он задел один из них, и тот свалился на землю. Перепуганный Ральф отскочил в сторону и налетел на другой скелет, рука которого упала Ральфу на плечо. Он засунул себе в рот кулак, чтобы не закричать.

Он почувствовал, как что-то перекатывалось у него под ногами, и медленно поднес зажигалку к земле, думая, что это череп.

Но это были крысы! Десятки крыс! Ральф дернулся назад и чуть не выронил зажигалку. Больший кошмар трудно себе представить. Ральф по сей день помнил о своей первой встрече с крысой в многоквартирном доме в Нью-Йорке, когда ему было лет пять: с тех пор он страшно боялся их. Потом были ужасающие дни в колумбийской тюрьме и населенный крысами корабль, державший курс на Африку. Ральф не боялся ничего — ни змей, ни пауков — но крысы.., его чуть не стошнило.

— Мать-настоятельница предупреждала меня, что именно так я и кончу.

***

Пение переросло в нескончаемые дикие выкрики. Воины потрясали над головами оружием, выкрикивая имя Омара.

Неожиданно раздался мощный взрыв, и сразу же послышался подозрительный свист. Толпа подняла головы и увидела мерцающие красные, зеленые, синие, серебряные и золотые огни, рассыпавшиеся по ночному синему небу. В лунном сиянии в воздух взвивались огненные шары и разрывались, заливая все вокруг дивным сиянием. Тысячи свечей украсили небо и превратили ночь в день.

С благоговейным трепетом толпа смотрела на непонятные огни, освещавшие храм, статуи и руины. На расставленных повсюду столбах крутились шары поменьше, разбрасывая зеленые и красные искры. В небо взвился очередной пучок разноцветного пламени, что вызвало бурю восторга у поклонников Омара.

Огни сверкали, переливаясь, как в калейдоскопе, и, потухнув, падали на землю. В следующий момент оглушительно зазвучали трубы. Паломники, все как один, повернули головы к сцене, на которую вышли сотни трубачей.

Луч прожектора выхватил из темноты Омара, облаченного в белые одежды. Он простер руки, словно хотел обнять весь свой народ и стоял, возвышаясь над ним, с торжественной улыбкой на лице. В отблесках угасающего фейерверка и свете прожекторов он, казалось, устремлялся в небо.

Американские техники не разочаровали его. Может быть, все задуманное выглядело слишком театрально, но он должен всех удивить. Омар закрыл глаза, ожидая тишины. Он чувствовал, что все взгляды устремлены на него в ожидании необыкновенного чуда.

Когда толпа, наконец, успокоилась, Омар медленно поднял руки к небесам, после чего плавно опустил, протягивая их к людям. В полной тишине раздался мощный гул, который отразился от всех стен храма. Это пять тысяч воинов в очередной раз громогласно прокричали имя Омара. «Под таким воинственным напором могут обрушиться небеса», — подумал Омар, видя, как они потрясают оружием. Их поклонение и обожание волновали его больше всего. Омар знал: будет чудо или нет, они душой и телом уже всецело принадлежат ему. Ради него они готовы пойти на самые страшные жертвы и, не задумываясь, отдать жизнь за него и за священную войну, к которой он призывает.

Толпа умолкла, и Омар заговорил.

Из прошлого — свидетеля первого рассвета и последнего заката, из тьмы минувших времен, познавших Истину, которая осветит наш путь к концу света, я пришел к тебе, о, мой народ, как слуга, простой и гордый, чтобы просить твоего благословения на свершение великих дел, ожидающих нас впереди! Когда-то наш народ правил на огромном пространстве бескрайних синих морей Адена и Мохи. Наше господство на всех континентах напоминало великую тьму, которая буквально накрывала подвластные нам территории. Когда-то мы были непобедимы! Всемогущи! Нас боготворил и раб, и свободный человек! Когда-то, но не теперь!

Братство наших племен распалось, как исчезли затерявшиеся деревни на просторах бескрайнего Судда. Где теперь пролегают дороги нашей славы?

Даже стены Иерихона пали под натиском правоверных!

Где теперь наша вера? Где наша жажда жизни? Отважные люди, живущие по берегам реки, брошены на произвол судьбы. Подручный дьявола приучил нас жить, подобно женщинам, в заботе об овцах, за изготовлением одеял, чтобы укрыться ими от холода пустынных ветров. Что означает такая жизнь? Не более, чем легкий путь к смерти. В течение семи дней в мае я постился на берегах священного Нила. Как Улисс, я прислушивался к пению сирен. До меня донесся голос, который поднялся из глубины морской, и он позвал меня… «Омар! Омар! Не покидай свой народ. Иди в Хартум и стань его защитником. Но не требуй взамен ни любви, ни денег, а только славы! Не бойся врагов своих, ибо они есть не что иное, как стеклянный зверинец!»

Теперь, когда я смотрю на эту священную землю, мой взгляд устремляется на запад. Там пролегает путь к восстановлению нашей империи. Мы собрались здесь не для того, чтобы страдать, а чтобы праздновать! Посмотрите на небо! Звезды говорят, что мы должны вернуть утраченное наследие. Встречаясь, мы больше не будем чувствовать себя врагами. У нас будет новый союз, который мы скрепим кровью, пролитой в сражениях, и который объединит нас! Братья по оружию! Те, что пришли из Омдурмана и Садири, из Диллинга и Эль-Аббассии, из пределов Нубы и Муглада, из Калы, Умм-Рувабы, Галлабата и Газаля, из Кордофана, Джубы, Локи, Айода, Абу-Забада и Джабель-Оды, из Акаши и Халайба, с севера и юга — я призываю всех вас. Меч войны гонит наших врагов! Мы все едины, кровь от крови моей, и у всех нас одно имя — воин. Отныне я не одинокий путник. Нас объединила судьба. Подобно Иисусу Навину, под натиском которого пали стены Иерихона, я призываю вас встать под мои знамена! Не верьте человеку, не получившему благословения звезд. Доверьтесь мне, ибо все вы — дети мои. Взрослые и ребятишки. Бедные и богатые. Красивые и уродливые. Всех вас я призываю к священной войне! Будьте беспощадны, как викинги! И наш необыкновенный союз возродит великую империю предков! Поднимите свои руки! Я хочу услышать ваши голоса!

