– Ну и что мне теперь делать? – спросила Нина, отдышавшись. Было заметно, что возвращаться домой она не собирается. – У меня ж ни копейки в кармане.

– Деньги снимешь в сберкассе. Какой-нибудь документ в плаще завалялся?

Она пошарила по карманам и достала служебный пропуск.

– Ну вот, Нина, не просроченный, как-нибудь уговоришь кассиршу.

– На мне даже трусов нет. – пожаловалась молодая женщина.

– Ночью они тебе не понадобятся, а завтра купишь. Купишь и уедешь. К маме на дачу, к сестре в другой город.

На следующее утро кассирша не выдала ей денег со сберкнижки, так я отдал Нине последнюю сотню, чтобы добралась до мамаши.

И, проводив ее до вокзала, вернулся в свою пустую комнату, где торчал день-деньской как сыч. Ни телека, ни компа, ни телефона, ни магнитофона, ни холодильника, ни кровати. Последние два предмета я как раз и продал за сотенку своему соседу Евсеичу. Мужик-то в гору пошел и от него теперь несло только коньяком. А у меня один заблеванный матрас всего имущества. Даже не хотелось газеты из чужих ящиков тырить.

А еще я ожидал «гостей», каждую минуту…

Но однажды, когда я пошел мусор выбросить, нашел возле бака почти свежий номер «Вечорки». Не удержался – прочитал, и из него узнал, что потрепанное червягами спецподразделение «Дельта» за свои немеркнущие подвиги перекинуто из внутренних войск в городскую милицию. Теперь это воинство обнимет и примет любого, кому не жалко собственного трупа.

Неделю я вычислял, поступать ли туда. С одной стороны, объявление заманивало крепких ребят с хорошей подготовкой – а я уж готовее других, настоящее путассу в маринаде. И оружие у «Дельты» существенное, что руки развяжет. А с другой стороны, начальство, находящееся в последней стадии умственного развития, мозги мне нагрузит, ну, в общем, те места, где шарики крутятся. Сомнительно, чтобы наши полковники и генералы соображали насчет того как одолеть мелких вредителей. Буду сражаться, сражаться, найду геройский никем не замеченный конец, а потом все переменится и я посмертно из скромного защитника родины превращусь в палача живой природы.

Пока на переднем плане сознания я уговаривал себя не ходить ни в какие вооруженные силы, по заднику протекали ручейки малоприятных видений. То ли полусон, то ли полубред.

Я вижу туман или бульон. В нем плавают и перевариваются люди – я узнаю Файнберга, Веселкина, Пузырева. А многих и не узнаю. Некоторые еще чего-то там предпринимают, рыпаются. Но внутри каждого червяк в клубок свернувшийся…

Разуверился я в своих способностях что-либо изменить, сдался, заглянул на пустую кухню, собрал вещмешок и отправился к знакомому егерю, к Кольке Брундасову, в лес. Ведь Коля когда-то пообещал мне давать мне по гроб жизни тарелку супа – просто за то, что я одноклассник и писатель, пусть и несостоявшийся.

До егеря редко можно было дозвониться. Поэтому я просто сел на поезд и поехал. А должен был, как обычно, выйти на станции «Осиновка». Но не вышел, поезд ее проследовал без остановки. Если точнее, то от станции даже следов не осталось, ни платформы, ни будки.

Сосед по вагону сказал мне, что месяца три как Осиновку ликвидировали, а почему – неизвестно. Да и, в общем, плевать – с одной стороны от станции болото, с другой заказник.

Так что ж мне – в холодный голодный дом возвращаться? И ждать пока приползут звери и полакомятся мной?

Дернул я стоп-кран и с поезда сиганул. Удачно соскочил и двинул в лес, так меня и видели.

Через час добрался туда, где всегда заказник находился. Перелез через забор и… перестал местность узнавать. Лес принялся редеть-редеть и, в итоге, вышел я на строительную площадку.

Автокраны, экскаваторы, грейдеры. Хрен знает как всю эту технику сюда притащили. Грязюка, штабеля строительных блоков.

И прямо на глазах корпуса растут. Я так понял, что какой-то новый монтажный способ применяется.