Прислушайтесь к звукам священной войны, которая зовет вас в поход! И помните, ваш боевой клич — Омар!

Еще одна капля кислоты вытекла из сосуда на веревку. Она с шипением впиталась в скрученную пеньку, и Джоан опустилась еще на один дюйм. Когда была готова скатиться следующая капля, Джек так вывернул руки, что преградил ей путь. Капля попала ему на рубашку и прожгла кожу, но, морщась от жгучей боли, он приготовился принять на себя смертельную капель.

— Джек! Не смей этого делать! — взмолилась Джоан. Кислоты в банке достаточно, чтобы сжечь их обоих, — было бы время. Напрасно Джек пытается отсрочить ее смерть, она неизбежна, но за благородство Джоан любила его еще больше. Однако Джоан нужен не герой, а простой смертный, обыкновенный человек, и нужен он ей живым. Она бы хотела еще раз броситься ему на шею, чтобы он сжал ее в объятиях. Ей пришлось пройти через многие испытания, но страшнее этого не было. Она больше не боялась смерти и готовилась к самому худшему, думая о том, как она будет жить без Джека. Джек повернулся к Алмазу.

— Продолжайте! — требовательно сказал он. Джек был суеверным человеком и потому боялся, что если на этом свете он не сочетается с Джоан законным браком, то на небесах он вряд ли сможет найти ее. Одно дело скитаться по Южной Америке или проехать пол-Сахары верхом на верблюде в поисках Джоан, другое дело — царство Божие.

Алмаз не спускал глаз с Рашида, который замер и был готов в любой момент броситься на него, сделай Алмаз любое, пусть самое незначительное движение. Как телохранитель, Рашид не знал себе равных инстинктивно чувствовал, что здесь дело нечисто. О том, что Алмаз был великим мастером обмана, волшебства и колдовства, ходили легенды. Рашид свирепо посмотрел на Джека и Джоан, Алмаз начал церемонию.

— Таинство брака — древний и священный обряд… — Алмаз прервал речь, так как его внимание привлекла ниша перед входом в камеру. Рашид оставил дверь широко открытой, поэтому коридор хорошо просматривался. За пять лет, проведенных в тюрьме, глаза Алмаза привыкли к слабому освещению, и он хорошо видел в темноте.

Алмаз старался не показать Рашиду, что рассмотрел маленького человечка, стоявшего около камеры.

Ральф прижался спиной к мокрой каменной стене в двух шагах от входа и с ужасом смотрел на самую гигантскую крысу, какую ему когда-либо приходилось видеть в своей жизни. Красные круглые глазки мерзкой твари смотрели прямо в округлившиеся от страха глаза Ральфа. Его руки тряслись, а колени дрожали, ударяясь друг о друга.

— Крррррррысы. Только не крысы… — пробормотал он.

Если бы ему пришлось выбирать себе врагов, то он предпочел бы мафию, но не крыс. Он ни на секунду не спасовал перед Омаром и его армией, его не испугали трудности путешествия через Сахару, но крысы… Ральф прекрасно знал, что этот гигантский грызун — переносчик бешенства, бубонной чумы, тифа и тысяч других страшных болезней. Крысы были настоящим бичом для жителей всех континентов, и их единственная цель состояла лишь в том, чтобы пугать его.

Алмаз видел, что Ральф оказался в затруднительном положении, но отвернулся и продолжил обряд. На сей раз в его голосе зазвучали мистические нотки.

— ..такой же древний, как дервиши — народ, не ведающий страха, народ мужественный и могучий.

Ральф не слышал его, поскольку все свое внимание сосредоточил на крысе. Он хотел было достать зажигалку и ткнуть пламенем ей в морду, но боялся, что она укусит его. Он мечтал обойти крысу, но не мог тронуться с места, словно прирос к полу. Больше всего Ральф боялся остаться в этом подземелье навсегда. Теперь он понимал, откуда здесь взялись скелеты: крысы тщательно обглодали все кости. От таких мыслей Ральфа чуть не стошнило.

Неожиданно он услышал высокий голос, несшийся из камеры и резонирующий в замкнутом пространстве подземных ходов. Голос звенел в его ушах, приказывая смотреть не на крысу, а на человека, который говорил.

Когда Алмаз понял, что Ральф, наконец, видит его, он заговорил еще громче, властно и повелительно.

— Я говорю тебе! Приказываю идти вперед! Приказываю тебе быть сильным!

Джоан посмотрела на Джека, понимая, что что-то происходит. Свадебная церемония приобрела неожиданный поворот, и Джоан даже забыла о кислоте, крысах и веревках. Ей показалось, что Алмаз пытается сообщить им в завуалированной форме что-то важное. Она попробовала вникнуть в смысл его слов, но ничего не поняла. Голос Алмаза звучал все громче и громче. Джоан видела, как Рашид напрягся, не доверяя больше никому из них.

Джек широко раскрытыми глазами смотрел на свою веревку, которая опустилась еще на дюйм.

— Джек, держись за меня! — крикнула Джоан.

Крысы прогрызли все волокна, пенька завертелась, как волчок, расплелась и.., веревка оборвалась.

Джек с молниеносной скоростью полетел в яму, но Джоан успела выбросить в его сторону свои ноги, за которые он ухватился.

Держась за Джоан, Джек бросил взгляд в черную дыру. Он содрогнулся при мысли, что вот-вот провалится в вечность, так как теперь веревка Джоан под двойной нагрузкой будет разрушаться значительно быстрее.

В следующий момент они услышали, как что-то упало на дно, и от звонкого эха у Джоан кровь застыла в жилах.

— Господи! Что это?

— Это камень, брошенный Омаром. Да, однако, путь далек! — Джек нервно сглотнул.

Вдруг по подземным галереям рассыпался звонким эхом голос Омара. Слова было трудно разобрать, но Джоан догадывалась об их смысле. Было слышно, как толпа радостно приветствовала его. Там тысячи людей! Джоан готова была отдать и сделать все, что было в ее силах, чтобы остановить этого безумца. Она жалела народ этой страны, который Омар втягивал в войну, ненавистную и ненужную, в войну для прославления себя.

Рашид начинал терять терпение. Он не видел больше причин оставлять американцев в живых и с огромным удовольствием придушил бы их собственными руками. Ему надоело смотреть, как крысы объедают веревку. Верный слуга не одобрял многих чудачеств Омара, которые иногда заходили слишком далеко. Рашид поднял винтовку. Ничто не может помешать ему ускорить события.

Но Алмаз снова заговорил.

— Иди ко мне! — скомандовал он Ральфу, глядя прямо на него.

Пытаясь успокоиться, Ральф собрал остатки мужества и закричал как безумный. Он опрометью бросился мимо крысы и пулей влетел в камеру.

Обернувшись, Рашид нос к носу столкнулся с Ральфом и поднял винтовку.

Ральф поднес зажигалку к его глазам.

— Посветить?

Ральф приблизил зажигалку к своему лицу и дыхнул, как это делали дервиши. Из его рта вырвался огромный язык пламени, опаливший уродливое лицо Рашида. Тот вскрикнул от боли, выронил винтовку и закрыл обожженое лицо руками, затем попятился, споткнулся, потерял равновесие и упал в бездонную яму.

Джоан судорожно глотнула воздух, слыша, как отчаянные крики Рашида становились все слабее и слабее, пока не стихли навсегда. Она открыла глаза.

В следующий момент ее веревка опустилась еще на дюйм — кислота делала свое дело.

— Помоги! — крикнул Джек Ральфу, который всматривался в черноту ямы.

— Алмаз, — потребовал Ральф. — Где Алмаз?

— Сзади тебя! — ответила зло Джоан. Какого черта он задает вопросы, если у них остаются считанные секунды! Еще немного — и она последует за Рашидом.

Ральф обернулся, но увидел лишь странноватого тощего человечка.

— Прибереги свои шутки на потом.

— Черт возьми! Он скажет тебе, где алмаз! — заорал Джек.

— Кто? — спросил Ральф, охваченный волнением.

— Да он же! Помоги нам! — завопил Джек, чувствуя, что его руки соскальзывают с лодыжек Джоан.

Веревка, которой были стянуты его кисти, несколько ослабла и провисла, поэтому какое-то время он мог продержаться в таком положении, но надолго его не хватило бы. Он попытался развязать ее зубами. Это оказалось неимоверно трудно, но он сделал это, содрал веревку и выплюнул ее в яму. Джек боялся вывихнуть Джоан тазобедренные суставы. Его руки соскользнули еще ниже, а глаза опять обратились к Ральфу, в надежде на помощь.

— Мы сейчас упадем! — закричала Джоан.

— Я отпускаю руки, — сказал Джек, посмотрев вверх и видя страдальческое лицо, мокрое от пота и слез. Все это причиняло ей ужасную боль. — А ты держись.

— Нет! — запротестовала она, почему-то вдруг поверив в спасение. Они не могут погибнуть теперь, когда вновь нашли друг друга. Это несправедливо. Их должно было что-то спасти.., как героинь в ее романах. Если бы она была Анджелиной, то нашла бы способ избежать смерти.

«Вот именно!» — осенило ее.

— Джек, попробуй раскачиваться. У меня есть книга о цирке, которая называется «Турне».

Джоан знала, что на раскачивание уйдет много времени, но терять им нечего.

Джек изогнулся дугой, после чего распрямился, выбрасывая живот вперед. Первая попытка ничего не дала. Он попробовал еще раз и в результате сдвинулся на несколько дюймов. Он сгибался и разгибался, крайне медленно набирая скорость, затем собрал все свои силы и начал двигаться энергичнее и быстрее.

Джоан помогала Джеку, сгибаясь и разгибаясь с ним в такт, чтобы он не терял ритм и скорость. Понемногу они набрали достаточный темп и теперь раскачивались над пропастью как маятник.

Каждый качок приближал их к краю ямы. Джек дважды пытался зацепиться за него ногами, но ничего не получалось.

В очередной раз Джек поднял ноги, пытаясь перекинуть их через край, но он висел слишком низко, и сил не хватило. Извиваясь, он переставил руки чуть выше, понимая, что так будет удобнее добраться до края.

Джоан застонала, но не от боли, а от страстного желания во что бы то ни стало выжить. Она снова изогнулась, и они вновь закачались. Ей хотелось верить в счастливый исход, но в веревке оборвалась еще одна ниточка. Кислота съела почти все, кроме двух последних нитей волокон.

Пока Джек и Джоан боролись за жизнь, Ральф подошел к Алмазу и освободил его. Тот выпутался из веревки и сердито посмотрел на меркантильного Ральфа.

— Они твои друзья! Помоги им!

Ральф перевел взгляд на Джека и Джоан, надеясь, что они управятся и без его помощи. Ральф никогда не был добрым самаритянином. Он обвел взглядом камеру, задержав его на бездонной яме, затем посмотрел на снующих повсюду крыс и на спасительный для Джека край колодца.

При виде Джека его передернуло, ибо Коултон своими повадками напоминал Ральфу большую крысу и когда-то похитил у него изумруд «Эль-Корасон».

— Друзья! Ничего себе друзья!

Мобилизовав всю свою храбрость, отгоняя мысли о крысах-людоедах и бездонном колодце, он направился к Джеку, чтобы все-таки помочь ему. Этим воспользовался Алмаз, который стрелой метнулся из камеры и растворился в черноте подземелья.