Специальная монтажная машина, похожая на Кинг-Конга, быстро собирала каркас из металлокерамических секций. А в пазы с помощью направляющих вставляла углепластовые блоки – стены и перекрытия.

От избушки егеря и следов не осталось, сам он тоже невесть куда делся. Только сортир от всего Колиного жилья сохранился и то лишь потому, что он строителям пригодился.

Хотел я поближе к стройке подобраться – чтобы выяснить, зачем и как, тут меня детекторы и засекли. Подлетели люди сразу на трех джипах. Я еще пробовал удрать, до забора оставалось метров тридцать, но ногу подвернул на щебенке, тут меня и скрутили эти…

Через пять минут я был уже в камере. Свеженькой, пахнущей химической дрянью. Наверное, в будущем тут будет туалет – по крайней мере в углу имелась дырка.

Вот так вот, доискался Брундасова. Держат меня тут, конечно, незаконно, но и объект-то, может быть, режимный. Разве нормальные дома будут в таком диком темпе ставить?..

Часа через два меня вытащили из камеры м перетащили в другую. Где, наверное, будет скоро душевая. Я это успел почувствовать – один жлоб направлял на меня из шланга струю холодной воды, другой – горячей.

Жлобы не только поливали меня, но еще активно выведывали, что я тут выискивал.

В условиях такого контрастного душа нет возможности подумать над ответом. Внутри ведь все сжимается и разжимается: сердце, легкие, печенка, мошонка.

Наверное мои слова: «Да я ж поехал к Кольке подкормиться» мучителей не очень устраивали, поэтому они пару раз еще заехали мне шлангом.

Я конечно сгруппировался, но все равно ощущение – будто в тело снаряд из пушки попадает. Еще несколько таких попаданий и я труп, или харкающий кровью инвалид, который мечтает о могиле.

Однако как добрая фея появился вдруг известный мне гражданин – телохранитель Гиреева – и жлобы перестали меня лупить. Более того, выдали мне сухую робу, велели переодеться и причесаться. А через полчаса я уже сидел в почти оборудованном актово-киношном зале.

Плавно погас свет и мне стали крутить кино – научно-популярное, так сказать.

Что в фильме показывали и доказывали, в основном, отскакивало от меня, как от стенки. Особенно все попахивающее наукой биохимией. Я хоть и отучился два года в институте, прежде чем меня вышибли – но совсем по другой линии. Зато как не понять: в главных ролях те же опостылевшие червяги. Было очень приятно узнать, что происходят они от мелких паразитов по имени Скребни, и в родне у них как насекомые, так и скромные кольчатые черви.

Тем не менее, червяги по сложности самым серьезным млекопитающим не уступают. А то и превосходят. Однако, шли своим путем, поэтому оригинальны и не похожи на «теплых-влажных» ни наружностью, ни содержанием.

Вот у нашего брата, млекопитающего, скелет внутренний, у них же внешний, ступенчатый, с подобиями шпангоутов и перетяжками. Вообще, в интересных гадах многое от машин…

Внутри кожно-мышечного мешка продольные и поперечные перегородки с клапанами, по отсекам перегоняется полостная жидкость. Благодаря такой гидравлике червяга прыгает как олимпиец, еще мечет хобот и клейкие слюни. Эта полезная жидкость вдобавок является кровью-гемолимфой. Больше того, железистые соединения в ней не только разносят кислород, но и создают магнитные свойства. Когда она прокачивается мимо заряженных пластин, тех самых шпангоутов и перетяжек, то генерируются достаточно мощные плазменные разряды.

Это я, конечно, упрощенно перелагаю…

Червяги не тратят силы, чтобы переваривать внутри себя тяжелую пищу, поэтому любят сахар, алкоголь, а также варенье, как быстрорасщепляющиеся высококалорийные продукты. Само собой, раз губа не дура, вряд ли монстр откажется от кровушки. А вообще они предпочитают внешнее пищеварение, впрыскивая в убитую добычу некротический секрет, ускоряющий и направляющий процесс распада.