Ральф примостился на краю ямы и уперся пятками в землю. Когда Джек качнулся в сторону Ральфа, тот расставил руки, чтобы поймать его, но получил удар в лицо ботинком Джека. Ворча и чертыхаясь, Ральф ухватил Джека за ногу и потянул на себя. Удар пришелся по носу, который теперь ужасно болел, словно был сломан. Мысленно Ральф надеялся, что Коултон застрахован. Тогда сразу же после получения алмаза он предъявит Джеку иск за нанесение телесных повреждений.

Джек собрал последние силы, зацепился ногами за край колодца, освободил сначала одну руку, потом другую и, наконец, отпустил ноги Джоан. Повиснув на краю ямы, он пытался выбраться из нее и уже почти достиг цели, когда веревка Джоан лопнула.

Джек молниеносно среагировал и подхватил ее.

Она закричала, чувствуя, как собственный вес тянет ее в бездну. Ей казалось, что она едет в лифте высоченного небоскреба Всемирного торгового центра. Начав падать, она протянула руки к Джеку, который вовремя поймал ее и рванул к себе, в результате чего Джоан со всего маху ударилась о стену колодца.

Тяжело дыша, она уперлась ногами в стену и стала подтягиваться в то время, как Джек вытягивал ее наружу.

Он тащил ее с таким усилием, что его лицо исказилось от напряжения. Джек лежал на животе, изо всех сил упираясь ногами в гравий и камни, и медленно отползал назад, вытаскивая Джоан на поверхность. Его мышцы, казалось, готовы были лопнуть от перенапряжения. Неожиданно у него соскользнула нога, и девушка так стремительно стала падать вниз, что им чуть не вывернуло руки.

Джоан еще крепче вцепилась в Джека, вторично пытаясь подняться по стенке колодца, на этот раз — успешно.

Последний рывок — и Джоан спасена.

Тяжело дыша, они крепко обнялись. Джек взял ее лицо в руки и заглянул в перепуганные глаза. Джоан, дрожа от пережитого страха, обняла его за шею и прильнула к нему.

Они остались живы! Они победили Омара! Джоан целовала Джека в шею, щеки, глаза и нос. Ей хотелось кричать от радости, но от переполнявших ее чувств она потеряла голос.

Джек сначала нежно, а потом со всей страстью, на какую только был способен, поцеловал Джоан. Они чудом избежали смерти, от которой находились на волосок. Он никогда не простил бы себе, если бы с Джоан что-нибудь случилось. Джек еще крепче прижал ее к себе, чувствуя, как учащенно бьется сердце девушки.

Неожиданно сверху донеслись крики радостного ликования толпы, прокатившиеся по всем галереям и проходам.

Джоан посмотрела на Джека.

— Омар! — воскликнули они разом. Джек схватил Джоан за руку и выбежал из камеры. Ральф осмотрел пустую камеру, понимая, что упустил человека, который должен привести его к алмазу.

— Подождите! А где же этот тип? Ральф зло топнул ногой и припустился за Джеком и Джоан.

Глава 23

Пытаясь остаться незамеченным, Тарак медленно пробирался сквозь толпу и украдкой всматривался в лица паломников, ища Алмаза. Он предполагал, что Алмазу удалось бежать и что он скрывается где-то здесь. Это была последняя надежда Тарака, ибо он с грустью должен был признать, что остальные чаяния рассыпались в прах. Дервиш поискал взглядом своих братьев. Видя, что он смотрит в их сторону, они кивнули ему. Сарак, последним вышедший из подземелья, покачал головой, давая понять, что он тоже не нашел Алмаза.

Сотрясая небеса, оглушительно зазвучали трубы. Глаза присутствующих устремились на сцену, над которой начало стремительно подниматься гигантское изображение регалий Омара. Сам Омар стоял на движущейся платформе, протянув к народу руки и благоговейно возведя к небу глаза. Платформа тоже поднималась вверх. Приближался момент чуда.

Омар сошел с платформы на сцену. Трубы смолкли, толпа затихла.

Прожекторы высветили устройство, в котором были закреплены факелы. Омар простер руки, произнес несколько древних слов, и неожиданно в воздухе, буквально из ничего, вспыхнуло огненное кольцо.

Толпа, как завороженная, наблюдала за пламенем, которое разбрасывало во все стороны искры и согревало холодный ночной воздух. Омар приблизился к пылающему кольцу, зная, что миллионы глаз пристально следят за ним в эту минуту. Но его больше волновало божественное Провидение, которое могло запросто уничтожить его. Он сделал шаг вперед и остановился в нерешительности. Неожиданно всемогущий Омар, державший в своих руках судьбы миллионов людей, усомнился. Всю жизнь он был уверен в своей исключительности. Даже ребенком он мечтал о власти и верил в то, что Провидение так снисходительно к нему именно потому, что его предназначение определено свыше. Он был уверен, что избавляется от своих врагов исключительно по воле Провидения. Омар посмотрел на пламя, почти касавшееся его одежды, готовой вспыхнуть. Он должен верить, что с ним ничего не случится. В этот момент он не думал об огнестойком покрытии, которое Дж.Т, и Коулт нанесли на одеяние. Омар осознал, что пробил час самого главного испытания и преднамеренный обман тысяч людей может сослужить плохую службу. Если он останется жив, то сочтет это знамением, подтверждающим, что именно его, Омара, Провидение выбрало в качестве единственного и истинного лидера.

Дж.Т, и Коулт, пригибаясь, забрались на высокую стену храма и спрятались за изображением регалий Омара. Его нерешительность вызывала недоумение, и они озабоченно переглядывались. «Спаситель» слишком затягивал события.

— Он должен начать действовать немедленно! — взволнованно зашептал Дж.Т.

Подняшись по ступенькам из подземелья, Джоан, Джек и Ральф бросились к сцене. Они не пробежали и двадцати футов, как трое телохранителей Омара преградили им путь. Джек занялся двумя из них, а Ральф схватил за ноги третьего.

Один из телохранителей ударился головой о камень и потерял сознание. Молотя кулаком по груди и лицу противника, Джек краем глаза следил за Джоан.

— Беги! — крикнул он ей.

Джоан последовала совету и скрылась в толпе.

***

Омар собрался с духом, закрыл глаза и сделал еще один шаг к огню. Но мужество изменило ему, и он с надеждой поднял глаза к стене храма, где находились Дж.Т, и Коулт.

***

Пользуясь тем, что ее трудно увидеть в толпе, Джоан пристально наблюдала за Омаром. Его взгляд, устремленный вверх, был мимолетным, но он заинтересовал ее. Омар был не тем человеком, который будет ходить по огню, не обеспечив себе при этом надежную защиту. Она вспомнила американцев, за которыми наблюдала как-то ночью у него во дворце. Джоан ни на секунду не сомневалась, что они принимают участие в этом надувательстве. Она заметила лестницу сбоку, ведущую на стены храма, и устремилась к ней.

Перепрыгивая через две ступеньки, Джоан бесшумно поднялась наверх. Дж.Т, и Коулт были абсолютно поглощены тем, что происходит внизу, а точнее — тем, что ничего не происходит, и не заметили Джоан. Позади них стояло несколько высоких металлических банок. Она еще раз посмотрела вниз на Омара, замершего в нерешительности перед огнем.

Джоан поняла, что могло содержаться в банках. Она пригнулась, стараясь держаться задней части стены, подобралась к ним, взяла одну, и только теперь Дж.Т, заметил ее.

— Эй! Остановитесь! Это горючее…

Джоан увернулась от него и подбежала к краю стены. Омар стоял прямо под ней.

Она сбросила банку вниз. Та глухо ударилась об пол, и в считанные секунды слабое пламя, перед которым застыл Омар, вспыхнуло с неимоверной силой. Мощным взрывом Джоан отбросило назад, а Омара буквально сдуло с того места, где он стоял. Он пронзительно закричал и руками прикрыл лицо, защищаясь от огня.

Все присутствовавшие посмотрели вверх и на краю стены увидели Джоан. Тарах тоже заметил ее и воспринял это как сигнал для себя. Сцена была объята огнем, во все стороны разлетались искры, а дерево, из которого она была сделана, лишь заставляло пламя разгораться еще жарче.

Обезумевший Омар, чтобы не сгореть, кинулся к краю сцены. Он проследил за взглядами толпы и увидел на стене Джоан. Он воспринял ее как предвозвестницу его гибели, как ведьму, дьяволицу. Затем поднял руку, показывая на нее и выкрикивая проклятия в ее адрес. Наконец, Омар крикнул толпе что-то по-арабски.

Понимая, что теперь спасение Джоан в его руках, Тарах издал пронзительный крик дервишей и скинул одежды паломника. Он выхватил саблю, подавая сигнал братьям. Те тоже сбросили свои бурнусы, приготовившись сражаться с толпой.

Тарак бился отважно и мужественно, не желая допустить, чтобы родная земля изнывала под гнетом Омара и окружавших его фанатиков, ослепленных жаждой власти. Тарак знал, что такое истинная свобода и слишком ценил ее, а потому не мог безучастно наблюдать, как утверждается единоличная диктатура Омара.

Омар отвел взгляд от огня и увидел, что Дж.Т, и Коулт сломя голову неслись вниз по лестнице; рухнула последняя надежда на сотворение чуда. Его звездный час так и не наступил, и все это — по вине Джоан Уайлдер. Омар смотрел на толпу, вовлеченную дервишами в настоящее сражение. Дервиши не очень волновали его, поскольку находились в численном меньшинстве и их уничтожение было лишь вопросом времени.

Омар бросился вверх по лестнице за Джоан. Ее он желал убить лично и не собирался поручать эту миссию никому другому. С женщиной он расправится сам.

Джоан видела, что Омар направляется к ней, но бежать было некуда. Она бросила взгляд наверх — на ряд небольших углублений в стене, наподобие лестницы, по которым можно было подняться, и поскольку это был единственный выход, она стала медленно карабкаться по ним.

Тарак заметил, что Джоан оказалась в безвыходном положении. Как только она доберется до самого верха, все пути будут отрезаны. Только бы она не сорвалась с такой высоты! Оглядевшись по сторонам, Тарак схватил веревку, свисавшую с одной из колонн, оттолкнулся и, повиснув на ней, полетел в сторону Омара. Чтобы спасти Джоан, надо любыми способами убрать Омара. Пролетая над двором, Тарак издал громкий крик, и, услышав его, братья, мужественно сражавшиеся с противником, стали биться с утроенной силой.

***

Одолев, наконец, противника, Джеку удалось улизнуть от охранника, стоявшего у входа в подземелье. Джоан карабкалась по стене. Омар уже преодолел полпути, и Джек устремился к нему.

Ральфу пришлось нанести не менее восьми ударов по своему противнику, прежде чем тот ослабил захват, после чего коротким ударом справа в челюсть Ральф добил его, и солдат упал. Ральф припустился за Джеком, но не мог догнать его: маленький рост очень мешал ему, особенно при беге. Он с утроенной энергией заработал своими короткими ножками, которые, как локомотив, пронесли его через двор и подняли на лестницу храма. Он видел, где находилась Джоан, и знал, что Коултона надо искать рядом с ней.

Джек проскользнул между Дж.Т, и Коултом, которые в этот момент сбегали с лестницы. Грудь горела, ноги отказывались двигаться, но он не сбавлял скорости и не выпускал Джоан из виду.

Ральф несся с такой скоростью, что никакая сила не могла остановить его, поэтому спускавшиеся Дж.Т, и Коулт столкнулись с ним, и все трое с оглушительным грохотом покатились вниз, долетев до самой сцены.

Сражение между дервишами и воинами Омара близилось к концу. Дервиши были полностью окружены, и их сопротивление вот-вот должно было быть сломлено.