Герой нашего времени сложен прекрасно, как полимер, в каждом членике тела у него есть приличные нервные узлы, клоака, дыхало, сосало, жевало, е…, так сказать, копулятивные и репродуктивные органы или мужского или женского типа. А иногда и обоих. В общем, все взаимозаменяемо.

Размножение сложное циклическое. Во-первых, вводит червяга оплодотворенные яйца в желудок-кишечник человека, там вылупляются личинки типа А размером 30–40 мм. Они выходят наружу, харчат все подряд, и в промежуточном носителе, каком-нибудь млекопитающем, превращаются в мешковидные спороцисты размером с грушу, внутри которых партеногенетически вызревает множество личинок типа B – длиной 15–20 мм. Собственно личинки типа B и становятся полноценными взрослыми особями. Иногда личинки типа А не выходят из человеческого организма – при неблагоприятных условиях. Вот тогда невесело: инцистирование происходит внутри человека, и вылупившиеся личинки типа B быстро выедают ему печень, сердце, мозг и другие нежные ткани.

Иногда червяги вдруг начинают производить личинок типа C, которые вызревают в неоплодотворенных яйцах, остающихся в последнем членике – который затем отпадает. Личинки типа С какое-то время питаются этими отпавшими тканями, потом обзаводятся крылышками и превращаются в свирепых охотников. Личинки данного типа cпособны также внедряться в тела млекопитающих… Елки, да это ж те самые «мухи», которые напали на меня в лаборатории плазмогенераторов!.. А становятся эти личинки взрослыми недоразвитыми особями, которые неплодоносны и только обслуживают полноценных особей.

Личинки типа B и C способны влиять на функционирование и рост тканей в организме носителей, по крайней мере, кроликов и крыс. В фильме было показано, как чертовы червячки окружают себя мантией из клеток носителя, отчего иммунная система на них не реагирует.

Червяги чрезвычайно живучи. В условиях нехватки кислорода всем остальным зверям хана, а они получают энергию из реакций брожения – отсюда тоже вытекает любовь к сладостям. В фильме демонстрировались червяги, спокойно проживающие вообще без кислорода, в углекислотной атмосфере. Энергию при этом они получали из так называемого темного фотосинтеза – ну, а это вообще дело темное.

И яички, и даже личинки могут переходить в анабиотическое высушенное состояние, в котором вода и неустойчивые белки как-то связываются особоустойчивыми белками типа hsp – после чего племя младое выдерживают даже многолетнюю бескормицу, очень низкие или очень высокие температуры, почти полный вакуум, хоть в космос запускай.

Благодаря разнообразным железам червяга работает как химическая фабрика, вырабатывая множество токсинов и, так сказать, подручных материалов. Яды может как и распылять, так и вводить с помощью укуса или укола хоботным стилетом. В фильме один монстр нанес смертельный укол быку, которого кстати «подстрелил» с расстояния в сто метров…

Вдобавок к десятку фасеточных глаз рассыпаны по всему телу фоторецепторы большого диапазона – короче, зрение хорошее. Электрическая система червяги в низковольтном режиме годится для локации, то есть, обнаружения любых предметов в туман и темноту.

Особенно героя украшает способность видеть насквозь. Однако, едва пошло толковище про «квантовую телепортацию и связанные когерентные состояния», кино вдруг остановилось…

И я впервые подумал, почему мне показали так много интересного.

– А потому все это показали, чтобы вы поняли, с кем имеете дело. – сказал кто-то, когда свет зажегся снова. Я увидел, что Филипп Михайлович Гиреев не слишком заметно сидит на первом ряду. – Вы мне, Саша, кажетесь слишком экспансивным, хоть вы уже и не юноша.

– Но если вы так много знаете про них, то почему бы вам их и не притормозить. – с жаром я обратился к одному из столпов общества.

– Будьте серьезными, Александр. Происходит биологическая революция, вы наверное это заметили. А с революцией шутки плохи. Мы не готовы совладать с ней. И не готовы сказать правду населению. Ведь если бы население узнало, с какой прытью прогрессируют и размножаются червяги, то у многих помутилось бы в мозгах. В итоге толпы придурков носились бы по улицам, кусали друг друга за задницу и гадили в неположенных местах. А пока что есть у нас равновесие, может даже гармония, в которой двуногим пришлось лишь немного потесниться.

– Революцию я заметил, Филипп Михайлович, а вот равновесие – нет. Червяги везде, можно сказать, суют свой нос.

– В самом деле, эти твари вроде повсюду, но при этом они остаются на периферии, не лезут, как говориться, в первый ряд. Червяги не вызывают ненависти. Эти гады вполне потакают простому народу, разоряя нуворишей. Червяги кого-то скушали? Допустим. Во-первых это редкое явление. На одного съеденного монстрами приходится сто задавленных автомобилями и зарезанных в пьяных драках. Во-вторых. Мы столько лет питались животными, вот и они повели себя в том же духе, употребили кого-то из нас, причем не самых лучших – алкашей, бомжей и прочую нечистоплотную публику. А яйцекладку вообще можно считать мелким недоразумением по сравнению с низкой пенсией и невыплаченной зарплатой. Короче, у нас есть еще время…

Да, Гиреев говорил о червягах так, будто они что-то вроде «лесных санитаров».

– Вы уверены, Филипп Михайлович, что червяги не придут к вам в гости, не дожидаясь своего срока?

– Посмотрите на эту крепость, молодой человек. И такие крепости воздвигаются по одному мановению моей руки. Через оборонительные периметры никакая тварь сюда не пролезет.

И в этом можно было с Гиреевым согласиться.

– Но мне, Филипп Михайлович, было бы не слишком приятно смотреть с высокой стены, как едят ближнего моего.

– Надо к этому привыкать. Люди редко рождаются мужественными. Вырабатывайте в себе это качество.

И Филипп Михайлович поднялся, показывая, что время нашего свидания истекло.

– Саша, не надо встревать в игру больших сил, корчить из себя Минина и Пожарского. – сказал он на прощание. – Любой мужчина хочет как-то отличиться, но не надо торопить свое имя на могильную плиту. Тем более, я подозреваю, она у вас не будет слишком красивой… Поэтому я тут вас задержу ненадолго, чтобы вы не наделали глупостей. Вы же все равно ехали к своему приятелю. А вы погостите у меня и подумайте, хотите ли у меня поработать. Я за вами какое-то время наблюдаю и мне кажется, что вы не без способностей…

Двое возникших словно из стены охранников сжали меня с обоих боков и повели по коридору. И там я встретил Брундасова. Его тоже куда-то вели – только не охранники, а человек в белом халате. Коля был опухший, благостный и на меня совсем не отреагировал!

Не знаю, куда повели Николая, но меня доставили в прежнюю каморку.

Вы – Минин, вы – Пожарский, пожалуйста не поднимайте народ на борьбу раньше времени. А еще лучше идите ко мне, я вас заместителем назначу. После таких слов ожидаешь, что попадешь как минимум в апартаменты, где блондинка уже ждет в кровати. А меня снова запихнули в этот свежеструганный гроб.

В чем-то Гиреев меня переоценил, а в чем-то нет. Моя голова бешено заработала. Я подумал, а не уготована ли мне судьба Коли Брундасова? Если я откажусь поработать, или поработаю не так как надо.

Мне почему-то подумалось, что работа на Гиреева обязательно окажется паскудной. Какое-то имеет он к червягам отношение, имеет же! Давно ясно стало, что жирный крест на технопарках – очень выгоден гирееввской «Жизненной силе»; cметены с лица земли все эти мелкие въедливые конкуренты, а ученые и инженеры скуплены за пучок пятачок… Но, похоже, Гиреев не только выступает в роли падальщика. Боюсь, он активно замалчивает эту самую биологическую революцию. Скорее всего, именно люди Гиреева сперли у меня дискету с записью расправы над омоновцами и термос с поджаренным червягой, это они изымали останки людей, убитых монстрами. Наверное, Филипп Михайлович хочет потом выступить единственным и неповторимым спасителем тех обломков, которые останутся от нашей цивилизации…

Стал я сканировать каморку своим пристальным взглядом и пытливыми руками. Этот гроб был очищен от строительного мусора, но в углу, откуда веничком неудобно грести – осталась пара железяк – длинный довольно гвоздь и какая-то стальная пластина.