Омар уже стоял на самых верхних ступеньках, отрезав Джоан все пути к отступлению.

Увидев в двух шагах от себя Омара, испугавшись изуверского взгляда его черных глаз, Джоан оступилась, потеряла равновесие и соскользнула со стены на площадку. Она закричала, когда Омар набросился на нее, схватил за шею и изо всех сил стиснул.

Между ними завязался настоящий, но слишком неравный рукопашный бой, и в какой-то момент Джоан удалось даже подмять его под себя. Омар держал ее на расстоянии вытянутой руки, поэтому она не могла дотянуться до его лица и выцарапать ему глаза. Затем значительно более сильный Омар оказался наверху и прижал ее свисающую голову к краю площадки. Языки губительного пламени взметались вверх, почти касаясь волос Джоан. Она затылком чувствовала их нестерпимый жар.

Получая удовольствие, как настоящий садист. Омар, улыбаясь, сдавил ее горло еще сильнее. Он был не просто чудовищем, а настоящим дьяволом. Джоан отбивалась от него, колотя по рукам, груди, спине, но Омар не обращал на это внимания. Тогда она попыталась согнуть колено, чтобы оттолкнуть его или ударить в пах, но он, опередив, навалился на нее всем своим весом, затем рассмеялся, и Джоан тут же плюнула ему в лицо.

А в это время внизу, в толпе молодой человек, посмотрев, на объятую пламенем сцену, вдруг закричал:

— Аль-Джавахара!

— Алмаз! — крикнул он еще раз по-английски, показывая туда, где из пламени, поднимавшегося почти на два этажа вверх, вышел Алмаз.

Он был одет в ослепительно белые, синие и золотые одежды и шел вперед, освещенный неземным прозрачным светом, какой не могли создать ни прожекторы Коулта, ни голливудские лазеры. Этим божественным светом наполнился весь храм. Сияние исходило от Алмаза, разбрасывая разноцветные искры и излучая осязаемую энергию. Этот свет приводил в трепет и внушал благоговейный страх, он действовал сильнее и мощнее, чем оранжевые и малиновые языки пламени, которые, играя, скользили по его одеянию.

Алмаз протянул руки, словно хотел всех обнять. Его лицо сохраняло торжественное спокойствие, но светилось нежностью. В глазах сверкал огонь, который проникал в сердца всех присутствующих.

Алмаз бесстрашно шел сквозь ревущее пламя. Он медленно двигался навстречу людям, и они видели, что он цел и невредим. Толпа замерла, преисполненная благоговейного страха. Все собравшиеся были поражены и восхищены чудом, свидетелями которого они стали.

Огонь не мог причинить вреда Алмазу, который был защищен серебристо-золотым сиянием, шедшим от него. Он опустил руки, потом снова поднял их и спокойно улыбнулся.

В мгновение ока все мужчины побросали оружие и упали на колени. Женщины радостно заплакали, прижимая детей к своей груди. Наконец-то на землю пришел Спаситель!

Алмаз не произнес ни слова, но его мысли таинственным образом дошли до сердец все паломников. Они поняли, что отныне больше не будет войн, не будет борьбы, вражды и ненависти между племенами. Они объединятся и будут вместе трудиться как единая нация, чтобы положить конец ужасному голоду. Алмаз не только принес им надежду, он даст голодающим воду и пищу. В своих молитвах он обращался ко всему миру с призывом помочь его несчастной стране. Теперь его народ научится помогать друг другу. Там, где война, всегда смерть, и только мир может положить конец всем бедам и несчастьям.

Омар посмотрел вниз на своих воинов, которые, как завороженные, внимали каждому слову и жесту Алмаза. Это означало, что его мечтам о новом порядке не суждено сбыться. У него нет другого будущего, кроме как гнить в какой-нибудь тюремной камере. От одной мысли о заключении, когда долгие годы он вынужден будет оставаться наедине с собой, его охватила дрожь. Он посмотрел на Джоан, извивавшуюся в его руках. И почему она до сих пор жива? Давно следовало переломать ей все кости. Омар еще крепче сдавил шею девушки.

Тарак выхватил нож и швырнул его, целясь в грудь Омара.

— Алмаз вернулся! — вопил он, наблюдая, как нож входил в тело Омара.

Удар был такой сильный, что Омар потерял равновесие и отпустил Джоан. Он расхохотался как безумный. Джоан завизжала. Омар поднялся, раздирая на груди рубашку.

Он остался жив! На нем был все тот же похожий на кольчугу жилет, который он носил в Монте-Карло. Джоан похолодела, понимая, что сейчас произойдет. Она стала отползать в сторону в надежде спрятаться, но в этот момент Омар вспомнил о ней. Она потянулась к горящему факелу, но Омар схватил ее за ногу, пытаясь помешать.

Внизу, прямо под Джоан, из толпы возник Тарак, за которым шли Ральф, Дж.Т., и Коулт.

— Вот наш Алмаз! — сказал Тарак, показывая на Алмаза, вокруг которого бушевало море пламени.

Ральф посмотрел туда, куда был направлен палец Тарака, и увидел не пятифунтовую жемчужину и не алмаз в тридцать карат, о чем он не раз мечтал, а знакомого ему старика.

— Это алмаз?

Ральф потерял сознание и упал как подкошенный. Омар ринулся к Джоан, и она взмахнула перед его лицом факелом. Она оборонялась, но при этом дрожала от страха. Площадка, на которой они находились, была очень узкой и скорее напоминала выступ, на котором мог уместиться только один человек. Джоан чувствовала себя счастливой оттого, что могла принять участие в этой борьбе, хотя вся шея у нее была в синяках, которые мучительно ныли. Она судорожно втянула в себя воздух, а затем, стоя на коленях, начала пятиться. Она размахивала факелом, но ее отчаянные попытки сопротивляться лишь вызвали у Омара безумный смех. Ей удавалось только отпугивать его, потому что он был довольно далеко и дотянуться до него она не могла. Джоан бросила взгляд на охваченную пламенем сцену внизу. Огненные языки выстреливали все выше и уже почти достигли площадки. Жар стал нестерпимым; Джоан покрылась потом, но не от бушевавшего пламени преисподней, а от страха.