Я первым делом подвалил к двери и понял, что с ней лучше не связываться. И она сама, и косяк – железные, замок пудовый, да еще сигнализация.

Тогда остается окно. На нем была решетка, но мне показалось, что здесь можно поработать. И я стал обрабатывать те места, где прутья входили в подоконник. Хрен бы у меня что вышло, если бы решетка была вделана прямо в углепластовый блок.

Но она была вделана, причем неряшливо, в полимерную отделочную плитку. Слава небрежному монтажнику. За два часа мне удалось плитку расковырять, а затем в прыжке выбить решетку из нижних пазов.

Тут-то и выяснилось, что выбраться наружу я могу, а что дальше – непонятно. Гладкая стена, до земли пятнадцать метров – более чем предостаточно, чтобы превратиться в мешок дробленных костей.

Но я вспомнил Колю Брундасова и полез наружу. Такое дурацкое чувство появилось – будто я умею летать. Может, это какая-нибудь птичка мне его телепортировала.

Я выпростался наружу до пояса, примерно до половины, и стал елозить там, высматривать, ну совсем как личинка.

Ничего не нашел. Почти ничего. Между двумя углепластовыми блоками был стык, не слишком плотный. Но пластинка в принципе в него влезала. Что ж рискнем остатками здоровья.

Я, оторвав рукава от рубахи, обмотал ладони, полностью вылез наружу и, цепляясь еще за подоконник, воткнул пластину в стык где-то на метр ниже. Потом отпустил подоконник. И едва не сорвался. Так сильно пластина врезалась в ладонь, чуть не располовинила ее. Я стал вытаскивать пластину, втюхивая попутно в стык свой гвоздь. Вытащил пластину и снова воткнул ее на метр ниже.

А гвоздь уже не смог вытащить. Повис я на пластине, вижу, что недолго мне осталось мучиться. Проба оказалась неудачной. Сейчас я сорвусь и будет больно. Будет больно от страха, пока продлится полет.

Но тут пластина сдвинулась с места, более того она стала скользить в этом стыке. И я вместе с ней поехал вниз. Где-то на высоте семь метров она замерла и мне уже не в мочь было держаться – сорвался я вниз. Ничего себе упал, на кучу не слишком твердого мусора – картонок, деревяшек. Сам не хрустнул.

Уже стемнело, поэтому я без проблем добежал до проволочного забора. На днях по нему должны были пустить ток. Но сегодня с помощью доски я его лихо одолел.

Не три, не четыре часа, а сутки добирался до ближайшей станции, поплутал конечно. В былые времена бы запаниковал, но сейчас, после первого знакомства с новым заведением Филиппа Михайловича, любая прогулка была мне не в тягость. Но как результат – вместо того, чтобы раздобреть, откормиться, потерял еще пару драгоценных килограммов.

Я, конечно, разозлился на Гиреева, пусть и не совсем понял, какие-такие игры он ведет и что ему надо было от меня. Но одно уловил железно: от нашествия червяг хочет Филипп Михайлович всю возможную пользу получить.

И я поперся в пятницу, которую заранее назвал черной, в особый санитарный отряд «Дельта» записываться. По своей злобе на Гиреева. Да и в самом деле надо было куда-то подаваться. Я по полкам уже щеткой прошелся в поисках харчишек – и ни крошки. Питья – только прокисшее месяц назад молоко.

А кроме того я ощутил, что монстры не сегодня-завтра доберутся до меня. Раньше я мог свою ненависть к ним глушить спиртным, а нынче как?

Евсеич, тот к примеру, вообще не являлся домой, он дневал и ночевал на винно-водочном заводе, где как он уверял, начальство откупается от червяг цистернами с пойлом.

А сосед Воропаев Андрей Иванович пропал из квартиры. Его последний раз видели поздним вечером, когда он спускался по черной лестнице с дурным лицом. Знакомые пытались его задержать, но он расшвырял всех, проявив дремавшую доселе силу. И на шее у него, как заметили люди, почти не скрываясь, сидел гад…