Омар со злорадством смотрел на нее, скрежеща зубами, и подходил все ближе.

— Я уже почти мертвец, мисс Уайлдер. Теперь в честь Омара напишут только эпитафию. Но я умру не один.

Джоан с трудом поднялась, шатаясь на ослабевших ногах. Она вырвалась из когтей Омара, но была не ближе к победе, чем когда он ее душил. Он собирался прыгнуть в огонь, прихватив ее с собой. Более страшной смерти она не могла себе представить. Если бы знать заранее, то уж лучше бездонный колодец.

Джоан взглянула на факел, пламя которого затухало. Единственная надежда умирала у нее на глазах. Она опять посмотрела вниз на бушующий огонь. Положение было безвыходным; она бы рассмеялась, если бы не была так напугана.

— Не двигайся! — предостерегла она Омара, стараясь не замечать сумасшедшего блеска в его глазах. Он презрительно фыркнул.

— И кто же спасет тебя, Джоан Уайлдер?

От его смеха у Джоан застыла в жилах кровь. Ей было противно думать, что последними звуками, которые она услышит на земле, будет его отвратительный смех. Догоравший факел безнадежно потрескивал. Джоан не просто ненавидела Омара: она презирала его за то, что он вверг свой народ в бесчисленные страдания. Если бы он больше заботился о благополучии людей, а не об укреплении военной мощи, не было бы такого голода.

Джоан приняла решение: если ей суждено умереть, то он умрет вместе с ней. Она не допускала мысли, что он и дальше будет жить на этой земле и причинять новые страдания своему народу. Его жизнь была проклятием, настоящим бедствием для миллионов людей, поэтому она должна убить его.

Джек не спускал глаз с Джоан и Омара с того самого момента, как вошел во двор храма. Пока он поднимался по всем этим бесчисленным ступеням, он молил Бога, чтобы Джоан сумела продержаться до его появления. Джек видел, как Тарак на веревке перелетел через двор, но его попытка убить Омара оказалась неудачной. Омар оказался очень ловким, а Тарак выбрал для удара не самый подходящий момент.

Джек занял выгодную позицию на внешнем выступе стены справа от Джоан и Омара, зная, что с этой точки он не промахнется. Он ухватился за длинную веревку, свисавшую с одной из колонн, и оттолкнулся от выступа. Стиснув зубы, он подтянул колени к животу, приготовившись к удару, и, чтобы не промахнуться, все время активно двигал плечами, корректируя полет.

Джек летел, набирая скорость и проклиная Омара, все ближе подбиравшегося к Джоан.

Он согнул ногу, обутую в ботинок из крокодиловой кожи с каблуком высотой в два дюйма, выбирая оптимальный угол удара.

Удар пришелся точно в челюсть Омара. Тот пронзительно закричал, зашатался, пытаясь удержаться, и, беспомощно переступая ногами, полетел вниз.

Омар падал вниз головой с широко открытыми глазами и, не отрываясь, смотрел на стремительно приближающееся пламя, языки которого, словно предвкушая долгожданную встречу, рванулись вверх и поглотили его.

Джоан зашаталась и зажала уши руками, чтобы не слышать воплей Омара, летевшего в преисподнюю в своем роскошном одеянии, трепетавшем, как крылья мотылька. Страх покинул ее, и от сознания того, что ей больше ничто не угрожает, она разрыдалась, не в силах более сдерживать слезы, лившиеся в три ручья. Джек схватил ее, бившуюся в истерике, и крепко сжал в объятиях.

Джоан расслабилась и в полном смысле слова повисла на Джеке. Все было кончено, а для них начиналась новая жизнь.

Когда Омара не стало, дервиши окружили своего священного, драгоценного Алмаза. С толпой произошла удивительная метаморфоза: из злобного кровожадного стада она превратилась в мирное собрание граждан. Пламя вспыхнуло последний раз, стало затухать и погасло, а на земле дымилась лишь горка пепла — все, что осталось от Омара и его деревянного алтаря.

А сияние вокруг Алмаза не исчезло. С помощью Джоан Уайлдер и Джека Коултона Алмаз вернул свет священной любви своему народу.

Глава 24

Сверкающие сине-зеленые волны лениво бились о борт судов, неспешно плывущих вниз по Нилу. Солнце медленно всходило над холмами, раскрашивая синее небо полосами розового, лавандового и персикового цвета. У кромки воды собрались многочисленные домашние и дикие животные, которые пришли к реке, чтобы напиться воды и искупаться. При виде кораблей они прервали свое занятие и подняли головы, издавая странные звуки, словно торжественно приветствовали скользящие по воде суда. Вокруг белоснежных парусов порхали птицы с разноцветным ярким оперением. Мелькая между высокими мачтами, они щебетали и пели.

Рядом с Джеком стояла Джоан, одетая в струящиеся африканские одежды цвета слоновой кости, отделанные синим, как сапфир, шелком и украшенные золотым шитьем. Это был день их свадьбы.

Волосы Джоан были украшены цветами водяных растений, а в руках она держала необъятный букет пахучих, дурманящих тропических цветов. Она часто пыталась представить себе свою свадьбу, но на такую экзотику воображения у нее не хватило. Она улыбнулась Джеку и подмигнула ему. В эту минуту у нее было такое чувство, что весь мир принадлежит только ей. Она слышала, как птицы и животные, каждый по-своему, приветствуют ее.

Джоан оказалась права, когда сказала Джеку, что они созданы друг для друга. Больше ни разу она не позволит себе усомниться в их любви. Джек послан ей Богом, и их любовь нельзя назвать обычной. Она была священной, настоящим даром.

Джек держал руку Джоан. Никогда он не видел ее такой красивой. Легкий бриз шевелил ее волосы, обрамлявшие лицо золотым ореолом. Зеленые, как изумруд, глаза светились любовью, но было в них еще что-то, наполнявшее Джека безудержной радостью, — в них поселилось умиротворение и безмятежное спокойствие, и он очень надеялся, что навсегда. Это вселяло уверенность в их будущее. За год знакомства они прошли через многие испытания, но ничто — ни оружие, ни авиационные катастрофы, ни ожидание смерти на дне той ямы — не испугало его так, как заявление Джоан, что она уходит от него.

Джек подмигнул Джоан. Ему следовало сделать ей предложение значительно раньше, тогда они избежали бы всех этих любовных мучений. Он был рад, что венчал их Алмаз. Ни один знакомый священник, ни один раввин не могли сравниться с ним в святости. И Джек был уверен, что благословение Алмаза навсегда свяжет их узами брака, которые Джоан никогда не сможет разорвать. На этот раз ошибки быть не могло.

Алмаз дружески улыбнулся.

— И так, мы начинаем!… У нас есть кольцо?

Джек повернулся к своему лучшему другу Ральфу. Тот, улыбаясь полез в карман жилета, удивленно открыл рот; рука была пустой. Робко улыбаясь, он обшарил другие карманы. Джек начинал терять терпение.

Дервиши обернулись и подозрительно уставились на Ральфа.

Ральф хихикнул и посмотрел на Алмаза, взгляд которого не сулил ему ничего хорошего. Тогда он разжал кулак и показал Джеку кольцо.

— Я пошутил! Джек взял кольцо. Ральф пожал плечами.

— Как всегда Ральфу шиш, — недовольно пробурчал он.

Неожиданно Тарак хлопнул Ральфа по плечу. Он обернулся и увидел, как братья, подбрасывая, передавали что-то друг другу. Ральфу показалось, что они выбрали не самый подходящий момент для жонглирования. Наконец, предмет упал в руки Тараку, который, широко улыбаясь, протянул его Ральфу. Это был настоящий нож дервишей, украшенный драгоценными камнями.

Ральф смотрел на сокровище, которое сверкало и переливалось в лучах восходящего солнца многочисленными сапфирами, рубинами, жемчугом, бриллиантами и изумрудами. Это был королевский подарок. Он перевел взгляд на Тарака, дружески кивнувшего ему, но не верил своим глазам. Кто-то подарил ему, Ральфу, подарок.., и не собирался дернуть за веревочку, чтобы вырвать его из рук. Это было чудо!

— Ну.., ребята, — заикаясь, проговорил он. Ему никогда и никому не доводилось говорить «спасибо». Ральф потерял дар речи. Джек взглянул на свою прекрасную Джоан и поторопил Алмаза:

— Не останавливайтесь, пожалуйста. Алмаз согласно кивнул.

— В этот замечательный день мы все собрались здесь, чтобы стать свидетелями самого значительного события в вашей жизни…

Джоан посмотрела в синие глаза Джека. Слушая Алмаза, она чувствовала, как сердце ее переполняется любовью.

— ..вашего бракосочетания!

ЭПИЛОГ

Глория сидела в офисе в удобном кресле с высокой спинкой и просматривала почту. Она отбросила два запроса и два важных контракта, как только увидела потрепанное авиаписьмо с экзотическими марками. Серебряным ножом для бумаг она вскрыла конверт. Это было последнее письмо от Джоан.

***

С тех пор произошло много событий. Ральф вернулся в Нью-Джерси и заложил в ломбарде свой священный нож…

***

Дальше Джоан описывала новую жизнь Ральфа. Глория представила его стоящим на кухне своей новой пиццерии и подбрасывающим над головой тесто, переворачивая его, как это делают дервиши.

***

…кажется, все, что ему было нужно — это свой угол и свое дело. Насколько мы знаем, у Алмаза все хорошо…

***

Дальше шло описание новой жизни Алмаза в качестве духовного лидера.

***

…На его земле воцарился мир, и он занят государственными делами…

***

Глория узнала, как Алмаз занимается со своими пятью маленькими внуками. Все они учились жонглировать, как их предки-дервиши. Алмаз не знал, сколько времени уйдет на это обучение.

***

…Да, мы с Джеком решили поселиться в той квартире в Вест-Сайде…

***

Джоан стояла рядом с Джеком и думала о соглашении, которое они заключили. Шесть месяцев в Нью-Йорке. Ею заинтересовались «Ньюсуик» и «60 минут».

Джек выглянул из самолета. Ветер трепал его волосы.

Джоан была рада, что их парашюты складывал профессионал, а не он, потому что Джек никогда не присматривался к деталям и мог сделать что-нибудь не так.

Джек надел очки.

Джоан выглянула из самолета и увидела крошечные домики ферм, коров, изгороди, деревья и двигавшийся поезд. По разбитой дороге стремительно несся старый, видавший виды грузовик «форд».

Джоан надела очки, проверила стропы парашюта. Она готовилась совершить свой первый в жизни прыжок, поэтому, естественно, нервничала. Джек взял ее за руку и, подняв большой палец вверх, дал команду приготовиться.

Джоан кивнула, но перед самым прыжком поморщилась.

Держась за руки, они выпрыгнули из самолета и полетели к земле. Джоан охватило чувство нереальности происходящего, когда она стремительно стала приближаться к пушистым облакам.

Перелетая с одного облака на другое и видя, как растет и приближается земля, Джоан вдруг отчетливо представила себе жизнь в Нью-Йорке.

Рано или поздно ей придется решить, как поступить с предложением «Ньюсуик» и со всем остальным.

Но это будет не раньше, чем истекут шесть месяцев Джека, а она уж постарается сделать так, чтобы он не понял, какими счастливыми они были для нее.

Note1

Текила (исп.) — водка из агавы.

Note2

Сабеи — аравийское племя, у которого впервые зародился культ небесных светил.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14